Веверлей, или Шестьдесят лет назад. Часть I (Скотт)/ДО

Веверлей, или Шестьдесят лет назад. Часть I
авторъ Вальтер Скотт, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. Waverley, опубл.: 1814. — Перевод опубл.: 1827. Источникъ: az.lib.ru

ВЕВЕРЛЕЙ,
ИЛИ
ШЕСТЬДЕСЯТЪ ЛѢТЪ НАЗАДЪ.

СОЧИНЕНІЕ Сира Вальтера Скотта. ЧАСТЬ I МОСКВА. Въ Типографіи Императорскаго Московскаго Театра, 1827 года. У Содержателя Н. Степанова.

Печатать позволяется съ тѣмъ, чтобы по напечатаніи, до выпуска въ продажу, представлены были въ Цензурный Комитетъ; одинъ экземпляръ сей книги для Цензурнаго Комитета, другой для Департамента Народнаго Просвѣщенія, два экземпляра для Императорской Публичной Библіотеки, одинъ для Императорской Академіи Наукъ, Москва, 1827 года, Іюля 4 дня. Сію рукопись разсматривалъ Ординарный Профессоръ Надворный Совѣтникъ

Ѳедоръ Денисовъ.

ГЛАВА I.
ВВЕДЕHІЕ.

Заглавіе сего сочиненія, какъ и всякое важное дѣло, предпринимаемое благоразумнымъ человѣкомъ, было слѣдствіемъ здравыхъ и глубокихъ размышленій. Подражая многимъ предшественникамъ моимъ, я могъ бы избѣгнуть трудныхъ изысканій и выбрать изъ Исторіи Англіи самое славное, самое звучное имя для моего героя; но увы! какое участіе могутъ возбудишь въ моихъ читателяхъ воинственныя имена: Морганъ, Латиморъ, Мортимеръ, Стени ей, или сладкозвучныя: Бельмуръ, Бельвиль, Еельгравъ? Не подумаютъ ли они, судя по симъ названіямъ, сдѣлавшимся столь обыкновенными лѣтъ въ «пятьдесятъ, что въ книгѣ, имъ представляемой, найдутъ однѣ общія мысли? Откровенно признаюсь, я знаю недостатокъ моихъ дарованій и не пойду противъ укоренившихся предразсудковъ. По примѣру рыцарей, въ первый разъ выѣзжавшихъ на поприще съ бѣлымъ щитомъ, я далъ моему герою простое названіе: Веверлей, къ коему читатель можетъ прибавить эпитетъ, какой ему угодно.

Выборъ втораго названія, служащаго объясненіемъ перваго, былъ еще труднѣе; оно обязываетъ меня слѣдовать опредѣленному плану, описывать опредѣленные характеры и произшествія. Вели бы на примѣръ я назвалъ мою книгу: Веверлей, исторія древнихъ временъ; какой изъ читателей романовъ не сказалъ бы: — Это другой замокъ Удольфскій: одинъ изъ флигелей не обитаемъ уже полвѣка, ключи вручены ключницѣ или ключнику, кои едва могутъ стоять, ведя героя или героиню; мы услышимъ плачевные крики совъ и филиновъ. Не былъ ли бы я обязанъ въ своемъ разсказѣ довольствоваться шутками служителя грубаго, но вѣрнаго, или болтаньемъ горничной, разсказывающей ужасныя произшествія, слышанныя ею въ передней? — Если бы я поставилъ: Веверлей, переводъ съ Нѣмецкаго; кто изъ читателей не представилъ бы себѣ безнравственнаго Аббата, утѣснителя-Герцога, тайныя собранія приверженцевъ красной розы и иллюминатовъ, погребальныя покровы, окровавленныя тѣни, пещеры, электрическія машины, западни, потаенные фонари и проч. и проч.? — Если бы назвалъ: Оверлеи, исторія чувствованій и проч., всякой думалъ бы, что тушь будетъ героиня съ каштановыми волосами, съ арфою въ рукахъ для прогнанія скуки и уединенія, которая ходитъ по заикамъ и но хижинамъ, подъ предводительствомъ молодой, непонятной; крестьянки. — Если бы я назвалъ моего Beверлея: Исторія среднихъ временъ, кто изъ читателей не потребовалъ бы отъ меня описанія заговоровъ? кто не ожидалъ бы соблазнительныхъ анекдотовъ, едва прикрашенныхъ благопристойными, словами? героинь изъ Гросвеноръ-Скверъ, членовъ клуба Барушъ (Barouches)^[1], съ свитою другихъ лицъ, набранныхъ въ улицѣ Квинн-Апнъ, или героя изъ улицы Бов-Оффисъ?

Я могъ бы разпространить эти подробности, чтобы показать, важность заглавія и свои обширныя знанія въ сочиненіи романовъ. Но довольно; не буду болѣе скучать моему читателю., который съ нетерпѣніемъ, вѣроятно, желаетъ знать, что будешь въ сочиненіи такого ученаго автора?

Я отношу мою исторію къ 1746 году, то есть, за шестьдесятъ лѣтъ назадъ^[2], и предувѣдомляю читателя, что не найдетъ онъ здѣсь ни подвиговъ странствующаго рыцаря, ни ловкости нашихъ нынѣшнихъ любезниковъ.

Время моей исторіи показываетъ, что я буду стараться описывать людей, а не обыкновенія. Исторія нравовъ можетъ занимать читателя тогда только, когда» эти нравы почтенны но древности, или замѣчательны по странности. Такъ кольчуги нашихъ предковъ и огромныя шубы щеголей нынѣшнихъ приличны всѣмъ героямъ романовъ. То же можно сказать и о мѣстностяхъ: огромныя залы готическихъ замковъ, слабо освѣщенныя узкими окнами, дымная кухня, среди коей возвышается огромный дубовый столъ, покрытый кабаньими головами, фазанами, павлинами, журавлями, лебедями, всегда доставятъ пріятной предметъ для описанія. Можно еще болѣе изумить разсказомъ о нашихъ праздникахъ… Но сіи очаровательныя описанія находятся въ одномъ изъ нашихъ журналовъ, въ Зеркалѣ модъ.

Легко согласиться, что разсказы о праздникахъ и балахъ нашихъ понравятся болѣе разсказовъ о фамильныхъ съѣздахъ, объ этикетныхъ собраніяхъ, кои были шестьдесятъ лѣтъ назадъ. Увѣрясь въ этомъ, я отказываюсь отъ описаніи и выставлю только страсти человѣческаго сердца. Страсти однѣ и тѣ же во всѣхъ состояніяхъ, тѣ же подъ стальными латами XVI вѣка, подъ шитыми золотомъ платьями XVIII, подъ моднымъ фракомъ и бѣлымъ желетомъ въ наши дни. Не льзя не согласиться, что законы, нравы, обычаи времени облекаютъ дѣйствія страстей въ различные покровы; но гербы тѣ же, краски только перемѣнились. Гордый Перъ, въ ваши дни довольствующійся тѣмъ, что своею властію и богатствомъ заводитъ въ разорительную тяжбу сосѣда, есть достойный потомокъ Барона, который зажигалъ замокъ соперника и убивалъ его собственною рукою.

Я взялъ содержаніе моего сочиненія изъ великой книги природы, всегда новой, не смотря на многочисленныя извлеченія. По счастію, я нашелъ въ сѣверной Шотландіи противоположные характеры, послужившіе къ разнообразію моихъ разсказовъ, чтобы соединить удовольствіе съ пользою. Знаю, что не льзя ожидать пользы отъ наставленій, если Не умѣютъ заставишь слушать ихъ съ удовольствіемъ; а нынѣ заставить слушать гораздо труднѣе, нежели за шестьдесятъ лѣтъ.

ГЛАВА II.
Замокъ Веверлей.

Взглядъ на прошедшее.

За шестьдесятъ лѣтъ Эдуардъ Веверлей простился съ семействомъ, отъѣзжая въ драгунскій полкъ, въ коемъ получилъ чинъ Офицера. День, въ который разлучился онъ съ дядею Сиръ Эверардомъ, коего былъ любимцемъ и наслѣдникомъ — былъ день печали для всего замка. Разность въ политическихъ мнѣніяхъ поссорила Баронета съ меньшимъ братомъ Ричардомъ, отцемъ нашего героя. Сиръ Эверардъ наслѣдовалъ всѣ предразсудки Торнсовъ, коими домъ Веверлеевъ отличался постоянно со временни замѣчательной междоусобной войны. Напротивъ Ричардъ, бывшій моложе его десятью годами, не могъ ничего выиграть въ этой-партіи, и оставивъ наслѣдственные предразсудки, передался къ партіи Виговъ. Живописцы находятъ труднымъ представить разный страсти на одномъ лицѣ; нравоучители не меньше затруднились бы задачею: опредѣлить причины большей части нашихъ дѣйствій. — Ричардъ Веверлей взялъ за правило припѣвъ старинной пѣсни:

Умѣй молчать, повиноваться: —

Вѣдь надожъ сильнаго бояться!

Размышленіе не истребило бы, безъ сомнѣнія, наслѣдственныхъ предразсудковъ, если бы Ричардъ могъ предвидѣть, что братъ его (отъ неудачи въ первой любви) такъ разсердится на женщинъ, что останется холостъ до 72 лѣтъ. Ожиданіе знатнаго наслѣдства заставило бы его довольствоваться въ продолженіи большей части жизни названіемъ мастера Ричарда, брата Баронета, въ надеждѣ зваться нѣкогда Сиръ Ричардомъ Веверлеемъ, но дѣятелемъ замка Веверлея и помѣстьевъ къ нему принадлежащихъ. Но какъ Ричардъ могъ дѣлать такія заключенія, когда Сиръ Еверардъ былъ еще въ цвѣтѣ лѣтъ? когда онъ могъ выбрать супругу изо всѣхъ почти фамилій, захотѣлъ ли бы искать богатства, или предпочелъ красоту? Даже слухъ о его супружествѣ носился между сосѣдями постоянно разъ въ годъ. Братъ его могъ сдѣлаться независимымъ вышедши въ люди собственными силами и отказавшись отъ наслѣдственной вѣрности Веверлеевъ къ Епископству и Стуартамъ: по этому вступилъ въ свѣтъ какъ объявленный Вигъ и приверженецъ дома Ганноверскаго.

Въ это время министерство старалось ослабишь противную сторону. Благородныя фамиліи Торнсовъ, обязанныя своимъ блескомъ двору, мало по малу примирялись съ повою династіею; по богатые владѣльцы провинціальные, сохранявшіе въ правахъ и обычаяхъ простоту своихъ предковъ, удерживали также всѣ ихъ гордые предразсудки. Присоединивши къ своей сторонѣ начальниковъ Торнсовъ, противная партіи надѣялась, что сей примѣръ будетъ имѣть многочисленныхъ подражателей; и потому Ричардъ Веверлей былъ принятъ Министрами гораздо лучше, нежели можно было ожидать по его заслугамъ; притомъ узнали, что онъ способенъ къ государственнымъ дѣламъ, и послѣ первой рѣчи его, успѣхи были очень быстры.

Сиръ Еверардъ узналъ изъ журналовъ: 1-е, что Ричардъ Веверлей былъ депутатомъ министерства; 2-е, что онъ отличился защищеніемъ билля о налогахъ для правительства; наконецъ 5-е, что Ричардъ Веверлей возведенъ въ такую должность, гдѣ служба отечеству щедро награждалась.

Сіи произшествія послѣдовали одно за другимъ съ такою скоростію, что самый непроницательный журналистъ могъ бы предвидѣть, но дошли до Сиръ Еверарда, такъ сказать, капля по каплѣ въ еженедѣльныхъ письмахъ. Замѣтимъ мимоходомъ, что въ то время — вмѣсто курьеровъ, которые приходятъ нынѣ каждый день и даютъ удобство самому низкому работнику сравнить двадцать противорѣчащихъ вѣдомостей, узнать всѣ вчерашній новости, — почта приходила въ замокъ Веверлей разъ въ недѣлю, и вѣдомости, ею привозимыя, должны были сперва удовлетворить любопытство Сиръ Еверарда, потомъ переходили въ руки его достопочтенной сестры и почтеннаго ключника, гостили въ переднихъ, оттуда переходили въ церковь, изъ церкви къ окружнымъ дворянамъ и откупщикамъ, наконецъ, изорванныя, запачканныя, остонавливались у деревенскаго судьи.

Медленное послѣдствіе извѣстій было въ семъ случаѣ выгодно для Ричарда Веверлея, потому что если бы Сиръ Еверардъ вдругъ узналъ всѣ эти измѣны, то Ричардъ не имѣлъ бы причины радоваться своей политикѣ. Баронетъ хотя былъ кроткаго нрава, но не совсѣмъ хладнокровенъ; поступки брата живо его тронули. Ни кто изъ его предковъ не обходилъ ближайшихъ наслѣдниковъ потому, что ни которому изъ Бароновъ Веверлеевъ не приходило въ голову, чтобы кто либо изъ ихъ потомковъ могъ поступить такъ, какъ поступилъ Сиръ Ричардъ; а если бы это и было, то супружество владѣтеля уничтожало надежду боковыхъ родственниковъ. Сиръ Еверардъ долго колебался въ нерѣшимости, разсматривалъ свое родословное дерево, украшенное почетными щитами, эмблемами и девизами, и съ удовольствіемъ увидѣлъ, что происходитъ отъ Альфреда, старшаго сына Сира Гильдебранда Веверлея; и въ запискахъ фамиліи нашелъ, что по поводу тяжбы въ 1670 году не долженъ почитать родственниками Веверлеевъ Гилейпаркскихъ, хотя они происходятъ отъ того же родоначальника. Эта вѣтвь унизилась, вступивъ въ союзъ съ Оливьерами Брадсгавами Гилейпаркскими, имѣвшими одинокіе гербы съ Брадсгавомъ-цареубійцею, и осмѣлилась соединить ихъ съ гербами Веверлеевъ. Всѣ сіи обстоятельства совершенно изгладились изъ памяти Сиръ Еверарда; онъ былъ занять только уничтоженіемъ своего брата. Если бы стряпчій Клиппурсъ, котораго онъ велѣлъ позвать, пришелъ часомъ ранѣе, то Сиръ Еверардъ не колебавшись обошелъ бы ближайшаго наслѣдника; но часъ размышленія часто перемѣняетъ намѣренія, принятыя въ первомъ движеніи гнѣва.

Г. Клиппурсъ нашелъ его милость въ глубокихъ размышленіяхъ и не осмѣлился перерывать ихъ. Онъ вынулъ изъ кармана чернильницу, очинилъ перья и въ почтительномъ молчаніи ждалъ приказаній патрона. Это не понравилось Сиръ Еверарду, и показалось какъ бы упрекомъ за нерѣшительность; онъ оборотился къ стряпчему съ намѣреніемъ сказать, что не заставитъ его больше ждать; но солнце, вышедшее изъ-за густа то облака, освѣтило кабинетъ, и особливо фамильный щитъ, украшенный тремя серебренными горностаями, въ лазуревомъ полѣ, съ надписью: безъ пятна. — Скорѣе соглашусь, подумалъ Сиръ Еверардъ, что бы погибло имя Веверлеевъ, нежели увижу эту эмблему нести помраченною безчестнымъ гербомъ измѣнника.

Это размышленіе произошло отъ луча солнечнаго, который стряпчему далъ время починить свое перо; напрасный трудъ! его отослали, велѣвъ опять возвратиться по первому приказанію.

Появленіе Г. Клиппурса у Баронета подало поводъ къ различнымъ заключеніямъ людямъ, коихъ весьма занималъ за мокъ Веверлей; но самые смышленые политики сего микрокозма предвидѣли еще худшее для Ричарда Веаерлея изъ произшествія, случившагося вскорѣ послѣ его отступничества. Это было ни болѣе, ни менѣе какъ то, что Баронетъ въ коляскѣ, запряженной шестью лошадьми, съ четырмя лакеями въ полной ливреѣ, отправился къ славному Перу, жившему на границѣ Графства. Знали, что онъ былъ одинъ изъ самыхъ ревностныхъ Торнсовъ и отецъ шести милыхъ незамужнихъ дочерей.

Легко отгадать, что Сиръ Еверардъ былъ очень хорошо принять, но, по несчастью, выбралъ Миссъ Емилію, самую младшую. Она услышала это съ смущеніемъ, показывавшимъ, что не смѣла отказаться и не слишкомъ довольна его предпочтеніемъ. Сиръ Еверардъ не могъ не примѣтить сего неожиданнаго приема; но Графиня, какъ благоразумная мать, объявила, что это происходитъ отъ уединенной жизни ея дочери. Бракъ былъ бы заключенъ, но старшая сестра открыла Барону, что сестра ея привязана, къ одному молодому Офицеру. Сиръ Еверардъ очень удивился, услышавъ эти подробности, кои при свиданіи подтвердила и сама Миссъ Емилія.

Честь и великодушіе были наслѣдственны въ фамиліи Веверлеевъ, и Сиръ Еверардъ отказался отъ Миссъ Емиліи съ великодушіемъ, достойнымъ романическаго героя. Онъ даже прежде отъѣзда своего изъ замка Блендевилл, получилъ согласіе отца соединить ее съ избраннымъ ею человѣкомъ. Не извѣстно, какія доказательства употреблялъ онъ при семъ случаѣ; но знаемъ, безъ всякаго сомнѣнія, что молодой Офицеръ, женившись, получилъ чины съ безпримѣрною скоростію.

Хотя Сиръ Еверардъ утѣшился своимъ благороднымъ и великодушнымъ поступкомъ, но первая неудача имѣла вліяніе на всю жизнь его. Намѣреніе жениться было слѣдствіемъ гнѣва; но самолюбіе пронулось тѣмъ, что любовь его такъ неожиданна прекратилась, и даже увѣренность въ томъ, что онъ счастливо избѣжалъ женитьбы на женщинѣ, которая никогда бы не любила его, не возвратила ему обыкновеннаго спокойствія, Онъ ворошился въ замокъ Веверлей не сдѣлавъ другаго выбора, не прельстясь ни вздохами прекрасной повѣренной, которая открыла склонность своей сестры, ни намѣками матери, ни похвалами, которыми Графъ осыпалъ благоразуміе, скромность и удивительную кротость старшихъ пяти дочерей. Неудача въ первомъ сватовствѣ не позволила ему подвергнуться вторичному отказу; и такъ онъ рѣшился тишь въ замкѣ Веверлеѣ, какъ старый Англійскій Баронъ, богатый и благородный. Сестра его, Миссъ Рахель Веверлей, первенствовала за столомъ, и мало по малу сдѣлались, онъ — старымъ мальчикомъ, она — старою дѣвушкою, хладнокровно перенося непріятности холостой жизни. Неудовольствіе Сиръ Еверарда на брата, хотя медленно, но примѣтно уменьшалось. При всемъ отвращеніи къ Вигамъ и къ министерскимъ любимцамъ, онъ не могъ рѣшиться вредитъ Сиръ Ричарду, и довольствовался оказаніемъ ему холодности.

Счастливый случай возобновилъ ихъ прежнее дружество. Рычардъ женился на молодой дѣвушкѣ изъ знатной фамиліи, которая принесла ему въ приданое помѣстье, находившееся въ нѣсколькихъ миляхъ отъ замкаа Веверлея.

Маленькой Эдуардъ, герой сего сочиненія, имѣвшій тогда пять лѣтъ, былъ единственнымъ ихъ сыномъ. Случайно, прогуливаясь съ нянькою, имъ отошелъ на милю отъ Брер-Вуда, гдѣ жили его родители. Позолоченная коляска, запряженная шестью сытными вороными лошадьми, съ такой же богатой упряжью, какъ у Лорда Пера Англійскаго въ большихъ церемоніяхъ, привлекла все его вниманіе. Коляска стояла ожидая Сиръ Еверарда, который отдавалъ приказанія въ новой выстроенной имъ мызѣ. Не могу сказать, Француженка или Шотландка была кормилицею сего ребенка, и какимъ образомъ онъ зналъ щитъ съ тремя горностаями и почиталъ его споимъ. Какъ бы то ни было, онъ, увидѣвъ гербы, просился къ нимъ. Уговоры няньки были тщетны: ему непремѣнно хотѣлось сѣсть въ коляску. Въ элю время подошелъ Сиръ Еверардъ и встрѣча была очень счастлива для ребенка, потому что дядя его съ сожалѣніемъ оставилъ дѣтей откупщика, коему строила домъ. Увидя предъ собою ребенку свѣжаго, румянаго, носящаго его имя, который требовалъ наслѣдственнаго герба, Сиръ Еверардъ подумалъ, что дитя послано ему Провидѣніемъ, и съ сего времени обратилъ къ нему всю свою привязанность и надежды. Коляска отвезла, дитю и няню въ Брер-Вудъ, и Сиръ Ричардъ былъ приглашенъ въ замокъ Веверлей. При свиданіяхъ долго господствовала холодная учтивость, а не братское согласіе; но сего было довольно тому и другому.

Присутствіе маленькаго племянника ласкало гордости Сиръ Еверарда, который могъ свободно любить дитя, долженствующее продолжить его благородный родъ; а Ричардъ Веверлей въ сей возрастающей привязанности видѣлъ средство увѣриться, если не для себя, по крайней мѣрѣ для сына, въ наслѣдствѣ, и по какому-то симпатическому согласію молодой Эдуардъ проводилъ почти весь годъ въ замкѣ Веверлеевъ, хотя оба семейства рѣдко, и то изъ вѣжливости, посѣщали другъ друга. Дядя и отецъ равно располагали его воспитаніемъ; но мы отложимъ сіи подробности до слѣдующей главы.

ГЛАВА III.
ВОСПИТАНІЕ.

Воспитаніе нашего героя подвергалось многимъ измѣненіямъ. Въ младенчествѣ Лондонской воздухъ вредилъ (или казалось, что вредилъ, а это почти то же), его здоровью; по этому, когда Сиръ Ричардъ отправился въ Лондонъ, или для присудствія въ Парламентѣ, или для своихъ выгодъ, молодой Эдуардъ былъ перемѣщенъ въ замокъ Веверлей, гдѣ перемѣнялъ учителей и ученіе также часто, какъ и комнаты. Можно было помочь этому, давъ ему всегдашняго учителя; но отецъ думалъ, что учитель, имъ избранный, не покажется, безъ сомнѣнія, брату, а согласясь на выборъ Сиръ Еверарда, боялся ввести въ свое семейство, если не шпіона, то по крайней мѣрѣ непріятнаго гостя. Для этаго онъ уговорилъ своего секретаря, молодаго образованнаго человѣка, употреблять часа два на ученіе Эдуарда во время пребыванія его въ Брер-Вудѣ. Въ нѣкоторомъ отношеніи молодой Эдуардъ имѣлъ возможности учиться: въ замкѣ Веверлеѣ домовый священникъ Сиръ Еверарда, вышедшіи изъ Оксфордскаго Университета и потерявшій тамъ мѣсто за то, что отказался дать присягу Георгу І-му при вступленіи его на престолъ, зналъ древнихъ классиковъ, имѣлъ обширныя свѣденія въ наукахъ, искуствахъ и говорилъ на многихъ языкахъ; но былъ старъ и нерадивъ. Когда воспитанникъ возвращался къ нему изъ Брер-Куда, онъ давалъ ему почти полную свободу учиться, когда онъ хотѣлъ и чему хотѣлъ. Этотъ безпорядокъ былъ бы всѣмъ пагубенъ для ребенка, который понимаетъ медленно, и чувствуя, что учиться трудно, пренебрегъ бы всѣмъ безъ надзора учители; не менѣе опасенъ Для воспитанника, котораго непреодолимое желаніе влекло бы къ охотѣ и другимъ удовольствіямъ юности съ утра до вечера. Едуардъ Веверлей не былъ таковъ: учителю надобно было только не допускать его приобрѣтать свѣденія безполезныя легкимъ образомъ и безъ методы; надобно предохранять его отъ другой опасности, не менѣе важной, — отъ равнодушія, которое часто бываетъ и при живомъ воображеніи и при проницательномъ умѣ: отъ этой беззаботливости, хочу я сказать, которая можетъ быть возбуждена только сильною приманкою, и отказывается отъ ученія, удовлетворивъ любопытству, побѣдивъ первыя препятствія и охолодѣвъ къ новизнѣ.

Эдуардъ съ жаромъ принимался за каждаго классика, котораго читать предлагалъ ему учитель; знакомился съ слогомъ, чтобы понимать содержаніе книги, а дочитывалъ — если со4 держаніе ему нравилось. Тщетно старались обратить его вниманіе на различіе оборотовъ, на критическія и филологическія замѣчанія, на красоту выраженій, или на искуственное соединеніе словъ. — Умѣю читать и понимаю Латинскихъ авторовъ, говорилъ онъ съ гордостію пятнадцатилѣтняго ученика; Окалигеръ и Бентлей не больше знали. — Увы! между тѣмъ, какъ позволяли ему такимъ образомъ читать только для удовольствія, онъ безвозвратно терялъ случай навыкнуть заниматься ученіемъ съ пользою, умножить свою понятливость размышленіемъ, приобрѣтать новыя понятія посредствомъ собственнаго разбора (analyse)-- въ чемъ состоитъ главный предметъ ученія.

Найдутся люди, которые мнѣ скажутъ безъ сомнѣнія: надобно дѣлать ученіе пріятнымъ, чтобы сдѣлать его полезнымъ; не должно никогда терять изъ виду словъ Тасса: «Мы намазываемъ медомъ края чаши, подносимой больному дитяти; обманутый сею невинною хитростію, онъ принимаетъ питье горькое, но спасительное, и здоровье бываетъ слѣдствьемъ его ошибки.» — Въ нашъ вѣкъ, когда дѣти учатся знаніямъ самымъ отвлеченнымъ пріятною методою — наставительными мерами, не должно опасаться ученія строгаго и утомительнаго: исторія Англіи выучивается нынѣ, посредствомъ карточной игры, въ самое короткое время; математика посредствомъ загадокъ. Надѣемся, что не остановятся на первыхъ попыткахъ, и что ученье не будетъ ввѣрено людямъ, внушающимъ страхъ по ихъ лѣтамъ и важности, но любезнымъ воспитанникамъ большаго свѣта,

Осмѣлюсь спросить ихъ въ свою очередь: не должно ли опасаться, что тѣ, которые учились играя, пришедши въ совершенный возрастъ, будутъ не способны ко всякому ученію важному, требующему особаго вниманія? что они будутъ почитать игрою обязанности свои къ обществу?

Позволеніе учиться по своему вкусу и прихотямъ имѣло гибельное вліяніе на характеръ нашего героя и приготовило ему много неудовольствій. Желаніе научиться, любовь къ ученію сдѣлали его воображеніе, отъ природы пылкое, совершенно неукротимымъ.

Библіотека замка Веверлея была помѣщена въ огромную готическую залу; туда, въ теченіи многихъ вѣковъ, нагромоздили безъ вкуса и выбора множество книгъ обо всѣхъ предметахъ, не для пользы обитателей замка, но какъ знакъ богатства и роскоши. Эдуардъ но своей волѣ могъ выбирать книги; между тѣмъ учитель занимался съ нимъ правовѣденіемъ, богословіемъ и политикою. Онъ былъ не равнодушенъ къ успѣхамъ наслѣдника своего начальника, но приводилъ различныя причины, чтобы избавиться отъ труда — руководствовать его въ семъ лабиринтѣ.

Сиръ Еверардъ никогда не любилъ ученьи; онъ думалъ, что занятіе и чтеніе вредятъ здоровью, возмущая спокойствіе разума. Миссъ Рахель раздѣлила его мнѣніе: и тотъ и другая были увѣрены, что довольно умѣть пробѣгать книгу глазами, не стираясь слѣдовать идеямъ авторѣ. И такъ молодой Велерлей, при такомъ собраніи книгъ, былъ пресыщенъ и утомленъ чтеніемъ; между тѣмъ, какъ искусный Менторъ могъ бы поддержать и питать въ немъ желаніе научиться. Онъ былъ какъ корабль безъ кормчаго и кормила посреди океана; читалъ отрывками не оканчивая сочиненія, а часто и одной части. Я думаю" что одна изъ причинъ, по коимъ находятъ такъ мало совершенно образованныхъ изъ знатныхъ, состоитъ въ удобствѣ оставлять и брать сочиненія, кои имъ нравятся, по произволу. Бѣдный, у коего мало книгъ, старается извлечь изъ нихъ пользу; опасенье какъ нибудь разлучиться съ ними, заставляетъ его употреблять безпрестанныя усилія удержать ихъ въ памяти.

Читая для того только, — чтобы развлечься, развеселиться, Эдуардъ день отъ дня болѣе скучалъ, и наконецъ вовсе наскучилъ чтеніемъ; однакожъ прежде совершеннаго отвращенія къ чтенію обогатилъ свою счастливую память разнообразною смѣсью познаніи любопытныхъ и важныхъ. Въ Англинской литтературѣ познакомился онъ съ Шекспиромъ, Мильтономъ и старинными нашими драмматическими писателями; зналъ нѣкоторыя мѣста изъ первыхъ историковъ, но особливо занимался Спенсеромъ, Дрейтеномъ и другими новыми поэтами, кои прославились вымыслами. Эти творенія привлекательны для молодаго воображенія, когда страсти еще не пробудились и требуютъ поэзіи болѣе чувствительной (Sentimentale).

Италіанская словесность представила ему также обширное поле: онъ читалъ, или лучше сказать, пожиралъ многочисленныя Поэмы, со времени Пулчи, сдѣлавшіяся любимыми; сочиненіями Италіи, зналъ всѣ новости, кои со времени Декамерона послѣдовали съ такою скоростію, и въ коихъ находимъ мы столько изобрѣтательности и остроумія, читалъ всѣхъ хорошихъ авторовъ классическихъ, даже былъ въ состояніи судить объ нихъ. Во Французской словесности нашелъ онъ неизчерпаемое собраніе записокъ, кои ничѣмъ не правдоподобнѣе романовъ, и множество романовъ, написанныхъ такъ натурально, что ихъ легко принять за записки. Ученые листки Фоллара, его блестящія разсужденія о великой наукѣ войны и о турнирахъ обратили на себя особенное его вниманіе. Брантомъ и Де-Лану научили его отличать видимость отъ существенности, сравнивать свободный, законолюбмимй, хотя и суевѣрный характеръ защитниковъ Католицизма съ дикой грубостью, безпокойнымъ духомъ Гугенотовъ. Испанскіе авторы наполнили его голову рыцарскими мечтами и романизмомъ. Произведенія сѣверныхъ писателей среднихъ вѣковъ нравились молодому человѣку, который желалъ болѣе воспламенить воображеніе, нежели удовлетворить разсудку. Коротко сказать, Эдуардъ былъ образованнѣе многихъ молодыхъ людей его возраста и состоянія; однакожъ справедливо можно было почитать его невѣждою: онъ не научился тому, что возвышаетъ достоинство человѣка и даетъ ему возможность выполнять со славою блистательныя общественныя должности.

Малѣйшій надзоръ родителей могъ бы предохранить его отъ этаго чтенія безполезнаго, и потому опаснаго; но мать его умерла семь лѣтъ спустя послѣ примиренія братьевъ, а отецъ послѣ этаго обыкновенно жилъ въ Лондонѣ, занимался своими выгодами и собственнымъ возвышеніемъ, и потому былъ спокоенъ при извѣстіи, что Эдуардъ любилъ книги: заключилъ изъ того, что онъ со временемъ можетъ быть Епископомъ. Если бы онъ могъ читать въ сердцѣ сына и разсмотрѣть его рождающіяся наклонности, то вывелъ бы изъ того совсѣмъ Другое заключеніе.

ГЛАВА IV.
Воздушные замки.

Мы говорили уже о равнодушіи Эдуарда, произходящемъ отъ неразборчиваго чтенія. Онъ сдѣлался неспособнымъ читать съ порядкомъ и методою, и даже получилъ отвращеніе ко всему тому, что прежде нравилось. Съ шестнадцатымъ годомъ началъ искать уединенія; открылся его меланхолическій, мрачный характеръ, обезпокоившій дядю. Сиръ Еверардъ старался извлечь его изъ этаго безстрастія, заставляя. заниматься охотою, которую самъ очень любилъ въ молодости. Эдуарду понравилось сперва ружье, но онъ оставилъ его, выучась хорошо стрѣлять.

На другую весну занимательная книга стараго Исаака Вальтона взманила Эдуарда приняться за уду; но изъ всѣхъ удовольствій, выдуманныхъ для занятія праздныхъ — рыбная ловля всѣхъ менѣе способна развеселить человѣка съ характеромъ нетерпѣливымъ, безпечнымъ. Уда скоро была забыта. Онъ могъ бы по примѣру другихъ найти развлеченіе въ обществѣ; но въ сосѣдствѣ не было людей, коихъ любилъ бы онъ посѣщать; и молодые дворяне, случайно съ нимъ встрѣчавшіеся, не имѣли ни поступковъ, ни знаній, кои могли бы доставить ему удовольствіе своимъ обществомъ. Онъ не чувствовалъ ни малѣйшаго желанія подражать ихъ образу жизни и предаваться забавамъ, составлявшимъ ихъ главное занятіе.

По смерти Королевы Анны Сиръ Эверардъ сложилъ съ себя должность въ Парламентѣ; и какъ время уничтожило большую часть его друзей и знакомыхъ, то онъ по немногу совершенно удалился отъ общества, такъ что Эдуардъ, находясь съ молодыми людьми равнаго состоянія, хорошо воспитанными, чувствовалъ, что былъ ниже ихъ не по недостатку образованности, но потому, что не умѣлъ показать ее. Униженное самолюбіе увеличило его отвращеніе къ свѣшу. Истинное или ложное опасеніе — нарушить правила учтивости или приличія, мучило его. Ј то неопытность, боязливость безпрестанно представляли ему ошибки противъ обычаевъ большаго свѣта, и неизгладимыя насмѣшки, коимъ онъ подвергался. Не льзя нравиться и быть счастливымъ тамъ, гдѣ чувствуешь себя униженнымъ; и такъ не удивительно, что Эдуардъ получилъ отвращеніе къ обществу потому, что не приучился быть развязномъ и пріятнымъ.

Время, проводимое Эдуардомъ съ дядею и теткою, проходило въ разсказахъ старинныхъ произшествій, кои онъ нѣсколько разъ переслушалъ, но они все еще воспламеняли его дѣятельное воображеніе.

Въ самомъ дѣлѣ чудесные разсказы о фамиліи Вейерлеевъ, которые узналъ Сиръ Кверардъ изъ преданіи и безпрестанно повторялъ, хотя были ее всѣмъ незанимательны, даже непріятны, но напоминали многіе поступки, достойные удивленія. Молодой Едуардъ зевалъ иногда при долгихъ разсказахъ о союзахъ его предковъ; скучалъ часто длинными утомительными подробностями о супружествахъ, соединившихъ членовъ фамиліи Веверлеевъ съ могущественными Баронами и Кавалерами; проклиналъ (не смотря на то, что былъ много обязанъ тремъ горностаямъ) высокопарныя геральдическія выраженія; но иногда принималъ живое участіе въ сихъ разсказахъ и слушалъ ихъ съ величайшимъ вниманіемъ.

Славные воинскіе подвиги Вилиберта Веверлея въ Палестинѣ, продолжительное его отсутствіе, безчисленныя опасности, возвращеніе въ отечество, нечаянное появленіе къ замкѣ къ тотъ самый день, когда обрученная его соединялась съ другимъ, великодушный отъ нее отказъ, удаленіе въ монастырь, его твердость и терпѣніе", такіе и подобные разсказы дѣлали сильное впечатлѣніе надъ Едуардомъ; сердце его сжималось, дыханіе стѣснялось, а глаза наполнялись слезами. Съ такимъ же участіемъ слушалъ онъ, когда Миссъ Рихелъ разсказывала о страданіяхъ и. мужествѣ Леди Аликсы Веверлей, но время междоусобной войны. Въ лицѣ этой почтенной дѣвушки выражалась кротость, чувствительность и величіе, когда она говорила о Карлѣ І-мъ, какъ онъ, послѣ несчастнаго сраженія Ворчестерскаго, прибылъ искать убѣжища въ замокъ Веверлей, который скоро былъ осажденъ отрядомъ непріятельской конницы; какъ Миледи выслала сына съ нѣкоторыми слугами, приказывая намъ сопротивляться по крайней мѣрѣ часъ, чтобы дать время Королю спасшись. — Да наградитъ тебя Богъ, вскричала Миссъ Рахель, остановя взоры на портретѣ этой героини, да наградитъ тебя Богъ, несравненная женщина, пожертвовавшая жизнію сына для спасенія Короля! Скоро принесли въ замокъ, прибавила она, сына ее, смертельно раненнаго; можно еще видѣть слѣды крови его на большой лѣстницѣ и въ большой залѣ. Онъ умеръ у ногъ матери; умирая далъ знать ей взглядомъ, что предпріятіе его имѣло желаемый успѣхъ. Я помню еще дѣвушку, которая знала и нѣжно любила этаго молодаго человѣка; Миссъ Люси Сент-Обинъ отказалась отъ супружества и совершенно предалась печали. Красота, происхожденіе, богатство Давали ей право на выгодное замужство; она отъ всего отказалась и до конца жизни носила трауръ по бѣдномъ Вилліамѣ, съ коимъ была обручена. Смерть ея случилась… не помню числа, а кажется въ Ноябрѣ. Въ тотъ годъ, чувствуя себя нездоровою, она неотступно просилась еще разъ въ замокъ Веверлей, ходила по всѣмъ мѣстамъ, гдѣ находилась прежде съ моимъ дѣдушкой, велѣла поднять обои, чтобы посмотрѣть въ послѣдній разъ на эту благородную кровь. Ахъ! если бы слезы могли смыть ее, теперь мы бы ее не видали! Сколько слезъ пролилось! Знай, Любезный Эдуардъ, что и дерева, казалось, раздѣляли общую горесть, потому что безъ малѣйшаго вѣтра всѣ листья опали вокругъ Люси. Ахъ! все предвѣщало, что она не увидитъ, какъ они опять зазеленѣютъ!

Выслушавъ разсказъ объ этихъ чудесныхъ приключеніяхъ, Эдуардъ удалялся, чтобы въ уединеніи предаться чувствованіямъ, которыя они ему внушали. Въ углу библіотеки, слабо освѣщенной угасающею свѣчею, нашъ герой окружалъ себя какимъ-то чудеснымъ міромъ. Воображеніе его постепенно разгорячалось, и наконецъ осуществляло предметы его занимавшіе: онъ видѣлъ богатыя приготовленія къ браку въ замкѣ Веверлеѣ, высокій, величественный стнанъ своего предка въ одеждѣ странника, спокойно смотрящаго на счастіе своего соперника и невѣсты. Общее удивленіе, когда его узнали; ропотъ вассаловъ, бѣгущихъ къ оружію, изумленіе жениха, смущеніе несчастной супруги, нѣмое отчаяніе Вилиберта, его благородный видъ, принятый когда онъ бросилъ на полъ до половины обнаженную шпагу и стремительно удалился изъ замка своихъ предковъ.

Воображеніе Эдуарда представляло ему другую картину, по описанію Миссъ Рахели. Онъ видѣлъ Миледи Веверлей, сидящую на террасѣ: она внимательно прислушивается, чтобы отличить шаги Королевской лошади и старается разсмотрѣть любимаго сына; на лицѣ ея видно двойное выраженіе страха и надежды за сына и за Короля; малѣйшій шорохъ листьевъ принимаетъ она за стукъ оружія. Эдуардъ слышалъ въ отдаленіи глухой шумъ, подобный стремительному источнику; мало но малу шумъ становится слышнѣе; онъ распознаетъ наконецъ топотъ лошадей, крики сражающихся, выстрѣлы; видитъ, какъ крестьянинъ задыхаясь вбѣгаетъ на дворъ замка съ печальной новостію… Но кончимъ это описаніе.

Эдуардъ прельщался своимъ идеальнымъ міромъ, и огорчался, когда его выводили изъ очарованія. Земли, окружающія замокъ, назывались охотою Веверлея, потому что были обширнѣе самаго огромнаго парка. Нѣкогда тутъ былъ большой лѣсъ, который служилъ убѣжищемъ краснымъ звѣрямъ и всегда хранилъ слѣды прежняго уединенія. Онъ перерѣзывался широкими аллеями, кои теперь заросли густыми кустарниками, но нѣкогда вмѣщали красавицъ, желавшихъ присутствовать при травлѣ оленей, видѣть какъ рвутъ ихъ бѣгущія собаки. Тамъ видѣнъ еще готическій памятникъ, обросшій густою травою, который назывался отдыхомъ Королевы. Разсказывали, что Королева Елисавета собственною рукою убила оттуда шесть дикихъ козъ. Въ эту сторону Эдуардъ направлялъ свои прогулки. Иногда съ ружьемъ на плечѣ и съ книгою въ карманѣ — шелъ онъ по длинной аллеѣ. Прошедъ нѣсколько миль, она мало по малу съуживалась и составляла наконецъ узкій проходъ между скалами, совершенно покрытыми лѣсомъ. Вдругъ сверхъ ожиданія выходила на берегъ маленькаго озера, глубокаго, но тихаго, которое называлось зеркаломъ лѣса. Въ прежнія времена на одномъ утесѣ, окруженномъ водою, выстроена была башня, называемая крѣпостью Веверлея потому, что эта фамилія нѣсколько разъ находила тамъ убѣжище во время ужасныхъ войнъ между домами Іоркскимъ и Ланкастерскимъ. Въ этой-то башнѣ послѣдніе приверженцы бѣлой розы держались, пока славный Ричардъ Глочестеръ не овладѣлъ ею, и ему долго еще сопротивлялся отрядъ конницы пода, предводительствомъ Нигеля Веверлея, младшаго брата того Вилліама, котораго плачевную смерть любила разсказывать Миссъ Рахель. Въ сихъ-то о уединенныхъ и печальныхъ мѣстахъ Эдуардъ давалъ волю своему соображенію. Какъ дитя, съ заботливостію строющее и украшающее свой карточный домикъ, онъ представлялъ себѣ явленія еще ужаснѣе тѣхъ, объ коихъ часто слышалъ. Въ слѣдующей главѣ увидимъ слѣдствіе его мечтаній.

ГЛАВА V.
Выборъ службы.

Послѣ этихъ мѣлочныхъ подробностей о юношествѣ Веверлея и о направленіи, которое первоначальные привычки дали его воображенію, читатель подумаетъ, можетъ быть, что я хочу въ романѣ моемъ подражать Серванту. Я не намѣренъ идти по слѣдамъ автора неподражаемаго и описывать, какъ онъ, тотъ родъ дурачества, въ которомъ предметы представляются отвлеченными, когда они поражаютъ чувства; я постараюсь описать другое заблужденіе разума, болѣе общее, которое не препятствуетъ видѣть предметы въ существенности, но разцвѣчиваетъ ихъ собственными романическими красками.

Эдуаръ Веверлей не ожидалъ, что бы кто-либо другой смотрѣлъ на предметы и чувствовалъ съ нимъ одинаково; не надѣялся, чтобы привлекательныя мечты, коимъ онъ предавался, нѣкогда могли исполнишься на самомъ дѣлѣ, и опасался открыть чувствованія, бывшія слѣдствіемъ его мечтаній. Онъ никогда не желалъ имѣть повѣреннаго, и такъ чувствовалъ насмѣшки, коимъ бы подвергнулся, что если бы предоставлено ему было выбирать или наказаніе, разумѣется не безчестное, или необходимость самому описать идеальный міръ, имъ составленный, онъ не колебавшись предпочелъ бы наказаніе. Уединеніе сдѣлалось ему еще дороже, когда съ возрастомъ почувствовалъ вліяніе страстей. Прелестныя Нимфы начали дѣйствовать въ его мечтательныхъ приключеніяхъ, и всѣхъ женщинъ сравнивалъ онъ съ тѣми, коихъ шпорило его воображеніе.

Красавицъ, приѣзжавшихъ по Воскресеньямъ похвастаться уборами въ церковь Веверлейскую, было немного, и самая сносная изъ нихъ была Миссъ Снесли, или, какъ она любила называться. Миссъ Цецилія Стуббсъ, дочь Кавалера Стуббса. Не знаю, случайно ли (что у женщинъ не исключаетъ нѣкоторыхъ намѣреніи), или по сходству мыслей, Миссъ Цецилія часто встрѣчалась съ молодымъ Эдуардомъ въ любимыхъ его прогулкахъ по Веверлейскому парку. Онъ не осмѣливался подойти къ ней; но встрѣча всегда производила свое дѣйствіе. Романическій любовникъ часто не заботится о красотѣ той, которую дѣлаетъ предметомъ обожанія, и если природа не совсѣмъ обезобразила ее, онъ заступитъ мѣсто юверила или дервиша изъ сказки о семи любовникахъ, и въ воображеніи придастъ ей красоту небесную. Уже нашъ молодой энтузіастъ нашелъ въ молодой Миссъ Цециліи столько прелестей, что легко могъ помѣстить ее въ число своихъ богинь, или по крайней мѣрѣ возлѣ ихъ. Миссъ Рахель Веверлей, по, собраннымъ свѣденіямъ, думала, что уже время предупредишь какое либо дурачество со стороны Эдуарда. Благодаря Бога, самая простая женщина въ этихъ дѣлахъ проницательна покалому-то инстинкту, и хотя подозрѣваетъ иногда чего нѣтъ, но обыкновенно угадываетъ что есть въ самомъ дѣлѣ. Миссъ Рахель съ великимъ благоразуміемъ старалась отвратить бѣду, а не открыто ей противиться. Она говорила брату, что Эдуарду надобно путешествовать и узнать другихъ людей, кромѣ тѣхъ, коихъ видѣлъ онъ въ Веверлеѣ. Сиръ Еверардъ сперва отказался отъ предложенія, клонившагося къ тому, чтобы разлучить его съ племянникомъ. Эдуардъ слишкомъ пристрастился къ наукамъ, онъ былъ въ томъ согласенъ; но всегда слышалъ, что молодость есть пора ученія и не сомнѣвался, что племянникъ, удовлетворивъ любопытство и наполнивъ голову многочисленными знаніями, предастся забавамъ и занятіямъ деревенскимъ; и самъ часто жалѣлъ, что не посвятилъ ученію чаешь своей юности. — Отъ этаго, говорилъ онъ, я не хуже бы стрѣлялъ и охотился, а еще имѣлъ бы удовольствіе оглашать золу Святаго Стефана прекрасною и длинною рѣчью; а то я, когда былъ членомъ Парламента при Годольфинѣ, только и дѣлалъ, что не соглашался ни на какія мѣры правительства.

Между тѣмъ тетка Рахель всячески старалась достигнуть своей цѣли. Она напомнила, что всѣ члены фамиліи путешествовали но чужимъ землямъ, или служили въ войскѣ своего отечества; а для доказательства развернула родословное дерево. Сиръ Еверардъ убѣдился послѣднимъ и скоро предложилъ Ричарду отправить сына путешествовать подъ надзоромъ учителя Г. Пемброка. Ричардъ не нашелъ худаго въ этомъ намѣреніи, и какъ-то нечаянно сказалъ объ немъ за столомъ у Министра. Министръ принялъ на себя важный видъ. — Судя по политическимъ мнѣніямъ Сиръ Еверарда, сказалъ Министръ, не благоразумно будетъ отпустишь молодаго человѣка, который подаетъ такія лестныя надежды, путешествовать по твердой землѣ подъ непосредственнымъ надзоромъ учителя, выбраннаго дядею. Съ кѣмъ будетъ молодой Эдуардъ въ Парижѣ; въ Римѣ, гдѣ претендентъ и сыновья его будутъ разставлять ему заманчивыя сѣти? Г. Веверлей долженъ взвѣсить эти разсужденія; а я думаю, прибавилъ онъ, что Его Величество, цѣня услуги Ричарда Веверлея, дастъ сыну ого, послѣ нѣсколькихъ лѣтъ службы, роту въ одномъ изъ драгунскихъ полковъ, прибывшихъ изъ Фландріи.

Сиръ Ричардъ не могъ не нарушая приличій, отвергнуть такое предложеніе, и не смотря на страхъ воспламенить неудовольствіе брата, принялъ оное; правда, много полагался но любовь Сиръ Еверарда къ племяннику и не безъ основанія- Онъ написалъ къ Баронету и Эдуарду о своемъ рѣшеніи; въ письмѣ къ сыну просто объявилъ и велѣлъ приготовиться ѣхать въ полкъ, но съ братомъ входилъ въ длинныя подробности: совершенно соглашался съ нимъ, какъ полезно будетъ Эдуарду путешествіе по твердой землѣ и благодарилъ за великодушное предложеніе взять его на свой счетъ; былъ очень огорченъ, что сыну его не льзя слѣдовать намѣренію, предложенному лучшимъ его другомъ и благодѣтелемъ; но давно уже съ неудовольствіемъ смотрѣлъ на бездѣйствіе молодаго человѣковъ томъ возрастѣ, когда всѣ предки его носили уже оружіе. Его Величество, прибавилъ онъ, удостоилъ освѣдомиться, не во Фландріи ли молодой Эдуардъ, замѣтя что въ тѣ же лѣта дѣдушка его проливалъ уже кровь за Короля въ междоусобную вомну, и этотъ вопросъ былъ сопровожденъ предложеніемъ роты. Что ему было дѣлать? Онъ не имѣлъ времени спросить согласія брата, если бы даже и опасался, что онъ воспротивится тому, чтобы Эдуардъ слѣдовалъ славному примѣру своихъ предковъ; оканчивалъ тѣмъ, что Эдуардъ теперь Капитанъ Веверлей въ драгунскомъ полку, къ коему онъ долженъ ѣхать въ концѣ мѣсяца въ его квартиры въ Д. — въ Шотландіи.

Получа это извѣстіе, Сиръ Еверардъ колебался различными чувствами. Въ то время, когда домъ Ганноверскій взошелъ на престолъ, онъ оставилъ парламентъ и поступки его въ 1716 году не избѣжали подозрѣнія: говорили о тайныхъ осмотрахъ крестьянъ, бывающихъ въ лунныя ночи въ Веверлеѣ, о множествѣ, ящиковъ съ ружьями и пистолетами, ₍присланныхъ на имя Баронета изъ Голландіи и перехваченныхъ бдительностію одного таможеннаго Офицера. Этотъ Офицеръ въ награду за усердіе былъ задушенъ ночью возмутившуюся. Разсказывали также, что когда Сиръ В. В. начальникъ Торнсовъ былъ схваченъ, то въ бумагахъ его нашли письмо отъ Сиръ Кверарда; но не было настоящихъ доказательствъ возмущенія, и правительство, затушивъ бунтъ въ 1716 году, полагало, что не благоразумно распространять свое мщеніе на тѣхъ, кои не поднимали оружія. Всѣмъ извѣстно было, что онъ помогалъ деньгами горцамъ (Монтаньярамъ) и Шотландцамъ, взятымъ въ плѣнъ при Престонѣ и заключеннымъ въ темницы Ньюгетскую и Маршальзейскую, и поручилъ своему Адвокату защищать сихъ несчастныхъ во время суда надъ ними; также всѣ были увѣрены, что еслибъ Министры имѣли какое нибудь точное доказательство участія его въ бунтѣ, то онъ не осмѣлился бы презирать правленія, или по крайней мѣрѣ не сдѣлалъ бы сего безнаказанно. — Онъ поступалъ въ это возмущеніе какъ молодой человѣкъ; а съ того времени приверженность Сиръ Еверарда къ Стуартамъ (яковитизмъ) примѣтно погасала.

Онъ изъявлялъ свои политическія мнѣнія при засѣданіяхъ Торнсовъ въ каждую четверть года хотя уже не съ прежнимъ усердіемъ; однакожъ не могъ хладнокровно думать, что племянникъ его будетъ служить подъ властію Брунсвикскаго дома, тѣмъ болѣе, что уважая власть отеческую, было не возможно, или по крайней мѣрѣ неблагоразумно противишься намѣренію брата. Это навело на него зѣвоту, казавшуюся предвѣстницею лихорадки; но онъ утѣшился, велѣвъ принести Военный календарь, и найдя въ, немъ имена самыхъ славныхъ Торнсовъ: Мордонтовъ, Гренвилей, Стенлеевъ и другихъ, — потомки этихъ древнихъ знаменитыхъ фамилій были тогда въ службѣ, — онъ призвалъ всю свою фамильную гордость, желаніе славы и заключилъ доказательствомъ Фальстафа: «когда война начинается, хотя честь повелѣваетъ быть на одной сторонѣ; но гораздо стыднѣе оставаться празднымъ, нежели перейти къ другой.» А Миссъ Рахель (хотя дѣла взяли не тотъ оборотъ, всего она надѣялась), умѣла покоришься обстоятельствамъ: занялась сборами племянника и утѣшилась надежною увидѣть его въ полномъ мундирѣ.

Эдуардъ самъ былъ живо тронутъ и удивленъ, читая письмо своего отца. Учитель Пемброкъ нашелъ въ его комнатѣ отрывокъ стиховъ, сочиненныхъ Эдуардомъ, казалось, въ первыя минуты смущенія. Надобно сказать: Г. Пемброкъ былъ большой охотникъ до стиховъ — если они сочинены его друзьями, писаны хорошимъ почеркомъ, прямыми строчками и начинаются большими красивыми буквами. Онъ сообщилъ это драгоцѣнное сокровище теткѣ Рахели; она нѣсколько разъ читала ихъ, проливала слезы, потомъ положила въ свой ларчикъ къ рецептамъ, наставленіямъ и любовнымъ и Яковитскимъ пѣснямъ. Этотъ отрывокъ вынутъ оттуда, когда предлагаемая рукопись была вручена не достойному ея издателю. Если стихи незанимательны для читателя, то по крайней мѣрѣ лучше нашихъ словъ покажутъ смущеніе и волненіе Эдуарда:

На закатѣ дна осенняго

Я одинъ съ своей тоской брожу,

И съ улыбкой сожалѣнія

На луга смотрю зеленые,

Гдѣ любовь престолъ поставила,

Въ водахъ озера спокойнаго

Древній замокъ отражается,

Гдѣ живутъ мои родимые.

Вы простите воды тихія,

Далеко спѣшу — за славою.

Долго вами любовался я,

Долго тѣнью лѣса нѣжился;

Но теперь отъ васъ отторгнутъ я,

Назначеньемъ рока лютаго —

Оставляю васъ на долго я.

Тяжко съ вами разставаться мнѣ,

Къ вамъ привыкъ я съ лѣтъ младенческихъ!

Вы простите воды тихія,

Далеко спѣшу — за славою.

Еще разъ я посмотрю на васъ,

Еще разъ къ вамъ обращаюся;

Игры юности оставилъ я;

Всѣ мечты мои разсыпались;

Измѣнила сердцу юному

Перелетная фантазія,

И тяжелый опытъ истины

Разогналъ мечты любимыя.

Вы луга, поля привычныя,

На всегда съ вами прощаюся;

Далеко спѣшу — за славою!

Я примѣчаю, что эти стихи не совсѣмъ понятны; въ прозѣ это значитъ, что образъ Миссъ Цециліи изгладился изъ сердца Капитана Веверлея отъ смущенія, возбужденнаго въ немъ новою участію. Въ слѣдующее Воскресенье Цецилія явилась въ церкви на скамьѣ своего отца, одѣтая съ большимъ вкусомъ и заботливостію. Эдуардъ, по приглашенію дяди и тетки (не заставивъ себя, правду сказать, иного и просить) показался тамъ въ полномъ мундирѣ.

Самое вѣрное средство потерять высокое мнѣніе о другихъ, состоишь въ томъ, чтобы думать еще болѣе о самомъ себѣ. Миссъ Цецилія употребила всѣ пособія искуства, чтобы увеличить свои природныя пріятности. Она прибѣгла къ мушкамъ, китовымъ костямъ, къ новой прическѣ, выбрала къ лицу цвѣтъ шелковой матеріи, работанной на Французскихъ фабрикахъ. Всѣ приготовленія остались тщетными; они не производили никакого впечатлѣнія надъ молодымъ драгунскимъ Офицеромъ, который въ первый разъ въ жизни надѣлъ шляпу съ петлицами, эполеты, ботфорты и шпагу. Не знаю, можетъ быть, онъ какъ герой старинной баллады:

Славой, честью пылалъ,

И красавицъ очамъ,

Ихъ привѣтнымъ рѣчамъ

Онъ какъ сталь не внималъ;

или густые золотые галуны, покрывавшіе грудь его, притупляли всѣ стрѣлы, летѣвшія изъ глазъ Миссъ Цециліи; какъ бы то ни было, но сердце нашего молодаго воина было очень покойно. Съ сожалѣніемъ увѣдомляю, что надобно проститься съ Цециліею. Послѣ отъѣзда Эдуарда, она казалась сперва неутѣшною, но мало по малу льстивыя мечты ея разсыпались; она поступила также, какъ и другія — рѣшилась отмстить. По прошествіи шести мѣсяцевъ отдала руку свою Іонѣ, единственному сыну интендента Баронетова, который имѣлъ надежду заступить мѣсто своего отца. Это заставило Г. Сшуббса согласиться; а дочь его нашла сильную причину принять скорѣе предложеніе, потому что молодой человѣкъ былъ очень здоровъ и силенъ. Поговоривъ нѣсколько о происхожденіи, ихъ помолвили, и всѣхъ довольнѣе этимъ была Миссъ Рахель, которая до того косо смотрѣла на Цецилію. Увидѣвши жениха съ невѣстою въ церкви, она удостоила молодую благосклонною улыбкою и дружескимъ взглядомъ; учтиво поклонилась ей въ присутствіи ректора, пастора, дьячка и всѣхъ церковныхъ причетниковъ и прихожанъ Веверлейскихъ.

Однажды на всегда прошу прощенія у тѣхъ изъ моихъ читателей, которые читаютъ только для забавы, что я имъ надоѣдаю часто разсказами о политическихъ спорахъ между Торисами и Вигами, о раздорахъ между Яковитами и приверженцами дона Ганноверскаго: я принужденъ входить въ сіи подробности для того, чтобы сдѣлать мой разсказъ имъ понятнѣе. Предположенный мною планъ требуетъ, чтобы я показалъ имъ причины произшествій моего романа, и ихъ, по моему мнѣнію, можно отыскать только въ предразсудкахъ и политическихъ мнѣніяхъ того времени. Не обѣщаю прекраснымъ моимъ читательницамъ (коихъ живое нетерпѣніе мнѣ извѣстно) летѣть на воздушной колесницѣ, влекомой гиппогрифами; я ѣду скромно въ обыкновенной коляскѣ и не долженъ сбиваться съ большой дороги; тѣ, коимъ наскучитъ быть со мною, могутъ простишься на первой станціи и искать такихъ быстрыхъ коней, какъ у Принца Гуссейна, или у ткача Малека; тѣ же, кои, удостоивая меня своимъ присутствіемъ, будутъ имѣть твердость и снисходительность не роптать на остановки, происходящія отъ худыхъ дорогъ, могутъ наконецъ, благодаря хорошимъ лошадямъ и честному извощику, какъ говорится обыкновенно въ афишахъ, найти мѣста самыя живописныя; прошу ихъ только не утомляться въ первые дни.

ГЛАВА VI.
Разставанье.

Вечеромъ въ достопамятное Воскресенье, о коемъ мы говорили, Сиръ Еверардъ взошелъ въ библіотеку, адѣ едва не засталъ нашего молодаго героя, фехтующаго старою шпагою Гильдебранда, которая, какъ драгоцѣнное наслѣдство, висѣла обыкновенно предъ каминомъ подъ портретомъ, представлявшимъ всадника, лице коего было закрыто огромными волосами. Входя, Сиръ Еверардъ устремилъ прежде взоры на картину, а потомъ на Эдуарда, и произнесъ первыя слова рѣчи, съ заботливостію имъ приготовленной, но скоро послѣдовалъ движеніямъ сердца. — Племянникъ…. сказалъ Онъ, племянникъ! и скоро поправился: любезный Эдуардъ! воля небесъ и отца твоего, коего ты долженъ почитать, заставляетъ тебя вступишь на военное поприще, гдѣ многіе предки твои покрылись безсмертною славою. Я сдѣлалъ всѣ нужныя распоряженія, чтобы ты могъ тамъ представишься прилично твоему произхожденію. Надѣюсь, ты будешь помнишь на полѣ чести, что благородная кровь Веверлеевъ течетъ въ твоихъ жилахъ, и что ты единственный наслѣдникъ сего славнаго имени. Эдуардъ! любезный Эдуардъ! вспомни, что ты послѣдняя отрасль сего знаменитаго поколѣнія, что на тебя вся моя надежда, и потому убѣгай опасностей, если позволитъ честь и обязанность, не подвергайся имъ безъ совершенной необходимости; убѣгай общества развратныхъ, невѣрныхъ, коихъ, но несчастію, будетъ около тебя много. Но вѣрнымъ увѣдомленіямъ знаю, что Полковникъ твой хотя Пресвитеріанецъ, но превосходный человѣкъ; ты не забудешь, надѣюсь, обязанностей своихъ къ Богу, къ вѣрѣ предковъ онъ прибавилъ бы: и къ твоему Государю, но какъ ихъ было двое, одинъ царствующій, другой имѣющій на то право, то примолвилъ…. и къ установленнымъ властямъ.

Не распространяясь долѣе, онъ спѣшилъ свести Эдуарда въ конюшню, чтобы показать лошадей, коихъ онъ ему назначаетъ. — Двѣ только пойдутъ съ тобою, сказалъ Сиръ Еверардъ; а если будешь нуждаться, то достанешь третью ма мѣстѣ. Ты поѣдешь, прибавилъ онъ, съ свитою самою простою и скромною, особливо въ сравненіи съ конницею, которую Сиръ Гильдебрандъ, твой предокъ, осматривалъ передъ замкомъ….. Она была многочисленнѣе цѣлаго твоего полка. Я хотѣлъ послать съ тобой тридцать молодыхъ людей изъ моихъ вассаловъ, но мнѣ сказали, что это противно учрежденію Увы! всячески стараются разрушить зависимость и покорность вассаловъ къ ихъ господамъ и начальникамъ.

Сиръ Еверардъ употребилъ всѣ средства, чтобы предотвратить слѣдствія этаго нововведенія. Онъ думалъ крѣпче привязать деньщиковъ къ Капитану, щедро раздавая имъ говядину и даже деньги, а не видѣлъ того, что, позволя имъ обращаться дружески, можетъ истребить въ нихъ должное повиновеніе. Осмотри лошадей, онъ опять повелъ племянника въ библіотеку, гдѣ и отдалъ ему письмо, сложенное съ великимъ стараніемъ. Оно перевязано было, по обыкновенію, шелковою лентою, на концѣ коей висѣла восковая печать съ гербомъ фамиліи Веверлеевъ. На оберткѣ большими буквами съ великимъ стараніемъ написано было: Козьмѣ Комину Брадвардину, въ его замкѣ Тюлли-Веолинѣ, въ Пертширѣ… Вручитель сего письма Эдуардъ Beверлей, племянникъ Сиръ Еверарда Веверлея Баронета.

Дворянинъ, къ коему адресовано это письмо (о немъ мы будемъ имѣть случай часто говорить въ послѣдствіи), вооружился за Стуартовъ въ 171,5 году, и взятъ въ плѣнъ при Престонѣ въ Ланкаширѣ. Онъ происходилъ отъ древней, но небогатой фамиліи, былъ ученъ, по обычаю Шотландцевъ, т. е. начитанъ безъ порядка и методы. Разсказываютъ довольно необыкновенный примѣръ любви его къ классикамъ; на пути изъ Престона въ Лондонъ удалось ему обмануть надзоръ своей стражи и на другое утро онъ былъ найденъ на томъ мѣстѣ, гдѣ ночевали; — его узнали и взяли снова. Когда солдаты его роты изъявляли удивленіе, что онъ не воспользовался побѣгомъ и не укрылся въ безопасное мѣсто, то онъ чистосердечно отвѣчалъ; «я и хотѣлъ это сдѣлать, да я зашелъ за Титомъ Ливіемъ — его было забылъ!» Такой странной отвѣтъ поправился дворянину, коему, какъ мы уже сказали, Сиръ Еверардъ, а можетъ быть и многіе другіе платили за то, чтобы онъ защищалъ несчастныхъ плѣнниковъ. Онъ былъ страстный почитатель историка, котораго, рожденіемъ славится Падуя, и обыкновенно называлъ его главою историковъ; однако почитаніе не заставило бы его рѣшиться на поступокъ Сира Брадвардина, хотя бы дѣло шло о самомъ наилучшемъ изданіи Тита Ливія. Между тѣмъ онъ тронулся участію Шотландскаго плѣнника, и не смотря на всѣ противъ него доказательства, съумѣлъ увѣрить Вестминстернской дворъ, что Козьма Брадвардинъ совсѣмъ не былъ намѣренъ вредить своему Государю, и имѣлъ удовольствіе получишь приказаніе дать ему свободу.

Баронъ Брадвардинъ, какъ называли его вообще въ Шотландіи (друзья же звали его Тюлли-Веоланомъ и чаще Тюлли)^[3], получа свободу, спѣшилъ отправишься въ замокъ Веверлея благодарить Сира Еверарда. Склонность къ деревенскимъ забавамъ одинаковость въ политическихъ правилахъ, не смотря на разницу въ занятіяхъ и привычкахъ, возродили между ними дружбу. Проживъ нѣсколько недѣль въ Веверлеѣ, Сиръ Брадмардинъ простился съ Сиръ Еверардомъ, увѣряя въ преданности, и усильно просилъ при ѣхать охотиться въ болотахъ Тюлли-Веоланскихъ. Нѣсколько времени спустя Сиръ Брадвардинъ отослалъ въ Шотландію сумму денегъ, которую заплатили за него тогда, какъ онъ былъ въ тюрьмѣ. Хотя эта сумма, переведенная на Англійскія деньги, не была такъ огромна, какъ въ ливрахъ, копѣйкахъ Шотландскихъ и проч. однакожъ Бальи Махвиблю, повѣренному Барона, показалась столь непомѣрною, что случилась съ нимъ нѣсколько припадковъ колики отъ неудовольствія, досады и печали, какъ онъ самъ говорилъ, видя, что такое множество денегъ переходитъ въ руки негодныхъ Англичанъ. Хотя патріотизмъ самое благородное чуиствоваыіе, но онъ не всегда бываетъ безкорыстенъ. Многіе, хорошо знавшіе Господина Бальи, были увѣрены и увѣряли, что онъ не такъ огорчился бы, если бы эта сумма выходила не изъ сундуковъ Брадвардина, которые онъ привыкъ почитать собственностію; но честный Maxвибль всегда и всякому клялся, чти деньги не имѣли никакого участія въ его печали.

Баронетъ радовался, заплатя деньги, издержанныя Сиромъ Еверардомъ для него; онъ думалъ, что помрачитъ честь своего дома и славу отечества, если хотя нѣсколько замедлитъ уплатить такой священный долгъ. Сиръ Еверардъ, привыкшій заниматься равнодушно и важнѣйшими дѣлами, получилъ 294 ливра 12 копѣекъ, и не подозрѣвая, что народная гордость участвовала въ скорой платѣ. Многія причины заставляютъ думать, что онъ забылъ бы о должной суммѣ, хотя бы Бальи Михвибль употребилъ ее для излѣченія своей колики. Между обоими замками учредилась каждогодная мѣна произведеніями обѣихъ странъ: изъ Веверлея посылали сыръ, пиво, дичь; а изъ Тюлли-Веолина зайцевъ, соленую лососину и проч. Эти дары были какъ бы залогами постояннаго дружества между обѣими семействами. Поэтому совсѣмъ неудивительно, что каждый изъ Веверлеевъ не могъ быть ни Шотландіи, не явясь къ Брадвардину съ рекомендательнымъ письмомъ.

Когда разговоры дяди съ племянникомъ кончились, Г. Пемброкъ объявилъ желаніе видѣться съ воспитанникомъ. Легко можно предположишь, что этотъ почтенный человѣкъ не забылъ ничего, дабы заставишь молодого Эдуарда сохранятъ чистоту нравовъ и правилъ, предохранишь его противъ нововведеній, какъ политическихъ, такъ и до вѣры касающихся, умолялъ убѣгать общества развратныхъ, злыхъ остряковъ, коихъ онъ, безъ сомнѣнія, найдетъ въ своемъ полку, — Небо, сказалъ онъ ему, предположило въ своихъ неизмѣнныхъ предначертаніяхъ (конечно въ наказаніе за преступленія предковъ) ввергнуть жителей Шотландіи въ мракъ и заблужденія гораздо большія, нежели въ Англіи. Здѣсь, не смотря на всѣ отступническія нововведенія, не смотря на забвеніе священныхъ правилъ, начертанныхъ отцами церкви, не смотря на упорное желаніе погасить пламенникъ истины и замѣнишь его обманчивымъ мерцаніемъ лжи, есть по крайней мѣрѣ литургіи, хотя обезображенныя, перемѣненныя; но Шотландія погружена въ гибельный мракъ. Исключая нѣкоторыхъ истинно-віг рующихъ, кои скрываютъ печаль въ глубинѣ души, народъ напитанъ грубыми заблужденіями Пресвитеріанъ и другихъ нововводителей.

Г. Пемброкъ думалъ, что обязавъ своими совѣтами предохранять умъ и сердце воспитанника отъ заразы, распространившейся въ церкви и въ народѣ, для этаго и отдалъ ему двѣ огромныя рукописи, писанныя самымъ мѣлкимъ письмомъ. Рукописи сіи были плодомъ трудовъ большей части его жизни, и онъ не могъ бы потерять время безполезнѣе и непріятнѣе. За нѣсколько лѣтъ прежде онъ ѣздилъ въ Лондонъ, съ намѣреніемь подаришь публику своими учеными сочиненіями, и былъ рекомендованъ одному книгопродавцу-издателю; ему дали письмо, которое должно было представишь его въ общество самыхъ ревностныхъ Яковитовъ. Когда Г. Пемброкъ произнесъ Shibboleth^[4] съ условными жестами и подалъ письмо, книгопродавецъ пожаловалъ его титломъ Доктора и поспѣшно отвелъ въ самое отдаленное и тайное мѣсто лавки.

— А! любезный Докторъ, сказалъ онъ ему, потирая руки, наша счастливая роза Ганноверскимъ мышамъ некуда здѣсь спрятаться…. Добрыя ли вѣсти привезли вы отъ нашихъ друзей изъ-за моря? Здоровъ ли почтенный Король Франціи? Можетъ быть вы изъ Рима? На него-то наша главная надежда. Древній фонарь долженъ заспѣшить потухшій пламенникъ. Чтожъ Докторъ вы не отвѣчаете? Вы бережетесь, — это мнѣ нравится. Я отъ того васъ больше почитаю; но вы можете говорить не опасаясь. —

Г. Пемброкъ употреблялъ всѣ возможныя усилія, чтобы удержать; эту тучу вопросовъ; наконецъ множествомъ знаковъ заставилъ понять книгопродавца, что онъ дѣлаетъ ему много чести, почитая за посланника претендента и изъяснилъ причину своего посѣщенія. Книгопродавецъ принялъ на себя важный, покровительственный видъ и приступилъ къ разсматриванію рукописи. Заглавіемъ первой было: Истина о Конформистахъ, показывающая невозможность соединенія церкви и Пуританъ, Пресвитеріянъ или послѣдователей какой бы то ни было секты, съ доказательствами изъ священнаго писанія, изъ святыхъ отцевъ и лучшихъ богослововъ. — Прочтя заглавіе, книгопродавецъ отвѣчалъ: — Я упоренъ, что въ рукописи много учености; но вы выбрали дурное время издавать ее. Пора прошла. Ваша рукопись, напечатанная самыми мѣлкими буквами, составитъ, по крайней мѣрѣ, восемь сотъ страницъ, а Богъ знаетъ, продамъ ли я хотя одинъ экземпляръ лѣтъ въ десять. И такъ извините меня, я люблю и почитаю чистое ученіе; вотъ наприм. если бы это была рѣчь о мученикѣ, — маленькая книжка, примѣненная къ обстоятельствамъ, я бы съ удовольствіемъ пожертвовалъ чѣмъ нибудь. Посмотримъ другую О правѣ наслѣдства…. Гмъ, гмъ, заглавіе звучно; столько страницъ; бумаги столькото; печать столько-то. — Послушайте, надобно выкинуть Греческія и Латинскія цитаціи. Это не понятно, Докторъ, непонятно. — Извините, Докторъ, я никогда не намѣренъ огорчать авторовъ моими совѣтами; я напечаталъ Дрека и Шальвуда Лавтона и бѣднаго Амгурста. Какъ жалѣлъ я о несчастномъ Калебѣ: онъ разъ въ недѣлю обѣдай, со мною; но что значитъ одинъ разъ, когда не увѣренъ, что въ другіе шесть дней будешь сытъ! Докторъ, я покажу вашу рукопись стряпчему Тому Алиби, онъ мой повѣренный. — Судьи не всѣ учтивы — сколько тамъ Виговъ. Ганноверскія мыши вездѣ расплодились.

На другой день Г. Пемброкъ опять пришелъ къ книгопродавцу, который откровенно сказалъ, что повѣренный не совѣтуетъ ему покупать рукописи. — Будьте увѣрены, что я согласился бы быть осужденнымъ на…. проговорился было… садишь табакъ въ Виргиніи; но, любезный Докторъ, у меня жена и дѣти. отрекомендую васъ сосѣду Триммелю; онъ молодъ, трудолюбивъ, неробокъ, прогулка въ колоніи его не ужаснетъ. Пемброкъ нашелъ Трмммеля столь же неприступнымъ, какъ и другихъ, и возвратился въ Веверлей съ рукописями, горько сожалѣя, что не могъ отмстить за вѣру и Государство.

Все заставляло Г. Пемброка думать, что публика не будетъ наслаждаться плодомъ его ученыхъ розысками — по боязливости или скупости книгопродавцевъ, за то онъ рѣшился переписать ихъ для пользы воспитанника; онъ сожалѣлъ, что пренебрегалъ надзоромъ за ученіемъ Эдуарда, и совѣсть упрекала его въ томъ, что уступа требованіямъ Сиръ Ричарда, онъ не научилъ сына его правиламъ, противнымъ правительству, которыя почиталъ онъ истинными. — Теперь онъ вышелъ изъ подъ моего надзора, говорилъ Г. Пемброкъ самъ себѣ, и я могу, не нарушая обѣщанія, заставить его вести себя по вѣрнымъ правиламъ. Если можно въ чемъ упрекать меня, такъ это въ томъ, что я такъ долго скрывалъ отъ него подъ спудомъ пламенникъ истины. Онъ предавался какъ авторъ и политикъ этимъ мечтамъ, а его молодой воспитанникъ, не находя ничего занимательнаго въ заглавіяхъ огромныхъ рукописей, положилъ ихъ въ уголъ чемодана. Миссъ Рахель простилась съ нимъ въ немногихъ словахъ, но въ коихъ видно было живое участіе. Просила молодаго Эдуарда беречься обольстительныхъ прелестей Шотландскихъ красавицъ. — Я знаю, сказала она ему, ₍что на Сѣверѣ сей земли есть древнія фамиліи; но увы! онѣ почти всѣ принадлежатъ къ партіи Виговъ или, Пресвитеріанъ, изключая горныхъ жителей. Я даже обязана сказать тебѣ, что я не высоко думаю объ стыдливости ихъ дамъ, потому что, какъ меня увѣряли, онѣ терпятъ, что мужчины носятъ странную одежду, не сообразную съ приличіемъ. Она окончила рѣчь свою, благословивъ Едуарда съ великою нѣжностію и участіемъ; въ то же время подала молодому Офицеру перстень, осыпанный бриліантами и кошелекъ съ золотомъ.

ГЛАВА VII.
Конный гарнизонъ въ Шотландіи.

На другой день очень рано по утру Эдуардъ, волнуемый тысячью смѣшанныхъ чувствованій, между пожми сильно дѣйствовало безпокойство, видя себя совершенно оставленнаго на свой произволъ, выѣхалъ изъ большаго двора замка Веверлея, при благословеніяхъ и слезахъ всѣхъ старыхъ слугъ и жителей деревни. Всѣ увѣряли, что не согласились бы отпустить своихъ сыновей, братьевъ и родственниковъ, еслибъ не думали, что обязаны этимъ пожертвовать для его милости, и просили о ихъ повышеніи. Эдуардъ отдѣлался отъ нихъ, не дѣлая большихъ обѣщаній, и въ этомъ велъ себя съ такимъ благоразуміемъ и осторожностію, какихъ не льзя было ожидать отъ его молодости и неопытности. Проживъ нѣсколько въ Лондонѣ, продолжалъ свой путь верьхомъ (какъ тогда всѣ ѣздили), прибылъ въ Эдинбургъ и оттуда въ маленькую пристань въ Графствѣ Ангускомъ, гдѣ стоялъ полкъ его.

Онъ зашелъ въ другой міръ, гдѣ все казалось ему привлекательнымъ, лютому что все было ново. Полковникъ могъ служить ему примѣромъ: онъ былъ большаго роста, строенъ и чрезвычайно дѣятеленъ, не смотря на преклонныя лѣта. Въ юности своей онъ былъ очень пылокъ, разсказывалъ множество повѣстей о причинахъ своего нечаяннаго обращенія и необыкновенной перемѣны; говорили тишкомъ, что ему было сверхъестественное явленіе, и что ему явился посланникъ небесъ. Вообще онъ слылъ энтузіастомъ, но ни кто не смѣлъ подозрѣвать его, въ лицемѣрствѣ. Это странное обстоятельство возбудило въ Эдуардѣ чувство уваженія и любви къ своему начальнику. Можно легко представить, что подъ начальствомъ его полковые Офицеры были гораздо спокойнѣе и разсудительнѣе, нежели обыкновенно бываютъ молодые Офицеры, и что Веверлей былъ предохраненъ отъ различныхъ опасностей, кои онъ встрѣтилъ бы во всякомъ другомъ полку.

Эдуардъ занялся изученіемъ своей должности. Давно уже умѣлъ онъ ѣздить верьхомъ; теперь старался усовершенствоваться въ этомъ, и скоро узналъ въ подробности всѣ свои обязанности; но когда первый жаръ прошелъ, то увидѣлъ, что состояніе свое цѣнилъ гораздо выше, нежели оно было въ самомъ дѣлѣ. Обязанности Офицера кажутся чрезвычайно важными тѣмъ, кои ихъ не знаютъ, и великолѣпіе еще болѣе возвышаетъ ихъ важность и блескъ; но въ самомъ дѣлѣ это ничто иное, какъ сухой навыкъ, требующій только внимательности, хладнокровія и терпѣнія. Нашъ герой по разсѣянію дѣлалъ многія ошибки, кои заставляли товарищей смѣяться на его счетъ и навлекли выговоры начальниковъ. Униженіе было тягостно для его самолюбія; онъ тысячу разъ спрашивалъ себя, почему не могъ также хорошо размѣрять разстояній, какъ другіе Офицеры, почему память его, отъ природы хорошая, не могла удержать техническихъ словъ, порядка и дисциплины? Эдуардъ былъ скроменъ, не такъ высокомѣренъ, чтобы почитать эти подробности для себя низкими, что рожденный быть начальникомъ, онъ не долженъ слѣпо повиноваться. Это происходило отъ того, что ученіе безъ порядка и методы увеличило его природную разсѣянность и сдѣлало неспособнымъ къ занятію продолжительному и важному. Между тѣмъ время текло скоро безъ всякой пользы и удовольствія; на Офицеровъ худо смотрѣли жители деревень, коихъ они не принимали въ свое общество, а городскіе обыватели, занятые только дѣлами, до выгодъ касающимися, вели родъ жизни, который не могъ заставить Веверлея имѣть съ ними связи. Приближеніе хорошаго времени и желаніе узнать другія земли Шотландіи, заставили его проситься въ отпускъ на нѣсколько недѣль. Онъ рѣшился начать путешествіе посѣщеніемъ стариннаго друга своего дяди, положивъ прожить у него столько времени, сколько позволятъ обстоятельства, и поѣхалъ на лошади въ сопровожденіи одного только слуги. Ночь провелъ въ негодной корчмѣ, коей хозяйка не носила ни чулокъ, ни башмаковъ; мужъ ея, называвшій себя Джентлеменомъ, едва не разсердился за то, что нашъ Офицеръ былъ столько неучтивъ, что не Пригласилъ его съ собою обѣдать.

На другой день нашъ путешественникъ, проѣзжая равнинами, не чувствительно приближился къ высокимъ горамъ Пертшира, которыя издали кажутся только лазоревою чертою, но вблизи гордо возвышаютъ свои заоблачныя вершины. При подошвѣ этои-то удивительной и величественной преграды стоялъ замокъ Козьмы Комина Брадвардина Брадвардинскаго, и если можно вѣрить разсказамъ стариковъ, то предки его постоянно жили въ немъ со временъ царствованія его Величества Кароля Дункана.

ГЛАВА VIII.
Шотландской замокъ за шесдесятъ лѣтъ.

Въ полдень Капитанъ Веверлей въѣхалъ въ село, или лучше сказать, въ деревню, на концѣ коей стояло уединенное жилище Господина. Домы служили образцомъ бѣдности, особливо для людей привыкшихъ къ обилію и чистотѣ селеній Англійскихъ. Они стояли по обѣимъ сторонамъ широкой невымощенной дороги, по коей почти нагіе дѣти валялись, подвергаясь опасности быть задавленными первыми проѣзжающими: когда опасность имъ угрожала, то нѣкоторыя изъ старухъ — бабушекъ, за ними надсматривавшихъ, выходили изъ хижинъ, не оставляя ни пряслицы, ни веретена и прошедъ по грязи, брали каждая одного изъ этихъ мальчиковъ и прежде перенесенія въ хижину съ заботливостію награждали каждаго оплеухою. Дѣти отвѣчали только пронзительными криками на трогательныя убѣжденія строгихъ надзирательницъ; съ такимъ концертомъ смѣшивался еще продолжительный лай дворныхъ собакъ, гонявшихся за лошадьми и кусавшихъ ихъ за ноги. Это было такъ обыкновенно въ Шотландіи, что одинъ Французскій Туристъ, хотѣвшій, какъ большая часть путешественниковъ, всему сыскать причину, ко множеству любопытныхъ вещей въ Каледоніи отнесъ и то, что на каждой станціи держатъ черныхъ собакъ, для того, чтобы погонять почтовыхъ лошадей, кои такъ худы и лѣнивы, что безъ сего могущественнаго stimulus не льзя заставить ихъ идти. Но этотъ эпизодъ не относится къ нашей исторіи; я сказалъ его для людей, обязанныхъ сбирать штрафъ за выпущеніе собакъ.

Приближаясь, Веверлей находилъ иногда стариковъ, согнутыхъ подъ тяжестію работы и лѣтъ, почти слѣпыхъ отъ Дыму и отъ старости. Они выходили къ дверямъ хижинъ посмотрѣть богатую одежду иностранца, а потомъ сбирались къ кузницѣ сообщишь другъ другу свое удивленіе и догадки о прибытіи иностраннаго дворянина. Три или четыре молодыя дѣвушки, возвращавшіяся отъ колодезей или рѣчьки съ кувшинами или чашами на головахъ, представляли зрѣлище гораздо Пріятнѣе. Видя ихъ въ простыхъ, короткикъ, легкихъ гонкахъ съ обнаженными руками и ногами до колѣнъ, съ волосами, падающими локонами, въ чемъ состоитъ вся ихъ прическа, можно было почесть за одну изъ прелестныхъ группъ, такъ часто встрѣчаемыхъ въ Италіи. Можетъ быть любитель живописи поколебался, какой одеждѣ отдать преимущество; Англичанинъ пожелалъ бы, безъ сомнѣнія, чтобы онѣ были болѣе comfortables, чтобы ихъ одежда была не такъ коротка и узка, чтобы ноги и руки были предохранены отъ стужи, лице и шея меньше загорѣли; безъ сомнѣнія сталъ бы жаловаться, что ихъ уборъ такъ небреженъ, и что онѣ не умываются мыломъ. Все, представлявшееся глазамъ Веверлея, Казалось ему печальнымъ и непріятнымъ; ибо бѣдность, казалось, произходила отъ бездѣйствія и лѣности; даже любопытство, которое такъ спи мю въ праздныхъ людяхъ, казалось, было изгнано изъ селенія Тюлли-Веолана; но въ замѣнъ собаки, о коихъ мы говорили, являли свою дѣятельность и за себя и за хозяевъ. Правда, поселяне устремляли взгляды на молодаго Офицера и его слугу, ни въ ихъ тихихъ лицахъ не замѣтно было никакихъ признаковъ того, что они завидуютъ проѣзжающимъ и желаютъ перемѣнишь свой образъ жизни. Въ выраженіи этихъ добрыхъ людей при тщательномъ разсматриваніи не было ничего, чтобы показывало равнодушіе или глупость; можно сказать, физіогномистъ нашелъ бы многихъ молодыхъ женщинъ, станомъ и лицемъ похожихъ на Минерву. Даже дѣти, почернѣвшіе отъ солнца, имѣли видъ свѣжій и взглядъ выразительный. Коротко сказать, видно было, что беззаботность и бѣдность — ея спутница, усиливались унизить нравственность сихъ поселянъ; но природа торжествовала надъ ихъ усиліями. Веверлей предавался всѣмъ этимъ размышленіямъ, слѣдуя шагомъ по кремнистой дорогѣ и выведенъ былъ изъ своихъ размышленій скачками лошади, осажденной дѣятельными собаками, о коихъ мы говорили. Селеніе имѣло болѣе четверти мили въ длину, потому что хижины, неправильно построенныя по сторонамъ дороги, раздѣлялись садами и дворами различной величины. Въ это время тщетно бы стали искать картофеля, нынѣ сдѣлавшагося столь обыкновеннымъ; но надобно было удивляться огромнымъ капустнымъ кочнямъ, окруженнымъ шиповниками. Белена и національный волчецъ занимали большую часть этихъ двориковъ; никогда не думали о томъ, чтобы уровнять косогоръ, на коемъ лежишь селеніе, и потому надобно было безпрестанно или спускаться или подниматься нроѣздкая его. Стѣны, окружавшія бѣдные садики, перерѣзывались маленькими тропинками, кои вели къ общему полю: тамъ жители Тюлли-Веолана сѣяли рожъ, ячмень или овесъ. Участки были такъ малы и разнообразны, что англ долина издали походила на книгу обращикомъ, съ коею ходятъ портные къ своимъ покупщикамъ. Кое-гдѣ позади хижинъ стояли клевы, служившіе убѣжищемъ поджарымъ коровамъ и тощимъ лошадямъ. Входъ въ каждую хижину былъ украшенъ двумя огромными кучами грязи или навозу. На выстрѣлъ отъ въѣзда въ деревню видны были земли, или, по великолѣпному выраженію, паркъ Тюлли-Веоланскій, состоявшій изъ многихъ четвероугольниковъ, окруженныхъ каменною стѣною, въ шесть футовъ вышины. Посреди ихъ возвышался зубчатый сводъ на двухъ огромныхъ утесахъ, покрытыхъ мхомъ и подрытыхъ временемъ. Если вѣрить общепринятому мнѣнію въ селеніи, то эти каменья изображали нѣкогда двухъ ползущихъ медвѣдей, поддерживавшихъ гербы фамиліи Брадвардинской. Два строя каштанниковъ и дикихъ смоковницъ составляли аллею; они были такъ часты, что дорожка въ замокъ вилась подъ густымъ сводомъ зелени и цвѣтовъ. За ними находились двѣ высокія стѣны, совершенно проросшія травами и растѣніями, несомнѣнными доказательствами ихъ древности. Аллея была не пробита, и все доказывало, что тамъ не много любопытныхъ проходило; какъ она была очень широка и безпрестанно въ тѣни, то трава росла въ изобиліи и очень высока; только по срединѣ вилась узкая тропинка, пробитая немногими пѣшеходцами, которые, взойдя въ первую дверь, проходили по тропинкѣ, чтобы достигнуть второй, ведущей на дворъ. Эта послѣдняя дверь, также какъ и первыя, отворялось посреди зубчатой стѣны, украшенной грубыми рѣзными изображеніями, почти спрятанными зл деревьями, изъ-за коихъ въ нѣкоторыхъ мѣстахъ виднѣлась кровля дома. Одна половинка двери была отворена, и какъ лучи солнца падали отвѣсно на мостовую, то свѣтъ, выходившій оттуда, направлялся въ аллею. Это было одно изъ тѣхъ точекъ зрѣнія, которое живописцы такъ любятъ представлять, когда магическая тайна ихъ искуства заставляетъ взоръ зрителя теряться въ таинственной дали старой церкви, или въ длинныхъ коридорахъ готическаго замка; лучи плѣнительно освѣщали длинный и мрачный сводъ зелени.

Можно было почесть это входомъ въ монастырь, и Веверлей, сошедшій съ лошади у первой двери, шелъ, наслаждаясь свѣжестію сего уединеннаго и молчаливаго мѣста. Онъ совершенно забылъ бѣдность и нечистоту селенія. Внутренность двора совершенно согласовалась съ тѣмъ, что онъ видѣлъ. Домъ, казалось, былъ составленъ изъ многихъ каменныхъ связей; онѣ были очень высоки, но неравнаго вида и величины, и безъ малѣйшей симметріи. Эти зданіи построены въ то время, когда замокъ почитался первою необходимостію и когда Архитекторы Шотландскіе едва знали правила расположенія комнатъ. На фасадѣ находилось множество малыхъ окошекъ; на каждомъ углу стѣны стояла будка, похожая на фонарь или перешницу. Хотя главный фасадъ былъ снабженъ бойницами, но не имѣлъ ничего страшнаго: нижнія окошки защищались желѣзною рѣшеткою, безъ сомнѣнія отъ нечаяннаго нападенія Цыганъ, или мошенниковъ съ ближнихъ горъ; на другой сторонѣ двора стояли конюшни и сараи. Первыя были построены низкими сводами безъ окошекъ и освѣщались только скважинами, пробитыми въ стѣнѣ, что давало имъ видъ темницы, назначенной убійцамъ или ворамъ, а не обиталища лошадей, принадлежащихъ Христіанамъ: — это замѣчаніе принадлежитъ слугѣ Эдуарда. Въ сараи, построенные надъ конюшнями, входили но каменной узкой лѣстницѣ снаружи. На одномъ углу двора стояла круглая голубятня; она оказывала большія услуги своему господину, коего доходы въ это время стѣснены были оброками и налогами разнаго рода.

Напротивъ columbarium (по выраженію владѣльца) билъ фонтанъ, вода коего выбрасывалась изъ пасти колоссальнаго медвѣдя. Это необыкновенное произведеніе архитектуры удивляло всѣхъ любителей изящныхъ искусствъ, на десять миль въ окружности. Не должно забывать, что медвѣди разной величины и во всѣхъ положеніяхъ стояли надъ каждой дверью и окошкомъ съ надписью: берегись медвѣдя! (beware the bear). Дворъ былъ обширенъ, хорошо вымощенъ и очень чистъ; это показывало, что есть другой входъ позади конюшенъ. Глубокое молчаніе сего уединеннаго мѣста прерывалось только шумомъ фонтана, и Веверлей продолжалъ воображать, что это оставленный монастырь. Съ позволенія читателя, мы оканчиваемъ здѣсь главу, посвященную длиннымъ описаніямъ.

ГЛАВА IX.
Слѣдствіе описанія замка и его окружностей.

Удовлетворивъ свое любопытство, разсматривая нѣсколько минутъ все окружавшее, Веверлея взялъ огромный молотокъ у большой двери, на перекладинѣ которой написанъ былъ 1554 годъ; но тщетно стучалъ онъ, не было отвѣта, хотя стукъ молотка раздавался по заламъ и эхо вторилось въ саду, устрашивъ всѣхъ, голубей и заставивъ дворныхъ собакъ деревни разбѣжаться; утомленный стукомъ, Эдуардъ началъ думать, что онъ какъ Артуръ передъ замкомъ Орголіо.

Герои нашъ почти потерялъ надежду увидѣть почтеннаго старца съ бѣлоснѣжною бородою" который бы: могъ дашь ему свѣденіе объ этомъ пустомъ обиталищѣ; но рѣшился наконецъ подойти къ маленькой дубовой, источенной червями двери, убитой большими желѣзными гвоздями, помѣщенной за угломъ фасада; не смотря на важную наружность, она заперта была одною задвижкою. Эдуардъ отворилъ ее и вошелъ въ прекрасный садъ. Стѣны, обращенныя къ полудню, были покрыты плодоносными деревьями, разсаженными въ шпалеры; вымощенныя террасы окружались цвѣтниками. Тремя каменными лѣстницами, въ ровномъ одна отъ другой разстояніи, сходили оттуда въ собственно такъ называемый садъ, надъ которымъ возвышался парапетъ, украшенный кое-гдѣ изображеніями непонятныхъ животныхъ — и медвѣди небыли забыты: одинъ помѣщенъ былъ на террасѣ противъ двери замка и средней лѣстницы, поддерживая одною лапою огромные солнечные часы съ математическими изображеніями, коихъ Эдуардъ не могъ разобрать.

Садъ, содержимый въ большомъ порядкѣ, былъ наполненъ цвѣтами и деревьями. Отъ террасы пріятная отлогость доводила до тихаго источника, который служилъ границею сада. Нѣсколько далѣе онъ съ шумомъ прорывался сквозь шлюзъ, его удерживающій, и- падалъ каскадомъ за осми-угольною бесѣдкою, коей позолоченный флюгеръ изображалъ медвѣдя. Побѣдивъ препятствія, ручей стремился въ узкую долину, на коей вдали примѣтны были развалины башни, служившей убѣжищемъ Брадвардинамъ. На другой сторонѣ источника простирался зеленый лугъ, усѣянный купами деревъ.

Какъ ни былъ хорошъ садъ, но его не можно сравнить съ садами Алсины; хотя не льзя было жаловаться, что нѣтъ due donzelette garrule. На лугу двѣ молодые дѣвушки полоскали ноги въ огромной бочкѣ. Онѣ не остались тутъ, какъ нимфы Армидины, пленять странниковъ прелестью голоса; но устрашенныя нечаяннымъ появленіемъ, поспѣшили опустить платье для закрытія ногъ, которыя отъ ихъ движеній могли представить неприличность, — Ахъ, господа! вскричали онѣ, и голосъ ихъ выражалъ вмѣстѣ скромность и кокетство, и пустились бѣжать какъ дикія козы.

Веверлей началъ отчаяваться проникнуть во внутренность этаго уединеннаго и какъ бы очарованнаго замка, какъ примѣтилъ на концѣ аллеи человѣка, къ нему приближавшагося. Эдуардъ подумалъ, что это садовникъ или какой ни будь слуга: въ этой увѣренности пошелъ къ нему на встрѣчу; но не дошедъ и на столько, чтобы можно было разсмотрѣть въ лицо, былъ пораженъ странностію его одежды, а особливо движеній. Онъ то складывалъ крестообразно руки на головѣ, то опускалъ оныя отвѣсно подражая ходу маятника, или билъ руками, какъ матросы или кучера, когда стоятъ долго на холоду. Походка его была также необыкновенна: онъ или шелъ на одной ногѣ, или прыгалъ, поднимая обѣ; одежда еще страннѣе: на немъ было сѣрое полукафтанье съ мала новы жъ воротникомъ и обшлагами; завороченные рукава показывали, что и подкладка такого же цвѣта; башмаки были малиновые; какъ и шапка съ пѣтушинымъ перомъ. Ничто не показывало ни глупости, ни слабостей въ семъ странномъ человѣкѣ; а на лицѣ его; довольно хорошемъ, замѣчалось какое-то смѣшеніе простоты и хитрости. Онъ зачалъ пѣть съ довольнымъ вкусомъ отрывокъ изъ древней Шотландской баллады:

Разлюбивъ меня любезный

Нынѣшней весною;

Не полюбишь вновь, любезный,

Отплачу зимою.

Другъ мой нѣжный воротись,

Воротися, милый;

Не воротится, страшись,

Молвлю: позабыли. —

Тутъ онъ подъялъ глава; кои обращены были на ноги, чтобы замѣчать, вѣрно ли бьетъ такту. Примѣта Эдуарда, поспѣшилъ снять шапку, и странными движеніями изъявилъ почтеніе и удивленіе. Веверлей, хотя не надѣялся получить удовлетворительнаго отвѣта, спросилъ однакоже, дома ли Г. Брадвардинъ и гдѣ найти какого либо слугу? Этотъ странный отвѣтчикъ отвѣчалъ ему пѣснію:

Рыцарь скачетъ по горѣ,

Ловчій съ нимъ, борзыя;

А красавица въ селѣ

Вьетъ вѣнки цвѣтные.

Эдуардъ ничего не понялъ изъ этаго и надѣлалъ еще множество вопросовъ; наконецъ, казалось, явственно разслышалъ слово: ключникъ, къ которому просилъ отвести себя. Шотландецъ посмотрѣлъ на него выразительно, сдѣлалъ знакъ слѣдовать за собою и началъ плясать по аллеѣ. — У меня странный путеводитель, подумалъ Эдуардъ; онъ походитъ довольно на глупыхъ мужиковъ Шекспира. Мнѣ не надобно бы ходишь за нимъ; но сколько дураковъ водять умныхъ. Они подошли къ концу аллеи и, сдѣлавъ маленькой обходъ, взошли въ партеръ, защищаемый отъ вѣтра тиссовымъ плетнемъ. Эдуардъ нашелъ тамъ старика, роющаго землю заступомъ; платье его было скинуто, и не льзя разобрать, служитель ли это замка, или просто садовникъ. Его загорѣлое лицо показывало, что онъ обыкновенно трудился на воздухѣ; но красный носъ открывалъ и другія упражненія.

Дворецкой, это былъ онъ, оставилъ заступъ, взялъ платье и кинулъ гнѣвный взоръ на путиводителя Эдуардова, конечно по досадѣ, что незнакомецъ засталъ его въ такомъ занятіи. — Что вамъ угодно? спросилъ онъ учтиво нашего путешественника. Веверлей сказалъ ему свое имя и объявилъ желаніе видѣться съ господиномъ.

Старикъ принялъ на себя почтительный видъ и отвѣчалъ съ важностію: — Могу увѣритъ васъ, что Баронъ будетъ вамъ очень радъ; онъ пошелъ смотрѣть, какъ работники бьютъ черную колдунью, и взялъ съ собою обоихъ садовниковъ (сильно ударивъ на словѣ обоихъ). Въ ожиданіи его, и занялся разставленіемъ цвѣтовъ Миссъ Розы; уйти мнѣ не льзя было, потому что каждую минуту могутъ меня спросить. Я люблю садоводство, но у меня не достаетъ времени заниматься имъ. — Онъ работаетъ каждый день, прибавилъ странный путеводитель Эдуарда, но въ этомъ мало прибыли. Строгой и угрожающій взоръ былъ наказаніемъ за его нескромность. — Давидъ Джеллатрей, сказалъ онъ ему повелительно, сходи за его честью къ колдуньѣ и скажи, что одинъ дворянинъ ждетъ его въ замкѣ. — Можно ли поручить ему письмо? спросилъ Эдуардъ. — Безъ всякаго опасенія; онъ исправно оканчиваетъ порученія людей, коихъ почитаетъ. Онъ не такъ хорошо, безъ сомнѣнія, исполнилъ бы словесное порученіе….. Хотя онъ больше лѣнивъ, нежели глупъ. Веверлей отдалъ свое письмо Джеллатрею, который, казалось, подтвердилъ замѣчаніе ключника, потому что когда тотъ отворотился, онъ посмотрѣлъ на него надувъ изо всей силы щеки и вытаращивъ глаза, какъ бы подражая страннымъ фигурамъ Нѣмецкихъ трубокъ, и поклонившись Веверлею, убѣжалъ. — Это невинный, сказалъ ключникъ, ихъ много въ каждомъ городѣ, но нашъ въ большой славѣ. Онъ прежде обработали! я ъ землю, но съ того времени, какъ спасъ Миссъ Розу отъ дикаго быка, носитъ это смѣшное платье въ угодность Г-ну Барону и его дочери (господа имѣютъ также свои прихоти); только и дѣлаетъ, что бѣгаетъ и пляшетъ по всѣмъ угламъ и закоулкамъ. Но вотъ Миссъ Роза; я ручаюсь, что она будетъ рада ни, дѣть одного изъ членовъ фамиліи Веверлеевъ въ замкѣ Тюлли-Веоланѣ.

Роза Брадвардинъ заслуживаетъ, чтобы авторъ посвятилъ ей особую главу; между тѣмъ замѣтимъ читателю: Веверлей узналъ, что въ Шотландіи называютъ домъ городомъ, а дурака невиннымъ.

ГЛАВА X.
Роза Брадвардинъ и ея отецъ.

Миссъ Розѣ Брадвардинъ было только 17 лѣтъ; между тѣмъ во времи лошадиныхъ скачекъ въ городѣ въ честь ея предложенъ тостъ въ клубѣ Ботервиллери. Сиръ Бумперкечь, всегдашній президентъ сего клуба, предлагая тостъ, не довольствовался сказать, что будутъ пить за здоровье Миссъ Розы, но прибавилъ Розы Тюлли-Веоланской^[5]. Въ это достопамятное засѣданіе тостъ былъ три раза предложенъ небольшимъ числомъ почтенныхъ членовъ. Я изъ вѣрныхъ рукъ знаю, что спавшіе рукоплескали въ просонкахъ, а упавшіе подъ столъ соединяли еще свои отрывистые клики съ восклицаніями побѣдителей и старались приподняться, чтобы продолжать тостъ.

Эти всеобщіе восторги могли происходить только отъ ея совершенствъ, но впрочемъ она заслуживала похвалу и отъ знатоковъ болѣе трезвыхъ и просвѣщенныхъ, нежели члены Ботервиллери. Это была прелестная дѣвушка въ Шотландскомъ вкусѣ, т. е. съ прекрасными каштановыми волосами и снѣгоподобною бѣлизною тѣла; она не была ни блѣдна, ни задумчива, и въ чертахъ лица ея видѣнъ былъ отпечатокъ живаго ея нрава. На лицѣ у нее не было румянца, но оно было столь свѣжо, что при малѣйшемъ движеніи она горѣла, какъ въ огнѣ; была средняго роста, но очень статна, ловка; развязность и легкость были видны во всѣхъ движеніяхъ. Она пришла съ противной стороны сада, и Веверлей привѣтствовалъ ея краснѣя, но съ любезностію.

Послѣ первыхъ привѣтствій и обыкновенныхъ поздравленій, она рааінол ковала, молодому Офицеру, что черная колдунья, которую. Баронъ разсматривалъ, была просто часть Стараго валежника, который тогда вырубали. Она предложила съ большою учтивостію, но не безъ замѣшательства, показать ему туда дорогу. Веверлею нѣкогда было согласиться на это, потому что прибѣжавшій Баронъ былъ уже предъ ними: едва Джеллатрей исполнилъ свое порученіе, онъ тотчасъ пошелъ исполнять священные законы гостепріимства. Увидя, какъ шагалъ онъ но долинѣ, сказали бы, что онъ наслѣдовалъ сказочные семимильные сапоги. Онъ былъ высокъ, сухощавъ и крѣпокъ; волосы его начали сѣдѣть; но мускулы были такъ упруги, какъ струны на арфѣ; одежда проста, даже небрежна, и походила болѣе на Французскую, нежели на тогдашнюю Англійскую. По рѣзкимъ чертамъ и походкѣ, его ложно было счесть однимъ изъ Швейцарскихъ Офицеровъ, кои живши долго между Парижанами, переняли ихъ покрои платья, но тщетно старались подражать любезности. Разговоръ его былъ также страненъ, какъ и наружность.

По видимому въ немъ рвенію къ наукамъ, или можетъ быть по общему обычаю знатныхъ Шотландцевъ, его предназначили въ адвокаты; но политическія мнѣнія фамиліи не давали ему надежды отличиться на семъ поприщѣ; онъ много, путешествовалъ, сдѣлалъ даже нѣсколько походовъ, будучи въ чужеземной службѣ. Послѣ выдержанной имъ распри съ трибуналами въ 1717 году, за измѣну противъ отечественныхъ законовъ, возвратился въ свою деревню и видѣлся только съ сосѣдними помѣщиками, кои почти всѣ были одной съ нимъ партіи. Это смѣшеніе педантства ученаго съ самонадѣянностію военнаго человѣка, могло бы напомнить многихъ изъ нынѣшнихъ ревностныхъ защитниковъ мѣщанской гвардіи время, въ которое платье нашихъ адвокатовъ часто замѣнялось блестящимъ мундиромъ. Прибавьте къ этому всѣ предразсудки древней душевно привязанной къ Стуартамъ фамиліи, привычку считать себя независимыми во всѣхъ своихъ дѣлахъ и не признавать ни чьей власти на всемъ пространствѣ до половины обработанныхъ земель своихъ. Это право самосуда конечно не было очень обширно, но несомнѣнно и неоспоримо, потому что, какъ разсказывалъ Баронъ, земли Брадвардинскія, Тюлли-Веоланъ и помѣстья, отъ него зависящія, были объявлены вольнымъ Баронствомъ Давидомъ I, cum liberali potestate habendi curias et justifias, cum fossa ei furca etc. — Сіи преимущества были изъяснены на бумагѣ словами почти кабалистическими, коихъ значеніе не многимъ было понятно; но но примѣру Такова І-го Баронъ любилъ болѣе говоришь о своей власти, нежели пользоваться ею. Изключая заключеніе двухъ браконьеровъ въ старую башню и заключенія въ рогатку одной старой бабы, позволившей себѣ сказать, что въ замкѣ есть дураки, и кромѣ Джеллатрея, я не знаю, чтобы Баронъ когда нибудь употреблялъ во зло власть свою. Однако мысль, что обладаетъ такими важными правами, была причиною, что онъ мнѣнія и поступки свои считалъ чрезвычайно важными.

По приему Веверлея Барономъ замѣтно, что удовольствіе видѣть племянника своего друга заставило его забыть этикетъ, коему онъ слѣдовалъ въ точности. Онъ крѣпко сжалъ ему руку по Англійскому, поцѣловалъ въ обѣ щеки по Французскому обычаю, и глаза его наполнились слезами. Воинственное сжатіе руки и нѣсколько табаку, нечаянно отъ него долетѣвшаго до Едуарда, когда онъ обнималъ его, также подѣйствовали надъ симъ послѣднимъ, какъ радость надъ Барономъ. — По чести, сказалъ онъ ему, я помолодѣлъ, увидѣвъ васъ. Я узнаю въ васъ благороднаго потомка древняго родоначальника Веверлеевъ, spes altera, какъ говоритъ Виргилій; я нахожу въ васъ, Капитанъ, черты вашей фамиліи; вы не имѣете еще величественной походки моего друга, но это придетъ со временемъ, какъ сказалъ одинъ мой знакомой Голландецъ, говоря объ мнѣ своей жены. Вы надѣли кокарду — это хорошо, очень хорошо; — я бы желалъ, чтобъ она была другаго цвѣта, и увѣренъ, что другъ мой, Сиръ Кверардъ былъ бы этому радъ. Но перестанемъ объ этомъ; я старъ и времена перемѣнились! Здоровъ ли мой милый Баронетъ и прекрасная Мистрессъ Рахель? — Вы улыбаетесь, молодой человѣкъ? Да, она была прекрасная Миссъ Рахель въ 1716 году; но время уходитъ и ничего гіе щадитъ, singula praedantur anni: это неоспоримая истина. Повторяю вамъ, вы дорогой, желанный гость въ Тюлли-Веоланѣ. — Милая Роза, бѣги выдѣмокъ и прикажи, чтобы Александръ Саундерсонъ далъ намъ Шато-Марго 1713 года.

Роза удалялась, такъ сказать, мѣрными шагами, пока ее можно было видѣть, но едва поворотивъ въ другую аллею, побѣжала, или лучше сказать, полетѣла, какъ фея, для того, чтобы, исполнивъ свое препорученіе, заняться туалетомъ, ибо до обѣда оставалось очень мало времени. — Капитанъ! сказалъ Баронъ, вы не найдете здѣсь роскоши Англійской, ни epulae lautiores замка Веверлея; я говорю epulae, а не prandium, потому что послѣдніе предоставлены черни. Светоній сказалъ: epulae ad Senatum, prandium veto ad populum attinet; но и надѣюсь, что вы будете довольны моимъ Бордосскимъ: оно vinum primae notae, какъ говоритъ Принципалъ Св. Андрея. Я радъ, Капитанъ Веверлей, что вы у меня, и что я могу васъ попотчивать лучшимъ виномъ моего погреба. Разговаривая такимъ образомъ, они подошла къ двери замка, гдѣ стояло пять или шесть слугъ въ богатыхъ, но древнихъ ливреяхъ; Александръ Сондерсонъ, ключникъ, впереди ихъ въ полномъ костюмѣ. Не останавливаясь въ среднихъ комнатахъ, Баронъ съ большею церемоніею и изъявленіями дружбы ввелъ Эдуарда въ огромную столовую, увѣшанную семейными портретами. Столъ былъ накрытъ на шесть особъ; готическій буфетъ уставленъ древнею, тяжеловѣсною посудою дома Брадвардиновъ. Вдругъ услышали звукъ колокола, потому что старикъ, занимавшій при празднествахъ должность швейцара, узнавъ о приѣздѣ Веверлея, спѣшилъ исполнить свою обязанность: этотъ звукъ объявлялъ о прибытіи новыхъ гостей.

— У насъ будутъ почтенныя особы, сказалъ Баронъ: сперва молодой Лердъ Бадьмавапль, прозванный Сокольникомъ. Онъ изъ фамиліи Гленфаркугара, любитъ охоту, gaudet equis et саnibus; притомъ уменъ и честенъ. Лотомъ Лердъ Килланкурейшъ, совершенно занятый теоріею и практикою земледѣлія: у него есть превосходный дикой быкъ; онъ происходитъ изъ Графства Девонъ, Римской Дамноніи, если вѣрить Роберту Чиричестеру: по его привычкамъ можно заключить, что онъ происходитъ отъ какого нибудь богатаго откупщика. Вы знаете Латинское адажіо: Servabit odorem testa diù, и между нами будь сказано, его дѣдушка былъ не совсѣмъ хорошій человѣкъ: его звали Бульзеггъ; онъ приѣхалъ въ нашъ кантонъ и опредѣлился дворецкимъ, ловчимъ, или чѣмъ нибудь подобнымъ, къ послѣднему Жирниго Килланкурейту, умершему отъ апоплексическаго удара. Послѣ смерти господина (любезный Веверлей, вы едва этому повѣрите), какъ этотъ Бульзеггъ былъ молодъ и хорошъ собою, то женился на вдовѣ. Она осталась владѣтельницею всего Баронства, посредствомъ неблагоразумной передачи своего мужа, отчуждивъ собственныхъ сродниковъ и законнаго наслѣдника, двоюроднаго брата въ седьмой степени Жирниго Типпергевита, котораго фамилія такъ разорилась отъ тяжбы, что одинъ изъ ея потомковъ принужденъ былъ занять должность въ своемъ же Баронствѣ. Однако этотъ Бульзеггъ Килланкурейтъ показываетъ, что благородная кровь матери и бабушки, происходившихъ отъ фамиліи Пиклетиллимъ, течетъ въ его жилахъ; его всѣ любятъ и уважаютъ во всемъ округѣ. Боже насъ сохрани, Веверлей, насъ, которыхъ фамиліи не запятнаны, Боже насъ сохрани желать его унизишь. Можетъ быть черезъ десять, двадцать или тридцать поколѣнія потомки его пойдутъ рядомъ съ потомками знаменитѣйшихъ фамилій: этаго не должно говорить людямъ, которые, какъ мы, происходятъ отъ чистой крови. — Vix ea nostro voco, говоритъ Овидій. — У насъ будетъ еще церковнослужитель: толпа Виговъ опустошила его земли, похитила имѣніе, серебро, пиво, водку и разорила пресвитерство. Г. Дунканъ Махвибль, мой Бальи и повѣренный, будетъ четвертый гость. Неопредѣленность стариннаго правописанія заставляетъ сомнѣваться, происходитъ ли онъ отъ Библей, или: Квиблей; но и изъ тѣхъ и другихъ были ученые правовѣдцы.

Между тѣмъ какъ "Баронъ описывалъ гостей своихъ, они явились, и обѣдъ былъ поставленъ.

ГЛАВА XI.
Пирушка.

По старинному Шотландскому обычаю, столъ уставленъ былъ множествомъ кушаній, приготовленныхъ съ большимъ стараніемъ. Баронъ ѣлъ какъ голодный солдатъ, Лердъ Бальмавапль какъ охотникъ, Бульеггъ Килланкурейтъ какъ откупщикъ, Веверлей какъ путешественникъ, а Бальи Махвибль какъ всѣ четверо вмѣстѣ. Но желая показалъ почтеніе къ господину, сидѣлъ на стулѣ, поставленномъ на три фута отъ стола; чтобы достать до тарелки, онъ гнулся въ дугу, такъ что противъ сѣдящій гость видѣлъ только верхушку его парика.

Бальи привыкъ и сидя и стоя принимать это положеніе, трудное для всякаго другаго, а не для него. На прогулкѣ часто толкалъ того, кто шелъ позади, но это его не безпокоило; онъ съ величайшимъ вниманіемъ уступалъ дорогу людямъ высшаго состоянія, и не заботился о томъ, что безпокоитъ низшихъ. Когда ему случалось садиться на свою сѣрую кобылу, то онъ представлялъ каррикатуру еще страннѣе.

Церковникъ имѣлъ видъ задумчивый, который дѣлалъ его занимательнымъ. Онъ, казалось, страдалъ, но не отъ того, что сожалѣлъ о своемъ приходѣ. Бальи иногда подшучивалъ надъ нимъ (когда былъ увѣренъ, что Баронъ не слышитъ), и охотно смѣялся надъ пустыми предубѣжденіями честнаго господина Рюбрика. Мы принуждены согласиться, что Г. Махвибль сожалѣлъ объ изгнанной фамиліи, но умѣлъ соображаться съ обстоятельствами. Это дало случай Джеллатрею сказать, что Г. Бальи былъ славный человѣкъ, кроткаго нрава, но что совѣсть его была еще смирнѣе и никогда ни съ чемъ его не упрекала.

Когда собрали со стола, Баронетъ предложилъ тостъ за здоровье Короля, предоставивъ совѣсти гостей выбрать или царствующаго или законнаго. Разговоръ сдѣлался общимъ и Миссъ Брадвардинъ поспѣшила уйти; церковникъ послѣдовалъ ея примѣру. Остальные оказывали большое почтеніе Бордосскому, бутылки кружились скоро, и Веверлею, въ знакъ милости, позволили пренебрегать время отъ время своимъ стаканомъ. Наконецъ, когда сдѣлалось поздо, Баронъ далъ знакъ Сондерсу Сондерсону (имя славнаго правовѣдца), Alexander ab Alexandre, который отвѣчалъ выразительнымъ взглядомъ, и тотчасъ вышелъ; но скоро возвратился съ довольнымъ и таинственнымъ видомъ, почтительно поставилъ передъ господина дубовый ларецъ, достопримѣчательной работы, обитый мѣдью. Баронъ взялъ маленькой ключикъ, коего никогда не оставлялъ, открылъ ларчикъ и вынулъ оттуда золотую чашу, замѣчательную по своей древности и виду: она представляла ползущаго медвѣдя. Баронъ разсматривалъ ее нѣсколько времени, и въ глазахъ его выражалось почтеніе, удовольствіе и гордость. Прежде изъясненія многочисленныхъ эмблеммъ, украшавшихъ эту драгоцѣнную вазу, онъ съ усмѣшкою обратился къ Веверлею. — Посмотрите, прошу васъ, сказалъ онъ ему, этотъ прекрасной памятникъ древности; онъ представляетъ гербъ нашей фамиліи. Медвѣдь ползетъ потому, что по правиламъ Геральдики животныхъ изображаютъ всегда въ самомъ благородномъ положеніи: лошадь скачущею, собаку бѣгущею, а хищныхъ звѣрей раздирающими свою добычу. Знайте, Капитанъ, что этотъ гербъ данъ былъ Императоромъ Барбаруссою одному изъ моихъ предковъ, Годмунду Брадвардину. Онъ былъ на каскѣ одного огромнаго Датчанина, коего предокъ мой убилъ въ Палестинѣ на поединкѣ за двусмысленныя слова о супругѣ или дочери Императора; преданіе не говоритъ точно о которой изъ нихъ. Это было:

Mutemus clypeos Danaumque insigni nobis Aptemus.

А чаша, Капитанъ, сдѣлана по приказанію Св. Дуфака Аббата Абербротокскаго, въ знакъ благодарности за услуги, оказанныя ему также Барономъ Брадвардиномъ, великодушно защищавшимъ монастырь отъ несправедливыхъ требованій сосѣдственныхъ вельможъ. По этой-то причинѣ называютъ ее священнымъ медвѣдемъ Брадвараннскимъ, хотя старый Докторъ Дублейтъ шутя и называетъ ее большимъ медвѣдемъ. Въ то время, когда процвѣтала Католическая вѣра, этой чашѣ приписывали сверхестественную силу. Хотя я не раздѣляю этихъ anilia, этой вѣры добрыхъ старушекъ, но всегда почитаю сей драгоцѣнный остатокъ за самое лучшее наслѣдство моихъ предковъ. И употребляю эту чашу только въ необыкновенныхъ праздникахъ, и однимъ изъ таковыхъ почитаю посѣщеніе наслѣдника Сиръ Еверарда. И такъ я предлагаю тостъ за постоянное счастіе древняго, всегда почтеннаго и могущественнаго дома Веверлеевъ.

Въ это продолжительное изъясненіе Баронъ наливалъ съ большимъ стараніемъ изъ бутылки, покрытой пылью и паутиной, въ коей была по крайней мѣрѣ пинта стараго Бордосскаго. Онъ важно подалъ пустую бутылку ключнику, чтобы онъ поставилъ ее къ многочисленнымъ товарищамъ, и благочестиво выпилъ все, содержавшееся въ Медвѣдѣ Брадвардинскомъ.

Эдуардъ былъ пораженъ страхомъ и ужасомъ, видя, что священное животное идетъ въ круговую, и съ безпокойствомъ подумалъ о смыслѣ девиза: берегись медвѣдя; но вскорѣ увидѣлъ, что если онъ не станетъ подражать общему примѣру, то это будешь непріятно всѣмъ гостяхъ, давшимъ ему такое почтенное свидѣтельство ихъ высокаго мнѣнія о его фамиліи, потому рѣшился покориться обычаю и потомъ выдти изъ-за стола, если будетъ возможно. Онъ взялъ медвѣдя твердою рукою и храбро отблагодарилъ за тостъ: благодаря своему крѣпкому сложенію, онъ остался гораздо трезвѣе, нежели ожидалъ. Въ другихъ гостяхъ, бывшихъ гораздо дѣятельнѣе, началась показываться большая перемѣна. Скоро отказались отъ правилъ этикета, забыли разность состояніи и произхожденіи, стали знать другъ друга Тюлли, Бюлли, Килли, вмѣсто того, чтобы произносишь цѣлыя имена съ титулами. Когда чаша сдѣлала нѣсколько круговъ, то двое изъ гостей упросили наконецъ Барона помѣстить медвѣдя опять въ логовище. Такое предложеніе было весьма пріятно Эдуарду, который думалъ, что оргія кончилась; но до этаго было еще далеко: гости Барона оставили своихъ лошадей въ селѣ, въ маленькой корчмѣ. Баронъ думалъ, что нарушитъ правила учтивости, если не проводитъ ихъ до выхода изъ аллеи. Веверлей отправился вмѣстѣ съ нимъ по той же причинѣ, или чтобъ подышать чистымъ воздухомъ, въ чемъ чувствовалъ нужду. Прибывъ къ Люккіи Маклеари, Лерды Бальмавапль и Килланкуррейтъ объявили, что хотятъ отблагодарить за гостепріимство, оказанное имъ въ Тюлли-Беоланѣ, и надѣются, что хозяинъ и его молодой другъ сдѣлаютъ имъ честь выпьютъ на разставаньѣ, что называется техническихъ терминовъ doch или dorroch.

Надобно замѣтить: Бальи, знавшій, что этоть праздникъ, начавшійся на счетъ господина, окончится на его собственный, поспѣшалъ сѣсть на свою поджарую кобылу, которую безпрестанно билъ шпорами, чтобы заставить идти рысью. Сердце его билось отъ надежды избѣгнуть опасности и отъ страха встрѣтишься съ веселою толпою прежде выѣзда изъ села. Онъ успѣлъ однако же выбраться, не смотря на хладнокровіе своей Россинанты. Эдуардъ былъ принужденъ слѣдовать за Бароновъ, потому что тотъ сказалъ ему на ухо, что онъ поступитъ прошивъ обычаевъ, leges conviviales, если ne приметъ предложенія. Казалось, вдова Маклеари ожидала сего посѣщенія, потому что такъ оканчивались всѣ обѣды не только въ Тюлли-Беоланѣ, но почти во всей Шотландіи за шестьдесятъ лѣтъ.

Гости Барона Брадвардина, послѣ множества благодареній за угощеніе, возобновили просьбу проводишь ихъ до корчмы.

Мистрессъ Маклеари, какъ мы уже замѣтили, ожидая посѣщенія такихъ знаменитыхъ гостей, прибрала свой домъ въ первый разъ въ двѣ недѣли, и прибавила въ печь угольевъ, смотря по степени влажности, которая всегда была въ ея хижинѣ. Сосновый столъ былъ вымытъ горячею водою и держался прямо съ помощію землянаго угля, подложеннаго подъ одну ножку; его окружали пять или шестъ скамеекъ, наклонившихся на право или на лѣво, смотря но склоненію пола.

Хозяйка не забыла надѣть чистое бѣлье и малиновый свой плащь. Она знала, что хорошо будетъ вознаграждена за таковыя издержки, и терпѣливо ожидала прибытія гостей. Лишь только они размѣстились во кругъ стола, какъ, но приказанію Лерда Бальмавапля, Люккія Маклеари принесла оловянную чашу, наполненную, какъ она говорила, Бордосскимъ и поставила ее на столъ. Эта новая чаша, содержавшая въ себѣ три Англійскія мѣры, называлась обыкновенно хохлатою курицею.

Не трудно было предвидѣть, что остатокъ разсудка, уцѣлѣвшій отъ медвѣдя, погибнетъ отъ курицы. Въ шуму и смущеніи Эдуарду удалось отводить отъ себя ужасную чашу. Всѣ остальные говорили вмѣстѣ громкимъ голосомъ, ни кто не слыхалъ, что говоритъ сосѣдъ, и старался заставить слушать себя.

Баронъ Брадвардинъ пѣлъ Французскія застольныя пѣсни и кстати и некстати приводилъ цитаціи изъ Латинскихъ авторовъ. Лердъ Килланкурейтъ хвалилъ своихъ коровъ, овецъ, трюфели, рѣпу, самородные плетни и проч. Лердъ Бальмавапль хвалился своими лошадьми, собаками и соколами. Въ эту сумятицу Баронъ просилъ знаками позволишь сказать нѣсколько словъ. Замолчали. — Я спою вамъ, сказалъ онъ имъ, любимую пѣсню Маршала Герцога Бервикскаго, и стараясь принять голосъ и позитуру Французскаго мушкетера, началъ:

Mon coeur volage, dit-elle,

N’est pas pour vous, garèon;

Est pour un homme de guerre

Qui a barbe au menton;

Lon, lon, laridon.

Qui porte chapeau à plume

Soulier à rouge talon,

Qui joue de la flute,

Aussi du Violon;

Lon, lon, laridon (*).

(*) Стихи самаго Автора.

Бальмавапль не будучи въ состояніи долѣе удерживаться, громкимъ голосомъ объявилъ, что онъ также будетъ пѣть пѣсню чудную, по его выраженію, сочиненную Джибби Каэтругвитомъ, игрокомъ на рожкѣ у Купара. Не теряя времени, онъ забасилъ:

По долинамъ Гленбархана

А за птицами ходилъ;

Къ нимъ старался я подкрасться,

Чтобы промаха не дать.

Баронъ, коего голосъ заглушался голосомъ Бальмавапля, не могъ перекричать его; но продолжалъ напѣвать свое lon, lon, laridon, и съ негодованіемъ посматривалъ на счастливаго соперника, который лишилъ его вниманія общества. Тотъ гордо докончилъ свой куплетъ:

Вылетала ль изъ кусточка

Птица — это ужь моя,

И домой я воротился

Много птицы принеся.

Тщетно стараясь вспомнить второй куплетъ, онъ опять запѣлъ первой и въ восторгѣ объявилъ, что въ сихъ стихахъ гораздо болѣе толку, нежели во всѣхъ Французскихъ припѣвахъ.

Баронъ отвѣчалъ на это только тѣмъ, что понюхалъ табаку и посмотрѣлъ на него съ презрѣніемъ; но благодаря сліянію медвѣдя и курицы. Лердъ забылъ свое всегдашнее почтеніе къ Барону, сказалъ, что Бордосское слишкомъ слабо и закричалъ, чтобы подали водки. Ее принесли, и безъ сомнѣнія демонъ политики завидовалъ стройности этаго концерта, потому что вдохновенный водкою Лердъ Бальмаваімь презрѣлъ знаки и выразительные взгляды, коими Баронъ изъ почтенія къ Эдуарду показывалъ, чтобы онъ не заводилъ политическаго спора; и громогласно предложилъ слѣдующій тостъ: за маленькаго человѣка, одѣтаго въ черное бархатное платье, который оказалъ намъ такую большею услугу въ 1702 году! Пожелайте, чтобы бѣлая лошадь сломила шею!

Эдуардъ въ это время былъ не такъ внимателенъ и хладнокровенъ, чтобы вспомнить, что Король Вильгельмъ умеръ отъ паденія, и что лошадь его споткнулась объ кочку. Между тѣмъ онъ оскорбился насмѣшливымъ видомъ, съ коимъ Бальмаваплъ смотрѣлъ на него, говоря этотъ тостъ. Баронъ не далъ ему времени изъявишь свое неудовольствіе: — Лердъ Бальмавапль, сказалъ онъ ему, каковы бы ни были мои правила, какъ частнаго человѣка, и не позволю вамъ дѣлать примѣненіи, оскорбляющимъ почтеннаго дворянина, который у меня теперь въ гостяхъ. Ксли вы пренебрегаете правилами учтивости, то почитайте по крайней мѣрѣ присягу военнаго человѣка: она всегда священна. Откройте Тита Ливія, посмотрите, что онъ говоритъ о воинахъ, кои нарушили священную присягу: exuere sacramentum militare; но вы древнюю исторію столько же знаете, какъ и правила благовоспитанныхъ людей.

— Я знаю, на что вы намекаете, отвѣчалъ онъ: къ чорту всѣхъ Виговъ!

Эдуардъ и Баронъ начали говорить въ одно время, но послѣдній гораздо громче: — Замолчите, Бальмавапль; вы только доказываете свое невѣжество предъ иностранцемъ, предъ Англичаниномъ. Веверлей тщетно просилъ позволить ему самому отвѣчать на обиду, которая, казалось, относилась лично къ нему. Голова Барона была возмущена виномъ, гнѣвомъ и стыдомъ. — Напитанъ Веверлей, сказалъ онъ ему, позвольте мнѣ говорить: во всякомъ другомъ мѣстѣ вы бы имѣли право сами защищаться, но здѣсь…. на моихъ земляхъ…. въ этомъ Баронствѣ, коего я называюсь владѣльцемъ, позвольте мнѣ заступить мѣсто вашего отца, къ^ чему я обязанъ законами гостепріимства, и въ этомъ качествѣ избавляю васъ отъ непріятнаго спора. А вы, Г. Бальмавапль, надѣюсь, не забудете обращенія, приличнаго человѣку вашего состоянія.

— Г. Козьма Коминъ Брадвардинскій и Тюлли-Веоланскій, отвѣчалъ онъ, объявляю вамъ, кто откажется отъ моего тоста, не смотря на его саблю, я ощиплю его, какъ пѣтуха, а также и того, кто оставляетъ своихъ друзей для мышей Ганноверскихъ.

Шпаги вынули, и съ той и съ другой стороны наносили страшные удары. Бальмавапль былъ молодъ, поворотливъ и силенъ; но Баронъ управлялъ своимъ оружіемъ съ большимъ искусствомъ и безъ сомнѣнія побѣдилъ бы своего соперника, если бы не большой медвѣдь. Эдуардъ бросился между нихъ, но былъ остановленъ тѣломъ Лерда Килланкурейта, лежавшаго на полу. Никогда не могли точно узнать, какъ въ такую критическую минуту очутился онъ въ этомъ положеніи. Нѣкоторые думаютъ, что онъ хотѣлъ спрятаться подъ столъ; но онъ увѣряетъ, что поскользнулся. Чтобы ни было, но если бы всѣ были также скоры, какъ онъ и Веверлей, разнимать дерущихся, то, безъ сомнѣнія, дѣло дошло бы до кровопролитія; но стукъ оружій поразилъ уши Мистриссъ Маклеари, которая у двери выщитывала, сколько ей придетъ, показывая видъ, что размышляетъ надъ молитвенникомъ. Какъ это уже случилось не въ первой разъ, то она встала, закричавши: — Господа! вы перерѣжетесь здѣсь и подорвете кредитъ бѣдной вдовы: развѣ не могли вы выбрать другаго мѣста! При сихъ словахъ она съ большимъ искуствомъ бросила свой плащъ на обоихъ противниковъ; слуги, кои, по счастью, были довольно трезвы, также подошли, и при помощи Эдуарда и Килланкурейта, имъ удалось разнять бойцовъ, кипящихъ гнѣвомъ: Бальмавапля, разливавшагося въ проклятіяхъ и угрозахъ противъ всѣхъ Виговъ и Пресвитеріанъ Шотландскихъ и Англійскихъ, увели.

Веверлей при помощи Сондерсоіга отвелъ Барона домой, и принужденъ былъ выслушать апологію всего случившагося. Эдуардъ могъ изъ нее понять только, что часто дѣло шло о centavrts и tapilhes.

ГЛАВА XII.
Разкаяніе, примиреніе.

Веверлей никогда не пилъ много вина, и потному проснулся очень поздо и вспомнилъ о случившемся, что произвело на него непріятное впечатлѣніе. Онъ чувствовалъ, что обида сдѣлана ему — дворянину, Офицеру, носящему имя Веверлея. Правда, думалъ онъ, обидѣвшій меня былъ въ несостояніи управлять разсудкомъ, нежели я потребую удовлетворенія, то нарушу божескіе и человѣческіе законы; я лишу жизни молодаго человѣка, который, можетъ быть, оказалъ бы большія услуги отечеству, внесу печаль въ его семейство, могу самъ погибнуть подъ его ударами. — Какъ бы кто ни былъ храбръ, но это примѣненіе, разсмотрѣнное хладнокровно и безъ свидѣтелей, покажется очень непріятно.

Такія Мысли были у него въ головѣ, но обида пересилила ихъ и заставила замолчать другія чувствованія. — Я Веверлей, я Офицеръ, меня обидѣли, нечего колебаться! Онъ сошелъ въ залу рѣшившись проститься съ Барономъ и его дочерью, и написать, чтобы кто нибудь изъ товарищей приѣхалъ въ корчму, находившуюся въ равномъ разстояніи отъ Тюлли-Веолана и ихъ полка, и послать его съ вызовомъ къ Лерду Бальмаваплю. Онъ нашелъ въ залѣ Миссъ Розу, заботившуюся о приготовленіи чаю и кофе. Столъ былъ уставленъ поджареннымъ хлѣбомъ пшеничнымъ и ячменнымъ, бисквитами, яйцамъ, оленьими окороками, бараниной, телятиной, соленой лососиной и другими лакомыми кутаньями, кои заставили самаго Джонсона предпочесть Шотландскіе завтраки завтракамъ всѣхъ земель; большое блюдо съ овсяною похлебкою и возлѣ него родъ серебрянаго стакана съ молокомъ, стояло на противъ стула Баронова и составляло всегдашній его завтракъ. Миссъ Роза сказала Веверлею, что отецъ ея рано ушелъ и не велѣлъ будить своего гостя.

Эдуардъ, не отвѣчая ни слова, взялъ стулъ съ задумчивымъ, озабоченнымъ видомъ, который не могъ подать добраго мнѣнія о его умѣньи разговаривать. На удачу отвѣчалъ на два или три вопроса, предложенные Миссъ Брадвардинъ о различныхъ предметахъ. Она, тщетно старавшись заставить его говорить, молчала, дала ему полную свободу мечтать, проклинать большаго медвѣдя, ссоры, отъ него произшедшія и гибельныя послѣдствія. Вдругъ Эдуардъ затрепеталъ, увидѣвъ въ окошко, что Баронъ и Бильмана иль, держа другъ друга за руки, о чемъ-то разговаривали. — Г. Фалконеръ ночевалъ здѣсь? спросилъ Веверлей у Миссъ Розы; она, недовольная его грубымъ вопросомъ, отвѣчала хладнокровно: нѣтъ, и оба снова замолчали.

Г. Сондерсонъ взошедъ увѣдомилъ, что Господинъ его ждетъ Капитана въ ближней горницѣ. Эдуардъ тотчасъ всталъ съ сильнымъ біеніемъ сердца, которое по справедливости

Не льзя приписать страху, но оно производило отъ неизвѣстности, что произойдетъ послѣ изъясненія. Баронъ и Бальмавапль стояли. Видъ удовольствія и достоинства изображался въ чертахъ Барона; но блѣдность, покрывавшая дерзкое лицо Бальмавапля, показывала, что его терзаютъ стыдъ и досада. Баронъ взялъ его подъ руку и подошелъ къ Эдуарду; казалось они оба шли рядомъ, но въ самомъ дѣлѣ Баронъ тащилъ его. Остановись среди комнаты, онъ съ важностію сказалъ: — Капитанъ Веверлей, почтенный другъ мой, Г. Фалконеръ Бальмавапль, изъ уваженія къ моимъ лѣтамъ и опытности во всемъ относящемся до чести, поединковъ или ліоноліассій, просилъ меня изъяснить за него, что сожалѣетъ о нѣкоторыхъ выраженіяхъ, вырвавшихся у него вчера вечеромъ, и кои конечно показались непріятными вамъ, служащему подъ знаменами настоящаго правительства. Другъ мой проситъ васъ предать забвенію это нарушеніе учтивости, какъ дѣйствіе перваго движенія, которое онъ самъ проклинаетъ теперь, когда хладнокровенъ. Въ знакъ дружбы предлагаетъ онъ вамъ руку; могу васъ увѣрить, Капитанъ Веверлей, одна только увѣренность, qu’il est dans son tort (какъ говорилъ мнѣ нѣкогда при подобномъ обстоятельствѣ храбрый Французскій Кавалеръ Г. Бретальеръ), а болѣе чувствованіе вашего личнаго достоинства заставили рѣшиться моего друга на такой поступокъ, потому что онъ произходитъ изъ фамиліи, въ которой съ древнихъ временъ храбрость есть наслѣдіе: mavortia perfora, по выраженію Бухана на: мужественныя сердца!

Эдуардъ учтиво взялъ руку, которую Лердъ Бальманапль, или лучше сказать, Баронъ, какъ посредникъ, подавалъ ему. — Я не хочу помнить, сказалъ онъ, о выраженіяхъ, когда жалѣютъ, что говорили и приписываю ихъ вчерашней пирушкѣ.

— Хорошо сказано, сказалъ ему Баронъ; человѣкъ можетъ быть ebrius, и особливо въ день радости, но не перестаетъ отъ этаго быть честнымъ человѣкомъ, и если онъ жалѣетъ на тощакъ объ обидахъ, сказанныхъ подъ хмѣлькомъ, ихъ должно приписать вину и сказать: Vinum locutus est. Но я не оправдываю горькихъ пьяницъ, кои проводятъ, такъ сказать, цѣлую жизнь въ безуміи, не позволяющемъ уважать правила учтивости и законы общества. Они должны по крайней мѣрѣ побѣждать себя, когда Бахусъ ихъ побѣждаетъ. Но перестанемъ объ этомъ, и пойдемъ завтракать.

Какое бы не вывели заключеніе изъ моего признанія, я долженъ сказать изъ любви къ истинѣ: Веверлей за завтракомъ былъ гораздо лучше, нежели Миссъ Роза могла надѣяться по началу; Бальмавапль напротивъ былъ печаленъ и важенъ. Веверлей примѣтилъ, что у него правая рука была на перевязкѣ, что изъяснило ему затрудненіе, съ коимъ онъ подалъ ему руку., на вопросы Миссъ Розы онъ отвѣчалъ, что по"гадъ споткнувшись измяла ему руку, и находился въ видимомъ смущеніи. Тотчасъ послѣ завтрака всталъ и простился съ ними, не смотря на то, что Баронъ настоятельно просилъ его остаться обѣдать.

Веверлей объявилъ о намѣреніи своемъ выѣхать рано изъ Тюлли-Веолана, чтобы ночевать на первой станціи; но видя печаль Барона при этомъ нежданномъ извѣстіи, не имѣлъ мужества настаивать. Получивъ отъ Веверлея обѣщаніе остаться еще на нѣсколько времени, Баронъ сталъ стараться отдалить его отъѣздъ, опровергая причины, заставившія его рѣшишься на это.

— Капитанъ Веверлей, сказалъ онъ, я сожалѣю, что вы могли повѣришь, что и одобряю неумѣренность примѣрами и словами. Я согласенъ, что на вчерашнемъ праздникѣ нѣкоторые изъ нашихъ друзей были, если несовершенно ebrii, то по крайней мѣрѣ ebrioli: этими эпитетами древніе означали потерявшихъ разсудокъ, или тѣхъ, коихъ вы въ Англіи метафорически называете едва на ногахъ; не думайте, чтобы я говорилъ объ васъ, Капитанъ; Боже меня сохрани! Я съ удовольствіемъ видѣлъ, что вы, какъ молодой благоразумной человѣкъ, нѣсколько разъ отклонялись отъ питья. Этотъ упрекъ не можетъ также относиться ко мнѣ; я былъ за столомъ со многими великими Генералами, на праздникахъ со многими Маршалами, но всегда былъ крѣпокъ, и вы сами свидѣтели, что вчера вечеромъ я ни минуты не преступалъ границъ надлежащей веселости.

Не льзя было ничего сказать противъ такого рѣшительнаго увѣдомленія, хотя Веверлей но своимъ замѣчаніямъ былъ увѣренъ, что Баронъ былъ не только ebriolus, по даже пьянѣе всѣмъ другихъ, за исключеніемъ, можешь быть, противника своего Лерда Бальмавапля. Эдуардъ не могъ не согласиться съ нимъ и не сказать комплимента о его трезвости. — Нѣтъ, Капитанъ, прибавилъ Биронъ, хотя я крѣпкаго сложенія, но не люблю пьяницъ; я презираю тѣхъ, кои пьютъ для того только, чтобы пить, gulae causa; хотя я не согласенъ съ Питтакомъ Митихенскимъ, по мнѣнію коего надобно вдвое наказывать за преступленія, совершенныя подъ вліяніемъ Бахуса; хотя я не признаю справедливыми упреки Плинія младшаго тѣмъ, кои пьютъ, въ четырнадцатой книгѣ естественной исторіи; но умѣю различать время и мѣсто, когда обвинить, когда оправдать, я люблю веселость, производимую виномъ: позволено, говоритъ Горацій, забываться на минуту, принимая друга, recepto amico.

Баронъ кончилъ эту апологію, которую почиталъ нужною, чтобы извинить излишнее угощеніе. Легко предположить, что Эдуардъ остерегся перерывать его или противорѣчить. Баронъ пригласилъ своего гостя на завтрашній день на охоту и приказалъ: Давиду Джеллатрею ждать ихъ рано по утру на уединенной тропинкѣ съ собаками Баномъ и Баскаромъ. — Хотя теперь не время охотиться, прибавилъ онъ, но я хочу дать вамъ понятіе, какимъ образомъ произходитъ охота въ нашей сторонѣ, и надѣюсь, что мы не возвратимся въ замoкъ, не встрѣтя сколько нибудь дикихъ козъ: — эта охота, Капитанъ, бываетъ во всѣ времена года, потому что дикія козы не имѣютъ опредѣленнаго времени, въ которое жирѣютъ, и потому онѣ гораздо хуже краснаго оленя; но по крайней мѣрѣ вы узнаете моихъ собакъ, коихъ я отпущу напередъ съ Давидомъ Джеллатреемъ.

Веверлей удивился, что онъ дѣлаетъ такое порученіе бѣдному Джеллатрего; но Баронъ поспѣшилъ увѣдомить его, что невинный не глупъ, не безсиленъ, а только беззаботенъ и лѣнивъ. — Онъ вѣрно выполняетъ всѣ порученія, когда онѣ не противорѣчатъ его вкусу, а еще радъ когда къ нему преимущественно относятся. Мы въ немъ принимаемъ участіе, прибавилъ Баронъ, съ того времени, какъ онъ жертвовалъ своею жизнію, избавляя Розу отъ опасности; съ того времени онъ пьетъ, ѣстъ въ замкѣ, и если вѣритъ не много подозрительнымъ донесеніямъ Бальи и ключника, работаетъ, когда ему хочется и если работа ему нравится.

Миссъ Роза сказала тогда Веверлею, что бѣдный невинный отъ природы получилъ особливое дарованіе къ музыкѣ, что онъ трогался печальными пѣснями, а отъ живыхъ и веселыхъ приходилъ въ глупую радость. — Въ этомъ отношеніи онъ имѣетъ огромную память, прибавила она: знаетъ наизусть множество голосовъ и пѣсенъ, кои часто примѣняетъ къ обстоятельствамъ и лицамъ съ большимъ искуствомъ, или для того, чтобы убѣдить, или посмѣяться, или изъяснишь что либо. Онъ очень привязанъ къ людямъ, показывающимъ къ нему дружество; но также чувствителенъ къ обидамъ, и не упускаетъ представляющагося случая къ мщенію.

Крестьяне, кои, не смотря на грубость, умѣютъ цѣнить другъ друга, не обращали на него вниманія, когда онъ переходилъ отъ двери къ двери, прося милостыни; но когда увидѣли, что онъ чисто одѣтъ, помѣщенъ въ замкѣ, ни въ чемъ не нуждается, то собрали всѣ доказательства хитрости и злости во всю его жизнь, и человѣколюбиво изъ того заключили, что Давидъ. Джеллатрей довольно глупъ тѣмъ, что отклоняется отъ работы. Мнѣніе ихъ не было справедливѣе мнѣнія Негровъ, думающихъ, что обезьяны не говорятъ, опасаясь, что ихъ заставятъ работать.

Давидъ Джеллатрей былъ въ самомъ дѣлѣ, чѣмъ казался. Онъ имѣлъ слишкомъ много разсудка для дурака; искуство въ охотѣ (извѣстно, что много дураковъ, этимъ отличилось), привязанность къ животнымъ, обширная память, дарованія къ музыкѣ дѣлами его замѣчательнымъ и пріятны мъ.

Въ это время послышался топотъ лошадей и голосъ Джеллатрея; онъ пѣлъ

Спѣшите, вѣрныя собаки,.

Бѣгите по холмамъ,

Летите по кустамъ,

Плывите по водамъ,

Спѣшите, вѣрныя собаки!

— Эти стихи изъ вашей древней Шотландской поэзіи? спросилъ Веверлей у Миссъ Розы.

— Не думаю, отвѣчала она. У эта несчастнаго былъ братъ, коего небо наградило большими дарованіями, безъ сомнѣнія, дабы избавить, семейство отъ чрезвычайной бѣдности. Дядя воспитывалъ его въ намѣреніи доставить священническое мѣсто, но смерть помѣшала ему. Несчастный молодой человѣкъ возвратился изъ школы безъ подпоры, въ большой печали и сдѣлался смертельно боленъ. Батюшка имѣлъ объ немъ, попеченіе до самой смерти, постигшей его на 19 году жизни. Онъ игралъ очень хорошо на флейтѣ, и какъ говорятъ, имѣлъ большія дарованію къ поэзіи. Давидъ былъ очень привязанъ къ брату, слѣдовалъ за нимъ" какъ тѣнь, и мы думаемъ, что онъ. выучилъ у него отрывки пѣсенъ. Если кто либо спрашиваетъ его у кого онъ выучился нѣтъ, онъ отвѣчаетъ иногда громкимъ смѣхомъ, иногда горькими слезами; никогда не давалъ другаго изъясненія и не произносилъ имени брата съ тѣхъ поръ, какъ его лишился.

Этотъ романической разсказъ возбудилъ участіе въ Эдуардѣ. — Можетъ быть можно что либо узнать отъ него? сказалъ Веверлей, спрашивая съ кротостію и искуствомъ.

— Можетъ быть, отвѣчала Миссъ Роза; но батюшка ни кому не позволяетъ его объ этомъ спрашивать.

Баронъ при помощи Сондерсона надѣлъ пару огромныхъ сапоговъ, сошелъ съ лѣстницы, ведя по периламъ охотничьимъ хлыстомъ; съ видомъ охотника Людовика XIV насвистывалъ онъ:

Pour la chasse ordonnйe il faut préparer lout.

Hola! ho! ho! vile debout. (*)

(*) Стихи самаго Автора.

ГЛАВА XIII.
День, благоразумнѣе прежнихъ проведенный.

Баронъ Брадвардинъ сѣлъ на лошадь горячую" но очень хорошо объѣзжанную. Судя по ловкости, съ коею онъ сидѣлъ на сѣдлѣ, украшенномъ большими чепраками такого же цвѣта какъ и ливрея, можно было его почесть образцомъ старинной школы верховой ѣзды. Зеленое, обшитое голунами, платье, Бригадирской парикъ, маленькая шляпа съ золотыми петлицами давали ему совершенно странный видъ. За нимъ ѣхали двое слугъ, каждый съ двумя пистолетами за поясомъ; всѣ мызники, коимъ онъ встрѣчался на дорогѣ, удивлялись ему. Оны доѣхали наконецъ до пріятной долины, гдѣ Джеллатрей былъ уже съ двумя большими гончими и полдюжиной собакъ разнаго рода; его окружали множество мальчиковъ, у коихъ руки и голова были обнажены: они, чтобы имѣть честь слѣдовать за охотой, называли его господиномъ, хотя каждый изъ нихъ прежде звалъ его Давидъ дуракъ: видно и въ Тюлли-Веоланѣ умѣли льстить должностнымъ людяхъ!

Эти мальчики должны были загонять изъ лѣсу, и такъ хорошо исполнили свою должность, что чрезъ полчаса дикая коза была поднята, догнана и убита. Баронъ подъѣхалъ со всею скоростію своей бѣлой лошади, вынулъ охотничій ножикъ съ гербами, величественно зарѣзалъ животное, выпотрошилъ его и замѣтилъ Веверлею, что Французскіе охотники назвали бы это faire la carée. Кончивъ эту церемонію, возвратился съ своимъ гостемъ въ замокъ по извилистой, но пріятной дорогѣ, проведенной по холму, съ коего видно было вдали множество замковъ и деревень. Баронъ разсказывалъ о каждомъ какой либо историческій или генеалогическій анекдотъ; въ разсказахъ его было много педантства, но въ то же время показывалъ здравый смыслъ, возвышенныя, благородныя чувства, и если разсказы эти не всегда были занимательны, то по крайней мѣрѣ любопытны.

Прогулка равно нравилась обоимъ, хотя ихъ нравы и привычки были совершенно противоположны. Читатель знаетъ уже, что Эдуардъ былъ одаренъ чрезвычайною чувствительностію, живымъ, романическимъ воображеніемъ и страстью къ поэзіи. Баронъ Брадвардинъ совершенно напротивъ. Онъ почиталъ за славу идти по жизненной дорогѣ съ холодностію и съ стоической важностію, которую показывалъ въ своихъ вечернихъ прогулкахъ по Тюлли-Веолатской террасѣ, гдѣ по цѣлымъ часамъ ходилъ взадъ и впередъ мѣрными шагами.

Что касается до лититературы, онъ читалъ классическихъ поэтовъ, а болѣе эпиталамы Георгія Буханана, псалмы Артура Джонсона, deliciae Poёtarum, творенія Сира Давида Линдсея, Брюса Барбура, Валласа Генриха — слѣпаго, нѣжнаго пастуха и проч.; но не смотри на это пожертвованіе музамъ, онъ лучше бы желалъ, чтобы переложили въ добрую прозу умныя и благочестивыя апофтегмы и историческіе разсказы, содержащіеся во всѣхъ этихъ книгахъ. Онъ иногда изъявлялъ презрѣніе къ безполезному искуству сочинять поэмы. — Одинъ только писатель отличился въ этомъ родѣ, говорилъ онъ) это Алланъ Рамзеи — парикмахеръ.

Хотя Эдуардъ отличался отъ него totо coelo сказалъ бы Баронъ, но исторія была для нихъ срединою, на коей они другъ друга понимали. Правда, Баронъ любилъ только великія произшествія, политическія отношенія, кои исторія передаетъ просто безъ украшеній; Эдуардъ напротивъ, любилъ описанія, украшенныя воображеніемъ, огненныя черты, дающія жизнь и душу различнымъ актерамъ, выставляемымъ исторіею на сцену. Не смотря на такую противоположность, они и взаимно другъ другу нравились. Подробности Барона доставляли Веверлею случаи работать воображеніемъ и открывали новые ряды произшествій и характеровъ. Онъ съ своей стороны платилъ за это, слушая съ величайшимъ вниманіемъ. Нѣтъ разскащика, который бы не былъ чувствителенъ къ такой учтивости, и Баронъ съ большимъ удовольствіемъ видѣлъ этотъ знакъ уваженія къ своей особѣ. Эдуардъ наслаждался его справедливыми замѣчаніями и чувствительнмми размышленіями, разливающими свѣтъ и предающими важность разсказываемымъ анекдотамъ. Баронъ любилъ говорить о приключеніяхъ своей молодости, проведенной имъ на полѣ сраженія въ иностранныхъ земляхъ и зналъ занимательныя подробности о Генералахъ, подъ начальствомъ коихъ служилъ. Оба охотника возвратились въ Тюлли-Беоланъ очень довольны другъ другомъ. Веверлей вознамѣрился узнать характеръ Барона, который находилъ оригинальнымъ, но занимательнымъ, и почиталъ его драгоцѣннымъ хранилищемъ всѣхъ анекдотовъ древнихъ и среднихъ временъ. Г. Брадвардинъ съ своей стороны смотрѣлъ на Эдуарда, какъ на молодаго человѣка, подававшаго добрую надежду, juvenis bonae spei et magnae indolis. — Въ немъ большая разница, думалъ онъ, съ тѣми безсмысленными, кои не умѣютъ укротить пылкости своего возраста. Они съ нетерпѣніемъ слушаютъ совѣты умныхъ людей и часто позволяютъ себѣ обращать ихъ въ смѣшное. Онъ говорилъ, что молодой Офицеръ будетъ имѣть блестящіе успѣхи. Постороннихъ въ этотъ день не было, кромѣ Г-на Рюбрика, и разговоръ его, какъ духовнаго человѣка и литтератора, былъ въ совершенномъ согласіи съ разговоромъ Барона и его гостя.

Тотчасъ послѣ обѣда Баронъ для доказательства, что умѣлъ не только хвалить трезвость, но и слѣдовать ей, предложилъ посѣтить Миссъ Розу, или, по собственному его выраженію, взойти въ третій этажъ. Онъ провелъ Веверлея по двумъ или тремъ узкимъ коридорамъ древней Шотландской архитектуры и пришли къ круглой лѣстницѣ. Баронъ началъ шагать чрезъ ступеньку, чтобы предупредить Веверлея и Рюбрика, и увѣдомить дочь о ихъ посѣщеніи.

Оборачиваясь по лѣстницѣ даже до того, что закружилась голова, они взошли наконецъ въ маленькую четвероугольную комнату, обитую циновками, которая была передней Миссъ Розы, а оттуда пришли въ залу. Изъ нея былъ видъ на югъ; на старинныхъ обояхъ изображались два портрета: одинъ матери Миссъ Розы въ пастушескомъ платьѣ съ посохомъ въ рукахъ, а другой самаго Барона, когда онъ былъ десяти лѣтъ, въ голубомъ платьѣ, въ шитомъ золотомъ камзолѣ, шляпѣ съ голунами, парикѣ съ кошелькомъ, держа въ рукѣ лукъ. Эдуардъ не могъ не улыбнуться, видя такой костюмъ и разницу круглаго, свѣжаго и румянаго лица портрета съ блѣднымъ, худощавымъ, покрытомъ морщинами лицемъ подлинника: это конечно отъ его безпокойствъ и тяжести лѣтъ. Баронъ самъ смѣялся вмѣстѣ съ гостемъ. — Этотъ портретъ написанъ по приказанію моей матери, дочери Лерда Тулліеллума; я показывалъ вамъ его замокъ, возвращаясь съ охоты. Онъ сожженъ въ 171.6 году Голландцами, которые прибыли къ намъ, какъ союзники правительства. Потомъ я одинъ только разъ далъ списать съ себя портретъ, и то по требованію Маршала Герцога Вервикскаго.

Добрый старикъ не сказалъ ни чего болѣе, но Г. Рюбрикъ увѣдомилъ послѣ Эдуарда, что Маршалъ сдѣлалъ это въ награду за храбрость, когда Баронъ первый взошелъ на проломъ въ 1709 году при осадѣ одной крѣпости въ Савоіи, и защищался минутъ десять своимъ полукопьемъ, чѣмъ и далъ время подойти войску. Надобно отдать справедливость Жирону: стараясь возвысить достоинство своихъ предковъ, онъ никогда не говорилъ о своихъ личныхъ.

Миссъ Роза вышла изъ своего покоя и приняла отца и друзей его. Ея обыкновенныя занятія и работы служили хвалою природнымъ способностямъ, кои требовали только образованія. Отецъ ея выучилъ Французскому и Итальянскому языкамъ, И она знала изъ нихъ многія мѣста наизусть. Баронъ пробовалъ выучить ее музыкѣ, но началъ отвлеченными разсужденіями, а можетъ быть и не въ состояніи былъ учить ее. Чтобы не было, дарованія Миссъ Розы ограничивались тѣмъ, что она умѣла играть на арфѣ, и это было тогда рѣдкостію въ Шотландіи. Миссъ Роза пѣла съ большимъ искуствомъ и выразительностію: она умѣла соразмѣрять звукъ голоса съ различными чувствами, выражавшимися въ словахъ (желательно, чтобы большая часть нашихъ пѣвицъ взяли ее за образецъ). Здравый смыслъ научилъ ее, что музыка должна соединяться съ поэзіею, хотя очень часто случается, что, по милости пѣвца, они въ совершенномъ разладѣ. Можетъ быть отъ наклонности Миссъ Розы къ поэзіи и отъ того, что она старалась выразить нотами всѣ чувства, пѣніе ея нравилось равно хорошимъ музыкантамъ и людямъ, кои не имѣли никакою понятія въ этомъ искуствѣ.

Широкой балконъ простирался передъ окошками и показывалъ другое занятіе Миссъ Розы: онъ былъ уставленъ цвѣтами, за коими она ходила съ большою заботливостію. Входъ къ нему былъ черезъ башенку, и съ него представлялись прелестные виды. Садъ, расположенный внизу, казался съ такой высоты маленькимъ цвѣтникомъ, окруженнымъ высокими стѣнами. Вдали видѣлись луга и лѣса, пересѣкаемые рѣкою, которая была совершенно замѣтна въ нѣкоторыхъ мѣстахъ, въ другихъ же совершенно закрывалась лѣсомъ. Взоръ съ удовольствіемъ останавливался на горахъ, возвышавшихъ свои пирамидальныя вершины изъ-за густаго лѣса; но съ большимъ вниманіемъ устремлялся на благородныя развалины древней башни, которая была совершенно видна, потому что лежала на скалѣ, выдававшейся мысомъ въ рѣку. На лѣво видны были деревенскія хижины; остатокъ скрывался за утесами. Долина оканчивалась прудомъ, называвшимся озеромъ Веоланскимъ. Рѣка впадала въ него, и въ эту минуту волны его живописно отражали послѣдній отблескъ заходящаго солнца. Въ отдаленіи земля была открыта большое на пространство и взоръ останавливался только лазуревою преградою, коею казалась цѣпь горъ отъ полудня. Въ этомъ прелестномъ бельведерѣ Миссъ Роза подала имъ кофе.

Старинная башня, или крѣпость подала поводъ Барону разсказать многіе анекдоты и рыцарскія черты Шотландской исторіи съ большимъ восторгомъ.

Выдавшійся уголъ наклоненной скалы не вдалекѣ оттуда назывался стуломъ Свитина. Это мѣсто было театромъ суевѣрія, о коемъ Г. Рюбрикъ разсказалъ Веверлею нѣкоторыя подробности. Миссъ Розу просили спѣть романсъ, сочиненный по преданію однимъ деревенскимъ поэтомъ.

Пріятность ея голоса, красота простой природной музыки придали пѣсни всю прелесть, коей поэтъ могъ желать и имѣлъ большую нужду. Я боюсь, что безъ сихъ принадлежностей романсъ утомитъ терпѣніе читателя, хотя предлагаемый списокъ, кажется, выправленъ Веверлеемъ.

Стулъ Свитина,

Предъ Туссеневымъ днемъ въ полуночи

Съ сонмомъ духовъ чародѣйка летитъ:

Иль буpя за нею, иль жгутъ ея очи,

Или какъ тать, молча во мракѣ разитъ.

Кастелланьша спѣшитъ на моленье:

Ликъ ея блѣденъ, грусть сердце палитъ;

Въ каждомъ движеньи видно томленье,

Лишь во взорѣ надежда блеститъ.

Оставилъ Свитинъ заклинанье

Страшное вѣдьмѣ, какъ смертному смерть,

Имъ заклинатель вырветъ признанье

У чародѣйки …

Три года прошло, какъ съ Брюсомъ Баронъ

За славой и честью на бой полетѣлъ;

Кастелланьша три года не знаетъ объ немъ;

Иль стрѣлы онъ мещетъ, иль самъ палъ отъ стрѣлъ.

И вотъ заклинанье, дрожа и страшась

Съ отчаяньемъ въ сердцѣ, рекла роковое,

И грянули громы изъ тучь разразясь

И мракомъ покрылося небо дневное.

— Я жалѣю, что должна обмануть ожиданіе всѣхъ, а особливо Капитана Веверлея, который такъ прилѣжно слушаетъ, сказала Миссъ Роза; но это только отрывокъ, хотя есть еще нѣсколько стиховъ, въ коихъ поэтъ описываетъ возвращеніе Барона послѣ продолжительныхъ войнъ, и какимъ образомъ Миледи очутилась у источника.

— Это одинъ изъ тѣхъ вымысловъ, сказалъ Баронъ, которые въ средніе вѣки обезображивали: происшествіи, случившіяся въ благородныхъ донахъ. Римъ имѣлъ свои чудеса также, какъ и другіе древніе народы: въ этомъ можно убѣдиться, читая древнюю исторію и маленькую книжку, которую собралъ Iulius Obsequens; и ученый издатель Шефферъ посвятилъ своему благодѣтелю Венедикту Скитту, Барону Дудерсгоффу.

— Батюшка не вѣритъ этимъ чудеснымъ приключеніямъ, сказала Миссъ Роза; онъ однажды сохранилъ хладнокровіе, когда Пресвитеріанское духовное судилище разбѣжалось отъ появленія алаго духа. — Веверлей изъявилъ желаніе знать подробности сего произшествія.

— Вамъ угодно, сказала Миссъ Брадвардинъ, чтобы я разсказала вамъ это подробно?

— Вы сдѣлаете мнѣ великое удовольствіе.

— Была старуха Жаннета Джеллатрей, слывшая колдуньею, безъ сомнѣнія, по сильнымъ причинамъ: она была очень стара, очень безобразна и очень бѣдна; у ней было два сына, изъ коихъ одинъ былъ поэтъ, а другой почти совершенно лишенъ ума. Во всемъ околодкѣ предполагали, что мать испортила своего несчастнаго сына. Ее задержали, какъ колдунью, и посадили въ колокольню церкви, давали мало пищи, не позволяли спать, мозгъ ея разстроился до такой степени, что она подумала, что она въ самомъ дѣлѣ колдунья. Въ такомъ состояніи она получила приказаніе признаться во всемъ предъ Вигами и Пресвитеріанами Кантона, кои не осмѣливались заклинать духа. Какъ обвиняемая родилась въ Баронствѣ батюшки, то онъ пошелъ въ собраніе видѣть слѣдствіе судбища между колдуньей" и духовенствомъ. Между тѣмъ, какъ бѣдная женщина признавалась, что дьяволъ являлся ей въ видѣ прекраснаго молодаго человѣка, всѣ присудствовавшіе, онѣмѣвшіе отъ удивленія, слушали внимательно, и приказный служитель дрожащею рукою записывалъ это странное признаніе; вдругъ она громкимъ голосомъ закрича: — Берегитесь, берегитесь, дьяволъ посреди васъ! Страхъ овладѣлъ всѣмъ собраніемъ, всякой спѣшилъ бѣжать: счастливы находившіеся у дверей! какой безпорядокъ между шляпами, прическами и париками; остался только одинъ Прелатистъ^[6].

— Risu solvuntur tabulae, сказалъ Баронъ: смѣхъ окончилъ тяжбу. Пришедъ въ себя отъ сего паническаго страха, стыдились опять преслѣдовать эту Жаннету Джеллагирей.

За симъ анекдотомъ послѣдовалъ длинный разговоръ о всѣхъ чудесахъ; этимъ разговоромъ и романическими преданіями, коими Баронъ приправлялъ свои разсказы, кончился другой день, проведенный нашимъ героемъ въ Тюлли-Веоланѣ.

ГЛАВА XIV.
Открытіе. — Веверлей остается въ Тіолли-Веолалъ.

На другой день поутру Эдуардъ выпалъ рано и пошелъ прогуляться въ окружности замка. Возвращаясь, онъ проходилъ маленькимъ дворомъ" гдѣ была псарни. Джеллатрей кормилъ собакъ; онъ тотчасъ узналъ Эдуарда, но сдѣлалъ видъ, что не примѣтилъ и запѣлъ отрывокъ изъ старинной баллады:

Мы въ юности пламеннѣй любимъ;

Ты слышишь, ласточка щебечетъ подъ окномъ!

Но старость вѣрнѣе въ словахъ.

Дроздъ спитъ закрывши голову крыломъ.

Гнѣвъ молодаго — вспыхнувшій жаръ,

Ты слышитъ ласточка щебечетъ подъ окномъ;

Гнѣвъ старика — разкаленная сталь.

Дроздъ спитъ закрывши голову крыломъ.

Молодой горячится въ пирушкѣ,

Ты слышишь, ласточка шебечетъ подъ окномъ;

Старый отмститъ поутру,

Дроздъ спитъ закрывши голову крыломъ.

Веверлей не могъ не примѣтить, то въ голосѣ Давида было что-то насмѣшливое. Онъ подошелъ къ нему, хотѣлъ вывѣдать имя особы, къ коей относилась пѣсня. Всѣ вопросы остались тщетными; Джеллатрей не былъ расположенъ отвѣчать, потому что имѣлъ столько ума, чтобы скрыть свою хитрость подъ видомъ глупости; Эдуардъ могъ только узнать, что когда Бальмавапль пришелъ въ замокъ, то сапоги его были забрызганы кровью. Онъ нашелъ въ саду стараго ключника, который поспѣшилъ сказать, что воспитываясь въ школѣ Г-дъ Сумака и компаніи въ Нѣюкестлѣ, онъ занимался иногда садоводствомъ для удовольствія Милорда и Миссъ Розы. Послѣ множества вопросовъ, Эдуардъ къ великой досадѣ и удивленію узналъ, что покорность Бальмавапля была слѣдствіемъ встрѣчи его съ Барономъ въ то время, когда онъ еще спалъ; они дрались; Лердъ раненъ въ правую руку и обезоруженъ. Это открытіе было тяжело для Бевердея; онъ пошелъ къ своему хозяину и учтиво упрекалъ ему за то, что онъ не позволилъ ему самому помѣриться съ Бальмавилемъ. — Я молодъ, сказалъ онъ ему, недавно вступилъ въ военную службу — и это можетъ замарать меня въ общемъ мнѣніи. Апологія Барона объ этомъ поступкѣ была слишкомъ длинна, и мы не осмѣливаемся ее пересказывать. Онъ настаивалъ, что обида сдѣлана имъ обоимъ, и что Бальмавиль долженъ по законамъ чести удовлетворить того и другаго. — Онъ это сдѣлалъ, прибавилъ онъ, мнѣ со шпагою въ рукѣ, а предъ вами извинился; вы приняли его извиненіе и дѣло кончано. Веверлею нечего было сказать на это: онъ сдѣлалъ видъ, что доволенъ изъясненіемъ, но не могъ не проклинать священнаго медвѣдя, произведшаго эту ссору, и замѣтилъ, что чаша не достойна своего эпитета. Баронъ сказалъ, что хотя гербъ представляетъ медвѣдя ручнымъ и кроткимъ, но не льзя не согласиться, что въ его характерѣ есть что-то дикое, кровожадное, какъ доказалъ Архибальдъ Самсонъ, пасторъ въ Далкейтѣ, въ своемъ сочиненіи о еіероглифахъ животныхъ.-- Этотъ неукротимый характеръ производилъ много ссоръ въ фамиліи Брадвардинской; я разскажу вамъ о собственномъ своемъ дѣлѣ, бывшемъ у меня съ двоюроднымъ братомъ съ маніерней Стороны Сиръ Нью Гальбертомъ. Онъ осмѣлился смѣяться надъ девизомъ моей фамиліи, говоря, что онъ означаетъ поводильщика медвѣдей. Этой безчестной шуткой намѣкалъ онъ, что нашъ родоначальникъ занимался симъ презрѣннымъ ремесломъ, приличными только черни, и что нашъ гербъ не былъ благородною наградою за воинственныя дѣянія, а просто означалъ имя фамиліи, что Французы называютъ armoiries parlantes, а Римляне arma cantantia. По сему предположенію наука гербовѣденія принадлежитъ шарлатанамъ, Цыганамъ, а не составляетъ знанія, сколько полезнаго, столько и почтеннаго, которое поразительными эмблемами, передаетъ воспоминанія о великихъ дѣяніяхъ, а не занимается пустыми баснями и глупыми шутками.

Баронъ, сказалъ о ссорѣ своей съ Сиромъ Нью Гальбертомъ, что она прилично кончилась.

Послѣ сихъ подробностей объ удовольствіяхъ въ Тюлли-Веоланѣ въ первыя недѣли пребыванія Эдуардова… чтобы лучше познакомишь, съ обитателями его, мы думаемъ, можно избавишь, себя, отъ точнаго разсказа о томъ, что произходило послѣ. Можно предположишь, что молодой, человѣкъ, привыкшій жить съ людьми веселыми, скучалъ важными и утомительными диссертаціями Барона о гербахъ; но разговоры съ Миссъ Розою награждали его за это. Она каждый разъ съ новымъ удовольствіемъ слушала мысли его о литтературѣ, и въ отвѣтахъ своихъ показывала очищенный вкусъ и вѣрную разборчивость. Кротость ея нрава дѣлала для нее пріятнымъ и легкимъ повиновеніе отцу въ отношеніи выбора книгъ. Она не только перебрала огромные in folio объ исторіи; но и многотомныя творенія о церковныхъ спорахъ; въ гербовѣденіи отецъ удовольствовался тѣмъ, что далъ ей легкое понятіе, заставивъ прочесть два толстые in folio Низбета. Не увеличивая можно сказать, что Баронъ любилъ дочь свою, какъ зеницу ока; ея всегдашняя кротость, постоянное желаніе угождать гостямъ, предупреждать ихъ желанія и оказывать легкія услуги, кои впрочемъ такъ пріятны; красота, изображавшая Барону черты обожаемой жены, ея истинную любовь и великодушіе: все это оправдывало нѣжность, или лучше, энтузіазмъ ея отца.

Не смотря на искреннюю привязанность къ дочери, Баронъ не старался еще найти ей супруга, достойнаго ея рожденіемъ, богатствомъ и личными качествами. Баронство со всѣми зависимостями по смерти Барона должно было перейти къ отдаленному родственнику, и все заставляло думать, что Миссъ Роза не получишь богатаго приданаго. Управленіе имѣніемъ съ давняго времени ввѣрено было Бальи Махвиблю и не должно ожидать большой экономіи въ распоряженіи. Не льзя сказать, чтобы Быльи не былъ истинно привязанъ къ Барону и его дочери, но еще болѣе къ своимъ выгодамъ. Онъ всегда думалъ, что можно уничтожить обходъ въ наслѣдствѣ ближайшаго родственника; предложилъ это мнѣніе собранію искусныхъ правовѣдовъ, какъ онъ говорилъ, и съ ихъ совѣта рѣшился сдѣлать совѣщаніе въ Эднибургѣ, куда призывали его личныя дѣла. Баронъ не хотѣлъ объ этомъ и слышишь: онъ всегда съ удовольствіемъ повторялъ, что Баронство Брадвардинъ было мужеское наслѣдіе, и что актъ, утверждавшій это, данъ въ древнія времена, когда женщины почитались неспособными управлять такими помѣстьями, потому что svivant les coustumes de Normandie, c’est l’omme ki se bat et hi conseille, или, какъ говорятъ другіе писатели еще выразительнѣе, потому ншо женщина не можетъ служишь господину на воинѣ, по стыдливости своего пола и по приличію, помогать ему совѣтами, по причинѣ ограниченности ума и физической слабости. — Скажите мнѣ, спрашивалъ Баронъ съ торжествующимъ видомъ, прилично ли женщинѣ фамиліи Брадвардиновъ снимать, сапоги съ Короля въ день сраженія, а это составляетъ необходимую обязанность Бароновъ нашего племени, exuetidi seu detrahendi caligas regis post bat-tali am.…. Нѣтъ, Г. Бильи, это невозможно. Я не сомнѣваюсь, что многія женщины, такихъ же свойствъ какъ и моя дочь, были лишены наслѣдства Баронства, которымъ я владѣю. Да сохранить небо располагать моимъ наслѣдствомъ иначе, нежели предки, или лишишь правъ моего родственника Малькольма Брадвардина Инграббита! хотя онъ очень упалъ, но я признаю его достойнымъ членомъ моей фамиліи.

Бальи, заступая при Баронѣ мѣсто перваго министра, и получа такое рѣшительное опредѣленіе, подумалъ, что будетъ благоразумнѣе не настаивать. Встрѣчаясь съ Сондерсономъ, министромъ внутреннихъ дѣлъ, они вздыхали вмѣстѣ о беззаботливости своего владѣтеля и господина. Однажды согласились они сочетать Розу съ молодымъ Лердомъ Бальмаваплемъ. — Онъ владѣетъ очень хорошею землею, не отягощенною податьми, говорилъ Бальи; это молодой человѣкъ безъ недостатковъ, трезвъ какъ святой, изключая его любви къ водкѣ; можно сдѣлать ему маленькую укоризну, что онъ со всѣми знакомится, но онъ исправится.

— Да, какъ кислое пиво исправляется въ Августѣ, отвѣчалъ Джеллатрей, находившійся возлѣ нихъ, но его они не примѣтили.

Миссъ Роза, какъ мы ее описали, была проста и любопытна какъ монахиня, и потому старалась пользоваться свиданьями съ Эдуардомъ, чтобы распространить свои свѣденія въ литтературѣ. Веверлей велѣлъ привезти изъ города, гдѣ стоялъ его полкъ, часть своихъ книгъ: онѣ доставили Миссъ Розѣ источникъ наслажденій, объ коемъ она не имѣла и понятія. Эти книги были большею частію сочиненія великихъ поэтовъ во всѣхъ родахъ и лучшія правила литтературы. Цвѣты были совершенно забыты; Сондерсонъ не только тѣмъ огорчился, но получилъ совершенное отвращеніе отъ работы, за которую его уже не благодарили. Удовольствія Миссъ Розы дѣлались ей пріятнѣе каждый день по мѣрѣ того, какъ образовался ея вкусъ и просвѣщался разумъ. Скорость, съ какою Веверлей изъяснялъ трудныя мѣста и смыслъ, очень помогали ей: его романическое воображеніе очаровывало молодое сердце, еще слишкомъ неопытное, чтобы разбирать въ немъ недостатки. Когда предметъ занималъ Эдуарда, онъ имѣлъ то природное краснорѣчіе, или лучше сказать, то увлекающее краснорѣчіе чувства, которое на сердце женщины дѣлаетъ болѣе впечатлѣнія, нежели красота, произхожденіе и богатство; и потому надобно было опасаться, чтобы ихъ частыя свиданія не возмутили спокойствія бѣдной Розы.

Отецъ ея занятъ былъ отвлеченнымъ ученіемъ, слишкомъ высоко цѣнилъ свое достоинство и не занимался опасностями, коимъ подвергалась дочь его. Но его мнѣнію женщины фамиліи Брадвардинской, находясь въ сферѣ возвышенной, которую не могли затемнишь страсти, были выше слабостей человѣческихъ; коротко сказать, онъ такъ мало старался воспрепятствовать искренности дочери своей съ Веверлеемъ, что все сосѣдство заключало, что онъ для того только закрывалъ глаза, чтобъ лучше увѣриться въ прибыли, если дочь его соединится съ симъ богатымъ Англичаниномъ. По крайней мѣрѣ говорили всѣ: онъ не такъ глупъ, какъ былъ доселѣ въ интересныхъ дѣлахъ.

Если бы Баронъ въ самомъ дѣлѣ думалъ объ этомъ бракѣ, то нашелъ бы непреодолимыя препятствія въ равнодушіи Веверлея. Съ того времени, какъ нашъ герой познакомился съ обществомъ, онъ научился стыдишься своего преданія о святой Цециліи: эта противоположность тяготила нѣсколько времени его пылкое воображеніе и удерживала желаніе. Къ тому же Миссъ Роза, хотя прекрасная, любезная, не имѣла тѣхъ достоинствъ, кои могутъ плѣнить молодаго человѣка, неопытнаго, съ романическимъ характеромъ. Она была слишкомъ откровенна, слишкомъ довѣрчива, слишкомъ чувствительна, — качества драгоцѣнныя безъ сомнѣнія, но они разрушаютъ все очарованіе, коимъ, окружаетъ себя, молодой мечтатель. Можно ли было Эдуарду вздыхать, плакатъ, трепетать передъ молодого дѣвушкою, правда боязливою, но веселою, которая просила его то починить перо, то показать конструкцію Тассова станса, или выучишь выговаривать какое нибудь слово? Все это хорошо въ извѣстную эпоху жизни, а не съ перваго вступленія въ свѣтъ, тогда какъ молодой человѣкъ ищетъ предмета привязанности, который бы возвышалъ, облагородстовалъ его въ собственныхъ глазахъ, а не самъ ждалъ отъ него этаго. Хотя не возможно положить опредѣленнаго правила на чувство столь своевольное, какъ любовь; но можно сказать, что молодой человѣкъ въ первой любви руководствуется обыкновенно тщеславіемъ, или, что почти то же, хочетъ отдалить свой прекрасный идеалъ, отъ существенности, отъ обыкновенныхъ привычекъ жизни, кои, какъ кажется, унижаютъ его. Я зналъ молодаго человѣка съ большими дарованіями, страстно любившаго женщину, которой черты не соотвѣтствовали уму. Онъ вылѣчился отъ страсти, поговоривъ съ нею нѣсколько часовъ, и я очень увѣренъ, что если бы Веверлей имѣлъ случай начать разговоръ съ Миссъ Стуббсъ, иго Миссъ Рахели не чего бы было опасаться. Хотя характеръ Миссъ Розы былъ совершенно отличенъ, хотя она рождена была для того, чтобы внушать другія чувства; но дружба между ею и Веверлеемъ не позволяла ему принимать другаго участія, какъ то, которое принимаетъ братъ въ любимой сестрѣ, а между тѣмъ бѣдная Роза, сама того не зная, болѣе и болѣе къ нему привязывалась. Я долженъ бы предувѣдомить читателя, что Эдуардъ получилъ позволеніе продолжить свой отпускъ. Полковникъ, позволивъ ему это, дружески совѣтовалъ не быть изключительно съ сими дворянами, кои хотя очень почтенны, но почитались нелюбившими правительство, и отказывались дать ему присягу въ вѣрности. Онъ намѣкалъ съ большимъ искуствомъ и вѣжливостію, что хотя связи, или отношенія семейственныя обязываютъ его посѣщать подозрительныхъ людей; но не должно забывать, что отецъ при теперешнемъ его положеніи желаетъ, чтобы сынъ его не имѣлъ съ ними дружественныхъ связей. Онъ прибавлялъ, что опасается, чтобы ихъ мнѣнія о правительствѣ и вѣрѣ не разрушили его собственныхъ правилъ.

Послѣднее примѣчаніе произвело то, что Веверлей не обратилъ вниманія на письмо Полковника. Онъ замѣ милъ, что Г. Брадвардинъ всячески старался не произносить ни одного слова, относящагося къ дѣламъ правительства, не говорилъ о своихъ политическихъ правилахъ, хотя былъ одинъ изъ самыхъ ревностныхъ приверженцевъ изгнаннаго дома. И такъ будучи увѣренъ, что не льзя опасаться, чтобы Баронъ сдѣлалъ какую либо попытку поколебать его вѣрность, Эдуардъ думалъ, что будетъ неблагодаренъ, оставивъ безъ причины домъ стариннаго друга своего дяди для того, чтобы сообразоваться съ ложными предразсудками и неосновательными подозрѣніями; онъ отвѣчалъ Полковнику, чтобы онъ не безпокоился о томъ, какія онъ избралъ общества, и что вѣрность, въ коей онъ клялся правительству, не подвергается мы малѣйшей опасности, и остался въ Тіолли-Веоланѣ, какъ другъ дома.

ГЛАВА XV.
Набѣгъ и его слѣдствія.

Эдуардъ жилъ уже въ Тюлли-Веоланѣ недѣль шесть, какъ однажды утромъ, вышедши передъ завтракомъ, по обыкновенію, прогуляться, былъ пораженъ смятеніемъ, царствовавшимъ во всемъ домѣ. Три или четыре молочницы съ обнаженными, ногами, держа каждая въ рукѣ пустой молочной горшокъ, бѣгали туда сюда съ судорожными движеніями, оглашая воздухъ крикомъ и плачемъ: — Ахъ, Боже мой! ахъ, Господи! кричали онѣ заливаясь слезами.

Веверлей, тщетно спрашивая о причинѣ ихъ огорченій, пошелъ на первой дворъ и примѣтилъ Бальи Махвибля въ аллеѣ, употребляющаго всѣ усилія заставишь идти рысью свою сѣрую кобылу. По его смущенію и волненію видно было, что онъ занятъ дѣломъ нетерпящимъ замедленія; по сторонѣ шла дюжина крестьянъ, кои не имѣли большаго труда поспѣвать за нимъ. Онъ былъ слишкомъ занятъ, чтобы дашь какое нибудь объясненіе Эдуарду; съ важностію спросилъ Г. Сондерсона, которой подошелъ къ нему съ видомъ торжественнымъ и печальнымъ, и они вступили въ тайный разговоръ. Джеллатрей отличался въ толпѣ, какъ Діогенъ на Синопской кафедрѣ.

Всяко счастливое и несчастное приключеніе извлекало его изъ обыкновеннаго безстрастія; онъ началъ прыгать и плясать, напѣвая припѣвъ старинной баллады:

Прощай наше богатство?

Но проходя мимо Вильи, повстрѣчался съ его плетью, и перемѣнилъ радостныя пѣсни на плачь.

Веверлей, оставивъ дворъ, сошелъ въ садъ, гдѣ примѣтилъ Барона, ходящаго большими шагами вдоль и поперегъ террасы; мрачное, озабоченное лицо его показывало, что ему сдѣлана какая нибудь обида и самолюбіе оскорблено. Онъ не почелъ приличнымъ спросишь его о причинѣ смущенія: этимъ могъ бы онъ его затруднить, или даже оскорбить. Взошелъ въ замокъ не говоря съ нимъ; въ залѣ нашелъ онъ Миссъ Розу, занятую обыкновенными приготовленіями. Хотя она не была жестоко оскорблена какъ отецъ, въ отчаяніи какъ молочницы, важна, смущена какъ Бальи, но казалась озабоченною и почти печальною. Одно слово увѣдомило Эдуарда обо всемъ. — Вы ныньче худо позавтракаете, Капитанъ Веверлей: шайка воровъ въ эту ночь увела всѣхъ нашихъ коровъ.

— Шайка воровъ?

— Да, Капитанъ, воры съ ближнихъ горъ; мы были предохранены отъ нихъ, платя черную подать Фергусу Мак-Ивору Вичъ Ямъ Вору; но батюшка думаетъ, что человѣку его чина и произхожденія не прилично платить такую подашь: и вотъ причина нашего несчастія. Если вы видите меня печальною, Капитанъ, то это не отъ потери, но отъ того, что батюшка разсерженъ такою обидою. Онъ пылокъ, вспыльчивъ, и я боюсь, онъ будетъ стараться возвратишь своихъ коровъ силою. Если съ нимъ не сдѣлается никакого несчастія, если его не ранятъ, то онъ можетъ самъ ранить, или даже убить кого нибудь изъ этихъ бандитовъ, и тогда не будетъ ни мира, ни перемирій между ими и нашей фамиліей. Мы не имѣемъ нынѣ средствъ защищаться; правительство отобрало у насъ всѣ оружія, и батюшка мой такъ горячъ… Ахъ, Боже мой! какъ все это кончится?

Бѣдная Роза не могла болѣе продолжать: глаза ея наполнились слезами.

Баронъ взошелъ и сдѣлалъ дочери строгой упрекъ. Веверлей никогда не слыхалъ, чтобы онъ говорилъ съ кѣмъ нибудь такъ грубо. — Не стыдно ли, сказалъ онъ, плакать объ этомъ! развѣ ты дочь откупщика, что потеря коровъ такъ тебя трогаетъ? Капитанъ Веверлей, прощу извинить ее; можетъ быть, и я желаю этому вѣрить, печаль ея произходитъ отъ того, что отецъ ея обиженъ презрѣнными мошенниками, которые скоро будутъ раззорять земли, а у него нѣтъ и полудюжины ружей для защиты.

Бальи Махвибль взошелъ въ эту минуту и донесеніемъ своимъ объ оружіи и припасахъ замка подтвердилъ сказанное Барономъ; онъ жалостнымъ голосомъ сказалъ, что хотя вассалы расположены повиноваться, но не должно полагаться на ихъ помощь. — Только у слугъ вашихъ, прибавилъ онъ, есть пистолеты и шпаги, а грабители, коихъ по крайней мѣрѣ двѣнадцать, вооружены съ ногъ до головы, по обычаю горныхъ жителей.

Послѣ сихъ размышленіи медленно наклонилъ голову на грудь и качалъ ею на право и на лѣво, какъ маятникъ въ ту минуту, когда останавливается, и наконецъ сталъ неподвиженъ въ глубокомъ молчаніи, согнувшись въ дугу больше обыкновеннаго.

Баронъ въ негодованіи ходилъ большими шагами, не произнося ни слова и о становись наконецъ передъ портретомъ человѣка, вооруженнаго съ ногъ до головы, коего лицо почти совсѣмъ было закрыто лѣсомъ волосъ, падавшихъ на грудь и плеча. — Капитанъ Веверлей, сказалъ онъ, это портретъ моего дѣдушки. Съ двумя стами лошадей, набранныхъ на своихъ земляхъ, онъ побилъ и разогналъ шесть сотъ горныхъ разбойниковъ, кои всегда были камнемъ преткновенія и обиды для жителей долины, lapis offensionis et petra scandall: онъ ихъ побилъ на голову, говорю я, въ то время, когда они осмѣлились выдти изъ своего вертепа и обложить нашу сторону податями. Это было въ смутныя времена междоусобной войны 1642 года. И его внуку осмѣлились сдѣлать подобную обиду!…. За сими словами послѣдовало торжественное молчаніе, послѣ коего каждый присутствующій подавалъ свой совѣтъ, какъ всегда бываетъ въ такихъ обстоятельствахъ. Сондерсонъ предлагалъ послать переговорщика. — Я увѣренъ, сказалъ онъ, что горные жители возвратятъ коровъ, если имъ дадутъ съ каждой по доллару. Бальи поспѣшилъ замѣтишь, что это дѣйствіе какъ бы даетъ имъ право и впредь на такія мошенничества. Но его мнѣнію надобно послать къ нимъ кого ни будь и позволить ему устроишь дѣла такъ, какъ бы онѣ относились до него собственно. — Отъ этаго честь Барона ни чего не потерпитъ, сказалъ онъ, потому что не будутъ упоминать и имени его милости. Эдуардъ совѣтовалъ послать въ ближній полкъ попросить отрядъ солдатъ и къ Шерифу просишь повелѣнія насадить судъ. Роза осмѣлилась замѣтить, что легче платить подать Фергусу Мак-Ивору Вичь Янъ Вору, и что если удастся получить его покровительство, то всего легче отыскать пропавшихъ коровъ.

Ни одно изъ этихъ предложеній не удовлетворило Барона: мысль о сношеніи съ подобными людьми казалась ему безчестною. Совѣтъ Веверлея показывалъ, что онъ не зналъ ни нравовъ, ни политики той земли. — Что касается до сдѣлки съ Фергусомъ Мак-Иворъ Вичь Янъ Воромъ, сказалъ Баронъ, я не заплачу ему ни одного обола, хотя бы онъ возвратилъ мнѣ все, что его кланъ покралъ у меня со времени Мельколма Канмора, — и рѣшился дѣйствовать силою. — Увѣдомьте, сказалъ онъ, Лердовъ Бальмавапля, Килланкурейта, Тулліеллума и другихъ сосѣднихъ дворянъ, кои подвержены такимъ же обидамъ, чтобы они вооружили, какъ могутъ, всѣхъ своихъ вассаловъ. Послѣдуемъ за презрѣнными, nebulones nequissimi, какъ говоритъ Лесли, мы заставимъ ихъ испытать участь Какуса, ихъ покровителя; мы увидимъ ихъ скоро

Elisos oculos, et siccum sanquine guttur.

Бальи, который всѣхъ больше боялся войны, вынулъ изъ кармана огромные часы и замѣтилъ своему господину, что прошло уже двѣнадцать часовъ, а похитители, по донесеніямъ, еще при восхожденіи солнца достигли до Баллибругскаго прохода, и что прежде, нежели союзники соединятъ свои силы, непріятели будутъ въ безопасномъ мѣстѣ на пустыхъ скалахъ, гдѣ столько же тщетно, сколько и опасно искать ихъ.

Нечего было отвѣчать на такое благоразумное замѣчаніе и всѣ разошлись, ничего не рѣшивъ, какъ нѣсколько разъ случалось въ обстоятельствахъ и гораздо важнѣе этаго; только согласились, чтобы Бальи привелъ трехъ своихъ коровъ въ конюшню замка для семейства Барона. Сондерсонъ предложилъ это и Бальи посвѣтилъ исполнишь, сколько изъ почтенія къ фамиліи Брадвардиновъ, столько и потому, что былъ увѣренъ въ наградѣ за сіе пожертвованіе.

Баронъ вышелъ, чтобъ отдать нужныя приказанія, и Веверлей воспользовался этимъ случаемъ, чтобы спросить у Миссъ Розы. — Этотъ Фергусъ, котораго остатокъ имени онъ не могъ выговорить, развѣ былъ начальникъ воровъ?

— Начальникъ воровъ! отвѣчала Миссъ Роза смѣючись: это дворянинъ честный, начальникъ сильнаго клана; онъ вообще уважаемъ своими друзьями, вассалами и союзниками.

— Что жъ у него общаго съ ворами? развѣ онъ въ какой либо должности? не мирный ли судья?

— Онъ скорѣе военный судья….. Это худой сосѣдъ для тѣхъ, кои съ нимъ не въ дружбѣ. У него въ распоряженіи пoбольше людей, нежели у другихъ владѣтелей, кои втрое богаче его. Что касается до отношенія къ ворамъ, не могу намъ изъяснить совершенно; знаю только, что ихъ нечего опасаться, платя черную подать Вичь Янъ Вору.

— Черную подать, говорите вы?

— Да, это родъ налога, которыя дворяне, живущіе въ долинѣ, платятъ нѣкоторымъ горнымъ начальникамъ, чтобы они не дѣлали имъ никакого зла и предохраняли отъ нападенія своихъ вассаловъ. Такимъ образомъ, если у васъ украдутъ скотину, стоитъ отнестись къ начальнику и она вамъ тотчасъ возвращена, или онъ заставляетъ дѣлать набѣгъ на другое мѣсто и замѣняетъ вашихъ коровъ другими.

— И этотъ горный Іонафанъ Вильдь,^[7] сказалъ Веверлей, принятъ d] общество! и не краснѣютъ, называя его дворяниномъ!

— Совсѣмъ нѣтъ. Батюшка мой поссорился съ нимъ въ собраніи кантона, гдѣ этотъ горный житель хотѣлъ идти напередъ всѣхъ дворянъ; батюшка одинъ только ему воспрепятствовалъ. Мак-Иворъ подпрекнулъ, что онъ его вассалъ и платитъ ему подать. Подумайте сами, Капитанъ, каковъ долженъ быть гнѣвъ батюшки, услышалъ это. Бальи безъ вѣдома его сдѣлалъ такое распоряженіе: онъ вызвалъ его на дуель; но Мак-Иворъ сказалъ учтиво, что не подыметъ руки на такого почтеннаго старика всѣми любимаго. Ахъ! гораздо лучше, если бы они жили въ добромъ согласіи!

— Скажите мнѣ, Миссъ Брадвардинъ, видѣли ли вы этаго господина Мак-Ивора? такъ ли его настоящее имя?

— Нѣтъ, Капитанъ; онъ обидѣлся бы, если бы вы его назвали господиномъ, но извинилъ бы потому, что вы иностранецъ и не знаете ни титуловъ, ни обыкновеній здѣшнихъ. Дворяне, живущіе въ долинѣ, называютъ его обыкновенно по землѣ: Гленнакоачь, а горные жители Вигъ Янъ Воръ, т. е. сынъ Ивана Великаго; мы же называемъ его обоими этими именами безъ разбора.

— Мнѣ никогда не выговорить этихъ варварскихъ именъ!

— Фергусъ очень хорошъ собой и прекрасно воспитанъ; а сестра его Флора, молодая дѣвушка, съ большими дарованіями и красавица; я была съ ней въ большой дружбѣ до этаго несчастнаго случая. Любезный Капитанъ Веверлей, посовѣтуйте батюшкѣ кончить дѣло дружески; я очень увѣрена, что это только начало обидъ. Мы не имѣли минуты покойной, когда были во враждѣ съ горными жителями. Мнѣ не было еще десяти лѣтъ, когда за конюшнями батюшка и слуги сражались съ тридцатью такими разбойниками; множество пуль пробило окошки съ сѣвера: посудите, какъ сраженіе было близко отъ насъ!… Трое изъ горныхъ жителей были убиты; ихъ товарищи завернули ихъ въ плады, положили въ залѣ замка. На другое утро ихъ жены и дочери пришли сюда; ломая руки, простились съ ними, пѣли коронахъ^[8] и испуская пронзительные вопли, унесли трупы, предшествуемые игроками на волынкахъ; я не спала больше шести недѣль; мнѣ слышались безпрестанно плачевные крики, видѣлись трупы, обернутые тартанами^[9]. Нѣсколько послѣ пришелъ отрядъ солдатъ изъ замка Стирлинга, отобралъ все наше оружіе; какъ теперь отразимъ горныхъ жителей, если они нападутъ на насъ?

Веверлей затрепеталъ, услышавъ приключенія, очень походившія на тѣ, кои представлялъ онъ въ мечтахъ своихъ: онъ видѣлъ молодую дѣвушку лѣтъ шестнадцати, замѣчательную своею красотою, дарованіями и любезностію; она была свидѣтельницею произшествіи, гораздо не обыкновеннѣе тѣхъ, которыя представляло ему воображеніе во времена отдаленныя. Съ этой минуты онъ почувствовалъ любопытство, которое еще болѣе воспламенялось опасностію. Онъ могъ сказать съ Малволіо.

— Нѣтъ, меня не обвинятъ больше въ глупости и въ томъ, что я позволяю обманывать себя воображенію. Я теперь въ странѣ воинственныхъ приключеній: стоитъ только взять въ нихъ участіе, и я ихъ совершенно узнаю.

Все, что разсказывали Веверлею о нравахъ и обычаяхъ этой земли, казалось ему новымъ и необыкновеннымъ. Онъ часто слышалъ объ горныхъ ворахъ, но не имѣлъ никакого понятія о правилахъ ихъ грабительства и никогда не подозрѣвалъ, чтобы собственные начальники участвовали, или позволяли такіе поступки, находя въ томъ удобность научить своихъ вассаловъ употребленію оружія и сдѣлаться страшными жителямъ долины, отъ коихъ они требовали, какъ мы уже сказали, извѣстную подать (подъ предлогомъ своего покровительства) за наблюденіе общей безопасности.

Пришедшій Бальи взошелъ объ этомъ во всѣ подробности. Разговоры его такъ отзывались должностію, что Джеллатрей однажды сказалъ: его рѣчи походятъ на пальбу чернильницами. Онъ увѣдомилъ нашего героя, что съ незапамятныхъ временъ всѣ горные жители — настоящія ищейки — соединялись на воровства и во всѣ времена обижали честныхъ жителей деревенскихъ, похищая ихъ хлѣбъ, коровъ, лошадей, овецъ, козъ и днемъ и ночью; даже брали въ плѣнъ людей и заставляли выкупаться. Однакожъ, прибавилъ онъ, эти насилія запрещены точными словами законовъ, хартій и постановленій, а особливо повелѣніемъ 1667 года и многими другими. Эти разбойники ругаются святостію законовъ: они осмѣлились составить злодѣйское общество, чтобы опустошать, жечь, убивать, забирать женъ и дѣтей и проч.

Все, слышанное Веверлеемъ, казалось ему сномъ; онъ не могъ понять" какимъ образомъ эти насилія были такъ часты, что объ нихъ говорили, какъ объ вещахъ самыхъ обыкновенныхъ, и что для того, чтобы видѣть мѣста, гдѣ произходили эти ужасы, не надобно было переѣзжать, моря, идти на край свѣта, но сдѣлать только нѣсколько милъ въ окружности.

ГЛАВА XVI.
Неожиданное прибытіе посредника.

Баронъ возвратился къ обѣду, совершенно успокоясь и въ хорошемъ расположеніи духа. Не только подтвердилъ онъ все сказанное Миссъ Розою и Бальи, но прибавилъ по собственному опыту множество анекдотовъ о состояніи горъ и ихъ жителей. Онъ объявилъ, что вообще Шефы ихъ были знаменитаго происхожденія и очень честны; что ихъ обѣщанія почитались священными для всѣхъ людей ихъ клана. Однако имъ не надобно воображать, какъ недавно случилось, что ихъ prosapia или поколѣніе древнее по сказаніямъ ихъ sennachies или бардовъ можетъ равняться съ несомнѣнностію древнихъ хартій и Королевскихъ постановленій, пожалованныхъ благороднымъ домамъ различными Шотландскими Государями. Ихъ гордость такова, что они осмѣливаются унижать тѣхъ, кои владѣютъ такими отличіями, какъ будто вся ихъ собственность состоитъ въ клочкѣ пергамина.

Это замѣчаніе изъяснило Веверлею причину ссоры Барона съ стариннымъ своимъ союзникомъ, горнымъ жителемъ. Г. Брадвардинъ взошелъ въ любопытныя подробности о нравахъ и обычаяхъ сего племени. Любопытство Эдуардово воспламенилось; онъ спросилъ Барона, не льзя ли быть у горныхъ жителей, не подвергаясь большимъ опасностямъ. — Давно уже, прибавилъ онъ, имѣлъ и намѣреніе переступить за величественныя границы, составляемыя цѣпью горъ.

— Ни чего нѣтъ легче, отвѣчалъ Баронъ. Когда кончится ссора, я дамъ вамъ рекомендательныя письма къ главнымъ Шефамъ: они постараются принять васъ дружески.

Баронъ и Веверлей разговаривали еще объ этомъ, какъ Сондерсонъ отворилъ дверь и ввелъ горнаго жителя, съ ногъ до головы вооруженнаго. Если бы въ этомъ случаѣ ключникъ не исполнялъ съ важностью должности оберъ-церемоніймейстера, если бы Баронъ и Миссъ Роза не оставались спокойны, то Эдуардъ подумалъ бы, что ветелъ непріятель; онъ не могъ не задрожать, потому что въ первый разъ видѣлъ Горца въ настоящемъ одѣяніи. Горный житель былъ средняго роста, черепъ, его пладъ, искусно расположенный, еще болѣе выказывалъ тѣлесную крѣпость. Kilt или юбка оставляла ноги его обнаженными; кошель изъ козловой кожи висѣлъ на ложѣ, кинжалъ на одной сторонѣ, пистолетъ на драгой, на шайкѣ возвышалось короткое перо, показывавшее что онъ былъ duinhewassel — родъ второстепеннаго дворянина; широкая шпага привѣшена къ боку, щитъ на плечѣ, въ одной рукѣ держалъ онъ длинное Испанское ружье, другою снялъ шапку. Баронъ, привыкшій къ такимъ посѣщеніямъ, обратился къ нему съ важнымъ видомъ, но не вставая со стула. Эдуарду казалось, что Государь приникаетъ посланника. — Добро пожаловать, Еванъ Дгю Мак-Комбичь; какія новости принесли вы мнѣ отъ Фергуса Мак-Ивора Вичь Янъ Вора?

— Фергусъ Мак-Иворъ Кичь Янъ Воръ изъявляетъ почтеніе Барону Брадвардину Тюлли-Веоланскому, отвѣчалъ посланникъ по Англійски; онъ жалѣетъ, что густой туманъ поднялся между вами и имъ, туманъ, который мѣшаетъ намъ видѣть и цѣнить старинную дружбу, соединявшую ваши фамиліи; онъ желаетъ, чтобы туманъ разсыпался, чтобы; сообщенія возобновить между кланомъ Ивора и баронствомъ Брадвардинъ, какъ въ то время, когда яйцо было единственною преградою между имъ и вами, и одинъ только столовый ножъ раздѣлялъ васъ, и чтобы отнынѣ никто не спрашивалъ, туманъ поднялся изъ долины ли на гору, или спустился съ горы въ долину. Кого ударили шпагою, тотъ не бьетъ ножнами, и горе тому, то теряетъ друга по причинѣ утренняго весенняго тумана.

Баронъ Брадвардинъ отвѣчалъ на эту рѣчь со всею важностію, которой требовали обстоятельства. — Знаю, сказалъ онъ, что начальникъ клана Ивора истинный другъ Короля и не желаю, чтобъ туманъ стоялъ между этимъ храбрымъ человѣкомъ и какимъ бы то ни было дворяниномъ одинакихъ бъ нимъ правилъ. Въ нынѣшнія смутныя времена тотъ слабъ, у кого нѣтъ брата.

Этотъ отвѣтъ, казалось, данъ былъ для того, чтобы возстановишь миръ между двумя знаменитыми непріятелями. Баронъ велѣлъ принести вина, и наливъ стаканъ выпилъ за здоровье и счастье Мак-Ивора Гленникоачскаго. Посланникъ поспѣшилъ отвѣчать на эту вѣжливость въ свою очередь, налилъ стаканъ и выпилъ за постоянное счастіе дома Брадвардиномъ.

Подписавъ такимъ образомъ прелиминарныя статьи мира, посланникъ удалился разсуждать съ Махвиблемъ объ нѣкоторыхъ не рѣшенныхъ статьяхъ онаго. Вѣроятно онѣ относились къ неплатежу подати, но Бальи все кончилъ и господинъ его подозрѣвалъ, что достоинство его унижено. По крайней мѣрѣ извѣстно что уполномоченные выпили бутылку водки, произведшей надъ ними такое же дѣйствіе, какъ вода. Эванъ Дгю Мак-Комбичь заставилъ себя увѣдомить о всѣхъ обстоятельствахъ похищенія коровъ и обѣщалъ тотчасъ дать приказаніе отыскать ихъ. — Онѣ, говорилъ онъ, еще не далеко: переломали кости, но не когда было высосать мозгъ.

Герой нашъ, слушави очень внимательно Эвана Дгю, былъ совершенно удивленъ чистосердечіемъ, съ какимъ освѣдомлялся онъ о животныхъ и объ обѣщанномъ счастливомъ окончаніи. Эванъ Дгю съ своей стороны былъ обрадованъ внимательностію Веверлея и желаніемъ его знать нравы и жилища горныхъ жителей. Онъ безъ церемоніи пригласилъ Эдуарда прогуляться съ нимъ за двѣнадцать или пятнадцать миль въ горы, чтобы узнать мѣсто, куда, безъ сомнѣнія, уведены коровы. — Я увѣренъ, прибавилъ онъ, что вы никогда не видали подобнаго мѣста и никогда не увидите, если не пойдете со мною, или съ кѣмъ ни будь изъ нашихъ.

Эдуардъ горѣлъ желаніемъ посѣтишь пещеру этаго новаго Какуса; однакожъ освѣдомился, можно ли довѣриться такому путеводителю. Баронъ отвѣчалъ ему, что его не пригласили бы, если бы была опасность, и что нечего боишься, кромѣ маленькой усталости. Когда Эванъ прибавилъ, что Эдуардъ можетъ остаться на день или на два у Шефа, который приметъ его съ большимъ удовольствіемъ; то Эдуардъ почиталъ это путешествіе не болѣе, какъ прогулкою, но Миссъ Роэа поблѣднѣла и задрожала. Баронъ, которому живость и любопытство молода то друга нравилось, не сталъ охлаждать его, говоря объ опасностяхъ, коихъ въ самомъ дѣлѣ не было. Онъ наполнилъ дорожный мѣшокъ всѣмъ, что надобно было для этато короткаго путешествія: родъ лѣсника, сопровождавшій посланника, положилъ его на плеча. Герой нашъ съ охотничьимъ ружьемъ пустился въ дорогу, вмѣстѣ съ своимъ новымъ другомъ и Эваномъ Дгю; за ними шелъ лѣсничій, о коемъ мы говорили, и два Горца, прислуживавшіе Эвану: одинъ изъ нихъ несъ длинный карабинъ, а другой родъ топора на палкѣ, что называлось тогда топоромъ Дохабера.

Эванъ поспѣшилъ увѣдомить Эдуарда, что эти проводники не нужны были ему для собственной безопасности; но, прибавилъ онъ, важно Поправляя свой пладъ, молочному брату ничь Янъ Вора надобно прилично показаться въ Тюлли-Веоланѣ. Ахъ! я желаю, чтобы ваши Англійскіе дворяне видѣли нашего начальника съ его хвостомъ.

— Съ хвостомъ? спросилъ Эдуардъ съ удивленіемъ.

— Да…. я хочу сказать, когда онъ посѣщаетъ равнаго Шефа. У него есть, продолжалъ онъ остановясь, выправляясь съ гордостію и выщитывая по пальцамъ различныхъ прислужниковъ своего Шефа…. у него есть hanchman или секретарь, barde или поэтъ, bludier или ораторъ, который привѣтствуетъ особъ, имъ посѣщаемыхъ, gillimore, который носитъ его шпагу, щитъ и ружье, gilly-casslue, который на спинѣ переноситъ его чрезъ ручьи и источники, gilly-comstraine, который водитъ его лошадь за узду, если тропинки опасны и круты, gilly-trusharnish, коему ввѣренъ чемоданъ, потомъ два игрока на волынкахъ, наконецъ дюжина молодыхъ людей, кои только и дѣлаютъ, что вездѣ слѣдуютъ за Шефомъ и всегда готовы исполнять его приказанія.

— И вашъ начальникъ постоянно держитъ всѣхъ этихъ людей.

— Всѣхъ этихъ людей? это ничто въ сравненіи съ множествомъ всегда живущихъ въ замкѣ Гленнакоачѣ.

Дорогою Эванъ продолжалъ говорить о величіи своего Шефа, какъ въ военное, такъ и въ мирное время. Они прибыли наконецъ къ подошвѣ цѣпи горъ, которую Эдуардъ видѣлъ только издали. Наступала ночь, когда они взошли въ одно изъ страшныхъ ущелій, соединявшихъ горы съ долиною. Узкая отлогая тропинка шла между двумя огромными скалами по оврагу, прорытому въ давнія времена ручьемъ, который теперь шумѣлъ гораздо ниже. Послѣдніе лучи заходящаго солнца упали на черныя волны и отличили его извилины и паденія, умноженныя неравностію почвы. Пространство, отдѣлявшее путешественниковъ отъ ручья, казалось совершенною пропастію. Кое-гдѣ виднѣлись гранитныя опирая, приросшія дикими кустарниками. По правую руку скалы, которыя, возвышаясь отвѣсно, были не менѣе неприступны; но вершины, находившіяся на драгой сторонѣ ручья, закрывались густымъ валежникомъ, надъ коимъ возвышались сосны.

— Здѣсь, сказалъ Эванъ, дефиле Балли-Бруггъ. Въ отдаленныя времена десять Горцевъ колѣна Доннохіева отразили двѣсти крестьянъ изъ долины; еще видно мѣсто, гдѣ погребены мертвые: оно на маленькой площадкѣ, по ту сторону воды; если у васъ хорошо зрѣніе, вы примѣтите…. Посмотрите, вотъ птица, которую люди вашей стороны называютъ орломъ…. У васъ въ Англіи нѣтъ такихъ…. Онъ летитъ за ужиномъ въ Баронстно Брадвардинъ; и дамъ ему порученіе. При сихъ словахъ онъ выстрѣлилъ въ гордаго царя пернатыхъ, но не попалъ и орелъ безъ малѣйшаго страха спокойно продолжалъ полетъ свой.

Туча хищныхъ птицъ, соколовъ, филиновъ, коршуновъ, вороновъ и проч., испуганныхъ выстрѣломъ, который эхо разнесло вдаль, стремительно оставили убѣжище, выбранное ими для ночевья, и наполнили воздухъ пронзительными криками, мѣшавшимися съ шумомъ водопадовъ. Эванъ, смущенный не много неудачнымъ выстрѣломъ, вмѣсто того, чтобы дать новое доказательство своего искуства, началъ свистать пѣсню и зарядилъ ружье не останавливаясь.

Они прибыли къ маленькой долинѣ, лежащей между двумя высокими горами, покрытыми верескомъ; шли по берегамъ ручья и должны были нѣсколько разъ переходить его. Эванъ предлагалъ тогда Эдуарду, чтобы слуги перенесли его на плечахъ; но нашъ герой, бывшій добрымъ ходокомъ, всегда отъ этаго отказывался. Онъ хотѣлъ доказать Эвану, что онъ не справедливо думаетъ, что только изнѣженные живутъ въ долинахъ, а особливо между Англичанами, о коихъ горный житель, казалось, имѣлъ худое мнѣніе.

На концѣ этаго ущелія они нашли ужасную трясину съ многочисленными разсѣлинами, которыя должно было переходить съ большимъ трудомъ и опасностію. Эта почти непроходимая тропинка была сдѣлана только для Горцевъ и они принуждены были катиться на ногахъ, — такъ крутъ былъ переходъ; въ другихъ мѣстахъ тропинка была вязка, и тогда имъ надобно было цѣпляться за скалы; для горныхъ жителей въ ихъ обуви это была только игрушка, но не игрушка для Веверлея, который гораздо больше усталъ, нежели ожидалъ.

Едва можно было различать предметы: ночь совершенно настала, когда они вышли на большую прогалину, окруженную высокими скалами: нашимъ путешественникамъ оставалось только взойти на нихъ. Ночь была не слишкомъ темна, воздухъ пріятенъ. Веверлей вооружился мужествомъ и продолжалъ идти твердымъ шагомъ, но въ тайнѣ завидовалъ крѣпости Горцевъ, не показывавшихъ ни малаго признака усталости и шедшихъ съ одинаковою скоростію. Герой нашъ разсчелъ, что прошли около пятнадцати миль. Горы, которыя они перешли, были покрыты густыми деревьями: тамъ начальникъ каравана имѣлъ конференцію съ своимъ войскомъ, послѣ коей лѣсничій оставилъ мѣшокъ съ вещами Эдуарда, отдалъ его одному изъ слугъ Эвана и тотчасъ ушелъ съ горнымъ жителемъ по дорогѣ, совершенно противуположной той, по коей пошли остальные трое.

Веверлей спросилъ о причинѣ этаго разлученія, и Эванъ отвѣчала, ему, что лѣсничій пошелъ въ хижину, находившуюся мили за три. — Все заставляетъ меня думать, сказалъ онъ, что коровы у честнаго Дональда Беанъ Леана. Я думалъ, что надобно послать напередъ одного изъ нашихъ; ему, можетъ быть, не показалось бы, если бы иностранецъ засталъ его, такъ сказать, въ логовищѣ. Эдуардъ не противорѣчилъ этимъ разсужденіямъ, кои казались ему очень благоразумными, и избавился отъ сомнѣній, возбужденныхъ въ немъ уходомъ лѣсничаго…. видя себя во власти Горцевъ, въ пустынѣ и ночью. — Я думаю, не худо будетъ, прибавилъ Эванъ, если я самъ пойду увѣдомлю его о нашемъ посѣщеніи, потому что красный солдатъ можетъ непріятно удивить Дональда Беамъ Леана. Не дождавшись отвѣта, онъ удалился, какъ изъ лука стрѣла и въ минуту исчезъ.

Веверлей предался своимъ размышленіямъ, потому что новый путеводитель, вооруженный топоромъ, едва зналъ нѣсколько словъ по Англійски. Они находились посрединѣ густаго сосноваго лѣса и не возможно было отличить дорогу; но Горцы, казалось, по инстинкту находили ее и шли очень скоро. Эдуардъ слѣдовалъ за ними какъ можно ближе.

Послѣ долгаго молчанія, онъ спросилъ, скоро ли придутъ, и получилъ въ отвѣтъ, что пещера была еще за три или четыре мили; но что ежели онъ не много усталъ, то Дональдъ могъ прислать….. что онъ пришлетъ currugh. Этотъ отвѣтъ былъ не слишкомъ удовлетворителенъ для Эдуарда. Что значитъ curragh: лошадь, повозка или носилки? Напрасно повторялъ онъ свои вопросы, ему отвѣчали только: — Да, да, ta curragh. Эдуардъ началъ понимать это при выходѣ изъ лѣса, очутившись на берегу широкой рѣки или озера, гдѣ проводникъ далъ ему знакъ сѣсть.

Изошедшая луна отразила огромность рѣки, находившейся передъ нимъ, разнообразные виды горъ, кои, казалось, окружали его. Онъ радостно дышалъ чистымъ свѣжимъ воздухомъ и этотъ роздыхъ возстановилъ мало но малу истощенныя его силы.

Веверлей имѣлъ время размыслить о своемъ совершенно романическомъ положеніи: на берегу неизвѣстной рѣки, путеводительствуемый дикимъ, коего разговора почти совершенно не понималъ, онъ предпринялъ это путешествіе для удовольствія посѣтить пещеру атамана разбойниковъ…. Было уже очень поздно…. Слуга его съ нимъ разлученъ…. Какое стеченіе обстоятельствъ, способныхъ воспламенить воображеніе отъ природы, стремящейся къ чудесному! Предполагая, что жизнь его въ безопасности, онъ не зналъ, что случится? Одна только причина этаго труднаго и опаснаго путешествія не согласовалась съ его мечтами. Увы! онъ путешествовалъ, чтобы отыскать Баронскихъ коровъ!…. Эдуардъ печально повѣсилъ голову, но выведенъ былъ изъ размышленія товарищемъ, который, толкнувъ его тихонько пальцемъ, сдѣлалъ знакъ посмотрѣть. Веверлей примѣтилъ въ отдаленіи слабый свѣтъ, который мало по малу увеличивался и, казалось, скользилъ по горизонту. Разсмотрѣвъ это явленіе, ему послышался шумъ веселъ, который, приближаясь, сдѣлался довольно громкимъ. Въ то же время услышалъ пронзительный свистъ, на которой топороносецъ въ минуту отвѣчалъ, и скоро барка, управляемая пятью или шестью горными жителями, приближалась къ нашему герою. Двое или трое изъ нихъ взяли его на руки и перенесли на барку, которая тотчасъ же съ великою скоростію удалилась.

ГЛАВА XVII.
Притонъ горнаго атамана.

Глубокое молчаніе на баркѣ прерывалось только припѣвомъ старинной пѣсни, которую напѣвалъ тихонько кормчій, какъ бы управляя движеніемъ веселъ, ударявшихъ по водѣ съ какою-то мѣрою. Свѣтъ, къ которому они болѣе и болѣе приближались, становился сильнѣе; ясно было можно различить, что онъ происходитъ отъ разведеннаго огня; но Эдуардъ не могъ разобрать, былъ ли онъ зажженъ на островѣ, или на твердой землѣ. Видя отраженіе огни въ волнахъ, онъ думалъ, что видитъ горящій шаръ, который служитъ генію зла для проѣзда чрезъ моря, какъ говорится въ восточной сказкѣ; по сіянію его, часъ отчасу увеличивавшемуся съ приближеніемъ, герои нашъ узналъ наконецъ, что огонь разложенъ противъ высокой скалы: сторона ея, освѣщавшаяся этимъ свѣтлымъ очагомъ, составляла противоположность живописную, и можно сказать, величественную съ тѣми, кои на минуту освѣщались блѣднымъ свѣтомъ луны.

Барка подошла почти къ берегу, и Веверлей увидѣлъ, что два человѣка подбрасывали въ огонь сосновыя вѣтьви. Отраженіе свѣта давало имъ видъ обитателей ада; они были въ нѣсколькихъ шагахъ отъ входа въ пещеру, и нашъ путешественникъ не сомнѣвался, что огонь служилъ фаросомъ баркѣ; гребцы направили въ право, перестали грестъ, и барка плыла по ихъ направленію. Миновавъ площадку скалы и зацѣпившись за нѣсколько другихъ, она остановилась тамъ, гдѣ начинался наклонъ, служившій входомъ въ пещеру: туда входили пятью или шестью ступеньками, которыя по правильности казались дѣломъ рукъ человѣческихъ, хотя составились изъ оторванныхъ кусковъ скалы. Въ эту минуту костеръ полили водою, и онъ погасъ съ продолжительнымъ шипѣніемъ. Пять или шесть сильныхъ рукъ подняли Веверлея съ барки и перенесли ко входу въ пещеру. Онъ шелъ нѣсколько минутъ въ глубокой темнотѣ, слышалъ смутный шумъ многихъ голосовъ, выходившій, казалось, изъ подземелья, но сдѣлавъ маленькой обходъ, очутился передъ Дональдомъ Беанъ Леаномъ.

Внутренность пещеры, очень высокой въ этомъ мѣстѣ, была освѣщена сосновыми факелами, разливавшими сильно сверкающій свѣтъ, сопровождаемый густымъ дымомъ, коего запахъ, хотя и очень сильный, не имѣлъ ничего непріятнаго. Она освѣщалась еще болѣе большимъ огнемъ изъ земля наго угля, возлѣ коего сидѣло пять или шесть Горцевъ. Нѣсколько далѣе другіе спали, завернувшись въ плащи. Въ углубленіи скалы, которую начальникъ этаго притона называлъ своею кухнею, висѣло множество барановъ или овецъ и двѣ коровы, съ коихъ не давно сняли кожи. По одну сторону Дональда стоялъ Эванъ Дгю, заступавшій мѣсто оберъ-церемоніймейстера. Дональдъ подошелъ на нѣсколько шаговъ впередъ для принятія гостя. По его ремеслу, по дикимъ пустымъ скаламъ, въ коихъ онъ обиталъ, по воинственному виду всего его окружавшаго, Эдуардъ ожидалъ найти человѣка величины необыкновенной, угрюмаго, коего злодѣйскія, отвратительныя черты могли бы служить образцомъ Сальватору для изображенія одного изъ его разбойниковъ.

Дональдъ Беанъ Леанъ совсѣмъ не походилъ на сей портретъ. Онъ былъ тонокъ, сухощавъ и малъ ростомъ.. Рыжіе волоса его еще болѣе выказывали блѣдность лица, что дало ему прозваніе Беана (бѣлаго), Хотя въ чертахъ лица изображалась дѣятельность и проницательность, но его можно было почесть за самаго обыкновеннаго человѣка. Онъ долго служилъ во Франціи въ нижнихъ чинахъ, и чтобы принять нашего путешественника въ полномъ костюмѣ, скинулъ платье Горцевъ, но старый мундиръ и шляпа съ перьями совсѣмъ не давали ему повелительнаго вида. Онъ былъ такъ страненъ и смѣшонъ, особливо въ сравненіи съ. окружавшими, что Эдуардъ засмѣялся бы, если бы думалъ, что это неопасно. Онъ принятъ былъ съ Французскою учтивостію и Шотландскимъ гостепріимствомъ. Его имя, связи, политическія правила дяди были очень извѣстны новому хозяину, который надѣлалъ ему тысячу комплементовъ, на кои Веверлей отвѣчалъ незначущими словаки, какъ требовало благоразуміе.

Эдуардъ сѣлъ по далѣе отъ огня, чтобы не быть безпокоему чрезвычайнымъ шаромъ. Огромная женщина поднесла ему деревянную чашу съ супомъ изъ рубленой говядины, какъ и самому Дональду Беанъ Леану и Эвану. Послѣ этаго блюда, показавшагося превосходнымъ, благодаря утомительному путешествію, принесли множество пошлетъ жареныхъ на угляхъ, которыя съ такою скоростію исчезали передъ Дональдомъ и Эваномъ, что Эдуардъ едва вѣрилъ глазамъ своимъ. Онъ не могъ согласить ихъ прожорливость съ тѣмъ, что всегда слышалъ о трезвости и умѣренности Горцевъ, не зная, что эта трезвость была только наружная и принужденная, что Горцы умѣли поститься въ нуждѣ, вполнѣ вознаграждали себя при случаѣ. Для большаго блеска, виски былъ поданъ въ изобиліи; Горцы пили его чрезвычайно много и безъ всякой подмѣси. — Эдуардъ смѣшалъ немного съ водою, проглотилъ нѣсколько капель и не рѣшался потребовать еще. Хозяинъ его сожалѣлъ, что не можетъ попотчивать виномъ.

— Если бы я былъ предувѣдомленъ о вашемъ посѣщеніи за двадцать четыре часа, сказалъ онъ, то послалъ бы отыскивать за сорокъ миль въ окружности. Но что можетъ сдѣлать дворянинъ принимая другаго, какъ только угощать его самымъ лучшимъ изъ того, что найдется? Не надобно искать орѣховъ тамъ, гдѣ нѣтъ орѣшника. Дональдъ обратился потомъ къ Эвану Дгю и сожалѣлъ о смерти стараго отгадчика Донахи имъ Амрикъ, который, видя входящаго человѣка, тотчасъ говорилъ, другъ ли онъ, или шпіонъ.

— Сынъ его Малькольмъ развѣ не отгадчикъ? спросилъ Эванъ.

— О! онъ никогда не сравняется съ отцемъ: онъ сказалъ нимъ въ послѣдній разъ, что насъ посѣтитъ дворянинъ верьхомъ, а мы не видали никого, кромѣ старика Вега, слѣпаго арфиста, коего вела собака. Въ другой разъ сказалъ, что насъ позовутъ на свадьбу, а вмѣсто того позвали на похороны. Въ одну экспедицію увѣрилъ насъ, что мы возмемъ больше сотни рогатой скотины, а мы заполонили только стараго Бальи.

Разговоръ зашелъ наконецъ о политическихъ и военныхъ дѣлахъ той земли. Веверлей былъ удивленъ и даже смущенъ, видя, что Дональдъ совершенно зналъ силу гарнизонныхъ полковъ, стоящихъ къ сѣверу отъ Тая, зналъ даже число рекрутовъ, прибывшихъ съ Эдуардомъ, напомнилъ ему три или четыре обстоятельства, случившіяся при генеральномъ смотрѣ ихъ полка, и нашъ путешественникъ убѣдился, что хозяинъ его былъ очевидцемъ. Эванъ Дгю ушелъ спать, и Дональдъ выразительно спросилъ Эдуарда, не имѣетъ ли онъ сказать ему чего-нибудь особеннаго?

Веверлей, смущенный этимъ неожиданнымъ вопросомъ отвѣчалъ, что пришелъ только, любопытствуя видѣть такое необыкновенное жилище. Дональдъ посмотрѣлъ ему въ лицо и съ примѣтнымъ притворствомъ сказалъ: — Вы могли бы мнѣ открыться; я стою вашей довѣренности, какъ и Баронъ Брадвардинъ или Вичь Янъ Воръ Но я все таки вамъ радъ.

Веверлей задрожалъ, слыша таинственный разговоръ сего атамана разбойниковъ, и не имѣлъ твердости просить у него изъясненія. Въ одномъ углу пещеры была постлана ему постель изъ листьевъ; онъ закрылся старыми плащами и нѣсколько времени смотрѣлъ на жителей подземелья; видѣлъ, что по пяти или шести человѣкъ входили и выходили, сказавъ нѣсколько словъ начальнику, или поручику, замѣнявшему Дональда, если онъ спалъ.

Пришедшіе, казалось, возвращались изъ похода; они безъ чиновъ подходили къ припасамъ, кинжалами отрѣзывали говядину и тотчасъ, ее обжаривали. Питье не было въ ихъ собственномъ распоряженіи: его лилъ ихъ Дональдъ, или поручикъ, или Амазонка, о коей мы уже говорили. Порціи вина были бы слишкомъ велики для другихъ, но не для Горцевъ. Привычка жить на чистомъ воздухѣ и въ влажномъ климатѣ, дѣлала ихъ способными пить много крѣпкихъ напитковъ, не теряя разсудка и здоровья.

Мало по малу подвижныя группы исчезли изъ глазъ нашего героя, который наконецъ уснулъ. Проснувшись на другой день, онъ увидѣлъ, что солнце взошло уже надъ озеромъ, однакожъ лучи его производили самый слабый свѣтъ во внутренности Королевской пещеры, какъ съ гордостію называлъ ее Дональдъ.

Конецъ первой части.

---

1. Родъ коляски.
2. Писано въ 1805 году.
3. Англичане часто называютъ Цицерона Тюлли. (Tullius Cicero).
4. Божественное слово.
5. Пьютъ по стольку чашъ, сколько буквъ въ тостѣ.
6. Энископской секты.
7. Знаменитый воръ, герой одного изъ Фильдинговыхъ романовъ.
8. Погребальная пѣснь.
9. Шотландская одежда.