Венеція, которую въ то время очень много посѣщала знатная англійская молодежь, была тогда тѣмъ-же, чѣмъ въ настоящее время является Парижъ — сосредоточіемъ распущенности всяческаго рода.
I.
Католики, свои усилья множа,
Чтобъ искупить грѣхи, передъ постомъ
За нѣсколько недѣль пируютъ. Кто же,
Скажите мнѣ, не вѣдаетъ о томъ?
Готовясь къ покаянью, и вельможа,
И нищій тѣмъ же слѣдуетъ путемъ.
Веселію всѣ предаваться рады;
Тогда въ ходу пиры и маскарады.
II.
Нисходитъ ночь, и чѣмъ она темнѣй,
Тѣмъ для влюбленныхъ болѣе отрады,
Хоть мракъ густой опасенъ для мужей.
Веселье разрушаетъ всѣ преграды;
Разгулъ царитъ; притворство безъ цѣпей;
Любовники ликуютъ; серенады,
Романсы, пѣсни, страстный шопотъ паръ
Волшебно вторятъ рокоту гитаръ.
III.
Средь оживленья праздничной картины
Костюмы всѣхъ временъ и странъ блестятъ;
Здѣсь видны янки, буффы, арлекины,
Тамъ римляне и греки тѣшатъ взглядъ,
Есть турки и жиды, но ни единый
Не встрѣтится монашескій нарядъ.
Глумленья надъ монахами опасны…
О, вольнодумцы, будьте жъ здѣсь безгласны!
IV.
Изъ терній лучше сшить себѣ нарядъ,
Чѣмъ инокомъ одѣться. Безъ сомнѣнья
За это попадаетъ грѣшникъ въ адъ,
Гдѣ ждутъ его тяжелыя мученья.
Кипящаго котла не охладятъ
Святыхъ отцовъ усердныя моленья;
Въ такой бѣдѣ спасется только тотъ,
Кто за молитвы кушъ двойной внесетъ.
V.
За исключеніемъ рясы, вы свободны
Надѣть какой вамъ нравится нарядъ.
Такъ, въ Лондонѣ на ярмаркѣ народной
Наемныхъ одѣяній цѣлый рядъ;
Такихъ здѣсь лавокъ сколько вамъ угодно,
Но только благозвучнѣй рѣчи складъ:
У насъ «Piazza» слово безъ значенья…
(Одно я знаю только исключенье). —
VI.
Коль слово «Карнавалъ» перевести,
Услышите въ немъ съ пищею мясною
Надолго безнадежное прости!
Дѣйствительно, лишь рыбою одною
Постомъ живетъ народъ. За что жъ въ чести
Веселье передъ трапезой такою?
То для меня, сознаюся, темно;
Такъ въ часъ отъѣзда друга пьемъ вино.
VII.
Простяся съ мясомъ, рыбу разварную
Ѣдятъ, поста не прерывая нить;
Приправъ здѣсь вовсе нѣтъ. Ѣду такую
Не можетъ иностранецъ не бранить.
(Но повторять не слѣдъ мнѣ ругань злую).
Возможно ль эту пищу выносить,
Когда о соѣ даже нѣтъ помину,
A мы ѣдимъ лишь съ нею лососину.
VIII.
Поэтому совѣтъ я дать могу:
Запасъ приправъ различныхъ брать съ собою.
Готовясь быть на чуждомъ берегу,
Съ багажемъ захватить недурно сою;
Пускай приправы къ рыбѣ и рагу
Не покидаютъ васъ, — a то, не скрою,
Что умереть въ теченіе поста
Отъ голода — не праздная мечта.
IX.
Запасъ такой имѣть необходимо,
Коль вы католикъ и хотите жить,
Обычай чтя, какъ римляне средь Рима;
Не всѣмъ же надо постниками быть:
Пусть протестантъ, больной, что ѣдетъ мимо,
Иль дама не постятся; но таить
Отъ нихъ нельзя, что ждетъ ихъ, какъ награда,
За этотъ грѣхъ тяжелый — пекло ада.
X.
Венеціи роскошный карнавалъ
Разгуломъ, серенадами, балами
Всѣ прочіе собою затмевалъ;
Но прелести его раскрыть предъ вами
Не въ силахъ я; кого онъ не плѣнялъ?
Венеція, рожденная волнами,
Во всей красѣ являлася въ тотъ часъ,
Когда мой начинается разсказъ.
XI.
Красивы и стройны венеціанки!
Когда судить по копіямъ плохимъ
Съ великихъ образцовъ — черты гречанки
Давно минувшихъ дней присущи имъ;
Венеры Тиціана по осанкѣ
И граціи — онѣ лицомъ своимъ
Напоминаютъ, стоя на балконѣ,
Красу Мадоннъ картинъ Джіорджіоне.
XII.
Его картины дышатъ красотой
И граціей. Одно его творенье
Блеститъ въ дворцѣ Манфрини: нѣтъ такой
Картины, что съ нимъ выдержитъ сравненья.
Я не боюсь встрѣчать его хвалой:
Увѣренъ я, что вы того же мнѣнья.
Въ картинѣ, гдѣ съ женою виденъ онъ,
Земной любви имъ образъ воплощенъ.
XIII.
Предъ вами не созданіе поэта,
Не идеальный плодъ его мечты,
A вдохновенный образъ, полный свѣта
Земной любви и женской красоты;
Разстаться не легко съ картиной этой…
Вамъ кажется, что дивныя черты
Встрѣчали вы и знали ихъ когда-то;
Но встрѣчи ихъ напрасно ждать возврата.
XIV.
Въ дни юности предъ нами иногда
Витаютъ мимолетныя видѣнья…
Отъ нихъ не остается и слѣда,
Но ихъ красу и лицъ ихъ выраженья
Мы позабыть не въ силахъ никогда.
Ихъ видѣть вновь — напрасное стремленье.
Такъ навсегда скрываются отъ насъ
Плеяды тѣ, которыхъ свѣтъ угасъ.
XV.
Когда венеціанка на балконѣ
Красуется, сравнишь невольно съ ней
Картины, что писалъ Джіорджіоне.
(Издалека она еще милѣй).
Ей любо героинею Гольдони
Сердца сжигать огнемъ своихъ очей.
Венеціанки всѣ почти красивы
И любятъ, чтобъ замѣтить ихъ могли вы.
XVI.
Отъ взгляда вздохъ, рождаяся, ведетъ
Къ словамъ любви; письмо за ними слѣдомъ
Летитъ. То для Меркурія доходъ
(Вѣдь честный трудъ бездѣльнику невѣдомъ);
Затѣмъ любовь въ сердца отравы льетъ;
Нѣтъ перечня рожденнымъ ею бѣдамъ;
Она плодитъ развратъ и сѣетъ грѣхъ;
Порою смерть — вѣнецъ ея утѣхъ.
XVII.
Невинна Дездемона! къ сожалѣнью,
Спастися не могла отъ злыхъ клеветъ;
Здѣсь и донынѣ (дать ли ходъ сомнѣнью?)
Не мало женъ такихъ; но мужа нѣтъ,
Способнаго убить по подозрѣнью
Красивую жену во цвѣтѣ лѣтъ,
За то, что увлеченъ ея красою,
Поклонникъ къ ней относится съ хвалою.
XVIII.
Коль здѣсь мужья ревнивы, ревность ихъ
Довольно мирныхъ свойствъ и знаетъ мѣру.
Они въ перинахъ бѣдныхъ женъ своихъ
Душить не станутъ, слѣдуя примѣру
Отелло. Нѣтъ! — здѣсь мужъ и въ мщеньи тихъ.
Въ законную жену утративъ вѣру,
Онъ съ женщиною сходится другой,
Плѣняясь иногда чужой женой!
XIX.
Видали ль вы гондолу? Это — лодка
(Такихъ здѣсь масса цѣлая видна)
Съ рѣзной кормой, навѣсомъ и рѣшеткой.
Легка на видъ гондола, но прочна.
Два гондольера правятъ ею. Ходко,
Какъ темный гробъ, несется въ даль она,
Вся траурною краскою покрыта.
Отъ глазъ толпы, что въ ней творится, скрыто.
XX.
Гондолы вдоль Ріальто все снуютъ
И по каналамъ; темною гурьбою
Онѣ найма вокругъ театра ждутъ;
Ихъ мрачный видъ сродняетъ васъ съ тоскою,
Онѣ жъ утѣхъ таинственный пріютъ
И лишь веселью служатъ. Такъ порою
Въ каретахъ послѣ пышныхъ похоронъ
Звучитъ веселый смѣхъ — не скорбный стонъ.
XXI.
Мнѣ бъ за разсказъ приняться не мѣшало!
Тому назадъ лѣтъ тридцать (можетъ быть
И менѣе) — въ разгарѣ карнавала,
Когда народъ веселью радъ служить,
Взглянуть на балъ роскошный пожелала
Одна изъ дамъ Венеціи. Открыть
Ея не могъ я имени. Съ цезурой
Не ссорясь, назову ее Лаурой.
XXII.
Синьора та была «извѣстныхъ лѣтъ»,
Не молода и не стара. Что значитъ
Опредѣленье это? Средства нѣтъ
Рѣшить вопросъ. Вездѣ васъ озадачитъ
На тотъ вопросъ уклончивый отвѣтъ.
Пускай мужчина сердится иль плачетъ,
Все жгучей тайны не узнаетъ онъ,
Хоть, сознаюсь, такой пріемъ смѣшонъ.
XXIII.
Блескъ юности Лаура сохранила.
Ее не тяготило бремя лѣтъ
И время красоту ея щадило,
Къ лицу ей шелъ богатый туалетъ.
Всегда красы неотразима сила —
Восторга полнъ предъ ней склонялся свѣтъ;
За то, что всѣ кадить ей были рады,
Весь родъ людской ея ласкали взгляды.
XXIV.
Былъ y Лауры мужъ. На шашни дамъ
Мы, христіане, обращаемъ мало
Вниманья, но безжалостны къ грѣшкамъ
Дѣвицъ. Для прекращенія скандала
Бракъ во-время необходимъ иль срамъ
Ихъ вѣчный ждетъ; злословья страшно жало!
Чтобъ жертвами не быть своей вины,
Скрывать концы онѣ умѣть должны.
XXV.
Лауры мужъ нерѣдко на чужбинѣ
Живалъ и, возвращаяся, не разъ .
Сидѣлъ въ сорокадневномъ карантинѣ.
(Вѣдь карантинъ спасаетъ отъ заразъ).
Въ тѣ дни, на вышкѣ стоя, въ злой кручинѣ,
Лаура не спускала съ моря глазъ.
Купецъ-морякъ, что торговалъ съ Алеппо,
Джузеппе назывался или Беппо.
XXVI.
Онъ смуглъ былъ, какъ испанецъ; не сходилъ
Съ его лица загаръ природы юга;
A все жъ красивъ морякъ отважный былъ.
Храбрецъ глядѣлъ на море, какъ на друга,
И полонъ былъ энергіи и силъ.
Хотя его красивая супруга
Святошей не казалась, но она
Была, по слухамъ, долгу предана.
XXVII.
Они давно другъ друга не видали;
Иные говорили, что въ волнахъ
Погибъ морякъ; другіе — что едва ли
Вернется онъ, запутавшись въ дѣлахъ.
Вернется онъ иль нѣтъ — пари держали.
Побиться объ закладъ во всѣхъ странахъ
Охотниковъ всегда найдется масса;
Той страсти лучшій врачъ пустая касса.
XXVIII.
Томило ихъ въ разлуки горькій часъ
Предчувствіе, подъ тяжкимъ гнетомъ горя,
Что видятся они въ послѣдній разъ.
(Предчувствіе порой, страданью вторя,
Пророчествомъ бѣды смущаетъ насъ).
Въ слезахъ, на берегу родного моря
Стояла Аріадна нашихъ дней,
Когда, въ уныньи, мужъ разстался съ ней.
XXIX.
Поплакавъ и прождавъ его не мало,
Себя Лаура въ трауръ облекла
И аппетитъ, горюя, потеряла;
Безъ мужа спать къ тому же не могла:
То чудился ей воръ, то спать мѣшало
Ей привидѣнье, и она нашла,
Что нуженъ ей вицъ-мужъ, по той причинѣ,
Что дамѣ безопаснѣй при мужчинѣ.
XXX.
Надежный другъ (всегда плѣняетъ тотъ,
Кто съ дамою въ борьбу вступаетъ смѣло!)
Лаурою былъ избранъ; мужъ прерветъ,
Вернувшись, эту связь; за нимъ лишь дѣло…
Богатый графъ, красивый фатъ и мотъ,
Ей близокъ сталъ, отдавшись ей всецѣло…
Такихъ господъ успѣхъ неоспоримъ,
Хоть дорого порою стоитъ имъ.
XXXI.
Графъ не однимъ былъ надѣленъ талантомъ:
Прекрасно по-тоскански говорилъ,
Что крайне рѣдко здѣсь; былъ моднымъ франтомъ;
Французскій зналъ языкъ; къ тому же былъ
Во всемъ значеньи слова музыкантомъ.
За критика серьезнаго онъ слылъ;
Успѣха не имѣла партитура,
Когда его звучало: «seccatura»;
XXXII.
Онъ крикомъ: bravo! пьесъ судьбу рѣшалъ:
Увѣренность терялъ оркестръ смущенный,
Когда являлся графъ; его похвалъ
Не заслужить боялись примадонны.
Весь театральный міръ предъ нимъ дрожалъ
И не одинъ пѣвецъ, имъ уязвленный,
Жалѣлъ, что подъ Ріальто онъ въ волнахъ
Не утонулъ: такой внушалъ онъ страхъ.
XXXIII.
Онъ былъ импровизаторовъ опора;
Писалъ стихи; пѣлъ пѣсни и блестѣлъ
Въ салонахъ остроумьемъ разговора;
Картины продавалъ; ему въ удѣлъ
Досталось слыть за ловкаго танцора;
(Затмить его французъ бы лишь съумѣлъ).
Въ такой онъ модѣ былъ, того не скроемъ,
Что и слугѣ казаться могъ героемъ.
XXXIV.
Онъ, женщину любя, измѣнъ не зналъ,
И перечень его грѣховъ былъ кратокъ;
Его любили дамы; онъ похвалъ
Не мало получалъ отъ нихъ въ придатокъ,
Какъ воскъ, онъ впечатлѣнье принималъ,
Но какъ гранитъ хранилъ тотъ отпечатокъ.
Чѣмъ больше остывалъ въ немъ страсти пылъ,
Тѣмъ постоянству онъ вѣрнѣй служилъ.
XXXV.
Такимъ героемъ можно было слѣпо
Увлечься; проходилъ за годомъ годъ,
A все домой не возвращался Беппо
И не писалъ. Давать терпѣнью ходъ,
Прождавъ такъ долго, было бы нелѣпо.
Коль о себѣ извѣстій мужъ не шлетъ,
То значитъ онъ скончался иль, повѣрьте,
Считаться долженъ всѣми жертвой смерти.
XXXVI.
Въ Италіи имѣть разрѣшено
И по два мужа женамъ. (Безъ сомнѣнья,
Такъ поступать позорно и грѣшно).
Кто въ моду ввелъ такое навожденье
Сказать я не могу, но ужъ давно
Cavalier servente здѣсь явленье
Обычное вполнѣ. Миряся съ нимъ,
Такъ нарушаютъ первый бракъ вторымъ.
XXXVII.
Другъ дома назывался чичисбеемъ
Въ былыя времена, но терминъ тотъ
Такъ грубъ, что въ ходъ пускать его не смѣемъ.
Кортехо и въ Испаніи почетъ.
Увѣренъ я, что, массами лелѣемъ,
Обычай тотъ вездѣ пріютъ найдетъ.
Коль Англія сроднится съ странной модой,
Чѣмъ замѣнить и пени, и разводы?
XXXVIII.
Хоть юныхъ дѣвъ мой не порочитъ стихъ,
Но дамамъ отдаю я предпочтенье.
Какъ въ обществѣ отрадно видѣть ихъ
Иль съ глаза на глазъ! (Тщетно въ этомъ мнѣньѣ
Вы будете искать намековъ злыхъ;
Я говорю лишь вообще). Умѣнье
Держать себя приноситъ въ даръ успѣхъ;
Изящество манеръ плѣняетъ всѣхъ.
XXXIX.
Что наши миссъ цвѣтущи и красивы,
Объ этомъ, безъ сомнѣнья, спора нѣтъ,
Но какъ онѣ неловки и стыдливы!
Во всемъ имъ нуженъ маменьки совѣтъ.
Онѣ привыкли сдерживать порывы,
Чтобъ благосклонно къ нимъ отнесся свѣтъ.
Какъ рѣчь наивна ихъ! Онѣ при этомъ
Тартинокъ съ масломъ обданы букетомъ.
XL.
Cavalier servente вѣрный другъ
Сошедшейся съ нимъ дамы; онъ обязанъ
Оказывать всегда ей рядъ услугъ;
Законами ея онъ только связанъ.
Понятно, не великъ его досугъ;
Всегда ему заранѣй путь указанъ…
Перчатки, вѣеръ, шаль нося за ней,
Онъ исполнитель всѣхъ ея затѣй.
XLI.
A все же грѣшный край, сознаться надо,
Отъ всей души люблю я; солнца свѣтъ
Мнѣ ежедневно созерцать отрада;
Я шлю ему восторженный привѣтъ;
Люблю глядѣть на гроздья винограда…
(Съ пришпиленной лозой въ немъ сходства нѣтъ;
Лозы оранжерейной видъ печальный
Пригоденъ лишь для залы театральной).
XLII.
Люблю кататься осенью верхомъ,
Не поручая груму брать съ собою
Мой плащъ, чтобъ не промокнуть подъ дождемъ.
Обозъ, что виноградъ везетъ порою,
Вамъ пресѣкаетъ путь, — но что же въ томъ?
Когда плетется пыльною тропою
Въ моей странѣ родной тяжелый возъ —
Навѣрно въ немъ илъ пиво, илъ навозъ.
XLIII.
Увѣренный, что къ утру солнце снова
Блеснетъ, люблю глядѣть я на закатъ;
Лучи денные завтра съ силой новой
Своимъ сіяньемъ вновь насъ озарятъ
И солнца взглядъ, весь міръ ласкать готовый,
Намъ не напомнитъ пьяницъ мутный взглядъ
Иль тусклый свѣтъ, что въ Лондонѣ туманномъ
Мерцаетъ въ полумракѣ постоянномъ.
XLIV.
Я итальянской рѣчью вдохновленъ;
Латыни отпрыскъ нѣжный поцѣлуемъ,
Что женскими устами подаренъ,
Звучитъ; его я чарами волнуемъ;
Благословеннымъ югомъ дышетъ онъ…
Красою жъ рѣчи сѣверъ не балуемъ;
Произнося слова родной страны,
Свистать, шипѣть, плеваться мы должны.
XLV.
Люблю я также женщинъ и пощады
Прошу за эту слабость. Мнѣ милы
Крестьянки, что обжечь васъ взоромъ рады;
Ихъ лица — бронза, такъ онѣ смуглы.
Люблю и знатныхъ дамъ; грустнѣй их взгляды,
Но какъ онѣ правдивы и свѣтлы.
При видѣ ихъ чье сердце не трепещетъ?
Въ нихъ свѣтъ небесъ и нѣжность юга блещетъ.
XLVI.
Ты — Ева той страны, гдѣ рай земной,
О, красота! Ты съ силой вдохновенья
Сроднила Рафаэля; онъ тобой
Погубленъ былъ, но генія творенья
Безсмертны: въ нихъ небесъ огонь живой.
Воспроизвесть безсильны пѣснопѣнья
Твой чудный блескъ. Пусть молкнутъ звуки лиръ,
Когда рѣзцомъ дивитъ Канова міръ.
XLVII.
«Люблю свой край, хоть онъ и грѣшенъ много»,
Сказалъ я разъ и это не забылъ;
Къ правительству я отношусь не строго;
Мнѣ безконтрольной прессы голосъ милъ,
Хулить свой край я не ищу предлога,
Лишь только бы свободѣ онъ служилъ;
Люблю я и парламентскія пренья,
Когда не безконечно ихъ теченье.
XLVIII.
Налоги я люблю, коль мало ихъ;
Камина свѣтъ, коль дешево топливо;
Когда не слышно капель дождевыхъ,
Люблю я климатъ Англіи счастливой.
(Но много ль насчитаемъ дней такихъ?)
Бифштексъ люблю; не прочь отъ кружки пива…
Чтобъ доказать, что всѣхъ и все люблю,
Я Регента и Церковь похвалю!
XLIX.
Люблю войска, что въ бой идти готовы;
Мнѣ жаль, что оскудѣлъ нашъ славный флотъ;
Я радъ, когда срывать съ себя оковы
Готовъ свободу любящій народъ.
Могу забыть, что климатъ данъ суровый
Моей странѣ; что наши дамы — ледъ;
Побѣдами горжусь, но полнъ печали,
Что ихъ не мы, a тори одержали.
L.
Грѣшно все прерывать разсказа нить…
Коль мнѣ замашка эта надоѣла,
Зачѣмъ же ей читателя дразнить?
До нуждъ пѣвца ему какое дѣло?
Онъ можетъ всю поэму похулить,
Найдя, что авторъ пишетъ неумѣло.
Очутится тогда, сомнѣнья нѣтъ,
Въ печальномъ положеніи поэтъ.
LI.
О, еслибы легко умѣлъ писать я,
То взобрался бы тотчасъ на Парнасъ;
Тамъ музы мнѣ открыли бы объятья,
И я бы могъ, ихъ пѣньемъ вдохновясь,
Создать (вѣнчаетъ славой то занятье)
Сирійскій или греческій разсказъ,
Гдѣ Запада герой сантиментальный,
Плѣняя всѣхъ, въ странѣ бъ скитался дальной.
LII.
Но не такой пѣвецъ я и порой
Подыскиваю риѳмы въ лексиконѣ;
Коль сносной нѣтъ, довольствуюсь плохой,
Не думая о томъ, что въ фельетонѣ
Напишетъ, негодуя, критикъ злой.
Я даже къ прозѣ льнулъ, о Геликонѣ
Забывъ; но такъ какъ спросъ на пѣсни есть,
Стихи мнѣ надо прозѣ предпочесть.
LIII.
Лаура съ графомъ мирно проживала,
Почти безъ бурь. Шесть лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ,
Какъ ихъ судьба нежданно сочетала.
Нельзя жъ весь вѣкъ прожить безъ мелкихъ ссоръ
Изъ ревности; тѣ ссоры длятся мало;
Проходитъ гнѣвъ; сердитый меркнетъ взоръ
Въ отрадную минуту примиренья;
Безъ ссоръ возможны ль эти отношенья?
LIV.
Коль счастьемъ дышитъ грѣхъ, моя чета
Вкушала счастье: графъ былъ нѣженъ съ милой,
A ей въ удѣлъ досталась красота.
Хоть брачныхъ узъ ихъ бремя не тягчило,
Въ салонахъ связь не осуждалась та.
Вражда однихъ ханжей ей адъ сулила;
Но хитрый адъ крутыхъ не принялъ мѣръ;
Вѣдь часто вводитъ въ грѣхъ дурной примѣръ.
LV.
При красотѣ имъ улыбалась младость;
Что безъ нея любовь и что любовь
Безъ юности? Она приноситъ радость
И, грезы намъ даря, волнуетъ кровь.
Съ теченьемъ лѣтъ, свою теряя сладость,
Любовь встрѣчаетъ опытъ, хмуря бровь;
Ей юность лишь мила; не отъ того ли
Присущи старикамъ ревнивцевъ роли?
LVI.
Строфъ тридцать шесть назадъ я ужъ сказалъ,
Что посреди роскошной обстановки
Венеціанскій длился карнавалъ:
Лаура въ ослѣпительной обновкѣ
Поѣхать собиралася на балъ.
(Нельзя жъ являться въ свѣтъ безъ подготовки!)
Не больше ночи длится маскарадъ
Въ другихъ странахъ; здѣсь — шесть недѣль подъ рядъ.
LVII.
Всѣхъ восхищалъ красивый видъ Лауры;
Къ лицу ей шелъ изысканный нарядъ;
Свѣжа, въ роскошномъ платьѣ, какъ Амуры,
Что иногда на вывѣскахъ торчатъ,
Она могла изящною фигурой
Напоминать картинокъ модныхъ рядъ.
Обложками, которыхъ смыслъ понятенъ,
Предохраняютъ тѣ листки отъ пятенъ.
LVIII.
Въ Ридотто, гдѣ танцуютъ и кутятъ,
Направились они. (Напрасно баломъ
Я назвалъ тотъ народный маскарадъ).
Ридотто сходно съ Лондонскимъ вокзаломъ,
Хоть менѣе его; но дождь и градъ
Не могутъ угрожать блестящимъ заламъ.
Какъ общество тамъ смѣшано подчасъ!
(То означаетъ: недостойно васъ).
LIX.
Мы называемъ смѣшаннымъ собранье,
Гдѣ въ меньшинствѣ находится нашъ кругъ,
Лишь тотъ достоинъ нашего вниманія
Кто намъ или знакомый, или другъ.
Всѣ жъ прочіе не стоятъ описанья;
Къ нимъ относясь презрительно, мы вслухъ
Лишь называемъ лицъ большого свѣта;
Но почему? Мнѣ непонятно это.
LX.
Въ тѣ дни царили Дэнди. Можетъ-быть,
Узнавъ судьбы тяжелыя невзгоды,
Другимъ пришлось имъ мѣсто уступить…
Царятъ не долго демагоги моды,
Непрочно въ мірѣ все; за то винить
Мы можемъ смѣло страсти, войны, годы…
Порой и отъ морозовъ даже свѣтъ
Переносилъ не мало тяжкихъ бѣдъ.
LXI.
Такъ Бонапарта стужа погубила;
Не могъ онъ съ грознымъ Торомъ вынесть бой.
Стихійныхъ бурь неотразима сила.
Онъ палъ, сраженъ неровною борьбой;
Ему къ тому жъ Фортуна измѣнила;
Съ почтеньемъ отношусь къ богинѣ той;
Я не могу въ ней видѣть лишь химеру
И въ власть ея едва ль утрачу вѣру.
LXII.
Въ женитьбѣ, въ лотереяхъ намъ даетъ
Она удачу. Смертный съ нею связанъ
Въ прошедшемъ и грядущемъ. Рядъ невзгодъ
Я испыталъ и мало ей обязанъ,
Но съ ней пока я не окончилъ счетъ.
Надѣюсь, что не буду ей наказанъ;
Подачекъ щедрыхъ жду я и о ней
Не буду говорить до лучшихъ дней.
LXIII.
Отъ рукъ разсказъ отбился. То и дѣло
Приходится на мѣстѣ мнѣ стоять;
Не хочетъ онъ впередъ нестися смѣло;
На мой разсказъ кладетъ свою печать
Размѣръ, что муза выбрать захотѣла;
Капризенъ онъ; съ нимъ трудно совладать;
Коль справлюсь съ нимъ, на будущее время
Меня тягчить его не будетъ бремя.
LXIV.
Направили они въ Ридотто путь.
(Туда пойду я завтра же; мнѣ надо
Свою тоску разсѣять какъ-нибудь.
Быть-можетъ, оживленье маскарада
Мнѣ средство дастъ душою отдохнуть
Хотя на полчаса, — и то отрада,
Когда душа гнетущею тоской
Объята и утратила покой).
LXV.
По заламъ, гдѣ толпа необозрима,
Лаура ходитъ; этимъ шлетъ поклонъ;
Киваетъ тѣмъ, когда проходитъ мимо;
Здѣсь шепчется; тамъ возвышаетъ тонъ;
Когда жъ отъ духоты невыносимо,
Пьетъ лимонадъ, что графомъ принесенъ;
Пріятельницъ окидывая взглядомъ,
Лаура недовольна ихъ нарядомъ.
LXVI.
Намазана одна; парикъ y той;
Тюрбанъ на третьей будитъ смѣхъ невольно;
Четвертая — что призракъ гробовой;
Глядѣть на платье пятой просто больно;
Вульгарна та; не свѣжъ костюмъ седьмой;
Восьмая… но глядѣть на нихъ довольно;
Ихъ всѣхъ не перечесть; конца имъ нѣтъ,
Какъ призракамъ, что вызывалъ Макбетъ.
LXVII.
Тогда какъ эти длились наблюденья,
Съ нея иные не спускали глазъ;
Когда былъ слышенъ шопотъ одобренья,
Она ему, уйти не торопясь,
Внимала; приводили въ изступленье
Ея побѣды женщинъ. Имъ дивясь,
Онѣ твердили: вкусъ мужчинъ развратенъ;
Успѣхъ въ года Лауры непонятенъ!
LXVIII.
Нельзя не осуждать развратный вкусъ.
Когда къ объятьямъ зла ведетъ дорога,
Я отъ нея со страхомъ сторонюсь.
Проповѣдей я написалъ бы много,
Коль заключилъ бы съ церковью союзъ;
Въ своихъ рѣчахъ я грѣхъ каралъ бы строго;
И Вильберфорсъ, и Ромильи въ нихъ кладъ
Нашли бъ навѣрно нравственныхъ цитатъ.
LXIX.
Въ то время, какъ Лаура въ вихрѣ бала,
Поклонниковъ толпой окружена,
Кокетничая, весело болтала
И, сладостью побѣдъ упоена,
Красою горделивою блистала
(Чѣмъ гнѣвала пріятельницъ она) —
За ней слѣдилъ съ пытливостью ревнивой
Какой-то незнакомецъ молчаливый
LXX.
Въ костюмѣ турка, съ бронзовымъ лицомъ.
Она была нежданной встрѣчѣ рада,
Опору многоженства видя въ немъ,
Но стать женою турка не отрада:
Всѣхъ женъ своихъ онъ держитъ подъ замкомъ
И рабства цѣпь носить имъ вѣчно надо;
Къ тому же четырехъ имѣя женъ,
Наложницъ сколько хочетъ держитъ онъ.
LXXI.
Турчанки взаперти; мужского пола
Онѣ не видятъ даже и родныхъ;
На сѣверѣ судьба съ средой веселой
Сродняетъ дамъ; a эти, никакихъ
Забавъ не зная, чахнутъ; гнетъ тяжелый
Бездѣлія и рабства губитъ ихъ.
Кормить дѣтей, купаться, тѣло холя,
Рядиться, мужа тѣшить — вотъ ихъ доля!
LXXII.
Безграмотны онѣ, и потому
Безцвѣтныхъ не строчатъ стихотвореній;
Остроты недоступны ихъ уму;
Нѣтъ книгъ y нихъ, журналовъ, обозрѣній;
Какую подняла бы кутерьму
Ученость средь гаремныхъ развлеченій!
Но, къ счастью, патентованныхъ пѣвцовъ
Въ гаремахъ нѣтъ и синихъ нѣтъ чулковъ.
LXXIII.
Тамъ не блистаетъ, смыслъ утративъ здравый,
Маститый бардъ, скучнѣйшій изъ людей,
Что съ удочкой весь вѣкъ гнался за славой,
Ловя, при счастьѣ, только пискарей;
Несносенъ предсѣдатель величавый
Мельчайшихъ сошекъ, другъ пустыхъ идей;
Посредственность, что ловитъ жаднымъ слухомъ
Лишь отзвукъ эха — словомъ, нищій духомъ.
LXXIV.
Тамъ не царитъ любитель звонкихъ фразъ,
Котораго безъ вѣса одобренья;
Который желчной бранью дразнитъ васъ,
Хвалою же выводитъ изъ терпѣнья;
Поэтовъ онъ переводилъ не разъ,
Не понимая ихъ; его творенья
Такъ жалки, что слабѣе будь они,
Все такъ-же оставались бы въ тѣни.
LXXV.
О, какъ невыносимы тѣ поэты,
Что въ свѣтѣ только заняты собой;
Увы! въ плащи шутовъ они одѣты;
Въ нихъ дышитъ зависть съ тайною враждой:
Бытъ-можетъ, парой вѣскихъ плюхъ согрѣты,
Они задоръ бы охладили свой.
Пустѣйшій фатъ мнѣ болѣе пріятенъ,
Чѣмъ шутъ, хранящій слѣдъ чернильныхъ пятенъ.
LXXVI.
Понятно, что нельзя причислить къ нимъ
Людей, которыхъ чтитъ литература;
Какъ далеко бездарностямъ такимъ
До Вальтеръ-Скотта, Роджерса и Мура!
Талантъ всегда идетъ путемъ инымъ.
Пускай же, на талантъ взирая хмуро,
Бездарный бардъ царитъ въ кружкѣ своемъ:
Обрѣсть успѣхъ онъ можетъ только въ немъ.
LXXVII.
Въ гаремахъ незнакомы типы эти,
Какъ неизвѣстенъ звонъ колоколовъ
Ходящимъ для моленія въ мечети;
Я новый предложить проектъ готовъ
(Хотя, порой, и лучшіе на свѣтѣ
Проекты погибаютъ безъ плодовъ):
Послать въ гаремы авторовъ бездарныхъ
Для пропаганды фразъ высокопарныхъ.
LXXVIII.
Гаремнымъ дамамъ авторъ ни одинъ
Моральныхъ книгъ не посвящаетъ строки,
Ихъ химіей не мучатъ безъ причинъ,
Щадятъ ихъ метафизики уроки;
Невѣдомы имъ выставки картинъ;
Онѣ не изучаютъ міръ далекій
Свѣтилъ и математикѣ гаремъ,
Благодаренье Богу! — чуждъ совсѣмъ.
LXXIX.
Но почему благодарилъ я Бога?
На тотъ вопросъ позднѣе дамъ отвѣтъ;
Теперь же мнѣ молчать причинъ есть много,
Со временемъ о томъ узнаетъ свѣтъ;
Открою тайну я въ сатирѣ строгой:
Намъ смѣхъ милѣй, чѣмъ гнѣвъ, съ теченьемъ лѣтъ
Хоть онъ не веселитъ; такого смѣха
Тяжелое раздумье часто эхо.
LXXX.
Прошли тѣ дни, когда мы съ молокомъ,
Разбавленнымъ водою, были дружны;
Въ нашъ черствый вѣкъ, порабощенный зломъ,
Напитки намъ забористѣе нужны.
Я отъ души жалѣю о быломъ;
Увы! въ борьбѣ со зломъ мы безоружны!
Но я, любя промчавшіеся дни,
Пью водку, чтобъ вернулися они.
LXXXI.
Преслѣдуя Лауру, сынъ Ислама
Упорно не спускалъ съ синьоры глазъ;
Казалось, взоръ его твердилъ упрямо:
«Побудьте здѣсь, пока гляжу на васъ!»
Когда бы взгляду подчинялась дама,
Ее бъ онъ побѣдилъ; но, не смутясь,
Она тотъ взглядъ выдерживала смѣло
(Вѣдь жгли ее глазами то и дѣло).
LXXXII.
Кончалась ночь; совѣтъ могу благой
Я дамамъ дать: пока не засверкала
Румяная заря, онѣ домой,
Не мѣшкая, должны уѣхать съ бала.
Когда погаснутъ лампы, свѣтъ денной
Усталому лицу вредитъ не мало;
Сіяніемъ зари освѣщены,
Какъ дамы послѣ пиршества блѣдны!
LXXXIII.
На балѣ оставаясь до разсвѣта
(На то причины были y меня),
Я наблюдалъ (скажите, грѣхъ ли это?),
Какъ блекнутъ лица дамъ при блескѣ дня,
По окончаньи танцевъ; въ вихрѣ свѣта
Красивыхъ женъ не мало видѣлъ я.
И что жъ? всего одна была румяна
Не только при свѣчахъ, но утромъ рано.
LXXXIV.
По имени назвать Аврору ту
Я не хочу, хоть повредить едва ли
Ей могъ бы тѣмъ; ея лишь красоту
Цѣнилъ я; мы другъ друга знали;
Все жъ пищу дать молвѣ за грѣхъ сочту.
Коль даму ту вы встрѣтите на балѣ,
Ее узнать не трудно будетъ вамъ:
Она свѣжѣй и краше прочихъ дамъ.
LXXXV.
Лаура, понимавшая прекрасно,
Что послѣ бальной ночи ей съ зарей,
Блеснуть готовой, встрѣтиться опасно, —
Нашла, что ей необходимъ покой;
Съ ней вмѣстѣ вышелъ графъ, на все согласный,
Неся за нею шаль. Они домой
Готовы плыть; но (не досадно ль это?)
Гондола ихъ тогда застряла гдѣ то.
LXXXVI.
Съ извозчиками нашими сходны
Здѣсь гондольеры; въ тѣсный кругъ сомкнуты,
Они бранятся, ярости полны;
Безъ стычекъ не проходитъ ни минуты;
У выхода всегда вы ждать должны;
Имъ не до насъ. Отъявленные плуты
Такую сквернословью платятъ дань,
Что передать ихъ невозможно брань.
LXXXVII.
Дождавшись наконецъ своей гондолы,
Съ Лаурой графъ поѣхалъ. Болтовни
И розсказней насталъ чередъ веселый;
О балѣ говоря, они въ тѣни
Злословья не оставили уколы.
Когда жъ къ крыльцу подъѣхали они,
Невольное смущенье ихъ объяло:
Предъ ними очутился турокъ бала.
LXXXVIII.
Нахмуря брови, графъ сказалъ ему:
«Чѣмъ извините ваше появленье?
Какъ вы сюда попали, не пойму?
Быть можетъ, это случай безъ значенья;
Когда причинъ понятныхъ нѣтъ тому,
Потребую отъ васъ я объясненья!»
Магометанинъ далъ такой отвѣтъ:
— Нечаянности въ этой встрѣчѣ нѣтъ!
LXXXIX.
Я здѣсь съ своей женой! — Была не мало
Поражена Лаура вѣстью той,
Но гдѣ бы лэди въ обморокъ упала,
Дочь юга можетъ справиться съ собой;
Она къ своимъ святымъ въ моментъ скандала
Съ горячей обращается мольбой,
И рвать шнурки корсета, оттиранья
Пуская въ ходъ, излишнія старанья.
ХС.
Она молчитъ, и кто бъ не замолчалъ?
Но иностранца графъ просилъ любезно
Войти въ ихъ домъ; онъ такъ ему сказалъ:
«Намъ ссориться публично безполезно;
Къ чему послужитъ уличный скандалъ?
По городу пойдетъ лишь сплетенъ бездна;
Не лучше ль потому, чуждаясь драмъ,
Келейно весть переговоры намъ?»
ХСІ.
Они вошли; имъ кофе предложили
(У христіанъ и турокъ онъ въ чести,
Хоть разно пьютъ его); не безъ усилій
Придя въ себя, съ нимъ стала рѣчь вести
Лаура: «Какъ тебя тамъ окрестили?
Ну, далъ же бородѣ ты отрасти!
Твоихъ скитаній безконечна повѣсть.
Ужель за нихъ тебя не мучитъ совѣсть?
ХСІІ.
Признайся мнѣ: ты вправду ль ренегатъ?
Въ чужой странѣ ты не женился ль снова?
Ужель тамъ дамы пальцами ѣдятъ?
Какъ шаль твоя красива! мнѣ обновой
Ты дай ее. Вамъ, правда ль, не велятъ
Свинины ѣсть? Съ страной сроднившись новой,
Какъ могъ ты пропадать въ ней столько лѣтъ?
Ахъ, какъ ты желтъ! Болѣзни ль это слѣдъ?
ХСІІІ.
Сбрей бороду — (мнѣ этого подарка
Не откажи). Тебѣ она нейдетъ.
Къ чему она? y насъ вѣдь климатъ жаркій…
Какъ вынесла я времени полетъ?
Прошу, костюмъ не надѣвать твой яркій,
A то, повѣрь, насъ рядъ насмѣшекъ ждетъ.
Ты будешь злыми сплетнями пристыженъ,
Ахъ, Боже, какъ ты сѣдъ; къ тому жъ обстриженъ».
ХСІѴ.
Что молвилъ онъ? — не вѣдаю о томъ;
Но вотъ, что мнѣ извѣстно: онъ близъ Трои,
Исчезнувшей безслѣдно, сталъ рабомъ
И получалъ за трудъ одни побои
И черствый хлѣбъ; затѣмъ, бѣжавъ тайкомъ,
Къ пиратамъ онъ присталъ и сталъ разбои
Производить съ ихъ шайкой, какъ собратъ;
Онъ вѣрѣ измѣнилъ и сталъ богатъ.
ХСѴ.
Разбогатѣвъ, онъ возымѣлъ желанье
Свой край родной увидѣть; утомленъ,
Рѣшился бросить онъ свои скитанья;
Вѣдь скучно жить весь вѣкъ, какъ Робинзонъ.
Корабль, что плылъ въ Корфу, его вниманье
Привлекъ. Съ табачнымъ грузомъ нанялъ онъ
Испанскій бригъ и въ путь пошелъ опасный,
Желая край родной увидѣть страстно.
ХСѴІ.
Сокровища свои, за нихъ боясь
(Темно вѣдь было ихъ происхожденье),
Онъ перенесъ на судно въ добрый часъ;
«Меня спасло отъ смерти Провидѣнье»,
Такъ Беппо говорилъ друзьямъ не разъ,
Но я его не раздѣляю мнѣнья.
Корабль въ Корфу домчался безъ препонъ;
Задержанъ былъ лишь въ Боннѣ штилемъ онъ.
ХСѴІІ.
Когда пріѣхалъ Беппо, онъ товары
Сейчасъ въ другое мѣсто перенесъ
И туркомъ сталъ, что ѣздятъ на базары;
Когда бы скрыть концовъ не удалось,
Онъ за грѣхи не избѣжалъ бы кары,
Но счастливо былъ разрѣшенъ вопросъ;
Понесся Беппо къ городу родному,
Стремясь къ женѣ, друзьямъ, отчизнѣ, дому.
.
XCVIII.
Онъ принятъ былъ женой и окрещенъ
Вторично патріархомъ. (Даръ богатый
Былъ ренегатомъ церкви поднесенъ).
Съ него доспѣхи турка были сняты,
И день ходилъ въ одеждѣ графа онъ.
Для пиршествъ онъ открылъ свои палаты,
Разсказами смѣша друзей не разъ.
(Но какъ, порой, бываетъ живъ разсказъ!)
ХСІХ.
Въ дни юности боролся онъ съ врагами,
Но зажилъ безъ тревогъ на склонѣ лѣтъ;
Хоть онъ съ Лаурой ссорился, друзьями
Они остались съ графомъ. Мѣста нѣтъ:
Оконченъ листъ, и я прощаюсь съ вами;
Давно пора ужъ кончить, но поэтъ,
Начавъ повѣствованіе, порою,
Никакъ не можетъ справиться съ собою.
Примечания
правитьСтр. 89. У насъ «Piazza» — слово безъ значенья.
Одно я знаю только исключенье,
Въ старину Ковентъ-Гарденская площадь въ Лондонѣ называлась «Piazza».
Стр. 90. Венеры Тиціана по осанкѣ.
«Во Фюренціи я остался только на одинъ день потому что торопился въ Римъ», писалъ Байронъ въ 1817 г. «Все-таки, я успѣлъ осмотрѣть двѣ галлереи, изъ которыхъ вернулся, опьяненный красотой. Болѣе всего поразили меня: портретъ любовницы Рафаэля, портретъ любовницы Тиціана, Венера Тиціана въ галлереѣ Модичи; знаменитая Венера, Венера Кановы и пр.».
Напоминаютъ, стоя на балконѣ,
Красу Мадоннъ картинъ Джіорджіоне.
«Я мало понимаю въ живописи я мало ею интересуюсь; но для меня нѣтъ картинъ лучше венеціанскихъ, и особенно — Джіорджіоне. Я хорошо помню его Соломоновъ судъ въ галлереѣ Марискальки въ Болоньѣ. Настоящая мать — прекрасна, удивительно прекрасна». («Письма» 1820 г.).
Одно его mвopeніe
Блеститъ во дворцѣ Манфрини.
«Я побывалъ также во дворцѣ Манфрини, знаменитомъ своими картинами. Въ числѣ ихъ портретъ Аріосто, писанный Тиціаномъ, превзошелъ всѣ мои представленія о силѣ экспрессіи въ живописи: это — портретная поэзія или поэтическій портретъ. Тамъ есть также портретъ какой-то ученой дамы, жавшей за много столѣтій тому назадъ; я забылъ ея имя, но всегда буду помнить черты ея лица. Я никогда не видѣлъ такой красоты, граціи и ума; это лицо можетъ свести съ ума, — зачѣмъ оно не выходитъ изъ рамы… Но что всего больше поразило меня во всей этой коллекціи, — это чрезвычайное сходство общаго типа женскихъ лицъ на множествѣ портретовъ особъ, жившихъ много столѣтій и много поколѣній тому назадъ, съ лицами, которыя каждый день встрѣчаются среди нынѣшнихъ итальянокъ. Королева Кипрская и жена Джіорджіоне, особенно послѣдняя — чистѣйшія венеціанки, которыхъ я словно только вчера видѣлъ: тѣ же глаза, то же выраженіе лица, красивѣе котораго, по моему мнѣнію, нѣтъ на свѣтѣ». (Письмо къ Муррею 14 апр. 1817).
Картина, такъ поразившая Байрона, — т. наз. «Семейство Джіорджіоне». Она находится теперь въ палаццо Джіованелли и представляетъ почти совсѣмъ обнаженную женщину, вѣроятно — цыганку, которая сидитъ, держа на колѣняхъ ребенка; на все, стоя, смотритъ воинъ. Пейзажъ изображаетъ бурю. По сообщеніямъ Вазари и другихъ біографовъ, Джіорджіоне (Джорджіо Басбарелли, 1178—1511) никогда не былъ женатъ. Картина приложена къ настоящему тому.
Плеяды тѣ, которыхъ свѣтъ угасъ.
«Quae sentent dicщ sex tamen esse solent.»
(Ovid.). (Прим. Байропа).
Невинна Дездемона! Къ сожалѣнью,
Спастися не могла отъ злыхъ клеветъ.
Въ подлинникѣ эти стихи читаются: «Шекспиръ, въ лицѣ Дездемоны, изобразилъ венеціавокъ прекрасными, но не свободными отъ подозрѣнія». Въ примѣчаніи Байровъ сдѣлалъ ссылку на "Отелло, д. III, сц. 3 (см. изд. подъ ред. С. А. Венгерова, III, 325):
Мнѣ знакомы
Характеры венеціанскихъ женъ:
Лишь небесамъ рѣшаются онѣ
Тѣ открывать продѣлки, о которыхъ
Мужьямъ своимъ не смѣютъ разсказать,
И совѣсть ихъ — не въ томъ, чтобъ воздержаться,
A въ томъ одномъ, чтобъ скрыть свои дѣла.
Стр. 91. Онъ съ женщиною сходится другой,
Плѣняясь иногда чужой женой.
«Ревность теперь не въ обычаѣ въ Венеціи, и кинжалы вышли изъ моды, а дуэли изъ-за любовныхъ приключеній совсѣмъ невѣдомы, — по крайней мѣрѣ мужьямъ». (Письма Байрона).
Гондолы вдоль Ріальто все снують…
«Ріальто — названіе не моста, а острова, на который ведетъ мостъ; венеціанцы говорятъ: il ponte di Rialto. На островѣ находится биржа. Я часто прогуливался тамъ, на классической почвѣ. Савсовино писалъ въ 1580 г., что „въ аркадахъ ежедневно собираются купцы флорентинскіе, генуэзскіе, миланскіе, испанскіе, турецкіе и другихъ многоразличныхъ національностей, и сходятся тамъ въ такомъ множествѣ, что эта площадь считается одною изъ первыхъ во всемъ свѣтѣ“. Здѣсь христіане вели свои диспуты съ евреями; объ этой площади говоритъ Шейлокъ:
Синьоръ Антоніо, припомните, какъ часто
Въ Ріальто вы ругались надо мной…
„Пойдемъ на Ріальто“, „часъ Ріальто“ — обычныя выраженія венеціанцевъ и въ наше время, какъ мы видимъ изъ комедій Гольдони». (Роджерсъ).
Стр. 92. Хотя его красивая супруга
Святошей не казалась, но она
Была по слухамъ долгу предана.
«Общія условія нравственности здѣсь, по большей части, такія же, какъ и во времена дожей; по общепринятому кодексу, добродѣтельною признается та женщина, которая довольствуется своимъ мужемъ и однимъ любовникомъ; тѣ, у которыхъ есть два, три или больше любовниковъ, считаются уже немножко „дикими“; но только тѣ, которыя уже слишкомъ неразборчивы и заводятъ связи съ людьми низшаго происхожденія (вродѣ нашей принцессы Уэльской, которая живетъ съ курьеромъ), считаются нарушающими супружескія приличія… Здѣсь женщина вполнѣ убѣждена въ томъ, что она не совершаетъ ни малѣйшаго отступленія отъ пути добродѣтели, если у вся есть одинъ любовникъ; грѣхомъ считается это скрывать, или имѣть больше одного — за исключеніемъ, впрочемъ, тѣхъ случаевъ, когда это дѣлается съ вѣдома и согласія перваго любовника». (Письмо къ Муррею отъ 2 янв. 1817).
Успѣха не имѣла партитура,
Когда его звучало: «seccatura».
Seccatura — скука. «Чертовски хорошее слово!» какъ говоритъ Байронъ въ письмѣ къ Муру отъ 6 ноября 1816 г.
Стр. 93. Что и слугѣ казаться могъ героемъ.
Извѣстная фраза: «Нѣтъ героя для своего лакея» приписывается маршалу Катина (1637—1712).
Стр. 94. Другъ дома назывался чичисбеемъ.
Кортехо и въ Испаніи почетъ.
Происхожденіе слова «чичисбей» не выяснено. По словарю флорентинской академіи, cicisbeo — перестановка словъ: bel cece «красивый горошекъ». Согласно съ этимъ, и Пасквалино, цитируемый Дицемъ, сближаетъ это слово съ французскимъ chiche beau.
«Словомъ кортехо обозначается положеніе, для котораго въ англійскомъ языкѣ въ настоящее время еще не существуетъ особаго наименованія, хотя на практикѣ оно встрѣчается въ Англіи не рѣже, чѣмъ въ любой заальпійской странѣ». (Прим. Байрона).
Я итальянской рѣчью вдохновленъ.
Ср. «Чайльдъ-Гарольда», п. IV, строфа 58 (наст. изд. I, 140):
Кто создалъ рѣчь тосканскую, въ устахъ
Звучащую, какъ пѣніе сирены,
Какъ музыка?
Люблю я также женщинъ, и пр.
«Въ этой строфѣ авторъ отступаетъ отъ обычнаго въ данномъ сочиненіи тона и предается своего рода восторженному и глубокому чувству, которое близко къ общему свѣтлому и фантастическому стилю его поэзіи. Этотъ неожиданный переходъ достигаетъ высшей силы въ слѣдующей строфѣ. Надо, впрочемъ, прибавить, что эти строфы единственныя во всей поэмѣ, въ которыхъ авторъ обнаруживаетъ тайну своего генія и свою внутреннюю близость къ поэтамъ высшей категоріи, нежели тѣ, которыхъ ему угодно было здѣсь взять себѣ въ образецъ». (Джеффри).
О, красота! Ты съ силой вдохновенья
Сравнила Рафаэля; онъ тобой
Погубленъ былъ.
«О причинахъ смерти Рафаэля см. въ его біографіяхъ». (Прим. Байрона).
По словамъ старинныхъ біографовъ Рафаэль, живя большею частью въ Римѣ, «утѣшался мимолетными связями и отъ одной изъ нихъ получилъ болѣзнь, отъ которой и умеръ» (6 апр. 1520); новѣйшіе біографы считаютъ причивою его смерти «деликатное сложеніе, переутомленіе и малярійную лихорадку, которой онъ заразился среди развалинъ древняго Рима».
Когда рѣзцомъ дивитъ Канова міръ.
Объ этой строфѣ Байронъ сдѣлалъ выноску:
Здѣсь авторъ, разсуждая спеціально
О женщинахъ, былъ долженъ пояснить,
Что лишь какъ зритель, — неоффиціально
Онъ судитъ ихъ, стараясь скромнымъ быть;
Притомъ, конечно, и принципіально
Ихъ, какъ поэтъ, боится оскорбить:
Извѣстно, что поэзія безъ дамъ
Подобна неотдѣланнымъ чепцамъ *).
(Примѣчаніе наборщика).
- ) Переведено для наст. изданія П. О. Морозовымъ.
Стр. 96. Сирійскій или греческій разсказъ.
Намекъ на «Ильдеримъ», сирійскую сказку Галли Найта.
Стр. 98. Въ Ридотто, гдѣ танцуютъ и кутятъ.
Ridotto — отъ латинскаго reductus, собств. «убѣжище», мѣсто встрѣчъ, гдѣ собирается публика для развлеченія; залъ для концертовъ и маскарадовъ
Въ тѣ дни царили дэнди.
«Выраженія: синій чулокъ и дэнди могутъ когда-нибудь послужить предметомъ ученаго изслѣдованія; въ настоящее же время они понятны для каждаго англійскаго читателя. Наши нынѣшніе дэнди — родные братья старинныхъ „макарони“. Первое изъ приведенныхъ выраженій сдѣлалось классическимъ. благодаря поэмѣ миссисъ Ганны Моръ: „Bas-Bleu“, а второе благодаря тому, что его употребилъ, въ одной изъ своихъ поэмъ лордъ Байронъ». (Лордь Гленберви).
«Я люблю дэнди, говоритъ Байронъ въ своемъ Дневникѣ: — они всегда были со мной очень любезны, хотя вообще они не долюбливаютъ литераторовъ… Правда, въ ранней юности я и самъ увлекался дэндизмомъ, и хотя рано бросилъ его, но вѣроятно, во мнѣ еще осталось его настолько, что его великіе представители могутъ со мною мириться».
И въ власть ея едва ль утрачу вѣру.
«Подобно Суллѣ, я всегда вѣрилъ, что все зависитъ отъ Фортуны и ничего отъ насъ самихъ. Я не знаю ни одной мысли, ни одного поступка, которые заслуживали бы названіе хорошихъ для меня или для другихъ и не могли бы быть приписаны вліянію доброй богини — Фортуны!» (Дневникъ Байрона, 1821 г.)
Туда пойду я завтра же.
Здѣсь на поляхъ рукописи Байронъ отмѣтилъ: «Января 19-го, 1818. Завтра будетъ воскресенье, и ридотто полно».
Стр. 99. Обрѣсть успѣхъ онъ можетъ только въ немъ.
«Я не знаю ничего удачнѣе этой язвительной небольшой діатрибы, такъ кстати включенной въ разсказъ о жизни турецкихъ дамъ въ ихъ гаремахъ». (Джеффри).
…….и математикѣ гаремъ
Благодаренье Богу! — чуждъ совсѣмъ.
Лэди Байронъ, какъ извѣстно, увлекалась изученіемъ математики.