Альфред де Виньи
Ванда
править
1 (француз).
Скажите, кто Вам дал таинственный убор,
Рубиновый браслет, горящий алой кровью,
Алмазы в волосах; Ваш полон грусти взор,
Вы смотрите на них с тоскою и любовью;
Печать кольца — минувшему укор,
И черный жемчуг Ваш, исполненный значенья,
To символ траура, то символ искупленья?
2 (Ванда, русская княгиня).
Мой праздничный наряд, алмазами горя,
О прошлом говорит в своей красе бесценной,
Рубины — дней былых кровавая заря,
Мои реликвии, мой талисман священный,
Нить жемчуга и перстень, — дар царя,
Браслет, украшенный античною резьбой, —
Залог, оставленный моей сестрой-рабою.
3.
Княгиня некогда, — раба теперь она,
И имени ее никто не знает в мире,
He смеет знать: забыты имена
Изгнанников, томящихся в Сибири, —
И с мужем черный хлеб делить осуждена,
И стужу зимнюю, и тяжкие лишенья,,
И чашу горькую труда и униженья.
4.
В те памятные дни сказала нам сестра:
«Возьмите все! к чему мне роскошь эта,
Мой путь иной, — расстаться нам пора;
Он пред законом мертв, и я умру для света.
He для меня камней блестящая игра;
Последую за ним делить изгнанья ложе,
Вы знаете любовь, вы сделали бы то же.
5.
Он императором отторгнут от людей,
Его судом преступным признан властно,
Один Господь, Кто выше всех судей,
Монарха с подданным рассудит беспристрастно:
A я — жена, я понесу детей
Дорогой той, где в глубь равнин суровых
Отец моих детей, мой муж идет в оковах.
6.
Усталостью согбен, вперяет грустный взгляд
В пустыню; снег идет, и сковывает холод
Дыхание его, вливая в сердце яд
(Отчаянья; и лед дробит тяжелый молот
Того, кто помнит славных предков ряд,
Зовут : „Сергей“. Он должен откликаться!
Могу ли во дворце, в Москве я оставаться.
7.
Вам, сестры, мой убор; алмазы сердце жгут,
Когда ярмо рабов долижи носить славяне;
Лишь перстень и иглу с собою--честь и труд--
Беру; и прошлое скрывается в тумане;
Живой сойду во глубь сибирских руд.
В могилу ту, где мучаются люди,
Где вместо воздуха отравой дышат груди.
8.
Ему нужна я там; в пещере рудника
Я поддержи его, и сердце в нем забьется,
He задрожит в руке тяжелая кирка;
Когда же он умрет, пусть жизнь моя порвется,
Но будет до конца любимая рука
Делить с ним пополам кусок сухого хлеба,
Пока Господь нам не откроет небо!»
9.
Верна любимому, сестра на подвиг свой
(Ушла в далекий край, забытый и печальный;
(Растила сыновей, над пряжею льняной
Склоняясь, в надежде сшить свой саван погребальный
И двадцать лет прошло в работе той.
В стране, где ночь длинна и свет дневной короток,
Она считала день за днём, как зерна чёток.
10.
Три раза в год, скользя на личиках детей,
Луч солнечный дарил мгновенною отрадой,
И вновь скрывался в сумрак бледных дней;
— Ленивый пастырь так томит в ограде стадо…
Их научить читать хотелось страстно ей,
Чтоб не угас в незнанье род старинный;
Ведь был пред царем малютки те невинны!
11.
И этой милости решилась испросить,
(Когда в великий день любви и примиренья,
Он должен был пред войском проходить,
Исполнен кротости, дарующей прощенье.
Но десять лет прошло, и царь не мог простить,
«Кто будет добывать свой хлеб трудом упорным,
Тому ей нужно книг, раб должен быт покорным».
12.
Как острый нож, царя безжалостный ответ
Вонзился в сердце матери несчастной;
(Она надеялась, молилась столько лет,
И таял снег от слез ею молитвы страстной;
Но слезы высохли, — померк последний свет !
И в ужасе она следит застывшим взором,
Как гибнут соловья, душе живым укором .
13 (француз).
Вы кончили рассказ, но, полный тайных дум,
Я все внимаю вам; железною рукою
Мне сжало грудь; гнетет свободный ум
Сознанье власти, правящей судьбой.
Семья, сменившая столицы блеск и шум
На глубь сибирских руд, оставленная всеми,
С детьми… To наши дни иль Уголино время!
14.
О нет, неправы те, кто верит, что народ,
Один народ умел трудиться и бороться;
И в княжеских дворцах свободный дух живёт,
Под тонким кружевом геройством сердце бьется.
Чем ярче жизнь была, тем выше подвиг тот,
Священнее и чище жертвы чаша, —
Лишь в ней единой скрыта доблесть наша.
15.
Когда я слушал вас, во мне кипела кровь,
И возмущение я чувствовал в то время,
Вы, жены севера--прощенье и любовь,
He проклиная, вы свое несете бремя,
И подвиг древности творите вновь и вновь,
Когда подземный мрак изгнания Собина
В минувшие века делила Эпонина.
16.
Могучий царь, народ в величии своем,
Железные борцы, на страже дни и ночи;
Ваш поединок, начатый Петром,
Увидят ли свершенным наши очи!
Вверху монарх следит с недремлющим лицом,
Внизу ирод молчит, тая живые речи,
Как два титана, жаждущие встречи.
17.
……………………………
……………………………
……………………………
……………………………
……………………………
18.
Глухою полночью, час встречи роковой
Настал; сошлись борцы, свершилась воля рока,
Повержены мужья; и, долг исполнив свой,
Им жены вслед пошли без жалоб, без упрека,
Баюкая детей под барабанный бой,
В далекую Сибирь, отчизну льда и снега,
В берлогах медведей ища себе ночлега.
19.
Они — бесстрашные, царицы без венца,
И сами жалобы безмолвно презирая,
Вошли туда, где мукам нет конца,
Где нет надежд, как будто в двери рая,
С глубокой верою, что в небе, y Творца,
Есть книга вечности, н в ней, царям доступной,
Их жизнь записана рукою неподкупной.
20.
Кто сердце окружил ему кольцом тройным,
Кем на челе его начертан знак ужасный,
Знак императоров, смиривших гордый Рим .
Терзая плоть и дух, всегда равно бесстрастный,
Он хочет, может быть, несчастным крепостным,
Страдальцам, грезящим о брошенной отчизне,
В снегах и льдах устроить ад при жизни.
21.
Но если правда все, что говорили мне,
Что для детей отца нежней найдешь едва ли,
Что возле дочери сидел он в тишине,
И слезы радости в глазах его сияли,
Что жил одной мечтой — помочь своей жене,
Ее из стран, где часты дождь и вьюга,
Перенести туда, где блещет солнце юга;
22.
Что мог он целому народу возвратить
Былые вольности одним державным словом;
Что манием руки порвал бы рабства нить,
И бывший раб воскрес в сознанье новом,
Как путник тот, кто сразу мог купить
Мильоны птиц, и вновь, на утреннем восходе
Всех пленников отдать и солнцу и свободе;
23.
Тогда сказал бы он : «Прощенье, мир для вас,
Дарую милость я, нет больше преступленья,
Искуплен жертвой грех, и царский гнев угас, —
Как голос ангела, вещающий спасенье,
Он был бы слуху всех, рабов и вольных рас, —
Идите же ко мне с доверьем и любовью,
Очищенные вновь невинных агнцев кровью».
24.
Но он молчит всегда. И дней унылый ряд
Проходит медленно, бесцветно и угрюмо,
A хлопья снежные и день и ночь летят
И падают к ногам изгнанников без шума…
И, взглядом меряя оружие солдат,
Застыв в величии надменном и геройском,
Идет молчащий царь перед молчащим войском.
Десять лет спустя.
правитьПервое письмо Ванды (французу в Париж).
((Из Тобольска-- в Сибири, 21 октября 1855 г., день битвы на Альме).
Вы были правы. Царь молчит. Сестры уж нет.
Олени труп ее везли в снегах пустыни;
В безлюдьи колокол последний слал привет;
И, сыновья святой и героини,
Рабы без имени печально шли вослед.
(Но слышу пушек гром в Крыму далеком, веря:
To Божий суд над гордым сердцем [зверя]…
Второе письмо Ванды (французу).
(Тобольск. Сибирь. После взятия Малахова кургана).
И Севастополь пал, поверженный во прах
Орлом французским. Яростью объятый,
Скончался царь. В далеких небесах
Держала та, чья жизнь и муки святы,
Весы Всевышнего в бестрепетных руках.
Супруга дать могла прощенье из могилы,
Но мученица-мать простить нашла ли силы?
Примечание
правитьОдно из самых известных ее (Е. Волчанецкой) работ является перевод поэмы А. де Виньи «Ванда» («Голос минувшего», № 12, 1913), не обошедшийся без цензурных искажений. Так, полностью выпущена 17-ая строфа (в подлиннике крайне нелестная по отношению к русской императорской фамилии), в предпоследней строфе оборвано одно слово (вносим в квадратных скобках конъектуру, подсказанную предыдущей строкой и оригиналом).
Исходник здесь: http://www.vekperevoda.com/1855/volchanets.htm