Вайандоте, или Хижина на холме (Купер)

Вайандоте, или Хижина на холме
автор Джеймс Фенимор Купер, пер. А. Михайлова

Оригинал: англ. Wyandotte, or The Hutted Knoll. A Tale, опубл.: 1843. — Источник: az.lib.ru

Ф. Купер

Вайандоте, или Хижина на холме

Роман

Купер Ф. Пионеры, или У истоков Сосквеганны: Роман / Пер. с англ. Н. Могучего; Вайандоте, или Хижина на холме: Роман / Пер. с англ. А. Михайлова.

M., «ТЕРРА»; Литература, 1999. (Золотая библиотека приключений).

ГЛАВА I

Давно уже утвердилось и прочно держится странное заблуждение относительно пейзажей Америки: им всегда приписывают особенную грандиозность, чего на самом деле нет. Ни озера, ни реки, ни степи ее не поражают путешественника тем диким величием, которого обыкновенно ждут от них европейцы. Разве только одни нескончаемые леса Америки да ее глухие, непроходимые дебри оправдывали эту незаслуженную славу.

В сравнении с величественными Альпами Европы или с нежными очертаниями ландшафтов Средиземного побережья Америка может показаться страной однообразной и неприветливой, разумеется, за исключением тех немногих уютных и поистине очаровательных уголков, на которых, точно по какому-то капризу, природа Нового Света изощрила свое искусство, не жалея для них своих щедрых даров.

Один из таких счастливых уголков находился между Могауком и Гудзоном, к югу же он простирался далеко за границы Пенсильвании. Поверхность его занимала десять тысяч квадратных миль и на нем насчитывалось в то время по меньшей мере десять графств, с полумиллионным сельским населением и несколькими довольно многолюдными прибрежными городами.

До американской революции, в 1775 году, вся эта гористая страна, где позднее образовались графства Шогари, Отсего, Ченанго, Брум, Делавар и прочие, была совершенно пустынна, хотя губернаторы колоний еще за двадцать лет до этого начали раздавать здесь земли в качестве «пожалований от правительства».

Один подобный официальный «акт на право владения» явился завязкой настоящего рассказа. Он помечен 1766 г., а согласие индейцев на уступку своей земли имеет дату еще на два года более давнюю. Акт этот мог служить образчиком всех вообще актов этого рода.

Первоначально раздача земли производилась с обязательством некоторой платы в королевский доход. Правом на приобретение крупных, никем не занятых участков в плодородной и богатой стране воспользовались прежде всего, конечно, офицеры колоний, пользовавшиеся весьма большими льготами.

С индейцами же, исконными хозяевами этих земель, не церемонились так же и тогда, как не церемонятся и в наши дни. В акте, о котором мы говорим, указывалось, что туземцы уступили свои права за несколько ружей, одеял, котлов и ожерелий, между тем как территория, ими отданная, заключала в себе более ста тысяч акров земли.

По мере того, как ценность земли возрастала, правительство английских колоний становилось менее щедрым в раздаче земель. Размеры участков были ограничены тысячью акров на каждого землевладельца. Однако у землевладельцев всегда оказывались под рукой средства сделать закон лишь мертвой буквой.

Патент на владение, о котором мы говорим, указывает, что сто тысяч акров распределены поровну между сотней отдельных концессионеров. Но к нему присоединены три написанные на пергаменте акта, и каждый из них подписан тридцатью тремя лицами, отказывающимися от своих прав на владение в пользу сотого, имя которого было поставлено в заголовке патента. Дата же этих отречений указывает, что они были составлены всего через два дня после выдачи патента.

Такова в большинстве случаев была история крупных землевладений в той области, где начинается наш рассказ.

Впрочем, из общего правила делались открыто некоторые исключения, причем немало было всякого рода темных комбинаций, производившихся по распоряжению самого правительства, раз только дело шло о вознаграждении старых офицеров или о пожалованиях за какие-нибудь заслуги. Впрочем, «пожалования» эти, обыкновенно, не бывали особенно щедры. Исключение представляли те из них, которые давались высшим чинам колониальной армии. Три или четыре тысячи акров в таком случае должны были удовлетворить аппетиты и этих «заслуженных» шотландцев и англичан, привыкших на родине к поместьям, несравненно более скромным по размерам.

Колониальные офицеры того времени, несшие службу на окраинах населенных областей, были люди, вполне освоившиеся с неудобствами жизни по лесным трущобам, привычные ко всякого рода лишениям и опасностям.

Эти новые собственники земли перенесли обычаи своего первоначального отечества и на девственную почву Америки. Странно звучали названия «вилла» и «замок» среди пустынной страны, где не было никакого жилья, и то, что носило эти названия, являлось, обыкновенно, лишь грубым, кое-как сколоченным срубом из бревен, нередко даже не очищенных от коры. Страна, до тех пор совершенно необитаемая, стала понемногу заселяться, хотя одинокие фермы разбросаны были еще на значительном расстоянии друг от друга.

Ко времени открытого разрыва между колониями и метрополией^[1] здесь появилось не только много отдельных хозяйств, но возникли и целые села, как напр., Черри-Валей и Вайоминг, сыгравшие впоследствии некоторую роль в истории Соединенных Штатов.

На одной из таких ферм, в самом глухом уголке области, основался старый ветеран колониальной армии капитан Вилугби. Он женился на американской уроженке и имел сына и дочь. Затем семья его увеличилась еще одной приемной дочерью. Дела его пошли хуже, и старый капитан решил продать свой чин и выхлопотать у правительства участок незанятой земли.

Человек дальновидный, капитан Вилугби добивался своей цели с умом, осторожностью и решительностью. Во время пограничной службы на сторожевых постах или попросту «на линиях», как тогда говорили, он познакомился с одним индейцем из племени тускароров, известным под прозвищем Соси-Ник^[2]. Этот человек, порвавший связь со своим народом, сумел заслужить доверие белых, выучился их языку и завоевал себе расположение нескольких гарнизонных командиров, в том числе и капитана. За ним-то и послал Вилугби, прежде чем приступить к выполнению задуманного плана.

— Ник, — сказал капитан, проводя рукой по лбу, что он делал всегда в минуты раздумья, — я имею в виду одно важное дело, в котором ты можешь быть мне полезен.

Тускарора поднял на капитана свои черные глаза, несколько секунд молча, пристально глядел на него и потом, указав пальцем на свою голову, ответил с улыбкой собственного достоинства:

— Ник понимает. Надо достать волосы французов оттуда, из Канады. Ник это сделает. Сколько даете?

— Нет, негодяй! Ничего подобного мне не надо. Мы теперь в мире с французами (этот разговор происходил в 1764 году), и ты знаешь, что я никогда не покупал скальпов даже во время войны.

— Что же вам надо? — спросил удивленный Ник.

— Я хочу земли, хорошей земли, хотя немного, но хорошей. Я получу скоро патент…

— А! — прервал Ник. — Я знаю. Это бумага, чтобы отнять у индейцев их охотничьи земли.

— Я не хочу их отнимать, я намерен заплатить краснокожим.

— Тогда купите землю Ника! Она лучше всякой другой.

— Твою землю, бездельник!.. Да ведь у тебя ее нет!.. Ты порвал связь со своими племенами и не имеешь права продавать никакой земли.

— Зачем же тогда вы обращались за помощью к Нику?

— Зачем? Потому что тебе хорошо все здесь известно. Вот почему.

— Купите то, что знает Ник.

— Этого именно я и хочу. Я заплачу тебе хорошо, Ник, если ты завтра отправишься к истоку Сосквеганны и Делавэра, где не бывает лихорадок. Постарайся там отыскать для меня три или четыре тысячи акров хорошей земли, и я подам просьбу о патенте. Что ты скажешь об этом, Ник, согласен ли ты туда отправиться?

— В этом нет никакой нужды. Ник продаст капитану землю здесь, в крепости.

— Бездельник! Я думаю, ты меня знаешь достаточно, чтобы не балагурить, когда я говорю серьезно.

— Ник говорит также серьезно.

Капитан Вилугби хорошо знал тускарору, и теперь, наблюдая выражение лица индейца, должен был убедиться, что тот не шутит.

— Где же земля, которой ты владеешь? Где она расположена? На что похожа, велика ли и каким образом ты стал ее владельцем?

— Повторите ваши вопросы, — сказал Ник, беря четыре прутика.

Капитан повторил, и для каждого вопроса тускарора откладывал по прутику.

— Где она? — отвечал он, поднимая первый прутик. — Там, где он сказал: в одном переходе от Сосквеганны.

— Хорошо, продолжай!

— На что она похожа? На землю, конечно! Не на воду же! Есть там и вода, есть деревья, сахарный тростник…

— Продолжай!

— Величина? — продолжал Ник, поднимая следующий прутик. — Столько, сколько вы пожелаете купить: захотите вы ее немного — будете иметь немного; захотите много — будете иметь много; не захотите ничего — не будет ничего; вы будете иметь столько, сколько захотите.

— Дальше!

— Слушаю! Каким образом я стал владельцем? А каким образом бледнолицые захватывают Америку? Они ее открыли, да? Прекрасно! Ник тоже открыл свою землю.

— Что за чепуху ты несешь, Ник?

— Совсем не чепуху. Я говорю о земле, о хорошей земле. Я ее открыл; я знаю, где она: я там доставал бобров, вот уже три… два года. На все то, что говорит Ник, можете положиться, как на честное слово, даже еще больше.

— Может быть, это было старое жилище бобров, теперь уже разрушенное? — спросил заинтересованный капитан. Он долго жил среди лесов и знал цену подобному открытию.

— Нет, не разрушенное, оно еще держится хорошо. Ник был там в прошлом году.

— Тогда о чем же и говорить? Ведь бобры стоят дороже тех денег, которые ты мог бы получить за землю?

— Я их почти всех уже переловил вот уже четыре, два года тому назад. Остальные убежали. Бобр не долго живет там, где его откроет индеец и расставит западни. Бобр хитрее бледнолицего. Он хитер, как медведь!

— Я начинаю понимать, Ник. Как же велик этот пруд с бобрами?

— Он не так велик, как озеро Онтарио. Он меньше. Но это не беда, он достаточно велик для фермы.

— Будет ли в нем сто или двести акров? Столько ли земли, сколько в нашей просеке, или нет?

— В два, в шесть, четыре раза больше. Я там добыл в один год сорок шкурок!

— А земля вокруг, что она: гориста или плоска? Будет ли она пригодна для посевов хлеба?

— Все сахарный тростник. Чего вам лучше? Если хотите хлеба — засевайте его. Захотите сахарного тростника — берите и его.

Капитан Вилугби был поражен этим описанием и, наконец, добившись от Ника всех нужных сведений, окончил с ним торг.

Приглашенный землемер-инспектор отправился на участок вместе с тускаророй. Осмотр доказал, что Ник не преувеличил. Глубокий пруд занимал до четырехсот акров. Вокруг простиралась долина приблизительно в три тысячи акров, покрытая буковым и кленовым лесом. Прилегающие к ней холмы были удобны для пахоты и обещали стать со временем плодородными. Ловко и быстро инспектор набросал план этого участка земли с его прудом, холмами, долинами, которые в общей сложности составляли площадь в шесть тысяч акров прекрасной почвы.

После этого землемер собрал начальников соседнего племени, предложил им рому, табаку, одежд, украшений и пороху, на что в обмен от двенадцати индейцев получил кусочек оленьей кожи с приложенным к ней клеймом. Тотчас же инспектор поспешил назад к капитану с картой, планом и документом, в силу которого индейцы отказывались от своих прав на эту землю. Получив свое вознаграждение, неутомимый землемер-инспектор немедленно двинулся дальше вглубь дикой пустыни подобным же образом устраивать на место новых, всегда нуждающихся в его услугах поселенцев. Ник также не остался без награды и казался очень довольным сделкой, заявив:

— Я продал бобров, которые все уже ушли.

После этого новое поместье Вилугби появилось уже на всех картах колонии.

Весной Вилугби оставил жену и детей у своих друзей в Альбани, а сам отправился в «свое имение», взяв с собою восемь дровосеков, плотника, каменщика и мельника. Их сопровождал Ник.

С капитаном пошел также и сержант Джойс, служивший прежде вместе с ним в крепости.

Большую часть дороги сделали по воде. Достигнув истоков Канедераги, которую они приняли за Отсего, капитан и его спутники нарубили деревьев, выдолбили челны, и быки, следовавшие вдоль берега, на веревках пробуксировали их до реки Сосквеганны, по которой пионеры спустились до Унадила, проплыли затем вниз по этой реке и наконец добрались до небольшого притока ее, пересекавшего землю капитана.

Был уже конец апреля. В лесу лежал еще снег, но почки начали уже наливаться.

Первой заботой новоприбывших было построить хижины. Посредине пруда возвышался скалистый остров площадью в пять или шесть акров. Несколько елей, пощаженных бобрами, скрашивали его неприветливый вид. По берегу же самого пруда остались только подгрызенные и повалившиеся в воду гниющие деревья. Это указывало, что пруд давно уже был запружен бобровыми плотинами и что эти ценные животные обитали здесь несколько столетий подряд.

Вилугби распорядился перенести все припасы на островок и решил построить на нем хижину вопреки советам дровосеков, которые предпочитали поселиться на берегу. Но капитан, обсудив дело с сержантом, остался при своем мнении, считая остров безопасным от индейцев и от диких животных. Впрочем, решено было на берегу поставить другую хижину для тех, кому не нравилось жить на острове.

Капитан решил осушить пруд, засеять по дну его хлеб и устроить ферму. Это оказалось нетрудным. В одном месте скалы суживались и оставляли между собой узкий проход. Перед этим проходом течение воды было еле заметно; здесь-то бобры и построили свои крепкие плотины. За ними лежал довольно глубокий ров, куда вода падала каскадами. Мельник советовал сохранить эту плотину для мельницы, но его не послушали. Утром приступили к работе, а к вечеру на месте озера была одна лишь грязь, покрытая обломками разрушенных бобровых жилищ.

Зрелище было печальное, и капитан начал даже раскаиваться в своем решении. У всех был унылый вид, а сержант Джойс утверждал, что остров и вполовину не представляет теперь таких военных преимуществ, как раньше…

Но в следующем месяце произошли большие перемены. Солнце высушило всю грязь. Были посеяны различные хлебные семена: овес, горох, посажен картофель, засеяны травы и даже разбиты палисадники; все быстро зазеленело и прежний пруд принял приветливый вид.

В августе собрали прекрасный урожай, и заработала мельница. Капитан Вилугби сделался богатым. Кроме земли, он имел несколько тысяч фунтов стерлингов, да еще должен был получить порядочную сумму за проданный им чин.

Довольный результатами своего выгодного предприятия, капитан отправился к своему семейству в Альбани. Он оставил с сержантом Ника, одного плотника, каменщика, мельника и троих дровосеков. Им было поручено заготовить лес, сделать мосты, проложить дороги, нарезать дров, выстроить сараи и амбары, словом, заботиться о всех нуждах новой колонии. Они должны были также заложить фундамент для нового дома.

Дети капитана были отданы в пансион, и он не хотел их сейчас же брать оттуда, чтобы везти в «хижину на холме». Такое название дал новому поместью сержант Джойс. С наступлением весны капитан начал собираться обратно в свое поместье. С ним решила ехать и его жена.

ГЛАВА II

— Я принес хорошие вести, Вильгельмина, — весело вскричал капитан, входя в комнату, где его жена, обыкновенно, проводила большую часть дня за шитьем или вязаньем. — Вот письмо от моего старого товарища. Роберта принимают на службу в полк, так что на следующей же неделе он оставляет пансион.

Улыбка удовольствия показалась на губах госпожи Вилугби, но она быстро исчезла. Хотя ей и было приятно, что сын уже вышел на дорогу, но, с другой стороны, ее тревожил страх за его будущее.

— Я рада, Вилугби, что заветное желание твое исполняется; знаю, что и Роберт будет в восторге; но если начнется война…

— Войны ждать неоткуда. Он успеет отрастить себе бороду, прежде чем ему удастся понюхать пороха.

В эту минуту в комнату вошли Белла и Мод Вилугби. Младшая, приемная дочь, Мод, носила также фамилию Вилугби. Сестры пришли из пансиона навестить своих родителей. Одиннадцатилетняя Белла была старше своей сестры только на полтора года.

— Вот, Мод, — сказал капитан, целуя свою любимицу, — я могу сказать тебе и Белле приятную новость.

— Вы не поедете с мамой летом на этот противный бобровый пруд? — радуясь заранее, воскликнула Мод.

— Мне приятно, что тебе так не хочется разлучаться с нами. Но это было бы неблагоразумно. Нет, ты не угадала.

— А ты, Белла, — прервала мать, очень любившая Мод, но отдававшая предпочтение старшей дочери за ее благоразумие и серьезность. — Что ты скажешь?

— Это что-нибудь относительно брата, я вижу это по вашим глазам, мама, — сказала Белла, все время внимательно следившая за матерью.

— Ну, да, да, — закричала Мод, прыгая по комнате и бросаясь на шею отцу. — Роберт получил назначение. Милый Роберт, как он будет рад!

— Это правда, мама? — серьезно, с беспокойством спросила Белла.

— Да, правда! Но тебя это, кажется, печалит, моя милая?

— Я не хотела бы, чтобы Роберт был военным. Он не будет жить с нами, мы редко будем видеть его…

Белла сказала именно то, что так тревожило и ее мать.

Через неделю весь снег сошел, и капитан с женой уехали из Альбани в «хижину на холме».

Первая половина дороги, сделанная на санях, не очень утомила путешественников. Они остановились в голландской хижине, на берегу Могаука, где капитан всегда останавливался при своих поездках. Здесь уже была приготовлена лошадь для мистрис Вилугби, на которой она и поехала. Капитан вел лошадь под уздцы. Так добрались они до озера Отсего. Хотя этот переход занимал всего восемнадцать километров, но на него потребовалось целых два дня. Ночь путешественники провели в пустой хижине.

К 1765 году по берегам озера Отсего не было ни одного заселенного уголка; несмотря на то, что это место было известно и часто посещалось охотниками, здесь не было заметно следов их пребывания. Все было пусто и глухо. Мистрис Вилугби очень понравились эти места и, прогуливаясь по берегу с мужем, она заявила, что нигде не видела такой красивой и пустынной местности, как эта.

— Есть что-то кроткое и ободряющее, — начала она, — в этом южном ветре, и мне кажется, что там, куда мы едем, должен быть здоровый климат.

— Это верно, и если ветер не прекратится, то озеро очистится от льда сегодня же. В апреле здесь все озера вскрываются.

Капитан не знал, что на три километра южнее озеро уже вскрылось и ветер стал еще теплее.

Ирландец О’Гирн, которого капитан взял к себе на службу, подошел к нему с вопросом:

— Капитан едет на юг, на ту сторону озера, то есть льда? Здесь всем хватит места, да вдобавок, здесь чертовски много птиц; особенно по вечерам их налетает несчетное количество.

— Ты говоришь про голубей, Мик? Это верный признак, что зима кончается.

— Такая масса голубей! Да ими можно заменить и картофель, и мясо. Неужели и возле «хижины» их столько же?

Капитан с улыбкой слушал ирландца, но разговор должен был кончиться, так как нужно было сделать кое-какие приготовления для дальнейшего путешествия. Охотник, подымавшийся на гору, принес известие, что река километров на пять или шесть уже свободна от льда. Ветер свежел, и к закату солнца чистое озеро уже блестело, как зеркало.

На следующий день, рано утром, путешественники отчалили. Ветра совсем не было, и рабочие гребли веслами. Перед отъездом путешественники тщательно позаботились о покидаемой хижине, забили двери и ставни. Подобные стоянки в таких путешествиях играли незаменимую роль.

Переезд по Отсего был самой приятной и спокойной частью пути. Погода стояла прекрасная, гребцы работали отлично. Впрочем, дело не обошлось без маленького приключения. В партии рабочих был некто Джоэль Стрид, американец из Коннектикута. Желая снискать расположение хозяина, он встретил сильного соперника в лице ирландца, к которому капитан, по-видимому, был расположен. Джоэль Стрид решил унизить своего конкурента в глазах Вилугби.

Он отобрал себе лучшие весла и сел грести в лодку, в которой ехали капитан с женой, а Мику О’Гирну поручил везти вещи, дав в его распоряжение небольшую шлюпку и два разрозненных весла. Ирландец не умел грести, но, желая доказать свое усердие и не подозревая проделки товарища, обещал сейчас же отправиться вслед за ними.

Он должен был ехать последним, так как все остальные лодки уехали за полчаса вперед до отъезда Вилугби, а его Джоэль оставил как бы в помощь себе для заколачивания хижины. Наконец все было готово, и, садясь на свое место, он крикнул ирландцу:

— Поезжай за нами, да, смотри, не отставай! — и быстро пустил свою шлюпку.

Несколько минут простоял Мик, пораженный искусством товарища, так скоро и ловко гнавшего лодку. Он был один, остальные лодки были уже километра на три или на четыре впереди, да и расстояние между ним и Джоэлем быстро росло и мешало ему видеть насмешливую улыбку на лице товарища.

С добрым намерением не отставать от хозяина Мик взял весла и начал грести, но в правой руке у него оказалось весло длиннее, чем в левой. Это обстоятельство да в придачу еще непривычка работать веслами сделали то, что лодка от ударов весел только завертелась, оставаясь все на том же месте.

— И кто только тебя придумал! — ворчал выведенный из себя ирландец.

Семь раз он пробовал поехать, но лодка, сделав оборот, причаливала опять к берегу. Таким образом, его все дальше относило на запад, пока выдающийся мыс не остановил совсем лодку. Бедняга Мик совсем выбился из сил, он весь был покрыт потом. Ему не оставалось ничего другого, как, выбравшись на берег, потащить лодку за собой. Он это и сделал. Джоэль прекрасно видел все неудачи Мика, но ничем не выдал своей радости.

Передние лодки в это время беспрепятственно проехали все озеро и причалили в том месте, где Сосквеганна вытекала из озера, осененная наклонившимися ветками деревьев, стоявших в то время еще без листвы.

Наконец капитан, не видя лодки Мика, стал беспокоиться. За ним послали в лодке двух негров, отца и сына — Плиния старшего и Плиния младшего. Остальные занялись устройством стоянки. Теперь на этом месте возвышается хорошенький городок Куперстаун, основанный двадцать лет спустя^[3].

Ночь наступила прежде, чем два Плиния притащили на буксире лодку Мика. Ирландец добрый конец протащил свою лодку, прежде чем встретил негров.

— Отчего тащишь свою лодку как бык, а не едешь в ней, как все другие? — закричал Плиний младший.

— А ну-ка заставь ее двинуться туда, куда следует! — отвечал сердито ирландец.

На следующее утро капитан отправил Мика с неграми вперед по Сосквеганне, чтобы расчистить проезд, так как, по словам охотника, одно место загромождено было плавающими деревьями. Через два часа за ними поехали и остальные. Скоро путники подъехали к месту работы и увидели, что дела еще много, так как рабочие вместо того, чтобы начать разбирать образовавшуюся плотину снизу, таскали деревья на берег и нагромождали их одно на другое.

Причалив к берегу, путешественники вышли из лодок.

— А ведь не так они взялись за дело! — сказал капитан.

— Даже очень не так, — подхватил Джоэль, довольный тем, что и здесь ирландец сплоховал. — Всякому понятно, я думаю, что работу надо начать снизу.

— Джоэль, распоряжайся ты работами! — ответил капитан.

Этого только и ждал Джоэль Стрид. Он любил быть первым. Презрительно побранив негров, что относилось также и к Мику, он ловко и умело повел дело. Вытаскивая, а потом спуская по течению по одному или по два дерева снизу плотины, он довольно быстро освободил путь. Через два дня путешественники увидели вдали свою «хижину на холме».

ГЛАВА III

С большим интересом осматривала мистрис Вилугби новую местность. Узкая река и густой лес, окаймлявший ее, закрывали перспективу, но можно было видеть, как холмы, сближаясь, суживали долину, как отражались в реке скалы, а молодые побеги деревьев указывали на плодородие тучной земли. Озимые хлеба и засеянные кормовые травы уже зеленели. Все кругом пруда было расчищено, просеки прорублены, поля огорожены.

Уезжая, капитан много и подробно говорил о постройке дома и, вернувшись, увидел, что все было сделано так, как он распорядился.

Холм, находившийся посредине пруда, имел вид скалистого острова. С северной стороны он заканчивался отвесной стеной, с востока и запада — довольно крутым спуском; только с юга спуск был пологий. Новый дом, построенный на этом холме, производил скорее впечатление казармы, так мало напоминал он обыкновенные дома; без окон наружу, обнесенный со всех сторон, кроме северной, высокой каменной стеной, он вполне отвечал стратегическим планам капитана на случай нападения индейцев. Ворота были сделаны в южной стене, и двери к ним хотя были уже совсем готовы, но еще стояли прислоненными к стене: все забывали надеть их на петли.

Молча, в раздумье рассматривала мистрис Вилугби свое новое жилище, когда услыхала рядом голос Ника.

— Как нравится вам дом? — спрашивал он, сидя на камне на берегу ручья. — Здесь очень хорошо. Капитан ведь еще заплатит Нику за это?

— Как, Ник? Ты уже получил все, что тебе следовало!

— Открытие стоит многого. Бледнолицего оно сделало большим человеком.

— Да, но только не твое открытие.

— Как, вам не нравится? Так отдайте назад мне бобров, теперь они дороги.

— Вот тебе доллар и больше ты не получишь ничего целый год.

— Ник скоро уйдет. Ник настоящий морской ворон. Ни у кого из племени онеидцев нет такого зоркого глаза, как у него.

Тускарора приблизился к мистрис Вилугби и взял ее руку.

— Как хорошо это жилище бобров, — сказал он, показывая рукой вокруг себя. — Здесь есть все, что нужно женщине: рожь, картофель, сидр. Капитан имеет здесь хорошую крепость. Старый солдат любит крепость, любит жить в ней.

— Может быть, настанет день, когда эта крепость очень поможет нам.

Индеец посмотрел на дом, и его обыкновенно тусклые глаза заблестели. Что-то дикое и угрожающее вспыхнуло в них. Двадцать лет назад Ник был одним из лучших воинов и играл видную роль в военном совете. Он был одним из вождей, и его изгнали из племени не за какой-нибудь низкий поступок, а за неукротимый, гордый нрав.

— Капитан, — спросил он, приближаясь к Вилугби, — зачем поставили вы этот дом посреди старых бобровых костей?

— Зачем? Затем, что здесь безопаснее будет моему семейству. Ведь индейцы не так уж далеко от нас… Как тебе нравится «хижина на холме»?

— В ней много можно поместить бобров, если их наловить. Зачем вы сделали дом сначала из камня, потом из дерева? Много скал, много деревьев.

— Камень не разрубишь, не сожжешь, Ник! За ним лучше можно защищаться.

— Хорошо. Ник с вами согласен. Но где вы будете брать воду, если придут индейцы?

— Ты сам видел, Ник: подле холма течет река, вблизи стены есть ключ.

— С которой стороны? — с большим любопытством спросил индеец.

— Налево от стены и вправо от того большого камня.

— Нет, нет, — перебил Ник. — Я не о том спрашиваю: влево или вправо. Я хочу знать: за стеной или внутри?

— А! Ключ, конечно, за стеной, но к нему есть потайная дорожка. Да потом ведь река течет сейчас у скалы за домом, так что веревками можно всегда достать воды. А ружья наши, Ник, разве они ничего не стоят?

— О, у ружья длинные руки! Когда оно говорит, индеец внимательно слушает. Теперь, когда крепость уже выстроена, как думаете, когда придут краснокожие?

— Я надеюсь, не скоро, Ник! С французами мы в мире, и никакой ссоры не предвидится. А пока французы и англичане не воюют между собой, и краснокожие не трогают ни тех, ни других.

— Вы говорите истину. Но если мир продолжится долго, что будет делать солдат? Солдат любит свой томагавк.

— Мой томагавк, Ник, надеюсь, зарыт навсегда.

— Ник надеется, что капитан найдет свой томагавк, если будет в том нужда. Томагавк не следует никогда класть далеко. Часто ссора начинается тогда, когда ее и не ждешь.

— Это правда. Мне и самому думается, что метрополия и колония могут поссориться.

— Это странно. Почему белолицая мать и белолицая дочь не любят друг друга?

— Ты очень любопытен сегодня, Ник! Жена, вероятно, уже хочет осмотреть дом внутри, а если тебе хочется поговорить, ступай к тому славному малому. Его зовут Михаилом. Я уверен, что вы с ним подружитесь.

Капитан отправился с женой к дому, а Ник, по его совету, подошел к ирландцу и протянул ему руку.

— Как поживаешь, Михаил? Саго, саго^[4], очень рад тебя видеть! Ты будешь пить вино с Ником?

— Как поживаешь, Михаил? — повторил ирландец, с удивлением глядя на тускарору. это был первый индеец, которого он видел. — Как поживаешь, Михаил? Да ты не старый ли Ник^[5]? Да? Ну, я тебя таким себе и представлял. Но скажи на милость, откуда ты знаешь мое имя?

— Ник все знает. Очень рад, что вижу тебя, Михаил! Надеюсь, будем друзьями. Здесь, там, везде.

— Как же, как же, очень ты мне нужен! Так тебя зовут старым Ником?

— Старый Ник, молодой Ник, это все равно. Позовешь меня, и я сейчас же приду.

— Я думаю, тебя и звать не придется: сам придешь. Ты недалеко живешь отсюда?

— Я живу здесь, там, в «хижине», в лесу, повсюду. Нику безразлично, где жить.

Мик отступил назад, пристально смотря на индейца. Наконец он сказал:

— Если тебе безразлично, где быть, то уходи и не мешай.

— Ник поможет тебе носить вещи. Ему часто приходилось это делать для госпожи.

— Как? Для госпожи Вилугби?..

— Да, я часто носил корзины и разные вещи жене капитана.

— Вот так лгун! Да госпожа Вилугби не позволит тебе близко подойти к ее вещам! Ты не смеешь даже идти по той тропинке, по которой прошла она, не то, что она позволит тебе нести ее вещи. Ах ты лгун, старый Ник! — грубо проговорил ирландец.

— Ник — большой лгун, — ответил, улыбаясь, индеец. — Что же, лгать иногда очень полезно.

— Час от часу не легче! Сейчас же убирайся прочь отсюда! Здесь место только добрым и честным людям. Смотри ты, познакомишься с моим кулаком!

Неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы капитан знаком не подозвал к себе Ника, а к Мику не подошел Джоэль, слышавший весь разговор между индейцем и ирландцем.

— Ты видел эту персону? — спросил Мик.

— Конечно, он почти половину своего времени проводит в «хижине».

— Прекрасное общество! Зачем пускают сюда этого бродягу?

— О! Он хороший товарищ! Когда узнаешь его лучше, то полюбишь. Однако, пора нести вещи: капитан ждет.

— Полюбить эту образину!

Лицо индейца было раскрашено, глаза обведены белыми кругами, и сейчас все эти краски перемешались и придавали ему действительно странный вид. Костюм был в том же духе: желтое с красным одеяло, разного цвета мокассины и такие же гамаши.

Идя со своим товарищем, Мик недружелюбно следил глазами за индейцем, разговаривавшим с капитаном, который вскоре отослал Ника к амбарам.

Часть дома была совсем выстроена. Она занимала весь фасад на восток от входных ворот и большую часть прилегающего крыла. Все окна и двери выходили во двор, наружу не было ни одного отверстия. Капитан предполагал в свободное время заняться устройством бойницы на чердаке.

Осмотр закончился помещением для прислуги. Здесь капитан с женой нашли двух Плиниев, Марию, сестру Плиния старшего, Бесси, жену Плиния младшего, и Мони или Дездемону, дальнюю их родственницу. Все женщины были уже за делом. Бесси громко пела, Мария водворяла везде порядок и бранила двух негров.

— Я вижу, Мария, что ты себя чувствуешь здесь как дома, — сказал, входя, капитан.

— Ах, мистер, кто это на дворе? — вскрикнула Мария.

— О, это наш охотник, индеец; он всегда будет приносить нам дичь. Его зовут Ник.

— Старый Ник, мистер?

— Нет, Соси-Ник. Вот он несет уже нам куропаток и зайца.

Увидев индейца, все негры подняли такой хохот и шум, что, несмотря на всю свою строгость, капитан не мог остановить их и поспешил уйти с женой. Ник очень обиделся, так как хохот продолжался до тех пор, пока он не ушел.

Так началась жизнь в «хижине на холме».

Каждый год Вилугби отправлял в Альбани откормленный скот, а на вырученные деньги покупал разные необходимые вещи. Проценты же с капитала шли на покупку чинов для Роберта.

Понемногу в этом краю стали появляться новые фермы, новые поместья, но все они лежали вдали от «хижины на холме».

ГЛАВА IV

Прошло десять лет.

Много изменилось за это время. На месте прежнего бобрового пруда раскинулись обработанные поля, кое-где пересеченные дорогами. Самая же «хижина» мало изменилась. Верхняя часть ее, сделанная из дерева, потемнела от дождей; на чердаке проделали слуховые окна. Новое крыло к дому было поставлено вдоль отвесной скалы, и так как это место считалось безопасным от выстрелов, то окна были сделаны здесь наружу, и из них открывался чудный вид на окрестности.

В доме теперь жило одно только семейство Вилугби с прислугой, все же остальные рабочие поселились в небольших хижинах, построенных у опушки леса, там же находились конюшни, скотный двор и все вообще хозяйственные постройки. Рабочие большей частью поженились, и колония насчитывала до ста человек, считая в том числе и детей. Двадцать три человека из этого населения могли быть надежными защитниками крепости. Ворота по-прежнему стояли прислоненными к стене; петли успели уже заржаветь; сами они покрылись плесенью и мхом, а колонисты все еще не успели выбрать свободной минуты и поставить их на место. От дома весь склон холма был разбит на клумбы, между которыми прихотливо вились во все стороны тропинки.

В один теплый весенний вечер вся семья Вилугби собралась в этом цветнике. Капитан, теперь уже шестидесятилетний, но еще бодрый и крепкий старик, сидел на скамеечке и любовался закатом солнца. Рядом стояла его жена, разговаривавшая с капелланом Вудсом, одетым в длинное платье англиканского священника. Он служил капелланом в одном гарнизоне с Вилугби, и уже восемь лет, как вышел в отставку и поселился в колонии своего друга.

Белла в широкополой соломенной шляпе наблюдала за работами Джеми Аллена. Каменные постройки все были кончены, и он остался в колонии в качестве садовника. Мод играла в волан с молодой негритянкой, заставляя ту поминутно бегать.

Вдруг негритянка дико вскрикнула.

— Что с тобой, Дездемона? — спросил капитан, недовольный, что прервали его размышления. — Сколько раз я говорил тебе, что не люблю этих диких вскрикиваний!

— Но, мистер, это так неожиданно… посмотрите, вон старый Ник!

Действительно, вдали показался Ник. Целых два года он уже не заглядывал в «хижину на холме».

— Вероятно, есть что-нибудь важное, он так быстро бежит, — сказал капитан. — Два года мы не видели его. Он рассердился на меня за то, что я не купил у него другого бобрового пруда, за который он просил бочонок пороху.

— Может быть, Гуг, он серьезно рассердился на нас за это? Не лучше ли будет дать ему этот порох? — спросила встревоженная госпожа Вилугби.

— Нисколько, моя дорогая! Я его знаю уже больше двадцати лет. За это время я принужден был побить его три раза, но это было раньше, в последние же десять лет я пальцем не тронул его.

— Но ведь туземцы никогда не прощают побоев! — сказал с некоторым страхом капеллан.

— Их бьют так же, как наших солдат в колониальной армии.

— Сколько лет ему, капитан?

— Ему за пятьдесят. Это был храбрый и искусный воин…

В это время Ник подходил к ним, и разговор прекратился.

Несмотря на то, что индеец только что быстро поднялся на холм, он стоял бодрый и спокойный, точно он не бежал перед тем, а тихо прогуливался.

— Саго, саго! — начал капитан. — Очень рад видеть тебя, Ник, таким бодрым!

— Саго! — ответил индеец, склоняя голову.

— Не хочешь ли освежиться с дороги сидром?

— Ром лучше, — ответил тускарора.

— Ром крепче, оттого он и нравится тебе больше. Хорошо, ты получишь стакан рому. Какие вести ты принес мне?

— Стакан мало за те вести, что я принес. Госпожа даст мне за них два графина.

— Я? Но что же ты можешь сказать мне? Мои две дочери со мною, они здоровы.

— Разве у вас только дочери? А сын офицер, большой начальник? Он там — он здесь.

— Роберт? Что ты знаешь о нем?

— Я все скажу за графин. Ром — в доме, новость — у Ника. Одно стоит другого.

— Хорошо, ты все получишь. Скажи же скорее, что знаешь о моем сыне!

— Вы его сейчас увидите, через десять, пять минут. Он послал Ника вперед, чтобы предупредить мать.

Мод вскрикнула и побежала навстречу Роберту, уже показавшемуся из леса. Через десять минут Роберт был уже среди своих.

После приветствий и расспросов о родных и знакомых капитан спросил:

— Где ты встретил Ника?

— Я встретил его возле Каньюгари. Ник мне сказал, что он идет по тропинке войны. Индейцы время от времени дерутся между собою, а он пристает то к тем, то к другим, смотря по тому, что выгоднее. Я взял его проводником, но он говорил, что и без того собрался идти к нам.

— Я уверен, что он сказал об этом, получив прежде с тебя деньги!

— Совершенно верно!

— Ник не рассказывал, сколько скальпов он взял у неприятелей?

— Кажется, три, хотя я не видел у него ни одного.

— Раньше я знал Ника отличным воином. Он дрался против нас в первые годы моей службы, и наше знакомство началось тем, что я спас его от штыка одного моего гренадера. В продолжение нескольких лет он питал ко мне чувство благодарности, но, кажется, после побоев, полученных от меня, он забыл о ней, и теперь все его помыслы направлены на ром.

— Вот он там, — сказала Мод, наклоняясь в окно, — сидит с Миком на берегу ручья и что-то рассказывает. Кружка стоит между ними.

— Я помню, Мик сначала принял Ника очень недружелюбно, но потом они вскоре сошлись, и теперь совсем друзья. Я думаю, это оттого, что они оба любят ром.

Все подошли к окну и могли видеть, как Мик и Ник потягивали из кружки, и по мере того, как ром истощался, разговор становился оживленнее.

— Все здесь идет по-старому? — спросил Ник.

— О да! Здесь все постарело, и капитан, и госпожа, а жене Джоэля можно дать сто лет, хотя ей всего тридцать, да и сам Джоэль кажется старше своих лет.

Ник пристально посмотрел на ирландца.

— Почему, — спросил он, — один бледнолицый ненавидит другого, почему ирландец не любит американца?

Помолчав, он добавил:

— Кого любит ирландец?

— Я люблю капитана: он справедливый; люблю госпожу: она добрая; люблю мисс Беллу, мисс Мод; не правда ли, она восхитительна?

Индеец ничего не ответил и мрачно молчал. Помолчав несколько минут, Мик спросил:

— Ты был на войне, Ник?

— Да. Ник опять был начальником и взял скальпы.

— Но ведь это ужасно! Если рассказать об этом в Ирландии, то не поверили бы.

— Там не любят войны?

— Нет, не то, у нас тоже бывают войны, но мы бьем по голове, а не сдираем кожу.

— Я скальпирую, вы бьете, что же лучше? Мик, здесь их также много есть…

Эти неосторожные слова сорвались у Ника помимо воли, но Мик настолько опьянел, что не понял их смысла. Кружка была осушена, друзья сердечно распростились и отправились спать каждый в свой угол.

ГЛАВА V

Быстро спустилась ночь. Вокруг «хижины» стояла тишина, и среди этой тишины она казалась еще более уединенной, отрезанной от всего света.

Эти мысли пришли в голову Роберту, когда поздним вечером в день своего приезда он стоял у раскрытого окна со своими сестрами.

— Здесь очень пустынно!

— Мы каждую зиму ездим в Нью-Йорк. Отчего мы не встретились там с тобой прошлую зиму?

— Мой полк стоял тогда в западных провинциях. Бывает ли у вас кто-нибудь здесь?

— Конечно, — живо воскликнула Мод, но потом, как бы раскаявшись, что вмешалась в разговор, тихо проговорила: — Я хочу сказать, что изредка. Здесь мы так далеко отовсюду!

— Кто же это? Охотники, трапперы, краснокожие или путешественники?

— Охотники чаще других заходят к нам, — отвечала Белла, — а индейцы, с тех пор как ушел Ник, редко заглядывают. Зато при нем их бывало много; они приходили всегда большими толпами. Что касается путешественников, то это — самые редкие гости. Не так давно к нам заходили два землевладельца; они отыскивали свои земли.

— Странно; впрочем, в этой бесконечной степи действительно трудно отыскать свою землю. Кто же эти землевладельцы?

— Один — старик, кажется, товарищ покойного сэра Вильяма; его зовут Фонда, другой — молодой; он получил наследство, которое и отыскивал. Говорят, у него сто тысяч акров земли. Это — Бекман.

— Что же, нашел он свою землю? Здесь, я вижу, и тысячи акров могут затеряться.

— Да, нашел. Он заходил к нам на возвратном пути и пробыл из-за урагана несколько дней. В ту же зиму мы часто встречались с ним в городе.

— Отчего же, Мод, ты ничего не писала мне об этом?

— Неужели не писала? Ну, Белла не простит мне, что я не нашла местечка в письме для Эверта Бекмана.

— Да, я его нахожу очень милым и умным, — проговорила спокойно Белла, а яркий румянец, вспыхнувший на ее щеках, многое сказал бы еще Роберту, но было темно, и никто не заметил этого. — Я не знаю, нужно ли было писать о нем?

— Понимаю, понимаю, — засмеялся Роберт. — Теперь скажи мне что-нибудь в этом же роде о Мод, и я буду знать все семейные тайны.

— Все? — возразила Мод. — Но майору Вилугби разве нечего рассказать?

— Совсем нечего. Время теперь такое неспокойное, что некогда солдату думать о чем-нибудь постороннем. Между метрополией и колонией завязывается серьезная ссора.

— Но не такая же серьезная, чтобы дело дошло до войны? Эверт Бекман думает, что могут быть только волнения.

— Эверт Бекман! Вся семья его — очень порядочные люди, а каких убеждений держится он?

— Я думаю, что ты будешь считать его мятежником, — ответила, смеясь, Мод, тогда как Белла хранила молчание, предоставляя объяснения своей сестре. — Он не очень ярый противник Англии, но все-таки называет себя американцем.

— Это место пустынно и уединенно, особенно для таких молодых девушек, как вы. Я хочу уговорить отца проводить больше времени в Нью-Йорке.

— Короче говоря, ты думаешь, что нам нужны городские развлечения. Не так ли, майор Вилугби? — смеясь, спросила Мод, насмешливо смотря на брата. — Однако, до свидания! Отец велел отослать тебя к нему в библиотеку, когда ты нам достаточно надоешь.

Роберт направился в библиотеку. Там сидел капитан с Вудсом; они курили трубки и время от времени прихлебывали коньяк, разбавленный водою. Когда молодой человек вошел, отец придвинул ему стул.

— Я думаю, что ты не привык еще курить. В твои годы я ненавидел трубку, мы нюхали только пороховой дым. А что англичане и их соседи — американцы?

— Я затем и здесь, чтобы рассказать вам об этом, — ответил Роберт, взглянув предварительно, хорошо ли заперта дверь. — Я теперь среди врагов.

Капитан и капеллан оставили свои трубки, пораженные словами Роберта.

— Что ты несешь? Среди врагов, когда ты в доме своего отца! Этого еще не хватало!

— Я говорю не о вас. Но в этой местности есть и еще люди.

Удивление слушателей возрастало.

— Но что же случилось, сын мой?

— Началось восстание.

— Если так, то это дело серьезное.

— Да, и была уже схватка.

— Схватка?! Неужели ты хочешь сказать, что с обеих сторон дрались вооруженные армии?

— Армия американцев состояла из волонтеров Массачузетса. Все это мне хорошо известно, так как мой полк участвовал в схватке.

— Конечно, волонтеры не устояли перед вами?

— Напрасно вы так дурно думаете о них! — почти шепотом ответил Роберт. — Дело было жаркое, потому что они стояли за стеною, а вы сами знаете, какое это преимущество. Они нас принудили отступить.

— Отступить?

— Да, отступить. Но мы отступили только после того, как исполнили все то, что было приказано. Однако я должен сознаться, что нас сильно теснили, пока мы не получили подкрепления.

— Подкрепление, мой дорогой Роберт?!

— Да, мы в нем нуждались. Офицеры, участвовавшие в последней войне, говорили, что не видали такой жаркой схватки. В ней мы потеряли около трехсот человек.

Капитан побледнел и после продолжительного молчания попросил сына подробно рассказать ему, как было дело. Тот повиновался; похвалив волонтеров, он старался смягчить рассказ об отступлении своего полка, видя, как мучительно было старику слушать об этом.

— Результатом этой битвы при Лексингтоне было то, — прибавил майор, оканчивая свой рассказ, — что волнение разлилось по всей стране. Когда мы узнали настроение провинций, генерал Гэдж послал со мной депеши генералу Триону. Трион послал меня к вам. Он думает, что вы не откажетесь действовать в пользу английских войск.

— Генерал Трион оказывает мне большую честь, — ответил холодно капитан, — но мое влияние не идет дальше бобрового пруда, и в моем распоряжении всего пятнадцать или двадцать рабочих.

— Значит, батюшка, вы ничего не имеете против того, что я участвую в этой ссоре на стороне английского правительства, хотя и родился в колониях? Вы очень обрадовали меня этим.

— Делай, как знаешь, но я не пойду против колонистов, несмотря на то, что родился в Англии, а не в Америке.

— Неужели это ваше мнение, капитан? — спросил заинтересованный капеллан. — Вы знаете, что по рождению я американец и мой взгляд на это… но я не знаю, позволит ли майор высказать мне его…

— Говорите, говорите, господин Вудс, вам нечего бояться, мы ведь уже старые друзья с вами.

— Я в этом не сомневаюсь. Я должен признаться, меня очень обрадовало известие, что королевские войска отступили перед моими соотечественниками.

Вскоре Роберт ушел спать, ссылаясь на усталость.

В своей комнате он нашел все в том же виде, как было и в последний его приезд, в прошлом году; прибавилось только несколько новых вещиц.

Здесь сохранились даже его игрушки; но серсо, в которое он так любил когда-то играть, теперь было красиво перевязано лентами.

«Это, верно, матушка, — подумал Роберт, — позаботилась об этом: она все еще не отвыкла считать меня ребенком».

Повернувшись к туалетному столику, он увидел корзинку со свертками. Эту корзину с подарками он находил у себя в каждый свой приезд. Он развернул один сверток: в нем находились теплые шерстяные чулки.

— Это все мама заботится, чтобы я не простудился. Дюжина рубашек, и на одной из них пришит билетик с именем Беллы. А это что? Хорошенький шелковый кошелек и опять с именем Беллы; ничего от Мод. Неужели она обо мне позабыла? А это? Ах, какой прекрасный шелковый шарф! Но странно, что от Мод ничего нет…

В это время в комнате сестер Мод и Белла вели оживленный разговор.

— Майор, вероятно, уже рассмотрел подарки; я слышу, как он ходит взад и вперед по комнате, — проговорила Мод.

— Да, как вырос Боб! Он очень стал похож на папу, не правда ли?

— Нисколько!

— Странно! А мы с мамой сегодня вечером просто поражены были этим сходством.

— Разве можно сравнивать двадцатисемилетнего со стариком?.. Знаешь, Боб меня уверял, что он хорошо теперь играет на флейте.

— Он делает хорошо все, за что ни возьмется. Несколько дней назад господин Вудс говорил мне, что он ни разу не встречал человека, который так хорошо понимал бы математику.

— Я уверена, что и другие так же легко могут понимать ее.

— Ты меня удивляешь, Мод! Я всегда думала, что ты его любишь. А ему нравится все, что ты делаешь. Еще сегодня он так хвалил твой эскиз нашего дома.

Мод покраснела и опустила голову. Насмешливая улыбка появилась на ее губах.

— Ну, вот пустяки! Да он, впрочем, и не понимает ничего в живописи. Я думаю, что он с трудом отличит дерево от лошади.

— Как ты говоришь о брате?! — удивилась Белла.

— Я не могу относиться к Бобу по-прежнему. Военная жизнь изменяет людей.

— Я очень рада, что тебя не слышит маменька, Мод! Она смотрит на него, как на ребенка.

— Милая мама!.. Я это знаю, — сказала Мод.

— Да, я знаю, что ты любишь маму, но я так же люблю и брата, и отца.

— Разве я могу любить майора инфантерии так же, как люблю маму?

— Но если мама узнает, что ты не любишь так Боба, как мы, это ее очень огорчит.

— Я не могу, Белла!

— Почему?

— Но ты знаешь… я уверена, что ты помнишь…

— О чем? — спросила Белла, встревоженная волнением Мод.

— Ведь я не родная его сестра.

В первый раз Мод напоминала о своем происхождении.

ГЛАВА VI

Ночь прошла спокойно. Утром, болтая о всяких пустяках, девушки и не заметили, как к ним подошел Роберт. С его приходом разговор оживился еще более.

— Видел ли из вас кто-нибудь сегодня отца и капеллана Вудса? Вчера я их оставил в самом пылу спора.

— Да вот они оба! — воскликнула Мод.

Капитан был задумчив, капеллан беспокойно посматривал на него, выжидая, по-видимому, удобной минуты, чтобы начать спор. Наконец он не вытерпел и заговорил:

— Капитан Вилугби, прошло всего семь часов, как мы расстались с вами; это немного, чтобы совершить что-нибудь, но продумать за это время можно много. Я много думал о предметах нашего вчерашнего спора.

— Какое совпадение! И я долго не мог заснуть; все время мысли вертелись у меня на нашем споре.

— Я должен вам признаться, мой дорогой друг, что ваши аргументы убедили меня, и теперь я совершенно согласен с вашими взглядами.

— Удивительно, Вудс! Я только что хотел сказать, что вы убедили меня, и что ваши взгляды я считаю справедливыми.

— О чем они спорили, мама? — спросила Мод, с трудом сдерживая приступ смеха.

— Кажется, они спорили о праве парламента налагать пошлины на колонии, моя дорогая, и каждый убедил друг друга. Меня удивляет, Роберт, что Вудс мог переубедить папу.

— Нет, милая мама, это очень серьезное дело… Да, мама и сестренки, это гораздо серьезнее, чем вы предполагаете, и говорить об этом не следует. Дурные вести и без того распространяются слишком быстро.

— Что ты хочешь сказать? — воскликнула встревоженная мистрис Вилугби.

— Я хочу сказать, что американские колонии восстали…

— Да верно ли это, Роберт?

— Да, — и Роберт рассказал, как все происходило.

— Ты говоришь, что был в бою? — спросила Мод. — Ты не был ранен?

— Я был слегка контужен в плечо, но это такие пустяки, что не стоит и говорить. Теперь я не чувствую никакой боли.

— Надо отдать справедливость американским войскам. Они все прекрасные наездники и храбрые солдаты. Я имел случай лично в этом убедиться. Скажи подробнее, какое впечатление произвело все это на страну? — спросил капитан Вилугби.

— Провинции восстали. В Новой Англии вооружаются тысячами, а это — одна из более спокойных колоний. Не все американцы солидарны между собой; некоторые на стороне короля, как все Лансей, другие против нас, например Ливингстоны, Морисы и их друзья. Я уверен, что колониям не под силу окажется бороться с Англией.

— Ты это говоришь, как майор королевской армии, но не забывай, что если народ чувствует право на своей стороне и решился силой добиться его признания, — он силен и непобедим.

Роберт не возразил ничего.

— Вилугби, ты оправдываешь это восстание? — спросила капитана жена.

— Вильгельмина, ты смотришь на метрополию с таким же энтузиазмом, как и все женщины колонии. Но я покинул Англию уже опытным и пожившим человеком и мог ясно разглядеть всю отрицательную сторону политики ее правительства. Однако я должен предупредить о событиях наших колонистов.

— Я думаю, ты напрасно это сделаешь теперь.

— Нет, Боб, все я тщательно обдумал сегодня ночью. Необходимо обо всем сказать моим людям. К тому же я придерживаюсь того правила, что откровенность не может повредить делу. Я уже распорядился, чтобы колонисты собрались на площадку по условному звону колокола.

Переубеждать капитана в раз принятом решении было бы напрасно. Все это прекрасно знали; но всем было ясно, что колонисты, большая часть которых состояла из американцев, неприязненно отнесутся к майору и, в худшем случае, помогут его схватить и отправить к вождям американцев. На некоторое время это опасение поколебало бы решимость капитана, и он промедлил несколько минут, не выходя к собравшимся уже у дома колонистам.

— Мы преувеличиваем опасность, — наконец проговорил он. — Большая часть моих людей живет здесь уже по нескольку лет, и я не думаю, чтобы кто-нибудь из них захотел причинить мне или тебе вред. Лучше пусть обо всем они узнают от меня. Если Ник не выдал тебя, то других бояться тем более нечего.

— Ник?! — повторили все в один голос. — Неужели ты можешь подозревать такого старого и испытанного друга, как Ник?

— Да, я ему не совсем доверяю.

— Но, Гуг, ведь это он отыскал нам этот бобровый пруд, где мы так счастливы! — заметила мать.

— Да, но если бы у нас не было золотых гиней, не было бы у нас и Ника.

— Отец, если его можно купить, то я заплачу столько, сколько он захочет.

— Увидим! При настоящем положении дел я нахожу, что откровенность самое лучшее средство для безопасности.

Капитан надел шляпу и вышел к колонистам. Подойдя к ним, капитан снял шляпу, что делал всегда в подобных случаях.

— Когда люди живут вместе, — начал он, — и в таком уединении, как здесь, у них не должно быть никаких тайн друг от друга, особенно касающихся общих интересов. Я хочу сказать вам, мои друзья, о том, что узнал сегодня об отношениях между колониями и метрополией. (Здесь Джоэль подмигнул своему соседу, главному мельнику.) Вы знаете, конечно, что уже более десяти лет между ними тянутся недоразумения.

Капитан на минуту остановился, Джоэль, известный оратор у колонистов, воспользовался этим, чтобы вставить свое слово.

— Капитан хочет, верно, сказать о тех налогах, которыми облагает нас парламент, не осведомляясь о наших желаниях?

— Именно об этом я и хочу говорить. Налог на чай, закрытие Бостонского порта и некоторые другие меры привели к тому, что правительство увеличило войско сверх обыкновенного. Вероятно, вы знаете, что в Бостоне уже несколько месяцев стоит сильный гарнизон. Около шести недель назад главнокомандующий этим гарнизоном отправил отряд в Нью-Гэмпшир, чтобы истребить некоторые амбары. Этот отряд встретился с американцами, и произошла схватка. Несколько сот сражающихся остались убитыми или ранеными. Я достаточно знаю силы обеих партий, чтобы не видеть, что это начало гражданской войны. Я считал нужным сообщить вам это.

Не все одинаково отнеслись к сообщению капитана. Джоэль Стрид, наклонившись вперед, казалось, боялся проронить хоть одно слово. Американцы слушали с большим вниманием и, выслушав, значительно переглянулись между собой. Один Ник оставался равнодушным, и капитан решил, что битва при Лексингтоне уже известна тускароре.

Вилугби любил, чтобы колонисты обращались с ним дружески, и потому заявил, что он готов отвечать на их вопросы, касающиеся этого дела.

— Вероятно, эти новости вам привез майор? — спросил Джоэль.

— Понятно, ведь больше никого не было у нас.

— Не угодно ли вашей чести приказать нам взять ружье и идти сражаться за ту или другую сторону? — спросил ирландец.

— Совсем нет. Еще успеем, когда ближе узнаем обо всем этом.

— Значит, капитан не думает, что дела зашли так далеко, что пора идти на помощь к американцам? — спросил, хитро улыбаясь, Джоэль.

— Я считаю более благоразумным пока не принимать решений… — начал было капитан, но смущенно умолк.

Джоэль переглянулся с мельником. Джеми Аллен служил прежде в королевском полку и привык там к осторожности.

— Парламент не пошлет солдат против безоружных людей.

— Ну, Джеми, — перебил его Мик, не считавший нужным говорить об этом деле так осторожно, — где же твоя храбрость, если ты так говоришь? Если у человека здоровы обе руки, так какой же он безоружный? Ну, что сделал бы полк против такого укрепления, как, например, наше? Проживая здесь десять лет, я не мог бы найти отсюда дороги. Заставь-ка солдата переехать из конца в конец озеро Отсего, легко ему будет с этим справиться?!

Американцы удалились, обещав поразмыслить обо всем. Джеми ушел, задумавшись и почесывая затылок. В этот день, работая в саду, он часто отрывался от дела, погружаясь в размышления.

Негры толковали об ужасах войны.

ГЛАВА VII

Все разошлись. На площадке остались только Джоэль, каменщик и кузнец. К ним подошел капитан.

— Джоэль, надо поставить ворота и устроить палисады, чтобы мы могли быть в безопасности в случае нападения индейцев.

Джоэль находил это лишним, особенно теперь, в мае, когда так много работы в поле.

— Неблагоразумно, — говорил он, — тратить время попусту! Ведь на одни ворота уйдет целая неделя, и то, если все рабочие примутся за дело.

— Установка ворот не займет больше двух дней, а что касается рвов и других укреплений, то все это можно сделать в неделю. Как ты думаешь об этом, Боб?

— Недели вполне хватит. И если ты мне позволишь распоряжаться работами, я отвечаю за безопасность семьи.

Капитан с удовольствием согласился на предложение сына, и решено было сейчас же взяться за работу.

Все другие работы, кроме посадки деревьев, были приостановлены.

Часть рабочих начала копать ров вокруг холма, а остальные отправились в лес за деревьями для палисадов. Ворота же продолжали стоять на своем месте.

Капитан был в восхищении: эта оживленная деятельность напоминала ему его военную жизнь, и он чувствовал себя помолодевшим. Мик, копавший, как крот, рыл уже глубоко, когда американцы только еще лениво начали браться за дело.

Джеми Аллен тоже не торопясь принялся за дело, но скоро его белокурые волосы виднелись уже в уровень с землей. Четыре дня шла оживленная работа. Окончив посадку деревьев, Джоэль со своими помощниками также присоединился сюда. Рвы были уже окончены и начали ставить палисады.

— Ставьте прямее деревья, молодцы! — распоряжался сержант.

— Вот удивительная плантация, — сказал Джоэль, — и удивительные же плоды, должно быть, она принесет! Может быть, вы надеетесь, что эти каштановые колья будут расти?

— Не для того мы садим их, чтобы они росли, а думаем, что они помогут нам укрыться от краснокожих; только баррикады и могут остановить их.

— Я не спорю об этом, Джеми, хотя, на мой взгляд, полезнее теперь работать в поле; по крайней мере, мы были бы обеспечены на зиму кормом для скота. Впрочем, я, может быть, и ошибаюсь.

— Вот как, Стрид! — закричал Мик из глубины траншеи. — Вы считаете бесполезным строить укрепление в военное время? Уж очень вы храбры! Такому смельчаку всего лучше надеть ранец и идти воевать, а мы будем хлопотать о безопасности нашей «хижины». Хотел бы я видеть, как эти разбойники будут падать в траншею, где их засыплет землею!

— Ты называешь так индейцев, а сам дружишь с Ником?

— Ну, Ник — образованный краснокожий.

Джоэль отошел, ворча что-то под нос.

Через неделю все было готово, кроме ворот. Во все время работ майор был так занят и утомлен, что совсем не имел времени поболтать с сестрами и матерью. Но сегодня, когда работы уже кончились, когда около палисадов подчистили и подмели, капитан предложил пить вечерний чай перед домом.

— Если бы американцы знали, сколько чаю мы выпиваем, то назвали бы нас изменниками. Но после работы, да еще в лесу, это так приятно! Я думаю, майор Вилугби, что и королевские войска не пренебрегают им?

— Еще бы, мы его очень любим! Говорят, в Бостоне он заменил портвейн и херес. Я не знаток в нем, но очень люблю его пить. Фаррель, — обратился Роберт к своему денщику, — принеси ту корзину, которая стоит на моем туалете.

— Правда, Боб, — сказала, улыбаясь, мать, — ты ничего не сказал еще нам о ней.

— Я извиняю себя тем, что все время заботился о вашей безопасности. А теперь от всей души благодарю за подарке всех вас; только Мод поленилась и не захотела ничего сделать мне на память.

— Это невозможно! — вскричал капитан. — Поверь мне, Боб, никто так не интересуется всегда тобою, как она.

Мод ничего не сказала. В эту минуту вернулся Фаррель и поставил корзинку возле Роберта. Он вынул все вещи, но ни на одной из них не было имени Мод.

— Действительно, это странно, — совершенно серьезно заметил капитан. — Боб, не обидел ли ты чем-нибудь мою маленькую девочку?

— Уверяю тебя, что с умыслом я никогда не обижал ее; если же это произошло как-нибудь незаметно для меня самого, то прошу теперь прощения у Мод.

— Тебе не в чем извиняться! — живо воскликнула Мод.

— Так почему же ты забыла о нем, моя крошка, тогда как мать и Белла сделали ему столько подарков?

— Обязательные подарки, дорогой папа, совсем не подарки, и я не люблю их делать.

Находя, что лучше прекратить этот разговор, Роберт уложил обратно все вещи. Мод готова была расплакаться. По счастью, завязался разговор, и никто не заметил волнения девушки.

— Ты мне говорил, что у вас в полку новый командир, но не назвал его фамилию, вероятно, это мой старый товарищ Том Велингфорд; в прошлом году он писал мне, что надеется получить этот полк.

— Генерал Велингфорд получил один кавалерийский полк, а к нам назначили генерала Мередита.

Когда было произнесено имя генерала Мередита, никто, кроме Мод, не обратил на это внимания.

Мод оно напомнило о ее родителях, и ей захотелось расспросить брата об этом генерале, приходившемся ей дедушкой, но деликатность не позволила ей сделать это при Вилугби, заменивших ей родителей, и она отложила свои расспросы до более удобного случая. Роберту же это имя напоминало всегда о его милой названной сестре.

В это время Ник подошел к столу и с удивлением поглядывал на укрепления.

— Видишь, Ник, на старости лет я опять делаюсь солдатом. Как ты находишь наши работы?

— К чему они, капитан?

— Защищать нас, если краснокожим вздумается придти за нашими скальпами.

— Зачем скальпировать? Томагавк зарыт глубоко, его выроют не раньше десяти, двух, шести лет.

— Да, да, но когда представляется к тому случай, то красные джентльмены быстро вырывают его. Я думаю, ты знаешь, что в колониях волнение…

— Говорили вокруг Ника, — отвечал уклончиво индеец. — Ник не читает, не слушает, мало разговаривает, разговаривает только с ирландцем, но и то не понимает.

— Ник не очень красноречив, я это знаю, — сказал капитан, смеясь, — но он честный человек и всегда готов услужить.

— Плохой стрелок: целится в одно, попадает в другое. Капитан, дайте Нику четверть доллара!

— Ты мне отдашь его потом?

— Конечно! Ник честный человек, он держит свое слово.

— Я не думал, что ты такой исправный.

— Вождь тускароров всегда честный человек: что говорит, то и делает.

— Хорошо, старый дружище, я не откажусь получить долг назад, по крайней мере, я буду знать, что и в будущем могу служить тебе.

— Одолжи Нику доллар, завтра он отдаст.

Капитан не согласился дать ему больше четверти доллара, и Ник, оставшийся очень недовольным, сейчас же отошел к укреплениям.

— Вот, старый товарищ, — сказал майор, — я удивляюсь, что вы позволяете ему жить в «хижине». Теперь, когда началась война, его лучше удалить.

— Это легче сказать, чем сделать. Но ведь ты привел его сюда.

— Я привел его потому, что он узнал меня, и было более благоразумным стать с ним в дружеские отношения. К тому же мне нужен был проводник, а никто лучше его не знает лесных тропинок. Но его все-таки надо остерегаться.

— Он все такой же, как был раньше. Если быть с ним осторожным, то он не опасен; к тому же он боится меня. Главная вина его в том, что он пьет ром здесь с Джеми и Миком, но я устранил и это, запретив мельнику продавать им его.

— Мне кажется, что вы оба несправедливы к Нику, — заметила мистрис Вилугби, — у него есть и очень хорошие качества. Помните, Гуг, когда Роберт был болен и доктора прописали ему некоторые травы, то Ник, вспомнив, что видел их за пятьдесят миль, пошел за ними, хотя мы даже и не просили его об этом.

— Это верно, но ведь у каждого есть и хорошие и дурные качества. Но вот он идет, не нужно, чтобы он знал, что речь шла о нем.

Ник, осмотрев новые укрепления, подошел к столу и, приняв важный вид, обратился к капитану:

— Ник — старый начальник; он часто присутствовал на военных советах, как и капитан, много знает; хочет знать новую войну.

— Это, Ник, семейная война; французы в ней не принимают участия.

— Как, англичане против англичан?

— А разве тускарора не поднимает никогда томагавка против тускароры?

— Тускарора убивает тускарору; но воин никогда не скальпирует женщин и детей своего племени.

— Надо признаться, Ник, ты очень логично рассуждаешь; ворон ворону глаз не выклюет, говорит пословица, и все-таки великий отец Англии поднял оружие против своих детей — американцев.

— Кто идет торной тропинкой, кто каменистой? Вы опять наденете мундир и пойдете за барабаном, как прежде?

— Нет, старый товарищ, в шестьдесят лет любят больше мир, чем войну, и я предпочитаю остаться дома.

— Зачем капитан строил укрепления?

— Потому что я намерен остаться здесь. Палисад остановит нападающих на нас.

— Но у вас нет ворот, — проворчал Ник. — Англичане, американцы, краснокожие, французы — все могут войти. Где есть женщины, там ворота должны быть заперты.

— Я уверена, Ник, что ты наш друг! — вскричала мистрис Вилугби. — Я помню, как ты принес траву для сына.

— Это верно, — ответил с достоинством Ник. — Ребенок почти умирал сегодня, а завтра играл и бегал. Ник его вылечил своими травами.

— Да, ты был доктором. А помнишь, когда у тебя была оспа?

Индеец так быстро обернулся к мистрис Вилугби, что та вздрогнула.

— Кто заразил Ника? Кто вылечил его? Вы помните?

— Я привила тебе оспу, Ник; и если бы я этого не сделала, то ты умер бы, как умирали у нас солдаты, у которых она не была привита.

Взволнованный, с глубокой благодарностью в глазах, индеец быстро схватил руку мистрис Вилугби и, откинув одеяло с плеча, прикоснулся ею до оспин.

— Старые метки, — сказал он, улыбаясь. — Мы друзья; это никогда не сгладится.

Эта сцена растрогала капитана. Он бросил индейцу доллар, но тот, не обращая внимания на деньги, повернулся к стене и сказал:

— Большие опасности проходят через маленькие щели; зачем же оставлять большие щели открытыми?

— Надо будет повесить ворота на будущей неделе, хотя излишне бояться опасности и в самом начале войны.

После заката солнца семья ушла в дом; капитан с женою отправились в свои комнаты, а Роберт остался с сестрами.

— Знаешь, Роберт, — сказала Белла, — мне кажется, что папа уж очень спокойно относится к опасности?

— Он очень хороший солдат, Белла, и он знает, что надо делать. Я боюсь только, чтобы он не стал на сторону колонистов.

— Если бы и ты поступил так же! — вскрикнула Белла.

— Отчего же я не нашел в корзине от Мод ни одной безделушки, — после некоторого молчания проговорил Роберт, делая вид, что не слышал восклицания сестры, — которая показала бы мне, что она помнит обо мне?

— Но где же доказательства, что ты сам помнил о нас? — с живостью спросила Мод.

— Вот они, — ответил Роберт, положив перед сестрами небольшие свертки. На каждом стояло имя одной из сестер.

— А это, неблагодарный?

— Это? — воскликнул удивленный майор, разворачивая шарф. — Я думал, что это один из старых шарфов отца, отданный мне по наследству.

— Разве он старый? — спрашивала Мод, растягивая шарф. — Отец ни разу его не видел и никто еще не носил его.

— Возможно ли? Но ведь это работа нескольких месяцев. Здесь нельзя купить его.

Мод растянула шарф против света, и Роберт прочел едва заметные слова: «Мод Мередит».

ГЛАВА VIII

На следующий день — это было воскресенье — стояла прекрасная, тихая и теплая погода.

Джоэль, собрав, по обыкновению, около себя слушателей, разглагольствовал о том, что необходимо обязательно разузнать, что делается в провинциях, а для этого самое лучшее послать туда надежного человека. Он и сам не прочь пойти я разузнать обо всем, если товарищи этого пожелают.

— Нам надо непременно самим знать это, а не через майора; хотя он и прекрасный человек, но он в королевском полку, и, понятно, может быть пристрастным. Капитан? Но ведь он тоже был солдатом и, конечно, его тянет в ту сторону, где он служил сам. Мы здесь как в потемках.

Мельник усиленно поддержал его и в двадцатый раз уверял всех, что никто не сумеет так хорошо навести справки о положении дел, как Джоэль.

После обеда капитан долго говорил наедине с сыном. Он советовал ему, не теряя времени, присоединиться к своему полку или же остаться здесь, отказавшись от службы.

Много было сказано и за и против колонистов, и в конце концов остановились на том, что Роберт завтра отправится обратно в свой полк. Но выполнить это было нелегко: города и деревни, занятые американскими войсками, могли заподозрить майора в шпионстве и посадить в тюрьму, так что надо было стараться обойти все селения и незаметно ни для кого добраться до Бостона. Майор очень жалел, что взял с собою денщика, европейца, по которому его легче было распознать.

Это опасение показалось отцу настолько основательным, что тот предложил оставить денщика у себя и при первом же удобном случае отослать его сыну в Бостон.

Теперь возник вопрос о проводнике. После некоторого колебания капитан остановился на тускароре; его позвали и сказали в чем дело. Ник обещал проводить майора к реке Гудзону, к тому месту, где он свободно, не возбуждая подозрения, мог бы перейти ее. Плату за услугу Ник должен будет получить здесь от капитана после того, как вернется обратно с письмом майора… Благодаря этому, по крайней мере, во время путешествия можно было надеяться, что Ник не выдаст его.

Фарреля решили отправить спустя два месяца с письмами от семьи.

Капитан написал несколько писем своим друзьям, занимавшим высокие посты в армии, и советовал в них соблюдать большую осторожность и умеренность в отношении американцев. Написал он также и генералу Гэдж, но не подписался под письмом из осторожности, хотя это было лишнее: если бы письмо и попалось в руки американцев, они отправили бы его по назначению, — так много хорошего в письмах говорилось о них.

Только в двенадцать часов ночи отец и сын разошлись по своим комнатам, переговорив подробно о всех делах.

ГЛАВА IX

На следующий день за завтраком майор объявил о своем отъезде. Мать и Белла очень опечалились предстоящей разлукой и не скрывали своего чувства, что было весьма естественно. Мод же старалась казаться спокойной, хотя сердце ее было переполнено горем. Из предосторожности не говорили никому об отъезде, а Ник еще ночью, взваливши на плечи чемодан, отправился в назначенное место возле ручья, куда в условленный час к нему должен был присоединиться Роберт. Роберт решил идти прямо лесом, а не держаться проложенных тропинок, по которым всегда проходили колонисты и где он рисковал встретиться с кем-нибудь из них и быть схваченным. На всякий случай отец дал ему план и старые бумаги на землю, чтобы в опасную минуту выдать себя за путешественника, разыскивающего свое имение.

— Не забудь дать нам знать из Бостона о счастливом конце твоего путешествия. Я надеюсь, что все кончится благополучно! — сказал капитан.

— Отправляйся, Роберт, лучше в Нью-Йорк, чем в Бостон, — просила мать, — туда легче добраться.

Все просили Роберта быть осторожным и не рисковать собой без необходимости.

— Твое охотничье ружье и все принадлежности готовы, — сказал наконец капитан, вставая из-за стола. — Я распущу слух, что ты пошел в лес на охоту за голубями, а теперь пора, прощай!

Роберт простился с матерью и сестрами. Растроганная Белла горячо обнимала брата. Бледная и дрожащая от волнения Мод могла только произнести:

— Береги себя, не рискуй понапрасну, мой дорогой, мой милый Боб!

Маленькое окошко из комнаты, где работала Мод, было обращено в ту сторону, куда направился Роберт. Сюда и вбежала молодая девушка, чтобы следить до последней возможности за тем, кого так горячо она в душе любила. Отец и капеллан провожали его.

Но вот молодой человек обернулся. Мод махнула ему платком, он заметил сигнал и ответил тем же. Отец оглянулся тогда в свою очередь и увидел протянутую из окна руку.

— Это наша дорогая Мод смотрит на нас; там ее комната; комната Беллы по другую сторону ворот.

Роберт вздрогнул, послал несколько поцелуев в сторону окна и продолжал путь. Чтобы переменить разговор, он заговорил о «хижине на холме».

— Надо непременно поставить ворота, я вас прошу об этом; я до тех пор не буду спокоен, пока не узнаю, что они на месте.

— Я и сегодня занялся бы этим, но пережду два дня, пока немного успокоятся сестры и мать.

— Лучше причинить им беспокойство, чем подвергаться опасности при нападении индейцев или мятежников, — проговорил майор.

Мод следила из своего окошечка за Робертом. Несколько раз он оборачивался в ее сторону, но не отвечал больше на ее сигналы.

Вот все трое остановились на одной из скал, над мельницей, и прежде чем расстаться, проговорили еще с четверть часа. Мод не могла уже различать их лица, но по фигуре узнала Роберта, облокотившегося на ружье; лицо его было обращено к ее окну. Наконец, быстро пожав руку отцу и капеллану, он поспешно пошел по тропинке, ведущей к реке, и скоро скрылся из виду. Еще с полчаса простоял здесь капитан со своим старым другом, смотря в ту сторону, где скрылся сын, и, только услышав два выстрела, означавшие, что майор приблизился к тому месту, где его ожидал Ник, они медленно пошли домой.

Вскоре после ухода Роберта, около полудня, группа в восемь или десять вооруженных людей быстро поднялась на скалы и оттуда отправилась прямо к «хижине». Видевший их Джоэль решил, что это, должно быть, уполномоченные от провинциальных властей, которые посланы арестовать капитана. Он надел свое праздничное платье и направился к дому, чтобы посмотреть на предстоящую сцену. Каково же было его удивление и разочарование, когда он увидел, что капитан и Вудс приветливо подошли к новоприбывшим и начали разговаривать с ними в очень дружелюбном тоне. Джоэлю ничего больше не оставалось, как повернуть назад.

Это был Эверт Бекман со своим приятелем и несколькими землемерами и охотниками. Они рассчитывали провести некоторое время у гостеприимных хозяев, и, главное, Эверт хотел получить ответ на свое предложение, которое он сделал Белле перед ее отъездом из Нью-Йорка.

Привязанность, существовавшая между Беллой и Бекманом, носила такой простой, сердечный и непринужденный характер, что его предложение не показалось неожиданным.

Родные были согласны на их брак. Белла, проверив свое чувство к Эверту, должна была сознаться, что любит его, и ничто не мешало объявить их женихом и невестой в самый день прибытия Бекмана. Таким образом, недавние слезы при прощании с Робертом сменились радостью при виде помолвленных.

В то время как Плиний младший и одна из негритянок приготовляли в цветнике чай, Вудс обратился к Бекману с вопросом, какие вести принес он из Бостона.

— Должен признаться, господин Вудс, дело становится очень серьезным. Бостон окружен несколькими тысячами наших солдат, и мы рассчитываем не только удержать королевское войско в крепости, но и выгнать его из колонии.

— Совершенно верно, Бекман! Я, действительно, думаю, что колонии правы. Как смотрит на это дело ваш брат, капитан инфантерии?

— Он оставил уже службу, отказавшись даже продать свой чин. Конгресс хочет назначить его в один из полков колоний.

Капитан был серьезен, мистрис Вилугби очень волновалась, Белла слушала с большим вниманием, а Мод о чем-то глубоко задумалась.

— Я не думал, что дело зашло уже так далеко, — сказал капитан.

— Мы думали, что майор Вилугби станет на нашу сторону; так собираются сделать многие из королевского войска, но никто не был бы так радушно встречен, как он. На нашей стороне уже Гэтс, Монгомери и много других.

— А станет ли полковник Ли во главе американских войск?

— Я не думаю. Он прекрасный и опытный офицер, но он очень странный, и, главное, родом не американец.

— Понятно, с этим следует считаться. Если бы вы пришли часом или двумя раньше, то встретили бы здесь лицо, хорошо вам знакомое: здесь был Роберт.

— Как, майор Вилугби? Но я думал, что он в Бостоне, в королевской армии! Вы говорите, он ушел уже из «хижины»? Но, надеюсь, не в Альбани?

— Нет, прежде я подумывал, чтобы он отправился в Альбани, повидаться с вами, но мы передумали. Это было бы опасно, и он отправился тайно, обходя все города.

— Он поступил вполне благоразумно, хотя мне было бы очень приятно повидаться с ним; но если нет никакой надежды убедить его стать на нашу сторону, то нам лучше пока держаться дальше друг от друга.

Это было сказано так спокойно и серьезно, что всем стало очевидно, к какой ссоре могла бы привести молодых людей встреча; все чувствовали это и потому постарались поскорее перевести разговор на другие темы.

Капитан, его жена, Белла и Эверт целый вечер проговорили о предстоящей свадьбе. Мод была предоставлена самой себе; капеллан беседовал с приятелем Бекмана.

Когда молодые девушки удалились в свою комнату, Белла сообщила сестре, что ее свадьба назначена на завтрашний день. На этом настоял Эверт в виду волнения в колониях. Он думает, что после свадьбы «хижина» будет в безопасности.

На следующий день Белла Вилугби и Эверт Бекман были повенчаны.

ГЛАВА X

На другой день после свадьбы товарищи Эверта ушли из «хижины», оставив там только Бекмана, и лишь теперь, когда все снова пошло своим чередом, Джоэль заметил, что Роберта уже нет. Сейчас же он и мельник под предлогом личного дела отправились на некоторое время к Могауку. Подобная отлучка была для них обычной и не возбудила никаких подозрений. Получив разрешение, приятели отправились в путь на другой же день утром, то есть сорок восемь часов спустя после ухода Роберта с Ником. Джоэль знал, что майор пришел по дороге через Станвикс, и, предполагая, что и теперь он избрал тот же путь, направился туда, рассчитывая в Шенектади захватить майора и передать его конгрессу. Он собирался сообщить кстати также и о лойялистских^[6], по его мнению, симпатиях капитана.

План их не удался, так как в то время, пока Джоэль и мельник поджидали путешественников недалеко от Шенектади, Роберт со своим проводником переезжали реку Гудзон. Убедившись, что добыча ускользнула, приятели разочарованные вернулись назад в колонию. Все же Джоэль успел воспользоваться этой прогулкой, чтобы познакомиться с «вигами»^[7], уже пользовавшимися значительным влиянием среди колонистов; вместе с ними он принял участие в активной агитации против Англии и за уничтожение класса земельных собственников.

Прошло три недели без особенных событий, и Эверт начал подумывать о своих обязанностях гражданина. Он должен был получить один из вновь сформированных полков.

Капитан Вилугби мало занимался политикой, но с замужеством Беллы его симпатии еще больше склонились на сторону колоний. Эверт Бекман был очень умный человек, и его доводы были так ясны, просто и убедительны, что нужно было иметь фанатическую ограниченность капеллана Вудса, чтобы не признать их правильность.

Началась уже вторая половина июня, когда Бекман решил оставить жену и ехать туда, куда призывал его долг. По обыкновению, под вечер семья собралась в цветнике.

— Кто это? — вдруг воскликнул капеллан, смотря на скалу у мельницы. — Кто-то быстро бежит сюда.

— Это Ник, — сказал, вставая, капитан. — Он мог бы быть здесь неделю раньше, что было бы гораздо лучше, но что уж делать!

Все в молчании ожидали, пока подойдет тускарора. Через несколько минут индеец приблизился и остановился, облокотившись на яблоню.

— Здравствуй, Ник! Где оставил ты моего сына?

— Об этом он говорит здесь, — ответил индеец, протягивая письмо.

Капитан тотчас же взял письмо и быстро пробежал его.

— Хорошо, Ник, я вижу, что ты не изменил ему. Сегодня вечером ты получишь свою плату. Но это письмо было написано еще на реке Гудзоне три недели тому назад; почему ты не пришел раньше?

— Смотрел. Был на берегу большого соленого озера^[8].

— Ага! Значит, любопытство было причиной?

— Ник воин, а не «сквау»^[9]. Он не любопытен.

— Понятно. Не обижайся, Ник, я не думаю так о тебе. Я знаю, что ты мужчина. Но откуда же ты пришел?

— Из Бостона.

— Из Бостона? Изрядное путешествие, но ты, конечно, проходил через Массачузетс без моего сына?

— Ник шел один. Две дороги: одна для майора, другая для тускароры. Ник пришел первым.

— Об этом он говорит здесь, — ответил индеец, вынимая из складок платья второе письмо.

Капитан взял письмо.

— Это почерк Боба, письмо помечено: Бостон, 12 июня 1775 г., но подписи нет.

— Читай скорее! — воскликнула с беспокойством мать.

«Мой дорогой отец, я жив и здоров. Мы опять были в деле. Вы сами знаете, какие обязанности налагает на меня служба. Мой горячий привет матери, Белле, а также моей дорогой и капризной Мод. Ник видел все и расскажет вам обо всем».

— Там был майор, там был Ник. Дело было жаркое. Тысяча убитых^[10].

— Когда мой сын пришел в Бостон, ты был еще там?

— Как, еще была битва? — воскликнул капитан. — Рассказывай скорее, Ник, кто ее выиграл: англичане или американцы?

— Трудно сказать. Сражались те и другие.

— Вероятно, произошла просто какая-нибудь стычка! — воскликнул капеллан.

— Стычка, вы говорите? — с живостью спросил Ник. — Хороша стычка, где тысячи человек убитых!

— Расскажи нам все, что знаешь, тускарора!

— Скоро сказать, не скоро сделать. Янки^[11] на горе, солдаты в лодках. Сто, тысяча, пятьдесят лодок с красными мундирами. Великий начальник там. Десять, шесть, два — все пошли вместе. Бледнолицые вышли на землю, построились, потом пошли. Бум, бум! Стреляют из пушек, стреляют из ружей. Ах, как они побежали!

— Побежали! Кто, Ник? Эти бедные американцы…

— Красные мундиры побежали! — спокойно ответил индеец.

— Где происходила эта битва? Говори скорей!

— По ту сторону Бостона, на реке. Пришли сражаться на лодках, как канадские индейцы.

— Это, вероятно, в Чарльстоуне, Вудс! Ведь Бостон и Чарльстоун стоят на полуостровах. Значит, американцы заняли этот город. Вы ничего не говорили мне об этом, Бекман!

— Когда я оставил Альбани, их еще не было там, — ответил Бекман. — Надо расспросить обо всем индейца.

— Сколько янки было в этой битве, Ник? Сосчитай так, как мы это делали в войну с французами.

— Как отсюда до мельницы, два, три ряда, капитан! Все фермеры, а не солдаты. Все ружья, не было ни штыков, ни ранцев, ни красных мундиров. Не солдаты, а бьются, как дьяволы.

— Длиною как отсюда до мельницы и три ряда? Это составит, пожалуй, две тысячи, Бекман! Так ведь, Ник?

— Около этого.

— Хорошо. А сколько было королевских солдат в лодках?

— Два раза больше сначала, потом пришли еще. Ник был близко, он считал.

— Они все пошли разом на янки, Ник?

— Нет. Первые пошли, их разбили, и они побежали; тогда пошли вторые, эти тоже побежали. Третьи, самые смелые, зажгли вигвамы, взобрались на гору. После того уже янки отошли.

— Теперь я понимаю. Зажгли вигвамы. Чарльстоун сгорел, Ник?

— Да. Был похож на большой костер совета. Стреляли из больших пушек. Бум, бум! В первый раз Ник видел такую битву. Было столько убитых, сколько листьев на дереве. Кровь текла ручьем.

— Да разве ты был там, Ник? Каким образом ты знаешь обо всем этом? Ведь ты оставался в Бостоне?

— Переехал в лодке. Красные мундиры хотели схватить Ника. «Это мой друг», сказал майор, и Ника отпустили.

— Мой сын не ранен? — воскликнула мистрис Вилугби.

— Ты видел майора на поле сражения, Ник?

— Видел всех, шесть, две, семь тысяч.

— Сколько же осталось убитых? Ты оставался посмотреть?

— Оставался, чтобы взять ружья и много еще других хороших вещей. — Тут Ник, не торопясь, развернул небольшой сверток с эполетами, кольцами, часами, пряжками и прочими вещами, которые он снял с убитых. — Это все прекрасные вещи.

— Я это вижу, Ник, но скажи мне, кого ты ограбил: англичан или американцев?

— Красные мундиры были повсюду. И у них больше было таких вещей.

— Кого больше было убитых: красных мундиров или янки?

— Красных мундиров столько, — сказал Ник, поднимая четыре пальца, — а янки столько, — и он показал один палец. — Много, много красных мундиров! Для них вырыли большую могилу, а для янки маленькую. Англичане плакали, как женщина, когда та потеряет своего мужа.

Так описывал Соси-Ник битву при Бенкер-Гилле, очевидцем которой он был.

Этот рассказ заставил Бекмана поторопиться со своим отъездом. На следующий же день он отправился в Альбани.

Война велась уже систематично. Вашингтон назначил офицеров, и в том числе Бекмана произвел в подполковники. До «хижины» доходили только глухие слухи о том, что происходит между англичанами и американцами. Лето прошло здесь совершенно спокойно. Другой битвы в 1775 г. не было. Бекман стоял под Бостоном, тогда как в Бостоне стоял с королевским войском Роберт.

С наступлением ноября семейство Вилугби, по обыкновению, покинуло «хижину на холме» и отправилось в Альбани, куда на несколько дней приехал Эверт. Там было много молодых офицеров-американцев, и все они наперерыв ухаживали за Мод. Капитан был не прочь выдать замуж свою любимицу за какого-нибудь американца. Но Мод была со всеми одинаково мила и ласкова, не отдавая никому преимущества.

В марте англичане покинули Бостон. Роберт Вилугби с своим полком отправился в Галифакс, чтобы оттуда под начальством Генри Клинтона идти в экспедицию против Чарльстоуна. А в апреле семейство Вилугби вернулось назад в «хижину на холме».

Война продолжалась. Начинали серьезно поговаривать о том, что колонии совсем хотят отделиться от Англии. Эти слухи испугали капитана. Чтобы забыться от всех «своих страхов», он начал усиленно заниматься своим хозяйством: посевами, мельницами, удобрением полей и другими заботами.

Спокойно жилось в «хижине» летом 1776 года. Все дышало миром и тишиной: в лесу тихо шелестели листья, солнце ярко светило, вокруг все зеленело и в изобилии приносило плоды. Год обещал кончиться для обитателей «хижины» без особых событий. Ник после возвращения из Бостона ни разу не заглядывал сюда.

Прошел год с того времени, как Роберт оставил родительский дом.

ГЛАВА XI

Роберт прислал только одно письмо. Он писал отцу о прибытии английского войска под командой сэра Вильяма Гоу, о состоянии своего здоровья, а в постскриптуме стояли следующие слова: «Скажи моей милой Мод, что люблю я только тех, кто остался в „хижине“. Если бы я встретил женщину, наполовину похожую на Мод, я давно был бы уже женат».

Все видели в этой приписке простую шутку, вполне позволительную со стороны брата. Но не так отнеслась к этому Мод. Когда письмо было всеми прочитано, она унесла его в свою комнату и там читала и перечитывала его несколько раз, а потом, видя, что о нем забыли, оставила его у себя; это письмо всегда было с ней, и часто, оставшись одна в своей комнате или удалившись в лес, она перечитывала его снова и снова.

В «хижине» перестали уже бояться нападений, так как не слышно было о схватках на границах, подобных прошлогодним.

— К чему нам беспокоиться обо всем этом? — сказал капитан, когда однажды Вудс напомнил ему, что ворота до сих пор еще не поставлены на место. — Это потребует много времени, а теперь оно нужно для уборки полей. Ведь здесь мы в полной безопасности, даже больше, чем если бы были в Гайд-парке^[12], где все-таки надо бояться воров, которых там много.

Капеллан, разделявший мнение капитана, не настаивал.

Никто в «хижине» не знал еще о большом сражении в июле. Правда, еще в мае до них доходили слухи о намерении нескольких провинций объявить себя независимыми; но в письме майора об этом говорилось глухо, а других источников, откуда можно было бы узнать положение дел, не было.

Уже несколько месяцев Белла была матерью, и маленький Эверт, родившийся в «хижине на холме», завладел всеми ее мыслями. Ее свадьба несколько охладила отношение двух молодых девушек, а после рождения ребенка они стали бывать вместе еще реже. Мод была предоставлена самой себе, и никто не мешал ей все глубже погружаться в свои мысли и чувства, прогуливаясь в лесу, куда она любила уходить каждый день. Гуляя по лесным тропинкам, она не думала ни о каких опасностях, да и нечего было бояться. Прохожих здесь не могло быть, так как большая дорога к «хижине», по которой ходили все, лежала на другой стороне, а диких зверей всех перестреляли и повыгнали уже давно. Вот уже десять лет, как ни Ник, ни лесники, обходившие постоянно прилегающие горы, не встречали здесь даже пантер, которые раньше часто заходили сюда летом.

Однажды, в конце сентября, часа за три до захода солнца, Мод шла по своей любимой дорожке к скале, где Ник по приказанию капитана устроил для нее скамейку. Это было довольно далеко от жилищ рабочих. Отсюда открывался чудный вид на прежний бобровый пруд.

Поднявшись на скалу, она села на свое обычное место на скамейке, сняла шляпу и стала с наслаждением любоваться открывшимся видом, находя в нем все новые и новые прелести. Солнце склонялось к западу, тени удлинялись, все было залито нежным розовым светом; рабочие работали в поле, дети играли возле женщин.

«Как хорошо!» — подумала Мод.

В эту минуту в долине раздался отчаянный крик, наполнивший Мод ужасом. Рабочие с мельницы и с полей, женщины, дети — все бросились к «хижине». Первым движением Мод было бежать, но, подумав, она решила, что бежать уже поздно и благоразумнее остаться здесь, тем более что она была одета в темный костюм и на таком расстоянии различить ее было невозможно, к тому же позади нее возвышалась громада скал.

По всем тропинкам, ведущим к «хижине», бежали колонисты, некоторые забегали в свои жилища, хватали детей и неслись к палисадам. При первом же крике капитан Вилугби был уже на лошади посреди рабочих. Привыкший к опасностям, он подъехал к мельнику, поговорил с ним минуту-две и быстро отправился к холму. Мод задрожала, боясь за безопасность отца; по его хладнокровию она заключила, что неприятель еще далеко. Проезжая мимо собравшихся в долине, капитан поговорил с ними, желая их ободрить. Потом вернулся к «хижине». На площадке толпились колонисты. Некоторые из них, вооружившись, выходили из ворот. Отдавая приказания, капитан проехал посредине толпы и скрылся во дворе. Через минуту он опять появился вместе с женой и Беллой, державшей на руках ребенка.

Мало-помалу водворился порядок. Способных носить оружие было тридцать три человека; к ним можно было присоединить еще десять или двенадцать женщин, умевших стрелять; они стояли теперь с карабинами и мушкетами в руках. Большого труда стоило капитану привести колонистов в порядок, так как им не были известны самые простые правила военной дисциплины. Он назначил нескольких капралов, Джоэль был сделан сержантом, а Джойс, старый ветеран, исполнял должность адъютанта. Двадцать человек построились под наблюдением Джойса перед большими открытыми воротами; женщины и дети вошли за палисады, а остальные взялись за установку ворот.

Мод хотела уже бежать домой, как вдруг группа индейцев показалась на скалах. Их было около пятидесяти человек в полном вооружении. Между скалою, где стояла девушка, и «хижиной» протекал ручей; нужно было по крайней мере полчаса, чтобы сбежать по тропинке и перейти его через мост. Мод видела, что она не успеет добежать до него раньше индейцев, и решилась ждать на месте, где ее застигла опасность.

Индейцы не торопились; они, по-видимому, рассматривали местность и хотели познакомиться с положением «хижины». Толпа их увеличилась до восьмидесяти человек. Через несколько минут кто-то из них выстрелил в сторону «хижины».

Вслед за выстрелом выстроившиеся в ряд перед воротами колонисты вошли за палисады, поставили ружья в козлы и принялись помогать товарищам ставить ворота. Видя, что отец отправил во двор женщин и детей, Мод решила, что пуля упала возле них.

Ворота к палисадам были легче, чем стенные, и собравшиеся у «хижины» рабочие легко могли бы поставить их, если бы они спокойно взялись за дело; но именно хладнокровия-то у них и не было: от одного вида раскрашенных неприятелей кровь застыла у них в жилах. Бедная Мод видела, как два или три раза их подымали, и всякий раз они падали обратно, не попадая на петельные крюки. Она встала, чтобы следить за всем, что происходило за палисадом. Наконец одна половина ворот была повешена, и Мод видела, как отец несколько раз открыл и закрыл ее. Через некоторое время рабочие приготовили и вторую половину; оставалось только навесить ее. В эту минуту в долину сбежал один индеец, махая веткой дерева в знак того, что он идет для переговоров с бледнолицыми.

Капитан Вилугби один пошел к нему навстречу и начал переговоры. Мод видела, с какой величественной осанкой говорит отец и как спокоен был краснокожий. Поговорив несколько минут, они готовились расстаться, как в ту же минуту раздался такой громкий крик со стороны ворот, что достиг ушей Мод; капитан повернулся в ту сторону и увидел, что вторая половина ворот также повешена на петли. Индеец медленно пошел назад, оглядываясь время от времени на «хижину», как бы изучая ее и способ ее обороны. Капитан вернулся к колонистам и внимательно осмотрел ворота.

Мод решила остаться на всю ночь в своем уголке, чтобы следить за происходящим вокруг «хижины». Она была удивлена, что ее не ищут, но, подумав, решила, что о ней легко можно было забыть в такие тревожные минуты.

В ту минуту, как эти мысли проносились в ее голове, небольшой камешек сорвался сверху и упал к тому месту, где она сидела; она услышала чьи-то шаги, и сердце у нее сильно забилось. Однако она понимала, что ничем не должна выдавать своего присутствия, и сидела, затаив дыхание. «А что, если это кто-нибудь из рабочих?» Мик после обеда постоянно работал в лесу; если это он, то ей бояться нечего, он поможет ей пробраться в «хижину». Эта мысль победила все другие, и она поднялась было, чтобы идти по тропинке, как вдруг перед ней вырос человек в охотничьей блузе, с карабином за плечами.

Мод в ужасе остановилась; сначала она не была замечена, но затем охотник увидел ее, в удивлении отпрянул назад и потом, прислонив свой карабин к дереву, бросился к ней навстречу.

Молодая девушка закрыла глаза, опустилась на скамейку и с опущенной головой ждала удара томагавком.

— Мод, моя милая Мод, неужели ты не узнаешь меня? — воскликнул охотник, обнимая ее. — Посмотри на меня!

— Боб! — прошептала Мод, едва приходя в себя. — Откуда ты? Зачем ты здесь в такую ужасную минуту?

— Бедная Мод! Что ты говоришь? Я думал, ты ласковее встретишь меня! Но что значат твои слова?

Понемногу Мод пришла в себя, посмотрела на Роберта, и чувство страха и любви смешались в ее взгляде. Однако она не бросилась в его объятия, как делают это сестры, и когда он прижал ее к себе, она слегка оттолкнула его. Показав рукой на долину, она сказала ему:

— Что значат мои слова? Посмотри сам. Индейцы напали на нас, и ты можешь видеть, что происходит теперь.

Опытный глаз майора сразу различил, в чем дело. Индейцы были еще на скале, а в крепости рабочие изо всех сил торопились, чтобы поставить вторые ворота, которые были гораздо тяжелее и требовали еще больших усилий.

— Ты одна здесь, Мод?

— Я не видела никого; но я думала, что Мик еще в лесу, и сначала приняла твои шаги за его.

— Ты ошибаешься, — ответил Вилугби, смотря в зрительную трубу на «хижину», — Мик работает у ворот. Я узнаю еще кое-кого; а вот и отец: как он распорядителен и спокоен!

— Значит, я одна. Это лучше: теперь люди более нужны там для защиты.

— Ты не одна, моя милая Мод, я с тобою!

— Да. А то неизвестно, что могло бы случиться со мною здесь ночью.

— В безопасности ли мы здесь, не заметят ли нас индейцы?

— Я не думаю. Когда Эверт и Белла сидели здесь, я никогда не могла их различить из цветника. Это зависит, я думаю, от темной массы скал позади нас. К тому же я в темном платье и у тебя зеленая блуза; наверное, нас не заметят здесь. С этого места мы прекрасно можем наблюдать за тем, что происходит в долине. Но зачем ты здесь? Это может быть опасно для тебя.

— Никто не узнает майора в этой охотничьей блузе. Не бойся этого, Мод; теперь опасны нам только краснокожие, да и те, как видно, собираются ужинать, а не нападать на «хижину». Посмотри сама, вон несколько индейцев тащат лань на скалу.

Дрожащей рукой Мод взяла трубу и затряслась от страха, увидев так ясно индейцев.

— Сегодня утром эту лань убил мельник; они нашли ее, конечно, возле его домика. Я рада, что они дали минуту отдыха нашим. Ах, эти ворота, верно, им никогда не повесить! Смотри сам, Боб, и говори мне, что там происходит.

— Все торжествуют, удалось повесить одну половину. Как хорошо было бы, если бы отец был с нами…

— Может быть, ты за этим и пришел сюда, Боб? — спросила молодая девушка, пристально смотря на майора.

— Да, Мод, и я думаю, что ты согласна в этом со мной…

— Теперь уже поздно. Со времени свадьбы Беллы и Эверта он еще более укрепился в своих симпатиях к колониям.

ГЛАВА XII

В эту минуту из «хижины» появились женщины и забегали по всем уголкам цветника; мистрис Вилугби и Белла были впереди. Капитан также бросил ворота. Было очевидно, что произошло что-то особенное, напугавшее всех, хотя индейцы были спокойны, да и колонисты не разбирали ружей из козел. Майор внимательно следил за всем в трубу.

— Что там случилось, Боб? — спросила встревоженная Мод.

— Знали ли наши, что ты пошла гулять?

— Едва ли.

— Значит, это они заметили твое отсутствие. Не удивительно, что поднялась такая суматоха.

— Выстрели из карабина, Боб, чтобы они посмотрели в нашу сторону, а я махну им тогда платком. Может быть, они и заметят нас.

— Нет, нас в таком случае могут заметить индейцы.

— Ты прав, и тогда мы погибнем. Но что это собираются делать в «хижине»?

Отсутствие Мод было уже всем известно. Никто не думал больше о второй половине ворот, все бегали взад и вперед, заглядывая в каждый уголок дома, но нигде не было исчезнувшей девушки. Вот показалось несколько человек у одного из окон гостиной. Окна этой комнаты выходили в сторону, противоположную мельнице, стало быть, для индейцев неприметную. Тут, внизу, под скалой, протекал ручей, и так как скала была совсем отвесная, то спуститься по веревке вдоль нее из окна было нетрудно; по ручью можно было добраться до моста, а там недалеко и лес. Майор пристально следил в трубу за окном.

— Они готовятся искать тебя, Мод, — сказал он. — Да, да, посмотри, кто-то спускается по веревке.

— Я надеюсь, это не папа! Он слишком стар, чтобы рисковать теперь и выходить из дома.

— Нет, это ирландец Мик. Он стал уже на землю.

— Славный Мик! Больше никого нет, он один?

— Нет, еще кто-то спустился. Если бы они знали, что ты не одна!

— Они не могут предположить, что ты со мною, Боб, — тихо ответила Мод. — Все уверены, что ты теперь в своем полку.

— С Миком спустился Джоэль Стрид. За плечами у них карабины.

— Жаль, что они послали Джоэля. Я сильно не доверяю ему, и мне очень не хотелось бы, чтобы он видел тебя.

Это было сказано так быстро и с таким волнением, что майор был поражен. Он попросил Мод объяснить ему причины такого отношения к Джоэлю; но она призналась, что никаких веских доводов против Джоэля у нее нет; он просто не внушает ей доверия.

— Я очень хотела бы, чтобы Джоэль не знал о твоем присутствии, — добавила Мод.

— Это очень трудно сделать. Если бы я не встретил тебя здесь, я прямо пошел бы в дом, в полной уверенности, что не найду там никого, кто мог бы передать меня конгрессу.

Посланные стали пробираться по ручью, держась берега и благополучно пробираясь по камням. На некоторое время Роберт, пристально следивший за ними, потерял их из виду, потом они показались уже на тропинке, ведущей в лес. Лучше всего было бы пойти им прямо навстречу, но кто же мог быть уверен, какое направление они изберут? Вероятно, они обойдут все места, где, обыкновенно, гуляла молодая девушка.

Мод умоляла Роберта ничем не выдавать своего присутствия перед Джоэлем, прежде чем не выяснятся вполне намерения индейцев. До ночи он может притаиться в лесу, а потом подойти к «хижине» и войти в нее так, чтобы об этом могли знать только самые преданные слуги. Но так как майор не хотел оставлять девушку до той минуты, когда она может присоединиться к посланным, то вопрос осложнялся. Если его и не узнают в этом костюме, то, вероятно, придется объяснять, кто он и как попал сюда. Поэтому решили поступить так: раньше часа трудно было ожидать прихода вышедших на поиски, а к тому времени совсем уже стемнеет; заслышав их шаги, Роберт спрячется здесь же, а потом издали будет идти вслед за Мод.

Индейцы, очевидно, ожидали наступления ночи, чтобы напасть на «хижину». Вероятно, они зажгут мельницы, амбары и другие постройки, но теперь они были совершенно спокойны и по-прежнему оставались на скале.

Солнце уже зашло, и с трудом можно было различать окружающие предметы; заметно, однако, было, что в «хижине» беспокойство о пропавшей Мод еще не улеглось. Вторая половина внутренних ворот все еще оставалась неповешенной.

— Тише, — прошептала Мод, — я слышу голос Мика; они приближаются.

— Да, моя дорогая. Так как ты настаиваешь на том, чтобы они меня не видали, я ухожу, но знай, что я буду все время недалеко от тебя, и потому ничего не бойся.

— Смотри же, Боб, ночью подойди к тому окну, из которого они спустились, — обратилась к Роберту Мод. Последние слова она прошептала совсем тихо, так как шаги раздавались уже близко.

Поцеловав в щеку молодую девушку, Роберт спрятался за выступ скалы.

— Черт побери меня и всех индейцев, — ворчал Мик, взбираясь по крутой тропинке на скалу. — Я думаю, мы найдем здесь молодую мисс. Больше я уж и не знаю, где ее искать.

— Ты очень громко говоришь, Мик, — заметил осторожный Джоэль.

— Ладно, молчи! Теперь у меня одна забота: найти мисс Мод, и я ее найду. Ну и денек! Индейцы на мельнице, хозяйки плачут, хозяин беспокоится, и все мы потеряли голову… Посмотри, да вот она сидит на скамье, которую я сделал для нее собственными руками!

Мод привыкла уже к его разглагольствованиям и, не обращая на них никакого внимания, поднялась навстречу.

— Неужели вы меня отыскиваете? — сказала она. — Что же случилось? Я ведь обыкновенно возвращаюсь домой не раньше этого времени.

— Этого времени! Когда через четверть часа уже может быть слишком поздно, чтобы вернуться! — наставительно заметил Мик. — Не пугайтесь того, что я вам скажу, мисс Мод: на скале у мельницы столько индейцев, что, дай им время, они скальпируют целую провинцию.

— Я понимаю тебя, Мик, — ответила Мод. — Я видела отсюда, что происходит у вас, и думаю, что с осторожностью и спокойствием можно избежать опасности.

— Индейцы, я надеюсь, нападут не прежде, чем вы будете за стеной. Пусть они только попробуют перелезть через палисады, — я размозжу им головы своей дубинкой.

— Спасибо, Мик, за твою готовность защищать нас! Не будет ли рано, Джоэль, если мы сейчас отправимся в путь?

— Пойдемте! Ты, Мик, перестань болтать, или говори, по крайней мере, тише.

— Тише! — загорячился Мик. — Что ты мне повторяешь это двадцать раз? Я не оглох. Такие люди, как ты, любят говорить без всякой надобности.

— Перестань, Мик, — сказала Мод, — я надеюсь, ты не будешь шуметь. Вспомни, что я не могу защищаться, и нам надо стараться как можно скорее попасть в дом. Джоэль, ты пойдешь впереди, за тобою Мик, а я пойду за ним. Самое лучшее идти без всяких переговоров:

Мод с провожатыми отправилась домой. Она немного отстала, чтобы видеть, идет ли Роберт. Время от времени Джоэль останавливался, чтобы прислушаться, что происходит у индейцев. Мод часто оборачивалась назад, боясь, как бы Роберт не потерял их из виду и не заблудился. Она почувствовала себя гораздо бодрее и безопаснее, когда очутилась уже на том берегу, где стояла «хижина». Наконец они дошли до опушки леса. «Хижина» была уже так близко, что, повысив немного голос, можно было бы переговариваться с теми, кто находился за палисадами.

— Я ничего не вижу, мисс Мод, — заметил Джоэль, оглядевшись внимательно вокруг.

Он с Миком прошел вперед, чтобы отыскать тропинку, ведущую к воротам. Роберт воспользовался этим моментом и подошел к Мод. Перекинувшись с ним несколькими словами, она сейчас же догнала своих проводников. Теперь они были у подошвы скалы и отсюда пошли по тропинке, ведущей прямо к воротам. При слабом свете едва можно было заметить несколько фигур, смотревших через палисады. На скале стояла полная тишина.

Едва Мод ступила за ворота, как очутилась в объятиях матери, которая давно уже следила за приближавшейся девушкой. Сейчас же прибежала Белла, а за нею и капитан. Он обнимал и журил свою любимицу.

Никого не удивило, что Мод повела всех в библиотеку. Войдя туда, Мод тщательно заперла двери и испытующе оглядела присутствующих. Убедившись, что здесь только свои, она рассказала обо всем происшедшем и сообщила, что Роберт ждет сигнала, чтобы подойти.

Принесли лампу, и Мод поставила ее на окно в угловой комнате. Это послужило сигналом для Роберта. Он не заставил себя долго ждать и подошел к скале. Капитан бросил ему конец длинной веревки; тот обмотал ее вокруг своей талии и, чтобы дать знать, что его могут начать поднимать, дернул за веревку.

— Что нам делать? — спросил капитан. — Я и Вудс не сможем поднять его на такую высоту.

— Я позову Мика и негров, — предложила Мод, подумав минуту.

— Мик, — спросила она ирландца, — я думаю, что ты нам друг?

— Вы спрашиваете? Я готов сделать для вас все.

— А ты, Плиний, и твой сын, вы знаете нас с детства. Не говорите ничего о том, что сейчас увидите. Теперь тяните эту веревку, но осторожнее, чтобы не оборвать ее.

Мужчины взялись за дело.

— Это капитан поднимает сюда поросенка, чтобы запастись провизией на случай осады, — сказал тихо Мик неграм, которые гримасничали, таща веревку.

В это время в окне показались голова и плечи майора.

— Это мой сын, — тихо сказал капитан. — Докажите теперь, что вы умеете молчать.

ГЛАВА XIII

— Теперь поговорим серьезно, — сказал капитан, когда все несколько успокоились и прислуга ушла. — Зачем ты пришел к нам?

— А разве я пришел не в самую нужную минуту, когда нужно защищать «хижину» от нападения индейцев?

— Это мы увидим через несколько часов. Пока все спокойно, и, пожалуй, так продлится до утра, если индейцы не изменят своего намерения. Один из них приходил для переговоров со мной. Он говорил, что все они идут к Гудзону узнать о причинах войны между англичанами и американцами. Он просил у меня муки и говядины для своих. Но, несмотря на эти мирные переговоры, я им не доверяю, и очень может статься, что мы должны будем защищаться. Хорошо, что мы теперь все вместе за палисадами. Оружия у нас достаточно, пороха также. Если нам придется выдержать осаду, то и это не страшно, так как провизии у нас вдоволь.

— Зато мельницы, риги, амбары и даже жилища рабочих останутся в руках индейцев.

— Этому я уже не в силах помешать, ведь они гораздо многочисленнее нас. Я сказал парламентеру, что муку они найдут на мельнице, а свинину — в каждом домике. Они уже унесли к себе лань, с которой я рассчитывал сам содрать шкуру. Скот теперь пасется в лесу, и можно надеяться на его целость, но зато они могут сжечь риги и другие постройки. Можно ожидать, что они попросят у нас рому или сидру, и отказать им будет нельзя.

— Не воспользоваться ли этим, Вилугби? — предложил капеллан. — Пьяные спят очень крепко, и наши люди могли бы подкрасться к ним и взять их оружие!

— Это совсем не по-военному, Вудс, — улыбнулся капитан. — К тому же намерения их еще не выяснились. Но об этом мы поговорим еще. Однако что же заставило тебя прийти сюда, Боб?

— Сэр Вильям Гоу отправил меня к вам с поручением уговорить вас стать на защиту правительства… Из слов Мод я заключил, что вы не знаете двух важных событий.

— До нас мало доходит вестей, — ответил отец.

— Американский конгресс объявил колонии в полной независимости от Англии, и война продолжается с новой силой.

— Неужели дела зашли так далеко?

— Последний раз, когда я видел нашего командира, он говорил мне, что хотя вы и не наш, он все-таки рассчитывает на перемену ваших взглядов и ждет с вашей стороны отклика на призыв друзей.

— Сообщи нам что-нибудь о войне. После того, как прибыл английский флот, мы ничего не слыхали! — прервал капитан.

— Наши солдаты в Нью-Йорке, а американцы отступили к Коннектикуту.

— Вашингтон обнаружил замечательный военный талант в последнюю войну.

— Его талант, конечно, неоспорим, но у него не подготовлены солдаты.

— Как так? Ты же сам хвалил нам их, рассказывал про схватку при Лексингтоне. Или они изменились?

— Нужно сознаться, они делали тогда просто чудеса, да и в другой битве также.

— Ну, так это изменение, если оно произошло, зависит от другой причины. У них нет военной дисциплины, а только ею и могут держаться солдаты во время долгой войны. Я очень хорошо знаю, каковы янки. Может быть, ими плохо командуют, а то королевским войскам не устоять против них. Поверь мне, старому солдату, который гораздо опытнее тебя, Боб! Вся их беда в том, что у них мало офицеров, получивших военное образование.

Майор не мог ничего возразить и, вспомнив, что муж Беллы принадлежит к американской армии, перевел разговор на другие предметы.

Роберту отвели маленькую темную комнату рядом с библиотекой. Было решено, что здесь он будет спать, а обедать в библиотеке, так как все ее окна выходили на двор, откуда его могла заметить только домашняя прислуга, посвященная в секрет.

Так как вечер был темный, то капитан решил после ужина пойти посмотреть укрепления вместе с Робертом, которого едва ли кто мог бы узнать в такой темноте, да к тому же переодетого в чужой костюм.

— Мы теперь в полной безопасности, — заметил капитан, в то время как проголодавшийся Роберт с жадностью утолял свой голод, — даже Вудс мог бы выдержать здесь осаду! Ворота на месте, исключая одну половину, да и та крепко подперта, а завтра повесим и ее как следует. На ночь мы оставим стражу из двенадцати человек и трех часовых, а все остальные лягут спать одетыми и с оружием наготове. Если сожгут наши палисады, мы будем стрелять с чердака из бойниц и укрепимся во дворе. Но дело едва ли дойдет до этого, даже если и будет жаркое дело.

— Надо стараться, чтобы этого не случилось, — ответил майор, — как только ваши люди разойдутся, я пойду осмотреть местность. Самое лучшее было бы дать им открытое сражение.

— Нет, с индейцами так вести дело нельзя. Что касается нашей крепости, то ты останешься ею доволен… А что, Вашингтон раньше укрепился в городе, чем провозглашена была независимость?

— Да, у него был отряд в несколько тысяч.

— Но как же он достиг Лонг-Эйланда? — спросил капитан, устремив пристальный взор на сына. — Морской рукав в том месте достигает полумили ширины; как же он ухитрился переправиться через него на виду у победоносной армии? Или он, может быть, спасся только один, а его отряд был захвачен неприятелем?

— О, нет, он не потерял ни одного человека. Это отступление было сделано мастерски. Я слышал, как сэр Вильям восторгался им.

— Америка выйдет победительницей в этой войне! — вскричал капитан, ударив кулаком по столу с такой силой, что в комнате все задрожало. — Теперь я вижу, что владычество Англии здесь кончено.

ГЛАВА XIV

Было уже поздно. Все колонисты, женщины и дети отправились спать. Капитан, майор и Вудс с карабинами, первые двое также с пистолетами, быстро миновав двор, прошли к палисадам. Ночь была холодная и звездная. Часовые стояли так близко к палисадам, что малейшее приближение неприятеля не могло бы ускользнуть от них. Чтобы они не могли узнать Роберта, решили к ним не подходить, а остановиться в тени и издали осматривать укрепления.

Первое, что им бросилось в глаза, это — костры на скале у мельницы, где расположились индейцы. Разбитый неподалеку от огней лагерь был обнесен загородкой из досок, сложенных возле мельницы.

— Все это очень странно, — сказал встревоженно капитан. — Никогда я не видел, чтобы индейцы устраивали себе лагерь и зажигали возле своей стоянки костры. Наоборот, они всегда стараются скрыть место своего привала.

— Не хотят ли они обмануть нас? — ответил майор. — Я сильно подозреваю, что в лагере, если эту изгородь можно назвать лагерем, никого нет. Следует пойти и разузнать обо всем,

— Пожалуй, ты прав, Боб, — подумав, сказал отец. — Кстати, мы осмотрим строения, а также и скот. Несчастные животные сегодня не пили целый день. Но прежде всего посмотрим, там ли индейцы и что они дальше намерены делать? Вудс, проводите нас до ворот. Полагаюсь на вас, чтобы никто не заметил нашего отсутствия, исключая двух ближайших часовых, которых вы об этом предупредите, чтобы они могли по условленному сигналу впустить нас обратно, а то они, пожалуй, начнут стрелять в нас, когда мы подойдем.

Переговорив обо всем этом, капитан с сыном вышли из тени и осторожно добрались до ворот, где капеллан выпустил их, и они отправились в обход.

Капитан не пошел по большой дороге, идущей от «хижины» к мельнице, а предпочел маленькие извилистые тропинки, более скрытые со стороны индейского лагеря. По ним они направились к хижинам и сараям. У капитана мелькнуло опасение, не забрали ли индейцы имущество колонистов и не увели ли они лошадей. Тихо пробирались капитан с сыном, останавливаясь время от времени, чтобы посмотреть на еле тлевшие костры на скале. Кругом господствовала мертвая тишина; не раздавалось даже собачьего лая: собаки последовали за своими хозяевами в «хижину», и теперь около каждого часового у палисадов лежал верный четвероногий сторож.

Вдруг майор дотронулся рукой до плеча отца.

— Налево кто-то есть! — чуть слышно прошептал он.

— Это наша старая белая корова, самая ласковая из всего стада. Что это? Да она выдоена, хотя никто из наших людей не выходил из «хижины». Это дело рук новых соседей!

Роберт ничего не ответил, а только ощупал свое оружие, точно желая убедиться, может ли оно быть пущено немедленно в ход. Постояв несколько минут, они с еще большей осторожностью двинулись дальше. Они дошли до домика, но там не оказалось никого. В печке еще оставалась горячая зола. Позади стояли конюшни. Майор отворил дверь и остался здесь, чтобы направлять лошадей к ручью, а капитан отвязывал их. Первой была рабочая лошадь, и Роберту легко было ее направить к воде; но справиться со второй оказалось не так-то легко; она была еще совсем молодая, дрессированная для капитана. Почувствовав себя на свободе, лошадь эта тотчас же начала бегать по двору, потом выбежала в поле и несколько раз обежала его, пока не нашла воду. Остальные с таким же шумом последовали за ней. Стук копыт разносился довольно далеко в ночной тишине.

— Плохо справились мы с этим делом, Боб! Индейцы, наверное, слышат этот топот.

— Да, надо узнать, не проснулись ли они. Пойдемте ближе к кострам.

Все было тихо. Капитан и Роберт молча стояли под яблоней и прислушивались. Вдруг возле них послышались чьи-то шаги, и вслед за тем показалась мужская фигура, осторожно подвигавшаяся по тропинке к тому месту, где притаились капитан и его сын. Когда незнакомец поравнялся с ними, капитан быстро вышел из-за дерева и, положив ему руку на плечо, строго спросил:

— Кто идет?

Незнакомец так был поражен неожиданной встречей, что сразу не мог выговорить ни слова, дрожа, как в лихорадке. К удивлению, незнакомец оказался Джоэлем.

— Это вы, капитан! — воскликнул он. — А я думал, что это какой-нибудь враг. Но что вас заставило выйти в такое время за палисады?

— Я нахожу, что этот вопрос скорее должен предложить тебе я, Стрид! Я велел держать ворота закрытыми и не пускать никого за палисады.

— Совершенно верно! Но, пожалуйста, говорите тише! Неизвестно, кто теперь возле нас! Кто это с вами? Неужели господин Вудс?

— Кто бы ни был со мною, он здесь по моему приказанию, ты же, как раз наоборот, поступил против моего распоряжения. Ты меня знаешь достаточно, чтобы помнить, что я не терплю обмана. Отвечай, зачем ты здесь?

— Вы знаете, что сегодня после полудня так неожиданно пришли индейцы, что мы ничего не успели взять из своих хижин. Вы за каждую работу платили нам, а так как я жил очень экономно, то и собрал несколько сотен долларов! Индейцы могли отыскать их и унести. Я и ходил за ними.

— Если ты не врешь, то деньги должны быть уже с тобой!

Джоэль протянул руку, и капитан нащупал платок с изрядным количеством монет. Это доказательство отвело от него в глазах капитана всякое подозрение. На вопрос, как он пробрался через палисады, Джоэль ответил, что он пролез через них и что это очень нетрудно сделать с внутренней стороны. Так как капитану было хорошо известно пристрастие Джоэля к деньгам, то он легко объяснил себе нарушение им приказания.

Во время этого разговора майор держался вдали, чтобы не быть узнанным, хотя Джоэль раза два или три оборачивался в его сторону, желая узнать, кто с капитаном.

Джоэль признался, что это он, а не индейцы, выдоил корову, чтобы отнести молоко жене и детям. Индейцы же, по его мнению, уже ушли.

— Ступай теперь домой, Стрид, и не говори там никому, что встретил меня с…

— С кем? — с любопытством спросил Джоэль, видя, что капитан остановился.

— Не говори никому, что встретил нас. Очень важно это держать в секрете.

Отец с сыном пошли дальше. Роберт шел позади на расстоянии двух-трех шагов от отца. Они подвигались очень медленно и осторожно, держа наготове свои карабины. Они отошли еще на незначительное расстояние, как кто-то тихо дотронулся до локтя Роберта. Тот обернулся и увидел Джоэля, заглядывавшего ему под широкополую шляпу. Это было так неожиданно, что надо было собрать все хладнокровие, чтобы не выдать себя. Он спросил майора, называя его мельником Даниэлем, зачем капитан вышел из «хижины» в такое опасное время.

— Капитан любит осмотреть все сам, — тихо ответил Роберт, слегка отодвигаясь, — а ты сам знаешь, что он не терпит противоречий. Оставь нас и неси свое молоко.

Джоэль не узнал переодетого Роберта.

«Кто бы это мог быть? — думал Джоэль, медленно пробираясь по тропинке. — Это не Даниэль, да и вообще не из наших».

Он так углубился в свои мысли, что и не заметил, как подошел к палисадам. Собаки залаяли, и сейчас же раздался выстрел. На выстрел сбежались люди с оружием в руках, думая, что на «хижину» напали индейцы.

На Джоэля со всех сторон посыпались вопросы. Подошел и капеллан. Джоэль непринужденно объяснил, что уходил доить корову по распоряжению капитана, но, подходя к воротам, совершенно позабыл об условленном сигнале. Когда мельник хотел взять у Джоэля молоко, то оказалось, что ведро пустое; пуля пробила его, и молоко вытекло. Отослав всех на свои места, капеллан спросил Джоэля, видал ли он кого-нибудь.

— Как же! Я встретил капитана и…

Джоэль остановился, думая, не подскажет ли Вудс имя незнакомца.

— А индейцев не было видно? Я знаю, капитан вышел, но не следует никому рассказывать об этом. Так ты ничего не знаешь об индейцах?

— Ровно ничего; они или спят, или ушли. Так кто, вы мне говорили, пошел с капитаном?

— Я об этом ничего не говорил. А теперь ступай к своей жене; она, вероятно, уже беспокоится о тебе.

Капитан с сыном молча продолжали свой путь. Они слышали выстрел и догадались в чем дело, тем более что вслед за выстрелом наступила полная тишина. Это еще более подтверждало их догадку. Теперь они подходили к кострам. Ни одно движение не выдавало там присутствия какого-нибудь живого существа. Они подошли ближе к кострам, которые уже едва тлели. Все было пусто, в лагере не было ни души. Спустившись к мельнице, они и здесь не нашли никого. Осмотрев все уголки, они решили, что индейцы скрылись куда-нибудь на ночь, а, может быть, и совсем ушли.

Подойдя к палисадам, капитан громко окликнул и ударил в ладоши; сейчас же капеллан открыл им ворота, и, перебросившись несколькими фразами, все вернулись в дом и разошлись по своим комнатам. Изнемогая от усталости, майор бросился в постель и сейчас же заснул, а капитан долго еще ворочался в постели, прежде чем забыться от всех треволнений этого дня.

ГЛАВА XV

Капитан Вилугби знал, что индейцы нападают обыкновенно перед восходом солнца, а потому дал распоряжение, чтобы к четырем часам утра все были на ногах, с ружьями наготове. Майор взял на себя защиту северной части дома и двора. Хотя скала здесь была довольно крута, но все-таки индейцы могли вскарабкаться по ней, тем более что с этой стороны палисады не были поставлены. В комнату Роберта были поставлены два Плиния и Мик. Капитан позвал их в столовую и при свете лампы осмотрел их оружие, а потом вместе с Джойсом осмотрели во дворе вооружение и остальных. Женщины с детьми поднялись так же рано, как и мужчины. Некоторые из них отправились смотреть, во все ли бойницы положены ружья, другие хлопотали около детей.

Мистрис Вилугби и ее дочери тоже не спали. Они встали вместе со всеми. Мод пошла к Роберту, скучавшему в своем одиночестве.

Мод нашла молодого человека одного в библиотеке. Плиний и Мик были уже на своем посту.

— Как ты добра, Мод, что пришла ко мне! Скажи, мама спокойна?

— Да, она и Белла не тревожатся. Мама думала, что тебе скучно одному, и прислала меня.

— Значит, ты пришла только потому, что мама прислала?

— Право, я об этом не думала, Боб, — ответила, краснея, молодая девушка. — Мама и я очень недовольны, что ты вчера выходил из «хижины».

— Но я выходил с отцом!

— А это ты предложил или папа?

— Признаться, я. Только за что же ты бранишь меня? Ведь я заботился о вашей же безопасности. Мне кажется, было бы странно, если бы солдаты оставались спокойно в крепости, а не пошли бы на разведки, где расположился неприятель.

— Что же вы там видели?

Роберт рассказал о своей ночной прогулке с отцом и упомянул, что встретил Джоэля Стрида.

— Что ты говоришь, Боб! Джоэль видел тебя и, пожалуй, узнал?

— Думаю, что нет, хотя он несколько раз заглядывал мне под шляпу. Благодаря темноте и переодеванию он, я думаю, не узнал меня.

— Как я рада этому! — облегченно вздохнула Мод.

— Я не разделяю твоих опасений. Мне кажется странным, почему я должен скрываться от Джоэля?

— Боб, подумай, — ответила Мод, помолчав несколько минут, — ваши взгляды, ваши цели… Он служит конгрессу и колониям… А ты… Он может выдать тебя…

— Но кому же он может выдать меня, моя дорогая? Выдавать меня совсем некому. Но раз я дал тебе слово, я не покажусь никому, пока не нападут индейцы. В этот момент мое неожиданное появление среди наших людей ободрит их, и мы одержим победу! Не так ли, Мод? А что ты думаешь о моем поручении? Перейдет ли отец на сторону правительства?

— Не думаю. Он очень привязан к своему новому отечеству и находит, что требования колоний справедливы. Он готов их поддерживать, особенно, после свадьбы Беллы!

— Мод, я знаю, что могу довериться тебе.

Мод не ответила ничего, только в ее голубых глазах, поднятых на майора, можно было прочесть, как обрадовали ее эти слова.

— Ты, вероятно, сама догадываешься, что я здесь не без причины. Не одно только желание видеть вас всех привело меня сюда. Наш главнокомандующий получил приказание набрать несколько полков в этой стране, и он думает поставить во главе их людей, имеющих влияние на колонии. Старик Поль-де-Лансей, например, получил бригаду; он прислал меня с письмом к отцу, в котором просит его командовать одним из его полков.

— Нет, отец не переменит своего решения.

Эти слова девушки заставили майора задуматься. Прошло несколько минут, оба молчали.

— Как досадно сидеть здесь взаперти, — сказал Роберт, — и не знать, что там происходит, когда каждую минуту можно ждать нападения!

— Если ты находишь, что тебе здесь нечего делать, так пойдем в мою мастерскую. В ней есть слуховое окно, выходящее к воротам.

Роберт с радостью согласился на это предложение и, отдав несколько приказаний на случай тревоги, с лампой в руках пошел за Мод.

Все окна «хижины» выходили во двор, а на чердаках были проделаны слуховые окна, выходившие и на двор, и на поля. Перед этими окнами вдоль крыши капитан велел устроить площадку на случай пожара или защиты от нападений. Весь чердак, с устроенными в нем маленькими комнатками, разделялся на две части. Западную часть дома внизу и вверху занимало семейство Вилугби. Восточную часть заняли колонисты. На чердак, занимаемый хозяевами, вели две лестницы: одна, широкая, — из передней, а другая, более узкая, — из буфетной.

Так как Мик был поставлен у широкой лестницы, то Мод повела Роберта по другой. Они миновали ряд коморок и дошли до комнат, расположенных по фасаду дома. Здесь Мод остановилась около одной из комнат, вынула ключ из кармана и отворила дверь. Это была ее мастерская. Никто сюда не входил без ее ведома, и ключ от нее она всегда носила с собой.

Майор осматривал комнату, которая уже семь лет была в полном распоряжении Мод.

«Это отсюда махала она мне платком, когда я в последний раз уходил из дома!» — подумал он.

К окнам были приделаны крепкие, массивные ставни, которые, по распоряжению капитана, закрывались с наступлением вечера. Мод оставила лампу за дверью и открыла одну ставню. Начинало уже светать.

— Скоро взойдет солнце, — сказала она. — Посмотри, вон стоит отец у ворот.

— Да, я его вижу. Мне очень стыдно, что он должен стоять там, а я в это время скрываюсь в защищенном месте.

— Я не думаю, что индейцы нападут на нас сегодня утром.

— Конечно, нет! Теперь уже слишком поздно.

— Так закрой ставни; я принесу лампу и покажу тебе некоторые из моих эскизов.

ГЛАВА XVI

Мод достала портфель со своими эскизами, набросанными карандашом.

— Вот посмотри, это твой портрет.

— Очень похож. Ты делала его на память, Мод?

— Конечно!

— Но почему же ни один из них не кончен? Здесь шесть или восемь начатых портретов, и все они нарисованы наполовину.

— Потому что ни один из них не похож на тебя.

Она вынула другие эскизы. Но вдруг с площадки раздался крик. Майор погасил лампу и в одну минуту был уже на своем посту. Но отсюда он не мог видеть, что происходит за палисадами, и если бы не прибежавшая вслед за ним Мод, он побежал бы к отцу сам узнать в чем дело. Девушка упросила его не выходить, пока не узнает, что его присутствие там действительно необходимо. Сама же она ушла к матери и Белле. После некоторого колебания Роберт решил послать Мика. Он не особенно надеялся на его толковость, но от Плиниев было бы еще труднее добиться смысла. Через несколько минут раздались выстрелы, и в ответ послышался глухой отдаленный залп. Минуту спустя прозвучал выстрел со стороны «хижины», и вслед за ним в библиотеку вбежал Мик с ружьем в руках.

— Ну, что произошло? Говори скорее!

С большим трудом удалось майору понять, что случилось. Оказалось, что индейцы вернулись на прежнее место, на скалу подле мельницы, и снова стали разводить там костры. Джоэль, мельник и несколько рабочих, увидав пришедших, сильно перепугались и стали стрелять в них. Индейцы ответили им тем же, а последний выстрел из ружья принадлежал Мику. Так как солнце уже взошло и трудно было уже ждать нападения, то Роберт послал одного из Плиниев за отцом, чтобы разузнать от него обо всем. Через несколько минут явился капитан в сопровождении Будса.

— Вчерашние индейцы вернулись и остановились на прежнем месте, — ответил капитан на вопрос сына. — Мне показалось, что между ними есть белые. Я спросил об этом Стрида, и он подтвердил мои наблюдения.

— Если между ними есть белые, то зачем же им скрываться? — спросил Роберт. — Им хорошо известен ваш характер, и следует узнать, зачем они пришли сюда.

— Я пошлю за Стридом, чтобы узнать его мнение, — ответил, подумав, капитан. — Уйди в свою комнату, но оставь дверь приоткрытой, чтобы слышать, что он скажет.

Войдя в комнату, Джоэль подозрительно осмотрелся.

— Садись, Стрид, я хочу с тобой посоветоваться. Мне кажется, что среди индейцев много белых, даже больше, чем самих индейцев.

— Очень может быть, капитан!

— Но я не понимаю, зачем понадобилось белым придти к нам в таком виде?

— Почему вы думаете, что там не индейцы, а белые? — ответил Джоэль.

— Они действуют слишком открыто и неуверенно.

— Мне кажется, что посланный от них вчера был из племени могавков.

— Это, без сомнения, был индеец, но он совсем не умеет говорить по-английски, даже не понимает английской речи. Мы говорили с ним на народном голландском наречии, но наш разговор был очень короток: я боялся предательства и торопился кончить его.

— Капитан в самом деле хочет отстаивать «хижину» в случае серьезного нападения? — спросил Джоэль.

— Ты удивляешь меня, Стрид! Зачем же было мне строить эти укрепления? Но я позвал тебя не за этим: я хочу услышать твое мнение об индейцах. Что ты скажешь мне о них?

Джоэль задумался.

— Если бы можно было найти такого человека, который отправился бы туда с парламентерским флагом, то через несколько минут вы знали бы все.

— Но кого же послать?

— Если вы считаете меня пригодным для этой цели, — быстро предложил Мик, — то распоряжайтесь мною!

— Ну, Мик для этого не годится! — засмеялся Джоэль. — Я думаю, он не отличит белого от индейца.

— Ты жестоко ошибаешься, Стрид, думая, что я не отличу белого от индейца.

— Я никогда не сомневался в тебе, Мик, но я выбрал уже другого.

— Капитан имеет кого-то в виду, — сказал Джоэль, пристально смотря на своего хозяина. — Вероятно, того, кто был с ним ночью.

— Совершенно верно! Его зовут Джоэлем Стридом.

— Капитану угодно шутить. Я пойду, если со мной пойдет тот, кто вчера был с вами.

— Хорошо! — сказал, входя в библиотеку, Роберт. — Я согласен.

Капитан был удивлен появлением сына. Джоэль с любопытством взглянул на вошедшего, сейчас же его узнал, но отвернулся и сделал вид, что видит в первый раз незнакомца.

— Я согласен идти когда угодно, — проговорил он.

— Очень хорошо, капитан Вилугби, — поспешно сказал майор, — чем скорее мы отправимся, тем лучше. Я готов, и, надеюсь, этот человек, которого вы называете Джоэлем Стридом, пойдет так же охотно, как и я.

Джоэль ответил утвердительным жестом. Капитан увел Роберта в соседнюю комнату, переговорил с ним обо всем, и через минуту отец и сын вышли к Джоэлю.

— Твоему спутнику я сказал все, что надо. Поднимите белый флаг сейчас же, как выйдете за ворота.

Роберт так торопился и с такой поспешностью перешел через двор, что был замечен гарнизоном только тогда, когда он был уже у вторых ворот.

ГЛАВА XVII

Никто не узнал Роберта, когда тот переходил двор. Видели только, что с Джоэлем отправился еще какой-то человек с белым флагом в руке. Все поняли, что это парламентеры.

Капитан был уверен, что теперь нельзя ожидать нападения со стороны индейцев, и распустил своих людей, кроме стражи под командой Джойса. Увидев, что парламентеры отправились на переговоры, колонисты сильно заволновались, не зная, что предпринял капитан. Джойс старался их успокоить, говоря, что если было бы что-нибудь серьезное, то капитан сообщил бы им об этом, как он поступал всегда, когда дело касалось какого-нибудь важного вопроса. В это время к ним подошел капитан.

— Осмотрел ли ты ружья сегодня, Джойс?

— Еще на рассвете я осмотрел все.

— И бойницы тоже, надеюсь?

— Ничего не упущено. А помните, капитан, битву при крепости Дюкэн, в которой мы принимали участие?

— Ты хочешь сказать о поражении Бреддока? Так?

— Я не могу это назвать поражением, капитан Вилугби! Нас, правда, изрядно потеснили в этот день, но это вовсе не было поражением.

— Но ты должен признаться, что если бы к нам не подоспела помощь, дело кончилось бы еще хуже.

— Это так, но все-таки нельзя сказать, что мы проиграли сражение. Я помню, подоспевшим к нам отрядом командовал полковник Вашингтон.

— Совершенно верно, Джойс. А знаешь ли ты, кто теперь этот полковник Вашингтон? Он главнокомандующий американской армии в войне против Англии.

— В таком случае, победа останется за ними. Он сумеет заставить повиноваться себе.

Капитан стал смотреть в трубу в ту сторону, куда пошли парламентеры.

— Индейцы выслали двух человек к нашим посланным, — сказал он.

Все с любопытством ожидали, что будет дальше.

Перекинувшись несколькими словами, Роберт Вилугби и Джоэль спокойно пошли к скалам, держа белый флаг на виду.

Но их приближение не произвело никакого впечатления на индейцев, равнодушно продолжавших готовить себе еду. Капитан весь был поглощен наблюдениями. Майор был совершенно спокоен, и чувство гордости зашевелилось в груди отца. Краснокожие как бы не замечали прибывших. Это показалось капитану странным.

Минуты две спустя из среды индейцев отделились три или четыре человека, которые, поговорив между собою, подошли к парламентерам. Разговор между ними начался, по-видимому, в дружелюбном тоне.

Спустя несколько минут Роберт Вилугби, Стрид, двое индейцев, встретивших посланных, и четверо потом подошедших оставили скалу и направились по тропинке, ведущей к мельнице. Здесь они скрылись из виду, и капитан не мог больше следить за сыном.

Говоря о посланных, капитан назвал Роберта. Присутствующие были поражены, что майор здесь и теперь отправился для переговоров. Было уже поздно разуверять их, да к тому же капитан подозревал, что Джоэль узнал сына, а потому нечего было надеяться, что присутствие майора останется тайной для американцев.

— Извините, что я осмеливаюсь спросить. Но разве майор Вилугби оставил королевскую армию? Иначе он не мог бы быть здесь в такое время!

— В другой раз я скажу тебе, Джойс, зачем он пришел сюда. Теперь я не способен думать ни о чем другом, кроме опасностей, которым они подвергаются.

Сержант взглянул на лагерь, лес и на прилегавшие к долине горы.

— Если будет угодно вашей чести, можно послать отряд для освобождения майора! — предложил он.

Капитан ничего не ответил и, опустив голову, направился к дому. Капеллан последовал за ним, а остальные остались наблюдать за неприятелем.

Вдруг индейцы вскочили со своих мест, с громким криком сбежали со скалы и скрылись в направлении мельницы. Прождав напрасно с полчаса их возвращения, сержант, отправился с докладом к капитану.

Капитан рассказал обо всем жене, а та в свою очередь передала дочерям. Мод была огорчена, и ее подозрения против Джоэля еще более укрепились. Когда вошел Джойс, семья сидела за завтраком. Все сидели за столом молча. Сержант рассказал о случившемся.

— Мне кажется, они хотят заставить нас погнаться за ними и из засады перестрелять всех! — сказал капитан после продолжительного раздумья.

— Очень возможно. А может быть, они отступили! У них теперь два пленника, и они считают победу за собой!

— Не огорчайся так, Вильгельмина! Если они взяли его в плен, то, во всяком случае, не убьют его. Им гораздо выгоднее получить за него хороший выкуп. Но еще ничего не известно наверное, сержант! Очень может быть, что они собрались к мельнице на военный совет; они, равно как и их начальники, ничего не предпринимают без совета; возможно, что они просто хотят запугать нас.

— Все может быть, но, судя по их движениям, я думаю, что они собираются отступить.

— Я сейчас узнаю обо всем! — проговорил капеллан. — Меня они едва ли тронут.

Капеллан поднялся и незаметно вышел из комнаты.

Окончив переговоры с сержантом, капитан пошел к палисадам, чтобы посмотреть, что делается у индейцев. Ему бросилось в глаза что-то белое, удаляющееся от «хижины».

— Кто это там в белом? — спросил он.

— Капеллан Вудс. Я только не знаю, зачем он надел белое платье, — ответил Джеми Аллен.

— Как так Вудс? Зачем ты открыл ему ворота?

— Я не смел ослушаться его. Я думал, что он идет в часовню.

Капитан поспешно достал зрительную трубу и стал с интересом следить за капелланом.

Добравшись до лагеря, тот обошел все палатки, заглядывая в каждую из них, потом спустился со скалы и скрылся с глаз.

Проходили часы, не принося с собою ничего нового. На скалах все было тихо. Ни одна человеческая фигура не показывалась там. День оканчивался.

Парламентеры не возвращались.

ГЛАВА XVIII

Отсутствие Джоэля удивило американцев. Мысль, что он, может быть, выдал сына капитана, большинству была сильно не по душе. Когда капитан подошел к своему гарнизону, выстроенному у палисадов, колонисты смотрели на него с явным сочувствием.

— Смирно! — скомандовал Джойс, когда капитан подошел к разношерстным солдатам, различавшимся между собой и цветом, и ростом, и одеждой, и манерами.

— Смирно! На караул!

Капитан снял шляпу и не мог удержаться от улыбки при виде этого зрелища. Голландцы держали ружья правильно, но Мик перевернул свое ружье, положив его к себе на плечо не ложем, а дулом. Ружье Джеми было обращено вверх прикладом. Американцы довольно сносно справлялись с своим делом, но держали ружья как попало. Негры стояли с вытянутыми вперед головами.

— Потом дело пойдет лучше, ваша честь, — сказал Джойс. — Джоэль знает хорошо военную команду и умеет учить. Когда он вернется, дело пойдет вперед.

— Но когда он вернется, сержант? Не скажет ли мне кто-нибудь, когда это случится?

— Я могу вам это сказать! — воскликнул Мик.

— Ты, мой добрый Мик? Но откуда же тебе знать, если мы все этого не знаем?

— Нет, я знаю; он возвращается, я узнаю его шаги.

Действительно, в этот момент у ворот появился Джоэль.

Весть о его возвращении моментально разнеслась по всему дому. Женщины бросились к нему навстречу; всем хотелось слышать, что он будет рассказывать.

— Может быть, Стрид, ты хочешь передать мне одному что-нибудь? — спросил капитан, стараясь не выдать своего волнения. — Или можно рассказать при всех?

— Это как прикажет капитан, хотя я нахожу неудобным скрывать то, что касается всех.

— Смирно! — скомандовал сержант. — Налево кругом марш!

— Не надо, Джойс! — перебил капитан. — Пусть остаются. Ты видел, конечно, индейцев, Стрид?

— Да. Это могавки.

— Зачем они пришли?

— Они мне сказали, что конгресс послал их схватить капитана и его семейство.

Произнося эти слова, Джоэль обвел глазами присутствующих, чтобы видеть, какое впечатление произведут его слова на слушателей. Капитан казался спокойным, и недоверчивая улыбка скользнула по его губам.

— Значит, ты пришел сюда, чтобы сообщить мне об этом?

— Да, хотя это очень неприятное поручение.

— Между ними один или два белых, которые утверждают, что действуют от имени народа.

Здесь Джоэль опять взглянул на американцев и подмигнул мельнику.

— Если они уполномочены, то отчего же не подойдут сюда? Я никогда не сопротивляюсь тем, кто действует именем закона.

— Да ведь теперь два закона: один — короля, другой — народа. Индейцы пришли от имени народа и могут думать, что капитан признает только законы короля.

— Это ты тоже говоришь по их поручению?

— Нисколько; я высказываю свой собственный взгляд. С ними я говорил очень мало.

— А теперь скажи мне о твоем товарище. Ты его, конечно, узнал?

— Я не сразу узнал его, капитан. Я никогда бы его и не узнал в этом костюме. Я шел за ним и недоумевал, кто бы это мог быть? Потом я заметил, что у него ваша походка, вспомнил также, что видел его с вами прошлую ночь, и что он занимает комнату рядом с библиотекой, и, приглядевшись внимательнее к чертам его лица, узнал, что это майор.

— Что же с ним случилось?

— Индейцы его схватили. Они пришли за вами, но не упустили случая схватить и вашего сына, раз тот попал сам в их руки.

— Но как же индейцы узнали, что он мой сын? Или тоже по походке?

Этот вопрос застиг врасплох Джоэля. Он покраснел.

— А! Я был немного рассеян в начале рассказа; я лучше расскажу вам все по порядку.

— Хорошо, чтобы нас никто не перебивал, пойдем ко мне. Ты, Джойс, отпусти людей и сейчас же приходи к нам.

Через две минуты капитан, Джоэль и Джойс были в библиотеке. Джоэль рассказал, что как только они приблизились, навстречу вышли два начальника и очень хорошо приняли их; потом пошли в дом мельника. Здесь майор спросил одного белого, который служил переводчиком, зачем они пришли сюда. Те откровенно ответили, что по поручению конгресса пришли конфисковать «хижину». Майор уверял, что капитан не принимает никакого участия в борьбе ни на той, ни на другой стороне. Тогда, к великому удивлению Джоэля, начальник сказал, что он очень хорошо узнал Роберта Вилугби, а человек, который имеет сына в королевской армии и скрывает его в своем доме, не может не быть сторонником короля.

— Каким образом этот начальник мог знать, что майор был в «хижине»? — прибавил Джоэль. — Это очень странно! Об этом никто не знал даже здесь.

— И майор сознался, кто он?

— Да, он уверял их, что пришел в «хижину» только повидаться с семьей и имел намерение сейчас же отправиться в Нью-Йорк.

— Что же они на это ему сказали?

— Надо признаться, они только рассмеялись ему в ответ. Переговоривши между собой, они заперли его в избе и приставили к ней часового. Потом приступили с допросом ко мне. Спрашивали об укреплениях «хижины», о величине гарнизона, о том, сколько и какого рода оружие у нас имеется, — продолжал Стрид. — Прежде всего я им сказал, что у вас есть офицер, который участвовал в войне с французами; что вы имеете под своей командой пятьдесят человек. Насчет оружия я им ответил, что ружья большей частью двухствольные, и что у вас есть карабин, которым вы в одном сражении убили девять индейцев.

— Вы ошиблись, Джоэль! Действительно, у меня есть карабин, которым я убил их известного вождя, но я не вижу особенной причины к тому, чтобы хвалиться этим.

— Ничего, зато это очень подействовало на них. Особенно они были поражены, когда я им сказал, что у вас есть пушка.

— Пушка, Стрид? Зачем ты это выдумал? Ведь стоит им подойти к нам ближе, чтобы убедиться, что ее нет.

— Это мы увидим, капитан! Краснокожие больше всего боятся пушек. А я им рассказал целую историю о том, как вы отбили ее у французов.

Действительно, капитан часто с гордостью рассказывал про свой подвиг, на который намекал Стрид. И теперь Джоэль очень удачно воспользовался этим, чтобы отвлечь от себя подозрения, которые уже начали закрадываться в душу капитана.

— Об этом совсем не нужно было говорить, — заметил капитан. — Это было уже так давно, да к тому же у нас нет и пушки, чтобы доказать твои слова.

— Извините, ваша честь, — сказал Джойс, — но я думаю, что Джоэль поступил вполне по-военному. В подобных случаях нельзя держаться правды, а надо стараться показать себя неприятелю сильнее, чем есть на самом деле.

— К тому же, — прибавил Джоэль, — у нас есть и пушка, которую можно выставить.

— Я понимаю, что хочет сказать Стрид, ваша честь! Я сделал из дерева пушку к большим воротам, как это всегда бывает в гарнизонах. Она уже готова, и я уже собирался на этой неделе поставить ее на место.

— Она совершенно похожа на настоящую, и я уверен, — проговорил Джоэль, — что индейцы примут ее за чугунную.

Капитан велел Джоэлю рассказывать дальше. Но об остальном много распространяться не приходилось. Джоэль, по его рассказу, обманул индейцев, притворившись, что вполне откровенен с ними и сочувствует им, так что был оставлен на свободе. За ним все-таки присматривали, но делали это так небрежно, что, улучив удобную минутку, он убежал от них, спрятался в лесу и потом по руслу реки добрался до «хижины». На вопрос капитана, не видел ли Джоэль там Вудса, тот очень удивился, услышав, что капеллан ушел туда же. По-видимому, это известие было для него очень неприятно. Если бы два старых солдата были более наблюдательны, они заметили бы огонек, блеснувший в глазах Стрида.

Так как Джоэль ничего больше не мог прибавить к своему рассказу, то капитан отпустил его и Джойса.

День прошел спокойно. Ни белые, ни индейцы больше не показывались, и капитан начал уже надеяться, что они ушли совсем. Эта мысль так укрепилась в нем, что он принялся за письма к своим друзьям, имевшим влияние в Альбани и Могауке, прося их похлопотать за сына, как вдруг в девять часов вечера к нему пришел Джойс.

— Что такое, Джойс, уж не заболел ли у нас кто-нибудь?

— Ах, это было бы еще ничего, ваша честь! Дело обстоит гораздо хуже: несколько человек ушло из «хижины»!

— Да, это дело серьезное. Поди, собери всех на перекличку.

Через пять минут посланный был уже у капитана с известием, что все собрались. Капитан отправился к собравшимся и при первом же взгляде убедился, что гарнизон значительно уменьшился. Сержант с лампой и листом в руке стоял перед оставшимися.

— Ну, что же, Джойс? — спросил капитан с плохо скрытым беспокойством.

— Ушла почти половина. Нет мельника, большей части американцев и двух голландцев.

— Неужели они оставили своих жен и детей?

— Жен и детей они забрали с собою.

ГЛАВА XIX

Известие об этом бегстве, да еще в такую пору — перед наступлением ночи — произвело на капитана очень неприятное впечатление. Отойдя немного в сторону, он спросил сержанта:

— Кто же остался?

— Мик О’Гирн, два плотника, три негра, Джоэль и три голландца, которые недавно поселились у нас, да еще два подростка, которых Стрид нанял в начале года. Если прибавить вас и меня, то будет всего пятнадцать человек. Я думаю, достаточно еще, чтобы защищать дом в случае нападения.

— Остались все лучшие и более достойные доверия. На Мика и на негров я полагаюсь так же, как на тебя. Джоэль тоже надежный человек; только я не знаю, как он выдержит первый огонь.

— Капрал Стрид не бывал еще ни разу в сражении, но ведь рекруты делают иногда чудеса. Я хочу теперь разделить наш гарнизон на две смены, чтобы люди могли отдохнуть.

— Мы с тобой будем стоять по очереди на часах, Джойс! Ты оставайся до часу ночи, потом я приду тебе на смену. Но мне нужно сначала поговорить с ними; в таких случаях это не бесполезно.

Они пошли во двор. Сержант держал свою лампу так, что капитан мог видеть лица всех присутствующих.

— Друзья мои, — начал капитан, — некоторые из ваших товарищей испугались и ушли из «хижины». Они не только ушли сами, но увели с собой жен и детей. Подумав, вы сами поймете, какому риску подвергли они себя. Поблизости здесь нет никаких селений, и им придется пройти до пятидесяти миль, страдать от голода и холода, боясь на каждом шагу натолкнуться на краснокожих. Если между вами есть еще кто-нибудь, кто не хочет оставаться здесь защищать «хижину», пусть признается в этом откровенно. Я выпущу того из ворот и дам с собою какое-нибудь оружие и провизии. Он может также взять с собою все, что ему принадлежит. Пусть здесь останутся только те, кто действительно этого хочет. Ночь темна, и теперь самый удобный момент уйти; прежде, чем настанет день, можно уже быть далеко. Если кто хочет уйти, пусть скажет откровенно, не боясь ничего. Ему сейчас же откроют ворота.

Капитан остановился, но все молчали.

Повернувшись к Джойсу, капитан вдруг заметил благодаря свету от лампы, что кто-то стоит возле стены дома. Капитан сообщил об этом Джойсу и они оба направились в ту сторону, неся фонарь. Когда они подошли ближе, на них сверкнули черные глаза индейца.

— Ник! — воскликнул капитан. — Ты ли это? Зачем ты пришел сюда и как ты пробрался через палисады? Ты пришел к нам как враг или друг?

— Слишком много вопросов, капитан! Обо всем спрашиваете разом. Ступайте в комнату с книгами. Ник пойдет за вами, скажет все что надо.

Капитан поговорил тихо с сержантом, отдав приказание быть внимательным на часах, и направился в библиотеку, где с нетерпением ждала его жена с дочерьми.

— О, Гуг, неужели случилось то, чего мы боялись? — воскликнула мать, как только показался капитан, сопровождаемый тускаророй. — Неужели колонисты оставили нас в такую минуту?

Капитан указал на индейца.

— Ник!

— Да, Ник, Соси-Ник, — повторил индеец. — Старый друг. Вы не рады видеть его?

— Это зависит от того, зачем ты пришел сюда, — сказал капитан. — Ты с теми, что теперь на мельнице? Но скажи мне прежде, как ты вошел в палисады?

— Деревья не могут остановить индейца. Надо много ружей, много солдат, капитан! Здесь бедный гарнизон для Ника. Он всегда говорил: много щелей, чтобы пройти.

— Но, друг, ты не отвечаешь мне на мой вопрос. Как ты пробрался через палисады?

— Как? Конечно, по-индейски! Подошел, как кошка, как змея. Ник — великий вождь; хорошо знает, как идет воин, когда томагавк вырыт.

— И Ник так же хорошо должен помнить, как я драл его по спине. Припомни, тускарора, я не раз сек тебя!

Эти жестокие, оскорбительные слова были сказаны слишком необдуманно. Женщины вздрогнули и с беспокойством подняли глаза на капитана, как бы прося остановиться. Он зашел слишком далеко.

Лицо Ника стало страшным, зловещим. Казалось, он снова переживал каждый полученный удар, и воспоминание об этом бесчестии было мучительно для гордого тускароры. После минутного молчания выражение лица Ника мало-помалу начало изменяться. Оно снова приняло свое спокойствие и неподвижность изваяния.

— Послушайте, — начал серьезно индеец. — Капитан — старый человек, его голова бела как снег. Храбрый воин, но мало ума. Зачем трогать рану? Умный человек не станет так делать. Зима холодна, много льда, много метели, много снега. Все ужасно! Потом зима кончилась, настало лето. Все хорошо, все приятно! Зачем же вспоминать зиму, когда настало лето?

— Затем, чтобы приготовиться к ее возвращению.

— Нет, капитан не умно поступает, — ответил настойчиво Ник. — Капитан — вождь бледнолицых. Имеет гарнизон, хороших солдат, хорошие ружья. Что же? Обижает воина, проливает его кровь. Это очень жестоко! Еще более жестоко трогать старые раны, вспоминать о страданиях и бесчестии.

— Да, Ник, лучше было бы не вспоминать об этом. Но ты сам видишь, в каком я положении. За палисадами — неприятель, мои люди бегут от меня… Все это тяготит меня, и, наконец, я встречаю на своем дворе постороннего человека и не знаю, как он пробрался сюда. Возьми себе этот доллар даром.

Ник не обратил внимания на монету, и капитан должен был спрятать ее обратно в карман.

— Скажи мне, как ты пробрался через палисады и что привело тебя сюда?

— Капитан может спрашивать обо всем этом, но пусть не трогает старых ран. Как я прошел? Где часовой, чтобы мог остановить индейца? Часовой только один у ворот. Десять, двенадцать, три места есть еще. Через палисады можно перелезть. Солдата не было у ворот, когда Ник прошел. Раньше капитан был друг Ника. Вместе шли по тропинке войны, оба сражались против французов. Скажите, кто подполз к крепости с пушками, кто открыл ворота бледнолицым? Великий тускарора сделал это!

— Все это верно, Вайандоте! (Это было одно из самых славных имен Ника, и улыбка удовольствия появилась на губах тускароры, когда он вновь услышал это имя, наводившее в прежнее время ужас на его врагов.) — Все это верно, Вайандоте! Тогда ты показал себя храбрым, как лев, и хитрым, как лисица. Этот подвиг прославил тебя.

— Тогда у Ника не было рубцов от плети! — воскликнул индеец, и голос его зазвучал так, что мистрис Вилугби задрожала.

— Скажи мне, зачем ты пришел к нам и откуда?

Несколько минут индеец не отвечал. Понемногу лицо его приняло ласковое выражение.

— Добрая женщина, — сказал он с улыбкой, протягивая руку мистрис Вилугби, — имеет сына, любит его, как грудного ребенка. Ник пришел от него.

— От моего сына, Вайандоте! — воскликнула мать. — Что ты принес мне от него?

— Принес письмо.

Женщины радостно вскрикнули и все трое невольно протянули руки. Ник вынул письмо из складок платья и передал его матери, мистрис Вилугби. Письмо было коротко и написано карандашом на листке, вырванном из какой-то книги. Вот что было написано на нем:

«Рассчитывайте только на стены и ружья. Между индейцами несколько выкрашенных белых. Кажется, они узнали меня. Они хотят заставить вас сдаться, но вы не сдавайтесь и запритесь крепче. Если Ник верен, он вам обо всем расскажет, если нет, он покажет это письмо раньше, чем передать вам. Внутренние ворота и дом защищайте лучше, чем палисады. За меня не беспокойтесь, моя жизнь в безопасности».

Все по очереди прочитали письмо. Мод последняя получила его и отвернулась, чтобы скрыть слезы. Прочитав письмо, она спрятала его на груди.

— Он пишет, что ты расскажешь нам обо всем, — сказал капитан. — Я надеюсь, что ты будешь говорить только правду. Ложь не достойна воина. Это письмо никто не читал, кроме нас?

— Вы все-таки не доверяете Нику? Нет, никто не читал.

— Где ты оставил моего сына и когда? Где теперь краснокожие?

— Бледнолицые всегда торопятся. Задают десять, один, четыре вопроса сразу. Внизу, у мельницы, полчаса тому назад.

— Я понимаю тебя; ты хочешь сказать, что майор Вилугби был на мельнице, когда ты пошел оттуда, и что это было не более получаса тому назад.

Тускарора утвердительно кивнул головой и потом посмотрел на бледные лица женщин таким выразительным взором, что у капитана опять возникло подозрение, и следующие вопросы он начал задавать индейцу таким суровым тоном, какого никто не слышал от него с самого переезда на бобровый пруд.

— Ты меня знаешь, Ник, и потому не доводи до гнева.

— Что вы этим хотите сказать, капитан? — спокойно спросил индеец.

— То, что кнут, который мне служил в той крепости, находится теперь и в этой.

Тускарора гневно посмотрел на капитана.

— Зачем говорить опять о кнуте? Даже начальник янки прячет кнут, когда видит неприятеля. Капитан никогда не бил Вайандоте!

— Значит, ты забыл!

— Никто не бил Вайандоте, — с настойчивостью воскликнул индеец. — Никто: ни бледнолицый, ни краснокожий! Били Ника, Соси-Ника, пьяницу Ника, но Вайандоте — никогда!

— Я понимаю тебя, тускарора, и доволен, что вижу у себя воина, а не несчастного Ника. Выпей стакан рому…

— Вайандоте ром не нужен. Ник просил милостыню из-за рома, Ник говорил, смеялся, кричал из-за рома. Вайандоте не знает рома.

— Это хорошо. Я очень рад, что я вижу тебя таким. Вайандоте горд, и я уверен, что услышу от него только правду. Скажи же мне, что ты знаешь об индейцах, которые у мельницы? Зачем пришли они сюда? Как ты встретился с сыном и куда хотят пойти отсюда индейцы?

— Вайандоте не газета, чтобы говорить все зараз. Пусть капитан говорит, как вождь вождю.

— Много ли белых между индейцами?

— Положите их всех в реку, вода скажет правду.

— Ты полагаешь, что их много выкрашенных?

— Разве краснокожие ходят толпой, как стадо животных? Это видно по их следам.

— Ты шел за ними издали, Вайандоте, чтобы в этом удостовериться?

Тускарора сделал утвердительный жест.

— За могавками! Был у них на мельнице. Тускарора не любит много ходить с могавками.

— Значит, краснокожих там не много?

Ник шесть раз поднял руку и показал еще два пальца.

— Выходит тридцать два, Ник!

— Это могавков, также онеидцев четыре и онондагас один.

— Всего тридцать семь. А белых сколько?

Индеец поднял две руки четыре раза, потом показал еще семь пальцев.

— Сорок семь. Значит, всех бледнолицых и краснокожих восемьдесят. Я думал, их больше, Вайандоте!

— Ни больше, ни меньше. Есть еще несколько старух между бледнолицыми.

— Старух? Ты ошибаешься, Ник! Я видел только мужчин.

— У них есть бороды, но они как старухи. Говорят, говорят, а ничего не делают. Индейцы таких зовут старухами. Жалкие воины! Капитан их побьет, если сражается так же, как в старое время.

— Гуг, мне хочется знать о Роберте, — сказала мистрис Внлугби. — Скажи мне, Вайандоте, как отыскал ты Роберта?

— Читал книгу земли, — ответил важно Ник. — Две книги всегда открыты перед вождем: книга неба и книга земли. Первая говорит о погоде: снег, дождь, ветер, гром, буря; вторая показывает след того, кто прошел.

— Что же ты узнал по ней?

— Все! След майора прежде у мельницы. След сапога, а не мокассина. Прежде подумал, что это нога капитана, но эта меньше, и я узнал ногу майора. Ник хорошо знает ее; шел от «хижины» до Гудзона и смотрел на след майора. Тускарора читает свою книгу так же хорошо, как бледнолицый свою.

Ник оглянулся вокруг и прибавил торопливо:

— Видел след его в Бенкер-Гилле и узнал между шесть, десятью, двумя тысячами воинов.

— Мне это кажется невероятным, Ник!

— Вы не верите? Почему старый солдат всегда подозревает индейца, а жена его верит? Спросите у матери! Вы думаете, что Ник не знает след ее сына, след молодого начальника?

— Я думаю, что действительно Ник мог узнать ногу Боба, Гуг, — сказала мистрис Вилугби.

— Да, Ник, если ты и дольше будешь говорить так же, то моя жена будет всегда верить тебе. Ты точно льстивый вельможа. Хорошо, ты узнал след моего сына. Потом просил ли ты свидания с ним или виделся тайно?

— Вайандоте слишком опытен, чтобы поступать, как женщина или ребенок. Видел и не смотрел, говорил без слов, слышал, не прислушиваясь. Майор написал письмо, Ник взял. Говорили глазами и знаками, а не языком. Могавк глуп, как сова.

— Могу ли я верить тебе, тускарора, или ты обманываешь меня?

— Капитан опять не верит Нику?

— Папа! — воскликнула порывисто Мод. — Я отвечаю за его искренность. Доверяйтесь ему: он нам поможет.

Капитан заметил выражение глубокой приязни в глазах индейца, поднятых на молодую девушку, и сам поверил ему.

— Ник расположил всех вас в свою пользу, Мод, — сказал он, улыбаясь.

— Я знаю Вайандоте с самого детства, и он всегда был моим другом. Он мне обещал быть верным Бобу и до сих пор сдержал свое слово.

Мод не сказала всего. Она часто делала подарки индейцу, особенно в год перед возвращением Роберта в Бостон, так как заранее знала, что Ник будет его проводником.

— Ник — друг, — подтвердил спокойно индеец. — Что Ник говорит, то и думает. Пойдемте, капитан! Пора оставить женщин и поговорить о войне.

Капитан послал Ника во двор, сказав, что сейчас присоединится к нему. Сам он послал за Джойсом, чтобы сообщить ему о том, как Ник пробрался через палисады. Сержант настаивал, чтобы индейца арестовать до утра. Он не доверял ни одному краснокожему.

— Посмотрим, сержант, — ответил капитан. — Это, мне кажется, будет не очень благородно с нашей стороны. Пойдемте сначала осмотрим палисады, возьмем с собою и Ника, а потом подумаем, как с ним быть.

ГЛАВА XX

— Ты видишь, Ник, — спокойно сказал капитан, обращаясь к тускароре, — ворота у нас крепкие, солдаты надежные и нам нечего бояться. Но уже поздно. Пойдем, я покажу комнату, где тебе будет очень удобно переночевать.

Тускарора понял умысел капитана сейчас же, как тот упомянул о его ночлеге, так как всем было очень хорошо известно, что пользование кроватью не входило в круг его привычек, однако, без всяких возражений, спокойно последовал за капитаном до комнаты Вудса. Она была как раз над библиотекой, с той стороны дома, которая стояла над отвесной скалой. Здесь были слуховые окна, и капитан был уверен, что через них Ник, при всем желании, не уйдет. Для большей уверенности он поручил Мику и одному из Плиниев дежурить около него по очереди.

— Вот здесь, Вайандоте, я хотел бы, чтобы ты переночевал, — сказал капитан. — Я знаю, что ты не любишь спать на кровати, но здесь есть одеяла, и ты можешь разостлать их на полу. Спокойной ночи, Ник! Сейчас придет к тебе Мик. Вдвоем вам будет веселее.

Через минуту капитан ушел, строго наказав Мику не пить рома.

Все стихло в «хижине».

В два часа сержант Джойс постучал в дверь к капитану. Тот живо вскочил с постели и через несколько минут был уже с ним на дворе, поджидая Джеми Аллена с новой сменой. Скоро они увидели старого каменщика, во весь дух бежавшего к ним навстречу. Он прибежал с очень грустным известием.

Оказалось, что вновь ушли с своими семьями трое работников, захватив с собою оружие и вещи.

Капитан выслушал это известие с видимым спокойствием, хотя оно сильно огорчило его.

— Надо расспросить Джоэля. Он нам разъяснит в чем дело, — сказал он.

Все трое перешли двор и вошли в помещение, занимаемое Джоэлем. Оно было пусто.

Теперь в «хижине» защитниками оставались только: сержант Джеми Аллен, молодой работник-американец по имени Блоджет, капитан, Мик, Плинии и четыре негритянки.

Капитан задумался, потом велел хорошенько закрыть ворота и отправился вместе с Джойсом в комнату Вудса, чтобы поговорить с Ником.

Отодвинув задвижку снаружи, сержант посторонился, чтобы дать сначала пройти капитану. Тот вошел, держа лампу в руках. Комната была пуста. Как ухитрились беглецы уйти отсюда? Дверь была заперта снаружи, окна слишком высоки и малы, труба слишком узкая. Измена ирландца страшно опечалила капитана. Стали осматривать комнату. На кровати не оказалось ни простынь, ни одеял. Одно из окон было открыто. При помощи трубы, проходящей возле него, нетрудно было влезть на крышу. Джойс так и сделал, капитан отправился за ним. Обойдя крышу, они нашли привязанные одеяла и отвязали их, чтобы неприятель не воспользовался ими и не пробрался этим путем в дом.

Они сошли вниз, во двор, где нашли всех своих людей. Никто из них и не думал о сне. Капитан Вилугби приказал сержанту выстроить их и обратился к ним со следующими словами:

— Друзья мои, я не хочу скрывать от вас ничего. На защиту «хижины» остались только вы. Мик с индейцем ушли. Я решил защищать ее до последней капли крови. Вы же свободны поступать, как хотите. Если кто-нибудь из вас, белый или негр, хочет уйти вслед за другими, пусть идет, берет ружье, провизию, свои вещи; ему сейчас откроют ворота. Но пусть он уходит сию же минуту; того же, кто изменит мне потом, я прикажу убить, как последнюю собаку.

Наступило глубокое молчание. Никто не произнес ни слова и никто не шелохнулся.

— Блоджет, — продолжал капитан, — ты здесь не так давно, как остальные, и не можешь поэтому быть ко мне так привязан. Из белых ты здесь один, кроме Джойса, родом американец, и поэтому я не могу рассчитывать, что ты останешься у меня, природного англичанина; быть может, это именно и послужило причиной бегства твоих товарищей. Возьми ружье и уходи. Если ты пойдешь в Альбани, я попрошу тебя передать там одно письмо; этим ты окажешь мне большую услугу.

Молодой американец не отвечал и несколько минут переминался с ноги на ногу, как бы не зная, на что решиться.

— Я понимаю, капитан Вилугби, — сказал он, наконец, — что вы хотите сказать, но вы ошибаетесь.

— Хороший ответ! — воскликнул сержант. — Я ручаюсь, что этот не уйдет, что бы ни случилось. Он не будет беспокоиться о политических взглядах капитана, пока находится под его командою.

— Вы ошибаетесь, сержант Джойс, — серьезно заметил Блоджет. — Я стою за свою страну, и ни на минуту не остался бы здесь, если бы думал, что капитан Вилугби на стороне короля.

— Ты верно понял меня, Блоджет, — сказал капитан. — Я считаю себя скорее американцем, чем англичанином. Слышишь, Джойс?

— Слышу, ваша честь. Осмелюсь спросить, кто займет место капрала после Джоэля?

— Назначь сам кого хочешь, — нетерпеливо прервал капитан. — Пусть Аллену помогает капрал Блоджет.

— Слышите ли вы приказание капитана? Стража, которая стояла на часах, может идти отдохнуть немного, а на рассвете мы сделаем еще смотр.

Вторая смена, как и первая, состояла только из двух человек — капрала Блоджета и младшего Плиния. Для защиты «хижины» осталось всего только семь человек.

ГЛАВА XXI

Негр стоял на посту у ворот, а Блоджет забрался на площадку крыши. Вскоре к нему поднялся и капитан. Отсюда удобно было наблюдать за всей крепостью. Ночь была звездная. Вдруг из-за палисада стала медленно подниматься человеческая фигура, потом влезла на него и стала молча как будто осматриваться вокруг.

— Мы не можем щадить этого человека! — с сожалением произнес капитан. — Стреляйте в него, Блоджет!

Яркая молния прорезала мглу, и среди ночной тишины раздался выстрел. Человек исчез за палисадами, как птица, вспорхнувшая с своего насеста, не издав ни одного стона, ни одного крика! Услышав выстрел, Джойс и все остальные, исключая негра, стоявшего у ворот, быстро поднялись на террасу. Один из них был отправлен к женщинам, чтобы успокоить их. Все ждали нападения.

На площадке теперь находились четыре вооруженных человека. Трое были поставлены с различных сторон наблюдать за появлением неприятеля, а капитан переходил от одного к другому, делая распоряжения. Одному из них было поручено наблюдать за телом убитого.

Индейцы стараются всегда унести своих убитых, чтобы неприятель не мог их оскальпировать. Но за этим никто не приходил. Все было тихо; со стороны мельницы не доносилось ни одного звука. Через полчаса начало светать.

— Я думаю, Джойс, — сказал капитан, — что сегодня утром уже нельзя ждать нападения; кругом все так тихо.

— Я посмотрю сейчас с верхушки крыши.

Но едва только он взобрался туда, как из леса раздался выстрел. Было очевидно, что неприятель недалеко и что за домом внимательно следят. Услышав выстрел, Плиний младший присел, Джеми спрятался за трубу, Блоджет следил за направлением пуль. Капитан и Джойс вглядывались в опушку леса.

Хорошо, что Джеми Аллен сообразил стать за трубу: пуля ударилась в нее, отбила кусок кирпича и упала на крышу. Джойс подошел, поднял сплющенный свинец и хладнокровно начал рассматривать его.

— Неприятель нас осаждает, ваша честь, — сказал он, — но не хочет сейчас идти на приступ. Осмелюсь сказать, что следует оставить часового на этой террасе, чтобы неприятель не подошел к нам незамеченным.

— Я с тобой совершенно согласен; оставим здесь Блоджета. Ему можно доверить. Надо будет только внушить ему, чтобы он не забывал наблюдать и с задней стороны «хижины», ведь опасность часто приходит с той стороны, откуда ее всего меньше ждешь.

Блоджета оставили, а остальные спустились во двор. Капитан велел открыть ворота и в сопровождении Джойса и Аллена направился к убитому. Джеми захватил с собою лопату, чтобы зарыть труп.

— Бедный индеец, — проговорил, подходя, капитан.

— Взгляните, да ведь это чучело! — воскликнул Джойс, толкая его ногой. — Пуля угодила ему как раз в голову. Индейцы хотели испытать, хорошо ли смотрят наши часовые, и посадили это чучело на палисады. Вот и шест, которым поднимали его, а вот и следы ног. С вашего позволения, я отнесу чучело в дом; там оно будет очень кстати: мы поставим его к моей пушке.

Войдя за палисады, капитан закрыл ворота и пошел в дом к жене и дочерям. Солнце взошло, и нападения ждать уже нельзя было. Вилугби отлично знал, что индейцы никогда не нападают днем.

— Еще пережили одну ночь! — со слезами проговорила мистрис Вилугби, бросаясь на грудь к мужу. — Если бы Роберт был с нами, я была бы совсем счастлива.

— Вы — настоящие женщины, — сказал капитан, целуя свою любимицу, Мод. — Вчера твоя мать чувствовала себя самой несчастной женщиной на свете при мысли, что на нас могут напасть индейцы, а сегодня она счастлива, что ночью нас не перерезали. Я думаю, что днем мы можем быть вполне спокойны, а ночью нас уже не будет в «хижине».

ГЛАВА XXII

Капитан серьезно решил покинуть «хижину» и сейчас же после завтрака позвал к себе в библиотеку сержанта и сказал ему о своем намерении.

Джойс был поражен и, по-видимому, проект капитана пришелся ему не по душе. Подумав, он ответил, что считает более надежным оставаться в доме и защищаться за стенами.

— Отступление с женщинами, да еще с багажом — дело очень трудное, ваша честь, — сказал он в заключение, — к тому же перед нами пустыня, и женщинам трудно будет пройти до Могаука.

— Но я и не думаю идти туда, Джойс! Ты знаешь, невдалеке отсюда в новой просеке есть очень удобная хижина с великолепным лугом. Если бы нам удалось добраться до этой хижины, захватив с собою одну или двух коров, то мы могли бы в полной безопасности оставаться там по крайней мере с месяц. Что касается провизии и платья, то мы могли бы также захватить и их с собою. За день мы можем собрать и приготовить все, что нам нужно, а как только наступит ночь, покинуть «хижину», выйдя из ворот, и отсюда идти по ручью.

Джойс слушал капитана, и его лицо все более и более прояснялось. Теперь он не считал уже план таким невыполнимым, как сначала. Вдруг вбежал Джеми Аллен и сообщил, что все рабочие вернулись в свои хижины, готовят завтрак и вообще занимаются каждый своим делом, как будто все шло своим порядком.

Капитан быстро вбежал на площадку, чтобы самому убедиться в этом неожиданном возвращении, направил подзорную трубу на хижины и увидел, что Джеми не ошибся: из труб поднимался дым, а в садах и около хижин работали колонисты. Все были налицо, исключая Мика.

— Посмотрите, Джойс, — сказал капитан, — с каким усердием взялись они за работу. Такое прилежание мне кажется подозрительным.

— И заметьте, ваша честь: ни один из них не подходит на выстрел к «хижине».

— Мне хотелось бы рассеять их хорошим залпом, — заметил капитан. — Пули произвели бы эффект.

— А животные! Вы можете так убить и лошадь, и корову! — заметил практичный Джеми Аллен.

— Это верно, Джеми! Да я и без того не стал бы стрелять в людей, которые еще так недавно были моими друзьями. Я не вижу, Джойс, чтобы у кого-нибудь из них были ружья.

— Ни у кого нет. Неужели индейцы ушли?

— Хотел бы я их всех рассеять залпом.

— Вряд ли. Нет, сержант, они затевают для нас какую-то ловушку, и нам надо быть настороже.

Джойс молча наблюдал за всем происходившим, потом приблизился к капитану, отдал честь по-военному и сказал:

— Если одобрит ваша честь, мы можем сделать вылазку и привести двух или трех из беглецов. От них мы узнаем, что затевают остальные.

— Но в это время «хижина» останется без защиты; нет, спасибо, сержант, за твое предложение и твою храбрость, но осторожность прежде всего.

— Это правда, — раздался голос Мика из слухового окна, у которого стоял капитан.

Тотчас и сам он вылез на площадку. Джойс вопросительно посмотрел на капитана, как бы ожидая приказания схватить вернувшегося беглеца.

— Ты меня очень удивил О’Гирн, — заметил капитан. — Ты бежал вместе с Ником. Объясни, что все это значит?

— О, я охотно объясню. Это все Соси-Ник виноват. Но если бы я не ушел с ним, то вы ничего не знали бы о майоре, о господине Вудсе, об индейцах и обо всем остальном.

— О моем сыне, Мик? Ты видел его? Ты знаешь что-нибудь о нем?

Мик принял таинственный вид и, указывая на Джеми Аллена, произнес многозначительно:

— Сержант вам, конечно, почти что родной, но совсем не для чего рассказывать о наших секретах перед посторонними.

— Пойдем в библиотеку. Джойс, ты также ступай с нами.

— Прежде всего, О’Гирн, — спросил капитан, как только они втроем вошли в библиотеку, — скажи мне, почему ты ушел от нас?

— Ушел! Неужели вы думаете, что я могу покинуть вас?

Это было сказано с неподдельной искренностью.

— Зачем же ты ушел, и еще с Ником?

— Не я увел Ника, а он меня… Видите, Ник мне дал четыре палочки: столько историй я вам должен рассказать.

И Мик начал рассказывать о своем путешествии. Прежде всего Ник спросил у него, любит ли он капитана и его семейство. Получив утвердительный ответ, Ник, с своей стороны, уверил, что тоже очень любит их, и предложил Мику пойти на разведки о майоре и попытаться его спасти. Тот согласился. Вылезши из слухового окошка, они с помощью одеяла и простыни спустились на землю. Здесь Мик задал вопрос, как им незаметным образом перелезть через палисады, но Ник, дав ему знак молчать, подошел к тому месту в палисаде, где была сделана лазейка.

Услышав о существовании лазейки, капитан страшно удивился и сейчас же отправился с сержантом и Миком осмотреть ее. Действительно, в палисаде было проделано отверстие; жерди были подпилены и вставлены на прежние места. Все это было сделано очень тщательно, и лазейка была совершенно неприметна; но стоило только немного раздвинуть эти жерди, чтобы образовалась большая щель, вполне достаточная для того, чтобы пролезть человеку. Нельзя было сомневаться, что все колонисты прошли именно здесь.

Осмотрев отверстие, все трое вернулись в библиотеку, и Мик продолжал свой рассказ.

Выйдя из палисадов, товарищи направились к мельницам. Подойдя к скалам, Ник спрятал своего спутника в пещере и пошел дальше один. Около часа прождал его Мик; наконец индеец возвратился и велел ему следовать за собой; молча; с большой предосторожностью он подвел его к молочной мельника, в которой находился Роберт Вилугби. Из молочной выходило крошечное оконце, в которое майор мог переговорить с Миком.

Вот что поручил майор передать отцу.

С ним обращались хорошо, но подозревали в нем шпиона. Бежать ему казалось невозможным. Он советовал отцу держаться в «хижине» до последней крайности, так как сдаваться на капитуляцию считал небезопасным в виду того, что среди индейцев не было начальника. С майором почти не разговаривали, да и мало кто умел говорить по-английски, хотя среди них было порядочно белых. Вудса он не видел и ничего не слыхал о нем.

Рассказ Мика совершенно изменил план капитана. Так, увидев отверстие в палисадах, капитан хотел сейчас же распорядиться заделать его, но, вспомнив, что оно может пригодиться ему самому для отступления, он решил не трогать его и даже поспешно отошел от этого места, чтобы как-нибудь случайно не привлечь к нему постороннее внимание. Дослушав до конца рассказ ирландца, капитан решил попытаться освободить сына.

ГЛАВА XXIII

В то время как капитан обсуждал с Джойсом план вылазки, Мик отправился завтракать. С важностью ответив на несколько вопросов любопытных негров, он послал маленькую негритянку к мистрис Вилугби с дочерьми, прося позволения войти к ним, на что тотчас же получил разрешение. Он передал им, что видел майора, что принес им от него поклон и просьбу не беспокоиться, так как он надеялся, что все кончится благополучно. Между тем Мик передал Мод, незаметно для других, маленькую серебряную коробочку от Роберта. Она давно видела ее у брата, но, несмотря на все просьбы сестер показать, что в ней находится, Роберт ни за что не соглашался ее открыть, говоря, что там тайна всей его жизни. И вот теперь эту коробочку он прислал ей, и какое волнение охватило Мод, когда в ней она нашла свою собственную прядь волос!

Переговорив с Джойсом, капитан вошел в комнату жены, где собралась вся семья. Лицо его было грустно и задумчиво, что сейчас же бросилось в глаза мистрис Вилугби.

— Верно, случилось что-нибудь плохое, Гуг, что ты так печален?

— Ты знаешь, Вильгельмина, — проговорил капитан, — я никогда не скрывал от тебя никакой опасности, даже тогда, когда я был в строю.

— И ты видел, что я никогда не беспокоилась понапрасну.

— Правда, и потому я был всегда откровенен с тобою.

— Мы понимаем друг друга, Гуг! Скажи мне теперь, какое еще несчастье угрожает нам?

— Ничего особенного, Вильгельмина; я хочу только вместе со всеми белыми, которые остались у меня, пойти освободить Боба из рук неприятеля. Часов на пять или на шесть вам придется остаться в «хижине» только с неграми и женщинами. Нападения в это время быть не может, так что в этом отношении вам бояться нечего.

И капитан Вилугби подробно рассказал все, что слышал от Мика, а также и свой план освобождения сына. Через полчаса все были готовы отправиться в путь.

ГЛАВА XXIV

Джойс, Блоджет, Джеми и Мик уже ожидали капитана.

Блоджет первый пролез в щель и пополз к ручью; густой кустарник закрывал оба берега, и в нем свободно можно было спрятаться. Из окна ему по веревке спустили ружья. Все это делалось с большими предосторожностями, и никто не показывался у окна. Как только Блоджет отвязывал ружье, он дергал за веревку, чтобы ее поднимали вверх. Скоро все оружие уже лежало на берегу ручья.

Потом все поодиночке пробрались так же, как и Блоджет, и с теми же предосторожностями. У каждого был пистолет и нож. Через полчаса все четверо были уже вооружены и, спрятавшись в кустарниках, ожидали своего начальника.

Капитан отдал свои последние распоряжения. Плинию старшему было поручено следить за всем, особенно же смотреть, чтобы ворота все время были закрыты.

Капитан Вилугби молча подвигался со своими спутниками. Он был в американской охотничьей блузе, в которой трудно было узнать его издали. Дойдя до подножия скалы, он крикнул Плинию старшему, стоявшему на крыше, чтобы тот посмотрел, что делают колонисты.

— Все работают по-прежнему. Джоэль пашет, и никто не смотрит сюда! — ответил негр.

Ободренный этим, маленький отряд двинулся вперед по ручью, в лес. Стоял уже сентябрь, и вода в ручье упала так низко, что по камешкам можно было свободно пройти у берега, не замочив ног. По узкой тропинке они дошли до того места в лесу, откуда открывался чудный вид на «хижину». Капитан условным знаком спросил у Плиния о колонистах, на что получил самый благоприятный ответ.

Капитан Вилугби молча подвигался со своими спутниками вперед; даже болтливый Мик не проронил ни одного слова. Из предосторожности не наступали даже на сухие ветки, чтобы неосторожным треском не выдать своего присутствия.

За хижинами рабочих в лесу слышен был стук топоров. Между хижиной и просекой проходить было слишком рискованно; надо было обойти неприятельский лагерь, углубившись в лес. Заблудиться они не могли, так как капитан и Джойс захватили с собою карманные компасы.

Через полчаса они достигли вершины холма, который оканчивался у мельницы. С него они спустились прямо в овраг, продолжая подвигаться вперед. Стук топоров раздавался все громче и громче. Капитан решил пойти с Джойсом разузнать, что делается дальше, а отряд свой спрятал под упавшим деревом, чтобы на них не наткнулся какой-нибудь индеец.

— Держите влево, — предложил Джойс. — В этом направлении есть скала, откуда нам хорошо будет видна просека, а также и «хижина». Я часто отдыхал там во время охоты.

— Я вспоминаю это место, Джойс, — произнес капитан.

Через несколько минут они были уже на скале, окруженной кустарником. Сквозь него хорошо можно было разглядеть, что делается вокруг. Посреди просеки был устроен бивуак, а вокруг него были навалены деревья. Было очевидно, что всем этим распоряжались люди уже сведущие, знакомые с приемами пограничной войны. В эту минуту никто ничего не делал в лагере. Часовых также не было видно, и сержанту казалось, что их всех очень легко можно спугнуть несколькими выстрелами. Некоторые из них сидели около засек; другие ходили взад и вперед, разговаривая между собою; несколько человек лежало, время от времени поднимая голову.

Передвинувшись шага на два в сторону, капитан увидел «хижину»; там все было спокойно. Вдруг раздался легкий шорох. Капитан обернулся. На него сверкнули два блестящих глаза и показалось смуглое лицо индейца. Пораженный этим, капитан моментально схватил свой нож и занес его над головой краснокожего, но Джойс вовремя успел удержать его руку.

— Это Ник, ваша честь! Он друг нам или враг?

— Пусть нам он скажет это сам, — ответил капитан, опуская руки.

Ник спокойно подошел к ним. Во взгляде его было что-то зловещее. Оба солдата сознавали, что Ник легко может выдать их, и тревожно ожидали, что будет дальше. Случайно Ник стал как раз против отверстия, в которое виднелась «хижина». При виде ее взгляд его начал смягчаться, и лицо мало-помалу приняло обычное выражение.

— Женщины в вигваме, — сказал тускарора, указывая рукой на дом. — Старая и молодые женщины добрые. Вайандоте заболел, они заботились о нем. Кровь течет в жилах индейца. Никогда он не забывает добра, никогда не забывает зла.

ГЛАВА XXV

Ник несколько минут молча смотрел на «хижину», потом повернулся к своим собеседникам и резко спросил:

— Зачем пришли сюда? Чтобы враги были между вами и вигвамом?

Ник старался говорить совсем тихо, как бы боясь, чтобы враги не открыли их присутствия. Это показалось капитану добрым признаком.

— Могу я довериться тебе, как другу? — спросил он, пристально глядя на индейца.

— Почему нет? Ник не воин, его нет. Ник никогда не вернется. Вайандоте воин!

— Хорошо, Вайандоте. Но объясни мне сначала, почему ты ушел из «хижины» прошлой ночью?

— Почему оставил вигвам? Потому что надо было! Вайандоте приходит и уходит, когда захочет. Мик также ушел, чтобы видеть вашего сына.

— Не можешь ли ты мне что-нибудь сказать о Джоэле и остальных колонистах?

— Капитан сам видит. Они работают. Томагавк зарыт в землю. Им надоело идти по тропинке войны.

— Я это вижу. Но не знаешь ли ты, заодно ли колонисты с этими индейцами?

— Не знаю, но вижу; посмотрите на индейца, что рубит. Это бледнолицый.

— Я уже заметил, что здесь не одни краснокожие.

— Капитан прав. Вон тот могавк враг Ника!

На мгновение лицо Ника исказилось яростью, и он с угрожающим жестом протянул руку по направлению к индейцу, о котором говорил. Тот стоял, прислонившись к дереву, так близко от скалы, что легко можно было разглядеть черты его лица.

— Ты сказал, что Ника здесь нет.

— Капитан прав. Ника не было здесь, на счастье этой собаки. Слишком недостойно для Вайандоте прикасаться к нему. Но зачем вы пришли сюда?

— Так как я вижу, что мне нечего скрывать от тебя, Вайандоте, то и скажу тебе откровенно. Но прежде скажи мне, зачем ты здесь и как отыскал нас?

— По следам. Узнал следы капитана, сержанта и Мика и пошел по ним.

— Я надеюсь, что ты мне друг, и открою тебе, что мы пришли сюда освободить сына… и ты мог бы нам помочь, если бы захотел.

Тускарора согласился, и все трое пошли к спрятанным за дерево товарищам. Те были очень довольны, увидев Ника, который был прекрасным стрелком и отлично знал все тропинки в лесу.

— Кто пойдет впереди? Капитан или Ник? — спросил тускарора.

— Я, — ответил капитан, — а Ник пойдет рядом со мной. Ступай как можно осторожнее и не говори ни слова.

Во время войны по лесным тропинкам все, обыкновенно, ходят друг за другом, стараясь ступать на след переднего, но теперь капитан поставил Ника рядом с собой, не вполне доверяя ему.

Молча, принимая все меры предосторожности, они благополучно прошли по скалам и остановились невдалеке от мельницы. Здесь капитан повторил Джойсу свои наставления, стараясь говорить как можно тише. Он велел Джойсу остаться здесь с товарищами и ждать его возвращения. Сам же он хотел прежде всего сходить на разведки к молочной, в которой сидел Роберт. Она была вся окружена кустарниками и молодыми деревцами и стояла несколько поодаль от других зданий.

— Джойс! — сказал капитан, сжимая руку сержанта. — Трудное дело предстоит нам. Если со мною случится что-нибудь, помни, что моя жена и дочери остаются под твоей защитой.

— Все приказания вашей чести будут в точности исполнены, капитан.

Капитан и Ник отправились осторожно вперед. Все смолкло. Прошло полчаса. Вдруг со стороны мельницы раздался крик и вслед за ним смех. Все встрепенулись, схватились за оружие, прислушиваясь, что будет дальше. Но все стихло, и так прошло еще с полчаса. Джойс начал беспокоиться и готовился уже спуститься вслед за капитаном, как по тропинке раздались шаги: к ним медленно подходил Ник. Тускарора был спокоен, только глаза его, казалось, искали кого-то.

— Где капитан? Где майор? — спросил он.

— Ты сам нам скажи об этом, Ник, — ответил Джойс. — Мы не видели его с тех пор, как вы ушли с ним.

Этот ответ, по-видимому, очень удивил Ника, и он не старался скрыть своего изумления.

— Здесь оставаться опасно, — пробормотал он. — Уже поздно.

— Но где ты оставил капитана? — спросил Джойс.

— Позади молочной в кустарниках.

— Нужно пойти туда. Может быть, с ним сделалось дурно.

Все были согласны, и Джойс отправился к молочной в сопровождении Ника, хотя и не без некоторого колебания: ему очень не хотелось нарушать приказание капитана ждать его возвращения.

Вскоре они были уже там, и Джойс увидел капитана, который сидел на обломке скалы, прислонившись к стене. Казалось, он был без сознания, Джойс поспешно взял его за руку и приподнял было, но тут только с ужасом заметил, что капитан уже мертв. Лужа крови на земле показывала, что капитан убит. Удар был нанесен ножом прямо в сердце.

Джойс был человек очень крепкого сложения. Взвалив себе на спину тело убитого, он понес его к тому месту, где остались товарищи. Ник молча следил за всеми его движениями и помогал нести капитана. Скоро они подошли к своим. Все были в отчаянии и, внимательно осмотрев труп, пришли к заключению, что убийство было совершено уже около часа назад. Но надо было торопиться. Устроив носилки из ружей, положили на них капитана и двинулись в путь в тяжелом молчании. Ник шел впереди и тщательно выбирал дорогу поровнее, чего прежде никогда не делал. Через два часа они дошли до того места, где надо было идти по ручью.

— Положите тело на землю, — дрожащим голосом скомандовал Джойс. — Нужно хорошенько обдумать, как поступить нам теперь.

Тело опустили в траву. Все были взволнованы.

Идти дальше было нельзя. Из «хижины» могли увидать их, и неизвестно, что могло бы случиться с мистрис Вилугби, Беллой и Мод. Кому-нибудь из них нужно было пойти вперед, чтобы подготовить женщин к печальному известию. Никто не соглашался взять на себя это тягостное поручение.

— Ник пойдет, — сказал спокойно индеец. — Он привык приходить с известиями. Он часто их приносил капитану, он послужит ему еще раз.

— Хорошо, Ник, ступай, но помни, что с женщинами надо говорить мягко и не сразу говорить о случившемся.

— О, да! У сквау мягкое сердце. Ник это знает. У него была мать, была жена, была дочь.

ГЛАВА XXVI

По мере того как удалялся Ник от тех, кого оставил с мертвым телом, шаги его все более и более замедлялись. У скалы он совсем остановился и присел на камень. Потом он вынул свой нож, на котором виднелись следы крови, и заботливо обмыл его в ручье.

Сначала на лице тускароры появилось дикое выражение; потом понемногу черты лица смягчились и приняли кроткий, даже ласковый отпечаток.

— Спина Вайандоте не болит больше, — прошептал он. — Старые раны зажили. Зачем капитан трогал их? Он думал, что индеец ничего не чувствует. Иногда это хорошо, иногда дурно. Зачем грозил Вайандоте, что еще побьет его, когда шел в неприятельский лагерь? Нет, спина теперь здорова.

Ник поднялся, посмотрел на солнце, чтобы определить время, взглянул на «хижину», на рабочих, как бы соображая план защиты дома, хозяина которого убил часа три назад, и направился к воротам. Они были заперты. Он постучал.

— Кто там? — спросил Плиний старший.

— Друг. Отворите ворота. Меня прислал капитан.

Все негры в доме не любили индейцев, в том числе и Ника, а потому не удивительно, что Плиний колебался, не зная, впустить его или нет. В это время через двор проходила негритянка, и он подозвал ее, спрашивая совета.

— Не открывай ворот, старый Плиний, пока мистрис Вилугби не разрешит сама. Оставайся здесь, а я позову мисс Мод; она скажет, как нам быть.

Плиний наклонил голову в знак согласия и припер массивные ворота всей своей тяжестью. Скоро вернулась Бесси вместе с Мод.

— Это ты, Ник? — спросила Мод.

Ник вздрогнул, услышав хорошо знакомый голос. Он совсем не ожидал увидеть девушку сейчас же. Взгляд его омрачился, и на лице выразилось сожаление. Он ответил мягче, чем обыкновенно говорил:

— Это я, Ник, Соси-Ник, Вайандоте, я пришел с известием, Лесной Цветок. Капитан прислал Ника. Никого нет со мной. Вайандоте один. Ник видал майора и передаст кое-что молодой мисс.

Мод велела впустить индейца. Ник не торопился говорить; он сел на стул, указанный Мод, и с горечью смотрел на нее.

— Если ты хотя немного жалеешь меня, Вайандоте, говори скорее, что случилось с майором Вилугби.

— Ему хорошо. Он смеется, говорит. Он пленник, его не убьют.

— Но что же случилось? Почему ты так угрюмо смотришь на меня? Я вижу по твоему лицу, что случилось какое-то несчастье.

— Надо признаться, дурные вести. Как ваше имя, молодая мисс?

— Ты же хорошо знаешь, Ник, что мое имя Мод Вилугби.

— Нет, вашего отца звали Мередит, а не Вилугби.

— Да как же ты знаешь об этом, Ник?

— Вайандоте все знает! Он видел, как убили майора Мередит. Он был хороший начальник. Никогда не бил индейцев. Ник знал вашего отца. Вам нечего горевать. Вилугби не ваш отец, он только друг вашего отца. Ваш отец умер, когда вы были еще ребенком.

Мод едва дышала. Она стала догадываться в чем дело. Бледная, она сделала над собой страшное усилие и стала спокойно спрашивать дальше.

— Что же, Ник, мой отец, верно, ранен?

— Зачем называть его своим отцом? Он не ваш отец. Ник знал отца и мать. Майор не брат вам.

— Не мучь меня, скажи скорее всю правду. Капитан Вилугби убит?

Ник сделал утвердительный жест. Несмотря на свое решение спокойно выслушать все, Мод не выдержала. Долго просидела она молча, упершись руками в колени; на нее нашло отчаяние, потом она вдруг разразилась рыданиями. Слезы несколько облегчили ее; к тому же надо было торопиться узнать все, что случилось, от Ника. Но ответы индейца были так лаконичны и неясны, что Мод не могла решить наверное, что случилось с капитаном: был ли он ранен или же убит. Теперь нужно было сообщить об этом матери и сестре. Мод решила послать за Беллой негритянку.

Мод обладала решительным и стойким характером. Как это часто бывает, в те минуты, когда надо поддержать слабых, эти черты характера выступают с особенной силой.

— Мод, — воскликнула, входя, Белла, — что случилось? Почему ты так бледна? Ник пришел с известиями с мельницы?

— С очень плохими известиями, Белла. Наш дорогой папа ранен. Его принесли на опушку леса и положили там, чтобы тем временем приготовить нас. Я иду сейчас туда, и мы принесем его в «хижину». Приготовь маму к грустному событию. Да, Белла, к очень, очень грустному событию.

— О, Мод, это ужасно! — вскрикнула сестра, падая на стул.

— Что нам делать?

— Мужайся, Белла!

Уходя, Мод велела негритянке позаботиться о Белле и дать ей воды.

— Идем, Ник, времени терять нельзя. Ты поведешь меня туда.

Тускарора молча наблюдал эту сцену. Ему приходилось видеть страдания двух молодых существ из-за удара, нанесенного его рукой, и странное чувство шевельнулось в груди Ника. Он беспрекословно пошел за Мод, взглядывая на бледное лицо Беллы.

Мод торопилась. Она ловко проскользнула в отверстие палисада вслед за Ником и быстро пошла вдоль ручья. Через три минуты она была уже на месте и, обливаясь слезами, целовала холодное лицо капитана.

— Неужели нет никакой надежды, Джойс? Разве возможно, чтобы он был мертв?

— Я боюсь, мисс Мод, что это так.

Сержант отошел в сторону. Предусмотрительный Джеми Аллен напомнил, что оставаться опасно и следует скорее укрыться в «хижину». Мод поднялась. Труп капитана подняли, и печальный кортеж двинулся вперед. Мод долго смотрела на это печальное шествие, как вдруг почувствовала, что ее ктото тронул за руку. Она обернулась и увидела возле себя тускарору.

— Не надо идти в «хижину», — говорил Ник, — пойдем с Вайандоте.

— Как? Чтобы я не шла за останками моего отца? Ты не думаешь, что говоришь! Оставь меня! Мне надо идти утешать мою дорогую мать.

— Не надо идти домой. Бесполезно, нехорошо. Капитан мертв, начальника нет там. Надо идти с Ником! Найти майора. Это хорошо.

Мод вздрогнула.

— Найти майора, разве это возможно, Ник? Мой отец погиб в поисках его. Что же мы можем сделать?

— Много можно сделать. Ступай с Вайандоте. Он великий воин. Поможет молодой девушке найти брата.

Нику хотелось хоть этим смягчить горе Мод.

Надежда, что она может освободить Боба, заставила девушку решиться. Они пошли и вскоре были на дороге к мельницам. Мод, не чувствуя никакой усталости, ловко и бодро шла за Ником. Наконец Ник попросил Мод остановиться, а сам пошел посмотреть, что делаться в индейском лагере.

— Идем, — позвал он за собой молодую девушку, — они спят, едят и разговаривают. Майор теперь пленник. Через полчаса он будет на свободе.

Быстро пошла Мод вперед за своим проводником и ловко перешла по переброшенному через ручей бревну,

— Хорошо, — сказал индеец, — молодая девушка создана, чтобы быть женою воина.

Мод не обратила внимания на его комплимент и торопила его идти скорее вперед. Отсюда они пошли по той же тропинке, по которой шел и капитан Вилугби. Поравнявшись с тем местом, где Джойс ждал капитана, Ник остановился и внимательно прислушался.

— Молодая девушка должна быть теперь отважной, — сказал он ободряющим голосом.

— Я пойду за тобой, Ник, куда ты поведешь меня. Почему ты боишься за меня?

— Потому что она здесь, он там. Девушка любит майора, майор любит девушку. Это хорошо, но не надо показываться, могут убить.

— Я не совсем понимаю тебя, тускарора.

— Останься здесь. Ник вернется через минуту.

Ник спустился к молочной, убедился, что майор все еще заключен там, потом тщательно забросал лужу крови камнями и землей, отложил в сторону пилу и ножницы, вывалившиеся из рук капитана в ту минуту, как он убил его, и пошел за Мод. Он знаком позвал ее за собой, и вскоре она уже сидела на том самом месте, где ее отец испустил последний вздох. Ник был совершенно спокоен. Никакого следа раскаяния нельзя было подметить на его лице. Оно было ласково. Его раны, выражаясь его собственным языком, больше не болели.

ГЛАВА XXVII

Ник принялся за дело. Он провертел в стене отверстие и посмотрел в него, потом знаком пригласил Мод сделать то же. Девушка повиновалась и увидала в молочной Роберта Вилугби. Майор с самым спокойным видом читал книгу. Очевидно было, что он и не подозревал о том, что произошло за стеной несколько часов назад.

— Пусть девушка скажет что-нибудь майору, — прошептал Ник. — Нежный голос женщины приятен молодому воину, как пение птиц.

Сердце учащенно забилось у Мод, и она прильнула к отверстию.

— Роберт, милый Роберт, мы здесь, мы пришли освободить тебя.

Прошептав эти слова, она поспешила заглянуть к нему. Ее голос, очевидно, был услышан, потому что книга выпала из рук пораженного Роберта. Ник успел проделать другое отверстие и тоже заглянул в молочную, потом просунул туда ножницы; Роберт это заметил, в свою очередь посмотрел в отверстие и увидел смуглое лицо Ника.

Майор боялся довериться индейцу и, не говоря ни слова, жестом указал на дверь, давая понять, что часовые у дверей и тщательно стерегут его, потом чуть слщино спросил, зачем он пришел.

— Ник пришел, чтобы освободить майора.

— Могу ли верить тебе, тускарора? Иногда ты казался мне другом, иногда — нет. Я хотел бы, чтобы ты дал мне какое-нибудь доказательство.

— Вот доказательство, — прошептал Ник, схватывая руку девушки и просовывая ее в отверстие, прежде чем та успела опомниться.

— Что это значит, Мод? Ты здесь, и с Ником!

— Доверься нам, Роберт! Ник пришел как друг. Делай все, что он скажет, и не разговаривай. Когда ты будешь свободен, я все расскажу тебе.

Майор утвердительно кивнул головой. Ник просунул ему пилу. Роберт начал пилить бревно. На случай неожиданного прихода часового он перевесил одеяло так, чтобы оно прикрывало отверстие. Ник указывал, где следует пилить. По мере того, как работа шла к концу, Роберт, увлекшись, начал пилить быстрее, и, вероятно, шум пилы достиг ушей часовых, так как у дверей раздались шаги. Вилугби моментально прикрыл отверстие одеялом, выбросил туда опилки и схватил в руки книгу. В ту же минуту дверь отворилась, и вошел часовой.

— Мне послышался у вас звук пилы, майор!

— Вероятно, этот звук долетел к вам с лесопильной мельницы. Должно быть, большая пила там пущена в ход, и вам показалось, что звук шел отсюда.

Часовой с минуту недоверчиво посмотрел на заключенного, потом, поверив, по-видимому, его словам, вышел из молочной. Как только тот скрылся, Вилугби, не теряя ни минуты, пролез в отверстие, опустил за собой одеяло и, раздвигая кусты, быстро последовал за Ником. Через несколько минут Ник остановился и стал прислушиваться.

Люди переговаривались у мельницы через отверстие, сделанное Робертом.

— Смотрите, вот пила и куски дерева! — кричал один голос.

— А вот здесь кровь, — отвечал другой. — Видите, целая лужа, присыпанная камнями и землей.

Мод с ужасом вздрогнула. Майор сделал знак Нику идти дальше. Несколько мгновений индеец колебался, но опасность была близка, надо было торопиться.

Ник выбрал тенистую тропинку. Немного дальше, однако, была открытая полянка. Ник решил спрятаться в кусты и дать пройти тем, которые гнались за ними. Через несколько секунд вблизи послышались голоса. Говорили по-английски, как слышно было по выговору, белые. Они спорили, по какой тропинке скрылись беглецы. Одни указывали на одну, другие — на другую. После некоторого колебания все побежали по верхней тропинке.

Теперь нужно было торопиться. Ник направился прямо к «хижине». Роберт, обхватив Мод, почти нес ее на руках. Шли быстро. Наконец беглецы достигли опушки леса. Теперь можно было не бояться и сделать маленькую остановку, чтобы дать возможность девушке хотя немного передохнуть. Ник оставил молодых людей одних и отправился посмотреть, что делается вокруг.

Роберт был очень доволен, что остался наедине с Мод и мог ей признаться в своей любви. На его вопрос, любит ли она его, Мод отвечала со своей обычной откровенностью. К тому же она чувствовала, что своим признанием смягчит то печальное известие, которое сейчас должна будет передать ему.

— Я люблю тебя, Боб! Я люблю тебя уже несколько лет. Да разве может быть иначе? Кого другого я могла бы полюбить? Разве можно знать тебя и не любить?

— Добрая, милая Мод! Но я боюсь, что ты не понимаешь меня. Я говорю не о той любви, какая существует между братом и сестрой. Я люблю тебя не как брат, а как мужчина любит женщину, как моя мать любит отца.

Мод задрожала и упала на грудь Роберта.

— Что с тобою, моя дорогая Мод?

— О, Боб! Мой отец, мой бедный отец!

— Мой отец! Но что случилось с ним, Мод?

— Его убили, дорогой Мод! Теперь ты остался у нас один!

Наступило продолжительное молчание. Удар был слишком силен для Роберта Вилугби. Мод не могла удержаться от слез. Через несколько времени они немного успокоились, и Мод рассказала ему все, что знала сама. Сын находил, что эта катастрофа несколько необычайна, но теперь не время было разбирать это. Раздались шаги Ника.

— Нужно торопиться, — сказал Ник. — Могавки в бешенстве.

— Как ты это узнал?

— Когда индеец приходит в бешенство, он скальпирует. Пленник убежал. Его непременно хотят скальпировать.

— Я думаю, ты ошибаешься, Ник! Они давно бы уже могли это сделать раньше.

— Не скальпировали, потому что хотели повесить.

— Как тебе кажется, Ник, не собираются ли они напасть на дом? — спросил майор, следуя за индейцем вдоль опушки леса.

Тускарора обернулся и взглянул на Мод.

— Говори откровенно, Вайандоте!

— Хорошо, — с достоинством ответил индеец. — Вайандоте здесь. Ник ушел и никогда не вернется больше.

— Очень рад это слышать, тускарора! Отвечай же нам поскорее.

— Надо идти в «хижину» защищать мать. Она вылечила тускарору, когда смерть угрожала ему. Она теперь и мне мать.

Это было сказано с таким чувством, что Мод и Роберт были тронуты. Оставался еще час до захода солнца, когда они подошли к дереву, перекинутому через ручей недалеко от дома. Здесь Ник остановился и рукой указал на видневшуюся крышу «хижины», давая понять, что теперь они могут дойти туда уже одни.

— Спасибо, Вайандоте, — сказал Вилугби. — Если мы останемся живыми, я щедро вознагражу тебя за эту услугу.

— Вайандоте — вождь, ему не нужны доллары! Торопитесь. Могавки могут догнать.

Ник медленно вышел из леса. Вилугби смотрел ему вслед. В эту минуту со стороны мельницы послышались звуки рогов. Эхо повторило их. Потом раздались крики индейцев, и все загудело вокруг от этих страшных воинственных призывов.

В ту же минуту на верхней площадке «хижины» показался Джойс. Громким голосом отдавал он приказания, стараясь хоть этим приободрить свой «гарнизон».

Ник и майор, почти несший на руках Мод, прибавили шагу. Через минуту они проскользнули уже в отверстие палисада и подбежали к воротам. Тут их заметили, и пять пуль ударили в «хижину» и палисады. К счастью, пули никого не ранили. На голос Вилугби открыли тотчас ворота, и через несколько минут они были уже во дворе.

ГЛАВА XXVIII

Как только Мод и Роберт вошли во двор, негры и все остальные радостно обступили их. Казалось, восторженным крикам и радостным слезам не будет конца. Наконец Джойсу удалось улучить минуту и переговорить о деле. Роберт тотчас же потребовал себе оружие и принял команду.

Джеми Аллен и Блоджет стояли на крыше и непрерывно стреляли в осаждающих. Те с диким криком бросились к палисадам и, всячески помогая друг другу, старались перелезть через них. Блоджет убил двоих индейцев. Это привело в страшную ярость остальных. Они бросились на палисады, но залп с крыши моментально разогнал их. Однако трем или четырем удалось перелезть и стать подле стен дома. Вид этих смельчаков приободрил осаждающих, и они пошли на приступ.

Роберт оставил Джойса и других на крыше защищать отверстие, а сам с Джеми и Блоджетом спустился в библиотеку и из открытых окон дал залп по спрятавшимся внизу скалы индейцам. Те отступили немного в кусты и со своей стороны начали стрелять в окна. Несмотря на опасность, которой подвергали себя Вилугби и Джойс, в «хижине» не было еще ни одного убитого, в то время, как между осаждающими насчитывалось уже около двенадцати убитых. Приступ продолжался уже с час. Начинало темнеть.

Наступила ночь, и Роберт с Джойсом начали крепко запираться повсюду. Прежде всего закрыли ставнями окна с северной части дома; потом позаботились о дверях. На крышу поставили воду на тот случай, если неприятель вздумает огненными стрелами поджечь дом. Наконец все приготовления на ночь были окончены, и Вилугби спросил Джойса о матери и о теле отца. Тот сказал, что тело капитана в комнате мистрис Вилугби, и что там же находятся и мать с дочерью.

Роберт пошел к матери. Тишина господствовала на этой половине дома. Все слуги разошлись: кто был на крыше дома, кто у слуховых окон. У двери в комнату матери он остановился и прислушался: ни шепота, ни стонов, ни рыданий. На его стук в дверь никто не ответил. Прождав еще с минуту, он отворил дверь и тихо вошел в комнату. Она была освещена единственной лампой. Посредине комнаты на большом столе лежало тело капитана, на нем была та же охотничья блуза, в которой он вышел в последний раз из дома. Лицо покойного сохранило свое обычное выражение спокойствия. Только мертвенный цвет лица показывал, что это было спокойствие смерти. Наклонившись, Роберт с благоговением поцеловал бледный лоб отца, и глухой стон невольно вырвался из его груди. Потом он подошел к Белле. С Эвертом на руках она сидела в уголке комнаты и не спускала глаз с отца. Она боялась взглянуть на брата, и когда тот обнял ее, пожала ему руку и, прижав к себе ребенка, зарыдала.

В самом темном уголке сидела мистрис Вилугби. На ее лице не было видно ни слез, ни горя; она как бы застыла в своем оцепенении, устремив на покойника неподвижный взгляд. Так просидела она уже несколько часов; ни ласки дочери, ни крики нападающих, ни ее собственное горе не могли вывести ее из этого состояния.

— Мама, моя дорогая, бедная, несчастная мама! — воскликнул Вилугби, бросаясь к ее ногам.

Но она не замечала его, своего любимого сына, свою гордость. Роберт заслонил собою тело отца, и она нетерпеливо оттолкнула его. Это было первый раз в жизни. Сын нежно взял ее руки и покрывал их поцелуями.

— О, милая мама, ты не хочешь узнать меня, Роберта, Боба! Посмотри на меня.

— Ты говоришь очень громко, — прошептала вдова. — Ты можешь разбудить его. Он обещал мне привести тебя. Он не забывает своих обещаний. Он много ходил и устал. Посмотри, как тихо спит он.

Роберт застонал. Вдруг Белла вскрикнула и со страхом прижала к себе сына. В дверях стоял Ник.

Он был раскрашен по-военному и теперь явился сюда как друг, чтобы защищать семейство убитого им капитана. Майор по виду индейца догадался о его намерениях и надеялся, что, может быть, его присутствие поможет вернуть сознание бедной матери.

Ник спокойно подошел к столу и равнодушно посмотрел на свою жертву. Потом он протянул руку к телу, но тотчас же поспешно отдернул ее назад. Вилугби заметил это, и в первый раз у него промелькнуло подозрение.

Ник повернулся к сестрам.

— Зачем плакать? — спросил он, кладя свою жесткую руку на голову заснувшего ребенка. — Хорошая женщина, хороший ребенок. Вайандоте защитит их в лесу. Он поведет их в город бледнолицых: там они будут спать спокойно.

Это было сказано суровым тоном, но слова индейца проникнуты были таким участием, что Белла с благодарностью взглянула на него. Индеец понял ее взгляд и одобрительно кивнул ей головой, затем подошел к вдове и взял ее руку.

— Добрая женщина! Зачем смотреть так сердито? Капитан теперь в стране охот. Все будем там.

Мистрис Вилугби узнала голос индейца, и прошлое воскресло в ее памяти.

— Ник, ты мой друг, — сказала она серьезно. — Постарайся разбудить его.

Индеец вздрогнул, услышав эти странные слова.

— Нет, капитан оставил теперь жену. Она ему больше не нужна. Пусть она положит его в могилу и будет счастлива!

— Счастлива! Что значит быть счастливой, Ник? Я прежде знала, что это такое, но теперь совершенно забыла. О, это жестоко! Жестоко убить мужа и отца! Не так ли, Роберт? Что ты скажешь об этом, Ник? Я дам тебе лекарства. Ты умрешь, индеец, если не выпьешь его. Вот, возьми чашку! Теперь ты останешься жить.

Ник с ужасом отступил и смотрел на несчастную. Вдруг раздались громкие крики. Вилугби выбежал из комнаты, Мод бросилась за ним, чтобы запереть дверь, но в ту же минуту Ник быстро поднял и понес ее.

Не успела Мод опомниться, как Ник внес ее в кладовую, и прежде чем она успела спросить у него объяснений, он повернул ключ, и замок щелкнул. Вайандоте хотел отнести в это безопасное место также и мать с дочерью, но крики индейцев раздавались уже совсем близко, и Роберт Вилугби призывал всех защитить дом. Услышав его голос, Ник с диким воинственным криком бросился вон из комнаты.

Вилугби, Джойс, Мик и Блоджет с отчаянием защищали дом. Над «хижиной» носился оглушительный грохот и рев: стоны раненых, выстрелы, команда Роберта, — все смешалось в диком вопле. Вдруг к этим нестройным звукам примешалась дробь барабана. Заслышав ее, Блоджет выбежал из дома, проскользнул между сражавшимися и отпер наружные ворота.

Во двор вбежал отряд войск. Во главе его стоял высокий офицер, а с ним был Вудс. На вопрос Вилугби, кто пришел, офицер ответил, что он — полковник Бекман.

— Именем конгресса, — прибавил он, — я приказываю всем положить оружие, иначе непослушные будут расстреляны.

Это остановило битву. Эверт Бекман расставил часовых и отдавал необходимые распоряжения.

Появление отряда объяснилось вмешательством Вудса.

Капеллан отправился за помощью в пограничную крепость и по дороге встретил полковника с его солдатами.

В его отряде оказались и доктора, которые тотчас же приступили к перевязке раненых. Среди убитых оказался Джеми.

Могавки, столпившись в углу, сами накладывали себе перевязки.

Принесли фонари, и тут оказалось, что с появлением солдат большинство осаждавших бежало до расстановки часовых. Опасность миновала, но Бекман и Роберт отдали из предосторожности еще несколько приказаний относительно охраны дома и направились в комнату матери. Роберт рассказал Бекману о смерти капитана Вилугби. Подойдя к комнате мистрис Вилугби, Роберт невольно вскрикнул: дверь оказалась приотворенной, и обильные следы крови виднелись на полу. Он наткнулся на мертвого индейца, распростертого среди лужи крови, а на нем лежал еще другой раненый краснокожий; кровь била ключом из нескольких ран, которыми он был покрыт.

Роберт замахнулся на него прикладом, но тотчас же опустил ружье: раненый был Ник.

В углу лежала мистрис Вилугби. Она была убита пулей из окна. Мертвая Белла прижимала к груди ребенка, но малютка, по счастью, был жив.

Тускарора заметил, как несколько дикарей побежали в комнату мистрис Вилугби и скользнул за ними. Он знал, чего те ищут, и бросился спасать скальпы белых женщин. Погасив огонь, он в темноте работал своим ножом направо и налево. Индейцы бежали, оставив раненого Ника одного.

— Их не скальпировали! — с торжеством сказал Ник, указывая Роберту на дорогих ему покойниц.

Отчаянию обоих молодых людей не было границ. Ник долго с сожалением смотрел на Бекмана, рыдавшего над трупом жены.

Но его отвлек Роберт.

— Где Мод? — с тревогой спросил он.

Ник, несмотря на свои раны, указал на кладовую. Ее открыли, и Мод, рыдая, бросилась на шею к майору.

ГЛАВА XXX

Дня через два после ночной битвы Роберт и Мод похоронили мать и сестру.

Как это было ни тяжело, но необходимо было покинуть место, где колонисты провели столько счастливых дней. И Роберт с Мод начали приготовляться к отъезду. Бекман узнал, что между молодыми людьми давно уже существует взаимная склонность, и советовал немедленно же обвенчаться.

— Ты мой пленник на честное слово, Роберт, — говорил полковник Бекман. — Если ты теперь обвенчаешься в Альбани, на тебя не посмотрят, как на шпиона королевских войск: все поймут, что ты приходил сюда как жених.

Мод поняла всю важность этого довода и дала согласие на немедленную свадьбу, несмотря на грустные события последних дней.

Через несколько дней все уехали в Альбани.

Бекман вскоре выхлопотал, чтобы Роберта обменяли на пленных американцев, а Джойса принял в свой полк. Из него вышел бравый воин. Он скоро получил чин сержант-майора, затем был сделан поручиком и, наконец, адъютантом. В американской войне за независимость это был один из лучших офицеров национального ополчения.

Счастлива была судьба Блоджета. Он служил в федеральной армии вместе с Джойсом и своим умом и храбростью быстро выдвинулся вперед.

В Бекмане памятная ночь нападения на «хижину» навсегда оставила неизгладимый след: улыбка с тех пор никогда не появлялась на его лице, и только смерть на поле битвы, которая застигла его незадолго до заключения мира между воюющими сторонами, прекратила его душевные страдания.

В 1783 г. была признана независимость тринадцати американских штатов. Фермы поселенцев опять ожили для мирного труда, и страна вернулась на путь культурного развития.

Через несколько лет, в 1795 г., Роберт Вилугби и Мод посетили «Бобровый пруд».

Время пролетело над «хижиной на холме», как будто не затронув ее. Дом, как прежде, имел суровый вид, и все в нем осталось без перемены.

Тропинки всюду заросли травою. Еще давно вместе с Джеми Алленом Мод посадила кусты сирени, и теперь они пышно разрослись.

Вилугби подошли к этим кустам, и вдруг Роберт вздрогнул: за ними послышались чьи-то голоса. Роберт хотел уже сказать, чтобы их оставили одних, но Мод его остановила.

— Подожди, Роберт, — сказала она, — мне, по-видимому, знаком этот голос; я как будто когда-то давно слышала его.

— Право, Ник, ты только и годишься на то, чтобы снимать скальпы, — говорил кто-то с сильным ирландским акцентом. — Смотри, вот тут могила его чести, тут покоится его добрая супруга, а тут мисс Белла…

— А где же сын? Где вторая дочь? — спросил другой неизвестный.

— Они здесь, — ответил Роберт, раздвигая кусты. — Я — Роберт Вилугби, а вот моя жена, Мод.

Мик вздрогнул, а индеец как бы окаменел. То был Ник.

Несколько минут все молча смотрели друг на друга.

Роберт и Мод еще дышали здоровьем и свежестью. Мик сильно постарел, обрюзг от вина и походов. Лицо его было испещрено шрамами, полученными в битвах. Штаты выдавали ему небольшую пенсию, выслуженную тяжелым трудом и ранами — трофеями его боевых подвигов.

Тускарора изменился еще сильнее. Выцветшие глаза смотрели из-под седых бровей уже не так сурово, как в былые годы. Он тревожно посмотрел на «хижину». В эту минуту оттуда вышел Вудс и бросился к своим бывшим воспитанникам. Он один оставался в заброшенной «хижине на холме».

— Подойдите сюда, Вилугби, — сказал капеллан, — мне надо сообщить вам тайну.

Ник стоял, склонив голову; грудь его высоко поднималась от волнения: он знал, какую тайну разумел старый священник.

Скоро Вудс и Роберт вернулись к остальным. Лицо Роберта было пасмурно, брови его сдвинулись. Капеллан сообщил ему, кто был виновником смерти капитана, но умолял Роберта простить Ника. Вилугби обещал ему, хотя и скрепя сердце. На индейца он взглянул с отвращением.

— Ник, я все рассказал ему! — сказал Вудс индейцу.

— Как! Он знает? — воскликнул тот, вздрогнув.

— Да, Вайандоте, — ответил Роберт, — и мне очень горько было слышать это.

Ник казался страшно взволнованным. Он взял томагавк, подал его Роберту и сказал:

— Ник убил капитана, убейте Ника!

Ожидая удара, он опустил руки и наклонил голову.

— Нет, Вайандоте, — ответил Роберт с дрожью в голосе, — нет…

Тускарора улыбнулся кроткой улыбкой, схватил руку Роберта и прошептал:

— Ник помнил добро… Вайандоте не забывал обид…

Старик не выдержал душевного потрясения, и седой тускарора упал. Прошло несколько секунд, и Вайандоте не стало.

Роберт и Мод провели в долине месяц.

Ника похоронили в густой заросли. В день своего отъезда Вилугби посетили могилы. Мод горько плакала над ними. Потом муж взял ее за талию и, медленно уводя, сказал ей:

— Вайандоте был истинным сыном своего народа. Он был безжалостен в своем мщении, но он помнил и ценил доброту моей матери и пролил свою кровь за нее и ее дочерей. Без него и моя жизнь была бы лишена твоей любви, моя бесценная Мод! Он не забывал добра, но не мог простить и обиды…

---

1. Провозглашение независимости тридцати колоний от метрополии (Англии) произошло 4 июля 1776 г. (Примеч. ред.).
2. Соси — дерзкий. (Примеч. ред.).
3. Об основании Куперстауна говорится в романе «У истоков Сосквеганны» (примеч. ред.).
4. Саго, саго — род приветствия у индейцев.
5. Старый Hик — в простонародьи: черт (примеч. ред.).
6. Лоялисты или «тори» — приверженцы Англии.
7. «Виги» — сторонники независимости колоний. (Примеч. ред.).
8. Соленого озера — то есть океана.
9. Сквау — по-индейски: женщина (примеч. ред.).
10. Эпизоды этой борьбы под Бостоном изображены в романе «Осада Бостона». См. том IX.
11. Янки — так издавна называют жителей Америки — колонистов из Европы. Название «янки» заимствовано от индейцев, которые неправильно произносили слово «english» (примеч. ред.).
12. Гайд-парк — огромный (288 гект.) парк в Лондоне (примеч. ред.).