Богиня (Дорошевич)/ДО
| Богиня |
| Источникъ: Амфитеатровъ А. В., Дорошевичъ В. М. Китайскій вопросъ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1901. — С. 165. |
Это было въ 2100 году.
Безчисленная армія китайцевъ перешла черезъ Вогезы и вступила на территорію Франціи.
Въ это время другая армія, — индусовъ, — послѣ безумнаго сопротивленія швейцарскаго народа, вырѣзавъ всѣхъ, черезъ горы и ущелья Альпъ бросилась на Францію. Ея южные отряды приканчивали Итальянскую и Испанскую республики, а сѣверные уничтожали югъ Франціи и двигались къ Парижу.
Одновременно въ Калэ, Гаврѣ и Брестѣ высадилась третья огромная армія, возвращавшаяся изъ Англіи и Ирландіи, гдѣ были вырѣзаны всѣ жители этихъ двухъ государствъ.
Ліонъ, Марсель были стерты съ лица земли. Неверъ, Дижонъ, Бордо, Нантъ, Орлеанъ, Шалонъ, лѣса Нормандіи и Вандеи пылали въ огнѣ.
Ночи больше не было.
Когда угасалъ день, наступалъ кровавый сумракъ. Надъ Франціей горѣли пурпурно-красныя небеса. Заревомъ пылало все небо.
Франція была охвачена раскаленнымъ желѣзнымъ кольцомъ.
Это былъ конецъ того великаго движенія, которое вспыхнуло на Востокѣ ровно 200 лѣтъ тому назадъ, въ 1900 году. Тогда движеніе казалось подавленнымъ, — но только казалось.
Востокъ только тогда почувствовалъ свою силу.
Черезъ нѣсколько лѣтъ Китай выступилъ изъ береговъ, какъ выступаетъ изъ береговъ рѣка, когда въ нее вливаются воды отъ таящаго въ горахъ снѣга.
Задыхаясь отъ тѣсноты, Китай двинулся на Западъ.
Скорѣе инстинктомъ, чѣмъ пониманіемъ Востокъ созналъ необходимость соединиться.
Къ сотнямъ милліоновъ китайцевъ примкнули сотни милліоновъ возставшихъ индусовъ.
Персы и кочевники Средней Азіи составили передовой отрядъ и пошли югомъ, опустошая, грабя, стирая съ лица земли все на своемъ пути.
Индусы шли средней полосой, и сѣверомъ двигались китайцы.
Они подвигались медленно. Поколѣнія смѣнялись поколѣніями, и они все двигались впередъ, медленно, какъ потокъ остывающей лавы, какъ ледникъ съ вершины горы.
Европейцы сопротивлялись съ мужествомъ, съ бѣшенствомъ отчаянія.
При помощи своихъ усовершенствованныхъ орудій, они истребляли варваровъ сотнями тысячъ, милліонами. А на смѣну падшимъ приходили новыя поколѣнія. Въ то время, какъ въ авангардѣ бились и умирали, въ арьергардѣ родились, росли, вырастали новые воины и шли впередъ по трупамъ, по костямъ своихъ отцовъ, — медленно, безостановочно, неотвратимо.
Они трупами запружали рѣки и переходили по нимъ, какъ по мостамъ. Изъ горъ труповъ создавали себѣ прикрытія и двигались впередъ.
Милліоны тѣлъ валялись неубранными, пораждая чуму, холеру, оспу, тифъ.
Армія варваровъ дышала смертью.
Она несла съ собою эпидеміи, которыя губили цѣлыя европейскія арміи.
И тамъ, гдѣ проходили народы Востока, за ними зеленѣли тучныя, упитанныя человѣческой кровью и тѣлами нивы, — и не оставалось больше ни одного европейца, ни одного слѣда европейской цивилизаціи. Они убивали всѣхъ, въ пыль превращали все.
Такъ шли народы Востока два вѣка и теперь приближались къ Парижу.
— Парижъ!
Это имя звучало для нихъ, какъ пѣснь сирены, какъ музыка, таинственная, чудная, загадочная, влекущая къ себѣ.
— Парижъ!
Это имя они слышали два вѣка, — отъ всѣхъ.
— Парижъ!
Вѣроятно — Пекинъ, Дэли, Мекка европейскаго міра. И они шли туда, чтобы стереть съ лица земли эту главную, величайшую святыню Европы.
— Парижъ!
Это имя, которое они слышали изъ поколѣнія въ поколѣніе два вѣка, заставляло, горѣть ихъ фантазію, наполняло ихъ любопытствомъ, желаніемъ узнать тайну, увидать, наконецъ, этотъ священный городъ, слава котораго наполняла міръ, и разрушить величайшую святыню.
Въ то время, какъ народы Востока росли численностью, обновлялись новыми и новыми здоровыми, молодыми поколѣніями, родившимися, выраставшими въ арьергардѣ великой арміи, — вырожденіе дѣлало свое страшное дѣло среди европейцевъ.
Изнервничавшіеся родили нервно-больныхъ. Нервно-больные — безумныхъ.
А такъ какъ вопросъ о сумасшедшихъ, это только вопросъ большаго числа, то теперь въ Европѣ безумными считались тѣ, кто еще 200 лѣтъ тому назадъ считались здравомыслящими.
Люди говорили:
— Зачѣмъ считать себя тѣмъ, что есть, когда можно воображать себя королями, несмѣтными богачами, богами и быть счастливыми?
И сажали «бывшихъ здравомыслящихъ» въ сумасшедшіе дома.
Люди здраваго разсудка сидѣли въ камерахъ для безпокойныхъ больныхъ, — и ихъ слова, ихъ вопли, ихъ пророчества вызывали только улыбки сожалѣнія у безумныхъ врачей.
Всѣ понятія были пересмотрѣны и переоцѣнены.
Косоглазость, асимметрія лица считались непремѣнными признаками красоты.
Художники писали дикія картины, какихъ никогда никто не видывалъ въ природѣ, какія носились въ ихъ больномъ, безумномъ воображеніи.
Въ музыкѣ любили только бѣшеный ревъ инструментовъ, дикіе вопли, которые били по больнымъ нервамъ и заставляли слушателей падать въ конвульсіяхъ и нервныхъ судорогахъ.
Желѣзное кольцо, охватившее Францію, стягивалось все уже и уже, готовое задушить Парижъ.
Собранія правительства двѣнадцатой республики происходили съ утра до ночи и съ ночи до утра, но никто не говорилъ на нихъ о нашествіи варваровъ.
Министръ-президентъ Фроманъ-Мэрисъ, больной маніей величія, погруженный въ изученіе тайныхъ наукъ, давно уже считалъ себя богомъ и ждалъ только момента объявить это людямъ.
Когда до него доносился грохотъ канонады, и кто-нибудь въ ужасѣ кричалъ:
— Непріятели заняли высоты, командующія надъ Парижемъ!
Онъ только улыбался странной и загадочной улыбкой безумнаго.
Онъ зналъ слово, которое достаточно было произнести ему, и земля разверзнется, съ неба польются потоки огненнаго дождя. и истребятъ всю враждебную армію.
По ночамъ, стоя у окна своего великолѣпнаго дворца, онъ съ безумной улыбкой глядѣлъ на красное отъ зарева небо и говорилъ:
— Огонь! Огонь! Небо полно огнемъ! Я скажу слово, и огонь прольется.
Военный министръ, когда ему приходили сказать:
— Непріятель занялъ еще одну гору въ виду самаго города.
Спрашивалъ;
— А вы увѣрены въ этомъ? Я знаю, чей это заговоръ. Я черезъ день буду знать все. Все!
Онъ страдалъ маніей преслѣдованія. И въ то время, какъ непріятель окружилъ, сдавилъ Парижъ, онъ открывалъ безчисленные, каждый день новые заговоры противъ правительства и среди правительства.
Окруженный безумными совѣтниками и подчиненными, онъ цѣлый день бесѣдовалъ съ ними, выслушивая ихъ галлюцинаціи и разсказывая имъ свои. Блѣдный какъ полотно, съ пѣной на губахъ, съ широко раскрытыми отъ безумія и отъ ужаса зрачками, онъ метался по своему кабинету и кричалъ:
— Насъ хотятъ всѣхъ перерѣзать! Но нити заговора въ моихъ рукахъ! Отзовите четвертую дивизію съ окраинъ Парижа и поставьте вокругъ моего дворца. Зарядить пушки, примкнуть штыки, не спать ни день ни ночь. Я знаю, кто въ заговорѣ! Всѣ! Шатруссъ, Сикаръ, Перрэнъ, Ледрю, Гардэ, Массаръ, Барре, Алясоньеръ…
Тюрьмы были переполнены во имя свободы, и больной падучей болѣзнью министръ юстиціи, когда цѣлые дни столбняка смѣнялись у него часами страшнаго нервнаго возбужденія, — кричалъ, весь дергаясь отъ надвигавшагося припадка падучей:
— Берите, хватайте во имя свободы! Во имя свободы!
Схватывалъ первые попавшіеся списки гражданъ и подписывалъ смертные приговоры и приказы объ арестѣ.
Президентъ двѣнадцатой республики Лянордъ-Блерси не спалъ ночей отъ какого-то владѣвшаго имъ внутренняго безпокойства. Когда онъ, измученный, обезсиленный отъ бѣготни по заламъ дворца падалъ и на часъ засыпалъ на полу, просыпаясь, онъ слышалъ шумъ, словно за стѣной двое спорили вполголоса. Къ двумъ голосамъ прибавлялся третій, четвертый, пятый. Шумъ все росъ, усиливался, переходилъ въ ревъ. Кричало все: стѣны, полъ, потолокъ, мебель.
Несчастный схватывался за голову, кричалъ, — но его собственный голосъ звучалъ для него едва слышно въ этомъ адскомъ ревѣ.
И онъ кричалъ:
— Устройте праздникъ! Праздникъ! Устройте имъ праздникъ!
Совѣщанія правительства были посвящены исключительно вопросу о новыхъ, новыхъ и новыхъ празднествахъ для народа.
Министры кричали на перебой въ то время, какъ президентъ сидѣлъ, сжавъ голову, блѣдный какъ мертвецъ, съ лицомъ, подергивавшимся судорогами, съ глазами, полными невыносимаго страданія.
— Праздникъ въ честь торжества анархіи — есть. Праздникъ въ честь побѣды надъ анархіей и возстановленія 7 имперіи — есть. Праздникъ въ честь паденія восьмидневнаго королевства — есть. Праздники въ честь 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12 республикъ — есть.
— Назначьте праздникъ въ честь нашествія варваровъ! — стоналъ президентъ.
— Назначьте же! — кричалъ онъ, срываясь съ мѣста, сжимая кулаки, кидая взгляды, полные бѣшенства и страданія.
Шумъ, ревъ толпы на улицахъ заглушалъ для него этотъ ужасный шумъ, который слышалъ только онъ одинъ, отъ котораго у него готова была лопнуть голова.
Онъ выбѣгалъ тогда изъ дворца, бѣжалъ по улицамъ, слыша, какъ камни кричатъ у него подъ ногами, какъ вопли несутся изо всѣхъ оконъ, какъ въ улицы врывается ревъ изъ переулковъ.
И онъ бросался въ средину веселившейся, плясавшей толпы и кричалъ:
— Заглушайте! Кричите! Пойте! Кричите!
Онъ былъ радъ грохоту канонады. Надъ городомъ стоялъ стонъ: варвары вырубали лѣса и сады, окружавшіе Парижъ, и подходили къ городу. Онъ былъ радъ этому и, измученный, стоя у окна дворца, шепталъ съ облегченіемъ:
— Ближе… ближе… громче… сильнѣе…
И вотъ настала послѣдняя ночь.
Послѣдняя ночь подъ ярко-пурпурными, кровавыми небесами. Послѣдняя ночь среди воплей и побѣдныхъ криковъ и шума надвигающихся на городъ непріятельскихъ ордъ.
Ночь «праздника въ честь вторженія варваровъ».
По улицамъ метались пророки, поэты, философы и кричали:
— Послѣдняя ночь Цивилизаціи! Смотрите на небѣ ея вечернюю зарю! Наслаждайтесь! Украшайте себя вѣнками, цвѣтами! И съ радостью переходите въ небытіе! Оно прекрасно! Умирайте красиво! Въ красотѣ мы безсмертны! Мы безсмертны! Боги! Боги! Веселитесь!
Съ высотъ Монмартра спускалась процессія.
Среди изступленныхъ криковъ и дикихъ пѣсенъ несли обнаженныхъ женщинъ, въ сладострастныхъ позахъ, опьянѣвшихъ отъ желаній!
Отъ этой процессіи, окруженной мужчинами въ костюмахъ сатировъ и фавновъ, вѣяло безуміемъ, которое заражало толпу. Женщины срывали съ себя одежды, безумные поцѣлуи смѣшивались съ криками, стонами оргіи.
Въ экстазѣ убивали себя, и кровь распаляла страсти.
— Мы безсмертны! Мы безсмертны! — кричали въ толпѣ, ударяя себя кинжалами, — мы безсмертны!
И яркій, ярче дневного, свѣтъ озарилъ улицы Парижа. Варвары вступали въ Парижъ и зажгли предмѣстья.
Крикъ восторга вырвался у обезумѣвшей толпы и слился съ радостнымъ, волчьимъ воемъ побѣдителей…
… Китайцы неслись по улицамъ, забѣгали въ дома, рѣзали мужчинъ и насиловали женщинъ, со смѣхомъ перерѣзая имъ горло и любуясь трепетаніемъ тѣла, которымъ только-что наслаждались. Они подвергали страшнѣйшимъ пыткамъ стариковъ, дѣтей, взрослыхъ, смѣясь надъ криками, которые издавали бѣлые, не думая, что у тѣхъ есть душа, смѣясь, какъ изъ нихъ выходитъ теплый воздухъ, не задаваясь даже вопросомъ, — мучаются ли жертвы. Они потѣшались, веселились, — и только.
Полные мистическаго ужаса къ «священному городу», они не брали себѣ ничего, все разбивая, все уничтожая, боясь, чтобы не осталось чего-нибудь, имѣющаго, быть-можетъ, таинственную, сверхъестественную силу.
Парижъ превращался въ пятно грязи и крови, и варвары стирали съ лица земли это послѣднее пятно цивилизаціи.
Театры особенно повергали ихъ въ ужасъ.
— Вотъ ихъ храмы! — кричали они, — жгите! Жгите ихъ!
Толпа китайцевъ ворвалась въ Лувръ и оцѣпенѣла, увидавъ массу «боговъ».
— Вотъ что нужно уничтожить! Вотъ ихъ сила! Ихъ боги! Вотъ при помощи кого они два вѣка задерживали на пути насъ и нашихъ предковъ!
И началось разрушеніе.
Картины рвали на мелкіе клочки, статуи разбирали въ мельчайшіе дребезги.
Нѣсколько китайцевъ ворвалось въ восьмиугольный темно-красный залъ, среди котораго стояла Венера Милосская.
Одинъ замахнулся на нее камнемъ, но другіе крикнули:
— Не стоитъ! Займемся другими, болѣе важными богами. У этой, видишь, они сами отколотили руки. Посмотри, какъ она вся избита! Должно-быть, она приносила имъ несчастіе. Пойдемъ искать тѣхъ, кто доставлялъ имъ счастіе!
И они побѣжали ломать, коверкать, разрушать въ другія залы, въ то время, какъ ихъ товарищи подкапывались подъ фундаментъ зданія, чтобы обрушить храмъ надъ разбитыми богами.
Парижъ былъ грудой развалинъ.
Прошло двѣ тысячи лѣтъ.
Изъ Америки, которая осталась нетронутой нашествіемъ варваровъ, отправилась экспедиція въ Европу, какъ въ XIX вѣкѣ отправлялись экспедиціи въ Египетъ, чтобъ покопаться въ гробницѣ древней умершей цивилизаціи.
— Сохранились преданія, что здѣсь, гдѣ живутъ теперь желтолицые люди, цвѣла когда-то пышная цивилизація, — и мы знаемъ даже имя ея главнаго центра. Онъ назывался — Парижъ. Но, кромѣ преданій, о тѣхъ временахъ ничего не осталось, Ихъ книги и письмена, бывшія въ нашихъ американскихъ музеяхъ, были на такой бумагѣ, которая превратилась въ пыль. Ихъ картины, которыя были у насъ, выцвѣли. Все было у нихъ недолговѣчно. Посмотримъ, однако, не осталось ли чего подъ грудами мусора и пепла?
И, съ разрѣшенія жителей, американская экспедиція приступила къ изысканіямъ.
Отыскали рѣку, на которой стоялъ этотъ Парижъ. Опредѣлили самое его мѣсто.
И на мѣстѣ, гдѣ теперь простирались пашни и пастбища, приступили къ раскопкамъ.
Взрывали пласты за пластами. Пласты древнихъ, забытыхъ монгольскихъ кладбищъ, пласты щебня, земли, пропитанной слезами и кровью.
— Мы находимся на уровнѣ тогдашняго города.
Ничего.
Ничего, кромѣ щебня, мусора, пыли.
— Отъ древней европейской цивилизаціи не осталось ничего.
Въ эту минуту заступъ рабочаго, съ силой погруженный въ землю, остановился.
Послышался легкій, жалобный звонъ мрамора, о который ударили сталью, — нѣжный, печальный, какъ стонъ, донесшійся изъ другого міра.
— Что-то есть! — съ радостью воскликнули всѣ.
И принялись тихо и осторожно раскапывать мусоръ.
И крикъ радости, восторга вылетѣлъ у всѣхъ.
Среди мусора и пыли, и праха, въ который обратилось все, — лежало мраморное изваяніе чудной, неземной красоты:
Венера Милосская.
Одна, уцѣлѣвшая отъ разрушеннаго міра, какъ завѣтъ, какъ религія.
И съ благоговѣніемъ склонили всѣ передъ нею колѣни:
— Богиня!