Был ли ли Христос евреем по племени?
правитьНеобычайный этот вопрос, который по внешним условиям печати еще год назад не мог бы быть обсуждаем в нашей литературе, в настоящее время свободно обсуждается в одной переводной книжке: «Явление Христа» Гаустона Стюарта Чемберлена, и — terribile dictu! [1] — в № 28 и 29 «Церковного Вестника» ортодоксальнейшим из ортодоксальных преподавателей Петербургской дух. академии и вместе протоиереем Евг. Аквилоновым. Но прежде всего два слова о самом вопросе и уместности его.
Положим, в официальных изданиях Евангелие переплетается вместе с книгами Ветхого Завета, в один переплет, и на переплете этом обычно делается золотым тиснением изображение креста. Так что все имеет вид «одной книги», «одного учения», «одного происхождения». Но если из этого переплетного впечатления, лениво данного официальною властью, углубиться в предмет, то представится множество непонятных вещей. Напр., непонятно, отчего же Савл, до путешествия в Дамаск бывший «ревностным иудеем», т. е. ревнителем книг Ветхого Завета, «гнал Церковь Христову, входя в домы и влача мужи и жены христианские и предая их в темницу», а после принятия христианства так же точно стал гнать, но уже иудеев и весь вообще ветхозаветный закон, установленный в тех книгах. Если есть «Савл» и «ап. Павел», если было «обращение», то как же говорить, что «Евангелие» и «книги Ветхого Завета» одно и то же, без перелома, без антагонизма и вражды! Просто дико! Ну, тогда не нужно перелома, неоткуда взяться обращению… да и вообще неоткуда взяться началу новой эры, нового летоисчисления!! Павел ли не постигал, что такое книги Ветхого Завета? Павел ли не постигал, что такое христианство? Но его преемники, без его правды, без его горячности, все переплели «в один переплет» и благочестиво уснули, положив головку на этот переплет и как бы никогда не раскрывая его и не вчитываясь и не вдумываясь в страницы текста, действительно совершенно разного вначале (Ветхий Завет) и в конце (Новый Завет).
Взволнованность, горячность, язык нетерпеливый и пламенный, сжатый грозящий или ласкающий, почти улащивающий, — вот колорит Ветхого Завета, даже в законодательных его частях, даже где идет дело об архитектуре (описании Скинии). Не говоря уже о пророках… И — тишина. Это в Евангелии: такого небесного покоя, даже при изложении самых страшных событий, каковы страдания Христа, такого ровного изложения, невозмущенного повествования мы не найдем ни в одной человеческой книге. Слово Евангелия вообще чудо и тайна, и почти средоточием этого чуда нужно
признать особенный тон языка; тон отношения повествователя к повествуемым предметам и к читателю, равного которому, параллельного с которым мы ничего не найдем в литературах человеческих. Тут невозможно переложение, Евангелие нельзя перелагать, переиначивать, сокращая или разжевывая: и все так называемые (учебные) «Истории Нового Завета», как и книжки от Ренана до Фаррара, сантиментальные и мелкие, суть религиозные кощунства и художественные безвкусицы. Такого простого, кроткого, целостного, прозрачного до дна и высокого до звезд изложения нет и не было.
Да, но это характерно арийская речь, во всяком случае не семитическая, не эта крикливая и патетическая, с румянцем на щеках и сверканием глаз речь. Вот в чем дело. И Евангелие, переданное на разных языках, славянском, русском, греческом, латинском, при всей абсолютной точности переводов, заимствует оттенок из духа этих языков, и на читающего ложится не совершенно тожественным впечатлением. Например, латинская речь, с ее повелительными герундиями и супинами на «um», чему нет подобного в других языках, придает и Евангелию этот сильный волевой характер, эти оттенки чего-то непременного в будущем. Таково влияние обволакивающего языка. Но еще сильнее влияние строя души, например арийской или семитической: и, «воплощаясь», божественный глагол — одни и те же истины — воплотились бы иначе через семитическую кровь, темперамент, нежели через кровь и темперамент арийские.
Таков наш личный взгляд, весьма естественный. С глубоким волнением поэтому начал я читать названное исследование Гаустона Стюарта Чемберлена. Но прежде всего два слова об этой маленькой, изящной, многодумной книжке.
На протяжении немногих месяцев вот уже второй раз попадается мне книга (первая: «И. Н. Ц. И.» Розеггера), написанная с бесконечной любовью и благоговением ко Христу, но стоящая совершенно вне Церкви. Большое предостережение для духовенства, не только нашего, но и лютеранского и католического: еще немного времени пройдет, и если это духовенство не вернется к жизни, не пропитает свое слово и все отношения свои к религиозным предметам личным сердечным чувством, своим личным умом, личною пытливостью и любовью, то руководство религиею общества окончательно будет им потеряно. Общество явно не хочет более трафаретов, не хочет стереотипов, не хочет этих закапанных воском и замазанных деревянным маслом старых поучений, где в каждой строчке сквозит «я», «я», «я» духовенства и ни капли любви к Богу, ни луча религии.
Когда-то мне случилось войти в мастерскую золотых дел мастера: кaким-то камнем, гладким и блестящим, он тёр почерневшие от времени, заношенные и страшно некрасивые «оклады» икон. «Оклады» (ризы) так и вертелись в руках его; но, правда, где он почистил, выходило блестяще и красиво. Он думал о своем камне и думал о металле. Разговаривал со мной, рассказывал про свое мастерство, а с которого образа была снята которая рама, и где тот храм, откуда принесен он, и что там за лица, и как молятся этой иконе, его не интересовало. Просто — не нужно было. С этим мастеровым я всегда сравниваю наших «духовных» писателей, которые так же чистят оклад церковный, но только словом, а не камнем: и слово это так же бездушно, как камень, и чувствуется, что им просто не нужны и не интересны все эти небесные вещи, которые они чистят, но уж нельзя, такое ремесло. Таков их дух или, точнее, таков умерший в них дух, умершее вдохновение: и как это сказывается в стиле, каком-то общем, безличном, у Ивана, как у Петра, и у всех Петров, таком же, как у всех Иванов.
Новое внимание, новый внимающий всегда найдет в предмете что-нибудь такое, чего раньше никто не замечал. Так, в книжке Чемберлена мы нашли замечания, каких ни у кого не замечали. Например, приведя слова Спасителя: «Возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня; ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим. Ибо иго Мое благо и бремя Мое легко», — он говорит по поводу их, что главная сила слов Христа заключается не в прямом и материальном смысле их, так сказать, — в «тексте» их, а в каком-то побочном веянии, от них идущем, от неизъяснимой их прелести, очаровании. Мы видим цветок: он мал; но далеко несется благоухание его. Вот это «далеко несущееся» всегда соприсутствует словам Христа: «Подобно тому как звук голоса дополняет то, что мы знаем из черт лица, из поступков человека, прибавляя что-то неуловимое, непередаваемое, самую суть его личности, так и тут нам кажется, что в этих словах Христа мы слышим Его голос: что Он сказал в точности, мы не знаем, но какой-то несомненный, незабвенный звук поражает наше ухо и оттуда проникает в сердце».
И много таких заметок, отвечающих ожиданиям религиозной души найдет в этой прекрасной книжке читатель. Обратимся теперь к самой интересной части книги, к научному обоснованию того, что И. Христос не был евреем: не правда ли, весть поразительная?!
Чемберлен устанавливает положение о нееврейском происхождений И. Христа только в евангельской части, основываясь на исторических и географических данных. Но проф. Аквилонов более осторожно и вместе очень основательно предпосылает этому утверждению другое, библейское: чистым евреем не был и пророк и царь Давид, «в роде которого должен был появиться Мессия». Каждому понятна связь этих двух тезисов, и как опасно было бы утвердить первый из них, не утвердив второго. Подтверждая цитатами из книг Ветхого Завета и из новых ученых каждую строку своего текста, он говорит:
«Пророк и царь Давид был гораздо менее иудеем, нежели как это обыкновенно допускается. Несомненно, прабабка Давида, Руфь, — моавитянка [2]. Не имеется такого же буквального свидетельства Библии об иноземном происхождении и Давидовой матери, зато неоднократное указание на „меньшего сына“ Иессеева, отрока „белокурого, с красивыми глазами и приятным лицом“ [3], подкрепляемое таким важным обстоятельством, что Вифлеем располагался в стране, густо населенной Аммореями, наводит на мысль об амморейской родословной жены Иессея. Описанная Библией внешность отрока Давида, если только доверять авторитету Вирхова, — явление, никогда не встречающееся среди евреев и уроженцев сирийской группы. Весь склад душевной жизни Давида, его необыкновенно впечатлительный, нежно-женственный характер, его вольные и невольные ошибки и всегдашняя готовность раскаяться в них, никогда не покидавшие его смирение и великодушие, выдающаяся храбрость до пренебрежения личной безопасностью, подчас ярко выражаемое пристрастие к филистимлянам и заметное равнодушие к своим израильским подданным [4] — все эти качества решительно выделяют Давида из ряда других израильских героев и довольно близко роднят с людьми иного племени. Во всяком случае занимающий современную библиологию вопрос, не был ли Давид на половину или на три четверти Аммореем, родился не в какой-то досужей фантазии, а имеет глубокий raison d’etre. Наследник Давидов Соломон произошел от матери хеттеянки [5], чем и объясняется его претившая подданным политика».
Переходя к евангельской части темы, к рождению И. Христа, проф. Аквилонов вполне следует Чемберлену, и потому мы будем заниматься только последним.
Всеобщее убеждение европейцев — русских, французов, немцев, англичан, — что Христос был евреем, так как родился в еврейской стране, от еврейских родителей и исповедовал Моисеев закон, — совершенно аналогично тому, без сомнения, всеобщему же убеждению жителей Канады или Пиренейского полуострова, незнакомых с подробностями русского существования, что, напр., Никон, преобразователь русского богослужения, родом из Нижегородской области или Джапаридзе, бывший член русской Гос. Думы, родом из Кутаисской губернии, — все областей русских и православных — оба были славянского происхождения, русскими по рождению.
Так думают и не могут иначе думать жители Пиренеев, Альп, вообще
всего цивилизованного мира, кроме редких знатоков России, вроде Леруа-Болье или Рамбо, которые знают, что первый был мордвин родом, а второй — грузин, — единицы мелкие и миру неизвестные, так сказать не мечущиеся в глаза при мысли о каком бы то ни было событии или лице русской истории. Общее охватывает собою частности, которые в нем меркнут. Затем это общее («еврейская страна»; «еврейская религия») вошло в учебники и с ними во всеобщее, с детства повторяемое убеждение. Между тем как «субботники», «иудействующие» есть и между коренными русскими. Не различают религии Моисеева закона от крови отцов Авраама, Исаака и Иакова (еврейство) и, зная, что Моисеев закон исповедовался И. Христом и матерью его равно как Иоакимом и Анною, родителями св. Девы из Назарета; не обращают внимания на то, что сам-то Назарет находился вовсе не в Иудее, населенной двумя коленами, составлявшими в эпоху независимости еврейского народа правоверное и чистое по крови Иудейское царство, а в Галилее, области, лежавшей на месте павшего за 720 лет до P. X. Израильского царства, в каковой евреев вовсе не осталось нисколько, не осталось до такой степени, что хотя эти жители Галилеи исповедовали Моисеев закон и даже были фанатично ему преданы (как и русские «иудействующие», даже фанатичнее евреев в их законе, — как мне передавали евреи), но до такой степени были чужими по крови подлинным иудеям, что последние, соблюдая чистоту крови Авраама, Исаака и Иакова, вовсе не вступали с ними в брачные связи! И. Христос родился в области и в племени и в семье не только «может быть, не иудейской», но наверное, бесспорно не иудейской! Вот факты этой истории и географии:
1) Галилея, от слов «Gelil haggoyim», буквально означает «языческую область», выражение, оставившее свой след и в Евангелии, где упоминается о «Галилее языческой». Это областное название возникло оттого, что уже за много веков до P. X. здесь только местами и изредка сохранялось поклонение Иегове; масса населения почти непрерывно поклонялась языческим божествам соседних народов. Это происходило от 2-й причины:
2) Географически Галилея, отделенная от Иудеи Самариею, была вообще мало связана с нею и с Иерусалимом. От Генисаретского озера пролегала дорога в Дамаск, которою из Галилеи было ближе и удобнее проходить в Тир и Сидон, столицы Финикиян, чем в Иерусалим.
3) Уже Соломон подарил тирскому царю Хираму 20 галилейских городов этой «языческой страны» в вознаграждение за строительный материал, присланный им для иерусалимского храма. Но города эти были малолюдны, и Энтом переселил сюда многих жителей из своей области. Это первая волна не-евреев, хлынувшая в Галилею.
4) При наступившем, по смерти Соломона, разделении престола Давида на царство Иудейское (колено Иудино и Вениаминово с гор. Иерусалимом) и на царство Израильское (Галилея), обнимавшее остальные 10 колен, последнее, получив себе от Иеровоама культ двух тельцов, воздвигнутых в Вефиле и другом городе, окончательно прервало связи с Иудеею, с Иерусалимом и культом Иеговы.
5) В 720 г. до P. X. ассирийский царь вторгся и разрушил Израильское царство (Галилею), уведя все население в плен и рассеяв его по областям и городам своего необозримого царства. Смешанное и дотоле, и почти сплошь языческое, оно в последующем полутысячелетнем рассеянии не имело (в религии) никаких препятствий не смешиваться с теми племенами разносоставной ассирийской монархии, среди которых жило. Возможно, хотя мало вероятно, что где-нибудь сохранилась беспримесная израильская кровь; несомненно, что гомеопатическими долями она осложнила кровь других семитов, арийцев (особенно персов), хамитов и туранцев. Но главная сторона не в том, что случилось с израильтянами, а в том, что на места их, в их полную область (Галилея) было вогнано ассирийским царем население из других, преимущественно отдаленных и чужеродных, областей его. Следующий эпизод, наивно переданный в Библии, указывает, что в Галилее не было оставлено ни одного еврея. Когда чужестранцы пришли в эту опустошенную землю, то размножившиеся здесь до чрезвычайности хищные звери поедали скот у колонистов и их самих; в отчаянии эти суеверные люди приписали бедствие тому, что на них гневается за завладение не своею землею какой-то туземный бог, которого нужно умилостивить жертвами, т. е. первоначальный бог этой страны (Иегова). Они решились на умилостивление, но не было никого тут, кто мог бы их научить, какой это бог и как ему поклоняться. Тогда они послали к своему ассирийскому царю, единоверному единокровному, посланцев с просьбою, чтобы он отпустил им из плена израильского священника для наставления в существовавших здесь ранее религиозных обрядах и законах. Просьба была исполнена, и присланный еврейский священник сообщил им формы Моисеева культа, — который, как прозелиты, новообращенцы, они приняли с чрезвычайною ревностью. Однако, несмотря даже на Моисеев закон, подлинные евреи из Иудейского царства, в силу неизменной исторической тенденции потомства Авраама, Исаака, Иакова к сохранению несмешанности своей крови, под страхом религиозного преступления не вступали с ними в брак.
6) Много времени спустя, когда уже Ассирийское царство в свою очередь пало и из выселенцев галилейских многие могли вернуться обратно на Родину, хотя бы и не имея в своих жилах уже чистой крови, один из Маккавеев, Симон Фасси, после удачного похода на Сирию собрал всех евреев, находящихся в Галилее, и убедил их эмигрировать в Иудею.
7) В эпоху И. Христа иноплеменность Галилеи в отношении евреев была так несомненна и общеизвестна, что когда Ирод Агриппа, построив город Тивериаду, предложил туда переселиться, между прочим, нескольким еврейским семьям, то не мог склонить к этому никого (Гретц: «Ист. евреев», I, 568).
8) Во время И. Христа еврейский язык был только языком Св. Писания; вымер; на место его в живом говоре употреблялся арамейский язык как в Иудее, так и в Галилее. Но галилеяне говорили на нем со столь странным акцентом, что на улицах Иерусалима это возбуждало смех, а в храме им было запрещено публично читать Тору (Пятикнижие Моисеево). В Евангелии и записано, что во дворе первосвященника служители сказали ап. Петру: «Речь твоя обличает тебя» (т. е. «ты не иудей»). По Ренану и Макс Мюллеру, особенностью галилейского выговора было то, что галилеяне по устройству голосового аппарата не в состоянии были выговаривать многочисленных гортанных букв, присущих еврейскому языку и равно всем семитическим, т. е. что они были даже не семиты!! Только в подробностях узнается дело: в индоевропейских языках для гортанного придыхательного h есть только один звук, тогда как в семитических языках пять разных звуков. Напротив, семитические языки бедны язычными звуками (г — у евреев, z — в индоевропейских): и как евреи испытывают непреодолимое затруднение в выговоре этих не существующих у них язычных звуков, так индоевропейцы и галилеяне вместе с жителями Назарета, родины родителей И. Христа испытывали неодолимое затруднение в выговоре этих семитических, этих еврейских гортанных!
Впечатление получается поразительное.
Оно поддерживается тем, что население Галилеи отличалось совсем другим характером, нежели иудеи: чрезвычайно смелое, иногда случалось — воинственное, немеркантильное, не знавшее практических уловок в приспособлении к чужому владычеству, вообще к иностранцам, оно выделялось непрестанными порывами к идеализму, к свободе, к культуре. Так, Чемберлен приводит девиз одного из вождей их еще во времена Помпея и Цезаря: «Един Бог — владыка, смерть — нипочем, свобода — все!» Греческое население густыми потоками уже давно вливалось в Галилею, без упорства принимая иудейскую веру; так, в лице Птолемеев они без всякого упорства, без перелома приняли многобожие египтян. Далее Чемберлен говорит:
«О женщинах галилейских неоднократно упоминается в Св. Писании: они славились особенной, только им свойственной красотой. Христиане первых веков рассказывают, кроме того, об их необыкновенной доброте и предупредительности к людям других вероисповеданий, в противоположность надменно-презрительному обращению истых евреев».
Как сюда подходят типы евангельских женщин! Вспомним Марию Магдалину, Марфу, вспомним слова И. Христа, обращенные хананеянке, т. е. женщине не только не еврейской крови, но и не Моисеевой религии: «Истинно, истинно говорю вам — и в Израиле не нашел Я такой веры, как в ней!» Вообще тогда сразу становится понятным, отчего все сцены евангельские, такие спокойные, ясные, не взволнованные, не мятущиеся, как это везде, решительно везде, мы находим в книгах Ветхого Завета, действительно суть типично не еврейские бытовые сцены, не еврейские бытовые картины. Вся речь евангелистов не еврейская, хотя Евангелия и были написаны (первоначально) на арамейском языке людьми Моисеева закона, но уже не единоплеменниками пророков и вообще всех написателей всех еврейских ветхозаветных книг (истые евреи)! Вот разница, вот загадка! Прибавлю личное, за много лет до чтения Чемберлена образовавшееся у меня впечатление, которое я не рисковал кому-нибудь сообщить.
Да, Евангелия вовсе не семитические книги! Они не только не приняты нигде у семитов, отвергнуты всеми семитами, арабами, евреями и, напротив, усвоены арийцами, но как будто их и написал ариец: арийский дух, арийская кровь.
Чуть-чуть косвенно это выражено было мною в 1891 г. в статье (и потом книжке) «Место христианства в истории»: «О родственности христианства
именно с арийским духом», этим ясным и спокойным духом, не имеющим ничего в себе из семитической нервности и «ярости». Сам Бог Библии, Иегова, — непрерывно «яростен»; «яростен» и потом нежен, и затем опять яростен без третьего, без спокойствия. И когда Иисус говорит об «Отце Небесном», он говорит не об Иегове евреев, который говорит о себе Сам, что Он топчет народы и кровь человеческую, как винодел топчет в чанах виноградные ягоды, и красный сок их обливает ему ноги. Ничего подобного в Евангелии, совсем другой дух!"
И евреи поэтому-то и кричали: «Наш Иегова не имеет сына!»
Иисус и не был сыном Иеговы, а «Божий», сын «Небесного Отца», всемирного, а не еврейского, не племенного семитического.
Как много разгадок разгадывается. Сам Чемберлен делает только штрих по теме: на самом деле из клубня этого развивается совсем другой смысл всемирной истории! Иной, чем как видел его Боссюэт, бл. Августин, да и наши соотчичи и современники. Недаром многие (и Чемберлен) уже давно отмечали, что некоторым изречениям Христа есть тоны, есть мысли, созвучные то там, то здесь в арийских священных книгах; есть такие мысли в «Сутрах», у Будды, у Зороастра, тогда как у пророков и Моисея ничего созвучного не найдем этим индусским или персидским изречениям, тонам, душевной музыке. Становится понятна неумолимая распря между иерусалимлянами-иудеями и галилеянином-Христом; распря какая-то первоначальная, из каких-то элементов духа идущая; становится понятным легкое, без всяких затруднений распространение Евангелия среди германцев, кельтов, славян, да и греков и римлян; понятно, что евреи ждут «другого, своего Мессию», в законе Моисея выросший, его исполняющий, его не нарушающий Иисус, однако, не придавал исполнению этому страстной ревности, непременной пунктуальности, «единоспасительности», и одновременно в этот старый культ Он насадил, без всяких намерений, такой новый дух, от которого все переполошилось, и избранное племя оказалось «отвергнутым», неизбранные призваны были «к спасению». Так, садовник, беря старую лозу, прививает к ней малый кусок другой сладости, другой породы: и дальше растет уже не старая порода, а эта новая. Она ее продолжает, она ее отрицает! Она ее убила, она ее оживила! Вот евреи и мы, вот Христос в истории.
[1] Страшно сказать! (фр., лат.)
[2] Моав, сын Лота и старшей его дочери, происходил не от Авраама, родоначальника евреев.
[3] Первая книга Царств, глава 16, стих 12; и глава 17, стих 42.
[4] Две последние черты указал Renan: "Hist. Du people d’Israeb, t. II, p. 35.
[5] И Аммореи, и Хеттеи — племена Ханаана не еврейского корня.
Публикуется по: Розанов В. В. Собрание сочинений. Около народной души (Статьи 1906—1908 гг.) — М.: Республика, 2003. С. 60-71.