Сергей Федорович Ольденбург
Буддизм и массовые культы
правитьХодячее, широко распространенное представление о буддизме рисует его как философию, скорее чем религию, а если как религию, то религию атеистическую. Такое представление могло бы в известной мере считаться правильным, если бы мы могли смотреть на буддизм как на нечто цельное и единое, потому что мы нашли бы в нем значительные философские элементы, свидетельствующие о большой умственной работе, нашли бы и элементы атеистического миропонимания.
Но буддизм — религия и, как таковая, не может представлять собою нечто цельное и единое, ибо всякая религия видоизменяется, и притом весьма значительно, в зависимости от социальной среды, в которой она распространяется. И это имеет место с самого начала религии и является лишь в малой мере процессом исторического развития. Я считаю необходимым указать на это явление в самом начале, потому что многие из исследователей буддизма склонны представлять его на первоначальных ступенях развития, как философию, подвергшуюся затем лишь постепенному вырождению и принятию элементов чудесного, сверхъестественного, мистического.
Начала каждой религии, особенно религий, получивших с течением времени широкое распространение, так быстро обволакиваются легендою и легендами, особенно по отношению к основателям религий, что часто приходится ставить вопрос о том, существовал ли вообще этот основатель и не является ли он чисто легендарным лицом. Этот вопрос ставится не только относительно основателя иранской религии, известного в обиходе по имени Зороастра, и относительно основателя христианства Христа, но и относительно основателя буддизма Будды Гаутамы. Эти сомнения во многих случаях имеют и многое за себя, но нас интересует сейчас не легендарное представление об основателе религии, а легендарное представление о первоначальном единстве и простоте религий при их возникновении.
Вполне естественно, что последователи каждой религии, особенно религий, получивших более широкое распространение, склонны рисовать себе прошлое своей религии в виде какого-то золотого века чистоты, цельности и глубины своего вероучения. По мере того как выступают с большей очевидностью отрицательные стороны религии, является потребность объяснять это явление упадком, несомненно временным, причем начинают зреть представления о золотом веке в далеком будущем. Оно часто связывается с представлением о вторичном приходе основателя вероучения на землю и о наступлении времени вечного блаженства. Таким рисуется обыкновенно в среде верующих ход развития их религии.
Для людей, не зараженных религиозными требованиями и потому могущих объективно судить о ходе развития религий, дело представляется совершенно другим. В этом отношении научные исследования в области изучения истории религий сделали уже очень много. Они прежде всего установили тот важный факт, что облик религии, вероучения стоит в теснейшей зависимости от социальной среды, в которой религия возникает и развивается. Отсюда становится понятным постоянно наблюдаемый факт, что каждая религия имеет много обликов и никогда не является, как я уже сказал вначале, чем-то единым и цельным.
Если мы, помня только что сказанное, всмотримся в любую из наиболее распространявшихся в разное время религий — буддизм, зороастризм, христианство, мусульманство, то мы встретимся с одним общим всем им явлением — на всех религиях лежит глубокий отпечаток тех массовых культов, тех так называемых первобытных религиозных представлений, следы которых мы встречаем, с одной стороны, при изучении так называемых доисторических периодов развития культуры, которые мы затем, с другой стороны, можем проследить всюду в ходе исторического развития этой культуры вплоть до наших дней. В наши дни это или тоже известные массовые культовые представления, которые бытуют в массах, или уже выродившиеся в поверья или предрассудки старые религиозные культовые представления, которые современность уже перестала сознавать как религиозные, но которые еще не изжиты как бытовое явление. У нас очень часто не сознают, что разные бытовые предрассудки, которые теперь обращены часто в шутку и в лучшем случае еще бытуют как поверья или предрассудки, когда-то служили предметом веры и пользовались глубоким почитанием, влияя на религиозные представления людей.
Настолько далеки эти старые привычки, поверья, предрассудки от того, что мы привыкли считать проявлениями религиозного чувства, что мы не сознаем уже, что перед нами яркие примеры умирающих или умерших религиозных представлений. Они, несомненно, обязаны своей смертью поднятию общего культурного, умственного уровня человеческой массы. Я покажу пример бытующего умершего религиозного представления, которое, по-видимому, было так же широко распространено раньше, как широко оно бытует еще и теперь.
Всем хорошо известно, что когда кто-нибудь чихает, то ему обыкновенно говорят: «на здоровье», «будьте здоровы». Всем также хорошо известно выражение: «на всякое чиханье не наздравствуешься». Но мало кто знает, что мы имеем здесь дело с умершим, очень широко распространенным всюду религиозным представлением. Обыкновенное чиханье не вредно для организма, но чихательная судорога может крайне ослабить человека, и потому на чиханье люди обратили внимание на очень ранних стадиях развития человечества, связывая его с дурным влиянием божества, от которого нужно защититься. Независимо от этого чиханье, как и дыхание, ставилось в связь с душою человека, которой придавалось совершенно особенное, независимое от тела, значение. При этом вступала в свои права магическая формула. По-видимому, одною из таких наиболее распространенных формул было пожелание долголетия или пожелания здоровья. И та и другая формулы встречаются в известных нам бытовых переживаниях религиозного обряда при чиханье.
В Индии с древних времен было распространено представление о магической борьбе с вредными влияниями божеств при чиханье; как полурелигиозно-бытовое явление существует оно и теперь. Буддизму оно тоже известно с ранних пор, и мы в буддийских священных писаниях находим интересное его отражение.
«Однажды Будда беседовал с четырьмя монахами. Во время беседы он чихнул, и все четверо воскликнули:
— Долголетие благословенному, долголетие Будде.
Эти пожелания прервали беседу, и Будда сказал монахам:
— Что, братья; как вы полагаете, когда на чиханье человеку говорят „долголетие“, человек живет от этого дольше или нет?
— Не живет дольше, — отвечали монахи.
Будда тогда сказал:
— Братья, вы не должны провозглашать долголетие на чиханье. Кто так будет делать, будет грешить.
После этого монахи ничего не говорили, когда кто им желал долголетие на чиханье. Народ был смущен, и все спрашивали:
— Почему ученики Будды ничего не отвечают, когда им на чиханье желают долголетия?
Об этом сказали Будде, и он тогда сказал:
— Братья, народ суеверен. Поэтому, когда вы чихаете и вам скажут „долго жить“, я позволяю вам отвечать „того же и вам“.
Монахи спросили Будду:
— Учитель, когда народ на пожелание „долго жить“ стал отвечать „того же и вам“?
Будда ответил:
— Это было давно, давно, — и он рассказал монахам рассказ из старинных времен. Некогда, когда Брахмадатта был царем в Бенаресе, будущий Будда родился сыном брахмана в том царстве. Отец его занимался делами, Когда юноше исполнилось шестнадцать лет, отец нагрузил его товарами и сосудом с водой и пошел с ним по деревням и городам, и пришел в Бенарес. В доме стража городских ворот они сварили пищу и поели и, не найдя места для житья, спросили:
— Где живут странники, явившиеся после положенного времени?
Им ответили:
— За чертою города есть помещение, но в нем пребывает злой дух; если хотите, остановитесь там.
Юноша сказал:
— Отец, пойдем, не бойся якша (злой дух), я его покорю и положу к твоим ногам.
Затем он пошел туда с отцом; отец лег на скамью, юноша сел у ног отца и растирал их. Живший там якша двенадцать лет служил богу богатства Вессаване и получил это помещение на следующих условиях:
— Из людей, проникших в это помещение, ты можешь есть всех, кроме тех, кто при чиханье скажет „живи“ и кто, когда ему скажут „живи“, ответит в свою очередь „живи“.
Якша жил на средней балке. Он подумал:
— Заставлю чихать отца юноши, — и своею чудодейственной властью пустил тонкую пыль, которая вошла лежащему на скамье в ноздри, и он чихнул. Юноша не сказал „живи“.
Якша спустился с балки, чтобы его съесть. Юноша, увидев, что он спускается, подумал:
— Это он, вероятно, заставил моего отца чихать, он, верно, якша, который ест всякого, кто не говорит „живи“ чихающему.
Обратившись к отцу, он произнес первый стих:
— Живи сотню лет, Гагга, и еще другие двадцать.
Да не съедят меня пишачи (злые духи), живи сто осеней.
Якша, услыхав речь юноши, подумал:
— Этого юношу, так как он сказал „живи“, нельзя съесть, а отца его я съем, — и пошел в сторону отца.
Отец, увидев, что якша подходит, подумал:
— Он, верно, якша, который ест всех, кто не отвечает „живи“ в ответ на привет „живи“; отвечу „живи“, — и, обратившись к сыну, он произнес второй стих:
— И ты живи сотню лет и еще другие двадцать. Пусть пишачи съедят яд, живи сто осеней.
Якша, услыхав его слова и подумав:
— Их обоих нельзя съесть, — вернулся [к себе]. Тогда юноша спросил его:
— Послушай, якша, почему ты ешь людей, которые входят в это помещение?
— Потому что службою в течение двенадцати лет Вессаване я приобрел это право.
— Что же, ты всех можешь съесть?
— Ем всех, кроме тех, кто говорит „живи“ или отвечает „живи“ на произнесенное „живи“.
— Якша, ты, совершив в прежние времена дурные дела, стал грубым, жестоким, вредителем другим людям; теперь, если будешь делать такие же дела, то будешь перерождаться из мрака в мрак. Поэтому прекрати отныне лишение жизни и подобные дела.
Этими словами он покорил якшу, напугал его страхом адов, установил его в пяти добродетелях, сделал его послушным, как посыльного. На следующий день сошлись люди и увидели, что юноша покорил якшу, и сообщили об этом царю:
— Царь, некий юноша покорил якшу и сделал его покорным, как посыльного.
Царь позвал юношу, сделал его военачальником и воздал великие почести его отцу. Он сделал якшу сборщиком податей и, приняв поучения юноши, совершив благие дела, достиг неба».
Этот рассказ, который составляет по буддийской терминологии джатаку, т. е. рассказ об одном из прежних перерождений Будды (в буддийском каноне их считается 550), очень характерен, так как показывает, что буддизм, понимая значение массовых верований для широкого круга своих последователей, не желавших отказаться от них, шел целиком на уступки: Будда, сам признавший приветствие при чиханье грехом, дает тем не менее своим последователям разрешение на это приветствие, оправдывая свою уступку ссылкою на суеверие мирян. Яркий пример влияния социальной среды на религию.
Писания самих буддистов дают другие, не менее яркие примеры того, как религия, поставившая себе, казалось, очень определенные цели перемены жизни в отношении как будто более сознательных к ней подходов, религия, в другом социальном разрезе создававшая философские трактаты и проповедовавшая даже атеизм, став лицом к лицу с широкими массами и их восходящими в глубочайшую древность суевериями и культами, принимала все это в свое лоно, облекая его только своими легендами.
Для большей наглядности и убедительности я буду говорить словами самих буддистов.
Обетованная страна, родина буддизма Индия с давних пор привлекала к себе паломников из всех стран, где был распространен буддизм. Большое количество их приходило из Китая, и многие из этих странников оставили нам свои записки и рассказы о виденном ими в Индии. Я приведу здесь выдержки из описания положения буддизма в Индии, составленного китайским ученым буддистом И-цзином, путешествовавшим в 671—695 гг. н. э. Я выбрал именно ученого буддиста, который, казалось бы, должен был относиться более сознательно и критически к культовой стороне его религии; но мы увидим, что его отношение ничем не отличается от того, которое проявляет само буддийское священное писание, предназначенное для масс. Он оказывается по отношению к вере в той массе, которая, как мы видим, не менее влияла на буддизм, подчиняя его своим суевериям, чем подчинялась ему, заимствуя у "его известные, пивным образом тоже религиозно-культовые, воззрения.
И-цзин описывает монастырскую трапезу, когда добродетельный, с точки зрения буддийской церкви, мирянин, разумеется, притом состоятельный, приглашает монахов. «Хозяин, омыв руки и нога, делает приношение святым (буддийским старинным учителям) у верхнего конца ряда сидений для монахов. У нижнего конца делается приношение пищею матери — Харити».
В одном из своих прежних перерождений эта мать по той или иной причине дала обет есть всех младенцев в городе Раджагриха. Вследствие этого злого обета она переродилась в якши (злым духом). И она родила пятьсот детей. Каждый день она ела несколько младенцев в Раджагрихе, и народ сообщил об этом Будде. Он взял и спрятал одного из ее детей, которого она называла Любимым Ребенком. Она искала его повсюду и наконец нашла его у Будды.
— Ты огорчена, — сказал ей Будда, — потерею одного своего Любимого Ребенка, ты плачешь об одном утерянном из пятисот. Насколько же более должны тосковать те, кто из-за твоего жестокого обета потерял единственного ребенка или двух?
Будда скоро обратил ее на путь истинный, она приняла пять обетов буддистов и стала мирянкой. Она спросила Будду:
— Как будут теперь питаться мои пятьсот детей?
Будда ответил:
— В каждом монастыре, где обитают монахи, твоя семья будет получать достаточную пищу, которая будет даваться на каждый день.
Поэтому изображение Харити можно найти или у входа, или в одном из углов трапезных всех индийских монастырей; она изображается держащею младенца на руках, и около ее колен трое или пятеро детей. Каждый день перед этим изображением ставится обильное приношение пищи. Харити подданная четырех небесных царей (стражи четырех стран света). Она имеет власть давать богатство. Если же кто, по слабости телесной, не имеет детей, просят ее о детях, делая приношения из пищи, желание их всегда исполняется. Изображение «Демона матери детей» имеется и в Китае.
Сообщение китайского монаха вполне отвечает тому, что нам открыли археологические раскопки в Индии и странах, где был распространен буддизм. Найдено очень большое число изображений Харити, причем выяснилось, что и после исчезновения буддизма из Индии культ Харити там сохранился, причем выяснилось также, что он, наверное, существовал еще и до буддизма. Буддизм, таким образом, принял в свою среду божество — охранительницу детей и детского плодородия, но этого еще мало, это же божество является и божеством болезни, которая в Индии, как и в других странах, — бич детей — оспы. Мы присутствуем здесь при одном из тех явлений, которые так часты в истории религии: местные культы получают широкое распространение, и, в свою очередь, центральные фигуры божеств получают местные «назначения» и становятся местными божествами под другими наименованиями, причем зачастую происходит перемена пола божества. Так, мы знаем примеры, когда изображения Будды, найденные случайно в земле в какой-нибудь глуши, становились усердно почитаемыми женскими божествами; в одном случае, например, голова статуи Будды вымазана в черную краску, и ему дано соответственное имя. Богиня оспы получила еще ряд новых названий, из которых наиболее распространенное Шктала — «Холодная», показывающее, что она утоляет жар от болезни. Культы и названия смешиваются, одни религии являются на смену другим, имена забываются, но в массовом культовом творчестве, там, где еще не появилось достаточно критическое отношение к вопросам религиозных культов, продолжается использование старых божеств под новыми именами. Так, специально по отношению к Харити мы имеем засвидетельствованный специалистом случай переживания ее почитания как богини оспы на северо-западной границе Индии, где ранее была область Гандхара. Французский ученый Фушэ во время экспедиции по северо-западной Индии натолкнулся на курган, который на карте носил название «Курган Неверных», но туземцы уверяли, что его настоящее имя «Курган Красного Лица», т. е. оспы. И рассказали, что к кургану приводят маленьких детей, больных оспою; им кладут в рот щепотку земли с этого кургана и кладут также немного земли в ладошнку, которую ребенок носит на шее, и ребенок выздоравливает. При этом средство, говорили туземцы, одинаково целебно для мусульман и для немусульман. На курган кладут хлебные зерна, и эти зерна тоже едят ищущие исцеления. Объяснение всему этому приносит нам описание знаменитого китайского паломника, ученого-буддиста Сюан-Цзана, который путешествовал в этих местах в начале седьмого века нашей эры и в рассказе о своем путешествии сообщает, что на этом месте в его время было святилище Харити.
Буддизм давно забыт в тех местах, а поклонение божеству оспы сохранилось и по наши дни. Трудно пока найти объяснение тому, почему в монашеской, бездетной и обреченной самой религией на безбрачие среде богиня детского плодородия, богиня — хранительница детей пользовалась такой популярностью.
Единственно, что можно пока сказать, что, вероятно, популярность Харити в широких массах побуждала буддийскую церковь из чисто практических соображений обращать на нее особенное внимание и изготовлять в таком большом числе ее изображения.
Харити и поклонение ей в буддийской среде тесно связываются с другим индийским божеством, богом богатства Кубера, носящим разные названия, или с одним из подчиненных ему гениев богатства Нанчика. Уже цитированный нами китайский буддист И-цзин вслед за упоминанием Харити и рассказом ее легенды пишет в своем путешествии:
«В больших монастырях Индии у столба в кухне или у входа в монастырь помещается изображение божества, вырезанное из дерева, высотою в два-три фута, держащего мешок с золотом, сидящего на низком седалище, с одной йогой, спущенной на землю. Так как его постоянно мажут маслом, то лицо его черное, и его называют Махакала или „Большое Черное Божество“. Старое предание говорит, что он принадлежал к числу существ, обитавших на небе Великого бога (Махешвара). Он благосклонен к трем драгоценностям (Будда, закон, община) и оберегает все монашество. Тем, кто молится ему, он исполняет их желания. Во время еды служащие на кухне ставят перед ним свечи, курения и разную приготовленную пищу. Однажды я посетил монастырь Бандана, место где Будда проповедовал о Нирване. Там обыкновенно обедает более ста монахов. Весною и осенью, лучшее время для паломничеств, монастырь иногда неожиданно посещается большим количеством путешественников. Однажды к полдню в монастырь явилось внезапно пятьсот монахов. Не было времени приготовить пищу для них как раз к полдню. Монах распорядитель сказал поварам:
— Как мы справимся с этим внезапным прибавлением (едоков)?
Старуха, мать монастырского служащего, ответила:
— Не смущайтесь, это совсем обычное явление. Немедленно она сожгла много курева и положила пищу перед черным божеством и воззвала к нему, говоря:
— Хотя великое Существо (Будды) вступило в Нирвану, существа, подобные тебе, еще живы. Много монахов из разных стран света прибыло сюда, чтобы почтить это священное место. Пусть у нас будет достаточно пищи, чтобы покормить их; это в твоей власти. Блюди время.
Тогда всех монахов пригласили сесть. Оказалось, что пищи, приготовленной только для монахов, живших в том монастыре, хватило на все великое множество монахов и еще осталось столько, сколько всегда оставалось. Все воскликнули:
— Хорошо! — и славили могущество этого божества. Я сам отправился туда на поклонение и потому видел сам изображение черного божества, перед которым была положена в дар обильная пища. Я спросил о причине, и мне рассказали то, что я здесь рассказал. В Китае изображения этого божества находятся в разных местностях. Те, кто просит у него милости, получают удовлетворение своих желаний. Могущество этого божества несомненно».
Если припомнить, что все это говорит ученый монах-буддист, то следует признать, что не один только «народ», как говорит Будда, отличался в те времена «суеверием», а что даже монашество поддавалось сильному влиянию религиозных предрассудков, тогда популярных.
Мы знаем, что не только отдельные изображения Харити и Куберы имели большое распространение в буддийском мире, но что их объединили в пару богов-хранителей, божество богатства и божество детского плодородия, причем, как выяснили исследования, не в одной только Индии около полутора-двух тысяч лет тому назад, но и в странах, где было распространено христианство, существовало поклонение такой же паре богов-хранителей, тоже, по-видимому, имевших отношение к богатству и плодовитости. Новое доказательство тому, что религии широкого распространения, как буддизм и христианство, как только соприкасались с широкими массами, подпадали под влияние того, что их учители называли суевериями, и включали все это в свой религиозный обиход, вводя в свою религиозную практику такие элементы, которые стояли часто в прямом противоречии с тем, что они проповедовали. Мы знаем, что и буддизм и христианство проповедовали бессребреность, а для более тесного круга верующих, для монашества, — даже полный отказ от собственности; между тем мы видим и в той, и в другой религии, притом уже давно, культ божеств богатства и плодовитости.
Ясно, что при наличии подобных фактов, а их можно было бы привести громадное количество по отношению ко всякой религии, странно говорить о цельности и единстве какой бы то ни было религии: продукт определенных историко-экономических условий и определенной среды, любая религия многообразна. Мы по отношению к буддизму привели факты, которые ярко доказывают, что представление об этой религии как философском учении или как атеистическом вероучении находит себе опровержение в действительности, которая показывает нам самые разнообразные стороны буддизма в зависимости от социальной среды, в которой он развивался.
Было бы, однако, чрезвычайно односторонним не указать на факты, выявляющие при этом в давнее еще время то, что отношение людей к религии было далеко не всегда слепою верою. Сами священные книги буддистов дают нам возможность видеть, как зачастую иронически и скептически смотрели на проявления религиозного культа. Я почерпну пример опять из той же книги джатак, т. е. рассказов о перерождениях Будды, из которой я уже почерпнул рассказ о чиханье и которая является интереснейшим источником для понимания бытовой стороны буддизма, его будничной стороны.
«Некогда, когда Брахмадатта был царем в Бенаресе, будущий Будда родился в брахманской семье на севере, и в день его рождения родители зажгли огонь рождения. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, родителя оказали ему:
— Сын, в день твоего рождения мы зажгли огонь для тебя. Если ты хочешь зажить семейною жизнью, изучай три веды (священные книги). Если же ты хочешь достичь мира Брахмы, возьми этот огонь, иди в лес и поддерживай его, чтобы умилостивить великого Брахму и достичь мира Брахмы.
Юноша ответил:
— Семьи я не хочу, — взял огонь, пошел в лес, построил себе там обитель и, поддерживая огонь, жил в лесу.
Однажды в соседней деревне он получил в дар быка, привел его к себе в обитель и подумал:
— Накормлю я Владыку Огонь бычачьим мясом.
Потом он сообразил:
— Здесь нет соли, а Владыка Огонь несоленого есть не захочет, принесу из деревни соли и накормлю Огонь Владыку посоленным мясом.
Он привязал там быка и пошел в деревню за солью.
Тем временем толпа охотников пришла в лес, увидели быка, зарезали его, мясо его сжарили и часть его съели, а другую забрали, бросив на месте хвост, ноги и кожу. Юноша вернулся и увидел брошенный хвост и остальное и подумал:
— Этот Огонь Владыка своего собственного добра сохранить не может, как же он охранит меня? Бесполезно служить ему, нет от этого ни блага, ни пользы.
И пропала у него охота служить Огню:
— Эй ты, Огонь Владыка, сам своего добра охранить не можешь, как же ты меня охранишь, мяса нет, удовольствуйся этим, — с этими словами он бросил в огонь хвост, кожу и нога и произнес стих:
Еще много с тебя Джатаведа (имя бога огня),
чтоб чтить тебя хвостом.
— Хорошего мяса не осталось: удовольствуйся, господин, хвостом, — так сказал брахман и загасил огонь водою и сделался отшельником, достиг высшего понимания и переродился в мире Брахмы».
Тонкая ирония этого рассказа показывает, что в буддийской среде уже зарождалось сомнение в действительности жертв и приношений. Но конец рассказа "все же говорит о перерождении по одному из религиозных шаблонов того времени. Борьба с религиозными суевериями началась, мы видим, давно, но велась она с сомнениями и колебаниями. И все же следов этой борьбы немало, только часто мы их не видим или не умеем понять формы, какие принимает эта борьба. Я начал свое изложение рассказом буддийского писания о суеверном пожелании при чиханье, являвшемся актом религиозного культа. Его переживание, как я указал, сохранилось бессознательно в нашем «на здоровье». Редко кто верно подумал, однако, о том, что в знакомой всем, имеющей несколько грубоватый характер поговорке «на всякое чиханье не наздравствуешься» сохранился след борьбы с религиозным представлением о чиханье и протест против обрядового пожелания. В борьбе за разум, противопоставляемый нами суеверию, необходимо внимательно учитывать все, что говорит и за необходимость этой борьбы, и то, что выявляет борьбу.
Текст издания: Ольденбург С. Ф. «Культура Индии.» М.: Наука. Главная редакция восточной литературы, 1991.