Артур Конан Дойль
правитьВампир из Суссекса.
правитьИсточник текста: «СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ» Рига, 1927 №№ 262(21.11), № 263(22.11), № 264 (23.11)
Холмс внимательно читал письмо, полученное им последней почтой. Затем, с сухой усмешкой, которая у него заменяла смех, он протянул письмо мне.
— Мне кажется, это предел помеси средневековья и современности, реализма и дикой фантастичности, — сказал он. — Что вы скажете на это, Ватсон?
Я прочел следующее:
О вампирах.
править19 ноября.
"Сэр. Наш клиент, мистер Фергусон из фирмы Фергусон и Мурней, продавцы чая в Минсин Лене, запросил у нас сведения относительно вампиров. Так как наша фирма специально занимается лишь машинами и нам не приходится оперировать в этой области мы посоветовали мистеру Фергусону обратиться к вам и изложить вам это дело. Мы не забыли вашего блестящего успеха в деле Матильды Бриггс.
Примите уверение в совершенном почтении.
— Матильда Бриггс это не имя молодой девушки Ватсон, — сказал Холмс. — Это был пароход… Но дело сейчас не в том… Что вы знаете о вампирах? Право, мне кажется, что мы попали в сказку Гримма! Протяните руку, Ватсон, и посмотрите, что нам скажет об этом «В».
Я взял папку, о которой он говорил. Холмс положил ее на колени и стал перелистывать записи своих прежних дел, перемешанные с всевозможными информациями.
— Виктор Лин, лесничий… Любопытное было дело. Виттория, красавица из цирка… Вандербиль и Еггман. Вигор — чудо в Гаммере. А! добрый старый указатель… Но дальше, дальше. А, послушайте, Ватсон: вампиризм в Венгрии и еще вампиризм в Трансильвании.
Он быстро перелистал страницы, скоро разочарованно бросил папку.
— Это все чепуха, Ватсон! Форменная чепуха! Что нам до блуждающих мертвецов, которых удержать в их могилах можно только проткнув им сердца колом. Это — просто бредни…
— Но нет никакой необходимости, чтобы вампир обязательно был мертвецом — заметил я. — Живой человек может также обладать этой привычкой. Я читал, например, о старике, который высасывал кровь у молодых, с целью вновь обрести юность.
— Вы правы, Ватсон. Но разве можно придавать серьезное значение всем этим россказням? Боюсь, мы не можем принять мистера Фергусона всерьез. Впрочем, возможно, что это письмо — от него и что он бросит некоторый свет на волнующее его дело.
Он взялся за второе письмо, которое до сих пор лежало на столе нераспечатанным. Он начал читать его с улыбкой, которая однако постепенно уступала место выражению напряженного интереса и сосредоточенности. Окончив чтение, он погрузился в глубокую задумчивость. Усилием воли он вновь вернулся к действительности.
— Лемберлей… Где это, Ватсон?
— В Суссексе.
— Значит недалеко. А Чиземен?
— Я знаю эту местность, Холмс! Там множество старых домов, названных фамилиями их строителей, которые возвели их сотни лет тому назад.
— Совершенно верно… Это письмо, как я и думал, от Роберта Фергусона. Он желает познакомиться с нами.
И он протянул мне письмо.
Вас рекомендовала мне моя контора, но дело мое настолько необычно и деликатно, что о нем трудно даже передать. Оно касается моего друга, от имени которого я и выступаю. Этот джентльмен несколько лет тому назад женился на одной даме из Перу, дочери перуанского купца, с которым он познакомился в связи с импортом нитратов. Леди была очень красива, но тот факт что она является иностранкой и исповедует другую религию отчуждал супругов, так что в конце концов любовь мужа охладилась и он стал считать свой брак ошибкой. Он чувствовал в ее характере черты, которые он не мог ни принять, ни объяснить. Это было тем более печально, что она была доброй и хорошей женой.
Мы подходим к главному пункту, о котором я подробнее расскажу вам при свидании. Ведь я пишу это только для того, чтобы дать вам общую идею о положении дел и узнать интересует ли вас этот случай. Леди стала обнаруживать кое какие странности, сильно противоречащие обычному ее ясному и приятному настроению. Муж ее был женат на ней вторым браком. От первой жены у него был сын.
Мальчику сейчас 15 лет, это очень милый и привязчивый юноша, но, к сожалению, искалеченный из-за несчастной случайности в детстве. Дважды жена моего приятеля накинулась на бедняжку совершенно безо всякой причины. Раз она ударила его палкой с такой силой, что на руке его надолго остался след.
Но это было пустяком по сравнению с ее поведением по отношению к собственному ее ребенку — прелестному мальчику, которому нет еще года. Как-то около месяца тому назад нянька ненадолго отлучилась от ребенка. Громкий крик бэби заставил ее быстро вернуться к нему. Войдя в комнату, она увидела свою барыню, мать ребенка, которая склонилась над малышом и, по-видимому, кусала его шейку. На шейке была маленькая ранка, откуда в изобилии текла кровь. Нянька пришла в ужас и захотела немедленно же позвать отца ребенка, но леди уговорила ее не делать этого и дала ей пять фунтов за молчание. Никаких объяснений дано не было. На сей раз дело заглохло.
Однако, все это произвело сильное впечатление на няньку и с тех пор она стала внимательно присматриваться к своей хозяйке и с особенным рвением оберегать ребенка, которого она нежно любила. Но ей казалось, однако, что если она следила за матерью, то мать в свою очередь следила за нею; и что каждый раз, когда ей приходилось оставлять ребенка, мать старалась проникнуть к нему. Денно и нощно хранила нянька своего питомца — и денно и нощно молчаливая, бдительная мать, казалось, только выжидала, случая, точно волчица, готовая напасть на ягненка. Вам это все покажется, вероятно, неправдоподобным, но я должен просить вас отнестись ко всему этому серьезно, т. к. здесь дело идет о жизни ребенка и здоровье мужа.
Наконец, наступил печальный день, когда невозможно стало дольше скрывать все от мужа. Нервы няньки не выдержали, и она чистосердечно рассказала все отцу бэби. Ему все это показалось таким же диким, каким это, вероятно, сейчас кажется вам. Он знал, что леди всегда была любящей женой и за исключением ее нескольких выходок по отношению к пасынку, также и любящей матерью. С какой же стати она стала бы кусать и ранить собственного своего ребенка! Он сказал няньке, что она просто спала, что ее подозрения сумасбродны и что он не может допустить подобных жалоб на свою жену. В это время внезапно раздался жалобный крик. Хозяин и нянька вместе бросились в детскую.
Представьте себе их чувства, мистер Холмс, когда они увидели леди на коленях перед колыбелью и увидели кровь на шейке и на рубашечке ребенка. С криком ужаса муж повернул лицо жены к свету и увидел, что губы ее были в крови. Сомнений быть не могло! Она пила кровь бедного мальчика!..
Так обстоят дела. Сейчас она заперлась в своей комнате. Никаких обяснений не последовало. Муж ее на пороге безумия. И он и я очень мало что знаем о вампиризме. Мы считаем это дикой сказкой… Хотите вы повидаться со мной? Хотите вы помочь сломленному горем мужу? Если вы согласны, будьте добры дать мне знать по указанному адресу, и я буду у вас в 10 часов.
P. S. Я встречал вашего друга Ватсона за регби возле Ричмонда. Это, к сожалению, единственная личная рекомендация, которую я могу представить вам»,
— Я в самом деле припоминаю его, — сказал я.
Холмс задумчиво посмотрел на меня и поднял голову.
— Будьте добры, пошлите ему телеграмму: «С удовольствием займемся вашим делом».
— «Вашим» делом?
— Не надо, чтобы он думал, что у нас — убежище для слабоумных. Конечно все это произошло с ним самим. Пошлите ему телеграмму и посмотрим, что принесет нам завтрашнее утро.
На следующее утро ровно в десять часов Фергусон был у нас. Я помнил его сильным, здоровым спортсменом. Нет, конечно, ничего печальнее в жизни, чем встретить развалину былого атлета, которого вы знали в расцвете сил. Щеки его впали, волосы поредели, плечи согнулись. Боюсь, что я вызвал в нем такие же чувства.
— Ватсон, дружище, — сказал он, и голос его звучал глухо и низко. — Вы изменились порядком, дорогой! Вероятно, и я также? Но меня состарили только последние дни. Я вижу по вашей телеграмме, мистер Холмс, что мне не к чему прикидываться чьим-то посланцем.
— Проще говорить напрямик — сказал Холмс.
— Совершенно верно! Но подумайте, как тяжело говорить все это о женщине, которую вы должны хранить и беречь. Что мне делать? Как мне обратиться в полицию с подобным рассказом? Это безумие, мистер Холмс! Это передается по наследству? Случалось вам встретить нечто подобное в вашей практике? Ради Бога, дайте, мне какой-нибудь совет — я совершенно подавлен.
— Это вполне естественно, мистер Фергусон. А сейчас садитесь вот сюда, соберитесь с мыслями и дайте мне несколько ясных ответов. Я уверен, мы найдем какое-нибудь решение. Прежде всего, какие меры вы приняли? Находится ли ваша жена по-прежнему вблизи детей?
— Между нами произошла ужасная сцена. Она — исключительно любящая женщина, мистер Холмс. Если когда-нибудь жена любила мужа всем сердцем и всею душою, то это она. Она была поражена в самое сердце тем, что я раскрыл ее ужасную, ее чудовищную тайну. Она даже не хотела говорить. Она ничего не отвечала на все мои упреки и смотрела на меня диким, отчаянным взглядом. Затем она бросилась в свою комнату и заперлась там. С этих пор она отказывается видеть меня. С ней — прислуга, которая служила у нее еще до ее замужества. Прислугу зовут Долорес. Это скорее подруга, чем горничная. Она приносит ей пищу.
— Следовательно, ребенку не грозит непосредственной опасности?
— Миссис Мэзон, нянька, заявила, что не оставит его ни днем, ни ночью. Ей безусловно можно доверять. Я больше боюсь за бедного маленького Джека — как я писал вам, она уже дважды бросалась на него.
— Но ни разу его не укусила?
— Нет. Она била его… И это тем более ужасно, что Джек — бедный кроткий, маленький калека.
Черты лица Фергусона смягчились, когда он заговорил о своем мальчике.
— Казалось бы, что его несчастие может растрогать любое сердце. Падение в детстве — и переломленный спинной хребет. Но это — золотое, любящее сердечко!
Холмс взял вчерашнее письмо Фергусона и вновь перечел его.
— Кто еще живет в вашем доме, мистер Фергусон?
— Две прислуги, которые служат у нас недавно. Еще сторож Михаил. А потом: моя жена, я сам, мой мальчик Джек, бэби, Долорес и миссис Мэзон.
— Мне кажется, вы не особенно хорошо знали вашу жену до свадьбы!
— Я был знаком с ней всего несколько недель.
— Сколько времени при ней Долорес?
— Много лет!
— В таком случае она, вероятно, лучше вас знает характер вашей супруги.
— Да, вероятно!
Холмс сделал какую-то пометку.
— Мне сдается, — сказал он, — я буду полезнее в Лемберлей чем здесь. Это, конечно, дело, которое необходимо расследовать лично. Если леди не выходит из своей комнаты, наше присутствие не обеспокоит ее. Впрочем, мы остановимся в гостинице.
Фергусон облегченно вздохнул.
— Так я и надеялся, мистер Холмс. Поезд отправляется в два часа. Если бы вы могли воспользоваться им?..
— Конечно, мы приедем. Сейчас у нас спокойное время. Я могу посвятить вашему делу всю свою энергию. Ватсон, конечно, поедет с нами. Но я хотел бы быть совершенно точно осведомлен относительно некоторых деталей еще до своего прибытия. Как я понял, несчастная леди, по-видимому, бросалась на обоих детей — на своего собственного бэби и на вашего сына?
— Да,
— Но она вела себя при этом различно, не так ли? Она побила вашего сына?
— Один раз палкой, другой раз — просто так.
— Она не объяснила, за что она бьет его?
— Нет, она лишь повторяла, что ненавидит его.
— Что же, это у мачех случается. Так сказать, посмертная ревность. Леди ревнива по своей природе?
— О да! Она очень ревнива — всей силой своей горячей южной любви.
— Но мальчик… Ему, кажется пятнадцать лет? Вероятно, он умственно очень развит, хотя тело его и искалечено. Как он объясняет ее выходки?
— Никак. Он говорит, что не давал ей никакого повода.
— А раньше они были друзьями?
— Нет. Они никогда не любили друг друга.
— Вы говорите, он очень привязан к вам?
— Нет на свете другого такого же преданного сына. Моя жизнь — его жизнь…
Холмс снова отметил что-то в своей записной книжке. Некоторое время он задумчиво молчал.
— Несомненно вы до второй вашей женитьбы были большими товарищами с вашим сыном. Вы были очень близки, не так ли?
— Очень!
— И привязчивый мальчик, вероятно, горячо чтил память своей матери?
— Очень горячо!
— Очень, очень интересный характер. А вот еще один интересующий меня пункт: странные выходки леди по отношению к своему бэби и к вашему сыну происходили одновременно?
— В первом случае да. Ею точно овладело бешенство, и она сорвала свою ярость на обоих. А во втором случае, пострадал один лишь Джек. Миссис Мэзон не жаловалась ни на что.
— Это, конечно, осложняет дело…
— Я не совсем понимаю вас мистер Холмс!
— Возможно. Просто создаешь предварительную теорию и ждешь, пока время даст в руки новые факты. Это дурная привычка, мистер Фергусон, но человеческая природа слаба. Боюсь, ваш друг сообщил вам преувеличенные представления о моих научных методах. Пока скажу вам лишь, что ваше дело не кажется мне неразрешимым и что вы можете ждать нас завтра у себя.
Был серый туманный ноябрьский вечер когда мы, оставив свои вещи в городке, приближались к уединенной ферме, где жил Фергусон.
Сам хозяин поджидал нас в большой центральной комнате. В старинном камине пылал огонь… По стенам висело старинное оружие.
Внезапно Холмс обернулся.
— Ого, — сказал он, — что это такое?
В корзине в углу лежала собака. Она медленно подошла к своему хозяину. Она переступала с трудом. Задние лапы ее двигались неправильно, и хвост ее был опущен вниз. Она лизнула руку мистера Фергусона.
— Что это такое, мистер Фергусон?
— Собака!
— Что с ней?
— Это загадка и для ветеринара. Нечто вроде паралича… Какой-то странный менингит, сказал ветеринар.
Темные глаза собаки остановились на нас. Она несомненно понимала, что разговор идет о ней.
— И это случилось внезапно?
— В одну ночь!
— Давно уже?
— Да, месяца четыре тому назад.
— Очень интересно. Очень примечательно…
— Что вы видите в этом, мистер Холмс?
— Подтверждение своих мыслей!
— Помилуй Бог, о чем же вы думали, мистер Холмс? Быть может, все это для вас — лишь занятная задача. Но для меня это — вопрос жизни и смерти. Моя жена — преступница, мое дитя — в постоянной опасности… Не играйте мною, мистер Холмс! Все это слишком серьезно.
Он весь дрожал. Холмс дружески взял его под руку.
— Боюсь, вам будет очень тяжело, как бы ни разрешилась загадка, — сказал он. — Я хотел бы пощадить вас, насколько это в моих силах. Сейчас я ничего больше сказать не могу, но надеюсь, что кончу это дело, прежде чем оставлю ваш дом.
— Дай Бог, мистер Холмс!.. Извините меня, господа. Я пройду наверх в комнаты жены и посмотрю, нет ли там каких нибудь перемен.
Прошло несколько минут.
Когда наш хозяин вернулся, по темному лицу его нетрудно было угадать, что все обстояло по-прежнему. С ним пришла высокая худенькая смуглая девушка.
— Чай готов, Долорес? — сказал Фергусон. — Последите, чтобы ваша хозяйка ни в чем не нуждалась.
— Она очень больна, — заплакала Долорес, глядя на Фергусона негодующими глазами. — Она не хочет есть. Она очень больна… Нужен доктор. Я боюсь оставаться с нею без доктора.
Фергусон взглянул на меня вопросительно.
— Я был бы очень рад оказаться полезным…
— Пожелает леди принять доктора Ват- сона?
— Я и не спрошу ее! Ей нужен доктор… Пойдемте со мной!
— Я иду!
Я последовал за девушкой, которая взволнованно вела меня по каким-то извилистым коридорам. Мы подошли к массивной обитой железом двери. Взглянув на нее, я подумал, что Фергусону нелегко было бы проникнуть в комнаты своей жены силой. Девушка вынула из кармана ключ, и тяжелая дубовая рама заскрипела на петлях. Я вошел — и она быстро заперла за мною двери.
Несомненно, лежащую на постели женщину била сильная лихорадка. Она, казалось, была в полубессознательном состоянии, но когда я вошел, она подняла ко мне свои прекрасные, но измученные глаза. Увидев незнакомца, она очевидно, успокоилась и опустилась на подушки.
Я подошел к ней, сказал несколько ободрительных слов. Она не двигалась, пока я щупал ее пульс и мерил температуру. У меня создалось впечатление, что болезнь ее была вызвана сильнейшим нервным потрясением.
— Она лежит так уже день, два дня. Я боюсь, что она умрет! — сказала горничная.
Женщина повернула ко мне свое пылающее красивое лицо. — Где мой муж?
— Он внизу и хотел бы видеть вас.
— Я не хочу его видеть! Я не хочу…
Казалось, она начинает бредить.
— Злой дух! О, что мне делать с этим дьяволом!
— Не могу ли я чем-нибудь помочь вам?
— Нет! Никто не может мне помочь! Все кончено… Все погибло… Что бы я ни делала, все погибло…
У этой женщины была странная фантазия. Я никак не мог представить себе милого Боба Фергусона дьяволом.
— Ваш муж горячо любит вас, — сказал я! Он глубоко скорбит о случившемся.
Она снова остановила на мне свои глаза.
— Он любит меня! Да!.. Но разве я не люблю его? Я приношу себя в жертву, чтобы не разбить его сердце. Вот как я его люблю. А он мог подумать, мог сказать обо мне такое…
— Он глубоко несчастен. Но он не может понять!
— Он не может понять? Но он должен был поверить!
— Не хотите ли повидаться с ним? — снова спросил я.
— Нет, нет. Я не могу забыть его ужасных слов! И его взгляда. Я не хочу видеть его. А теперь идите… Вы ничего не можете для меня сделать. Скажите ему только одно: я хочу видеть своего ребенка! Я имею право на это. Это — единственное, что я имею сказать ему.
Она повернула голову к стене и замолчала.
Я вернулся вниз, в комнату, где у камина сидели Холмс и Фергусон. Фергусон угрюмо слушал мой рассказ о визите к его жене.
— Как могу я послать ей ребенка? — сказал он. — Откуда я могу знать, не овладеет ли ею вновь этот странный импульс? — Как я могу забыть, что видел его кровь на ее губах?
Он вздрогнул.
— Ребенок в сохранности у миссис Мэзон. И он должен остаться там.
Изящная горничная подала нам чай. Когда она разносила его, дверь снова открылась и в комнату вошел мальчик с бледным лицом, светлыми волосами и яркими синими глазами, которые вспыхивали волнением и радостью, когда останавливались на лице отца. Он подбежал к нему и обнял его с порывом любящей женщины.
— О, папочка, — вскричал он. — Я не знал, что ты уже здесь. Я бы поехал встречать тебя. Я так рад тебя видеть!…
Фергусон мягко освободился из его объятий которые, по-видимому, немного смутили его.
— Я вернулся рано, дорогой мой, — сказал он, ласково гладя светлую голову сына, — потому что друзья мои — мистер Холмс и доктор Ватсон любезно согласились приехать сюда и провести с нами вечер.
— Это тот самый мистер Холмс, сыщик?
— Да!
Мальчик очень внимательно и, как мне показалось, недружелюбно взглянул на нас.
— А второй ваш сын? — спросил Холмс, — нельзя ли нам ознакомиться и с бэби?
— Попроси миссис Мэзон принести сюда бэби, — сказал Фергусон.
Мальчик ушел.
Вскоре он вернулся. За ним шла высокая худощавая женщина с прелестным ребенком на руках. Фергусон взял темноглазого золотоволосого мальчика и нежно поцеловал его.
— Не понимаю, как кто-нибудь может пожелать сделать ему больно, — пробормотал он, — взглянув на маленький красный след на шейке ребенка.
Я случайно посмотрел на Холмса и увидел на лице его чрезвычайное напряжение. Его лицо, казалось, было вырезано из слоновой кости, а глаза только что устремленные на отца и сына с любопытством разглядывали что-то на другой стороне комнаты. Следя за его взглядом, я мог лишь установить, что он смотрит сквозь окно на печальный мокрый сад. Правда, ставни наполовину прикрывали окно и затеняли вид, но все же не было сомнения, что именно окно приковало к себе все внимание моего друга. Затем он улыбнулся и перевел глаза на ребенка. На его нежной шейке алело красное пятнышко. Не говоря ни слова, Холмс внимательно осмотрел его. Он взял ручонку мальчика.
— Добрый вечер, маленький мужчина! Ты странно вступил в жизнь. Я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз, няня.
Он отвел миссис Мэзон в сторону и о чем-то серьезно заговорил с нею. Я расслышал только его последние слова:
— Я надеюсь, вам уже недолго придется опасаться!
Нянька, по-видимому, молчаливая и сдержанная женщина вышла вместе со своим питомцем.
— Что это за женщина? — спросил Холмс.
— Она не слишком приветлива, как вы видите, но это золотое сердце. Она обожает ребенка…
— Нравится она вам, Джеки?
Холмс внезапно обернулся к мальчику, выразительное лицо которого потемнело, он покачал головой.
— Джеки очень строг, — улыбнулся Фергусон, обнимая сына, — К счастью, я принадлежу к числу его симпатий.
Мальчик прижался к отцу.
— Иди, маленький Джеки, — сказал Фергусон.
Он любящими глазами следил за сыном, пока тот не скрылся за дверью.
— Сейчас я чувствую, мистер Холмс, — сказал он, — что напрасно побеспокоил вас! Что можете вы сделать во всем этом? С вашей точки зрения это вероятно исключительно сложное и тонкое дело.
— Безусловно, — сказал мой друг.
— Но сложность никогда не отпугивала меня. Фактически я разрешил дело прежде чем мы оставили мою квартиру. Мне оставалось лишь наблюдениями подкрепить свои заключения.
Фергусон провел рукою по лбу.
— Ради Бога, мистер Холмс, — сказал он хрипло, — если вы видите правду во всем этом ужасе — почему же вы молчите. Что мне делать?!
— Разумеется мне следует объясниться. Но не хотите ли вы позволить мне действовать по-своему? Скажите, Ватсон, леди Фергусон в состоянии принять нас?
— Она больна, но находится в сознании.
— Хорошо. Мы можем выяснить это все лишь в ее присутствии. Пойдемте к ней.
— Но она не хочет меня видеть! — воскликнул Фергусон.
— Нет она хочет! — уверенно возразил Холмс.
Он написал несколько строк на листке бумаги.
— Ватсон, вы уже были там. Не хотите ли передать леди эту записку?
Я снова поднялся наверх и вручил записку Долорес, которая опасливо приоткрыла дверь.
Я услышал в комнате крик, крик радости и изумления. Долорес выглянула.
— Она согласна. Пусть они придут, — сказала она.
Я позвал Фергусона и Холмса. Когда мы вошли Фергусон сделал шаг по направлению к жене, но она, приподнявшись на постели, вытянула руки, точно отталкивая его. Он опустился в кресло. Холмс сел рядом с ним, леди смотрела на него широко раскрытыми изумленными глазами.
— Мне кажется, мы можем обойтись без Долорес, — сказал Холмс. — О, конечно, если вы предпочитаете, чтобы она осталась, — я не вижу никаких препятствий к этому… Итак, мистер Фергусон, я человек деловой, и мои методы — коротки и прямы. Быстрая операция наименее болезненна! Позвольте мне начать с приятного. Ваша жена — достойнейшая женщина!
Фергусон вскочил с радостным криком.
— Докажите это мистер Холмс. — и я ваш должник на всю жизнь.
— Хорошо! Но делая это, я все же нанесу вам глубокую рану…
— Я ничего не боюсь! По сравнению с этим — все пустяки.
— В таком случае, я изложу вам ход моих мыслей на Бэкер-Стрит. Мысль о вампире казалась мне абсурдной. Таких вещей не случается в криминальной практике Англии. И все же ваше наблюдение было совершенно точным. Вы видели, как она приподнялась от колыбели, и на губах ее была кровь.
— Да.
— Но разве вам не случалось слышать, что кровоточащую ранку сосут по другой причине… вовсе не с целью выпить кровь. Не слыхали вы разве об английской королеве, которая высосала такую рану с целью вытянуть из нее яд?
— Яд?
— Южно-американский дом… Мой инстинкт почувствовал существование отравленного оружия среди вашей коллекции еще раньше, чем мой глаз увидел его. Конечно, яд мог быть и иного происхождения, но именно так случилось на этот раз. Когда я увидел пустой флакончик за маленьким луком для птиц я не удивился. Если уколоть ребенка такой стрелой, смоченной в кураре или в другом каком-нибудь дьявольском яде, — он несомненно умрет, если только ранка не будет высосана.
А собака? Совершенно естественно, желая применить яд, сперва надо испытать его действие на собаке.
Я не предусматривал этого, но это очень укрепило мои подозрения.
Вы понимаете? Ваша жена боялась и следила… И действительно, она поймала момент и спасла жизнь своему ребенку. Но она не решилась сказать вам правду, т. к. знала, как вы любите сына и не хотела разбить ваше сердце.
— Джеки!
— Я наблюдал за ним, когда, вы ласкали малыша. Его лицо ясно отражалось в стекле окна. Я увидел ревность, такую жестокую ревность, какую мне редко приходилось видеть на человеческом лице.
— Мой Джеки!
— Вы должны понять его, мистер Фергусон. Это тем более печально, что это является извращенной любовью, безумной любовью к вам и быть может к покойной матери. Вся душа Джеки заполнена ненавистью к этому прелестному ребенку, чья красота и здоровье составляют такой разительный контраст с собственной его слабостью.
— Боже мой! Но это невероятно…
— Сказал я правду, мадам?
Леди рыдала, зарывшись головой в подушки. Теперь она обернулась к мужу.
— Как могла я сказать вам все это, Боб? Я чувствовала, каким ударом это будет для вас. Я предпочла молчать и ждать, предпочла, чтобы вы узнали это как-нибудь помимо меня. Когда этот джентльмен, который, по-видимому, является могучим волшебником, написал, что он знает все, я обрадовалась…
— Мне кажется, год путешествия на корабле окажет прекрасное действие на Джеки, — сказал Холмс, подымаясь со стула. — Один пункт выяснен, мадам. Мы отлично понимаем, что заставило вас поднять руку на Джеки. Материнское терпение тоже имеет границы. Но как решились вы оставить ребенка, в эти последние два дня?
— Я рассказала миссис Мэзон! Она знает.
— Совершенно верно. Так я и думал. Мне кажется, нам время, идти, — шепнул Холмс.
И мы тихо вышли из комнаты.
Фергусон стоял у постели почти задыхаясь.
— Предоставим остальное им самим.
У меня сохранилась только одна еще заметка об этом деле. Это — письмо, которое Холмс написал в контору, поручившую его вниманию своего странного клиента. Вот оно:
Бэкер Стрит, ноября 21-го.
О вампирах.
правитьВ ответ на Ваше письмо от 19-го с. м. сообщаю Вам, что я занялся делом Вашего клиента мистера Фергусона из Фергусона и что оно было приведено к удовлетворительному разрешению. Благодарю Вас за рекомендацию.
С совершенным почтением