Бой (Кондурушкин)
См. также одноимённые страницы.Капитан Макеев — настоящий морской волк. Он с детства вырос на воде и, по его выражению, попадал во всякие переплёты. Ещё мальчиком он ездил на промыслы за тюленями в горло Белого моря и Ледовитый океан. Плавал двенадцать дней и едва не умер голодной смертью на льдине. Тонул, замерзал, пропадал без вести и снова появлялся по-прежнему весёлый и неугомонный.
У него изящные, почти женские руки, лицо светло-кофейного цвета, небольшая чёрная борода. При малом росте своём он напоминает японца, и вся его убористая, плотная фигурка говорит о силе и настойчивости. Смотрит ли он в разбушевавшийся океан или балагурит с пассажирами — лицо у него всегда спокойно.
Он образован и, кажется, во всех областях знания человеческого имеет небольшие, но ясные понятия. Есть у него одно суеверное чувство: не спрашивайте его — «когда приедем?» Замашет руками, убежит.
С полночи увидели мы Новую Землю и всё утро едем вдоль её берегов. В туманной дали океана видна серо-синяя гряда колючих холмов с пятнами нестаявшего снега — вот Новая Земля. Над океаном летают молчаливые гагарки, ныряют перед самым носом парохода в бирюзовую воду; поднимают на хвостах круглые жирные тела и, потягиваясь, обмахиваются крыльями. За кормой длинной молчаливой вереницей тянутся любопытные моржеголовцы и серые глупыши.
Сегодня Ледовитый океан почти спокоен. Ветер кружится, перебивает волну. Пароход не качается. Пассажиры оправились после вчерашней качки, сидят в рубке, закусывают.
Завтракают, но часто высовываются в люки посмотреть на Новую Землю. Какая она такая? Разговорились про охоту на белых медведей. Капитан уже, конечно, что-нибудь об этом знает. Уступая общим просьбам, капитан рассказывает.
«Лет двадцать пять тому назад это было. В конце августа охотились мы у берегов Новой Земли, в Карском море. Два дня дули восточные ветры. Стал надвигаться лёд. Ранним утром мы услышали то особенное, точно грохот приближающейся бури, шуршание полярных льдов. От этого шуршания всегда становится тоскливо на душе. Тоскливо, вероятно, оттого, что надвигается страшная сила, и чувствуешь перед ней своё ничтожество и полную беспомощность. Если вы в это время плывёте на судне, — торопитесь укрыться скорее в какой-нибудь залив. Льды на Карском море ходят быстро. Надвинутся, придавят к скалам, разобьют в щепки хоть броненосец. Даже тюлени и моржи в это время уплывают от берегов в глубь океана, боятся.
Наше судно стояло в небольшой, очень удобной бухте, как в ковше. И мы спокойно ожидали надвигающуюся стихию. Скоро льдины подошли к берегам и полезли на отмели. У скалистых берегов взгромоздились колокольни, башни, маяки из нежно-зелёного, полупрозрачного стекла. И весь океан, насколько можно взглядом окинуть, сплошь покрыт льдом. Целый ледяной материк, прообраз будущей, застывшей мёртвой земли.
Делать в это время нечего. Поднимусь я на горку, сижу и смотрю. Минутами даже немного жутко станет. В океане столкнулись два материка, и ледяные горы бьются с горами каменными. А ну, как этот плавучий ледяной материк напрёт на берега и столкнёт в океан всю Новую Землю с её мёрзлыми горами и ледниками? Столкнёт и победоносно поплывёт над бывшей землёй дальше, на запад. Тогда зима опустится в южную Европу, и на берегах южной Франции и Испании вместо лимонов и персиков, может быть, будут расти как в Иркутске только кислые яблоки. Прощай нарядная и тёплая Европа!
Ну-с, надвинулись льды, стало холодно. Пошёл снег. Горы и льдины покрылись под одно чистым белым покровом. Дня через два лёд у берегов поредел. Мы вчетвером сели в карбас, поехали посмотреть, не встретим ли тюленей, моржа, а, может быть, наткнёмся вдоль берега и на белого медведя.
Едем мы так. Тихо. Молчим. Только уключины скрипят. Туман. Волн нет, а откатый взводень ходит по океану. Едем мы, перекатываемся с зыбины на зыбину, точно в каком заколдованном кругу качаемся. Шуршат светло-зелёные льдины, входят в туманный круг и уходят. А вокруг нас всё тот же узкий и плотный туманный колпак. Едем, или дьявол нас в одном месте водит — не разберёшь. Долго плыли, надоело. Хотели к берегу пристать.
Туман начал подбираться, поредел.
Вдруг видим мы, — впереди, на большой льдине, что-то чёрное перевернулось. Льдина большая, а посредине высокий гребень из торцового льда. Подъехали мы из-за этого горба, взяли винтовки и втроём слезли на льдину. Четвёртый в лодке остался.
Вскарабкались на ледяной горб, да так и застыли от удивления.
В первую минуту и понять даже было трудно: что такое происходит? Кипит вода около льдины будто в громадном котле. Брызги летят. Кто-то сопит и фыркает. Потом разглядели: белый медведь с моржом схватились, борются. Товарищи мои хотели стрелять, да я отговорил. И так мы лежали с полчаса на животах, смотрели.
Медведь моржа лапами за голову обхватит, шею ему на спину сломить хочет. А морж медведя к льдине жмёт, да норовит клыками порезать. Выскользнет морж из медвежьих лап, встанет в воде, приподнимется на хвосте, громадный, тёмный, как каменная скала, фукает и ластами себя по бокам хлопает. Медведь на льдину вскочит, припадёт на лапах, выжидает удобного момента. Постоят они так друг перед другом и опять в воде совьются страшным клубком. Закрутятся: чёрный, белый, чёрный, белый.
И всё это молча!
Сошлись два гиганта ледовитых морей, встретились случайно на льдине и схватились. Знают, что один из них должен непременно умереть. Сцепились, ломают друг друга, молчат, точно для шутки борются.
Я вам скажу, страшнее всего было именно то, что они борются молча. Мышь, умирая, и та пищит на всё подполье. Всё живое перед смертью стонет, ревёт, кричит, воет, ждёт — кто-нибудь услышит, поможет или просто посочувствует. Я однажды слышал, как в Таганроге на набережной ревел пойманный дельфин. Так ревел — слушать жутко. Плавал в море — всю жизнь молчал, а к смерти дело подошло — заревел. Может быть, и сам не ожидал, что голос имеет. Да как заревел! Народ сбежался. Стали требовать, чтобы его в воду отпустили. Не отпустили, конечно, ну… так хоть голову ему размозжить поторопились. И на том спасибо.
Здесь, на просторе холодного океана, среди плавучих льдов, в заколдованном круге густого тумана, никто не услышит, не поможет, не пожалеет. Здесь всё молчит: земля и небо, люди и звери. Незачем нарушать тишину тысячелетий. Живи и умирай молча.
Лежу я, смотрю и чувствую, что холодею. И не то, чтобы телом, а как-то душой холодею. Гляжу я на товарищей, — они тоже неприятно себя чувствуют. В нетерпение пришли. Ворочаются, ружья прилаживают. Говорят мне:
— Ну их к дьяволу, давайте застрелим.
Я согласился. Да только видим, — перестали наши борцы крутиться. Медведь заломал моржа, сел на него, пыхтит, грудь себе лижет. Тут мы опять удержались. Думаем, — пусть вылезет на льдину, тогда пристрелим.
Вылез медведь на льдину, начал моржа из воды тащить. Вытащил и сам с ним рядом лёг, растянулся. Взял я винтовку. Думаю: пора. Прицелился, щёлкнул — осечка. Патрон отсырел.
Щёлкнул я, а медведь лежит и головы не поднял, не шевельнулся. Мы все трое диву дались. Встали на ноги. Ружья наготове держим, разговаривать начали, шуметь. Думаем — пусть встанет.
Лежит. Подходим ближе, кричим. Лежит. Подошли, смотрим, — и медведь мёртвый. Вытащил на льдину такую тушу, моржа; ведь, восемьдесят пудов весу, и тут же сам издох. Ободрали мы медведя, Шкура целая, а кости во многих местах поломаны. Моржа с собой за лодку привязали, по воде везли.
Ехали мы с добычей, и добыча не радовала. Льды шуршали. Наступала ночь. Холодно, мёртво кругом и неуютно. Вспомнился свой дом, город, знакомые…
В тот вечер мы все тосковали о людных местах, молчали, скрывали друг от друга»…
Раздался звонок дежурного колокола. Капитан Макеев надел своё кожаное кепи и вышел на палубу. За ним потянулись туда же пассажиры.