Анатолий Васильевич Луначарский.
Бернард Шоу — наш гость
править
Бернард Шоу, достигший преклонных лет, а вместе с тем и огромной, поистине мировой славы, представляет собой один из самых свободных умов цивилизованного мира.
Эта характеристика приходит на ум первой: свободный ум, свободный человек. Свобода Бернарда Шоу стала заметной, стала крупным фактором современной культуры, потому что она соединяется с потенциальной силой ума и блеском остроумия, которое справедливо определяется как умение находить тончайшее сходство и тончайшее различие. Свое остроумие Бернард Шоу доводит до парадокса. Но его парадоксы заставляют думать, и яркие вспышки осветительных ракет в темноте частенько совершенно неожиданно озаряют густые сумерки наступающей ночи капитализма.
Свобода Бернарда Шоу по силе и блеску его ума дала ему возможность выпутаться из паутины буржуазного софизма, буржуазного лицемерия, буржуазных предрассудков. Он прозрел своими ясными глазами художника-ирониста все уродливое безобразие нынешнего общественного строя. И он сумел в форме необыкновенно блестящей, заинтриговывающей и вместе с тем убедительной составить свой образный обвинительный акт против буржуазии. В этом огромная заслуга Бернарда Шоу.
К этому нужно прибавить, что он не просто антибуржуазный писатель. Он смело сделал свои выводы. Он объявил себя сторонником социализма. Но та же самая свобода, взятая Бернардом Шоу слишком отвлеченно, не дала ему возможности сделаться подлинным социалистом, социалистом до конца. Социализм может быть действительно реализован только путем ожесточенной борьбы с капитализмом. Для этого нужны громадные многомиллионные организации, для этого нужны дисциплинированные массы. Эти массы должны быть и дисциплинированны и свободны. Они свободны в силу своих классовых интересов и должны сорганизовать общее дело, в котором интересы каждой отдельной личности должны отступить перед общим и целым.
Но такие люди, как Бернард Шоу, блестящие представители интеллигенции, оказываются «слишком» свободными. Они начинают сомневаться, не имеют ли они перед собой некоторое новое «рабство», некоторую новую «догму», некоторое новое «правоверие». И вот они тут начинают иронизировать.
Когда Ленин [1], а вслед за ним мы все заявляем, что, по нашему мнению, и наука должна быть партийной, и искусство должно быть партийным то люди, подобные Бернарду Шоу, не могут воздержаться от иронической улыбки, не могут не подумать о том, что они стоят на большей высоте духовной свободы. По его мнению, партия должна искать себе поддержку в трибунале свободного художества, а свободная наука и свободное художество состоят из отдельных свободных людей, из свободных индивидуумов, из которых каждый сам по себе атаман.
Этот индивидуализм Бернарда Шоу при его социалистических симпатиях приводит к своеобразному эффекту. Бернард Шоу враг капитализма, и он часто, как острием ланцета, протыкает разные буржуазные пузырьки и показывает, что они пустые или надутые зловонным газом. Между тем буржуазия не ненавидит его как следует. Наоборот, английская буржуазия забывает даже, что Шоу — ирландец, она склонна весьма гордиться им. Он стал достопримечательностью Англии, он, так сказать, — английский великий фокусник слова. «Наш Бернард Шоу» — можно услышать почти от каждого англичанина. Конечно, иной раз Бернард Шоу влепляет такую пощечину в лицо фешенебельной буржуазии, что она не может не поморщиться и даже не рассердиться. Но потом она сейчас же спохватывается: «Ах, это шутник Бернард Шоу, ведь это единственный в своем роде старик. Разве на него можно гневаться! Он так любит парадоксы, он для красного словца не пожалеет родного отца, а тем более буржуазного лица». Отношение к Бернарду Шоу полусерьезное. Он и сам всегда относится ко всему полусерьезно. Он привык проявлять по поводу всякой проблемы огромную тонкость своего ума и блеск своего стиля. Поэтому многим кажется (как казалось относительно Генриха Гейне), что, в сущности, ему, как говорится, «нет дела до дела» и что он своеобразный формалист иронии. На самом деле это неверно. Бернард Шоу умеет желчно негодовать, он склонен иногда к хорошему и широкому пафосу. Но он совершенный индивидуалист. Он не может и не хочет быть партийным.
Бернард Шоу принес большую пользу рождающемуся новому миру. Но если бы за новый мир боролись только такие люди, как Бернард Шоу, то этот мир никогда не родился бы.
Поэтому и наше отношение к Бернарду Шоу таково: это блестящий человек, но «двух станов не боец, а только гость случайный» [2], причем когда Бернард Шоу бывает в гостях в стане буржуазии, на его лице мы видим выражение юмора, смешанного с презрением, а когда он посещает стан борцов «за великое дело либералов» [3], на его лице мы видим выражение симпатии, опять-таки смешанной с юмором, ибо ему ведь кажется, что эти борцы — люди тяжеловатые, односторонне верующие.
Мы понимаем, что Бернард Шоу наш союзник. Но мы знаем очень хорошо, что он может иногда сделать какой-нибудь изумительный зигзаг (он уже проделывал такие и поострил немножко на наш счет) [4], причем так, чтобы буржуазия с удовольствием хихикала.
Естественно, что у нас есть горячее желание договориться немного ближе с этим замечательным стариком. И вот он приезжает к нам в гости [5]. Чрезвычайно любопытно то, что он пишет в телеграмме генеральному секретарю Международного объединения революционных писателей т. Б. Иллешу. Он говорит там, что у него мало времени и что он просит ни в коем случае не затруднять его всякими торжествами, приемами и банкетами. «Я еду для серьезного дела» [6], — заканчивает он. Вот это очень хорошо. Хорошо то, что Бернард Шоу подчеркивает, что его поездка к нам не некоторый тур для того, чтобы приобрести новый повод к разным блестящим словечкам и фразам, в которых вновь будет доказана его безудержная свобода как в плену буржуазном, так и в плену коммунистическом — все это было бы не так уж серьезно, — а для того, чтобы воочию посмотреть, правильны ли его выводы, которые он сам стал делать в последнее время, что буржуазная пресса лжет, что она искажает облик нашего социалистического строительства, что это строительство имеет непосредственно большее значение, чем это предполагают на Западе. Пусть Бернард Шоу убедится в этом. Ох, он умеет, когда захочет, перестать смеяться и засвистать очень больно хлещущим бичом. Мы, между прочим, действительно от него ждем этого.
Хочется отметить рядом с фактом знаменательного визита к нам остроумнейшего европейца некоторые другие факты, можно сказать, вчерашнего дня. Явление действительно замечательное. И не только люди, подобные Ромену Роллану или Бернарду Шоу или Герберту Уэллсу, о лондонском разговоре с которым я недавно писал в «Прожекторе», но и другие крепко задумываются над «экспериментами» СССР. Разве не удивительно, когда такой совершенно буржуазный, хотя и либеральный журнал, как «Нью стейтсмен энд нейшен», обрушивается на мистера Черчилля и поучает его, что вместо ругани по адресу СССР и вместо заговоров против него надо было бы лучше хорошенько поучиться у него кое-чему [7]. Или не трогательно, когда Оуэн Юнг, автор плана Юнга [8], капкана, в котором корчится сейчас Германия, заявляет, что он «не хуже иного большевика» может критиковать капитализм. Или когда близкий родственник президента Гувера — Кальвин Гувер заявляет, что социализм перестал быть теорией, худо или хорошо, но он уже существует на земном шаре [9]. При таких обстоятельствах зоркий глаз «свободного человека» наверное рассмотрит подлинную истину, которой в конце концов всегда хочет служить верой и правдой великий ирландский писатель.
Примечания
правитьВпервые напечатано в газете «Известия ЦИК СССР и ВЦИК», 1931, № 199, 21 июля.*
Печатается по тексту первой публикации.
[1]. См. статью В. И. Ленина «Партийная организация и партийная литература» (1905) (Полное собрание сочинений, т. 12, стр. 99-105).
[2]. Начальная строка стихотворения А. К. Толстого того же названия (1858).
[3]. А. В. Луначарский перефразирует строки из «Рыцаря на час» Н. А. Некрасова.
[4]. В статье А. В. Луначарского «Попутчики в Европе (по поводу письма Бернарда Шоу)» (1925) дается следующая характеристика позиции Шоу в 20-е годы:
«Бернард Шоу идеальный выразитель этого англо-кельтского направления ума и чувства. Он любит искриться, он любит играть, он кокетничает своим легкомыслием, но от времени до времени старается изумить своей глубиной. Он писатель шустрый, чуткий, гибкий, и заслуги его велики. Он свободен от всех истин, — от истин, являющихся идеалом буржуазии, так же точно, как от всякой революционной теории. Стать марксистом для него равносильно оковам. Для него почти безразлично, какие это были бы оковы, церковщины английского Кента или научного социализма. Ему бы только порхать во всем своем арлекински ярком оперении и насвистывать самые смешные в мире песни.
Буржуазию он терпеть не может. Он любит высмеять его степенство английский капитал во всех его разновидностях, ему доставляет огромное удовольствие ткнуть пером в брюхо осанистого джентльмена и внезапным жестом поднять юбку величественной леди или сорвать парик с ученой плеши какого-нибудь самовосхищающегося божка. И мы аплодируем ему во всех его проказах. А Шоу похлопывает нас по плечу. Он с таким же азартом доказывает, что суд инквизиции, казнивший Жанну д’Арк, выше современного английского суда или что нравы полудиких племен нисколько не уступают, в смысле стиля, нравам лучших салонов Лондона, как доказывает и то, что, в сущности говоря, „московские разбойники“ — хорошие ребята, с одной стороны, устроившие неожиданный и пресмешной парадокс мировой величины, а с другой стороны, во многом правые. Ведь Шоу хлебом не корми, но только дай ему возможность перед изумленным и слегка разгневанным взором своей публики неожиданно доказать правоту заведомо, казалось бы, неправых варваров.
Если в блестящем шутовстве Шоу есть какая-нибудь система, то это, конечно, система фабианского социализма, то есть медленного, сопровождающегося боями остроумия, продвижения к социализму, как к порядку, лучше выдерживающему критику насмешливого ума, чем буржуазная достройка.
Все это делает Шоу нашим другом, но наш „друг“ никогда не забывал, что мы все-таки „варвары“, а он — блестящий корифей блестящей европейской литературы, и вот ему вздумалось показать нам расстояние и дать нам с высоты своего величия несколько советов. Конечно, курьезнее всего, что этот величественный и интереснейший клоун Европы вздумал прочесть нам лекцию о том, насколько петух Уэллс может поучить петь соловья Маркса. О, конечно, мистер Шоу не читал этих скучнейших томов какого-то эмигранта! Он прекрасно знает, что кафрские женщины выше всего на свете ценят стеклянные бусы, а московские коммунисты увлекаются старомодным марксизмом, но он не прочь разъяснить кафрским женщинам, что они напрасно отдают свои ценности за такие пустяки, как бусы, и что они были бы более правы, если бы покупали доброкачественный английский ситец и одевались бы, ну, хоть так, как одевается горничная мистера Шоу. Он не прочь объяснить и нам, бедным студентам, как нас обозвал Ллойд-Джордж, внезапно очутившимся у власти и положившим свои устарелые учебники на министерские столы, что мы должны были бы спешно сменить сочинение Маркса на всемирно-историческую болтовню его друга мистера Уэллса. А за чванством зазнавшегося шутника кроется огромное духовное убожество. Шоу гордится тем, что он скептик, то есть что у него нет никакого глубокого миросозерцания, он гордится тем, что он эклектик, то есть что мозг его представляет собою такую же куртку арлекина, как и его сочинения. Шоу очень умен, но его ум настолько распался на куски, что он просто не мог бы охватить марксизма, это для него запретный плод, и, разрывая навозную кучу буржуазной культуры, этот задорный петух никак не сможет понять ценности жемчужного зерна, каким является книга эмигранта доктора Маркса, написанная в стенах Лондонской публичной библиотеки. Мало того, когда это жемчужное зерно воочию превратилось в блестящую путеводную звезду, да нет — в восходящее солнце, пожар, заревом которого объята половина неба, то и тут мистер Шоу пожимает плечами и говорит: „Багровое зарево? Но модно ли это? Но не монотонно ли это? Но не лучше ли было бы, если бы восходящая заря представляла собою точь-в-точь такую арлекинскую куртку, как мои сочинения?“ С небольшими изменениями то же относится и к Уэллсу, эклектическую книжку которого Шоу осмелился поставить выше великих трудов Маркса»
(А. В. Луначарский, Этюды критические, М.-Л. 1925, стр. 384—386).
[5]. Б. Шоу гостил в Советском Союзе с 21 по 30 июля 1931 года.
[6]. И июля 1931 года Шоу телеграфировал Б. Иллешу: «Могу приехать любой день после двадцатого. Мое весьма короткое пребывание не оставив мне времени для приемов, банкетов или интервью. Приезжаю для серьезного дела — не для церемоний. Шоу» (Отдел рукописей Института мировой литературы АН СССР, ф. 169, оп. 2, № 50), Сообщение об этой телеграмме было опубликовано в газете «Известия ЦИК СССР и ВЦИК», 1931, № 190, 12 июля.
[7]. 12 июля 1931 года «Известия ЦИК СССР и ВЦИК» (№ 190) опубликовали, «Ответ английского журнала Черчиллю», в котором излагается статья «Россия и мистер Черчилль», напечатанная в еженедельнике «Нью стейтсмен энд нейшен». «Мы думаем, — пишет еженедельник, — что было бы полезнее кое-чему поучиться у России, вместо того чтобы впадать в черчиллевскую велеречивость». (См. Russia and Mr. Churchill. — «New Statesman and Nation», 1931, 4. VII.)
[8]. План Юнга — план получения репарационных платежей с Германии, разработанный в 1929 году комитетом финансовых экспертов под председательством представителя США О. Д. Юнга. Утвержден Второй Гаагской конференцией в январе 1930 года. Целью плана Юнга, просуществовавшего до 1932 года, было содействовать усиленному проникновению американского капитала в Европу и возрождению военно-промышленного потенциала Германии.
[9]. См. С. В. Hoover, Soviet challenge to capitalism. — «Harper’s Magazine», 1930, October, vol. 161, p. 588—598, и книгу: С. В. Hoover, The Economic Life of Soviet Russia. N. Y., Macmillan, 1931.