М. Н. Катков
Важность серьезной и самостоятельной науки
Учреждение Московской консерватории
править
Удивительную судьбу представляет история нашего образования со времен Петра Великого. Какие неимоверные усилия положены были на то, чтобы ввести Россию в систему европейских государств! Какое громадное потребовалось для этого развитие власти, и сколько жертв! Чего стоил один Петербург, долженствовавший послужить, как говорится, окном в Европу? Россия действительно вступила в систему европейских государств. Но когда результат был достигнут, мало-помалу утратилось сознание главной цели всей этой истории, и история эта чуть не потеряла свой смысл. Европейская цивилизация представилась нам как готовый мір, из которого нам оставалось только черпать, и в продолжение полутораста лет мы выписывали из-за границы генералов, администраторов, ученых, художников, техников, негоциантов, ремесленников, даже землепашцев. Чтоб иметь у себя в запасе годных для дела иностранцев, мы умудрились расплодить целые породы домашних иностранцев, которым предоставляли в изобилии все способы европейского образования, держа их в отдельности от русского народа, остававшегося в темноте и черноте как грубая масса, долженствовавшая служить только материалом для чуждых ей целей, а сама не призванная ни к жизни, ни к развитию. Таким образом, европейское или, что все то же, всемирное образование, которого мы домогались, появилось у нас в виде иностранного элемента разных сортов, так что и сами коренные русские, желавшие стать людьми образованными, должны были прежде всего превращаться по возможности в иностранцев. Затрудняться в выборе было нельзя: с одной стороны, элемент грубый, темный, униженный, лишенный всякого движения, скованный во всех своих силах, не обретающий в себе никаких источников нравственного и умственного развития, конфискованный во всех отправлениях своей жизни; с другой — блестящие группы разного рода иностранцев, своих и заграничных, пользующихся всеми привилегиями образования, знания и гражданственности и примыкающих непосредственно к европейскому міру. Мудрено ли, что, повинуясь сильному толчку к образованию и требованиям государственной службы, русские люди становились сами иностранцами в своих стараниях быть людьми образованными? Государство, по-видимому, было удовлетворено в своих главных потребностях: оказывалась ли нужда в каком-нибудь элементе знания или искусства, — стоило только обратиться к домашним или заграничным иностранцам. Благодаря такому удобству не чувствовалось настоятельной надобности вызывать умственные и нравственные силы из недр самого русского народа. Мало-помалу, отчасти сознательно, отчасти бессознательно установилось воззрение, что и не надобно возбуждать эти силы в русском народе, что он может существовать и без серьезного образования, без глубокой науки и что в некоторых отношениях даже лучше, чтоб он не имел потребностей в этом смысле. Иностранная интеллигенция, господствовавшая в России, не могла не сочувствовать этому воззрению, не могла не пользоваться им и не распространять его повсюду, где только было возможно. Этим воззрением вскоре овладела политическая интрига, которая и теперь, по-видимому, еще не отчаивается в своем деле. Некоторым интересам нужно, чтобы русское общество было Панурговым стадом, и нет такого обмана, которого не употребляли бы политические интриганы, нет очевидной нелепости, которой не повторяли бы за ними бараны этого стада. В системе нашего народного просвещения до последнего времени мы видим не прогресс, а ряд печальных разорений и разрушений. Что еще уцелело от старого времени, то убивалось окончательно; что потихоньку и понемногу едва нарождалось, то подавлялось без жалости. Стоит только припомнить удары, которым в 1840 и 1852 году подверглись у нас старые наши семинарии и духовные училища. Кто не вовсе чужд здравых педагогических понятий, тот не может не ужаснуться при мысли об этих разгромах, которые честились именем преобразований. В духовных журналах печатается теперь записка, поданная в Святейший Синод преосвященным Антонием, епископом Смоленским, которого просвещенной и высокоразумной заботливости так много обязан своим возбуждением вопрос о положении учебного дела в семинариях и духовных училищах; в этой записке, с которою мы не преминем ознакомить наших читателей, преосвященный Антоний излагает собственные наблюдения над ходом! учебного дела, поразительно свидетельствующие, как по ступеням этих так называемых преобразований падало учебное дело и в каком жалком упадке находится оно теперь. А между тем эти преобразования предпринимались, по-видимому, с полезными видами; точно так же, как и преобразование гимназий в 1849 году украшалось многими весьма благочестиво и утилитарно звучавшими изречениями. И в последнее время, когда правительством был поднят вопрос о действительном преобразовании наших учебных заведений к лучшему, а не к худшему, — сколько усилий употреблялось, для того чтоб испортить это дело в самых основаниях его, сколько делалось всенародно самых бессовестных обманов, для того чтобы сбить с толку и без того зыбкие понятия о педагогических предметах, и какую борьбу должно было выдерживать дело самое очевидное и бесспорное!
Люди, сознательно или бессознательно тормозящие дело образования в России, обыкновенно прибегают к аргументам практической пользы. Надобно, говорят они, учить только тому, что непосредственно применяется к жизни. Чего бы, кажется, лучше? Но добрые люди, которые вслед за другими повторяют избитые фразы о практической пользе ученья, не отдают себе отчета в собственных словах и не понимают силы употребляемого ими слова ученье, которое они соединяют с эпитетами практическое и полезное. Для того чтоб ученье могло быть практическим и полезным, надобно, чтоб оно было действительным и серьезным ученьем; а серьезное ученье предполагает серьезную школу, а серьезная школа предполагает достойных своего звания учителей, а такого рода учители предполагают существование в стране самостоятельной науки, имеющей свои цели, свои интересы, свои законы, свой мір. Наука не может давать полезных результатов, если она сама не служит высшею целию для людей, посвящающих себя ее служению. Чтобы произошла практическая польза от науки, надобно, чтобы прежде была наука. Классическая система воспитания, о которой было столько речи в нашей печати и которая с таким трудом водворяется (еще водворится ли!) в наших школах, дорога именно тем, что она сообщает школьному учению серьезный характер, что она усиливает, укрепляет и собирает умственные силы и делает их потом годными ко всякому делу, где требуются умственные силы. Все, что способствует к возвышению и развитию даров человеческой природы, служит источником самой несомненной пользы во всех отношениях.
Всякий сочувствующий делу нашего народного образования с радостным чувством прочтет помещенный выше рескрипт Ее Императорского Высочества Великой Княгини Елены Павловны на имя г. московского генерал-губернатора о последовавшем Высочайшем разрешении учредить музыкальное училище, или консерваторию, в Москве при Музыкальном обществе. Русское музыкальное общество существует очень недавно и имеет пока только два отделения: в Петербурге и Москве; но оно уже ознаменовало себя результатами, обещающими много истинной пользы впереди. При петербургском отделении уже устроена консерватория, которая действует с блестящим успехом; такая же консерватория учреждается теперь и в Москве. Если публика поддержит это новое предприятие, не имеющее тех средств, какими располагает Петербургская консерватория, получающая пособия из государственного казначейства, — если Московское музыкальное училище успеет устроиться согласно с предположениями, изложенным в его уставе, то оно принесет великую пользу, какую Петербургское училище, при наилучших условиях, не может принести уже по своему положению на окраине страны. Московская консерватория послужит одним из путей, как сказано в рескрипте Ее Высочества, «к нравственному преуспеянию и образованию народному».
Вот искусство, которое было совершенно забыто в системе нашего народного образования! Сколько денег было потрачено, сколько теперь еще тратится на музыкальные удовольствия, приезжающие к нам из-за границы и отъезжающие обратно, и как мало было сделано для того, чтобы в самой России открыть родник этого искусства, которое в деле народного образования имеет первенствующее значение. Другие искусства пользовались большим или меньшим благорасположением, но для музыки до последнего времени не делалось ровно ничего. А между тем все другие искусства вращаются каждое в кругу более или менее ограниченном и далеко не обладают тою воспитательною силой, которая принадлежит музыкальной стихии, разливающейся повсюду, проникающей в самые глубокие тайники нравственного существа и охватывающей все слои общественной жизни, все сферы народного быта. Никакое искусство не обладает такими могучими, всеобъемлющими средствами возбуждать и воспитывать нравственные силы в целом народе. Музыкальная стихия есть начало всякого творчества; она сказывается и там, где нет еще помину о других искусствах. Ее развитие создает в народной жизни силы, которые творят чудеса, и древние мифы о музыке, двигавшей камнями и созидавшей города, исполнены глубокого смысла и внутренней правды.
По-видимому, нет ничего на свете столь мало утилитарного, как музыка; и однако, музыкальное образование, основанное на серьезной школе, может принести неисчислимую пользу не только в сфере своего непосредственного действия, но и во множестве отдаленных результатов, которые не замедлят сказаться в народной жизни и которые не находятся ни в какой видимой связи ни с музыкою, ни с чем-либо подобным. Разумеющий взгляд не ограничивается только непосредственными результатами или явлениями, которые бросаются в глаза. Развитие высших и благороднейших потребностей в народе не может не сопровождаться плодотворным возбуждением всех его сил, не может не отзываться и в его вседневном труде и в его материальном быту.
Слава Богу, просвещенное и могущественное покровительство, оказанное при самом начале этому благому предприятию, оградило основную мысль его и поставило ее вне всяких опасностей. Устав новоучреждаемого музыкального училища имеет самые широкие основания, которые рассчитаны на то, чтобы при благоприятных условиях могла устроиться в Москве серьезная музыкальная школа, ни в чем не уступающая лучшим заведениям этого рода в Европе, где так высоко ценится их значение и где они так щедро обеспечены в своих средствах. В Московском музыкальном училище, как и в Петербургском, будут преподаваться пение, игра на фортепиано и на всех инструментах, входящих в состав оркестра, теория композиции и инструментовки, история музыки, эстетика и декламация. Полный курс учения в трех классах будет продолжаться шесть лет. Нам сообщают, что дирекция уже вступила в переговоры с первоклассными преподавателями музыки за границей. За успехи Московского училища всего более ручается имя главного деятеля в этом предприятии, как и вообще в здешнем Музыкальном обществе, Н. Г. Рубинштейна, который вместе с своим братом, стоящим во главе Петербургской консерватории, уже оказал столько заслуг делу музыкального образования в России. Чего нельзя ожидать впереди от таланта этих замечательных деятелей, от их глубокого музыкального образования, от их горячей любви к своему искусству и патриотической ревности, с какою они заботятся о его укоренении и развитии в России? Если Московская консерватория пойдет успешно, то она возделает почву для развития самостоятельной русской музыки, она вызовет композиторов, она создаст артистов, она даст оперу нашим провинциям, она даст нашим народным школам музыкальных учителей; она оплодотворит мотивы нашей народной песни, и северной, и южной; она будет способствовать к улучшению и развитию нашего церковного пения, она возвысит эстетический элемент в нашем народном быту, облагородит и оплодотворит народный досуг. Центральное положение в Москве даст консерватории возможность притягивать к себе музыкальные способности со всех концов России. Но, как сказано выше, все это будет возможно лишь при условии щедрой поддержки со стороны общества. Плата за учение в консерватории полагается 100 руб. в год, между тем как самому Музыкальному обществу издержки на каждого ученика, по сделанному расчету, будут простираться до 150 р. в год; а неимущие, обнаруживающие талант, будут пользоваться ученьем без всякой платы. Так как Московская консерватория не будет получать пособий из Государственного казначейства, то все источники ее ограничиваются теперь только установленными взносами членом Музыкального общества, при котором она состоит, и сборами с музыкальных собраний, которые Общество устраивает. Но для того чтоб осуществить в полной силе основную мысль предприятия, средств этих недостаточно; необходимо прибегнуть к национальной подписке, на повсеместное открытие которой изъявлено Высочайшее соизволение. Будем же надеяться, что русская публика отзовется на приглашение дирекции Русского музыкального общества в Москве, где открывается подписка, долженствующая дать средства для новоучреждаемого училища.
Консерватория откроет свои действия с 1 сентября нынешнего года; прием учеников начнется с 15 августа. В училище могут поступать лица обоего пола и всех сословий не моложе 14 лет, умеющие читать и писать и знающие первые четыре действия арифметики; сверх того, требуется знание нот. Желающий поступить в училище должен представить метрическое свидетельство, а кто принадлежит к податному сословию, тот представляет еще увольнительное от своего общества свидетельство. Ученики, принадлежащие к податному сословию, во время учения в музыкальном училища избавляются от рекрутской повинности. Сверх музыкального образования будет обращено внимание на сообщение воспитанникам некоторых полезных сведений для пополнения их общего образования. Кроме учеников, преподаванием музыки могут пользоваться все желающие в качестве вольнослушателей. Ученики, кончившие курс и выдержавшие экзамен, удостаиваются звания свободного художника; лица, не обучавшиеся в училище, но выдержавшие экзамен, получают те же права.
Кто не пожелает полного успеха этому благому начинанию, которое может составить эпоху в истории нашего народного образования?
Москва, 9 февраля 1866
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1866. 10 февраля. № 30.