Каратыгин Петр Андреевич
правитьБулочная или Петербургский немец
правитьИван Иванович Клейстер, булочный мастер.
Машенька, дочь его.
Семен Семенович Флюгеров.
Карлуша, подмастерье.
Шагаев.
Христиан Богданович Цвибак, мастер из другой булочной.
ЯВЛЕНИЕ I.
правитьМАШЕНЬКА (одна у форточки). Что-с? Что вы говорите? Не знаю, может быть. Войдете сюда? Нет, нет, папенька и то заметил ваше лицо; нехорошо. Что-с? Где теперь папенька? У него сидит гость… Что-с? Скоро ли уйдет?… Я думаю… Что-с? Хорошо, хорошо; когда можно будет придти, я по вчерашнему, положу этот крендель на верхнюю полку; — вот сюда…
ЯВЛЕНИЕ II.
правитьКАРЛУША. Она здесь одна; прекрасно!
МАШЕНЬКА (не видя его). Нет, нет, пожалуйста, лучше после. — Что-с? (Обертывается) Ах! Вам 10 копеечную булку… Вот, извольте… Больше ничего не угодно? (Тихо) Уйдите, уйдите, здесь Карлуша. (Затворяет форточку) А! это ты, Карлуша?
КАРЛУША. Я-с.
МАШЕНЬКА. Что ты принес?
КАРЛУША. Свежие сухари, Марья Ивановна.
МАШЕНЬКА. Хороши — свежие… верно опять подгорели. Тебя вчера еще папенька бранил, что ты их пересушиваешь, а сегодня, кажется, еще хуже. Посмотри, на что это похоже?
КАРЛУША. Что-ж? Можно кушать. (Берет сухарь и ест).
МАШЕНЬКА. Да, даром, а не за деньги. Ты нынче ни зачем не смотришь; сажаешь их в самый жар.
КАРЛУША. Нет-с, Это не оттого!
МАШЕНЬКА. Отчего-же?
КАРЛУША (вздыхая). Оттого-с… оттого, что я сам, как на углях, когда не вижу одной особы!
МАШЕНЬКА. Вот-что! Уж и Карлуша не влюбился ли в кого-нибудь!
КАРЛУША. Ах, Марья Ивановна, У каждого человека есть сердце.
МАШЕНЬКА. Какие новости!
КАРЛУША. Да-с, я и сам заметил, что с некоторого времени у меня все из рук вываливается. Это все оттого, что сердце не на месте. Я самый несчастный подмастерье; мне совестно перед хозяином, зазорно супротив работников, обидно перед покупателями, чувствительно против вас-- и досадно на самого себя! Стыдно даже к печке подойти, так в жар и бросит.
Во мне нет никакого смысла;
Хоть просто от стыда сгори!
То смотришь — тесто перекисло,
То подгорели сухари;
То ситники не допекутся,
То булки испеку — хоть брось;
И крендели не удаются
И все не так, все вкривь, да вкось!
Любовь — мучительная штука
И булочнику не с руки!
Уму и сердцу просто мука,
И только перевод муки!
Да-с, эта любовь меня сушит и допекает, а я совсем ничего не могу печь. Посмотрите, на что я теперь похож? Хуже недельного сухаря; а прежде мои щеки были точно сдобная булка на розовом масле!
МАШЕНЬКА. Смотри, если папенька узнает об этом, он тебя просто прогонит.
КАРЛУША. ОХ! уж не говорите! Ваш папенька взял меня мальчишкой в ученье, а я теперь хорош мальчик; чем бы других учить, точно на зло и сам испортился и порчу его добро!
МАШЕНЬКА. А давно ли с тобой случилось это несчастие?
КАРЛУША. Ах, кажется очень давно; только сам-то недавно это заметил.
МАШЕНЬКА. И она знает о твоей любви?
КАРЛУША. Бог знает! Кажется, она и знать-то меня не хочет: она все надо мной смеется.
МАШЕНЬКА. Что-ж, это не мудрено: ты в самом деле очень смешон.
КАРЛУША. Смешон?
МАШЕНЬКА. Разумеется. Посмотрись-ко в зеркало: ну, можно ли с такой фигурой и в этом наряде признаваться кому-нибудь в любви?
КАРЛУША. Точно, Марья Ивановна; ремесло трубочиста и булочника марает человека наружными образом; мы только по воскресеньями похожи на обыкновенных людей, а в будни нас и знакомые не узнают. В прошлое воскресенье, на Крестовском, я совсем-было решился открыться ей… да вдруг дождик пошел!.. Всегда что-нибудь да помешает.
МАШЕНЬКА. Кто же эта счастливица?.. Мы, кажется, втроем были там с папенькой и ты от нас почти не отходил.
КАРЛУША (вздыхая). Ах, Марья Ивановна!…
МАШЕНЬКА. Что такое?
КАРЛУША. Ах, Марья Ивановна! Ну, была — не была! Решусь… Марья Ивановна! (С улицы стучат в форточку) Вот опять помешали.
МАШЕНЬКА (у форточки). Чего-с? Сухарей на 20 копеек? Сию минуту, извольте.
ГОЛОС (Голос Шагаева) (с улицы). Нет ли получше? Это, верно, вчерашние.
МАШЕНЬКА. Нет-с, сегодняшние. (Карлуше) Слышишь?
ГОЛОС. Не нужно, я пойду в другую булочную… этих есть нельзя… это просто дрянь!
КАРЛУША. Дрянь! Я здесь; я пек эти сухари. Кто смеет называть их дрянью? (Высовывается в форточку) Эй-ты, воротись сюда; наши сухари не дрянь, ты сам дрянь!., ай! (Отскакивает от форточки).
МАШЕНЬКА. Что с тобою?
КАРЛУША. Ничего-с, ничего-с. Маленькая неосторожность, не успел отвернуться! (Трет щеку).
МАШЕНЬКА (смеется). Ништо тебе! зачем суешься, когда тебя не спрашивают.
КАРЛУША. Ваша правда, я напрасно слишком высунулся… но он задел меня за живое: сухари немножко подгорели, это правда; но все-таки они… чорт возьми, так щека и горит! --Жаль, что я не успел заметить его в лицо, а то бы он со мной так дешево не разделался!.
МАШЕНЬКА. Я тебе говорила, что эти сухари никуда не годятся.
КАРЛУША. Ваша правда, Марья Ивановна, теперь я вижу, что я их сделал на свою голову. Я сел за них такую горячую оплеуху, что готовь проглотить все эти сухари за один раз, чтоб они не напоминали мне моего бесчестия! Пойду у ворот караулить его; может быть, он опять пойдет по нашей улице, и если я его не узнаю — он меня узнает! Я покажу ему себя! Так вот этой стороной и стану. Пожалуйста, не говорите только об этом папеньке, а то он очень обидится.
МАШЕНЬКА. Ну, эта обида верно больнее тебе, нежели ему.
КАРЛУША. Нет-с, мне ничего, а зачем он назвал дрянью наши сухари! (В сторону) Боже мой, Боже мой! так прекрасно начал объясняться… и вдруг… (Трет щеку) Всегда что-нибудь да помешает! (Идет).
МАШЕНЬКА. Постой, постой! я забыла спросить: готовь ли вчерашний заказной крендель?
КАРЛУША. Крендель? Это для того молодого чиновника, который беспрестанно их заказывает? Нет, еще не готовь. Ох, уж эти крендели… вот где они у меня сидят (показываешь на шею); я опять посадил его в печку… давеча вынул, да он весь сырёхонек. Я не понимаю, однако ж, зачем ему такие большие крендели, что в форточку даже не пролезают?.. и все по целковому… Это очень странно!.. Верно, его знакомые бывают слишком часто именинники; или, может быть…
МАШЕНЬКА. Это не твое дело… Слава Богу, что заказывают.
КАРЛУША. Разумеется! Я, как подмастерье — очень рад, но как человек рассудительный--соображаю…
МАШЕНЬКА. И это не твое дело. Ступай, ступай; неравно папенька здесь застанет тебя без дела; ты знаешь, как он нынче сердит.
КАРЛУША. Да-с, он все эти дни такой скучный, беспокойный; как взглянет — точно съесть хочет! Теперь у него сидит г. Цвибак; они о чем-то важном разговаривают… Уж булочник к булочнику в будни даром не придет! — А! вот, кажется, и они. Я ухожу. О, если б мне встретиться с этим оплеушником… я бы его ну огрел же он меня! (Уходит).
КЛЕЙСТЕР (таинственно, вполголоса). Warhaftig, Крестьян Богданыч? War das nicht vor langer Zeit?
ЦВИБАК. Seit fЭnf, oder sechs Tagen.
КЛЕЙСТЕР. Тс! Alle wissen-es?
ЦВИБАК. Ja, ja, es ist auch in der Polizei-Zeitung.
КЛЕЙСТЕР. FЭrchterlich, Крестьян Богданыч.
ЦВИБАК. Sehr schlecht, Иван Иваныч!
КЛЕЙСТЕР. Abscheulich, Крестьян Богданыч!.. Was soll man machen? die Polizei ist hier sehr streng!
ЦВИБАК. Ja, es ist fЭr uns sehr gefДhrlich!… ich habe noch gehЖrt… (Шепчет на ухо).
КЛЕЙСТЕР. Ist es mЖglich! Gott bewahr!
ЦВИБАК. Ja, ja, sehr schlecht, sehr schlecht!… (Помолчав) Nun, ich muss aber nach Hause… Adieu Иван Иваныч…
КЛЕЙСТЕР. Adieu, leben Sie wohl… Ich danke recht sehr dass sie es mir gesagt haben… Adieu, Крестьян Богданыч.
ЦВИБАК. Adieu, Иван Иваныч… прощайте, Марья Ивановна.
КЛЕЙСТЕР (провожая его). Ich danke, ich danke… Adieu… adieu…
ЦВИБАК (идет, возвращается и шепчет на ухо).
КЛЕЙСТЕР. Ja, ja!
ЦВИБАК (хочет идти и снова шепчет).
КЛЕЙСТЕР. Ja wohl! ja wohl!.. Adieu, adieu. (Цвибак уходит).
МАШЕНЬКА. Что с вами, папенька?
КЛЕЙСТЕР (ходя по комнате в сильном беспокойстве). Нехорошо, совсем нехорошо!
МАШЕНЬКА. Зачем это приходил Крестьян Богданыч?
КЛЕЙСТЕР. Так, ему было одно дело до меня.
МАШЕНЬКА. Он, кажется, сказал вам что-то неприятное?
КЛЕЙСТЕР. Да, да; преважнеющее произошествие говорил, через которого мы можем достать большая неприятность.
МАШЕНЬКА. Ах, папенька, вы меня пугаете… что-ж это такое?
КЛЕЙСТЕР. Это до тебя не прикасается; ни зачем тебе это знать… надо только наипаче нам большую осторожность иметь. Сюда никто не захаживал из порядочно одетого?
МАШЕНЬКА. Нет-с, все покупали с улицы.
КЛЕЙСТЕР. Через васисдас?
МАШЕНЬКА. Да-с.
КЛЕЙСТЕР. Хорошо. А этот молодой чиновник, заказывающий кренделей, не пришел еще?
МАШЕНЬКА (робко). Нет-с, не приходил. — Что это значит, неужли папенька догадался?
КЛЕЙСТЕР. Гм! Ты не знаешь, зачем он так аккуратно здесь приходит?
МАШЕНЬКА. Почему же мне знать? я… я… его совсем не знаю.
КЛЕЙСТЕР. А я знаю совсем!
МАШЕНЬКА (в сторону). Так и есть!.. он догадался!
КЛЕЙСТЕР. Ну, ступай в тое комнату. Возьми там прочь наше пиво… Погоди же, погоди. Наш добрый Семен Семеныч еще не прихаживал?
МАШЕНЬКА. Нет еще.
КЛЕЙСТЕР. Гм! Мне надо от него совет достать; он человек здорового ума.
МАШЕНЬКА (в сторону). Это верно о нем.
КЛЕЙСТЕР. Ну теперь можешь уходить (она уходит). Фи, как это совсем не хорошо… как это все мне досаду делает! Не могу ни за чего приниматься… Совсем кураж потериваю! Вот уж справедливая пословица русская сказывается: один нехороший овечек все стадо запортил.
ФЛЮГЕРОВ. Гут морген!.. гут морген, Иван Иваныч!
КЛЕЙСТЕР. А, Семен Семенович!
ФЛЮГЕРОВ. Сапермент! опять запачкался! Как досадно, что у вас нет с улицы парадного входа, а то со двора чистоплотному человеку очень неприятно ходить. Ваш мальчишка вытряхивал на крыльце мучной мешок, я хотел поскорее пробежать, а он, разбойник, так меня всего и запудрил! Дайте, пожалуйста, щеточку почиститься.
КЛЕЙСТЕР (доставая щетку). Сию минуту…
ФЛЮГЕРОВ. Чорт возьми! новый виц-мундир; придешь в должность, того гляди молодежь на зубки поднимет… Благодарствуйте, любезный Иван Иваныч.
КЛЕЙСТЕР (чистит его). Извините, Семен Семенович.
ФЛЮГЕРОВ. Ничего, это дело поправное. Я, знаете, такой уж с малолетства: маленькое пятнышко, где бы то ни было, мне очень чувствительно! На счет аккуратности, я чистый немец. Вот вы, Иван Иваныч, наоборот, совсем похожи на русского и говорите так, что ничего не узнаешь.
КЛЕЙСТЕР (с довольной улыбкой). Да, да, я совсем выгляжу на русского и буду гордость через этого иметь. Который человек не знает моя фамилия, совсем не может догадываться, что я немец есть.
ФЛЮГЕРОВ. Что, фамилия? Ваша фамилия Клейстер; ну что-ж и Клейстер может быть русский; а у меня фамилия-то точно немецкая! Товарищи не называют меня Флюгеровым, а говорят: ты-де Флюгер — немец… и начальник отделения за исправность в немцы пожаловал. Ей-Богу! У меня и платье, и сапоги, и мебель — все немецкой работы… Вот и шляпа Циммермана; третий год ношу. Недавно даже нарочно в шустер-клуб записался. Признаюсь, Иван Иваныч, душевно уважаю немцев: образцовый народ… Например, жена — немочка… что за хозяйка! из гривны 15 копеек сделает.
КЛЕЙСТЕР. Нет, Семен Семенович, есть и русские наилюбезнейшие дамы.
ФЛЮГЕРОВ. Конечно; да все не то, все на французский манер; уж бедного мужа не пощадит: где хочешь, доставай к празднику обновку, а немочка, одно платье на три фасона переделает… и прикрасит, и перекрасит, и выворотит и мужа не введет в убыток.
КЛЕЙСТЕР. Нет, Семен Семенович, я был женат с русской--очень добрейшая была!
ФЛЮГЕРОВ. Верю, верю! вы часто ее вспоминаете; а вот моя покойница… была такая живая, не тем ее помянуть; любила рядиться не на живот, а на смерть! Я тогда служил экзекутором : место, конечно, прибыльное; говорят казенное в огне не горит, в воде не тонет, да часто в карманы прячется. Я был тогда еще не опытен; чуть-чуть из-за ее тряпок под суд не попался! Бывало, вечные споры: купи это, купи то..; «Да погоди, вот мода пройдет, так дешевле будет…» — «Нет, говорит, после я и сама не надену». Нечего делать, пойдешь не по одежке протягивать ножки. Ох, ох! женушки, женушки — бедовый народец!
Жена, действительно, как древо
Познания добра и зла;
Посмотришь справа, взглянешь слева,
Так браки — чудные дела!
Один с женою попадает
В большие люди и чины;
Другой, напротив, пропадает,
По милости своей жены.
На незаконном основаньи
Домишко выстроит иной;
Есть под рукою оправданье:
«Где взял ты деньги? — за женой!»
Тому франтиха попадется,
За знатью тянется в струну;
А там, как справка наведется,
Притянут мужа за жену!
Жена глупа — тоску наводит;
Умна — так мужа проведет;
Красива — так друзей находит,
А муж в отставку попадет.
Короче, мудрено решиться:
Женитьба хитрая статья,
И без жены — жить не годится
И с нею часто нет житья.
КЛЕЙСТЕР. Да-с, русские купцы говорить: десять разов отрезывай, а один обмеривай.
ФЛЮГЕРОВ. Так, так, справедливо, справедливо!.. но жена немочка — другое дело. Вообще, Иван Иванович, немецкая натура иначе устроена. Возьмем хоть, например, нашу братью, мелких чиновников: сегодня в должности, завтра хочется погулять — болен. "Что, говорит, сегодня кончать, завтра будет время — успею; ан посмотришь; морген-фри! дошел до титулярного да и сел; а уж с немецким терпением и аккуратностью до всего добьешся — и выходит, что немец или пересидит тебя, или перегонит. Вот, чего ближе: у меня есть племянник по сестре; молодец, со способностями, с головой, да все ветер в ней погуливает — служит третий год и третье место переменил. Нет, грешный человек, Иван Иванович, люблю немцев!
КЛЕЙСТЕР. Покорно благодарствуйте, покорно благодарствуйте.
ФЛЮГЕРОВ. Право так! Вот я привязался к вам, например, как лихорадка… уж через день аккуратно посещаю вас; иду на ту сторону, а с этой (показывая на сердце) так и тянет к вам; а ведь совершенно безо всяких видов, по одной только любви… Кстати, я и не спросил: здорова ли Марья Ивановна?
КЛЕЙСТЕР. Слава Богу, слава Богу.
ФЛЮГЕРОВ. Красавица у вас Марья Ивановна, бесприданница!
КЛЕЙСТЕР. Покорно спасибо.
ФЛЮГЕРОВ. Дай-то Бог ей поскорее солидного женишка.
КЛЕЙСТЕР. Это чрезвычайно оченно мудренная штука.
ФЛЮГЕРОВ. Почему же? Ведь вы, разумеется, уделите ей от ваших трудов; красота красотой, а приданое также красит невесту; и дочь булочного мастера верно будет иметь свой кусок хлеба.
КЛЕЙСТЕР (таинственно). Что — булочный мастер! Теперича чтоб самому совсем без хлеба не перебывать!
ФЛЮГЕРОВ. Что вы, Иван Иваныч! ваш товар такой, что всегда в моде. Вы вечного цеха мастер, а ведь на свете, кроме этого, ничего нет вечного.
КЛЕЙСТЕР. Нет-с, в это время, я сам оченно в беспокойстве нахожусь! Вы верно замечали, что я сегодня выгляжу совсем ни на что похоже.
ФЛЮГЕРОВ. Да, да; я что вошел, хотел вам сказать… вы что-то бледнее обыкновенного.
КЛЕЙСТЕР. О, насупротив, я всегда сделаюсь прекрасный, когда услыхиваю с огорченностию, что наша братья мастеры дурно свое дело делывают.
ФЛЮГЕРОВ. Я вас не понимаю, Иван Иваныч.
КЛЕЙСТЕР (таинственно). Разве вы не узнавали еще, что двух немецких булочных запечатали, а три большие штрафы заплачивали?
ФЛЮГЕРОВ. Ах! да, да… из ума вон! Вчера еще читал в полицейской газете; еще узел завязал, чтоб сообщить вам об этом казусе! Помню даже где именно: одна в Хлебном переулке, другая в Плуталовой, а третья, кажется, в Безыменной улице.
КЛЕЙСТЕР. Вот что-с, Семен Семенович.
ФЛЮГЕРОВ. Да, Иван Иваныч; и надо правду сказать, за дело распекли: против установленной таксы брали деньги, пекли не в меру и мука была мешанная. Да вам-то нечего беспокоиться: у вас и сердце и мука совершенно чистые; вы мастер своего дела.
КЛЕЙСТЕР. Правда, правда, я достал себе совсем хорошую репутацию.
Могу сказать: я точно мейстер,
А не простой мастеровой.
Каков Иван Иваныч Клейстер,
Нигде не сыщется другой.
Васильской остров очень знает
Меня по честности своей.
Сам частный пристав забирает
Здесь булки, хлеб и сухарей.
В субботу, встретимшись со мною,
Он этак сделамши, сказал:
(прикладывает руку ко лбу)
Гут-морген! и меня рукою
Он по плече потрепетал!
ФЛЮГЕРОВ. Вот видите, чего же вы боитесь? Конечно, иногда, человек без вины виноват — не доглядишь, ан глядь и попался, как мышенок в амбаре: нынче по всем углам всякую лазейку заколачивают, и в казенных ведомствах и в торговле… Вот безмены уничтожали и весы одинаковой формы, и на все таксы печатают и то, и другое… Такие везде строгости, что Боже упаси! Есть даже особые люди, которым, инкогнито, поручено отыскивать беспорядки!
КЛЕЙСТЕР. Да, да, да; есть, есть, мне тоже сказал Цвибак, Крестьян Богданыч.
ФЛЮГЕРОВ. Впрочем, все перемелется — будет мука, Иван Иваныч!
КЛЕЙСТЕР. Да; но русская пословица говорится: «за то много щуков на воде живут, чтоб караси не ложилися спать».
ФЛЮГЕРОВ. Эх, Иван Иваныч! опытный человек в мутной воде рыбу ловит и из воды выходит сухой.
КЛЕЙСТЕР. Да, да, надо только через это ухо вострое держать. И знаете ли, Семен Семеныч, я недавно замечал, что сюда один чиновник слишком очень часто прилаживает.
ФЛЮГЕРОВ. А! а! а!
КЛЕЙСТЕР. Почитай сказать: за всякой день!
ФЛЮГЕРОВ. Э!! И вы думаете, что это должна быть щука?
КЛЕЙСТЕР. О, штука! Он все один крендель заказывает.
ФЛЮГЕРОВ. О! все один?
КЛЕЙСТЕР. Все по рублям серебра.
ФЛЮГЕРОВ. Странно! ну да ведь на крендели нет еще таксы. В одной булочной этакой, в другой вдвое меньше; крендели — роскошь, и потому оставлены на совесть каждого мастера.
КЛЕЙСТЕР. Да-с; но видать, что он это сделает совсем нарочно. Взойдет и все провыглядывает, провыглядывает. Вот вчерась опять заказывал крендель, таперича без сумления скоро придет для него.
ФЛЮГЕРОВ. И сам персонально, в виц-мундире, носит крендели — непонятно!.. ведь рублевого и в секретарский карман не запихаешь.
КЛЕЙСТЕР. Нет, он шинелю на своих плечи имеет.
ФЛЮГЕРОВ. Тс! Это удивительно! Мне бы любопытно было взглянуть на него; у меня зоркие глаза: сейчас узнаю полицейского.
КЛЕЙСТЕР. Пожалуста.
ФЛЮГЕРОВ. Извольте, извольте! Сегодня так и быть, я не пойду в должность; надо побывать по соседству у одного знакомого, а после зайду непременно сюда, подкараулю его, следом пойду за ним, узнаю где служит, где живет — все пронюхаю!
КЛЕЙСТЕР. Ах, Семен Семеныч, на сей раз вы меня очень удовлетворяете!
ФЛЮГЕРОВ. Помилуйте! вы знаете, я люблю немцев вообще, а вас в особенности… Так люблю и уважаю, что просто хотел бы породниться с вами.
КЛЕЙСТЕР. Да; но на это я возможность не могу достать.
ФЛЮГЕРОВ. Полноте, на все есть возможность. Давеча я вам намекал о супружестве… Брак дело великое, надо быть разборчивым. (Вздыхая) Вот я десятый год вдовцом! После шести недель, по кончине первой жены, принялся искать другую по своему вкусу, да нет! Конечно, кухарка у меня шведка, экономка, да все не то, что расчетливая хозяйка… Ох, Иван Иваныч, дочка ваша презаманчивая невеста!.. Я, разумеется, приданого от вас не потребую! ничего не нужно, да вы верно сами, по отеческому сердцу, не захотите выдать единственной своей дочери так, безо всего. Ну, почтеннейший Иван Иваныч, что вы на это скажете?
КЛЕЙСТЕР. ВЫ мне такое поражение сделали на моих мыслей, что я ничего не могу своим рассудком рассужденье сделать!
ФЛЮГЕРОВ. ЭХ, Иван Иваныч! дело житейское; люди каждый день женятся, а я только хочу во второй раз.
КЛЕЙСТЕР. Но вы такой чиновник, а я мастер мещанской гильдии.
ФЛЮГЕРОВ. Ничего, Иван Иваныч; нынче век такой; выгоды перевесили честолюбие. Посмотрите-ка, люди, не мне чета, и с именем и с весом, а женятся: кто на дочери кондитера, кто на купчихе; задают себе такие обеды и угощенья, после которых язык не поворотится их осуждать; а что и честь, как нечего есть! Ну-ка, Иван Иваныч, решитесь по-русски, не раздумывая.
КЛЕЙСТЕР. Но я не хочу, чтоб Машенька доставала себе горестность через мое приневольство.
ФЛЮГЕРОВ. Зачем приневоливать; можно по доброй воле ее уговорить.
КЛЕЙСТЕР. Нет-с, это ее собственное дело будет. У меня такой манер: кого полюбишь, с тем и женися, по русской пословице: суженого коня не объезжают! За нее также недавно слишком просватывался богатый человек, сын трубочистного мастера, но он не пришел ей по скусу и отказ получил.
ФЛЮГЕРОВ. Ну, как это можно! Трубочист и этакое крупичатое создание; ведь это день и ночь! Хорош муж, который по ночам по крышкам лазеет; — и что его богатство? — просто дым, больше ничего: полез на трубу, сломал шею — вот и осталась с седьмой частью… Нет, Иван Иваныч, ей нужен муж самостоятельный, домосед, который бы берег ее, а не труболет какой-нибудь! Разумеется, этого важного дела нельзя решить сию же минуту, но вы верно позволите мне надеяться, понравиться ей, объясниться, а там со временем…
КЛЕЙСТЕР. А! на сии кондиции я соглашиваюсь… Ай, ай, ай, скоро половина одиннадцать! Мне надо на адрес-контору билет для мальчика переменивать. Извините, Семен Семеныч, что я иду прочь; я промежду того вам кофею прикажу сделать… а если этот подозревающий чиновник сюда приходит…
ФЛЮГЕРОВ. О, не беспокойтесь, все обделаю.
КЛЕЙСТЕР. Прощайте, я, может быть, вас еще заставать буду. Вы мне чрезвычайно большое спокойствие сделаете. Знаете русскую пословицу: настоящих приятелев, в неприятностях можно узнавать. Прощайте, Семен Семенович.
ФЛЮГЕРОВ. До свидания, Иван Иванович. (Клейстер уходит).
ФЛЮГЕРОВ (один). Ну, Семен Семеныч, дело ли ты затеваешь? Сорвалось у тебя скоро словечко с языка; жениться долго ли, да недолго и до беды! Тебе уж пятьдесят-то назад два года стукнуло, а невесте-то лет 18-ть… Маленькая разница! Она у форточки-то насмотрелась на людей; знает всему цену… Ведь и сухарь третьеводнишний дешевле продается, все давай свежее… (Подходит к зеркалу) Впрочем, как погляжу на себя… Какой вздор! уж будто я похож на сухарь? — Иногда, после обеда и румянец разыграется; ни одного седого волоса не видно… под париком… и чин высокоблагородный; есть и знак беспорочной службы, да не всегда надеваю: цифры-то такие конфузные. Конечно тридцатилетняя служба — почтенное дело да женский-то пол судит по своему. Короче сказать, как пораздумаю, так я здесь просто честь делаю своими сватовством. Ведь какой ни на есть — чиновник, не шутка! а этот, васисдас, еще ломается и приданого-то, пожалуй, отвалить булок да сухарей; нет, брат, я тертый калач, деньги у него есть; только у немца их вытащить все равно что угря на удочке: чуть круто повернул — и пиши пропало! но мы это сделаем бумажке, с подпискою… Немец хитер, да я сам чернильный орешек, меня не скоро раскусишь… (Стучат с улицы в форточку). Что это? Стучать в форточку и отворить некому… Эй! кто там! Погодите!.. Войт прекрасно, хозяин ушел и оставил меня, чиновника тут хозяйничать… Опять! Сию минуту! Эй, Карлуша! Марья Ивановна! Кто-нибудь!
МАШЕНЬКА. Сейчас, сейчас! Извините, Семен Семеныч, я вам кофе приготовляла.
ФЛЮГЕРОВ. Мое почтение, Марья Ивановна… Благодарю вас за ваше внимание.
МАШЕНЬКА (у форточки), Сию минуту. Чего-с? на сколько? извольте; 10 копеек вам сдачи.
ФЛЮГЕРОВ. Какова хозяйка!… везде поспеет!
МАШЕНЬКА. Сладко ли, Семен Семеныч?
ФЛЮГЕРОВ. Уж от вас может ли быть что-нибудь не сладко? Патока, Марья Ивановна, просто патока!
МАШЕНЬКА. Не хотите ли крендельков, или бриошек?
ФЛЮГЕРОВ. Благодарствуйте, моя пышечка.
МАШЕНЬКА. Да не угодно ли вам пойти кушать в ту комнату… Здесь, может быть, вам неловко?
ФЛЮГЕРОВ. Помилуйте; смотреть на вас и пить кофей--это такое наслаждение… Признаюсь, я нигде не пью его с таким аппетитом и с такими кренделями: Ах, какой же я невежа! между прочим и не спрошу вас об здоровье: Ви бефинен-зи-зих, Марья Ивановна?
МАШЕНЬКА. Благодарствуйте, я слава Богу здоpова.
ФЛЮГЕРОВ. Хе-хе-хе! что-ж вы мне по-немецки не отвечаете?
МАШЕНЬКА. Да ведь вы не говорите по-немецки?
ФЛЮГЕРОВ. Все равно, я очень люблю этот язык?
МАШЕНЬКА. А я, так напротив.
ФЛЮГЕРОВ. Неужели? Хе-хе-хе! сами немочка и не любите своего диалекта.
МАШЕНЬКА. Да какая же я немка? Матушка была русская, воспитывалась я в пансионе все с русскими, я даже и говорю по-немецки очень нехорошо.
ФЛЮГЕРОВ. Вот прекрасно! Хе-хе-хе! впрочем, и у нас есть природные русские, которые трех слов на своем языке не умеют порядочно сказать, ну да уж это так, по моде… А воля ваша, немецкий язык, должно быть, коренной язык: в нем встречаются такие слова, что ни на что не похоже! Вот я тоже по-французски ничего не знаю, так на французский он не похож; об английском и говорить нечего; уж с англичанином не сговоришь на другом языке… а в немецком наречии есть такие слова нежные, мягкие — например: Их либе-зи! Кажется, тут и чухонец догадается о чем хочешь сказать! Куда же, Марья Ивановна?
МАШЕНЬКА. Тут нужно сосчитать деньги. Кажется, я ошиблась.
ФЛЮГЕРОВ. Нет, нет, вы не ошиблись, вы не можете ошибиться; вы просто бухгалтерская книга; вы настоящий грос-бух, Марья Ивановна.
МАШЕНЬКА. Покорно вас благодарю.
ФЛЮГЕРОВ. Нет, т.-е. клейн-бух, зер-шёнеклейн!
МАШЕНЬКА. Да вы, в самом деле, хорошо говорите по-немецки.
ФЛЮГЕРОВ. Неужели?… Гм! не надо упускать благоприятной минуты… Шёнес-- Марья Ивановна!
МАШЕНЬКА. Что вам угодно?
ФЛЮГЕРОВ. Мы… с вашим папенькой разговаривали…
МАШЕНЬКА. Я в той комнате слышала…
ФЛЮГЕРОВ. Слышали? и знаете о чем?
МАШЕНЬКА. Нет-с, не знаю, я ведь не подслушивала.
ФЛЮГЕРОВ. А хотите ли, расскажу?
МАШЕНЬКА. Не нужно, это, может быть, до меня не касается, так я и не любопытна.
ФЛЮГЕРОВ.И хозяйка и не любопытна! Только в нижних этажах можно найти такое сокровище!.. Гм!.. Гм!.. Марья Ивановна… я… вы… я как вы знаете… (Стучат в форточку).
МАШЕНЬКА. Сию минуту, извините. (У форточки) Что угодно! Вот это-с? пятак серебра, эта-с? 3 копейки серебром. — Эту-с? — Извольте… (Отдает булку)
ФЛЮГЕРОВ. Вот это немножко неприятно! в такую драгоценную минуту спрашивают какие-то грошовые булки! Ну, ничего, смелее, поправимся! Так вот что-с; на чем, бишь, я остановился?
МАШЕНЬКА. Не знаю-с.
ФЛЮГЕРОВ. Да! я, как вы знаете…
МАШЕНЬКА. Точно, точно, вы знаете…
ФЛЮГЕРОВ. Я, как вы знаете… как вы знаете… Сам не знаю, что я давеча хотел сказать… Гм! проклятая десяти-копеечная булка! я теперь ни за грош дурак-дураком становлюсь…
МАШЕНЬКА. Что-ж вы остановились? Продолжайте.
ФЛЮГЕРОВ. Вот видите в чем дело… Я наконец, решился открыть вашему батюшке одно из давнишних моих желаний… и это открытие. (Стучат в форточку).
МАШЕНЬКА (отбегая от него). Извините, пожалуйста.
ФЛЮГЕРОВ. Опять! Это просто наказание, точно нарочно! Только рот открою, она бежит открывать свой васисдас, и все мои нежности уходят на ветер! Чорт возьми! я было придумал такие чувствительные выражения, а теперь…
МАШЕНЬКА (у форточки). Теперь ничего не осталось; были да все вышли.
ФЛЮГЕРОВ. Ну, ничего! авось в третий раз буду счастливее.
МАШЕНЬКА (подходя к нему). Извините-с.
ФЛЮГЕРОВ. Ничего-с, дело коммерческое… хлеб и булки — ежеминутная потребность… Итак, Марья Ивановна!.. я… вы и ваш батюшка… Вот опять столбняк нашел!
МАШЕНЬКА. Что-ж дальше?
ФЛЮГЕРОВ. Вот что-с… Я, как вам известно, полтора месяца имею удовольствие пользоваться вашим знакомством. В продолжение этого времени, вы верно могли заметить, что я человек…
МАШЕНЬКА. Да-с.
ФЛЮГЕРОВ. To-есть, человек, который… который… (Стучат в форточку) Опять!! Тут лопнет всякое человеческое терпение!
МАШЕНЬКА (отбегая). Извините.
ФЛЮГЕРОВ. Дьявольская форточка! Точно весь Васильевский Остров, взбесился с голоду! Вот люди, без еды минуты не могут пробыть: да и я, старый дурак, все начинаю издалека, этак далеко не уйдешь! Другой бы на моем месте двадцать раз успел объясниться!
МАШЕНЬКА (едва удерживаясь от смеха). Ну, вот, я в третий раз к вам подхожу, а вы все на одном останавливаетесь.
ФЛЮГЕРОВ. Вы уж начинаете смеяться надо мною, а ведь я вам хочу говорить о серьёзном деле.
МАШЕНЬКА. Да как же не смеяться… верно сама судьба не хочет, чтоб я сегодня узнала вашу тайну; лучше подождите до завтра.
ФЛЮГЕРОВ. Нет, на зло судьбе, все скажу сию же минуту. (Скороговоркой) Марья Ивановна! с первого взгляду, как я вас встретил в 4 линии, почувствовал к вам какое-то непреодолимое влечение… вследствие сего я познакомился с вашим батюшкой и приобрел его расположение. Я человек благородный и с таким же намерением старался вам понравиться… Успел ли я в этом, остается решить вашему сердцу… С душевным волнением ожидаю своего приговора! (Вытирая лицо платком) Уф! Кончил! В форточку не стучали, а в сердце и в голове ужасная стукотня!
МАШЕНЬКА. Признаюсь, вы меня очень удивили. Я никак не воображала, что вы сюда ходите для меня.
ФЛЮГЕРОВ. Для вас, собственно для вас однех!
МАШЕНЬКА. Но вы так часто уверяете папеньку в своей дружбе?
ФЛЮГЕРОВ. К папеньке — дружба, а к вам чувство нежнейшее…
МАШЕНЬКА. Покорно вас благодарю. Вы хотите чтоб я говорила откровенно?
ФЛЮГЕРОВ. Сделайте милость.
МАШЕНЬКА. Слушайте же:
Всему на свете свой черед:
За летом осень наступает,
За осенью — зима придет,
Весна два раза не бывает.
Проходит и пора любви…
Так перестать вам не пора ли?
Признаться торопились вы,
А все немножко опоздали.
ФЛЮГЕРОВ. Ну, уж это слишком откровенно! Как же мне понимать ваш ответ?
МАШЕНЬКА. Как хотите.
ФЛЮГЕРОВ. Кажется, это чистая отставка?
МАШЕНЬКА. Кажется.
ФЛЮГЕРОВ. Так, вероятно, вы любите другого?
МАШЕНЬКА. Может быть.
ФЛЮГЕРОВ. Кого же, нельзя ли узнать?
МАШЕНЬКА. Зачем? вам от этого легче не будете.
ФЛЮГЕРОВ (в сторону). Чорт возьми! Вот немки то каковы! ведь живет в нижнем этаже, а как свысока рассуждает! Что-же это, Марья Ивановна, вы уж уходите?
МАШЕНЬКА. Не прогневайтесь, Семен Семеныч; вы уж все сказали, мне говорить больше не чего, а молчать я могу и в своей комнате.
ФЛЮГЕРОВ. Ого, вот тебе и закуска!
МАШЕНЬКА. Не хотите-ли еще кофею.
ФЛЮГЕРОВ. Нет-с покорно благодарю; вы меня и так хорошо отподчивали.
МАШЕНЬКА. Что-ж делать, Семен Семеныч, извините. (Приседает и уходит).
ФЛЮГЕРОВ (ходя по комнате). Ну, признаться, отделала она меня! Прошу покорно! Чиновник 9 класса сватается на булочнице, а она — еще цирлих-манирлих! Уж изволит любить кого-то другого! Нет, мамзель, отложи попечение, я тебя допеку, все немцу расскажу! он задает фейферу твоему любезному!
КАРЛУША (ходя за ним). Семен Семеныч…
ФЛЮГЕРОВ. Пусть он ее допросит, как она смела без спросу влюбиться, как могла предпочитать другого негодяя, когда я, я сам здесь…
КАРЛУША. Семен Семеныч…
ФЛЮГЕРОВ. Сам лично делаю предложение… И кто он такой? Откуда взялся? Как осмеливается перебивать у меня дорогу? (Натыкается на Карлушу). Тьфу, чорт возьми! Что ты тут подвертываешься!
КАРЛУША. Извините, Семен Семеныч.
ФЛЮГЕРОВ. Опять выпачкал! Что за мученье! В этой дурацкой булочной только мараешь себя и физически и морально! Подай мне щетку!
КАРЛУША. Позвольте, я вас почищу…
ФЛЮГЕРОВ. Убирайся, негодяй!
КАРЛУША. Извините, я не нарочно…
ФЛЮГЕРОВ. Да что тебе надо от меня?
КАРЛУША. Я хотел с вами поздороваться.
ФЛЮГЕРОВ. Только-то?
КАРЛУША. Покудова — только-с… а может быть, скоро прощусь и с вами и с хозяином, если вы не вступитесь в мое горе.
ФЛЮГЕРОВ (в сторону). Большое мне дело до его горя, я сам не на радость сюда пришел.
КАРЛУША. Вы такие добрые, Семен Семеныч, ласковые, совсем не похожи не господина…
ФЛЮГЕРОВ. Что? На кого-ж я, по твоему, похож?
КАРЛУША. Да вы такие простые, обходительные, пратикулярные!.. Не оставьте своею милостию.
ФЛЮГЕРОВ. Что за милость такая? Что я могу для тебя сделать?
КАРЛУША. Вы сюда к нам часто изволите жаловать; и хозяин вас любит и жалует, и сами вы такие жалостливые: пожалейте бедного Карлушу!
ФЛЮГЕРОВ. Да на кого ты жалуешься?
КАРЛУША. Ох! На судьбу свою, Семен Семеныч.
ФЛЮГЕРОВ. Ну, брат, это не по моему департаменту.
КАРЛУША. Уж как-нибудь, Семен Семеныч по знакомству. Дело-то такое щекотливое, не знаю, как и сказать… Конечно, вы уже человек пожилой, теперь ни в кого не влюбитесь, вам все равно…
ФЛЮГЕРОВ. Что, что такое?..
КАРЛУША. A ведь прежде верно любили же кого-нибудь; знаете, что это за штука такая — места не найдешь… Так, вот здесь (показывая на сердце) и поджаривает. Помогите, батюшка Семен Семеныч!
ФЛЮГЕРОВ. Да что ты, с ума сошел?
КАРЛУША. Нет еще, а скоро; ожидаю только вашей милости!… Наведите меня на ум, если только вам это возможно… Днем брежу, а ночью заговариваюсь!… Страсти, да и только! Просто сказать: погибший человек от Марьи Ивановны!
ФЛЮГЕРОВ. Как! Что? так это ты?
КАРЛУША. Я, батюшка, Семен Семеныч, я!
ФЛЮГЕРОВ. И ты осмелился ее любить?
КАРЛУША. Сам не знаю, как это случилось!
ФЛЮГЕРОВ (в сторону). Так вот кто этот любезный! Подмастерье, мой соперник! Фи, какое унижение!
КАРЛУША. Чувствую, что высоко забираюсь; хозяйская дочка — не шутка… да любовь-то этого не разбирает!
ФЛЮГЕРОВ (в сторону). Этот мучной мешок… мой соперник! Погоди же, я тебя упеку, мошенника.
КАРЛУША. Потрудитесь, батюшка Семен Семеныч!
ФЛЮГЕРОВ. И Марья Ивановна тебя любит?
КАРЛУША. Не знаю-с! Объясниться-то еще порядочно не успел… извольте видеть, должность-то моя такая безалаберная: ночью работаю, а Марья Ивановна почивает, днем она за делом, так меня сон морит… Другой раз нарочно не ляжешь спать, да как-нибудь и прозеваешь удобный случай. Давеча, однакож, я отпустил ей кое-что этакое…
ФЛЮГЕРОВ. Что же она?
КАРЛУША. Ничего-с, только все улыбалась… да это, может быть, хорошо: любовь, говорят, всегда с шуток начинается… хе-хе-хе!
ФЛЮГЕРОВ. Посмотрите, какая глупая рожа, а ведь как доволен собой!
КАРЛУША. Замолвите, батюшка, обо мне доброе словечко хозяину. Он нынче на меня сердится за сухари, да уж вы, пожалуйста, умаслите его как-нибудь.
ФЛЮГЕРОВ (двусмысленно). Хорошо, хорошо, изволь, я тебе удружу.
КАРЛУША. Неужели?
ФЛЮГЕРОВ. Да, да; все расскажу хозяину.
КАРЛУША. В самом деле!.. Ах, Семен Семеныч, позвольте вас обнять! (Обнимает его).
ФЛЮГЕРОВ. Опять запачкал! Это уж из рук вон, просто наказание.
КАРЛУША. Извините, я от чистого сердца…
ФЛЮГЕРОВ. Чорт тебя возьми! Всю грудь выпачкал своим чистым сердцем! До завтра не очистишь.
КАРЛУША. Позвольте, я сию минуту…
ФЛЮГЕРОВ. Пошел, пошел! С этой чернью нельзя связываться чистоплотному человеку. Негодяй! Разве, таких, как я, благородных людей обнимают?
КАРЛУША. Извините, ваше благородие, не мог удержаться от вашей милости! Любовь меня совсем дураком сделала, по этому случаю я вас и принял за своего брата.
ФЛЮГЕРОВ. Я это вижу… да я не свой брат! Я с другим, и почище тебя, не стану обниматься!
КАРЛУША. Извините, Семен Семеныч, я теперь до вас пальцем не дотронусь, только вы подайте мне руку помощи.
ФЛЮГЕРОВ. Ну, ну, хорошо, хорошо, я обещал-- и все сделаю.
КАРЛУША (хочет обнять). Ах, батюшка, Семен Семеныч!
ФЛЮГЕРОВ (отскакивая). Тс!
КАРЛУША. Не трону, ваше благородие, не трону.
ФЛЮГЕРОВ. Смотри же! Теперь Ивана Иваныча нет дома, он скоро воротится, я тоже через четверть часа приду и все улажу.
КАРЛУША. Голову к плечам приставите…
ФЛЮГЕРОВ (в сторону). Кланяйся, кланяйся на свою голову: выгонит он тебя в три шеи.
КАРЛУША. Дай Бог вам здоровья. Утешили вы меня.
ФЛЮГЕРОВ. Погоди, не так еще утешу.
КАРЛУША. И тем доволен!
ФЛЮГЕРОВ. Прощай же, любезный, прощай! Будешь ты меня помнить… (уходит).
КАРЛУША (провожая его). Никогда не забуду!
КАРЛУША (один). Ну, слава Богу! теперь нашел я доброго человека, который заступится за меня; теперь уж я смелее могу объясниться с Марьей Ивановной.
Ну, Карлуша, не робей;
Как за ум возьмешься,
Так на улице своей
Праздника дождешься!
То-то пир горой задам,
То-то будет счастье,
Как Иван Иваныч нам
Даст свое согласье. —
Уж достанется же мне
Пышечка невеста
Не сравнить с ней в белизне
Никакое тесто;
Зубы в роде миндалей,
А глаза — коринка;
Голос-что твой соловей
И собой картинка!
Тут-то мы франтить начнем
Всем на удивленье;
По Крестовскому пойдем
С нею в воскресенье!
Шляпу на бок, фрак лихой,
Рост-то молодецкой…
Это, спросят: кто такой? —
«Булочник немецкой!»
Вот как! Знай наших (стучат в форточку). Сейчас, сейчас! Что надобно? Ай! (захлопывает форточку). Что я вижу! Это та самая шинель, которая мне дала давеча оплеуху… Он спрятал лицо в воротник, но это он!… Он отскочил от окна, испугался, чтоб я не выскочил из форточки… Хорошо! Попадешься ты мне в третий раз!
МАШЕНЬКА. Насилу ушел этот старый любезник! Теперь надо дать знать ему, что он может прийти… (увидя Карлушу). Карлуша, поди на кухню, тебя там спрашивают; да приготовь по дороге заказной крендель. Я здесь останусь (берет небольшой крендель и становит его на верхнюю полку, на окне).
КАРЛУША. АХ, Марья Ивановна! давешняя шинель опять стучалась в форточку.
МАШЕНЬКА (глядя в окно). Хорошо, хорошо… Ступай отсюда…
КАРЛУША. Позвольте вам еще сказать…
МАШЕНЬКА. Поди же, когда тебе говорят!
КАРЛУША. Да позвольте…
МАШЕНЬКА. Уйдешь ли ты? а не то я папеньке пожалуюсь…
КАРЛУША (в сторону). А! понимаю, понимаю! Она его ждет… Это уличные проделки, форточное знакомство!.. О, я их подкараулю!.. Уж теперь он от меня не отвернется и не увернется… Будет-же на моей улице праздник! (Прячется за шкап).
МАШЕНЬКА. Несносный! Насилу ушел! Вот и он!
ШАГАЕВ. Ах, Марья Ивановна! с каким нетерпением я ожидал вашего сигнала, глаз не сводил с окошка, раз двадцать проходил мимо, заглядывал сюда — и все этот проклятый Карлушка здесь безвыходно!.. Давеча досталось ему от меня, да мало; он мне до смерти надоел.
МАШЕНЬКА. Ах, теперь не до него… Знаете-ли что? папенька начинает уж вас подозревать.
ШАГАЕВ. Неужели?
МАШЕНЬКА. Да; я знала что эти заказные крендели до добра не доведут.
ШАГАЕВ. Но без них я не мог бы так часто приходить сюда. С улицы у вас нет хода, а крендель в три с полтиной не проходить в форточку — и я, благодаря этой необходимости, имею сюда свободный вход. Конечно, и мне эта выдумка тяжеленька становится; целковый не велики деньги, разумеется, да крендель-то такой большой, что не знаешь как его спрятать под шинель… Прошлый крендель я отослал начальнику отделения: он был именинник; по этому случаю я сегодня рискнул: не пошел в должность. Так вы говорите, что папенька начинает подозревать?..
МАШЕНЬКА. Ужасно! Он давеча говорил, что знает зачем вы сюда ходите.
ШАГАЕВ. Ну что ж? если дело объяснится, я формально буду просить вашей руки: я человек одинокий, кроме дяди, у меня нет никого: но стоит ему только взглянуть на вас и он верно согласится.
МАШЕНЬКА. Как, неужели? И вы решитесь?
ШАГАЕВ. Для вас на все! Даже сегодня, глядя на вашу вывеску, на которой нарисован венец над большим кренделем, я говорил сам себе: авось и моя любовь и мои крендели так же увенчаются успехом!
КАРЛУША. Ваш крендель еще не готов!
ШАГАЕВ. Ай, ай, ай!
КАРЛУША. А что? Вы меня испугались — ответываетесь? О, если б я давеча успел отвернуться, так не имел бы такого бесчестия!
МАШЕНЬКА. Зачем ты опять пришел? Поди приготовь крендель; здесь тебе делать нечего.
КАРЛУША. Сей час, Марья Ивановна, я хочу только, чтоб этот господин взглянул на меня.
ШАГАЕВ. Ну что тебе надобно?
КАРЛУША. Видите мою правую щеку?
ШАГАЕВ. Вижу.
КАРЛУША. Что вы об ней скажете?
ШАГАЕВ. Ничего; она вся в муке.
КАРЛУША. А давеча краснела, по вашей милости!
ШАГАЕВ. С чего ты берешь? Я тебя в глаза не видал.
КАРЛУША. Право? Нет, я вас узнал по вашей шинели. Вы теперь пришли сюда, спустя рукава, а давеча она была в рукава надета… Я все заметил; я человек с амбицией: терпеть не могу, когда меня бьют по этому месту. Вы думаете, что я не знаю, зачем вы так часто ходите в нашу булочную? Все знаю, все расскажу хозяину!
МАШЕНЬКА. Что ты, Карлуша, в самом деле, с ума, что-ли, сошел?
КАРЛУША. Нет, Марья Ивановна, я теперь только за ум взялся!.. Я все молчал, но у меня кровь заговорила. Все папеньке расскажу! Уж коли меня заденут, особенно по этому месту — я ужасный человек, ничего не боюсь! А, вот кстати и хозяин! Он все узнает.
МАШЕНЬКА (в испуге). Ах, папенька!
ШАГАЕВ (тоже). Ну, пропал я!
КЛЕЙСТЕР (увидя Шагаева, остается неподвижным и со страхом смотрит на него). Ай, ай! чиновник здесь!
КАРЛУША. Иван Иваныч, я, как человек…
КЛЕЙСТЕР (тихо). Уходи прочь!
КАРЛУША. Я должен вас предупредить…
КЛЕЙСТЕР. Уходи прочь!
КАРЛУША. Знаете ли вы, зачем ходит сюда этот чиновник?
КЛЕЙСТЕР. Знаю, знаю, уходи прочь!
КАРЛУША. Да позвольте мне…
КЛЕЙСТЕР (толкая его). Уходи прочь совсем никуда не годящий! Ты застоишь того, чтобы я тебя прибивал!
КАРЛУША. Вот всегда-то невинность так угнетают! (Уходит).
МАШЕНЬКА. Ах, как страшно на него смотрит! (Подходя к нему). Папенька…
КЛЕЙСТЕР. Уходи прочь!
МАШЕНЬКА. Папенька, неужели вы…
КЛЕЙСТЕР. Ухаживай прочь!
МАШЕНЬКА. Я только вас об одном прошу…
КЛЕЙСТЕР. А я тебя о другом прошу: уходи прочь: мне надо наконец с него изъяснительство получить.
МАШЕНЬКА. Что он хочет делать? Отсюда я все услышу…
КЛЕЙСТЕР. Уходи совсем прочь! (Машенька уходит).
ШАГАЕВ (в сторону). Ну, что-то будет?
КЛЕЙСТЕР (тоже). Сейчас мне на Исаковском мосте говорили, что вчера еще одна булочная заштрафовался!
ШАГАЕВ. Презатруднительное положение! Ни разу еще не сватался, не знаю, как и приступить… Подожду, с чего он начнет.
КЛЕЙСТЕР. Он ничего не разговаривает.
ШАГАЕВ. Он молчит.
КЛЕЙСТЕР. Если б ему можно было предлагать чего-нибудь, чтоб он оставлял меня в спокое, да немножко очень страшно; он, может быть, в сердце взойдет!
ШАГАЕВ. Я никогда не был так сконфужен! точно меня поймали в каком-нибудь преступлении.
КЛЕЙСТЕР. Ах, так душа и замирается!
ШАГАЕВ. Надо же с чего-нибудь начать…
КЛЕЙСТЕР. Ай, ай, ай! зачинает просматривать мои булки… я совсем погибающий человек!
ШАГАЕВ (робко запинаясь). Скажите… пожалуйста… почем эти булки?..
КЛЕЙСТЕР. Три копейки на серебро.
ШАГАЕВ. Это очень дешево.
КЛЕЙСТЕР. О, милостивый государь! я в Санкт-Петербурге 35 годов, всегда имел хорошие материалы: мука не подмешиваю, испекаю, как изволит приказывать полиция.
ШАГАЕВ. Помилуйте, вас все знают за честного человека.
КЛЕЙСТЕР (С горькой улыбкой). А если я честный человек, так зачем вы так часто ко мне приходить изволите?
ШАГАЕВ. Я?.. я… помилуйте, я за делом, я жду теперь своего кренделя.
КЛЕЙСТЕР. О, извините меня… крендель — это пустяки. Вы совсем не для того здесь бываете на кажную неделю.
ШАГАЕВ. Как, вам уж известно?
КЛЕЙСТЕР. Да-с, я все знаю! Я не смею вам в этом запрещевать: вы можете здесь совсем располагаться; но неужели вы никого хуже нас не могли отыскивать.
ШАГАЕВ (в сторону). Что он такое говорит? Я ничего не понимаю.
КЛЕЙСТЕР. Иван Иваныч Клейстер, честный булочник, но может совсем пропадать за две копейки… Утешайте меня старого человека, я совсем растериваюсь:.. Вот уж три ночей не могу засыпать: ваша страшная фигура не дает мне спокоя! надо, чтоб один раз это кончилось… Я знаю, вы можете меня уничтоживать, чтоб после все с одним пальцем на меня показали. Я за вас могу мою репутацию утрачивать, но честь для меня самое дорожное дело.
ШАГАЕВ. Помилуйте, Иван Иваныч!
КЛЕЙСТЕР. Нет, вы меня помилывайте: я скоро зачну замешиваться, моя голова совсем пустяки сделалась. Всякий человек имеет свое самолюбство… Взгляните, ваше благородие, на какой булочной вы достанете таких сухарей; а французская булка на руке слыхать, что она какая должна быть, совсем такая есть!
ШАГАЕВ. О, я уверен, что лучше вашей булочной нет даже и на Невском проспекте.
КЛЕЙСТЕР. Так за что же вы пристает к Клейстеру? За что заказать приходите ваши ужасные кренделей!
ШАГАЕВ. Простите мне мою невинную хитрость: я не уверен был в вашем согласии.
КЛЕЙСТЕР. О, мое согласие тут совсем ничего не значится; я не могу супротивства иметь, только прошу вас, не мучивайте нас больше, кончайте все сегодняшним днем.
ШАГАЕВ. В самом деле? Ах, как я счастлив! Мог ли я воображать, чтоб вы так скоро согласились на мое благополучие?.. Я не хочу вас обманывать: у меня теперь еще не слишком большое жалованье, но на днях я получу выгодное место — и мы будем жить совершенно без нужды.
КЛЕЙСТЕР (в сторону). Что такое он разговаривает?
ШАГАЕВ. Обнимите меня, любезный Иван Иваныч, вы всегда найдете во мне доброго сына!
МАШЕНЬКА. Ах, папенька! ах, как я рада!.. Я так боялась… добрый папенька!
ШАГАЕВ. Почтенный Иван Иваныч!
КЛЕЙСТЕР. Позвольте… позвольте-с… Что это за обнятие… я ничего не могу понимать! Зачем ты сюда приходила?
МАШЕНЬКА. Я оттуда все слышала, папенька: вы согласны на наше счастие?
КЛЕЙСТЕР. Какова счастия! Что, что, что такое?
ШАГАЕВ. Добрый Иван Иваныч!..
МАШЕНЬКА. Милый папенька!…
КЛЕЙСТЕР. Но за что все это делается? Что вы все хочете от меня? растолковайте мне.
ШАГАЕВ. Помилуйте, Иван Иваныч, ведь вы уж совсем согласились.
КЛЕЙСТЕР. Про что? Я, как совсем глупый человек, ничего не знаю.
ШАГАЕВ. Мы так давно любим друга, друга; вы уж сами догадались и согласны на нашу женитьбу… я не знаю как вас благодарить.
КЛЕЙСТЕР. Позвольте, погодите… я тепереча только зачинаю воображение делать. Стало-быть ты совсем полюбила этого господина?
МАШЕНЬКА. Да, папенька; и он меня также.
КЛЕЙСТЕР. И вы также?
ШАГАЕВ. И я также, Иван Иваныч.
КЛЕЙСТЕР. И я как же сам не мог это в голове своей разуметь? Стало-быть, вы сюда для Машеньки приходили?
ШАГАЕВ. Для кого же больше, Иван Иваныч?
КЛЕЙСТЕР. И крендель в три с полтиной для нее заказывали?
ШАГАЕВ. Что вы хотите этим сказать? Я вас не понимаю.
КЛЕЙСТЕР. И я также, и я также. Я никак не могу опомнить себя… И вы и дочь моя… и я сам… и полиция, и все это такое странное смешиванье… Вот уж говорится русская пословица: стах большие глаза имеет!
ШАГАЕВ. О, свадьбу назначьте хоть через год, только теперь дайте свое согласие?
МАШЕНЬКА. Да, да, папенька, хоть через полгода; только согласитесь…
ШАГАЕВ (упрашивая). Иван Иваныч!..
МАШЕНЬКА (тоже). Папенька!..
КЛЕЙСТЕР (смягчаясь). Ах, любезнейшие мои! Вы мое чувствование чрезвычайно очень порастрогали. Сердце мое так забивается… (Стучат в форточку) Постойте, постойте, там стучатся!
ШАГАЕВ. Бог с ними; они подождут! Нам нужнее.
КЛЕЙСТЕР. Как можно, как можно! Это такое важное дело, которого нельзя в другое время закладывать. (У форточки). Что вам угодно? Французского хлеба? На весь двугривенный? Сию минуту. (Отпускает покупщику несколько хлебов).
МАШЕНЬКА. Ах, как я рада!.. Папенька верно согласится — и мы будем счастливы.
КАРЛУША. Что я вижу!
КЛЕЙСТЕР. Карлуша! Карлуша! а, ты здесь; не уходи же прочь… а мы в тоё комнату пойдем… мне надо вас много порасспрашивать… я не могу же, так, с пришпехта взять жениха для своей дочки?… Надо все аккуратно сделать… говорится русская пословица: жена совсем не гитара есть, на которую можно поиграмши, на стенку повешать. Пойдемте. (Уходят).
КАРЛУША (один). Что я слышал! Что я узнал! Он на ней сватается; а я, я дурак надеялся… Сколько дней сряду не ложился спать, чтоб только лишний раз взглянуть на нее, ночью только о ней и думал! Сколько испортил муки и крови из любви к ней!.. Она отбила меня и от еды и от работы, а теперь заела все мое счастье! Со вчерашнего вечера у меня куска во рту не было; давеча съел только два сухаря и оплеуху от моего соперника… за то теперь я отомщу за себя, ужасно отомщу! буду есть за четверых!.. съем, со злости, все хозяйское добро. Я чувствую, что бешенство мое переходит в желудок. С этих пор Иван Иваныч будет откармливать змею в своей булочной! — Посмотрим, что там делается. (Смотрит в замочную скважину) Ничего не видно… Может быть, еще дело разойдется… Нет, нет, вот сошлись… Что я вижу! Все погибло! все кончено!
ФЛЮГЕРОВ. Ну, что? Воротился ли хозяин?
КАРЛУША. Ах, Семен Семеныч! Если б вы знали… (Обнимает его).
ФЛЮГЕРОВ. А, чорт тебя возьми, опять запачкал!
КАРЛУША. Извините, Семен Семеныч, это уж с отчаяния!
ФЛЮГЕРОВ. Провались ты сквозь землю с с воим отчаяньем. Подай мне щетку, мошенник!
КАРЛУША. Вообразите, Семен Семеныч, что здесь случилось без вас.
ФЛЮГЕРОВ. Дай мне щетку, говорят тебе!..
КАРЛУША. Дайте мне прежде вам рассказать…
ФЛЮГЕРОВ. Фу, какой негодяй! Прибил бы тебя, только рук марать не хочется.
КАРЛУША. Ох! Лежачего не бьют, Семен Семеныч, я уж и без того, как убитый… Вот вам щетка. (Подавая ее).
ФЛЮГЕРОВ. Ну, ну, говори, что здесь случилось?
КАРЛУША. Такое происшествие, что и рассказать нельзя… Позвольте, я вас почищу.
ФЛЮГЕРОВ. Отвяжись, чучело! Ты не умеешь во-время ни молчать, ни говорить. Ну, что-ж такое?
КАРЛУША. Вот что-с: я давеча просил вас замолвить обо мне хозяину…
ФЛЮГЕРОВ. Ну… ну…
КАРЛУША. Теперь это не нужно; ничего не говорите, ни слова не говорите…
ФЛЮГЕРОВ. Да ты-то скажешь ли толком в чем дело?
КАРЛУША. В чем дело? В том, что несчастнее меня никого нет на Васильевском Острову
ФЛЮГЕРОВ. И глупее тоже?
КАРЛУША. Может быть; это уж не мое дело… Смотрите, Семен Семеныч, это его шинель… (Показывая шинель, оставленную Шагаевым).
ФЛЮГЕРОВ. Чья? хозяйская?
КАРЛУША. Нет, у него гороховая; а вот в этой проклятой шинели, этой самой рукой он ударил меня в форточку.
ФЛЮГЕРОВ. В форточку!
КАРЛУША. To-есть в щеку, хотел я сказать.
ФЛЮГЕРОВ. Да кто? О ком ты говоришь?
КАРЛУША. О том, кто отнимает все мое счастие. Он теперь там, в той комнате. Иван Иваныч обнимает его, Марья Ивановна обнимает Ивана Иваныча, а уж я хотел, с горя, вас обнять!
ФЛЮГЕРОВ. Да что за вздор? Я тут ничего не понимаю!
КАРЛУША. Я тоже, Семен Семеныч. Как это все так скоро сделалось! Вы только успели уйти, он пришел, хозяин приходит, я выхожу — и что же вышло? Она выходит за него замуж!
ФЛЮГЕРОВ. За кого? Откуда взялся этот жених?
КАРЛУША. Да просто с улицы! Так вот, какой-то праздношатающий. Это тот самый чиновник, который заказывал у нас крендели в три с полтиной и погубил меня ни за копейку!
ФЛЮГЕРОВ. Как? этот чиновник женится на ней?
КАРЛУША. Женится, непременно женится.
ФЛЮГЕРОВ. А я-то что же?
КАРЛУША. Вы — ничего; а я-то что, Семен Семеныч? Мне-то каково?
ФЛЮГЕРОВ. Нет, чорт возьми, я не допущу: я все расстрою…
КАРЛУША. Сделайте милость, Семен Семеныч!
ФЛЮГЕРОВ. Стало-быть, немец меня дурачил? Он мне рассказывал о нем такую околесную… Выдавал его за какого-то страшного чиновника, а теперь выдает за него свою дочку! Это просто личная обида!
КАРЛУША. Даже двуличная; я тоже человек обидчивый!
ФЛЮГЕРОВ. Нет, я ему покажу себя!
КАРЛУША. И меня тоже, по дороге, Семен Семеныч.
ФЛЮГЕРОВ (показывая на Карлушу). Что он меня считает за этого дурака, что ли?
КАРЛУША (обидясь). Что-с?
ФЛЮГЕРОВ. Нет, мусье Клейстер, я от тебя не отстану… ты со мной дешево не разделаешься.
КЛЕЙСТЕР. А, Семен Семеныч! вы уж здесь! Честь имею рекомендировать вам моего жениха…
ФЛЮГЕРОВ. Что я вижу — племянник!
ШАГАЕВ. Дядюшка!
КЛЕЙСТЕР, МАШЕНЬКА И КАРЛУША. Дядюшка!
КЛЕЙСТЕР. Как? он ваш племянник есть? а! это прикрасно! прикрасная штука!
ШАГАЕВ. Дядюшка, каким это случаем вы сюда попали?
ФЛЮГЕРОВ (сконфуженный). Не твое дело, не твое дело… я здесь… так, мимоходом…
ШАГАЕВ. А я только собирался идти к вам просить согласия на мою свадьбу.
ФЛЮГЕРОВ. Что, что такое? Вот чем вы занимаетесь? И вы думаете, что я позволю вам жениться? — Нет, сударь, нет и не воображайте.
КАРЛУША. Благодарствуйте, Семен Семеныч… Вот настоящий дядюшка!
КЛЕЙСТЕР. За что же, Семен Семеныч? Разве у него что-нибудь дурного есть?
ФЛЮГЕРОВ. Ничего, ничего; только я не согласен.
КЛЕЙСТЕР. Вы так всегда захваливали мою Машеньку… и даже сами хотели…
ШАГАЕВ. Как, дядюшка, вы хотели?
ФЛЮГЕРОВ. Не твое дело, не твое дело! Я совсем не хотел, я и не думал…
МАШЕНЬКА. Как, Семен Семеныч, а то, что вы давеча говорили?
ФЛЮГЕРОВ. Что вы?… Что вы меня тут путаете? Я ничего не говорил; вы меня не поняли.
ШАГАЕВ. А! — дядюшка… Так вот почему вы не позволяете мне жениться?
ФЛЮГЕРОВ. Полноте, полноте, пожалуйста!.. С чего вы это берете? Я пошутил, просто пошутил, и чтоб доказать, что это меня нисколько не огорчает, я согласен, слышите ли, согласен; только оставьте меня в покое…
ШАГАЕВ (обнимая его). Ах, дядюшка!
КЛЕЙСТЕР и МАШЕНЬКА. Ах, Семен Семеныч!
КАРЛУША. А я-то, Семен Семеныч… я-то? вы обо мне и позабыли?
ФЛЮГЕРОВ. Отвяжись, негодяй, опять запачкаешь!
КЛЕЙСТЕР. Ну что ты тут еще приставаешь? Уходи прочь… Зачем ты давно спать не лягешь?..
КАРЛУША (сквозь слезы). Не зачем, Иван Иваныч: я, не ложившись, проспал мое счастие.
ФЛЮГЕРОВ (тихо племяннику). В тебе, братец, нет никакой амбиции: женишься на булочнице!
КЛЕЙСТЕР (дочери). Вот уж ты у меня совсем по русской пословице выходишь: кто за кого родился, тому надо за него жениться.
МАШЕНЬКА.
Наш автор водевиль испек;
Он вам по вкусу ли? скажите. —
Коль Вам он угодить не мог,
Вы нас за то не распеките.
Чего ждать булочной от вас?
Наш труд пропал или замечен?
Вы попекитеся о нас —
И автор будет обеспечен.
- ↑ Карлуша должен быть в белом фартуке с нагрудником, рукава заворочены по локоть, в башмаках, волосы курчавые; с головы до ног весь выпачкан мукой.