Действующие лица:
Марина Александровна Лесновская — актриса, 34 — 35 лет, изящная, гибкая женщина.
Нелли Павловна Чемезова — молодая девушка.
Борис Николаевич Нерадов — адвокат, элегантен, лет 36 — 38, с проседью, красив.
Лев Михайлович Велинский — первый любовник, очень красивый, с лёгкой склонностью к полноте, ленивый, добродушный, с университетским образованием.
Андрей Васильевич Пронин — товарищ Нерадова.
Григорий Маркович Штенберг — помощник Нерадова.
Наталия Ивановна Иванова — переписчица у Нерадова, молодая барышня с бантиком, с модной причёской.
Софья Петровна Станкевич — кузина Лесновской, гладко причёсанная, в тёмном платье и белых воротничках, лет за 30, милое лицо.
Иван Саввич Пороховщиков — антрепренёр, толстый, умный и добродушный.
Настя — горничная Лесновской.
Акт 1.
правитьНаталья Ивановна. Что, скоро Борис Николаевич выйдет? Много есть чего подписать.
Штенберг. Кончает завтракать, сейчас придет.
Наталья Ивановна. Там Шаликов томится.
Штенберг. Ничего, пускай подождет, ему не впервой. С пустяками всё ходит!
Штенберг (в трубку). Алло, алло!.. Нет, его помощник. С кем имею честь? Слушаю. Передам. Передам, будьте покойны. (Кладёт трубку.) Ну что, Наталья Ивановна, были вчера в театре?
Наталия Ивановна.. Как же, Григорий Маркович, знакомый студент один все утро дежурил, достал билет.
Штенберг. Хорошо было?
Наталия Ивановна.. Очень! Лесновская была великолепна. Я чудно время провела: две истерики со мной было. Ах, какая артистка, Григорий Маркович!..
Штенберг. Да, я вам скажу, это мы, пожалуй, и Питеру не уступим!
Наталия Ивановна.. И какая она душка! Будь я мужчиной, право, я бы, право, я бы в нее влюбилась.
Штенберг. И очутились бы в большой компании.
Наталия Ивановна.. Нет, что вы, говорят, она удивительно скромная женщина и никого к себе близко не подпускает.
Штенберг. Ну да! Уж какой-нибудь он-то да есть!
Наталия Ивановна.. Отчего это непременно? Будто без мужчин невозможно?
Штенберг (у телефона). Алло, алло! Невозможно! (Любезно.) Слушаю. Его помощник… С кем имею честь?.. (Меняя тон.) Ах, это вы, Михайло? Так бы и говорили. Скажите барину, чтобы через четверть часа позвонил. (Вешает трубку.) Да, Наталья Ивановна, без мужчин никак невозможно.
Наталья Ивановна. А я вот не хочу никогда и замуж выходить.
Штенберг. Кто так говорит, непременно скоро выскочит.
Наталья Ивановна. вздыхает.
Нерадов. Здравствуйте, Наталья Ивановна! Подписать? Позвольте! (Подписывает бумагу.)
Пронин. Здравствуйте, Наталья Ивановна, как живёте? Всё пропадаете в театре и бредите Лесновской?
Иванова. Вы всегда смеётесь, Андрей Васильевич!
Штенберг (беря трубку, в телефон). Алло, алло!.. Слушаю. Его помощник. Будьте любезны обождать, я сейчас узнаю. (Вполголоса к Нерадову.) Генерал Винокуров… Подойдёте?
Штенберг (опять у телефона). Извините, его уже нет дома. Часам к 6-ти, вероятно. Слушаю-с. (Кладёт трубку.) С завода вас спрашивали, Борис Николаевич!..
Нерадов. Я там буду. (Пронину.) Великая вещь эти телефоны! Знаешь, когда я был начинающим адвокатом, и не было у меня телефона, так постоянно в приёмной человек 10 торчало, а теперь все справки, всё — по телефону.
Пронин. Зато и работает он у тебя!..
Нерадов. По крайней мере, меньше видишь их физиономии, хотя сегодня уже трое было. И с чем ходят! Чуть что не о своей первой любви рассказывают.
Штенберг. Там ещё Шаликов дожидается.
Нерадов. Ну и пусть дожидается. Всё, Наталия Ивановна?
Иванова. Всё. А это заказным послать, Борис Николаевич?..
Нерадов. Конечно.
Иванова. А сюда две гербовые марки?..
Нерадов. Разумеется.
Иванова. А здесь адрес надписать, от кого прошение?
Нерадов. Конечно, как всегда, Наталия Ивановна.
Нерадов. Удивительно! Пятый год у меня работает, и всё одни и те же вопросы.
Пронин. А никак не расстанешься.
Нерадов. Незаменима. Разве можно сравнить с письмоводителем? Табак, перегар, растраты. А у этой невинная слабость: театр и модные причёски.
Пронин. Да, причёска, действительно…
Нерадов. Я и то дрожу, что она замуж выйдет, прямо не знаю, что буду делать.
Пронин. А разве собирается?
Нерадов. Не знаю, что-то в последнее время бесконечные разговоры по телефону с каким-то Василием Василиевичем, симптом подозрительный. Хочешь сигару?
Пронин. Благодарю.
Слушай, Борис, а ведь что-нибудь надо с Нейманом сделать. Приятели, приятели, всё это хорошо, ну, пусть дела делает, но зачем же нас-то стричь, как баранов?
Нерадов. Да, может, ещё и наладится…
Пронин. Уже второй раз требует доплаты. Откуда я возьму? А ведь иначе плакали мои денежки.
Нерадов. Пустяки, я за тебя внесу, если тебе сейчас неудобно.
Пронин. С какой стати?
Нерадов. Я же вас познакомил, моя и ответственность. Сочтёмся, когда будешь при деньгах.
Пронин. Когда же это будет? Последнее время неудача за неудачей. Давно уже не то, что больших денег, а светлого лика Екатерины не видел. Прямо хоть вешайся!
Нерадов. И охота тебе ныть, Андрюшенька? Нет денег — всегда перед деньгами.
Пронин. Это у тебя, может быть, так, ты баловень судьбы, а я типичный неудачник. Стоит мне купить акции, как они начинают с головокружительной быстротой линять вниз, раз в жизни хотел как-то сыграть на понижение — в одну ночь поднялись выше облака ходячего. Стоит мне влюбиться в женщину, как она сбегает с другим, а если какая-нибудь особа возбуждает во мне физическое отвращение, она мне строит глазки. Раз удалось более чем блестяще оправдать клиента, он тут же умер от разрыва сердца; письменного уговора не было, и я не получил трёх тысяч, и так всё и всегда.
Штенберг (быстро входит и идёт к телефону, затем, подняв трубку, говорит в неё). Алло! Нет, его помощник. Сию минуту… Борис Николаевич, вас спрашивает дама!..
Нерадов (быстро встаёт). Иду, иду!
Нерадов (у телефона). Здравствуйте. Да, вы угадали. Нет, нет, не дама! (Смеётся.) Слушаю-с: внесу законопроект о недопущении дам в кабинеты адвокатов. Скоро освобожусь. Непременно. Что вы! Разве я когда-нибудь забывал ваши поручения? Ну, вот видите… А вы на меня нападете! Очень хорошо, благодарю вас. Конечно, вас. Расскажу лично, но хотел бы, что б мой сон оказался в руку. Целую ваши ручки. Это уже при свидании. (Нежно.) Да, да, да… Да!.. Очень!.. Безумно! И я то же! Да! Да! И я!.. (Вешает трубку.)
Пронин. Вот он, подозрительный-то симптом. Что, брат Борис, попался?
Нерадов. Да-с, милый мой, и, кажется, на этот раз окончательно. Понимаешь… В первый раз почувствовал… определённое желание… Как бы это выразиться…
Пронин. Неужто «закрепить право за собой».
Нерадов. Вот именно.
Пронин. О! Ну тогда пиши: «пропало».
Нерадов (у телефона). Алло!.. Что? Окорока? Никаких здесь нет окороков, это кабинет Нерадова! (Кладёт трубку.) Чёрт знает, что! (Пронину.) Понимаешь, вот именно: что б она была здесь. Всё время, когда её не вижу, — какое-то глупое беспокойство… Раздражение… Ну, бывал раньше влюблён… Увлекался… Но здесь нечто совсем другое.
Пронин. Заплакал карась по удочке.
Нерадов. Верно приходит такой психологический момент. Да, впрочем, что здесь… Уж очень меня за живое задело.
Пронин. Кто же она такая?..
Нерадов. Молодая девушка…
Пронин. На ландыш потянуло?
Нерадов. Какой там ландыш?! Понимаешь, личико Мадонны… 19 лет… И все возможности… Все обещания… Умна при этом!
Пронин. А не боишься?
Нерадов. Чего?
Пронин. Умная жена — это, брат, не дай Бог! Я и эту неприятность в своё время испытал…
Нерадов (смеётся). Однако, не пора ли? Надо в суд заехать, а оттуда мне ещё к Жоржу за пьяными вишнями.
Пронин. Значит, по всей форме?
Нерадов. Да-с, извините, японские физалисы в коньяке — 4 рубля фунт, других не кушают!
Пронин. Небось женишься — физалисы-то по боку?
Нерадов. Ну, это удовольствие она сама себе сможет позволять!
Пронин.. Богатая невеста?
Нерадов. Большие средства, сирота и самостоятельна. Тётушка не в счёт.
Пронин. Каши маслом не испортишь. Ну, как же не везёт? Умудрился влюбиться, и то в богатую. А я если б влопался до того, что опять бы жениться потянуло, уж, наверно, в какую-нибудь особу лёгкого поведения или что-нибудь в этом роде. Когда же счастливое событие?
Нерадов. Хочет венчаться летом в усадьбе, говорит, очень красиво будет — подвенечное платье в зелени. Слушай, только пока среди товарищей не стоит разглашать: это такое глупое состояние жениха.
Пронин. Я понимаю.
Ну, а как же… Там?
Нерадов. Что же… Там?.. Ничто не вечно под луною.
Пронин. А знаешь что, братец? Мне это очень и очень не нравится.
Нерадов. Странный ты человек! Как ты рассуждаешь? Ну, а если я её больше не люблю? Что же мне, головой об стену биться?
Пронин. До чего это нелепо! Ведь вот, полюби меня такая женщина… Да разве бы я когда-нибудь мог уйти от неё?
Нерадов. И ушёл бы! По заказу чувствовать нельзя. Любовь приходит и уходит, не спрашиваясь.
Пронин. Любовь ли? Распущенность, скорее. Всегда можно взять себя в руки и не допустить разрастись увлечению.
Нерадов. Во имя чего?
Пронин. Хотя бы во имя того, что бы не доставлять женщине страданий!
Нерадов. Скажите, какой моралист выискался! Стало быть, если женщину разлюбишь, то всё-таки обязан терпеть её всю жизнь? Да для чего же тогда жить?
Пронин. А тебе бы всё срывать цветки удовольствия?
Нерадов. Мы с тобою, точно два гимназиста, спорим. Для меня азбучная истина: любишь — отлично, разлюбил — неужели н любовь можно обрекать, как на каторгу?
Пронин. Знаешь, оригиналы люди выдумали какое-то чувство долга, совести, и уверяют, что оно должно быть.
Нерадов. Ну, есть, ну, что из этого? Легче тебе? А дела это не меняет.
Штенберг (вбегая). Борис Николаевич! Кто пришёл! Если бы вы знали, кто пришёл!
Нерадов. Что с вами? Кто пришёл? Японский посланник, что ли?
Штенберг. Поднимай выше! Лесновская! Сама Лесновская!
Нерадов. Что же здесь особенного? Верно, дело есть. Просите!
Штенберг. Наталия Ивановна чуть в обморок не упала! (Выбегает.)
Нерадов (идя навстречу). Что такое?
Пронин. Я не помешаю?
Нерадов. Что ты, что ты!
Лесновская (входя, очень светским тоном). Удивлены, Борис Николаевич! Я по делу!
Нерадов. Обрадован, польщён!..
Лесновская. Здравствуйте, Андрей Васильевич!.. Я в качестве клиентки. Хотела смирно сидеть и ждать своей очереди… Но ваш помощник так любезен…
Нерадов. Что вы, помилуйте!
Лесновская. Нет, серьёзно… Я сконфужена: там ведь кто-то уж ожидает в приёмной.
Нерадов. А! Это Шаликов, это ничего, он подождёт.
Пронин. Что Шаликов? Весь мир должен ждать, когда пришла царица.
Лесновская. Вот это я называю любезностью! Сейчас видно, что это не ваш клиент дожидается.
Пронин. Да! Конечно же, такие клиентки — это редкость. Вы как весна явились и озарили эту деловую обстановку! Какие цветы…
Лесновская. Это мне сейчас их подали, когда я в карету садилась. (Нерадову.) Я решила, что они ваши по праву… Вместо гонорара…
Пронин. Счастливец! Всё ему! Неужели мне ни цветочка не достанется?
Лесновская. Не завидуйте… Здесь хватит на обоих… Вот вам. (Даёт часть цветов Нерадову.)
Нерадов. Целую ваши ручки…
Лесновская (Пронину). А это — вам!
Пронин. В кои-то веки раз и мне повезло!
Нерадов. Вы нарушаете все традиции, Марина Александровна, это наше дело подносить вам цветы.
Лесновская. Ну, можно же иногда отступить от традиций?
Пронин. Я эти фиалки засушу и в рамочку вставлю, а после смерти завещаю в Бахрушинский музей!
Лесновская. Вот, вот, я с этой тайной целью вам их и подарила.
Пронин. Что же общего у Мельпомены может быть с Фемидой?
Лесновская. Квартирный контракт: какая-то путаница, домовладелец требует доплаты…
Пронин. И счастливый же народ эти цивилисты: все-то имеют к ним дело, а нам, бедным криминалистам, надо ждать, что бы кто-нибудь кого-нибудь, по меньшей мере, серной кислотой облил!
Лесновская. Бедненький! Хотите, я доставлю вам это удовольствие?
Пронин. Ещё бы! Такой был бы сенсационный процесс! Да только вы не обольёте: где уж мне на это рассчитывать!
Лесновская. Почему?
Пронин. Не похожи вы на женщин, которые обливают аш два эс о 4. Я думаю, скорее найдутся желающие вас облить… Женщины, женщины, конечно.
Лесновская. Какой банальный взгляд на вещи! Стыдитесь, Андрей Васильевич, это пахнет бульварным романом: актриса — так непременно Цирцея, соблазнительница… Уверяю вас, меня никто не собирается обливать серной кислотой, никто в меня не влюблён, никто меня не ревнует… И вообще — я самая обыкновенная женщина.
Пронин. Ой! Вот когда бежать-то надо! Пока женщина говорит про себя, что она непонятая душа, загадочная натура и тому подобное, с ней ещё можно сладить, а уж если она начала уверять, что она обыкновенная женщина — ну, здесь погибель!
Лесновская. И тем не менее, я всё-таки совершенно обыкновенная женщина. Ну, подумайте… Сама заказываю себе платья, проверяю счета, отлично делаю салаты, отвечаю на визиты, какой ещё надо добродетели?
Пронин. Да, да, вы всё это проделываете по принципу… А сами полтора аршина над землёю ходите.
Лесновская (смеясь). Вы тонкий человек!
Пронин. Наконец-то меня оценили.
Лесновская. Я всегда вас ценила, мне только некогда было это доказывать.
Пронин. Где же вам, с ваших недоступных высот… Вы ведь там, наверху, а внизу где-то копошатся жертвы, жертвы…
Лесновская. Какие жертвы?.. У меня их нет. Я скорей сама жертва… Своего дела. Правда, Борис Николаевич?
Нерадов. Извините, я вынужден стать на сторону Пронина.
Войдите!
Иванова. Виновата, Борис Николаевич, я здесь справочную книгу оставила…
Пронин. Да вот вам одна из жертв! Не конфузьтесь, Наталия Ивановна, ваши чувства давно всем известны…
Иванова (до слёз смешавшись). Полноте… Что вы?..
Лесновская (любезно подавая ей руку). Я очень рада…
Иванова. Я… Я… Ах, Б-же мой…
Пронин. Хотите её осчастливить? Подарите ей свою карточку с надписью.
Лесновская (смеясь). Да ведь я не ношу с собой своих карточек. Постойте! (Берёт у него фиалки и передаёт их Ивановой.)
Пронин. Наталия Ивановна от радости языка лишилась, она вам только на машинке ответить сумеет.
Нерадов. Воображаю, что теперь у нас в прошениях написано будет!
Пронин. Всё это хорошо, но как здесь не сказать, что я неудачник? Раз в жизни, думал, повезло, получил цветы, нет, сейчас же отняли, а у него, небось, не взяли.
Лесновская. Ваши были ближе… Ну, не сердитесь: приходите вечером ко мне в уборную; обещаю первые цветы, которые мне поднесут, отдать вам.
Пронин. Лучше не зовите: если вы мне обещаете цветы, нам в этот вечер ни листочка не поднесут, такое уж моё счастье.
Лесновская. Однако мы отнимаем у Бориса Николаевича драгоценное время…
Нерадов. Что вы, что вы, пожалуйста… Я не тороплюсь…
Лесновская. Нет, я вижу, что мои минуты в этом кабинете сочтены. Вы взглянули на часы, значит, вам некогда.
Нерадов (смутившись). Нет… Мне только показалось, что я забыл… завести…
Лесновская. Нет, нет, вам некогда, а я не хочу дожидаться того, что бы вы мне сказали: «Вам пора»… Но… Месье Пронину будет скучно слушать о моих дрязгах и кляузах, ведь это пока ещё не серная кислота…
Пронин. Я испаряюсь: не стану мешать вашему совещанию… Позвольте поцеловать вашу ручку. До свиданья, Борис…
Нерадов. Я тебя в суде не застану?
Пронин. Я там с часок пробуду.
Лесновская. Вы не бойтесь, я вас не задержу, у меня дело маленькое.
Лесновская (подходя к Нерадову, глядя на него в упор, совсем другим тоном). Кто она?
Нерадов. Это ещё что за сюрприз?
Лесновская. Я всё знаю.
Нерадов. Что ты знаешь? Что ещё за глупости?
Лесновская. Я говорю тебе совершенно серьёзно: я всё знаю. У меня больше нет силы тянуть такое существование.
Нерадов. С чего ты это всё, Марина?
Лесновская. С чего?.. Ты знаешь, сколько времени ты у меня не был?
Нерадов. Но ты же знаешь, что я выезжал… На 3 дня по делу… А потом был завален работой…
Лесновская. Что ты мне говоришь пустяки? Разве прежде работа мешала тебе дневать и ночевать у меня? Ты приезжал с делами и занимался у меня на диване, и так любил это…
Нерадов. Но, дорогая моя, за эти годы практика увеличилась втрое, и мне пришлось бы на твой диван сажать ещё пару помощников и барышню с пишущей машинкой, согласись, что это было бы не совсем уютно…
Лесновская. Это всё отговорки…
Нерадов (сердито). Алло!.. Да!.. Да!.. Пожалуйста, за справками обращайтесь до 12-ти часов. (Вешает трубку.)
Лесновская.. Однако для других знакомых ты находишь время?..
Нерадов. Да чего это по-женски! Делать трагедии из пустяков! Неужели я не могу повидаться со знакомыми без того, что бы это не вызвало сцен?
Лесновская. Значит, это правда?
Нерадов. Милая Марина, разве я жалуюсь, когда ты целые вечера проводишь в театре, целые дни не репетициях, когда ты запираешься вдвоём с Велинским учить роли и сообщаешь мне об этом по телефону? Ведь я же уважаю твою свободу.
Лесновская. Потому, что ты знаешь, что это моё дело, что я это всё делаю вовсе не для развлечения.
Нерадов. Помилуй, да разве развлечься — преступление? После работы? Я не думал, что мы обязаны, как каторжники, влачить свою тачку.
Лесновская. Вот как ты говоришь? Так моя любовь для тебя — каторжная тачка?
Нерадов. Я говорил вовсе не о твоей любви, а о том, что у всякого человека должна быть известная свобода. Надо уважать личность другого…
Лесновская. И потому обманывать его? Но я тебе, кажется, не жена, что бы ты считал нужным обманывать меня. Мы свободны! И если ты собираешься это делать из пресловутой мужской жалости, пожалуйста, уволь. Я тебе твою свободу вполне возвращаю. Я ведь вижу, в чём дело. Просто… Я приелась тебе, и я знаю причину.
Нерадов. Всё это твоё воображение.
Лесновская. Нет, милый друг, у меня громадный недостаток, непростительное свойство в глазах мужчины: я люблю тебя… И я тебе верна…
Нерадов. Ну, Мариночка, раз ты принялась за свои софизмы…
Лесновская. Это не софизмы. Разумеется, если бы я была подлой бабёнкой, ты бы ползал передо мной на коленях… Но потому, что ты видишь, как я люблю тебя, что я тебе не изменяю, ты и не дорожишь мною…
Нерадов. Откуда ты всё это взяла, Марина? Ты просто на нервах сегодня.
А, чёрт! (Снимает трубку, Лесновской.) Поезжай домой, успокойся, мы потом поговорим, здесь неудобно, могут услышать…
Лесновская. Что мне за дело? У меня нет терпения. Я должна знать правду, я удивляюсь одному, чего ты тянешь эту комедию? Скажи прямо, что не любишь меня. Будь мужчиной.
Нерадов. К чему такие слова? Что значит: не люблю? Не может же всегда температура стоять на точке кипения? Я тебя по-прежнему и ценю, и…
Войдите!..
Иванова (входя). Извините, Борис Николаевич, я боюсь опоздать на почтамт. Мне можно идти?
Нерадов. Пожалуйста.
Иванова. Никаких больше распоряжений не будет? (Восхищённо смотрит на Лесновскую.)
Нерадов. Никаких.
Иванова. А прошение непременно сегодня подать?
Нерадов. Да.
Иванова. А если не успею?
Нерадов. Тогда завтра. До свидания, Наталия Ивановна, до свидания!
Иванова. Да свидания, Борис Николаевич! (Кланяется Лесновской.) До свидания!
Нерадов. Ты видишь, как неудобно здесь… объясняться. Они абсолютно не привыкли к тому, что в моём кабинете происходило что-нибудь интимное… И право, лучше отложить.
Лесновская. Я не могу больше… Я хочу правды, Борис. Я измучилась. Разве я не чувствую всей душой, как ты изменился?.. Где твоя нежность, где твоя близость?.. Ты не бываешь у меня по неделям, отделываешься телефонами. А когда ты приезжаешь, разве ты такой, как прежде? Ты ушёл от меня. Там, у меня, остались твои туфли и халат… А твоя поэзия, твои нежные слова, твои влюблённые глаза — всё это уже не моё. Я не понимаю только одного, зачем ты так трусливо уклоняешься от правды, чего ты боишься, зачем ты лжёшь?
Нерадов. Знаешь, Марина, если ты воображаешь такими сценами удержать мою любовь, ты жестоко ошибаешься в расчёте.
Лесновская. Удержать вашу любовь! Скажите, какое сокровище! Да я вам её бросаю в лицо, как старую перчатку, и делайте с ней, что хотите.
Нерадов. Очень вам благодарен.
Лесновская. Можете отдать её той, которая заняла моё место, если ей приятны остатки.
Нерадов (с вызовом). Ну вот!.. Я это и сделал!
Лесновская (бросаясь к нему). Борис! (Хватается за сердце.) Так это правда?.. (Шепчет.) Это правда!..
Нерадов. Марина, прости меня… Ты заставила меня сказать тебе… Так резко, я не сдержался… Прости меня. Всё это не так… Не так надо было сделать.
Лесновская. Постой… Постой… Не говори ничего… Не надо. (Сидит, закрыв лицо руками, близясь к обмороку.)
Ты полюбил другую?
Нерадов. Что же здесь поделаешь?
Лесновская. Боже мой!.. Боже мой!..
Нерадов. Не ведь ты сказала мне, что всё знаешь.
Лесновская. Я ничего не знала. Догадывалась. Ну, что же… Ведь правда лучше.
Борис… Боря! Борик!.. Но, может быть, ты… Может быть, это ещё… (Безнадёжно). Нет, не надо, не надо.
Нерадов. Марина… Голубушка… Это банальная фраза, но ведь над сердцем никто не волен!..
Лесновская (как в бреду). Сколько раз я играла это на сцене… Вот, и не знала, как это больно в жизни. Нет, нет, я не буду плакать… Я совершенно спокойна… Это так просто: любил, разлюбил. Над сердцем не волен… А я свободная женщина, актриса, чего же щадить?.. Только не плакать, не плакать!.. (Плачет без слёз, глуша рыдания, запихивает в рот носовой платок, падает на диван, вся содрогаясь.)
Нерадов. Господи, Б-же мой! Марина!.. Я тебе дам воды… Выпей, успокойся, голубушка… (Наливает и даёт ей воду.) Ты меня пугаешь.
Лесновская (пьёт, зубы её стучат о стакан). Не бойся, не бойся… Не застрелюсь… И тебя не убью… Ведь я свободная женщина, актриса… Это такой банальный роман: у актрисы должен быть любовник. А я хотела не любовника, а любимого человека. Я не хотела менять с каждым театром, с каждым сезоном… Не хочу, не хочу!..
Нерадов. Марина, милая, услышат! Пожалей своё самолюбие!..
Лесновская. Не бойся. Всё прошло.
Лесновская (отпив воды). Кто она?
Нерадов. К чему, Марина?
Лесновская. Должна же я знать? Когда человека убивают, должен же он хоть понимать, чем? Кто она? Я хочу знать её.
Нерадов. Чемезова Нелли Павловна.
Лесновская (сдвигает брови от усилия что-либо припомнить). Чемезова… Кто она?
Нерадов. Молодая девушка.
Лесновская (горько усмехнувшись). Да, конечно… Почему же?.. Почему же раньше ты не говорил мне ничего? Зачем скрывал?..
Нерадов. Хотел написать тебе… Объясниться… Ну вот и…
Лесновская. Ну, будет. Я спокойна. Совсем спокойна. Я хочу тебе доказать, что не все женщины одинаковы. (Встаёт.) Мы с тобой… расстанемся друзьями. Ведь это же не преступление — разлюбить?!.. Бог не дал того, что бы в любви два аккорда отзвучали в один миг… Всегда один дольше звучит… И дрожит в воздухе… И плачет…
Нерадов (целуя ей руку). Марина, моя чуткая, умная моя Марина, я и ждал, и не смел надеяться, что ты так это примешь.
Лесновская. Ну, а теперь… Прощай…
Нерадов. Прощай, Марина… Мне хочется повторять: «Прости меня»… (Опять целует её руку.)
Лесновская. Прощай, Борис! (Обхватывает его голову руками, долго, жадно смотрит на него.) Прощайте, мои глаза… Мои красивые волосы… Мои губы… Я так любила вас… Дайте ещё взглянуть на вас… Не мои больше! Чужие!
Неужели… Неужели это конец?
Нерадов. Я боролся сам с собой: думал — блажь, пустяки пройдёт… Потом увидал: нет, это настоящее.
Лесновская. Это настоящее!..
Нерадов. Войдите!..
Штенберг (влетает). Виноват… Простите… Борис Николаевич, мне необходима доверенность князя Чегодаева…
Нерадов. Потом можно, Григорий Маркович.
Лесновская (овладевая собой). Нет, нет, пожалуйста… Я и так отняла у вас столько времени… (Глядит на свои часы-браслет.) Боже мой! Как я опоздала! Надо торопиться. Бегу… Лечу… До свиданья! (Уходит.)
Штенберг (один). Наконец-то телефон освободился… Эге! Трубка снята. (Кладёт трубку.)
Он только этого и ждал! Алло, алло… Его помощник… Сию минуту… Ещё дома. Борис Николаевич, вас просят!
Нерадов (входит расстроенный). Алло! Кто говорит? (Меняя тон.) Простите! Простите, ради Бога, я никак не ожидал, что вы позвоните. Да, страшно задержали… Я не поеду в суд: я прямо к вам. Не гневайтесь… Ничего не поделаешь, дела… Вот, что значит быть адвокатом, никогда не принадлежишь себе, проклятие какое-то… Да?.. Конечно, не надо. Вам… Вам одной. Сию минуту. Лечу! Лечу!.. (Вешает трубку, торопливо хватает папиросы, бумажник и тому подобное.)
Штенберг. Борис Николаевич, а там Шаликов дожидается!
Нерадов. Чёрт с ним, пусть завтра приедет, мне некогда.
Меня дома нет! Я умер! В Америку уехал, что хотите!.. (Быстро скрывается.)
Штенберг (у телефона). Алло!.. С кем имею честь?..
Акт 2.
правитьСофья (входя). Что идёт, Настя? Второй?
Настя. Ах, барышня! Наконец-то вы пришли! Да, второй. Просто одеться никак мы не могли.
Софья. А что?
Настя. Вот — извольте посмотреть — два платочка уж разорвали, да жалость такая — самые тоненькие.
Софья. Ничего, Настя, всегда ведь она так перед спектаклем волнуется.
Настя. Да что, барышня, шестой год у вас служу; прямо скажу: мало есть лучше нашей барыни, но уж в театре их одевать — не приведи Господи. Руки так и трясутся. А уж без вас-то и совсем плохо. Я все — на двери, а вас нет! Уж как оделись — не знаю.
Софья. Я и то торопилась, да не отпускали.
Настя. Уж вы, ради Бога, не уходите, барышня, все спокойнее.
Соня. Не уйду, не уйду!..
Настя. А то, когда барыня сердится, у меня сразу анемия делается.
Соня. Как так?
Настя. Да вот ни слова сказать не могу, так и онемею. Барыня идут!
Лесновская. Соня! Ты бы еще к пятому акту явилась.
Софья. Я не могла раньше.
Лесновская. Ты никогда ничего не можешь, когда нужно. Настя, белил! Совсем грим не держится.
Настя (подавая баночку). Вот-с!
Лесновская. О! О! О!!! Не те! Жидкие!.. Намажьте мне спину. Не знаю, что значит, совсем грим не хочет держаться. — Спичек!
Где моя роль?..
Настя. Сейчас, барыня… (Ищет.)
Лесновская. Сколько раз я просила, чтобы роль моя всегда лежала на одном и том же месте, вы никогда…
Настя. Пожалуйте, барыня.
Лесновская. Кравченко совершенно сошла с ума Ей, кажется, захотелось меня переиграть: всё время, пока я веду свой монолог — истерически рыдает: воображает,
что это кому-нибудь нужно!
Велинский (кивая на стену соседней уборной). Марина, матушка, и стены имеют уши.
Лесновская. Очень нужно! И пускай слушает. Я ей в глаза скажу. Где моя звезда? Где моя звезда? Куда вы ее дели?
Настя. Вот… в футляре… (Подает.)
Лесновская. Футляр пустой. Настя, это невыносимо! Что вы, шутите со мной, что ли?
Настя. О Господи!
Лесновская. Ищите. Вы опять забыли её дома? Какая вы растеряха! Вам не у актрисы служить, а… у… у… сапожника.
И ты, Соня, право, могла бы об этом позаботиться, вместо того, чтобы благотворительностью заниматься. Я не меньше нуждаюсь в тебе, чем твои больные старухи.
Настя. Ах ты, Боже мой! И в шкатулке нету!
Лесновская. Одевайтесь, ступайте домой и найдите… Вы, конечно, бросили ее на туалете.
Настя. Сию минуту.
Соня. Оставайтесь, Настя, я съезжу. (Начинает одеваться.)
Велинский. Какую ты звезду ищешь? Вот у тебя какая-то в волосах вколота, не эта ли?
Лесновская (поднимает руку к волосам). Фу, как глупо. Эти женщины с ума могут свести!..
Настя. Слава тебе, Господи!..
Соня (снимая жакетку). Вот ты всегда так.
Лесновская. А где у тебя глаза были?
Настя. Аккурат наваждение!
Софья. Ты так нервничаешь, что поневоле и все кругом теряют голову.
Лесновская. Твой менторский тон совсем не у места. Ты, кажется, воображаешь, что я девочка, а ты моя гувернантка.
Велинский. Чего ты развоевалась?
Лесновская. Соня!.. Сонька?!.. Надулась? Ну, поди сюда Прости меня. Ты знаешь, какая я несносная. Дай я тебя поцелую.
Софья. Я с тобой не считаюсь, я знаю, что в театре ты невменяема, но ведь я же не виновата во всём, что делается.
Лесновская. Прости меня!
Софья. Какой тут может быть разговор?.. Я вот лучше пойду в ложу и посмотрю пьесу, ты тем временем немножко успокоишься. (Уходит.)
Лесновская. Ох! Это бабье мне иногда надоедает… Настя, принесите мне скорее чёрного кофе из буфета. В горле пересохло.
Велинский. Ты совсем не в себе, Маринушка. Что с тобой?
Лесновская.. Что со мною? Ничего.
Велинский.
«Я рассталася с душою,
Да вот только и всего»?
Лесновская (пудрится перед зеркалом). Знаешь ли ты, Левушка? Только ты никому этого не говори: сегодня ровно семнадцать лет, как я дебютировала… Семнадцать лет!
Велинский. Вот бы не подумал! Я считал, что ты на сцене лет десять — двенадцать, не больше…
Лесновская. Я девочкой совсем вошла на сцену, но, понимаешь… это странно, и страшно… Что это меня колет сзади? Левушка, посмотри, пожалуйста, там не
торчит булавка?
Велинский. Торчит.
Лесновская. Ну так вынь ее. Да смотри, чтобы там не расстегнулось.
Велинский. Я застегну.
Лесновская. Вот, глядит на меня из зеркала. Та и уже не та!.. Семнадцать лет как я смотрюсь в это зеркало… Вот тут уже явились морщинки… Видишь, эта роковая — на шее от уха к подбородку — всегда после тридцати лет приходит, как штрих, который время накладывает… И есть седые волосы… А душа готова плакать, смяться, любить, страдать, мечтать… Как та, семнадцатилетняя Мариночка… Страшно, Левушка?
Велинский. Что же тут страшного? Это хорошо. А я вот и в восемнадцать лет особенно не мечтал и сейчас не очень-то к этому склонен.
Лесновская. Хорошо, говоришь?.. А ужас, ты этого не поймешь, ты мужчина. Ужас — оказаться смешной, пережить самое себя?
Велинский. Что ты такое рассказываешь? Ты для актрисы ещё в. ранней молодости. Вон в Париже актрисе под 40, а она «Орленка» (пьеса Э. Ростана) играет!
Лесновская (вздрагивая). О!! Я воображаю какая это для неё пытка, какая трагедия — как ей приходится вдвойне играть и на сцене, и в жизни, — притворяясь, что она еще молода, — пробуя обмануть людей, природу и себя. А что, если у неё душа осталась молодой, а она видит и сознаёт, как она заживо разрушается? Страшно, страшно, Левушка!..
Велинский. Милая, ты что-то рано эти песни запела.
Лесновская. Нет, понимаешь, что ты там ни говори, но до тридцати идешь в гору. .. и конца пути не видишь… а после тридцати начинаешь спускаться под гору и различать…. его. Далеко, неясно, а все-таки видишь: вот он, конец! (Вздрагивает и закрывает лицо руками.)
Велинский. Мрачные у тебя мысли нынче… Скажи прямо, что с тобою?
Настя (внося кофе). Извините, барыня, задержалась — буфетчик экстренный кофе варил.
Лесновская (пьёт кофе). Бедный Левушка! Не знаю, к чему это я твою кудрявую голову забиваю всякими глупостями. Странное дело, ты мне словно подруга. Почему это? Верно потому, что ты никогда не был в меня влюблён
Велинский (с недоумением). Вообрази — правда; не был.
Лесновская. Я думаю, это оттого, что мы с тобой слишком часто объяснялись друг другу в любви под суфлера.
Велинский. А я думаю, это я от лености моей натуры.
Лесновская. При чём тут леность?
Велинский. Да уж влюбись я в тебя — прощай, душевное спокойствие. Ты женщина неожиданная. Полюби только такую, не очень-то спокойно спать будешь!
Лесновская. А тебе лишь бы спокойно спать? Эй, Левушка, смотри, выспаться и в могиле успеем, — а у тебя и так брюшко расти начинает. (Отдаёт Насте кофе, та уходит с подносом.)
Велинский. Ну что ж из этого? Перейду на резонеров, и много спокойнее будет.
Лесновская (смеется). Глупый ты, Левушка, глупый! Отчего у меня не такой характер, как у тебя? (Ерошит ему шутливо волосы, вдруг кладёт к нему голову на плечо и плачет.) Скверно мне, Левушка, ох, как скверно!
Велинский (сочувственно). Скажи ты мне прямо: кто тебя обидел? (Спокойно.) Я ему, подлецу, в морду дам.
Лесновская (опомнившись). Никто меня не обидел. Вот еще глупости! Ах, Левушка, вот что значит, когда женина плачет в жилет; я тебя пудрой испачкала! Давай почищу. (Берёт щетку и чистит его сюртук.) Знаешь что? (Останавливается со щеткой в поднятой руке.) Иногда мне безумно завидно примитивной женщине: так у них все просто разрешается: яд, кинжал… В средние века — отравленный букет, а теперь — серная кислота… И — утолить душу! Душу утолить, — понимаешь ли ты это?
Софья (входит, Настя за ней). Иван Иванович тебя ищет, твой выход. И вас!
Голос помощника режиссера из-за двери. Марина Александровна, ваш выход! Лев Михайлович, ваш выход!
Велинский. Пойти поиграть немножко?
Лесновская. Господи! А моя физиономия! (Быстро пудрится.) Настя, платок! Скорее, скорее! (Убегает за Велинским.)
Настя. Ну и спешка сегодня, словно на курьерском! Хорошо хоть после этого акта не переодеваемся, только после четвёртого. Пьеса-то еще, слава Богу, хорошая.
Софья (усаживаясь). Садитесь, Насти, посидите спокойно.
Настя. И то, барышни, ноги дрожат. Только тогда душой и отдыхаешь, когда барыня Марию Стюарт или Офелию играют.
Софья. Вы это так любите?
Настя. Как же, барышня, не любить-то? За господ сочинителей прямо Бога молю: раз только переодеваться! А то вот, например, «Даму с камелями» — с ума сойти, как я её ненавижу. Каждый акт — разные платья, да еще мало того, всю постель с подушками, с одеялами тащи! Выдумают тоже!
Софья (улыбаясь). Да, вы с этой точки зрения!
Настя. Чайку не желаете ли, барышня, я бы в буфет сбегала?
Софья. Нет, пока что-то не хочется.
Настя. А как у Ипатовых, барышня?
Софья. Плохо. Бабушка едва дышит. А все меня не отпускала. «Посиди, — говорит, --может, я тебя больше не увижу»!
Настя. Уж очень старушка хорошая, жалко ее.
Софья. У них засиделась, а потом заехала к Нечаянной Радости свечку поставить.
Вёз меня извозчик — старенький. Я выхожу из церкви, а он спрашивает: «Хорошо, слыхать, поют там»? Я говорю: «Очень хорошо, даже жалко. что времени нет». А он
мне на это с такой укоризной: «На церкву времени нет, а в театры-то погонять велишь».
Настя. Уж и правда, лба перекрестить некогда.
Софья. Будто это для удовольствия делается? А как ему объяснить? (Вздыхает.) И что-то грустно стало.
Настя. А тут еще барыня авиацией грозит. Все говорит: «Узнаете у меня авиацию, полетите в лучшем виде»!
Иван Саввич (входя). Настя, скорее, барыня веер забыла… Несите в левую кулису, да живо.
Настя. Ах, батюшки, сею минутою. (Убегает.)
Иван Саввич (поворачиваясь к Софье). Это что же у вас такое делается, а? На что это похоже?
Софья. Здравствуйте, Иван Саввич, чего вы?
Иван Саввич. Здравствуйте, здравствуйте! Чего я! Нет это чего вы? То есть не вы. а нешечко наше, сокровище наше… Что с ней делается? Как она играет сегодня?
А еще жалуется, что её Кравченко переигрывает. Да ее сегодня не то что Кравченко, ее наш Сусликов переиграет. Выпуклым выйдет рядом с ней. Спала с тону, мёртвые паузы, отсутствующие глаза… Чёрт ее знает, где она витает?
Софья. Иван Саввич, она больна совсем!
Иван Саввич. Больна! Так пусть не играет, если больна.
Софья. Да, попробуй не играть, вы ее сами первый оштрафуете.
Иван Саввич. И оштрафую, и отлично, Тысячу раз лучше штраф заплатить, чем так играть.
Софья. Можно подумать, что другие лучше играют.
Иван Саввич. Другие — другие, а она — она. Какую я для неё пьесу откопать! Какие декорации пустил, здесь таких и во сне не видывали… Уж если это не пьеса, так я
не знаю что… А она — чулки вяжет.
Софья. У неё нервы так расстроены!
Иван Саввич. Это, голубушка моя, не то! Да если у актрисы нервы не расстроены — так грош ей цена! При театре у всех нервы должны быть расстроены, на то это театр, у актёров, у кассира, у последнего бутафора. Вы не смотрите, что я такой толстый, это от Бога, а вы думаете, у меня нервы не расстроены? Мне вон по ночам галлюцинации снятся, то будто Велинский сбежал, то экспроприаторы кассу ограбили, то актеры авансов просят… Просыпаюсь в холодном поту. А если еще Марина у меня крахнет — везите меня прямо в санаторию для душевнобольных и переутомлённых!
Софья. Крахнет… Какие слова!.. Вы меня пугаете…
Иван Саввич. А вы смотрите в оба: дело серьезное,
Голос пом. режиссера из-за двери. Иван Саввич, вы здесь?
Иван Саввич. Здесь, чего еще?
Пом. режиссера. Там Миров насчёт сюртука. Надевать не хочет. Велел вас спросить.
Иван Саввич. К чёрту! Пусть хоть в бабьем шушуне играет!
Софья. Не волнуйтесь вы так!
Иван Саввич. Кого хотите, проберет! Это она-то, она… которая мне «Родину» на ура играла. Клеопатру создала. «Сан-Жен» под орех разделала… И — на тебе! Вялая, кислая! Нацепила платье и думает, что все в обморок попадают… Мало того, сударыня, мало Еи во всеоружии надо быть, а она свои болезни на сцену выносит. Кому это нужно?
Софья. Это жестоко, что вы говорите…
Иван Саввич. Жестоко? Сцена, милая моя, пощады не знает…
Софья. Однако же успех есть?
Иван Саввич. Это успех на веру, а еще два-три таких спектаклика, увидите, что будет. Голос помощника режиссера (так же.) Иван Саввич, там парикмахер бороды Сусликову не приготовил, как теперь быть?
Иван Саввич. Оштрафовать парикмахера. Да и Сусликова пробрать, чего сам не позаботился. И вообще, отстаньте от меня! Лезут с глупостями! Теперь вон в поездку она не желает ехать. Это еще что такое? Она в Италии будет прохлаждаться, а мы без неё как хотим — ей и горя мало!
Софья. Да ей, правда, нужно отдохнуть.
Иван Саввич. Отдохнуть! Отдохнуть! Что это за безобразие — отдых? Да, да, для её же пользы говорю. Зачем актрисе отдых? На отдых толстеют только, а потеряет она линию — что тогда? Ведь линия — это для актрисы главное, душа моя! Это не то, что для меня! Так вы ей и скажите.
Софья. Да вы бы сами ей это всё сказали.
Иван Саввич. Я-то? Нет, увольте, если я с ней разговаривать начну — и у неё без истерики не обойдется, и меня, пожалуй, кондрашка хватит. А вам стыдно!
Софья. Я-то тут при чём? Вот уж…
Иван Саввич. А вы вместо того, чтобы ей молебны петь, научили бы ее уму-разуму, а то такая-сякая, немазаная. Настоящая-то дружба умеет и горькое лекарство поднести, не всё сладенькое…
Софья. Чем сердиться, вот возьмите-ка лучше и скушайте конфету, ведь вы любите.
Иван Саввич. Конфету? К чёрту!
Голос пом. режиссера. (так же.) Иван Саввич, Акимов нас просит, пройдите к Кравченко, там с ней истерика.
Иван Саввич. Истерика! Скажи же, пожалуйста! Второй год на сцене — истерика! Дузе, подумаешь! Облейте ее водой. (Идёт и возвращается.) Конфетами меня не подсластишь. (Набирает себе конфет.) Вы воображаете, что тянучкой мне рот залепите, так я правды вам не скажу? Всегда скажу, если дело о театре. В чём хотите душой покривлю, а уж здесь не взыщите!
Иван Саввич. Вот, извольте радоваться — какой-то дурак цветы подносит… А я бы ей мочёных яблок. (Пропускает Лесновскую.) Пожалуйте, пожалуйте, честь и место… (Уходит.)
Лесновская. Куда вы, Иван Саввич?
Иван Саввич. Некогда мне, у меня там, в директорской, представители города сидят! (Скрылся.)
Лесновская. Что это с ним? Чего он приходил?
Софья. Да так… Все насчёт поездки.
Лесновская. Никуда и не поеду.
Софья. Какая чудесная корзина!
Лесновская. Посмотри от кого?
Софья. Опять, наверно, от нашей барышни.
Лесновская. Это ужасно! Теперь, кажется, только дамы и подносят цветы бескорыстно.
Софья (откалывая карточку, читает). «Нелли Павловна Чемезова».
Лесновская. Что? (Вырывает у Софьи карточку.) «Нелли Павловна Чемезова»… Вот оно что… Вот что!.. Ах, Боже мой!.. (Взволнована страшно.) Соня, приведи мне ее сейчас.
Софья. Что с тобой? Зачем она тебе?
Лесновская. Ах, да не все ли тебе равно? Она мне нужна. Давай мне ее сюда.
Софья. То не велишь никого из этих сумасшедших пускать, то вдруг подавай ее сюда… Да как же мне её привести?
Лесновская. Господи! Ну как, очень просто! Где она? Всегда в левой литерной… Скажи через капельдинера… Лесновская просит… Придёт!
Софья. Ещё бы не прийти… (Выходит и вскоре возвращается.)
Лесновская (ходит взад и вперед). Это поразительно… Это перст судьбы… Должна же я понять, чем она могла взять его?.. (Она это спрашивает так громко, что Настя растерянно окликает её.)
Настя. Чего-с?
Лесновская. Что ты? Чего ты от меня хочешь? Ступай, ступай, ты мне не нужна. Нет, постой… Прибери здесь!.. Разбросали всё!.. Возьми это… как её… Эту штуку… Туфли спрячь… Ну, уходи, пожалуйста, у тебя все из рук валится…
Ну, что сказала? Придёт? Да говори скорее!..
Софья. Ну, да, и сказала, капельдинер передаст.
Лесновская. Ох, Соня!.. (Берёт её руку.)
Софья. Да что ты волнуешься? Я не понимаю. Что с тобой делается?
Лесновская. Не знаю… Не знаю… Соня… тут так много… Здесь, может быть, все решится… Потом, потом…
Войдите! (Софье.) Оставь меня с ней одну.
Нелли. Можно?
Лесновская. Входите, входите! (Взволнована не меньше Нелли.)
Нелли. Вы меня звали?..
Лесновская. Я хотела… поблагодарить вас… Нелли Павловна, так?.. Я так рада, что
вы пришли… Однако, что же это я… Позвольте вас познакомить: моя кузина, мадмуазель Станкевич…
Нелли (приседая). Очень рада…
Лесновская. Присаживайтесь, пожалуйста…Боже мой! Как здесь разбросано! (Очищает кресло, делает Софье глазами знак, та уходит.) Так вот она… Моя барышня с фиалками… Так это вы… Мы вас так прозвали потому, что я никогда не видала вас без фиалок.
Нелли. Неужели… вы видели меня со сцены?
Лесновская. Ещё бы! Во-первых, у меня хорошее зрение, а во-вторых… Ну, вообще вас нельзя было не заметить в театре. Вы знаете, я так привыкла к вам, что когда выхожу на сцену --первым делом смотрю в дырочку, в левую литерную, там ли моя барышня с фиалками?
Нелли. И я так мечтала познакомиться с вами… и боялась идти к вам.
Лесновская. Боялись? Чего?
Нелли. Мне казалось, что вам так надоели психопатки… Весь город… А я, увы, отлично сознавала, что ни на какую другую роль не гожусь.
Лесновская. Вы для меня не психопатка… Вы моя барышня с фиалками. Я заметила вас давно, после того, как вы бросили мне из ложи первый букетик душистых фиалок… И потом стали часто приходить ко мне фиалки… И сюда, и домой…
Нелли. Это мои мысли о вас. Эти фиалки.
Лесновская. Милая!
Нелли. Нет, право, это так банально: приходят к вам сотни барышень… Говорят, что они ваши поклонницы, просят подписать карточку, подарить цветок… Я все это знаю… Но, ради Бога, не думайте, что я одна из них.
Лесновская. Об этом лишнее и просить.
Нелли. То все детские глупости… А вы… а меня к вам тянет и влечёт что-то совсем другое. Простите, что я так говорю… Но у меня рвется из глубины души. Я не смела и думать, что смогу все это сказать вам… Кругом все так серо, мелко, обыденно. А вы — внесли в мою жизнь, сами того не зная, красоту, поэзию. Ведь красота — это все для меня. А вы не знаете, не можете знать, как вы иного значите для меня! Вы играете, двигаетесь, говорите… и сами не подозреваете, что в это время в чьей-то душе будите самые сокровенные струны, — вносите в чью-то жизнь цветы красоты… Ах… Я могла вам ответить только моими фиалками… Простите, — вам смешно, верно?
Лесновская. Такие слова вознаграждают за все… что приходится пережинать актрисе, за всё… Я их не забуду никогда. Но знаете что?..
Нелли. Что?..
Лесновская. Опасно говорить мне такие слова; я могу захотеть слышать их часто-часто..
Нелли. Если вы только захотите! Я буду говорить вам их часто-часто!
Лесновская. Да мы должны с вами короче познакомиться, хотя я боюсь разочарования. Ведь мы, актрисы и актеры, немножко вроде театральных декораций; издали
так красиво, очаровательно, вроде воздушного замка, а вблизи — пыльные кулисы!
Нелли. Не знаю… Мне и кулисы страшно нравятся. Я в первый раз за ними. И я знаю только, что вы вблизи еще лучше, чем издали.
Лесновская. Нет, правда, если я захочу узнать вас ближе?
Нелли. Повторяю, это для меня будет настоящая радость.
Лесновская. Но ваши родные… могут косо взглянуть на знакомство с актрисой.
Нелли. Что вы! Я вполне самостоятельна; тетя — это самое добродушное существо в мире…
Лесновская. Вы живете с тетей?
Нелли. Вернее, тетя со мной.
Лесновская. Но расскажите мне о себе, что вы делаете? О чём думаете? Как живете?
Нелли. Не делаю — после гимназии — ничего пока: думаю… больше всего о вас…
Лесновская. Неужели… больше ни о ком?
Нелли (равнодушно). О других — не думаю. Они — близко, что же о них думать? Как живу? Скучно, мучительно скучно, если бы не книги и не театр.
Лесновская (насторожившись). Вы так любите театр?
Нелли. Страстно… Это мое единственное развлечение.
Лесновская. А сами — не пробовали играть?
Нелли. Что?.. Я?.. Боже мой. Я об этом и мечтать не смела.
Лесновская. Отчего? Мечтать можно обо всём; мечте — запрета нетъ!
Нелли. Но ведь… для этого нужен талант…
Лесновская. А почём вы знаете, что у вас его нет?.. Данные у вас есть!
Нелли. Что вы говорите! (Приложила руки к вискам, так ей вся кровь кинулась в голову.)
Лесновская. Неужели вы не пробовали играть на любительских спектаклях?
Нелли. Нет… не случалось…
Лесновская. И не тянет вас на сцену?
Нелли. Что вы! Что вы!
Лесновская. Чего вы испугались? Впрочем — я совсем упустила из виду, что говорю с барышней из общества!
Нелли. Марина Александровна! Зачем вы так? Неужели я могла показаться вам… такой пошлой? Эго ужасно… Да, по-моему, это такая гордость, такое счастье — быть актрисой, но ведь это могут… только отмеченные судьбой!
Лесновская. Вы сами сказали, что любите красоту?..
Нелли. Люблю безумно… как язычница!
Лесновская. Эго уже очень много.
Нелли. Но… есть «но»…
Что это?..
Лесновская. Первый звонок! Как пролетело время — сейчас антракт кончится.
Нелли. Это ужасно… а и ничего не успела сказать вам, что хотела…
Лесновская. Вы придете ко мне и расскажете мне о наших «но»…
Нелли. Вы позволите?
Лесновская (отвечая вопросом). Скоро?
Нэлли. Завтра — можно?
Лесновская. Жду.
Нелли. Когда?
Лесновская. Около четырех — хорошо?
Нелли. Да, да!..
Лесновская. Милая!
Хотите меня поцеловать?
Нелли. О!.. (Быстрый, крепкий поцелуй.)
Лесновская. Войдите!..
Велинский. Мужскому элементу можно?
Лесновская. Входи, входи.
Велинский. Здесь Нерадов желает войти.
Лесновская. Пожалуйста!
Нелли. Ах — Нерадов!
Лесновская. Вы его знаете?
Нелли. О, да…
Лесновская. Борис Николаевич, каким добрым ветром?.. Вы знакомы?
Нерадов (целуя ей руку). Как же…
Лесновская. Нелли Павловна, позвольте вам представить — мой товарищ, Лев Михайлович Велинский.
Нелли. О, я-то хорошо знаю месье Велинского.
Нерадов. Нелли Павловна, наше отсутствие в ложе произвело целый переполох… Надежда Петровна откомандировала меня на розыски…
Лесновская (слегка насмешливо). Вот видите, как опасно пускаться в такие рискованные приключения!
Нелли (вспыхнув). Я не понимаю, чего тетя беспокоилась — она же слышала, куда я пошла.
Нерадов. Отчего же вы не подождали меня, я бы проводил вас с восторгом…
Нелли. Я и одна нашла дорогу!..
Велинский (тихо Лесновской). Хорошенькая какая!
Лесновская. Ну, ничего, теперь барышня в безопасности и уж назад отправится под вашей охраной.
Велинский (к Нелли). Вы часто бываете в нашем театре?
Нелли. Почти каждый день, когда играет Марина Александровна.
Нерадов. Нэлли Павловна горячая ваша поклонница, Марина Александровна; впрочем, она только разделяет общую участь.
Лесновская. Вот какие у меня поклонницы. Левушка! Завидно?
Велинский. Где уж мне тягаться с Мариной Александровной!..
Нерадов. Да, тут все, без различия пола и возраста.
Лесновская. Знаешь, Лёвушка, Нелли Павловна в первый раз за кулисами.
Велинский. Вот как! И что же, очень вам не понравилась оборотная сторона медали?
Нелли. Что вы, напротив, все удивительно интересно; и какой-то совсем особенный запах.
Велинский. Странно, что все, кто в первый раз попадает за кулисы, отмечают этот особенный запах, уж мы его не слышим, принюхались, верно.
Лесновская. Зато — жить без него не можем. (Нелли.) Мы вам все здесь покажем, хотите? Приходите после третьего акта.
Нелли. С восторгом.
Велинский. Разрешите мне быть вашим Вергилием.
Нерадов. Но, Нелли Павловна, вы обещали зайти к мадам Винокуровой?..
Нелли. Ну, знаете! Дарю вам вашу толстую генеральшу с руками, с ногами и с фальшивыми локонами, но уж я то, конечно, воспользуюсь приглашением Марины
Александровны!
Велинский. Вот это я понимаю! (Звонок за сценой.)
Нерадов. Пора… вам, верно, надо оправиться… (Целует руку Лесновской и отходит к двери с Велинским.)
Лесновская. Так я не прощаюсь — до третьего акта?
Нелли. Непременно…
Софья (входя). Марина, ты готова? (Здоровается с Нерядовым.)
Нерадов. Здравствуйте, София Петровна…
Нелли (тихо Лесновской). Вы хотели знать мое «но»… Вот это — «но»…
Лесновская. Да что вы?.. Но тогда… поздравляю… очень рада.
Нелли. Не знаю… Ничего не знаю…
Нерадов. Нелли Павловна, мы задерживаем…
Нелли. Иду!.. Иду!..
Лесновская. Так я жду вас.
Нелли. Да, да!.. (Уходят.)
Лесновская (ходя, как тигрица в клетке). Соня, Соня, моя милая Соня! И это — настоящее? Так вот оно, настоящее!.. Дай человеку душу, ум, красоту, отдай ему окровавленное сердце, отдай ему пылающее вдохновение — на что это ему? А он увидит кудрявую куколку, фарфоровую куколку — и будет кричать: «Дай мне ее, это настоящее»?.. А!.. Я им покажу настоящее!..
Софья. Что с тобой творится?
Лесновская. Настоящее? Хорошо, будет им настоящее! Или во мне нет силы, нет ума, нет красоты?.. Я сумею победить!.. А… Нет, друзья мои! Напрасно вы думаете, что я сяду в уголок и буду смиренно плакать. Нет, я вам не царица Анастасия!.. И ведь сама судьба!.. Ну, напиши кто-нибудь это, скажут — « нежизненно».
Софья. О чём ты?
Лесновская. О чём? О том, что я нашла, о том, что я знаю!.. О, сколько я чувствую в себе силы! Мне мало тех слов, которые я буду говорить, я бы хотела всему миру крикнуть о своем торжестве!..
Софья. Тебе бы Магду (персонаж пьесы «Родина» немецкого драматурга Г. Зудермана, не путать с французской пьесой В. Сарду) сейчас играть!
Лесновская. Я буду сейчас играть Марину Лесновскую, это уже недурно!
Велинский. Ну как же ты не неожиданная женщина? Словно тебя подменили: глаза блестят, улыбка — сияет; вот такой ты мне нравишься!
Лесновская (ходя, как тигрица в клетке). Да, ведь, средство найдено… утолить душу… Душу утолить, а, Левушка?..
Велинский. Вот оно что! Какое же, любопытно? Яд? Кинжал?
Лесновская. И не то, и не другое… более современное.
Велинский. Можно узнать, что именно?
Лесновская (останавливаясь перед ним). Пси-хо-ло-гия!..
Велинский. разводит руками. Звонок за сценой.
Гол. пом. режиссера. На сцену к третьему акту!..
Акт 3-тий.
правитьЛесновская. Фу! Голова болит.
Софья. Устала?
Лесновская. Ужасно. Этот несносный Акимов, с тех нор как побывал в Москве, совсем с ума сошел; десять раз повторял последнюю сцену.
Софья (подавая халат). Вот твой халатик.
Лесновская (переодевается). Я ведь всё равно, буду играть по-своему.
Софья. Приляжешь? (Звонит.)
Лесновская. С восторгом! (Вытягивается на диване.)
Настя (входит). Звонили?
Софья. Уберите это, Настя, и дайте барыне туфли.
Лесновская. Который час?
Софья. Девятый.
Лесновская. Такое идиотство! В кои-то веки свободный вечер, спектакля нет, так выдумывают какие-то добавочные репетиции. Каторжная жизнь!
Настя. Бедная барыня! И ни кто-то их не пожалеет, — первый сюжет, а как замотали.
Софья. Хочешь поесть? Ты не обедала.
Лесновская. Я ела в театре бутерброды с икрой.
Софья. Марина, так невозможно! Для того, разве, мы держим кухарку, чтобы ты питалась чаем и бутербродами с икрой? Погляди, на что ты похожа?
Лесновская. А что? По-моему, очень мила.
Софья. Тебе все шутки, а я видеть не могу, как ты похудела… А все твои бутерброды.
Лесновская (вздыхая). Да, бутерброды… И многое другое… Ну, не ворчи. Можешь к ужину приготовить мне целого быка… и я его всего сем. Хочешь? (Смеётся.)
Софья. Ну, что с тобою поделаешь! Изводишься, мучаешься… разве я не вижу… А сама сидишь здесь. Звали в Петербург, в Москву… Ты с твоим талантом, с твоею наружностью…
Лесновская. Ну, разумеется, прямо на смену всем премьершам.
Софья. На смену, не на смену, а сделала бы настоящую карьеру! А то киснешь в этой дыре.
Лесновская. И вовсе не дыра, а университетский город; и конфеты здесь такие, каких в Москве не достанешь. Где они, кстати, дай мне сюда?
Софья. Не дам, а то быка не съешь.
Лесновская. Не давай, не надо, а я тебе не скажу… большую новость.
Софья. Ну, что с тобой поделать? Да уж. Только говори… что?
Лесновская (таинственно). Ты — меня — ужасно любишь.
Софья. Все шутишь!
Лесновская. Погоди, погоди… Уедем мы отсюда… Не ной. (Вздыхает.) Нелли не приходила?
Софья. Не беспокойся, скоро явится; у неё словно тайная полиция: она знает, когда тебя застать!
Лесновская. Странно, что её еще нет.
Софья. Воля твоя, не пойму я тебя. Такая интимность с девчонкой, которая…
Лесновская. Эх, Соня. Соня! Женщина с ярлычками! Все бы тебе определить, надписать и по гвоздикам развесить.
Софья. Ярлычки-то лучше, чем хаос, я думаю.
Лесновская. В моём хаосе есть система.
Софья. Звонят!
Лесновская. Настя, чужих не пускать!
Софья. Верно, она — легка на помине!
CIDCXVIII
Лесновская. Нет? Это Иван Саввич! Здравствуйте, Иван Саввич!
Иван Саввич. Передали мне нашу записочку, я сейчас же и явился. Здравствуйте, Софья Петровна!..
Настя (тихо Софье). Барышня, там прачка пришла.
Софья. Хорошо, иду. (Уходит с Hacтей.)
Лесновская. Иван Саввич, мне надо иметь с вами маленький разговор…
Иван Саввич. В чем дело, красавица моя? Неужели надумали относительно поездки?
Лесновская. Нет, о поездке вы бросьте. Я вам не нужна. Вам одна новая пьеса всю поездку вывезет, а мне в ней делать нечего. Не о том речь. Иван Саввич, можете вы для меня сделать одну вещь?
Иван Саввич. Чисто по-женски: делает мне гадость, и требует, чтобы я что-то для неё сделал!
Лесновская. Так и я для вас делаю: осталась на будущ ий год, буду играть у вас в Одессе — мало вам этого?
Иван Савв. Да уж что говорить! Приказывайте, все что в моих силах… Э, да у неё тут конфеты! А не даёт.
Лесновская. Да вам вредно!
Иван Савв. Уж хоть вы-то о моей талии не беспокойтесь. Любите меня и таким. «Ах, люби меня без размышлений».
Лесновская. Да кушайте, если хотите.
Иван Саввич. Еще бы не хочу! Палки не хочу, а конфеты всегда хочу. (Ест.)
Лесновская. Теперь вот что! Можете вы для меня взять в группу…
Иван Саввич. (перебивая.) Неужто и вы? Батюшки! Балластом обзавелись! Нет, и так был счастливь до сих пор, что у нас этого не было; а то ведь теперь без балласта ни одного порядочного актера найти нельзя! Платишь ему, каналье, семьсот целковых, изволь триста какой-нибудь инженюшке платить; берешь актрису на восемьсот, глядишь — при ней супруг на роли лакеев, — пожалуйте ему двести, а то служит не пойдёт, так до тысячи и догоняют. Беда да и только. Вы у меня одна, как жемчужина были — и вдруг, актера!..
Лесновская. Заткните фонтан, Иван Саввич! Во-первых, не актера, а актрису.
Иван Саввич. В первый раз слышу!
Лесновская. А главное, в поездку, сейчас.
Иван Саввич. О! Это уже хуже. Ведь у меня труппочка-то набрана.
Лесновская. Она очаровательно хорошенькая.
Иван Саввич. Это уже лучше,
Лесновская. Только совсем неопытная.
Иван Саввич. Вот это уже опять хуже.
Лесновская. Но я ручаюсь, что способная.
Иван Савв. Это уже лучше.
Лесновская. Вы должны се взять на жалованье… По крайней мере, сто рублей в месяц, чтобы она видела, что это серьезно…
Иван Савв. Вот это уж совсем плохо.
Лесновская. Но… но… сто рублей она всегда заслужит, вы такую за сто рублей не скоро найдете; богатая барышня — по-французски говорит и туалеты будут умопомрачительные.
Иван Саввич. Э, так это уж совсем хорошо.
Лесновская. Так по рукам?
Иван Саввич. Да вы хоть покажите мне её!.. Нельзя же поросенка в мешке покупать.
Лесновская. Вот посидите, она, верно, скоро придёт…
Иван Саввич (взглядывая на часы). Сейчас посидеть не могу, — а через часок, если хотите, зайду, а то жена дожидается.
Лесновская. Молодец, отлично Буду вас ждать. И ручаюсь, что останетесь довольны. (Провожает его.)
Иван Саввич. Да что она вам далась?
Лесновская. Ну, это уж вопрос другой. Так до скорого…
Лесновская (ложась). Вот дело и сделано.
Софья (выходя). Ушёл? Он опять с поездкой приставал?
Лесновская. Нет, так… Другое…
Софья. Я хочу лампадку зажечь. Праздник ведь завтра. Подлые эти прачки! Все твои кружевные рубашки прямо в клочки изодраны! Не знаю, что с ними и делать.
Лесновская. Странное какое у меня сейчас чувство… будто это всё когда-то уж было… Лампадка, и благовест… и весенний вечерь… и твоя воркотня на прачек… Словно это далекое детство… Соня! Ты мой верный друг!
Софья. Ну, что уж там…
Лесновская. Я помню как ты в детстве любила меня спасать. Помнишь, когда я бабушкину чашку разбила, а ты сказала, что это ты?
Софья (словно пряча свою нежность и стыдясь). Я бы и теперь с радостью взяла твою заботу на себя.
Лесновская. Эх, Сонюшка! Теперь уж не бабушкины чашки!..
Звонят?
Софья. Вот тебе твоя новая фаворитка!
Нелли. Здравствуйте, Марина Александровна! Здравствуйте, Софья Петровна.
Софья (сухо). Здравствуйте! (Уходит.)
Лесновская. Здравствуйте, кудрявая головка!
Нелли. Вот вам немножко фиалок!
Лесновская. Баловница! Ну разве можно — каждый раз?
Нелли. Кого же мне баловать, как не вас! Никакими фиалками я не заплачу за то, что вы мне даете!
Лесновская. Милая… Как они прелестно пахнут! Лиловые, душистые… (Нюхает цветы.)
Нелли. Я так рвалась к вам… А Борис Николаевич все сидел, сидел, никак не мог уйти… Наконец его вызвали куда-то по телефону…
Лесновская. Вы так от него рвались… Нелли, неужели вы его совсем не любите?
Нелли. Люблю?.. Что такое любовь?.. Некрасивый жест… и больше ничего…
Лесновская. Нелли, вы настолько моложе меня, а вы меня иногда пугаете. Как вы говорите о любви?
Нелли. Марина Александровна, я ведь не ребёнок и не прежняя кисейная барышня: мы теперь всё знаем, смотрим жизни в глаза прямо. При чём здесь любовь? Борис Николаевич милый, умный, интересный… но у меня никогда не бывало с ним… головокружения.
Лесновская. Зачем же… зачем же вы тогда хотели выйти за него?
Нелли. Милая Марина Александровна! Да главным образом, чтоб стать свободной. Ведь ни не можете себе представить моей жизни. Да, я все прочла, я много знаю, я жадно хочу жизни? Вот, другие мои подруги — кое-кто ухал на медицинские курсы, учиться. Ну, может быть, я пустая, ничтожная, но это меня не манит. А ведь с чего-то начать надо. А жить так, как я теперь живу… У тети — это такой пережиток старины! Будто еще Наполеон на Россию не ходил, вся классическая обстановка тургеневская! Не люблю Тургенева. (На жест Лесновской.) Простите, но не люблю!.. У нас все как в старом романе: традиции, приличия, моськи, антимакассары (салфетки-получехлы для спинок кресел)… Ну, разве это допустимо — я и антимакассары? Оттого и хотела хоть так освободиться. А встреча с нами перевернула все. Я поняла, где выход. (Бросаясь порывисто к ней.) И все это сделали вы, моя добрая фея! Вы, одна вы!
Лесновская. Пылкая головка! Ну, садитесь, поедите со мной.
Нелли. Я вот здесь, возле вас. (Садится на ковер, на подушки, около дивана.)
Лесновская. Вам будет неудобно.
Нелли. Нет, я люблю сидеть на полу. Как хорошо у вас!
Кто это поёт?
Лесновская. В соседней квартире; хорошо слышно, когда окна открыты.
Нелли. Да, совсем будто рядом поют. (Слушает.) Как хорошо, что у пас окна в сад. Совсем забываешь, что в городе… И вообще забываешь, где ты. Каждый раз, когда я попадаю в эту комнату, меня словно лаской охватывает… Все здесь какое-то особенное.
Лесновская. Вы пристрастны, Нелли. Что тут особенного? Таких комнат тысячи.
Нелли. Не знаю. Этот полумрак… тишина… запах цветов, сочетание тонов… Ваши духи, а главное — сами вы.
О чем вы вздыхаете? Вы устали?
Лесновская. Немножко.
Нелли. Лежите, отдыхайте… А я буду тихо-тихо сидеть около вас и рассказывать вам сказки… Хотите?
Лесновская. Хочу.
Нэлли. Ну, слушайте… вот… это было давно-давно… В Египте или, нет, в Греции… там, где случались все красивые вещи. Жила-была одна царица; нет… нет — великая певица. Она из своей золотой арфы извлекала такие звуки, что весь мир заслушивался ее. И из дальних стран приезжали по морю люди, чтобы слушать ее. Море было синее-синее, как сапфир, а галеры золотые, как золотые лебеди, и украшенные цветами.
Лесновская. Красиво!
Нелли. И люди несли к ногам великой певицы — золото, ароматы, царские почести и любовь.
Лесновская. Счастливая!
Нелли. Между множеством её рабов была у неё маленькая фракиянка с тонкими руками и кудрявой головой. Она носила за прекрасной женщиной мантию и обвевала её опахалом во время сна, и приносила ей фиалки. У неё не было другой жизни. Она признавала в ней свою повелительницу… И если бы та приказала ей умереть — она умерла.
Лесновская. Тогда умели любить!
Нелли. Прошли века… Века!.. Давно возвышался роскошный мавзолей над прекрасной женщиной, давно в безвестной могиле истлела маленькая фракиянка. Но души их не исчезли; ведь души не умирают?.. И в один прекрасный день в обыкновенном провинциальном городе встретились две современные женщины. Одна из них была великая артистка, другая — молоденькая девушка с тонкими руками и кудрявой головой. Они посмотрели друг другу в глаза и вдруг вспомнили… откуда-то из глубины поднялось что-то забытое, и… душа маленькой фракиянки признала свою повелительницу.
Лесновская (поднимаясь). Какая красивая сказка!.. Только от неё не заснешь…
Нелли (пряча лицо в фиалки). И фиалки остались те же.
Лесновская. Моя маленькая фантазёрка! И откуда вы всё это… берете?
Нелли. От вас. Правда, я при нас словно стала и умнее… и смелее… Вы мне так на многое открыли глаза! Да, да! Вы не знаете, что вы сделали со мной. Вы мне жизнь дали… У меня… до встречи с вами, никогда даже идеи о возможности этого не было… Я так далеко стояла от сцены. Мне казалось, что это недоступная вершина. А теперь… вы точно взяли меня за руку и подвели, и указали, как это близко, как, может быть, доступно.
Я думаю об этом, и у меня голова кружится от счастья. Скажите, вы говорили с ним?
Лесновская. Говорила.
Нелли. И он… Послушает меня?
Лесновская. Он нас возьмёт хоть сейчас.
Нелли. Марина Александровна! Чем я вас отблагодарю?.. За всё, за все? Я не могу выразить, у меня нет слов… как я благодарна вам… Нет слов… Не будь вас — я о сцене и думать бы не смела.
Лесновская (с надрывом). Нелли… Не ходите на сцену. Не надо. Откажитесь, еще не поздно.
Нелли. Как?
Лесновская. Мне стало страшно. Вы так молоды. Вы совсем не знаете жизни… что бы вы мне ни говорили… А сцена… учить жизни очень безжалостно.
Нелли. Это вы мне говорите?..
Лесновская. Да, это говорю вам я. Потому, что я боюсь крушения ваших иллюзий.
Нелли. Что же… Что же вы говорили мне раньше? Вы сами звали меня ни сцену, вы дали мне надежду, что у меня есть талант…
Лесновская. Эх, не верьте мне. Не верьте тому, что я нам говорила. У нас бывают моменты опьянения… опьянения минутой, впечатлением… Мне могло показаться, что ваше место на сцене… что вы могли бы играть рядом со мной, но… минута прошла, я отрезвела… И мне ясно, что нельзя пускать нас на сцену.
Нелли. Почему?
Лесновская. Вы не знаете, чем достигается настоящее искусство! Через разбитое счастье, через разбитую любовь идём мы к нему. Каждый, каждый имеет право доставить нам страдание, а мы должны радоваться этому страданию, потому что из него вырастают наши силы. Вы хотите нее это пережить… зачем? Ведь для того, чтобы я стала той Лесновской, которую ни любите — через что надо было пройти! Все эти муки были камнями, из которых выросло новое здание, — но как было невыносимо. Самые дорогие, самые близкие — ранили, терзали… Вы толкали меня в пропасть… Я хотела — уж если гибнуть, так вместе с вами… Сердце рвалось на части, а вы и не понимали, как вы терзаете меня…
Нелли (в ужасе). Я? Вас?
Лесновская (опомнившись). Не вы, не вы, конечно, я не о вас говорю… о любом близком мне человеке. Все, сами того не зная, тем или другим ранят нас, всё равно… но поймите, дитя мое, что нужно для того, чтобы дойти до такого состояния, чтоб радоваться своему горю, своей крестной муке!
Нелли. Что вы говорите… Мне страшно!..
Лесновская. Зачем это все нашей кудрявой головке? Вас ждала обыкновенная, но счастливая жизнь.
Нелли. Мне мало «счастливой жизни», мне нужна сцена. Сцена!.. Сцена — идеальная свобода для современной женщины. Завоеванная, признанная. Применение всех своих сил своего «я»… Актриса — свободный человек!
Лесновская. Сцена! Вы и понятия не имеете, что это такое. Ведь это все — готовые слова: искусство, дар вызывать смех и слезы, восторги толпы… Готовые слова!.. А что за ними!
Нелли. Есть и другие готовые слова, стоит вспомнить монолог Кина: не станете же вы… вы мне их говорить?
Лесновская. Стану, — должна: — не смею не сказать. Скажу еще другое: знаете вы, что такое быть актрисой? Это значит: что каждый мужчина будет смотреть на вас, как на доступную женщину; что если вы полюбите, то любимый человек будет в вас видеть только временный роман и никогда, никогда нее поверит в вашу искренность; что, если вы привяжетесь к кому-нибудь, то на вашу дружбу выльют ушат грязи: что каждый наш хороший порыв, благородное движение будет считаться фальшивой позой, бравадой, рекламой: и всю жизнь до могилы будут за вами, как змеи, волочиться какие-то легенды, и всю жизнь вы будете чувствовать себя опутанной сетью недоверия, презрения и гнусных желаний — вот, что вас ждёт! Я должна сказать нам правду…
Нелли. Что же вы говорили мне раньше?.. Я не понимаю вас.
Лесновская. Не замыкайте от меня своего сердца, я открываю вам свое. Я хочу сказать вам все это, пока не поздно.
Нелли. Поздно! Уже поздно! У меня выросли крылья, и ничто меня не остановит. Что бы ни ждало меня на сцене, пусть разочарование, пусть клевета, пусть легенды — я буду актрисой!
Лесновская. А если вы не сделаетесь актрисой?
Нелли. Я буду, буду, буду актрисой.
Лесновская. Нелли! Что вы принесете на сцену? Что вы дадите ей? Повторяю вам, настаиваю на этом; искусство это счастье несчастных: оно выросло из неудовлетворённости, оно питается тоской: где те страдания, те слезы, которые вы принесете ему? Вы идете, как на бал, беспечная, торжествующая, этого мало!..
Нелли. Разве вы страдали, разве вы плакали, когда вам было девятнадцать лет!
Лесновская. Девятнадцать лет… вы правы. (Опускает голову.)
Нелли (бросается перед ней на колени). Марина Александровна! Моя любимая, моя милая! Ведь это не правда, это вы нарочно, вы хотите испытать вашу Нелли, не пугайте меня! Мне вдруг показалось, что вы… чужая, далекая… Но ведь это не так, не так? Не отпускайте меня так, ведь вы сами мне открыли этот путь, лопните меня на него радостная! (Вся дрожит.)
Лесновская (отодвигается от Нелли). Войдите!
Велинский (входя). Какая идиллия!.. Вчуже завидно. (Здоровается.)
Лесновская. Не говори пустяков. Каким тебя добрым ветром занесло?
Велинский. Да ведь свободный вечер сегодня.
Лесновская. И ты не в «Альпийской розе»?.. Удивительно (Смеётся.)
Нелли. А вы принесли, что обещали?
Велинский. Понятно, принёс.
Лесновская. Что это ты ей обещал?
Нелли. Новую пьесу Гамсуна…
Велинский. Мы условились с Нелли Павловной у тебя её почитать. .
Лесновская. Вот как?..
Велинский. Но, может быть, я помешал?
Лесновская. Нисколько! Напротив… Ты можешь мне помочь…
Велинский. С восторгом, в чём хотите! Наверно, опять что-нибудь перевешивать или гвозди вколачивать?
Нелли. Нет! Вы мне должны помочь убедить Марину Александровну… что я имею право идти на сцену?
Велинский. Какое же на это нужно право? Ценза пока не требуется
Лесновская. Это очень серьезный вопрос.
Велинский. Чего здесь серьёзного? Взяла да и пошла. Вот, я до последнего курса университета и не думал о профессиональной карьере: правда, увлекался театром, любительствовал… так себе… Я уже записался кандидатом на судебную должность может быть, до сих пор тянул бы где-нибудь лямку судебного следователя, а подбили товарищи, сыграл раза, другой в клубе, ну и пошло. Не боги горшки обжигают.
Лесновская. Как у тебя всё просто!
Велинский. Да так всё просто и делается, когда начинаешь, нельзя непременно быть уверенным, что тебя ждёт слава Сальвини… Но ведь начать-то надо, из ничего — и не выйдет ничего.
Лесновская. Я вам свой взгляд высказала… А там, разумеется, делайте, как хотите. Ивана Саввича я вам позвала, решайте сами.
Нелли. А если он скажет, что хорошо?..
Велинский. Толстый придёт? О, это хорошо! Вы не смотрите, что он толстый! У него чутье, как у охотничьей собаки: он не одну актрису сделал.
Лесновская. Да, это авторитет.
Нелли. Ну, вот… Как он решит… Хороню?
Нелли. Как страшно вдруг стало! Как я ему буду читать?
Велинский. Да так вот — возьмёте и прочтете, как вы мне читали.
Лесновская. Вы ему читали?!
Нелли (смущённо). Да… он меня заставлял. Я стеснялась вам читать…
Лесновская. Вот какая скрытная!..
Нелли. Милая, милая, неужели вы не понимаете, что мне перед вами… слишком было совестно…
Лесновская. Вот, верно, и он!
Нелли. Ой! Я побегу поправить волосы!
Лесновская. Ты ещё что здесь затеял… Ловко? Бросил бы ты эту игру.
Велинский. Что такое?
Лесновская. Не строй невинного младенца. Ты совсем упускаешь из виду, что Нелли… все-таки невеста.
Велинский. Марина, ты меня… обижаешь… Неужто я уж такой пошляк, что не могу с девушкой разговаривать без того, чтобы… Фу ты!..
Лесновская. Можешь, но не с ней.
Велинский. Почему?
Лесновская. Потому, что она к тебе не совсем равнодушна,
Велинский. Да что ты?
Лесновская. Это слепому ясно!
Велинский. Да что ты говоришь! Милая ты моя! Да мне и в лоб не влетало, что она может…
Лесновская. Да ты, кажется, в восторге?
Велинский. Ах ты, Господи, что же это такое?..
Иван Саввич. Я не поздно?
Лесновская. Нисколько. Мы сейчас ужинать будем. Нелли, позвольте вас познакомить, Иоанн Саввич Пороховщиков, наш антрепренёр.
Иван Саввич. Мое почтение.
Лесновская. Иван Саввич, я прямо к делу. Барышня хочет, что б вы её прослушали. Вы для неё большой авторитет.
Иван Саввич. Полноте, какой я авторитет! Так, сорок лет театральный хлеб ем, так попригляделся малость.
Лесновская. Ну вот и приглядитесь к ней
Иван Саввич. А что, барышня, на сцену захотелось, а?
Нелли. Не знаю… право…
Иван Саввич. Ну, послушаем, послушаем.
Нелли (беспомощно глядя на Велинского). Как же я буду… читать?
Велинский. А вот так: забудьте, что мы все здесь, и что вы — Нелли Павловна, будто пред вами стена, а вы — не вы, а вон та, которая это чувствует… и читайте…
Нелли (Лесновской). Что же?.. Что же мне прочесть?
Лесновская. Что вы учили? Наверно, ещё в гимназии?.. Ну, прочтите это. (Читает несколько строк, чтобы дать тон.)
Нелли (чуть не плача). Ну, вот… Ну, как же я после вас… Я не могу…
Лесновская. Бог с вами, Нелли, вы хотите ломаться… Я уйду, чтобы вас не стеснять.
Нелли. Я не ломаюсь… Я прочту…
Лесновская. Ухожу, ухожу… (Уходит.)
Нелли. Ну, хорошо… Ну, вот. (Закрывает глаза и начинает читать.)
Иван Саввич. С огоньком… С огоньком, барышня… Чувствуется нерв…
Нелли. Господи!..
Иван Саввич. Конечно, по одной вещи судить трудно, но есть, есть что-то свое.
Велинский. А ещё трусила!
Нелли (вдруг по-детски). Правда — ничего?
Иван Саввич. И хорошие данные налицо: фигурка, личико, голосок. Конечно, попрактиковаться надо, но есть материал, есть…
Софья. Здравствуйте, господа. Ужин подан.
Иван Саввич. Хорошо и попал! В самую пору.
Софья. Пирог с ликёром сегодня, Иван Саввич.
Иван Саввич. Милая вы моя, недаром я вас так люблю! Жена-то меня на режим посадила, сухарями кормит, чтобы не толстел, а что я балерина, что ли, на что мне талия?.. (Идёт за Софьей.) Только в чужом доме душой и отдохнёшь… (К Нелли.) А с барышней у нас потом разговорчик маленький будет. Только вы у меня не закапризничаете сразу? А то эти негодники (указывая на Велинского) живо вас испортят.
Велинский. Чем это я испорчу?
Иван Саввич. Ладно… Чем?! Научишь от ролей отказываться, то да се… Вы ведь теперь роли-то не по содержанию, а на фунт цените: в два фунта роль — хорошо, а маленькую и читать не станете. Я уж и то своим переписчикам говорю: не жалейте бумаги, разгоняйте роли!
Велинский. Когда же я особенно отказывался?
Иван Саввич. Ты-то? Того не «югу. другого не могу, петь не могу, а небось барышням какие серенады поешь?
Велинский. Вы на меня все нападаете.
Иван Саввич. Только нас и учит, пока молоды, а то год-дна прослужил — юбиляром уж ходит! Нет, барышни, вы его не слушайтесь, и тогда и из вас вот какую актрису сделаю — любо дорого смотреть! И еще уговор: не очень пшибышите…
Нелли. Как пшибышить?
Иван Савв. Не очень уж в Пшибышевского ударяться, ну да и насчёт Ибсена полегче, без модерн-излома, попросту, по-хорошему, это я понимаю.
Велинский. Нельзя же отрицать Ибсена, Иван Саввич!
Иван Саввич. Да и его и не отрицаю, куда же его девать, коли он есть. Только зачем он мне актеров портит? Совсем разговаривать разучились. Все по сцене психологические проблемы в юбках, да отвлеченные символы в пиджаках гуляют, а живой жизни-то и не видать.
Велинский. Но в этом-то и есть значительность современного искусства.. Ибсен открыл нам новые горизонты, он расширил наши возможности…
Иван Саввич. Поспорь, поспорь… Прежде-то, бывало, когда старики учили, мы за счастье считали: Пров Михайлович (Садовский) что-нибудь, бывало, скажет — хоть выругает, и то на весь золота ценили… А вы теперь знай заладили: настроение да настроение, а выходит одно нестроение.
Велинский. Мы в этом смысле говорим на разных языках.
Иван Саввич. Ну, ладно, пойдем пирог есть, это обоим понятно будет. (Уходит, в дверях.) Да, и еще уговор, в контракте напишем: „Хворать разрешается только весною“! (Скрылся.)
Нелли. Что это значит? Как он говорил со мной?
Велинский. Значит, что он вас пригласил служить у него! Ну, пойдемте ужинать, сейчас выпьем за будущую артистку!
Нелли. Какой там ужинать! Мне не до того. Передо мной словно яркий свет блеснул, даже глазам смотреть больно. Вдруг пришел толстый человек, и всё стало другим!..
Велинский. Как хорошо: а когда я вам все это говорил, вы мне не верили…
Нелли. Вы не понимаете: ведь он чужой!
Велинский. Ну, вот за это спасибо; значит, чувствуете, что я вам… не чужой?..
Нелли. Неужели? Неужели я буду на сцене?.. Страшно будет начинать!
Велинский. Со мною начнете, и ничего страшного не будет.
Нелли (глядя на него). Правда, с вами не будет страшно. (С порывом.) Спасибо! Спасибо вам! (Протягивает ему руки.)
Велинский. Ну, вот ещё!
Нелли. Неужели жизнь начнется?.. Ах… Лев Михайлович! Если б вы знали, как мне хочется жить, есть, пить, глотать — жить!..
Велинский. И будете!..
Нелли. А вдруг и умру?
Велинский. Это ещё что за разговоры?
Нелли. Так страшно бывает — иногда ночью проснусь и думаю: неужели надо умереть?..
Велинский. Ну, мы еще поживем!
Лесновская (выглядывая из столовой). Господа, что же вы? Идите, а то Иван Саввич всё съест!
Нелли. Идём, идём!..
Настя. Пожалуйте. Борис Николаевич, все в столовой…
Нерадов. Нет, Настя, я попрошу вас вызвать барыню сюда… на два слона… Мне необходимо повидать её одну.
Настя (услужливо). Отдельную аудиенцию? Понимаю-с, Борис Николаевич, сейчас попрошу барыню. (Уходит.)
Лесновская. Борис Николаевич! Редкий гость!
Нерадов (холодно кланяясь). Извиняюсь, что прервал вашу веселую беседу, но… мне необходимо с вами переговорить
Лесновская. Какой тон! Что с вами?
Нерадов. Я узнал, что Нелли чуть ли не ежедневно бывает у вас.
Лесновская. Что же здесь такого?
Нерадов. Что за последние две недели, что меня не было в городе, она и дневала, и ночевала у нас.
Лесновская. Ну и что же?
Нерадов. Мне лишнее говорить вам, что я понимаю мотивы этой нежной дружбы.
Лесновская. Простите; я не понимаю вас
Нерадов. Полноте! Не притворяйтесь! Довольно того что вы на сцене притворяетесь так искусно, оставьте хоть в жизни и позы, и фразы. Между нами кажется, они излишни.
Лесновская. По-моему, между нами весь этот разговор совершенно лишний.
Нерадов. Ну, нет! Договориться с вами я должен. Я играть собой не подколю!
Лесновская. Вы с ума сошли! Чего вы кричите? (Затворяет дверь в столовую.) Кто дал нам право врываться в мой дом и делать мне сцены?
Нерадов. А кто дал вам право врываться в мою жизнь и распоряжаться в ней? А, вы думали, что ваша игра не ясна мне? Ошиблись, Марина Александровна. Слишком долго я знаю нас. Слишком долго дышал этим отравленным воздухом. Вы — актриса! Ваши платья пропахли кулисами, ваши объятия, — заученные перед зеркалом позы, ваши ласки — слова из ролей: что вам стоить сыграть лишнюю роль? Когда я захотел бежать от всего этого, захотел чистоты естественности, молодости — разве вы могли это вынести? Вот вы и раскинули свои сети. Этому, Марина Александровна, имени нет.
Лесновская. Сколько лишних слов.
Нерадов. Объясняться — так объясниться. Конечно, на чистоту лучше. И прежде всего, с вами нам надо поговорить. Вы думаете, я даже не понял вашей игры? Вы мне обещали быть другом! (Злобно смеётся.) Я и распустил уши! Поверил! Упустил из виду, что н подобных случаях самые порядочные женщины теряют честь и совесть!
Лесновская. Борись Николаевич…
Нерадов. Да, и честь, и совесть! Помилуйте, если бы вы подделали вексель или украли у меня сторублевку — вас бы судили и осудили на тюрьму или на каторгу, а тут совсем другое дело. Что стоит украсть чужое доверие, растоптать чужую жизнь, погубить девушку?.. Но якам не позволю ее опутать окончательно… Я сумею ей раскрыть глаза. Мне ясно, что её запутали, что это всё дело ваших рук, что я должен ее вырвать из этой отравленной атмосферы, я не позволю вам сделать её подобной себе.
Лесновская. Борис!..
Нерадов. Она — ребёнок, она не понимает, что делает. Вы знаете, как называется ваш поступок?..
Лесновская. Вы не понимаете, что говорите… Это возмутительно. Что я, по-вашему, совращением малолетних занимаюсь? Она знает, что делает, я её насильно не тянула сюда.
Нерадов. Я слишком хорошо понимаю тебя, ты хочешь мне отмстить, и подкопала мину. Но если бы ты подло, по-женски, как игрушку сломала мою жизнь — это ничего; а не… се погубить я тебе не дам. Где она? Ты прячешь ее, но я добьюсь своего, я должен её видеть!.. Не лги — она здесь.
Лесновская. Я ее вовсе не прячу. Если бы вы дали себе труд раньше спросить, здесь ли она, я бы вам ответила. Пожалуйста! Я вам её пришлю. Делайте, что хотите… Говорите, что хотите… Может быть, вам удастся достигнуть того, чего я не могла.
Нерадов. Что это значит?
Лесновская. Вы мне только что вполне доказали свое рыцарство Борис Николаевич… Сегодня вы сломали последнее. Да… Вы совершенно правы… Театр заслонял мне всё. Кулисы и помешали мне разглядеть за эти годы, что вы за человек… Теперь мне всё ясно. (Уходит, говоря в дверь.) Нелли!
Вас хотят видеть! (Скрывается.)
Нерадов. Нелли! Нелли! Ты здесь?
Нелли. Почему бы мне здесь и не быть!
Нерадов. Что же это такое, скажите, пожалуйста? Как это назвать? Я ухожу, вы говорите, что останетесь дома, и как только я ухожу — вы отправляетесь сюда!
Нелли. Разве я не могла переменить своего намерения?
Нерадов. Вы скрыли ось меня, что бываете здесь
Нелли. Разве я обязана отдавать вам отчет в каждом моем шаге?
Нерадов. Вы скрывали это, значит, вы сознавали, что это дурно.
Нелли. Нисколько… просто… Я знаю ваши… буржуазные взгляды…
Нерадов. Нелли, ми должны с вами поговорить серьезно.
Нелли (садясь с видом жертвы). А! Проповедь?.. Слушай», и привыкла: мы за последнее время только и делаем, что говорим с вами серьезно.
Нерадов. Вы страшно изменились, Нелли. Вы за эти два месяца отошли от меня далеко! Далеко! И теперь я понимаю, в чём дело. Вы поддались гибельному влиянию… Влияние Лесновской ужасно отражается на вас!
Нелли. Мне помнится, вы отзывались о ней самым лестным образом, когда мы познакомились с нею…
Нерадов. Я не говорю… Я ценю и уважаю Марину Александровну, как артистку Но, знакомство — одно, а тесная интимность — другое… Она не подруга… не компания… для молодой девушки!
Нелли (смеётся). Марина Александровна? Как вы ее мало знаете! Да Марина Александровна приходит в отчаяние от моих взглядов на жизнь. Марина Александровна не читала романов которые я ей при ношу. Марина Александровна верит в чистую любовь, а вы говорите, она мне не компания? Если на то пошло, надо спросить, компания ли я ей?
Нерадов. Нелли, вы клевещете тми на себя; моя обожаемая Нелли, мне тяжело слушать вас: вы ребёнок, сами не понимаете того, что говорите.
Нелли (со вздохом). Ну, хорошо, чего же вы хотите?
Нерадов. Я не узнаю вас за последнее время. Вы словно избегаете меня, тяготитесь моим присутствием… Где наши вечера вдвоём в милой старинной комнате, наши чтения вслух… Вы так это любили прежде.
Нелли. А! И здесь антимакассары?
Нерадов. Какие антимакассары?.. Вы глубоко огорчаете меня, Нелли… Вы ушли в себя. Я не знаю, о чём вы думаете? Что вы делаете… Вас видели на улице с этим актёром!
Нелли. Не могу же я запрещать моим знакомым подходить ко мне на улице!
Нерадов. Нелли! У меня седые виски, а я люблю тебя, как мальчишка. Пожалей меня, не мучай меня!.. И не могу видеть тебя здесь. Когда я узнал, что ты бываешь здесь, видишься с этим актером… мне вся кровь в голову бросилась!
Нелли. Вы ревнуете?
Нерадов. Да. Ревную. Пусть это дико, смешно, но ревную. Сам смеялся над этим чувствам… презирал ревновавших меня женщин. Видно, чему посмеешься, тому и послужишь…
Нелли. Он ревнует!
Нерадов. Умоляю тебя, уедем отсюда, уедем — из этой отравленной атмосферы. Боже мой! Что, что влечёт тебя сюда?
Нелли. Как что, Марина Александровна такая милая…
Нерадов. Только? Только это?
Нелли. Ну, конечно! Что же вы ещё думали? Что вы смели думать?
Нерадов. Прости меня, милая, прости меня. Ну, поедем домой… Я провожу тебя, посижу с тобою, мы поговорим, как прежде — и всё пройдёт, как дурной сон.
Нелли. Хорошо. Поедем.
Нерадов. Милая!
Нелли. Но только не «посижу». Я и так собиралась домой, у меня голова болит. Вы меня проводите, поцелуете… И я лягу баиньки.
Нерадов. Так это я буду с тобой каких-нибудь пять минут!
Нелли. Вы опять недовольны?
Нерадов. Боже мой! Когда, наконец, ты будешь совсем моей, когда я смогу тебя от всех спрягать, укрыть, моя Нелли!
Нелли. Вот вы какой — собственник!
Нерадов. Ну, едем, едем!
Нелли. Надо же мне проститься! (Подходит к двери в столовую.) Марина Александровна!
Нелли. Мне надо домой, Марина Александровна!
Лесновская. Что случилось?
Нелли. Тётя не здорова… Зовёт…
Лесновская. О, тогда не удерживаю вас. До свидания!
Нерадов. Мое почтение…
Лесновская (садится устало, как бы про себя). Столько злобы… столько злобы… (Задумывается.)
Иван Саввич (входя). Что же это за джока-виока тут появилась? То одна ушла… Потом — другая… А где же моя будущая знаменитость?
Лесновская. За ней пришли.
Иван Саввич. А!.. « Налетел с небес Корши-Морши коршун, и унёс он мою цыпочку с собой». Да что это вы так расстроились, красавица моя? Лица на вас нет! Уж не автор ли какой на ночь глядя пьесу принёс?
Лесновская. Да, пьесу… Совсем новую пьесу.
Иван Саввич. От этого расстроишься! Красавица вы моя, а вот что я вам скажу: плюньте вы на все и берегите свое здоровье.
Лесновская. Легко сказать. Иван Саввич!
Иван Саввич. Плакать я вам разрешаю, только если вы роль провалите.
Лесновская. Но ведь я, к сожалению, человек, а не машина, милый мой Иван Саввич.
Иван Саввич. Когда жизнь книзу потянула — надо с ней бороться, надо вверх лететь, на то у вас талант.
Лесновская. Но имею же я право на личные переживания?
Иван Саввич. Ни малейшего… Таланта своего обижать вы не должны… а ведь вы его было забыли… Ведь он у вас под лавкой валялся, а?
Лесновская. Вы не понимаете…
Иван Саввич. Чего это я не понимаю? Что я, застрахован, что ли?
Лесновская. Когда жизнь берёт свое…
Иван Саввич. Воли ей не давать.
Лесновская. Если слишком тяжело на душе…
Иван Саввич. Тяжело, тяжело… Да… вы, небось, думаете, толстый так говорит оттого, что он жиром зарос… А вот этим его не прошибёшь… Напрасно думаете, матушка… Такое приходилось переживать… Знаете, что я расскажу вам? Давно то было. Сын у меня помирал. Единственный… А денег ни гроша — «один крест на груди», как в песне поется. И сборы плохие. А в театре новая пьеса шла: на нее вся надежда была. Ну что же! Покажи актёрам слезы… Что бы было? Я поехал в театр… Гоголем ходил… Поддержал дух актёрам. Говорят: « Толстый весел, видно, дело налаживается». Подтянулись, сыграли на славу. Приехал домой… а сын-то… на столе лежит…
Лесновская (порывисто). Милый Иван Саввич! Что вы вынесли! (Целует его.)
Иван Саввич. Ну, молчи, молчи. Никому не говори, что тебе рассказал…
Лесновская. Мне стыдно.
Иван Саввич. Потому — мы как солдаты в битве… Уж когда солдат на войну пошел — здесь ему всё равно, что дом, что мать, что семья… Со знаменем в руке — на врага! Вот так и мы. Побеждать мы должны. И не слезами, не нытьем, а вот так — голову кверху, грудь вперед! Все свое забыла, рада, искусству служишь. Поняла, матушка? А ты о чем плачешь? « Мужичонка обманул» — « Валек н воду упустила»! Экая беда! Экое
горе! (Припевает и приплясывает.) «Валек в речку упустила»!..
Лесновская. Мой милый, Иван Саввич, вы пристыдили меня!.. Не будет этого больше! Иван Саввич. Вот и чудесно! Вот и умница!
Софья. Не знаю, как кто, а я спать пошла. Да и тебе бы пора.
Велинский. Тонкий намек…
Софья. Очень уж она переутомляется.
Иван Саввич. Ох, я это понимаю. Я тоже такое нравственное переутомление иногда чувствую.
Велинский. Это от пирогов.
Иван Саввич. Не от пирогов, а от актеров. Поработать с нашим братом, в конце концов сам в сумасшедший дом запросишься…
Велинский. Это что за комплименты?
Иван Савв. Ну что ж спать, так спать! Я пошел! (Велинскому.) Идешь, что ли? Ну да конный пешему не товарищ, ты ведь пешком пойдешь, а я на извозчике.
Софья. Через два дома — на извозчике?
Иван Саввич. А это я против жены. Она меня сухарями, а я за то на извозчиках. Лесновская. Не уходите, Иван Саввич, я не могу спать.
Софья. Г-ди! Да ведь зеленая совсем!
Лесновская. Отстань ты со своими нравоучениями. Иван Саввич! Возьмите гитару! Помните?
Велинский.
И, как в былые дни, Ты прежнего угару
Мне в сердце нагони».Иван Саввич. Гитару, так гитару — тряхнём стариной.
Софья. Уж если петь, так спойте мою любимую.
Иван Саввич. А, эту? Хорошо.
Лесновская (незадолго до окончания пения). Господа… Мне нехорошо… (Хватается за грудь.)
Все. Что? Что такое? (Бросаются к ней.)
Лесновская. Воздуху! Окно… окно открыть…
Велинский. Воды!..
Софья. Открыто!..
Иван Саввич. Матушка! Голубушка моя!..
Софья. Иван Саввич, потрите ей ладони… Я сейчас капель накапаю… Раз, два, десять… Господа! Перелила, руки дрожат… Ну, всё равно…
Иван Саввич (берёт у неё рюмку, нюхает и выпивает). Фу! Гадость какая! Да этим вола убить можно, а она лечить вздумала!
Лесновская. Смешной!.. Какой вы смешной, Иван Саввич!.. (Смеётсяя.)
Иван Саввич. Рассмешил, ну вот и слава Богу.
Велинский. Легче?
Лесновская. Легче… легче.
Иван Саввич. Вот это капли! Я выпил, а ей легче!
Софья. Прошло?
Лесновская. Прошло, все прошло.
Софья. Ох, Мариночка, как ты меня напугала.
Лесновская. Не бойся, всё прошло. Иван Саввич, милый! Посмотрите на меня вашими добрыми глазами, вот вам моя рука: я нашла себя, и больше не потеряю. А сердце… Бог с ним, пусть оно болит, пусть оно бьется!.. Не обращать на него внимания — и только, правда?
Иван Саввич. Правда, милая! Правда, а мы ему песню споем, вот веселее и станет! (Берет гитару.)
Велинский. А не пора ли?
Лесновская. Нет, нет, не пушу.
Иван Савв. Ну, пойдем в столовую; гитару и взял, так уже теперь домой не пойду.
Лесновская. Вот и хорошо! Я до утра вас слушать буду!..
Софья. Ну что мне с ними поделать.
Иван Саввич. «И пить будем, и гулять будем, а смерть прилет, помирать будем»?.. (Велинскому). Ты чего расплываешься?
Велинский. Здорово жить хорошо на свете!
Велинский. Вот ещё портсигар найти, тогда совсем хорошо будет.
Настя. Звонят! Верно телеграмма!
Велинский. Насти, вы не видали моего портсигара? (В дверях сталкивается с Нелли.)
Нелли (в пальто и красном капоре на голове). Ау!.. Это я!
Велинский. Откуда вы? Вот сюрприз?
Нелли. Сбежала! Сказала, что ложусь спать, а сама черным ходом — марш сюда. Я не могла дождаться утра, а хочу договорить с Мариной Александровной… Она мне обещала… Господи, Лев Михайлович, как хороню!.. Я кралась потихоньку и боялась, чтобы меня не поймали!..
Велинский. Вы сейчас на Красную Шапочку похожи.
Нелли (смеясь). Значит, вы — волк? « Волк, волк, зачем у тебя такие большие глаза»?
Велинский (приближаясь к ней). «Чтобы смотреть на тебя, хорошенькая Красная Шапочка»!..
Нелли. « Волк, волк, а зачем у тебя такие острые уши?»
Велинский (беря её за руку). «Чтобы слушать твой милый голосок, Красная Шапочка»…
Нелли (близко глядя ему в глаза). « Волк, волк, а зачем у тебя… такой красивый рот»?:.
Велинский. « Чтобы целовать тебя, моя Красная Шапочка»!..
Акт 4.
правитьСофья (входя). Марина!..
Софья (ближе). Марина, — ты спишь?..
Лесновская. Сплю. Ну, что тебе?
Софья. Еще телеграмма.
Лесновская. Откуда?
Софья. Все из Петербурга. (Передаёт её телеграмму.)
Лесновская (читает). Опять от Мердера. Предлагает 250 рублей за выход, десять гастролей гарантированы.
Софья. Что же ответить?
Лесновская. К чёрту!
Софья. Напрасно… Деньги на полу не валяются…
Лесновская. Ах, не хочу я ничего. Уеду в какую-нибудь дыру… К синему-синему морю, чтобы никого не видеть и не слышать. Совсем одна.
Софья. Вот как? И меня в отставку?..
Лесновская. Знаешь, Соня… иногда надо быть одной; иногда самые дорогие, самые близкие глаза делают больно. Одним тем, что смотрят… и спрашивают, вот как твои сейчас. Ну, что ты на меня так смотришь? Ты меня мучаешь…
Соня. Я только хотела спросить…
Лесновская. Ради Бога, ни о чем не спрашивай!..
Соня. Я хотела спросить, какой тебе капать к первому акту приготовить? Старый голубой пли новый с мехом?
Лесновская. Ах, да не всё ль равно? Старый… Какой хочешь, тот и бери.
Настя (входя). Барыня, фотографии принесли.
Лесновская. А! Хорошо. Давайте сюда. Дайте человеку на чай.
Настя. Слушаю, барыня. (Уходит.)
Лесновская (разворачивает фотографии). Придется сегодня кое-кому дать в театре на прощание. Возьми их, Соня, уложи с собой, пожалуйста. Нет — эти две оставь, это для Нелли.
Софья. Что ж, она, действительно, едет?
А… Нерадов?
Полный разрыв?
Лесновская. Очевидно.
Софья (усмехается). Тебе же утешать придется.
Лесновская (вздрагивая). Не знаю, отчею здесь так холодно? Вели Насте затопить. (Кутается в меха.)
Софья. Бог с тобой! Тепло, как летом. У тебя, верно, лихорадка? (Трогает ей лоб рукой.) И лоб горячий… Не позвонить ли доктору?
Лесновская. Еще чего? Я себя великолепно чувствую.
Софья. Да, кстати, звонили от Цветаевых, спрашивали, будешь ли ты сегодня на ужине; они, оказывается, хотят устроить торжественные проводы, даже оркестр заказан, волнуются страшно — вдруг ты не приедешь?
Лесновская. Не знаю, поеду ли. Никакого настроения.
Софья. Да что же это такое с тобой, Марина, милая, родная! Tы моя смелая, ты моя сильная, я не могу тебя видеть такой. Ну чего тебе? Ведь ты же всего достигла,
всего добилась, чего хотела!..
Лесновская (горько улыбаясь). Какой это царь в древности сказал. « Еще одна такая победа, и я останусь без войска»?..
Софья. Я не понимаю тебя!..
Лесновская. Ах Соня, Соня! Я лежала и думала сегодня целый день. Думала, что нельзя играть с судьбой в шахматы! Нельзя самовольно переставлять фигурки! Непременно проиграешь игру.
Соня. Но почему?
Лесновская. Человек много может сделать своей волей. Может изменить факты, но никогда, слышишь, никогда ему не изменить того содержания, которое в них вложила судьба… Жизнь всегда умнее нас… Да не смотри круглыми глазами! Эта вся философия ни к чему. Зажги лучше свет… надо повторить роль. И вели затопить.
Настя. проходить. Соня зажигает электричество.
Лесновская. Настя, ради Бога, чужих никого!..
Софья. Настя, и потом затопите камин.
Лесновская. Настя, чужих--никого!
Настя. Слушаю, барыня, а если студенты рваться будут?
Лесновская. Я говорю никого, а она — студенты!
Настя. Да ведь ужасно какие настойчивые. (Скрывается в передней, потом, впустив Велинского, проходит обратно, растапливает камин (или печку) и уходит.)
Лесновская. Должно быть, Нелли…
Нет, это Лёвушка.
Велинский. Дома? Пускают? А я прощаться пришел. Здравствуй. Мариша! Здравствуйте, Сонечка!..
Софья. Идете?..
Велинский. Едем! Идем!
Софья. Даже на Цветаевский ужин не остаетесь?
Велинский. Да знаете, уж… не хочется компании бросать.. Как же Нелли Павловну одну, с труппой, неудобно, знаете, все ведь ей чужие…
Софья. Это очень мило с нашей стороны.
Лесновская. А и даже и проводить вас не смогу, досадно.
Велинский. Да куда уж, не успеешь! Перед спектаклем… А Нелли Павловна еще не была?
Лесновская. Нет еще…
Велинский. Я тут ей должен кое-что передать… Фу! Посидеть смирно минутку, весь день мыкался по городу. Можно закурить?
Лесновская. Кури, кури. Хочешь чаю?
Велинский. Выпью… с удовольствием.
Софья. Я сейчас устрою. (Выходит.)
Велинский. Какие интересные фотографии! Молодец Чеховский!.. А мне будет? Можно на прощанье?
Лесновская. Дам, только не эти. Это — Нелли.
Велинский. Вот эта особенно хороша. Эк — шельма! Каким ты здесь ангелом! Глаза к небу! Прямо ангел, да и только! (Смеётся.)
Лесновская. Чего же ты веселишься?
Велинский. Ведь, ангельского-то в тебе мало, Маринушка. признайся.
Лесновская. А ты думаешь — женщина непременно или ангел, или злодейка, как в старых мелодрамах? Поверь, что у каждой женщины есть моменты, когда она ближе к ангелу… и есть минуты, когда в ней сидит дьявол.
Велинский. Неужто ты себя когда-нибудь чувствуешь ангелом? (Смеётся.)
Лесновская (встаёт и начиняет нервно ходить по комнате). Послушай, Велинский, я всю ночь сегодня не спала.
Велинский. Оно и видно, Маринушка, у тебя круги под глазами. А что с тобой?
Лесновская. Что мы делаем?
Велинский. А что мы делаем?
Лесновская. Мы вырываем девочку из привычной обстановки, бросаем ее в самый водоворот, я не знаю… Мы играем чужой жизнью…
Велинский. Тот ты о чем! С чего это ты вдруг?
Лесновская. Вдруг жутко стало… за такую ответственность. Ведь это большая ответственность, Лека.
Велинский. Нашла когда! Уж и контракт подписан, и билеты взяты, и тётку уломали. Уж теперь поздно рассуждать.
Лесновская. Еще не поздно, может быть?
Велинский. Нет, матушка, поздно, ее теперь ничто не удержит. Она, как прорвавшаяся плотина, почуяла свою силу. Да чего ты, главное? Можно подумать, что мы её не на сцену, а к диким зверям отправляем.
Лесновская. Он ее любит!
Велинский. Да она-то его не любит!
Лесновская. Все равно, — был бы хорошим мужем, у неё была бы нормальная жизнь…
Велинский. Она бы от этой нормальной жизни в сумасшедший дом угодила.
Лесновская. А что ей даст сцена? Кто знает, какай еще из неё выйдет актриса?
Велинский. Отличная выйдет актриса.
Лесновская. А если нет? Если то, что мы принимаем за способности, это только живость, бойкость, это все от ума?
Велинский. Тоже недурно… только это не так…
Лесновская. Как! Ты вдруг поверил в её талант!
Софья (из-за двери). Марина, тебя Иван Саввич к телефону просит.
Лесновская. Спроси, что ему надо.
Велинский. Вот увидишь, пройдёт несколько лет, и ты о ней услышишь.
Лесновская. Меня очень трогает твоя уверенность, но всё-таки я её не совсем разделяю, и мне за эту девочку страшно.
Велинский. Все мы так начинаем… Сама же ты ее уговаривала…
Лесновская. Мало ли что…
Софья (из дверей). Он спрашивает, здесь ли ваша новая примадонна… не передумала ли ехать? (Скрывается.)
Велинский. Ага, толстый! Губа-то у него не дура! Вот тебе доказательство налицо: коли Пороховщиков за кого-нибудь примется, уж он его оформит!
Лесновская. То есть до чего легко начинать с хорошеньким личиком?!.. Вот уже вы все и раскисли.
Велинский. Ну, знаешь, Марина, я от тебя таких слов не ожидал. Кажется, ты меня знаешь… при чём здесь хорошенькое личико?..
Лесновская. Уж ты не можешь быть вполне беспристрастным. Не протестуй, пожалуйста, будь она кривая и хромая, никакого бы ты в ней таланта не нашёл!
Велинский. Если б я тебя не знал, Марина, я бы подумал, что в тебе говорить чисто… женское чувство.
Лесновская. Что?..
Велинский. Извини, пожалуйста. Я красноречием не отличаюсь. Но похоже на то… что в тебе просто… нежелание видеть, как на сцену идёт что-то свежее… молодое.
Лесновская. Что ты говоришь?..
Велинский. Сама убеждала, а как увидала, что дело сделано — убоялась.
Лесновская. Мне — её бояться?
Велинский. Да вот говоришь .страшно идти под гору и все такое. Что ты тут поделаешь? Все мы под гору идем, это неприятно, но неизбежно; идем, и конец, а молодежи место давать надо. И ведь, главное, пока что «места всем хватит», как Чехов говорит. Лесновская. Как нехорошо!… Как ты… нехорошо. Я говорила тебе… как другу… самое дорогое… самое больное… А ты меня… предательски… этим самым и ударил. (Отворачивается, чтобы скрыть слезы.)
Велинский (смущенно). Охота тебе все принимать так трагично! Вовсе я не хотел тебя обидеть… Тебе же рано ещё завидовать…
Лесновская. Завидовать!…
Велинский. Я вовсе этого не думал, — только я хотел сказать, что ты о ней напрасно беспокоишься; вот увидишь, она будет на сцене, как рыба в воде.
Софья. Вот вам и чай… Марина, что ты? Лев Михайлович! Что вы с ней сделали?
Велинский. Ну, прости меня, Маринушка. Я грубое животное. Дай твои лапочки…
Лесновская. Сама виновата. Наивность! Верила в дружбу… Актерскую дружбу!..
Велинский. Зачем же ты так, Марина? Я и есть твой друг, и всегда останусь им, мало ли что иногда скажется.
Лесновская. Конечно, конечно… Оставим это… Пей чай…
Софья. Мариночка, выпей и ты чашечку…
Лесновская. Спасибо, не хочу…
Софья. Ну, чашечку бульону, наконец?..
Лесновская. Нет!.. Манной кашки ещё!
Иван Саввич. Здравствуйте, моя красавица. Здравствуйте моя изменница! На кого вы меня покидаете? Здравствуй, Дон Жуан…
Велинский. Что?
Иван Саввич. Знаю, ладно! Дон Жуан, маркиз де Корневиль, Севильский обольститель! Ну, да я тебя полтину, ничего.
Велинский. Намечки!
Иван Саввич. Что вы бледненькая? Уж, верно, со мной расставаться грустно.
Лесновская. Да ведь еще не расстаёмся.
Иван Саввич. Что такое — один день? А вот, «блеснет заутра луч денницы» и прощайте…
Лесновская. До будущего сезона.
Иван Саввич. Значит, отдыхать будете? Пока мы по южным городам в поте лица своего хлеб будем зарабатывать! Вот она аристократка!
Лесновская. Мне необходимо отдохнуть!
Иван Саввич. Эх, мне бы тоже необходимо отдохнуть, да Бог меня забыл.
Велинский. Что ж это Нелли Павловна не едет?
Иван Саввич. Ну. как наша барышня? Труса не празднует?
Велинский. Какое там! Рвется в бой!
Иван Саввич. Будет толк из девочки; да уж и подам я ее, как пирожное, сам с ней «Рози» пройду. Покойницу Оленьку я ведь учил… Как ома у меня эту сцену опьянения проводила… Вспомнишь, — сердце защиплет. А чем-то мне её эта девочка напоминает!..
Лесновская. Вы, кажется, увлекаетесь, Иван Саввич!
Иван Саввич. Я? Увлекаться? Куда, матушка, разве 8-ми пудовую машину с места стронешь? Женские чары давно на меня не действуют; уж даже жена ревновать перестала. А вот насчёт театра — никакой жир меня не берёт. Как мальчишка могу радоваться, если что настоящее увижу, только редко это теперь бывает.
Велинский. Уж будто?
Иван Саввич. Ну, еще бы! Актёр теперь пошёл — не дай Бог! И все на амплуа помешались: «моё, дескать, амплуа — неврастеник», « а мое — мерзавка с гардеробом», « а я — кроме паралитиков ничего не играю». Прямо хоть по актам роли раздавай.
Велинский. Так ведь не могу же я играть роли не своего амплуа: ну, какой, например, я буду Расплюев или Фальстаф, скажем?
Иван Саввич. Не могу, не могу! В наше время все могли. Вот, я, бывало: прикажут играть «Гамлета» — Гамлета валяю: «Быть иль не быть»; «Сватанье на Гончаровке» — сейчас трубку в зубы, шапку набок и гопака! А заболела комическая старуха — повязался платочком: « Подайте, милостивцы»… Вот тебе и амплуа.
Лесновская. Вы так красноречиво говорили, что я заявляю в очередь унтер-офицерскую вдову…
Иван Саввич. Я бы и рад, Марина Александровна, да только когда же у нас «Ревизор» -то в ближайшее время предвидится?..
Нелли. Вот и я! Прямо не знаю, как успею! Сколько в последнюю минуту оказалось нужно! Здравствуйте, моя дорогая, милая, хорошая! (Целует её.)
Иван Саввич. Вот она наша будущая знаменитость! Что, страшновато?
Нелли. И ничуть!
Иван Саввич. Ишь, бесстрашная какая! Даже меня не боится.
Нелли. Ни капельки! (Смеётся, Велинскому.) Здравствуйте, еще раз! Купе есть?
Велинский. Всё есть.
Нэлли. Такой милый Лень Михайлович, он обо всем позаботился.
Велинский. Я только хотел вас дождаться, чтобы передать вам билет. А то я еще не укладывался.
Нелли. Вы еще не укладывались? Ах, какой! Так поезжайте же скорее, времени-то ведь не много, какой-нибудь час. Еще опоздаете!
Велинский. Ну, уж нет!.. У меня там главное портной сделает, остальное пустяки.
Иван Саввич. А я вам на дорожку принес кое-что.
Нелли. Что? Что?
Иван Саввич (вынимает сверток). Вот — будете читать.
Нелли. «Рози»… «Бой бабочек»… Роль! Первая роль!
Иван Саввич. Это не сейчас, погодя, но вы пока учите.
Нелли. Марина Александровна! Первая роль!
Велинский. Ну, до свидания! Маринушка, милая! Дай мне твои ручки. Спасибо за все. И не поминай меня лихом, голубушка моя! Всего тебе, всего тебе хорошего.
Лесновская. И тебе того же.
Велинский. Когда-то увидимся?
Лесновская. Да уж когда-нибудь увидимся… Может быть, зимой к нам в Одессу приедешь?
Велинский. Или ты сюда?
Лесновская. Не думаю.
Иван Саввич. Как не думаю? Я труппы-то сменять буду.
Лесновская. Нет… Я больше сюда не приеду
Иван Саввич. Там видно будет.
Велинский. Гора с горой не сходится, а человек с человеком сойдется. Будь здорова!.. Нелли Павловна, значит, на вокзале? В буфете 1-ого класса? Так, через полчаса.
Нелли. Да, да. Марина Александровна, вы ему велите, чтобы он меня не обижал н дороге…
Велинский. Как вас обидеть! Вы сами Тит Титыч, всякаго обидите! Стой!.. Я еще с Софьей Петровной не простился!.. (Уходит в столовую.)
Иван Саввич. И я отправляюсь. Я еще на вокзал поспею. Красавица моя, вы к Цветаевым-то поедете?
Лесновская. Не знаю… не хочется.
Иван Саввич. Как это возможно? Да вы им всё дело испортите.
Лесновская. Полноте, кому я нужна…
Иван Саввич. На такие слова я даже не отвечаю.
Велинский (входя). Ну вот, теперь я лечу. Еще надо к Жоржу за нашими физалисами заехать!
Нелли. Ну, милый какой!..
Иван Саввич. Ах ты, сделай милость, кавалер! Это еще какие такие физалисы? Я тебя научу как девушек портить. Ну, идем, идем, уж довезу до номеров, так и быть.
Велинский. Да я с вами вдвоём все равно на извозчика не усядусь.
Иван Саввич. С антрепренером можешь считать за честь и потесниться!
Нелли. Милая!.. Дайте на нас посмотреть хорошенько… А карточки мои готовы?
Лесновская. Вот они!
Нелли. Какая прелесть! Вот эта особенно. Эту и повешу над кроватью. Она мне будет приносить счастье.
Лесновская. Так едете…
Нелли. Иду! Еду!.. Я еще не верю себе. Я поверю только, когда сяду в вагон. Мне и радостно, и грустно…
Лесновская. Отчего же грустно?
Нелли. Не смейтесь… Расставаться с вами.
Лесновская. Что — я!.. Вы едете не одни… Вас ждет и окружает новое чувство, новая привязанность.
Нелли. Неть, нетъ… Не думайте так. Марина Александровна, я хочу быть совсем свободной. Я хочу… Не знаю, надолго ли… Я хочу жить только… Отбросить все… Как бы это сказать?.. Чьи-то права на меня, какие-то мои обязанности. Хочу узнать самое себя!.. И… Хочу работать, Марина Александровна! А всё вы со мной сделали. Вы моя добрая фея.
Лесновская. Нэлли, в последний раз повторяю нам: не надо ехать.
Нелли (уже не допуская возражений, шутливо). Не могу! Билет пропадет.
Лесновская (серьезно). Тысячу раз лучше, если он пропадет. Разорвите билет, заплатите неустойку, оставайтесь с тем, кто вас любит.
Нелли. Марина Александровна, поздно, я почувствовала свободу. Я не люблю его. Я поняла это… За 3 этих месяца я выросла и поняла… Это, должно быть, ужасно быть женой человека — без любви. И я хочу свободы… Свободы!.. А ведь вы, вы сами первая показали мне к ней путь.
Лесновская. Да! Когда я… эгоистично… не думая о нас, о вашем счастье, о вашей жизни, открывала вам этот путь, вы слушали меня н верили мне. А когда во мне проснулась настоящая симпатия к вам, когда я попробовала говорить иное… Вы мне уже не поверили. Нет, вы теперь почуяли свободу, как львица запах крови, и ничто не остановит вас… И рано или поздно, это всё равно было бы так. Я думала, что я умнее судьбы… а я была только пешкой в шахматной игре.
Нелли. Как бы мне хотелось заставить вас поверить, сказать вам «не бойтесь за меня»… Лесновская. А как же… Нерадов?
Нелли. Ну, что ж… Это было ужасно тяжело. Но я все сказала ему. Что я его не люблю. что это была ошибка. Ах, как ужасно делать другому больно. Знаете… Когда первый раз я ему это сказала… Он заплакал. Такие скупые мужские слёзы… Это было ужасно.
Лесновская. Плакал!..
Нелли. Ну, вообще, это время было ужасное. Потом, когда он понял, что это… окончательно… В нем явилось что-то новое. Враждебное. И тогда стало сразу легко. Он назвал меня пустой, бездушной… Я была страшно рада. Мне жаль его… но что же поделаешь?
Нелли. Да, пора. Опять ваш любимый вальс она играет!..
Неужели я расстаюсь со всем этим!.. Когда же мы увидимся?..
Лесновская. Не знаю, Нелли. Разойдутся наши пути.
Нелли. Где бы вы ни были, вы будете получать от меня фиалки и тогда вспоминать о нашей маленькой фракиянке…
Лесновская. Нет, моя маленькая фракиянка скоро перестанет посылать мне фиалки!..
Нелли. Почему?
Лесновская. Потому, что ей самой начнут их подносить…
Нелли. Я никогда не забуду вас, никогда…
Лесновская. Никогда не говорите слона «никогда», Нелли!
Нелли. Я верю, что никогда! Прощайте же… Прощай, милая комната… прощай, зеленый диван… Сколько мы здесь переговорили!.. Прощай, окно в сад! И милый вальс за окном, прощай! Милые — мне хочется всему сказать — спасибо!.. И еще раз — вам, милая, дорогая моя!.. (Целует ее.) Не забывайте!
Лесновская. Счастливый путь!..
Нелли. А мои фотографии… (Берёт фотографии.) Марина Александровна! Пожелайте же мне счастья…
Лесновская. Желаю, Нелли…
Нелли. Мне хочется на прощанье сказать вам что-то большое, важное. Вы не знаете, как я люблю вас! Дайте мне!.. Можно поцеловать наши глаза? Я… я… (Голос дрогнул.) Как странно столкнула нас судьба! Думала ли я, что моя «Принцесса Греза» станет для меня действительностью? И такую роль сыграет в моей судьбе…
Лесновская. Может быть, вы еще большую роль в моей сыграли… Сами того не зная. Прощайте, кудрявая головка!..
Нелли. Нет! Я не могу! Еще немного, и я совсем не уйду. (Вытирает глаза.) Последний раз.
Софья (входя). Уехала?
Софья. Ты, кажется, в отчаянии?
Лесновская (не слушая ее). Как иногда странно… Точно все нити ушли из рук. Как-то пусто! Они все так счастливы… а я… одна… Неужели же все умерло?.. Неужели одна пустота… Соня?.. Неужели — старость?
Софья. Да ты с ума сошла?..
Лесновская. Ведь я еще жива!!.. Я ещё красива!.. Ведь жизнь еще не ушла?..
Софья. Нет, действительно, тебе отдохнуть надо.
Лесновская. Что? Отдыхать? Чтобы перегнали? Чтобы победили?.. Нет!.. Отдохнуть и в могиле успею! (Вскакивая.) Где телеграмма Мердера? Дай сюда… Ты ответила ему?
Софья. Нет еще, я утром хотела.
Лесновская. Пошли сейчас же телеграмму — согласна, еду!..
Софья. Ну, вот и холодец! Я сейчас пошлю, а ты успокойся. Скоро в театр ехать. Приляг хоть на четверть часа! (Устраивает ее на диване). Хочешь валерианки?
Лесновская. Ничего я не хочу. Ни-че-го я не хо-чу.
Софья. Ну и Бог с гобой. (Выходит.)
Лесновская. Ты?.. Это… это… вы?..
Нерадов. Это я, Марина.
Нерадов (опускает голову низко-низко). Марина! Я так виноват пред тобою! Я не знаю, какие слова мне найти, чтобы ты поняла меня.
Я знаю всё… Я знаю, как ты отговаривала ее… Да и не в том дело. Это был такой жестокий, такой заслуженный урок. Ну, назови, как хочешь, непышна… наваждение… Глупое увлечение. Но разве это нельзя простить? Я не виноват в том, что это налетело…
Лесновская. Я тебя ни обвиняю ни в чем.
Нерадов. Нет, перед тобою я виноват безмерно. Эта глупая сцена… Последний раз… но я быль невменяем… Марина… ты умница, ты чуткая женщина, ты должна простить меня.
Лесновская. Я давно тебя простила.
Нерадов. Простила? Ты простила меня? Марина, ты увидишь, что тебе не придется раскаяться в этом. Пусть все будет забыто, как тяжелый кошмар. Б-же мой! Мне все стало так ясно. Когда эта девочка так холодно, так жестоко отбросила мое чувство… Я только тогда понял, что должна была ты перечувствовать. Ты знаешь, что я сделать в тот вечер? Я, как безумный, бросился в театр. Я хотел видеть тебя, говорить с тобой, требовать объяснения, помощи, не знаю сам. И ты в это время играла, и вдруг мне показалось, что через рампу от тебя идет ко мне столько любви, столько страдания, столько отчаяния, что ты одна можешь понять меня. Ты мне стала так близка! И потом я все думал… дни и ночи… И всё яснее становилось мне, что я не должен был уходить от тебя.
Лесновская. У тебя галстук развязался. (Поправляет ему.)
Нерадов. II нот я опять твой! Как хорошо! Опять твои ласковые руки, твои умные, прелестные руки; дай я расцелую их. Все прошло? Да? Я, как измученный ребенок, как заблудившийся в лесу человек, опять пришёл к тебе. Милая, милая моя!
Лесновская. Поздно, Борис, поздно.
Нерадов. Что ты говоришь? Да в этом вся радость прощения, в этом вся сила людей, что они могут сказать судьбе — не хочу! Вот так простить, забыть, это все равно, что перелететь на крыльях над пропастью и не разбиться. Ты простила меня, а я заставлю тебя забыть. Ты ведь моя, ты моя прежняя, настоящая, любимая.
Лесновская. Я больше не люблю тебя.
Нерадов. Неправда! Такая любовь, как твоя, не умирает. Ты обманываешь сама себя. Ты оскорблена сейчас, ты ранена, но я сумею вернуть все прежнее.
Лесновская. Нет, Борис, я была виновата, я была безумна… Я хотела перехитрить судьбу; но чем больше я боролась, тем яснее мне становилось, что я борюсь за пустое место. Там, где надо хитрить, соображать, завоевывать — там уже нет любви. Если она не приходит сама по себе, властная, прекрасная, как солнечный свет, как летний день, как гроза — не надо ее! Не надо! Да, я боролась за свое чувство, за то, что мы называли любовью, а когда я победила — я увидела, что я боролась за мертвеца. И я тебе скажу больше: я рада что это так.
Нерадов. Что ты говоришь?
Лесновская. Не зови меня больше, не говори о любви. Я могу ослабеть, а этого не надо. Я не имею права! Это страшные слона, Борись, но актриса не должна знать полного счастья. Когда я люблю, когда я счастлива, я жажду уединения, я не хочу толпы, я не хочу отдавать себя ей. И вот теперь… Ты это верно понял: я играю так, как никогда, я через рампу отдаю людям и свою любовь, и свое отчаяние. И оттого такой трепет, такое единение… А это всё сделал ты! Чего ты не мог сделать своей любовью — сделало через тебя страданье. Я готова благословлять его за это. Я Теперь только поняла, что для меня настоящее!..
Нерадов. Это бред, Марина, это экстаз, жизнь требует другого!
Лесновская. Экстаз! Только для него и стоит жить, ты не переубедишь меня. Я купила это знание дорогой ценой: безсонными ночами, кровавыми слезами. Пока ты увлекался этой девочкой, топтал моё чувство, так слепо, так эгоистично — камень за камнем распадалось прежнее здание, и на его месте выросло новое. Я больше не твоя, Борис!
Нерадов. Не уходи от меня! Я твой, прежний, моя Марина, я буду лелеять тебя, на руках носить и сумею дать тебе счастье!
Лесновская. Мне не надо счастья, я отказываюсь от него.
Нерадов. Ты так говоришь сейчас, я тебя понимаю, дадим пройти времени, — я завоюю тебя!
Лесновская. Мы должны расстаться. Так сделала судьба. А она умнее людей. Я буду писать тебе, если хочешь.
Нерадов. Мне мало этого.
Лесновская. Я останусь твоим другом, и когда ты будешь видеть слезы вдохновенья, ты себе скажешь: это я сделал ее такой!
Нерадов. Я не хочу твоего страдания, я хочу твоей любви.
Лесновская. Ты так недавно хотел другой любви, захочешь еще какой-нибудь. Любовь временна, зато искусство — вечно. Я ему больше не изменю.
Нерадов. Нет, Марина, не то, не то! Я не дам тебе отказаться от счастья. Я сумею научить тебя, что не только в страдании жизнь; ты прогонишь эти мысли.
Лесновская. Ты разбил мое счастье, это я тебе простила. Но если бы ты убил во мне мое настоящее, если бы ты убил во мне артистку — этого я никогда бы тебе не простила. Ни тебе, ни себе!
Софья (входя). Марина! Да что же это ты делаешь? Семь часов — карета подана. Ты опоздаешь в театр!
Лесновская. Как 7 часов? Да вы с ума сошли? Что же вы не скажете? Все уложено?
Софья. Все готово…
Нерадов. Марина…
Лесновская. Сейчас, милый… Не забыли длинные перчатки, а то опять короткие дадите?
Софья. Взяли, взяли…
Лесновская. Где моя сумочка?..
Нерадов. Марина… Дослушай…
Лесновская. Нельзя, милый: больше я ни одной минуты не принадлежу себе. Соня, какой капот уложили?
Соня. Старый…
Лесновская. Да ты с ума сошла!.. Последний спектакль — в старом капоте?
Софья. Ты же сказала…
Лесновская. Ничего я не говорила. А если я сказала старый — значит, надо было новый. Настя, летите, и едем, едем, едем!.. (Быстро уходит.) Прощай, прощай, милый!..