Банковый билетъ въ 1.000.000 фунтовъ стерлингов.
Разсказъ Марка Твена.
(Съ англійскаго).
править
Когда мнѣ было двадцать семь лѣтъ, я служилъ клеркомъ въ одной горнозаводской фирмѣ, въ Санъ-Франциско, и былъ агентомъ но всѣмъ торговымъ дѣламъ ея. Въ цѣломъ мірѣ у меня не было никого и я могъ разсчитывать только на свои личныя способности и на свою незапятненную репутацію; обстоятельства эти толкнули меня по необходимости на путь разнообразныхъ приключеній и я былъ доволенъ открывавшейся передо мною будущностью.
По субботамъ я вполнѣ располагалъ своимъ послѣобѣденнымъ временемъ и проводилъ его обыкновенно катаясь на небольшой парусной лодкѣ по заливу. Разъ какъ-то я рискнулъ проплыть слишкомъ далеко и меня унесло въ открытое море. Я уже потерялъ всякую надежду на спасеніе, когда незадолго до наступленія ночи меня подобралъ небольшой бригъ, шедшій въ Лондонъ. Намъ пришлось плыть долго и выдержать бурю, а за безплатный проѣздъ меня заставили работать, какъ простого матроса. Когда я высадился въ Лондонѣ, то увидѣлъ себя жалкимъ оборванцемъ, а въ карманѣ у меня былъ всего одинъ долларъ. Денегъ этихъ мнѣ хватило ровно на сутки, а затѣмъ, въ теченіе слѣдующихъ двадцати четырехъ часовъ, я очутился на улицѣ безъ пищи и крова.
Часу въ десятомъ слѣдующаго утра, когда я прохаживался вдоль Портландъ Плэса, едва волоча ноги, обтрепанный и голодный, мимо меня прошелъ ребенокъ, котораго тащила за руку нянька, и бросилъ въ канаву большую сочную грушу, слегка только надкушенную. Всякій пойметъ, что я остановился и жаднымъ окомъ впился въ это сокровище. У меня потекли слюнки, желудокъ мой мучительно требовалъ груши, все мое существо молило о ней. Но всякій разъ, какъ я дѣлалъ движеніе, чтобы заполучить ее, чьи нибудь глаза мимоходомъ подстерегали мое намѣреніе и, разумѣется, я спѣшилъ оправиться, принималъ равнодушный видъ, словно и не помышлялъ объ этой грушѣ. А такъ какъ маневръ этотъ повторялся непрерывно, то мнѣ не удавалось раздобыть грушу. Наконецъ, потерявъ терпѣніе, я уже рѣшился отложить въ сторону всякій стыдъ и достать ее, какъ вдругъ позади меня открылось окно и джентльменъ, высунувшись изъ него, обратился во мнѣ съ слѣдующими словами:
— Пожалуйста, зайдите сюда.
Меня впустилъ величественный ливрейный лакей и проводилъ въ роскошно убранную комнату, гдѣ сидѣли два пожилыхъ джентльмена. Они отослали лакея, а меня пригласили сѣсть. Они только-что кончили завтракать и при видѣ остатковъ съѣстнаго, мнѣ едва не сдѣлалось дурно. Я съ трудомъ могъ сохранить свое самообладаніе передъ этой пищей, но такъ какъ меня не просили отвѣдать ее, то мнѣ пришлось переносить свои мученія терпѣливо, на сколько это было возможно въ моемъ положеніи.
Нѣсколько ранѣе тутъ произошло нѣчто такое, о чемъ я узналъ только много дней спустя; но читателю я разскажу объ этомъ теперь же. Эти два старыхъ брата дня за два передъ тѣмъ сильно поспорили между собою и въ концѣ концовъ стали держать пари — англійскій способъ рѣшенія всякихъ споровъ и недоразумѣній.
Я напомню читателю, что англійскій банкъ выпустилъ когда-то два билета, каждый въ одинъ милліонъ фунтовъ стерлинговъ; билеты эти предназначались для особой цѣли, касавшейся какого-то договора Англіи съ иностранной державой. Такъ или иначе, одинъ изъ этихъ билетовъ пошелъ въ дѣло и былъ погашенъ; другой же все еще хранился въ кладовыхъ банка. Ну вотъ эти-то братья, бесѣдуя о разныхъ вещахъ, заспорили какъ-то о томъ, что сталось бы съ интеллигентнымъ и вполнѣ честнымъ иностранцемъ, который по волѣ случая очутился бы въ Лондонѣ, гдѣ у него не было ни друзей, ни знакомыхъ и ни гроша денегъ, кромѣ этого банковаго билета въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ, и никакой возможности доказать, что билетъ этотъ принадлежитъ ему. Братъ А. сказалъ, что онъ умеръ бы съ голоду; братъ В. сказалъ, что нѣтъ. Братъ А. сказалъ, что ему нельзя было бы предъявить этотъ билетъ ни въ банкъ и никуда въ другое мѣсто, такъ какъ его сейчасъ же заарестовали бы и посадили бы въ кутузку. Такъ они продолжали спорить, пока братъ В. не заявилъ, что готовъ держать пари на двадцать тысячъ фунтовъ, что данный человѣкъ проживетъ цѣлый мѣсяцъ какимъ бы то ни было образомъ, имѣя въ рукахъ этотъ милліонъ, да притомъ не попадетъ въ тюрьму. Братъ А. принялъ его вызовъ. Братъ В. отправился въ банкъ и купилъ этотъ билетъ. Какъ видитъ читатель, онъ поступилъ какъ истый англичанинъ: не медля ни минуты сталъ приводить въ исполненіе свою затѣю. Потомъ онъ продиктовалъ письмо, которое переписалъ одинъ изъ его клерковъ красивымъ почеркомъ, а затѣмъ оба брата усѣлись у окна и цѣлый день провели въ подыскиваніи подходящаго человѣка, чтобы вручить ему и письмо, и билетъ.
Мимо проходило не мало честныхъ, но не достаточно интеллигентныхъ физіономій; много было интеллигентныхъ, но не достаточно честныхъ; иныя совмѣщали въ себѣ оба эти качества, но обладатели такихъ физіономій не были достаточно бѣдными, либо, будучи достаточно бѣдными, не были чужестранцами. Словомъ, каждой изъ данныхъ физіономій недоставало чего нибудь, пока не подошелъ я; но вотъ они согласились между собою, что я сполна удовлетворялъ поставленнымъ ими условіямъ; они единодушно избрали для своихъ цѣлей меня и вотъ я стоялъ въ эту минуту передъ ними, ожидая услышать, зачѣмъ меня позвали. Они принялись разспрашивать меня о моей личности и очень скоро узнали мою исторію. Наконецъ, они объявили мнѣ, что я отвѣчаю ихъ цѣлямъ. Я сказалъ, что искренно радъ этому и спросилъ, что бы это такое было. Тогда одинъ изъ нихъ вручилъ мнѣ конвертъ и сказалъ, что въ немъ я найду необходимое объясненіе. Я тутъ же хотѣлъ распечатать его, но онъ не позволилъ мнѣ сдѣлать это; я долженъ былъ отнести его къ себѣ на квартиру, хорошенько осмотрѣть и не торопясь, не спѣша обдумать свое рѣшеніе. Я сталъ втупикъ и хотѣлъ было нѣсколько подробнѣе обсудить этотъ предметъ, но братья не стали и слушать меня; такимъ образомъ я распростился съ ними, чувствуя въ душѣ огорченіе и обиду, что меня, повидимому, избрали мишенью какой-то продѣлки; однако, я былъ принужденъ вооружиться терпѣніемъ, такъ какъ не былъ въ состояніи при данныхъ обстоятельствахъ отплатить за оскорбленія богатымъ и сильнымъ людямъ.
Теперь я бы не задумался поднять ту грушу и съѣсть ее передъ цѣлымъ свѣтомъ, но ея уже не было; и такъ я потерялъ ее, благодаря этому дѣлу, которое не сулило ничего добраго, и мысль объ этомъ не смягчала чувства досады противъ этихъ людей. Какъ только я очутился въ сторонѣ отъ этого дома, я разорвалъ конвертъ и увидалъ, что въ немъ деньги! Мнѣніе мое объ этихъ людяхъ перемѣнилось, читатель можетъ повѣрить мнѣ! Не теряя ни минуты, я сунулъ и письмо, и деньги, въ карманъ своего жилета и бросился въ ближайшій дешевый трактиръ. Ну и уплеталъ же я! Когда, наконецъ, я наѣлся, что называется, по самое горло, я вынулъ свои деньги и развернулъ ихъ, взглянулъ на нихъ и едва не упалъ въ обморокъ: пять милліоновъ долларовъ! Меня всего бросило въ потъ.
Я просидѣлъ добрую минуту ошеломленный и ослѣпленный видомъ этого билета, прежде чѣмъ пришелъ въ себя. Первое, что я замѣтилъ тогда, былъ хозяинъ трактира. Глаза его были устремлены на билетъ и онъ весь окаменѣлъ отъ изумленія. Вся его фигура выражала обожаніе, но, казалось, онъ не въ состояніи былъ пошевельнуть ни рукой, ни ногой. Въ одно мгновеніе во мнѣ вернулось присутствіе духа и я сдѣлалъ единственно разумную вещь, которую слѣдовало сдѣлать. Я протянулъ ему билетъ и безпечно сказалъ:
— Пожалуйста, размѣняйте мнѣ его.
Тутъ и онъ пришелъ въ себя и сталъ разсыпаться въ извиненіяхъ, что не въ состояніи размѣнять этотъ билетъ, и я не могъ добиться, чтобъ онъ прикоснулся къ нему. Онъ просилъ позволенія посмотрѣть на него и глядѣлъ на него, не могъ наглядѣться; казалось, онъ не могъ достаточно насытить свои глаза созерцаніемъ этого билета, но онъ боялся прикоснуться къ нему, словно это было нѣчто слишкомъ священное для рукъ обыкновеннаго смертнаго. Я сказалъ ему:
— Мнѣ очень жаль, если это васъ затрудняетъ, но я настоятельно прошу васъ размѣнять мнѣ этотъ билетъ, такъ какъ со мной нѣтъ другихъ денегъ.
Но онъ возразилъ, что это ничего не значитъ; онъ былъ готовъ оставить эту бездѣлицу за мной до другого раза. Я возразилъ, что можетъ быть очень долго мнѣ не придется быть снова въ его мѣстахъ; но онъ сказалъ, что объ этомъ не стоитъ говорить, онъ можетъ подождать, да кромѣ того, я могу имѣть у него все, что мнѣ потребуется, во всякое время, а уплата по счету останется за мной на такой долгій срокъ, какой мнѣ будетъ угодно. Ужь разумѣется, сказалъ онъ, онъ не боится оказать кредитъ такому богатому джентльмену, какъ я, только потому, что я по своему веселому нраву, желая потѣшиться надъ людьми, обратился въ такую одежду. Тѣмъ временемъ въ трактиръ вошелъ другой завсегдатай и трактирщикъ намекнулъ мнѣ, что надобно спрятать чудовищный билетъ съ глазъ долой; затѣмъ, вплоть до самыхъ дверей, онъ не переставалъ кланяться, а я тотчасъ же направился къ тому дому и къ тѣмъ братьямъ, чтобы исправить ошибку ихъ прежде, чѣмъ полиція будетъ послана за мною въ догонку и заставитъ меня сдѣлать это. Я находился въ сильномъ нервномъ возбужденіи и въ самомъ дѣлѣ я страшно испугался, хотя разумѣется вины за собою никакой не чувствовалъ, но я зналъ людей достаточно хорошо, слѣдовательно, понималъ, что разъ братья увидятъ, что дали оборванцу-рабочему банковый билетъ въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ вмѣсто билета въ одинъ фунтъ, то придутъ въ неистовое бѣшенство противъ него, вмѣсто того, чтобы разсердиться, какъ бы слѣдовало, на свою собственную близорукость. Когда я подошелъ къ дому, возбужденіе мое слегка улеглось, — здѣсь царила полная тишина; это убѣдило меня, что они еще не успѣли обнаружить свой промахъ. Я позвонилъ. Появился тотъ же лакей. Я спросилъ у него объ этихъ джентльменахъ.
— Они уѣхали.
Это было сказано надменнымъ, холоднымъ тономъ людишекъ его званія.
— Уѣхали? Куда уѣхали?
— Путешествовать.
— Да куда именно?
— Кажется, на континентъ.
— На континентъ?
— Да, сэръ.
— Какимъ путемъ… по какой дорогѣ?
— Не знаю, сэръ.
— Когда вернутся они назадъ?
— Говорили, черезъ мѣсяцъ.
— Цѣлый мѣсяцъ! О, это ужасно! Дайте мнѣ хоть какое нибудь указаніе, куда мнѣ имъ написать. Это въ высшей степени важно.
— Право, не могу. Я совсѣмъ не знаю, куда они уѣхали, сэръ.
— Ну такъ я долженъ повидать кого нибудь изъ ихъ семейства.
— Семейство ихъ также въ отъѣздѣ; уже нѣсколько мѣсяцевъ за границей… въ Египтѣ и въ Индіи, что-ли.
— Любезный, тутъ произошла ужасная ошибка. Они вернутся назадъ раньше наступленія вечера. Пожалуйста, скажите имъ, что я заходилъ сюда и буду заходить, пока все не будетъ исправлено, и что имъ нечего безпокоиться.
— Я скажу имъ, если они вернутся, только я не жду ихъ. Они говорили, что черезъ часъ вы придете сюда и будете разспрашивать, а мнѣ велѣли сказать вамъ, что они пріѣдутъ сюда въ должное время и будутъ ждать васъ.
И такъ мнѣ оставалось покориться ихъ рѣшенію и уйти. Какъ все это было загадочно! Я просто готовъ былъ сойти съума. Они будутъ здѣсь «въ должное время». Что бы это значило? О, письмо объяснитъ мнѣ это, быть можетъ. Я позабылъ о письмѣ, я вынулъ его и прочиталъ. Вотъ что въ немъ говорилось:
"Вы человѣкъ интеллигентный и честный, какъ это каждый замѣтитъ по вашему лицу. Мы догадались, что вы бѣдны и чужестранецъ. Въ письмѣ этомъ вы найдете извѣстную сумму денегъ. Она отдается вамъ въ займы на тридцать дней безъ процентовъ. По прошествіи сказаннаго времени обратитесь въ этотъ же домъ. Я держу пари насчетъ васъ. Если я его выиграю, вы получите такое мѣсто, какое только будетъ въ моемъ распоряженіи, т. е., всякое мѣсто, которое вы окажетесь способнымъ занять по своимъ знаніямъ и опытности «.
Ни подписи, ни адреса, ни числа.
Ну и было же тутъ надъ чѣмъ поломать свою голову! Читателю уже извѣстно, что предшествовало всей этой исторіи, но я-то самъ ничего не зналъ. Для меня это была глубокая темная загадка. Я не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о сущности ихъ пари, не зналъ, имѣло-ли оно цѣлью причинить мнѣ вредъ, или сдѣлать добро. Я отправился въ паркъ и присѣлъ тамъ на скамейку, чтобы обдумать хорошенько все случившееся и обсудить, какъ мнѣ лучше всего поступить.
Черезъ часъ размышленія мои приняли форму слѣдующаго окончательнаго рѣшенія.
Быть можетъ, люди эти желаютъ мнѣ добра, а быть можетъ, они хотятъ сдѣлать мнѣ зло; вопросъ этотъ неразрѣшимъ, поэтому оставлю его въ сторонѣ. У нихъ какой-то замыселъ, либо планъ или опытъ, — въ чемъ онъ заключается, невозможно опредѣлить, а потому нечего и останавливаться на этомъ пунктѣ. Обо мнѣ держатъ пари, узнать, въ чемъ оно состоитъ, невозможно — оставлю и этотъ вопросъ въ сторонѣ. Тутъ можетъ быть безконечное множество предположеній; остатокъ же всей суммы этихъ комбинацій представляетъ нѣчто осязаемое, прочное, и можетъ быть классифицированъ и опредѣленъ съ полною точностью. Если я попрошу англійскій банкъ записать этотъ билетъ на кредитъ человѣка, которому онъ принадлежитъ, банкъ сдѣлаетъ это, такъ какъ знаетъ этого человѣка, хотя я его и не знаю; но у меня спросятъ, какимъ образомъ билетъ этотъ попалъ въ мои руки, а если я разскажу правду, меня засадятъ всенепремѣнно въ домъ для умалишенныхъ; соври я — мнѣ не миновать тюрьмы. Тотъ же результатъ получится, вздумай я помѣстить этотъ билетъ во всякій другой банкъ, или занять подъ него деньги. Волей-неволей я не могу освободиться отъ этого громаднаго бремени, пока не вернутся эти люди. Билетъ этотъ безполезенъ для меня, все равно, что горсть пепла, а между тѣмъ я долженъ беречь его, стеречь его, тогда какъ мнѣ надобно снискивать себѣ пропитаніе. Я не могу никому его передать, потому что ни одинъ честный гражданинъ или благомыслящій человѣкъ не захочетъ ни за что принять его на свою отвѣтственность или вообще вмѣшаться въ это дѣло. Интересамъ же этихъ братьевъ не угрожаетъ никакая опасность.
Потеряй я даже этотъ билетъ, сожги я его, они всетаки ничего не лишатся, потому что могутъ пріостановить уплату по немъ и банкъ удовлетворитъ ихъ сполна; но въ тоже время я долженъ промучиться цѣлый мѣсяцъ безъ всякаго вознагражденія и безъ малѣйшей прибыли — если только я не помогу выиграть это пари (въ чемъ бы оно ни заключалось) и не получу обѣщаннаго мнѣ мѣста. Мнѣ бы очень хотѣлось получить это мѣсто; люди ихъ пошиба всегда имѣютъ въ своемъ распоряженіи такія мѣста, которыми нельзя пренебрегать.
Я продумалъ довольно долго объ этомъ мѣстѣ. Надежды мои занесли меня въ облака. Безъ сомнѣнія, жалованье будетъ большое. Я стану получать его ежемѣсячно; тогда дѣла мои пойдутъ какъ по маслу. Очень быстро я почувствовалъ себя лицомъ высшаго полета. Въ это время я бродилъ по улицамъ. Видъ лавки портного возбудилъ во мнѣ страстное желаніе сбросить съ себя лохмотья и одѣться поскорѣе, какъ подобаетъ приличному человѣку. Могъ-ли я эта сдѣлать? Нѣтъ. Вѣдь у меня не было ничего, кромѣ милліона фунтовъ стерлинговъ. И такъ я принудилъ себя пройти мимо этого магазина. Но скоро меня опять потянуло въ нему. Искушеніе жестоко преслѣдовало меня. Должно быть, я разъ шесть уходилъ и возвращался, пока во мнѣ происходила эта благородная борьба. Наконецъ, я сдался; я вошелъ въ магазинъ. Я спросилъ, не найдется-ли здѣсь плохо сшитой пары платья, отъ которой отказался заказчикъ? Малый, къ которому я обратился, кивнулъ мнѣ головою на другого малаго, не отвѣтивъ мнѣ ни слова. Я подошелъ къ указанному малому, а тотъ головою указалъ мнѣ на другого малаго, не вымолвивъ ни словечка. Я подошелъ къ нему и онъ сказалъ мнѣ:
— Сейчасъ буду къ вашимъ услугамъ.
Я ждалъ, пока онъ не кончилъ своего дѣла; затѣмъ онъ повелъ меня въ заднюю комнату, разложивъ передо мною цѣлый ворохъ забракованнаго мужского платья и выбралъ для меня наиболѣе подходящую пару. Я облачился въ нее. Она сидѣла на мнѣ прескверно и не отличалась изяществомъ, но она была съ иголочки и мнѣ ужасно хотѣлось пріобрѣсти ее; и такъ я не сталъ критиковать ее, а сказалъ съ нѣкоторой застѣнчивостью:
— Мнѣ было бы удобно, еслибы вы согласились подождать нѣсколько дней деньги за нее. У меня съ собой совсѣмъ нѣтъ мелкихъ денегъ.
Малый состроилъ въ высшей степени саркастическую гримасу и сказалъ:
— О, у васъ нѣтъ мелкихъ денегъ? Ну, разумѣется, я такъ и зналъ. Такіе джентльмены, какъ вы, могутъ имѣть при себѣ только очень крупныя деньги.
Задѣтый за живое, я возразилъ:
— Другъ мой, вамъ бы не слѣдовало судить о чужестранцахъ по платью, которое они носятъ. Я имѣю полную возможность уплатить вамъ за эту пару; мнѣ просто не хотѣлось вводить васъ въ затрудненіе размѣнять крупный банковый билетъ.
Это заставило его немного сбавить тонъ и онъ сказалъ съ нѣкоторою важностью:
— У меня не было въ мысляхъ ничего дурного, но ужь если дѣло дошло до выговоровъ, такъ я долженъ сказать, что вы напрасно изволите полагать, будто мы не въ состояніи размѣнять какой бы то ни было банковый билетъ, который случился бы у васъ при себѣ. Совсѣмъ наоборотъ, мы можемъ размѣнять его.
Я подалъ ему билетъ и сказалъ:
— О, тѣмъ лучше. Я беру свои слова назадъ.
Онъ взялъ билетъ этотъ съ улыбкою, съ одной изъ тѣхъ широкихъ улыбокъ, которыя обнимаютъ все окружающее; такая улыбка имѣетъ въ себѣ складки, изгибы, спирали, и напоминаетъ то мѣсто пруда, куда вы бросили кирпичъ; а затѣмъ, въ тотъ моментъ, когда онъ мелькомъ взглянулъ на билетъ, улыбка эта застыла, поблѣднѣла и стала похожа на тѣ волнообразные, расползающіеся потоки лавы, которые отвердѣваютъ на низкомъ уровнѣ неподалеку отъ Везувія. Никогда прежде я не видалъ такой очарованной и какъ бы остановившейся навѣки улыбки. Человѣкъ этотъ стоялъ держа билетъ въ рукѣ, съ только что описаннымъ выраженіемъ лица; тутъ хозяинъ протѣснился, чтобы узнать, въ чемъ дѣло и рѣзко сказалъ:
— Ну что тамъ еще? Какая случилась бѣда? Что надобно?
Я сказалъ: — Тутъ нѣтъ никакой бѣды. Я жду сдачи.
— Ладно, ладно; достань ему его сдачу, Тодъ; достань ему его сдачу.
Тодъ грубо возразилъ: — Достать ему его сдачу! Это легко сказать, сэръ; но не угодно-ли вамъ самимъ взглянуть на билетъ?
Хозяинъ бросилъ бѣглый взглядъ, испустилъ глубокій краснорѣчивый свистъ, затѣмъ запустилъ руку въ кучу платья непринятаго заказчиками и началъ швырять его во всѣ стороны, говоря самъ съ собою, въ сильномъ возбужденіи:
— Продать эксцентричному милліонеру такую невозможную пару, какъ эта! Тодъ болванъ… Сущій болванъ! Всякій разъ сдѣлаетъ что-нибудь такое неподобное! Отваживаетъ отъ этого мѣста каждаго милліонера, потому что не умѣетъ отличить милліонера отъ бродяги и во всю свою жизнь не умѣлъ отличить. Ага, вотъ то, что я искалъ. Пожалуйста, снимите все это съ себя, сэръ, и бросьте въ огонь. Сдѣлайте мнѣ одолженіе, надѣньте вотъ эту рубашку и эту пару; это какъ разъ то, что вамъ надобно — просто, богато, скромно, княжески великолѣпно; сдѣлано на заказъ для иностраннаго принца. Вы должны его знать, сэръ, его свѣтлость господарь Галифакскій оставилъ намъ эту пару, а себѣ взялъ траурную, потому что мать его помирала… Только она не померла. Но тутъ все исправно, у насъ не всегда бываютъ такія вещи тѣмъ манеромъ, какъ мы… то есть, я хочу сказать, тѣмъ манеромъ, какъ онѣ… Ну вотъ! брюки сидятъ отлично, какъ вылитыя на васъ, сэръ; посмотримъ жилетъ — ага! Какъ разъ по васъ! посмотримъ сюртукъ… Господи! Взгляните-ка на себя, сэръ! Вѣдь вся эта пара словно на васъ сшита! Я еще ни разу не видѣлъ, чтобы платье сидѣло такъ хорошо.
Я выразилъ ему свое удовольствіе.
— Отлично, сэръ, превосходно; я вамъ ручаюсь, что въ ней вамъ не стыдно показаться. Но, погодите, вы увидите, что мы для васъ приготовимъ по вашей мѣркѣ. Иди-ка сюда, Тодъ, — книгу и перо! пиши: длина ноги 32»… и такъ далѣе.
Прежде чѣмъ я могъ вымолвить слово, онъ снялъ съ меня мѣрку и отдавалъ приказанія относительно фраковъ, тужурокъ, крахмальныхъ рубашекъ и другихъ тому подобныхъ вещей. Наконецъ, улучивъ удобную минуту, я сказалъ ему:
— Но, любезный другъ, я не могу сдѣлать вамъ этихъ заказовъ, если вы не можете ждать уплаты неопредѣленное время или размѣнять этотъ билетъ.
— Неопредѣленное время! Это слабое слово, сэръ, слабое слово! Вѣчно — вотъ настоящее слово, сэръ. Тодъ, заверни эти вещи и отправь ихъ сейчасъ же джентльмену, куда онъ прикажетъ. Мелкіе заказчики могутъ подождать. Запиши адресъ джентльмена и…
— Я перемѣняю квартиру. Я зайду сюда и оставлю вамъ свой новый адресъ.
— Отлично, сэръ, превосходно. Одну минуточку… позвольте мнѣ проводить васъ, сэръ. Вотъ… Добрый день, сэръ, будьте здоровы.
Ну, читатель, понимаете-ли вы, что случилось? Я свободно принялся покупать все, что мнѣ было необходимо, и требовалъ, чтобы мнѣ размѣняли мой билетъ. Черезъ недѣлю я былъ великолѣпно одѣтъ съ головы до ногъ, со всей подобающей роскошью и со всѣми удобствами, и поселился въ дорогомъ частномъ отелѣ, въ Ганноверскомъ скверѣ. Здѣсь я и обѣдалъ, но завтракать я постоянно ходилъ въ скромный трактиръ Гарриса, туда, гдѣ я впервые отобѣдалъ на свой билетъ въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ. Благодаря мнѣ, Гаррисъ пошелъ въ гору. Повсюду разнеслась молва, что иностранецъ-оригиналъ, у котораго въ карманахъ жилета лежатъ банковые билеты въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ, сталъ покровителемъ этого трактира. Этого было достаточно. Изъ бѣдняка, перебивавшагося, какъ говорится, изъ кулька въ рогожку, едва сводившаго концы съ концами, Гаррисъ превратился въ знаменитость и отъ посѣтителей не было отбою. Онъ былъ такъ признателенъ мнѣ, что заставилъ меня почти насильно взять у него взаймы денегъ; и такъ, будучи нищимъ, я имѣлъ деньги для своихъ расходовъ и жилъ, какъ истый богачъ и вельможа. Я понималъ, что рано или поздно все это величіе разсыпется въ прахъ, но я уже попалъ въ водоворотъ и долженъ былъ либо выплыть изъ него, либо потонуть въ немъ. Какъ видитъ читатель, ожиданіе неминучей бѣды вносило серьезный, отрезвляющій, даже трагическій элементъ въ положеніе вещей, которое иначе было бы просто на-просто смѣхотворнымъ. Ночью, въ темнотѣ, передо мной постоянно выступала трагическая сторона дѣла, мнѣ постоянно слышались предостереженія, угрозы; и я стоналъ и ворочался, а сонъ бѣжалъ отъ моихъ глазъ. Но при яркомъ дневномъ свѣтѣ трагическій элементъ блѣднѣлъ и исчезалъ, а я шелъ на свѣжій воздухъ и былъ счастливъ до головокруженія, до опьяненія, если такъ можно выразиться.
И въ этомъ не было ничего удивительнаго; вѣдь я сдѣлался одной изъ знаменитостей столицы міра, это порядкомъ вскружило мнѣ голову. Не нашлось бы газеты — англійской, шотландской или ирландской — гдѣ бы ни упоминалось иногда по нѣсколько разъ о «человѣкѣ съ милліонами фунтовъ стерлинговъ въ карманѣ жилета» и о его послѣднихъ дѣйствіяхъ и рѣчахъ. Сперва отзывы эти помѣщались въ концѣ столбца новостей личнаго характера; затѣмъ я очутился впереди представителей соединеннаго королевства, даже впереди баронетовъ, далѣе — впереди бароновъ и такъ далѣе, и такъ далѣе, постоянно подымаясь, по мѣрѣ того, какъ возростала моя извѣстность, пока наконецъ я не достигъ возможно высшаго предѣла восхожденія; тутъ я и остался, получивъ старшинство надо всѣми герцогами не-королевской крови и надъ всѣми духовными особами, исключая примаса всей Англіи. Но замѣтьте, это еще не была громкая слава; пока я пріобрѣлъ только извѣстность. Затѣмъ наступила высшая степень повышенія, — такъ сказать торжественнаго посвященія, — въ одно мгновеніе ока бренный шлакъ моей извѣстности превратился въ нетлѣнное золото славы: «Punch» выпустилъ мою каррикатуру! Да, теперь я сталъ важнымъ лицомъ; положеніе мое было упрочено. Надо мною могли еще подшучивать, но съ почтеніемъ, безъ неучтиваго хихиканья; странности мои могли вызывать улыбку, но отнюдь не насмѣшку. Время для насмѣшекъ ушло навсегда. «Punch» изобразилъ меня всего обвѣшаннаго тряпьемъ, которое я промѣниваю лейбъ-гвардейцу на лондонскую башню. Ну, можно вообразить себѣ, что сталось съ молодымъ повѣсой, на котораго до того времени никто и никогда не обращалъ вниманія, а теперь вдругъ ему стоило только разинуть ротъ, и всякое его слово подхватывалось на лету и повторялось на всѣ лады; стоило ему выйти на улицу, — онъ слышалъ переходившіе изъ устъ въ уста возгласы: «Вотъ, онъ идетъ! это онъ!»; за завтракомъ на него глазѣла цѣлая толпа; едва онъ показывался въ оперной ложѣ, тысячи биноклей направлялись на него. Ну, словомъ, я по цѣлымъ днямъ купался въ славѣ — вотъ сущность всего, что было.
И знаете-ли, читатель, я сохранилъ также мою старую истрепанную пару и отъ времени до времени появлялся въ ней на улицѣ, чтобы имѣть старое удовольствіе покупать равныя дешевыя вещи и выслушивать дерзости, а затѣмъ поражать нахала на смерть этимъ банковымъ билетомъ въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ. Но я вскорѣ долженъ былъ отказаться отъ этого удовольствія. Благодаря иллюстрированнымъ газетамъ, мои доспѣхи получили такую широкую извѣстность, что, когда я выходилъ въ нихъ, меня тотчасъ-же узнавали и шли за мною толпой, а если я пробовалъ что-нибудь купить, хозяинъ лавки предлагалъ мнѣ весь свой товаръ въ кредитъ, прежде чѣмъ я успѣвалъ достать изъ кармана свой билетъ.
На десятый день своей славы я отправился отдать честь своему флагу, — засвидѣтельствовать свое почтеніе американскому посланнику. Онъ принялъ меня съ подобающимъ энтузіазмомъ, попенялъ мнѣ, что я такъ поздно исполнилъ свою обязанность и сказалъ, что единственное средство получить его прощеніе, это — занять мѣсто за его сегодняшнимъ званымъ обѣдомъ, оставшееся вакантнымъ вслѣдствіе нездоровья одного изъ приглашенныхъ гостей. Я изъявилъ свою готовность и мы разговорились. Оказалось, что его отецъ и мой отецъ были въ дѣтствѣ школьными товарищами, затѣмъ позднѣе учились вмѣстѣ въ университетѣ и до самой смерти моего отца оставались закадычными друзьями. Поэтому онъ просилъ настоятельно, чтобы я бывалъ у него въ домѣ запросто всегда, когда я свободенъ, и разумѣется я очень охотно принялъ его приглашеніе.
На самомъ дѣлѣ я принялъ его не только охотно, а съ радостью. Когда наступитъ крахъ, онъ можетъ такъ или иначе спасти меня отъ окончательнаго крушенія; я не зналъ, какъ это будетъ, но онъ долженъ былъ придумать какое-нибудь средство. Я не рискнулъ довѣрить ему свою тайну теперь, когда было уже поздно, что я поторопился бы сдѣлать въ самомъ началѣ моей ужасной карьеры въ Лондонѣ. Нѣтъ, я не могъ теперь отважиться на такое признаніе, я слишкомъ глубоко погрузился въ бездну, т. е. слишкомъ глубоко для того, чтобы рисковать откровенностью передъ такимъ недавнимъ другомъ, хотя съ моей точки зрѣнія я еще не перешелъ предѣла своей глубины. Потому что, читатель долженъ знать, что при всѣхъ моихъ заимообразныхъ расходахъ и издержкахъ, я строго держался въ границахъ моихъ средствъ, — я хочу сказать, въ предѣлахъ моего жалованья. Конечно, я не могъ знать размѣра своего будущаго жалованья, но у меня было довольно вѣское основаніе для оцѣнки того факта, что если я выиграю пари, то получу возможность выбрать любое мѣсто изъ находящихся въ распоряженіи у того богатаго стараго джентльмена, если только окажусь способнымъ занять это мѣсто — а я непремѣнно докажу свою пригодность, — въ этомъ я не имѣлъ ни малѣйшаго сомнѣнія. Что же касается до пари, я ни чуточки не безпокоился о немъ: мнѣ всегда везло въ пари. Смѣта моего жалованья была отъ шестисотъ до тысячи фунтовъ стерлинговъ въ годъ; положимъ, шестьсотъ въ теченіе перваго года, а затѣмъ оно подымалось изъ года въ годъ, пока, благодаря явнымъ заслугамъ, оно не достигнетъ высшей цифры. Въ настоящую минуту мой долгъ равнялся только моему жалованью за первый годъ. Каждый старался дать мнѣ денегъ взаймы, но я отклонялъ большую часть такихъ ссудъ подъ тѣмъ или инымъ предлогомъ, такимъ образомъ мой денежный долгъ равнялся только 300 фунтовъ стерлинговъ; другіе же 300 фунтовъ представляли мои расходы на жизнь и мои покупки. Я полагалъ, что жалованья второго года хватитъ мнѣ на остатокъ этого мѣсяца, если я буду благоразумнымъ и экономнымъ, и я намѣревался взять себя въ руки. По окончаніи моего мѣсяца, вернется изъ своего путешествія мой хозяинъ и мои дѣла опять придутъ въ надлежащій видъ, такъ какъ я сейчасъ же распредѣлю между моими кредиторами мое двухгодовое жалованье юридическимъ порядкомъ, а затѣмъ примусь съ чистой совѣстью за работу.
Это былъ восхитительный званый обѣдъ на четырнадцать персонъ. Герцогъ и герцогиня Шордичъ съ дочерью своей леди Аннъ-Гресъ-Элеоноръ-Селэстъ и такъ далѣе, и такъ далѣе, и такъ далѣе… де-Богенъ, графъ и графиня, Ньюгэтъ, виконтъ Чипсойдъ, лордъ и леди Блатерскайтъ, нѣсколько нетитулованныхъ особъ обоего пола, самъ посланникъ, его жена и дочь, и гостившая у нихъ подруга этой дочери, англійская дѣвушка двадцати двухъ лѣтъ, по имени Порція Лэнгамъ, въ которую я влюбился въ двѣ минуты, а она въ меня — я могъ замѣтить это безъ труда. Былъ тутъ еще одинъ гость, американецъ… Но я немного забѣжалъ впередъ. Когда собравшееся общество находилось еще въ гостиной, нетерпѣливо ожидая вкуснаго обѣда и холодно осматривая запоздавшихъ, лакей доложилъ:
— Мистеръ Ллойдъ Гастингсъ.
Послѣ обмѣна обычныхъ привѣтствій, Гастингсъ бросилъ на меня мимолетный взглядъ и прямо подошелъ ко мнѣ, дружески протянулъ мнѣ руку; затѣмъ, готовясь пожать мою, вдругъ остановился и вымолвилъ въ смущеніи:
— Прошу извиненія, сэръ, мнѣ показалось, что я васъ знаю.
— Ну да, вы меня знаете, старый дружище!
— Нѣтъ! неужели это вы… вы…
— «Жилетный карманъ монстръ?» Это я, дѣйствительно. Не бойтесь называть меня моимъ шутливымъ прозвищемъ; меня уже пріучили въ нему.
— Ладно! чудесно! вотъ такъ сюрпризъ! Разъ или два я встрѣтилъ ваше имя въ связи съ этимъ прозвищемъ, но никогда мнѣ и въ голову не приходило, что вы и есть Генри Адамсъ, о которомъ упоминалось. Вѣдь не прошло и шести мѣсяцевъ съ тѣхъ поръ, какъ вы служили письмоводителемъ на жалованьи у фирмы Блакъ Гопкинсъ въ Санъ-Франциско и просиживали цѣлыя ночи за добавочныя, помогая мнѣ сводить и провѣрятъ различные счеты и дѣловыя бумаги. Подумать только, что вы въ Лондонѣ, обладатель милліоновъ и выдающаяся знаменитость! Ну просто сказка изъ «Тысячи и одной ночи»! Голубчикъ, я не могу придти въ себя отъ удивленія, не въ силахъ представить себѣ реальную сущность этого. Дайте мнѣ время опомниться отъ этого головокружительнаго извѣстія.
— Дѣло въ томъ, Ллойдъ, что я сбитъ съ толку не менѣе вашего. Я самъ не въ состояніи представить себѣ реальность моего новаго положенія.
— Боже мой! Это поразительно! не такъ ли? Постойте, сегодня ровно три мѣсяца, какъ мы съ вами пошли въ трактиръ «Рудокоповъ».
— Нѣтъ, въ трактиръ «Веселіе».
— Вѣрно, это былъ трактиръ «Веселіе»; пошли мы туда въ два часа утра и вамъ подали баранью котлетку и кофе послѣ кропотливой шестичасовой возни со всей этой канцелярщиной, а я еще старался уговорить васъ отправиться со мною въ Лондонъ и предлагалъ раздобыть для васъ отпускъ и уплатить всѣ ваши дорожные расходы, да еще дать вамъ кое-что сверхъ этого, если мнѣ посчастливится въ моемъ дѣлѣ, вы же не хотѣли и слушать меня, говорили, что мнѣ не удастся это дѣло, и что вамъ нельзя терять нить работы по возвращеніи, потратить Богъ знаетъ сколько времени, чтобы снова очутиться въ курсѣ дѣла. И однако я нахожу васъ здѣсь. Какъ все это странно! Какимъ образомъ вы попали сюда и что дало вамъ такой безпримѣрный толчекъ въ гору?
— О, чистѣйшая случайность. Это длинная исторія… Каждый назоветъ это романомъ. Я вамъ все разскажу, только не теперь.
— Когда же?
— Въ концѣ этого мѣсяца.
— Да вѣдь до конца остается болѣе двухъ недѣль. Это черезчуръ долгій срокъ для испытанія человѣческаго любопытства. Идетъ черезъ недѣлю?
— Не могу. Вы скоро узнаете, почему. Ну, а какъ ваши торговыя дѣла?
Веселость его исчезла моментально и онъ сказалъ со вздохомъ:
— Вы оказались настоящимъ пророкомъ, Галь, настоящимъ пророкомъ. Для меня было бы лучше не пріѣзжать сюда. Не хочется и говорить объ этомъ.
— Но вы должны это сдѣлать. Вы пойдете со мною, когда мы уйдемъ отсюда, останетесь у меня ночевать и разскажете все.
— О, вы позволяете? вы не шутите? — И на глаза его навернулись слезы.
— Да; я хочу узнать всю исторію, сначала до конца.
— Какъ я вамъ признателенъ! Найти снова человѣческое участіе въ голосѣ, въ глазахъ ко мнѣ, и къ моимъ дѣламъ, послѣ того, что я здѣсь вынесъ… Боже! благодарю тебя на колѣнахъ за это!
Онъ крѣпко схватилъ и сжалъ мою руку и затѣмъ былъ въ духѣ и оживился къ обѣду, который такъ и не состоялся. Случилась обычная исторія, исторія, которая постоянно повторяется благодаря нелѣпой англійской системѣ: вопросъ о старшинствѣ за обѣдомъ не могъ быть рѣшенъ и обѣдъ не состоялся. Англичане всегда отобѣдаютъ у себя, прежде чѣмъ идти на званый обѣдъ, потому что они-то знаютъ, какому риску подвергаются; но никто и никогда не предупреждаетъ иностранца и послѣдній въ простотѣ сердца попадаетъ въ ловушку. Разумѣется, изъ насъ никто не пострадалъ, такъ какъ всѣ мы уже обѣдали, не будучи новичками, исключая Гастингса, а онъ узналъ отъ посланника, когда тотъ пригласилъ его, что въ уваженіе въ англійскому обычаю у него не было приготовлено никакого обѣда. Каждый взялъ подъ руку даму и всѣ торжественно вступили въ столовую, потому что принято совершать это передвиженіе; но тутъ начался споръ. Герцогъ Шордичъ хотѣлъ занять первое мѣсто за столомъ, доказывая, что онъ по рангу стоялъ выше посланника, который былъ представителемъ только націи, а не монарха; но я отстаивалъ свои права и не соглашался уступить ему. Въ столбцѣ новостей я занималъ мѣсто на ряду со всѣми герцогами некоролевской крови; я такъ и сказалъ, требуя первенства передъ названнымъ герцогомъ. Разумѣется, пренія наши не могли быть рѣшены тѣми доводами, которые мы приводили; онъ въ концѣ концовъ (и вопреки здравому смыслу) пробовалъ блеснуть рожденіемъ и древностью своего рода, а я выступилъ передъ нимъ «якобы» его завоеватель и «подзадорилъ» его Адамомъ, котораго я былъ прямымъ потомкомъ, какъ показывало мое имя, тогда какъ онъ былъ боковою вѣтвью, какъ свидѣтельствовало его имя и его позднѣйшее норманское происхожденіе; и такъ всѣ мы торжественнымъ маршемъ вернулись назадъ въ гостинную и закусили стоя — подаютъ сардинки и землянику, вы группируетесь вокругъ стола и кушаете не садясь. Здѣсь культъ застольнаго старшинства не такъ стѣснителенъ: два лица самаго высокаго ранга бросаютъ шиллингъ, лицо выигравшее идетъ первымъ за своимъ угощеніемъ, а потерявшему достается шиллингъ. Два слѣдующія по рангу лица продѣлываютъ тоже, затѣмъ два слѣдующія за ними — тоже и т. д.
По окончаніи закуски принесли столы и мы всѣ усѣлись за карты по шести пенсовъ за роберъ. Англичане никогда не играютъ въ карты ради забавы. Если они не имѣютъ въ перспективѣ выигрыша или проигрыша — все равно какого — они не станутъ играть.
Мы прелестно провели время, а именно, двое изъ насъ — миссъ Лэнгамъ и я. Я былъ такъ очарованъ ею, что не могъ сосчитать своихъ картъ, когда на рукахъ у меня было болѣе двухъ мастей; я не замѣчалъ, когда я удачно ходилъ и мнѣ всякій разъ приходилось начинать игру съизнова; я бы постоянно оставался въ проигрышѣ, но молодая дѣвушка дѣлала тѣ же промахи, такъ какъ находилась совершенно въ такомъ же состояніи, какъ я; вслѣдствіе этого никто изъ насъ не могъ окончить своей игры, да мы и не заботились объ этомъ; мы знали только, что мы счастливы и ничего другого знать не желали и намъ не хотѣлось превратить игру.
Я сказалъ ей — да, я это сдѣлалъ! — сказалъ, что я полюбилъ ее, а она… Ну, она вспыхнула до корня волосъ, но ей были пріятны мои слова; она сказала, что тоже любитъ.
О, какой это былъ чудный вечеръ! Всякій разъ, какъ я отбиралъ у нея карты, я успѣвалъ прибавить «postscriptum»; всякій разъ, какъ она отбирала ихъ у меня, она увѣдомляла меня о полученіи его, считая также карты; я не могъ сказать ни одной фразы, обычной въ игрѣ, безъ того, чтобы не прибавить: «Господи! Какъ ты прелестна», а она считала: «Пятнадцать два, пятнадцать четыре, пятнадцать шесть, восемь да восемь будетъ шестнадцать — ты такъ думаешь?» — вскинувъ на меня изъ подъ рѣсницъ взглядъ полный нѣжности и лукавства. О, это было слишкомъ много счастія!
Ну, я объяснился съ ней честно и вполнѣ откровенно; сказалъ ей, что у меня нѣтъ ни единаго цента за душой, а только одинъ единственный банковый билетъ въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ, о которомъ она слышала столько толковъ, и онъ не былъ моимъ; это возбудило ея любопытство и я заговорилъ тихо, и разсказалъ ей всю исторію съ самаго начала, а она хохотала до упаду. «Я» не могъ понять, что смѣшного нашла она въ моемъ разсказѣ, но фактъ былъ на лицо: черезъ каждыя полминуты какая нибудь новая подробность вызывала у нея припадокъ смѣха и, чтобы дать ей оправиться, я долженъ былъ останавливаться на полторы минуты. Она смѣялась до боли, до дурноты; въ жизни своей я еще не видалъ ничего подобнаго. Я хочу сказать, что еще не видалъ никогда, чтобы горестная исторія — исторія мученій, безпокойствъ и страховъ какого нибудь лица — произвела именно такое впечатлѣніе. И я полюбилъ ее еще крѣпче, видя, что она могла быть такъ весела, когда тутъ не предстояло ничего веселаго; вѣдь мнѣ скоро будетъ необходима именно такая жена, при томъ оборотѣ, какой должны были принять мои обстоятельства. Разумѣется, я сказалъ ей, что намъ придется подождать годика два, пока я не развяжусь со всѣми дѣлами; но она и не думала ждать, а только надѣялась, что я стану очень, очень остороженъ въ своихъ издержкахъ и не допущу, чтобы они унесли послѣднюю надежду на наше жалованье третьяго года. Затѣмъ она выказала легкое безпокойство, ей ужасно хотѣлось навѣрно узнать, не ошибся-ли я какъ-нибудь и не поднялъ-ли свое жалованье за первый годъ до болѣе высокой цифры, чѣмъ та, какую мнѣ могли назначить. Это былъ голосъ здраваго смысла и я почувствовалъ въ себѣ меньше самонадѣянности, чѣмъ прежде; но это же внушило мнѣ прекрасную дѣловую идею и я откровенно высказалъ ее.
— Порція, дорогая, ты не побоишься пойти со мною въ тотъ день, когда я долженъ буду явиться къ этимъ старымъ джентльменамъ?
Она слегка вздрогнула, но сказала:
— Н… нѣтъ, если присутствіе мое можетъ придать тебѣ бодрости. Но… будетъ-ли это вполнѣ прилично, какъ ты думаешь?
— Нѣтъ, я не знаю, прилично-ли это; на самомъ дѣлѣ боюсь, что нѣтъ. Но, видишь-ли, тутъ такъ много зависитъ отъ этого, что…
— Въ такомъ случаѣ я непремѣнно пойду, прилично это или неприлично, — сказала она съ чуднымъ, великодушнымъ энтузіазмомъ. — О, я буду такъ счастлива, думая, что помогаю тебѣ.
— Помогаешь, любимая? Да все будетъ сдѣлано тобою. Ты такая красавица, такъ прелестна и обворожительна, что съ тобою я буду въ состояніи забрать наше жалованье грудами, пока эти добрые старички не обанкрутятся въ конецъ: у нихъ не хватитъ духу для борьбы.
Посмотрѣлъ бы читатель, какимъ яркимъ заревомъ вспыхнуло ея лицо, какъ радостно засіяли ея глаза!
— Ахъ ты гадкій льстецъ! Нѣтъ ни словечка правды въ томъ, что ты сказалъ, но я всетаки пойду съ тобою. Можетъ быть, это научитъ тебя не надѣяться, что другіе люди станутъ смотрѣть на меня твоими глазами.
Разсѣялись-ли мои сомнѣнія? Вернулась-ли во мнѣ моя смѣлая самонадѣянность? Пусть судитъ читатель по слѣдующему факту: тайно про себя, я тутъ же поднялъ цифру своего жалованья за первый годъ до тысячи двухсотъ фунтовъ стерлинговъ. Но я не сказалъ ей объ этомъ; я хотѣлъ сдѣлать ей сюрпризъ.
Всю дорогу домой я виталъ въ облакахъ, Гастингсъ говорилъ, а я не слыхалъ ни одного слова. Когда онъ и я вошли въ мою гостиную, онъ вернулъ меня въ дѣйствительности пылкими восхваленіями комфорта и роскоши моей обстановки.
— Дайте мнѣ постоять тутъ минуточку и наглядѣться до-сыта! Господи, это дворецъ, совсѣмъ таки дворецъ. И тутъ все, чего только можетъ пожелать душа — вмѣстѣ съ веселымъ огнемъ въ комнатѣ и съ ужиномъ, который стоитъ на готовѣ. Генри, это не только заставляетъ меня осязательно почувствовать, какъ вы богаты, но это заставляетъ меня почувствовать до мозга костей, какъ я бѣденъ… какъ я бѣденъ и какъ несчастенъ, какъ я разбитъ, пораженъ, уничтоженъ!
Чортъ бы его побралъ! отъ этихъ словъ у меня по кожѣ пошелъ морозъ. Ужасъ привелъ меня въ сознаніе и заставилъ ясно понять, что я стою на вулканѣ. Я не зналъ, что то были пустыя грезы, т. е. я не позволялъ себѣ знать это минуту назадъ, но теперь… о, Боже! По уши въ долгахъ, безъ единаго цента въ карманѣ, держа въ своихъ рукахъ счастье или гибель прелестной дѣвушки и не видя ничего впереди кромѣ жалованья, которое, быть можетъ, никогда… по всей вѣроятности никогда не осуществится! Охъ, охъ, охъ! Я погибъ безвозвратно! нѣтъ мнѣ спасенія!
— Генри, самыя ничтожныя крохи вашего ежедневнаго дохода могли бы…
— Охъ, мой ежедневный доходъ! Пожалуйте сюда, вотъ горячая шотландская циска — развеселите свою душу. Она тутъ возлѣ васъ! Или нѣтъ… вы голодны; присядьте и…
— Мнѣ не съѣсть и кусочка, я не чувствую голода. Я не могу ѣсть эти дни; но я буду пить съ вами до-мертва.
— Я не отстану отъ васъ хоть бы вы выпили цѣлую бочку! Готово? За ваше здоровье! Ну, а теперь, Ллойдъ, изложите-ка мнѣ свою исторію, пока я приготовляю этотъ напитокъ.
— Что же, съизнова ее излагать?
— Съизнова? Что хотите вы сказать?
— Ну я думалъ, что вы хотите услышать ее снова?
— Хочу-ли я услышать ее снова? Вы ставите меня въ тупикъ. Постойте! не пейте больше этой жидкости. Эго для васъ не годится.
— Послушайте, Генри, вы меня пугаете. Развѣ я не разсказалъ вамъ всей исторіи по дорогѣ сюда?
— Вы?
— Ну да, я.
— Пусть меня повѣсятъ, если я слышалъ хоть одна слово.
— Генри, шутки въ сторону. Меня безпокоитъ это. Что такое дѣлали вы тамъ, у посланника?
Я овладѣлъ собою, какъ подобаетъ мужчинѣ.
— Я взялъ прелестнѣйшую дѣвушку въ мірѣ… въ плѣнъ!
Онъ стремительно бросился во мнѣ и мы принялись жать другъ другу руки и жали такъ, что рукамъ стало больно; и онъ не бранилъ меня за то, что я не слыхалъ ни одного слова изъ его исторіи, которая длилась цѣлыхъ три мили. Онъ усѣлся и разсказалъ все снова, какъ терпѣливый, добрый малый, какимъ онъ былъ. Вкратцѣ вотъ сущность его разсказа: онъ прибылъ въ Англію съ самыми радужными надеждами; по «условію» онъ долженъ былъ продать горнозаводскіе участки отъ имени ихъ владѣльцевъ и въ его пользу оставалось все, что будетъ свыше одного милліона долларовъ. Онъ энергично взялся за это дѣло, пустивъ въ ходъ всю изворотливость своего ума, испробовавъ всѣ честныя средства, израсходовавъ почти всѣ свои сбереженія и не нашелъ ни одного капиталиста, который захотѣлъ бы выслушать его, а срокъ его условія истекалъ въ концѣ этого мѣсяца. Словомъ, онъ былъ раззоренъ. Затѣмъ онъ вскочилъ съ своего мѣста и вскричалъ:
— Генри, вы можете спасти меня! Вы можете спасти меня и вы единственный человѣкъ во всемъ мірѣ, который можетъ это сдѣлать. Сдѣлаете-ли вы это? Захотите-ли вы это сдѣлать.
— Скажите мнѣ, какъ. Выскажите свою мысль, голубчикъ.
— Дайте мнѣ милліонъ и на что вернуться на родину подъ мое «условіе»! Не откажите, не откажите мнѣ!
Я былъ словно въ агоніи. У меня готовы были сорваться слова: «Ллойдъ, я самъ нищій… абсолютно безъ пенни за душой, да еще въ долгахъ!» Но тутъ, будто молнія, въ моемъ мозгу блеснула огненная мысль; я сжалъ свои челюсти и старался утомить свое волненіе, стать хладнокровнымъ, какъ подобаетъ капиталисту. И такъ я сказалъ дѣловымъ спокойнымъ тономъ самообладанія:
— Я спасу васъ, Ллойдъ…
— Ну такъ я уже спасенъ! Да будетъ на вѣки надъ вами благословеніе Божіе! Если когда нибудь я…
— Дайте мнѣ кончить, Ллойдъ. Я спасу васъ, но не этимъ путемъ; потому что это не будетъ для васъ выгодно, послѣ всѣхъ вашихъ хлопотъ и трудовъ, и риска, которому вы подвергались. Мнѣ не на руку покупать рудники; я и безъ этого могу пускать свой капиталъ въ оборотъ въ такомъ торговомъ центрѣ, какъ Лондонъ; поэтому я тутъ и остаюсь все это время. Но вотъ что я сдѣлаю для васъ. Вѣдь я знаю все объ этихъ рудникахъ; мнѣ извѣстна ихъ огромная цѣнность и я могу засвидѣтельствовать это подъ присягою каждому, кто пожелаетъ. Вы продадите ихъ впродолженіе двухъ недѣль за три милліона долларовъ, открыто воспользовавшись моимъ именемъ, а прибыль мы подѣлимъ между собою поровну.
Онъ такъ расходился, въ порывѣ безумной радости, что спалилъ бы и переломалъ бы все, что было въ комнатѣ, еслибы мнѣ не удалось повалить и связать его.
И такъ онъ лежалъ у меня, вполнѣ счастливый, повторяя:
— Я могу воспользоваться вашимъ именемъ! Вашимъ именемъ… подумать только! Голубчикъ, да вѣдь они повалятъ гуртомъ, какъ стадо барановъ, эти лондонскіе тузы, они будутъ драться за эти рудники. Вы осчастливили меня, осчастливили навсегда! И я не забуду этого до конца своей жизни.
Менѣе чѣмъ въ двадцать четыре часа въ Лордонѣ только и говорили объ этихъ рудникахъ! День за днемъ я ничего не дѣлалъ, а только сидѣлъ у себя дома и говорилъ всѣмъ посѣтителямъ:
— Да, я разрѣшилъ ему сослаться на меня. Я знаю этого человѣка и знаю также рудники эти. Репутація его безупречна, а рудники стоютъ гораздо дороже, чѣмъ онъ проситъ за нихъ.
Въ то же время всѣ свои вечера я проводилъ въ домѣ посланника, съ Порціей. Я не сказалъ ей ни слова о дѣлѣ съ рудниками; я хотѣлъ сдѣлать ей сюрпризъ. Мы говорили о жалованьи; ни о чемъ другомъ не говорили, кромѣ жалованья и любви; иногда о любви, иногда о жалованьи, иногда о любви и жалованьи вмѣстѣ. И Боже мой! участіе, какое принимали въ нашемъ маленькомъ дѣлѣ жена и дочь посланника, безконечная изобрѣтательность ихъ, чтобы избавить насъ отъ помѣхи и оставить посланника въ полномъ невѣдѣніи и ничего неподозрѣвающимъ… все это было такъ мило съ ихъ стороны.
Когда наконецъ прошелъ этотъ мѣсяцъ, у мена лежало въ Лондонскомъ банкѣ на мое имя милліонъ долларовъ и Гастингсъ помѣстилъ свои деньги тамъ же. Одѣвшись, какъ подобало моему настоящему блестящему положенію, я проѣхалъ мимо дома на Портландъ-Плэсъ, понялъ по нѣкоторымъ даннымъ, что мои птицы вернулись въ себѣ домой, отправился къ посланнику за своей ненаглядной и мы пустились въ путь, обсуждая изо всѣхъ силъ вопросъ о жалованьи. Возбужденіе и безпокойство придавали ея красотѣ такой нестерпимый блескъ, что я сказалъ ей:
— Радость моя, ты такъ хороша въ эту минуту, что было бы преступленіемъ урѣзать хоть одно пенни изъ жалованья по три тысячи фунтовъ въ годъ.
— Генри, Генри, ты погубишь насъ!
— Да не пугайся же. Оставайся такою, какъ теперь, и довѣрься мнѣ. Все устроится великолѣпно.
Случилось такъ, что мнѣ пришлось всю дорогу поддерживать ея мужество. Она все уговаривала меня, повторяя:
— О, прошу тебя, не забывай, что если мы станемъ требовать слишкомъ много, то, пожалуй, не получимъ совсѣмъ никакого жалованья, а тогда, что станется съ нами, безъ всякихъ средствъ къ заработку?
Насъ ввелъ тотъ же лакей и мы застали здѣсь этихъ двухъ старыхъ джентльменовъ. Разумѣется, они изумились, увидѣвъ это дивное созданіе со мною, но я сказалъ имъ:
— Вамъ нечего смущаться, джентльмены, она — моя будущая поддержка и супруга.
И я представилъ ихъ ей, назвавъ ихъ по имени. Это не удивило ихъ: они знали, что я долженъ былъ справиться о нихъ въ адресъ-календарѣ. Они усадили насъ и были очень вѣжливы со мною, а ее всячески старались вывести изъ замѣшательства и, насколько было въ ихъ силахъ, успокоить. Затѣмъ я сказалъ имъ:
— Джентльмены, я готовъ отдать вамъ отчетъ.
— Мы рады слышать это, — сказалъ мой старикъ, — такъ какъ теперь мы можемъ разрѣшить пари, которое было между мною и моимъ братомъ Эбелемъ. Если вы выиграли для меня, вы получите такое мѣсто, какимъ я только могу располагать. У васъ-ли банковый билетъ въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ?
— Вотъ онъ, сэръ, — и я передалъ ему билетъ.
— Я выигралъ! — весело крикнулъ онъ и хлопнулъ Эбеля по спинѣ. — Теперь, что скажешь ты, братъ?
— Я вижу, что онъ остался въ живыхъ, а я проигралъ двадцать тысячъ фунтовъ. Я бы никогда этому не повѣрилъ.
— Мнѣ надо сдѣлать вамъ еще сообщеніе, — сказалъ я, — и довольно пространное. Я бы хотѣлъ, чтобы вы позволили мнѣ явиться въ вамъ вскорѣ и разсказать вамъ подробно всю мою исторію за этотъ мѣсяцъ; могу васъ увѣрить, что она заслуживаетъ вашего вниманія. А пока взгляните вотъ на это.
— Что это, милѣйшій? Свидѣтельство на вкладъ въ 200.000 фунтовъ стерлинговъ? Это ваши деньги?
— Мои. Я пріобрѣлъ ихъ благодаря разумному пользованію въ теченіе тридцати дней этой маленькой ссудой, которую вы мнѣ дали. Единственное употребленіе, сдѣланное мною изъ нея, была покупка разныхъ пустяковъ и предложеніе размѣнять билетъ.
— Постойте, это удивительно! Это невѣроятно, милѣйшій!
— Ладно! я докажу это. Не принимайте моего слова на вѣру.
Но теперь наступила очередь Порціи выразить свое изумленіе. Глаза ея были широко открыты и она сказала:
— Генри, это дѣйствительно твои деньги? Ты, значитъ, мнѣ лгалъ?
— Да, моя радость. Но ты простишь меня, я это знаю.
Она приняла сердитый видъ и сказала:
— Не будь такимъ самоувѣреннымъ. Ты скверный мальчикъ, что такъ обманулъ меня!
— О, твой гнѣвъ пройдетъ, моя прелесть, ты перестанешь на меня сердиться; вѣдь ты знаешь, это была только шутка. Ну, пойдемъ теперь отсюда.
— Да постойте, постойте же! А мѣсто? Я хотѣлъ дать вамъ мѣсто, — сказалъ мой старикъ.
— Вотъ что, — сказалъ я, — я несказанно вамъ благодаренъ, но, право, мнѣ не надо никакого мѣста.
— Но вѣдь вы можете получить самое лучшее изъ тѣхъ, какими я располагаю.
— Еще разъ благодарю отъ всей души; но мнѣ не надобно даже этого мѣста.
— Генри, мнѣ совѣстно за тебя. Ты не хочешь, какъ слѣдуетъ поблагодарить этого добраго джентльмена. Моіу я это сдѣлать за тебя?
— Въ самомъ дѣлѣ, милочка, сдѣлай это, если можешь, лучше. Мы посмотримъ, какъ ты это сдѣлаешь.
Она подошла къ моему старику, вскочила къ нему на колѣни, обвила его шею руками и поцѣловала его въ губы. Тутъ два старые джентльмена громко разсмѣялись, но я просто окаменѣлъ отъ изумленія, какъ читатель легко пойметъ. Порція заговорила:
— Папа, онъ сказалъ, что у тебя въ распоряженіи нѣтъ мѣста, которое бы онъ взялъ; и я чувствую себя такъ же оскорбленной, какъ…
— Моя любимая!.. развѣ это твой папа?
— Да, онъ мой отчимъ и я его ужасно люблю. Ты понимаешь теперь, не правда-ли? Почему я такъ хохотала, когда ты разсказывалъ мнѣ у посланника, не зная моихъ родныхъ, какихъ мученій и хлопотъ надѣлали тебѣ папа и дядя Эбель своимъ пари.
Разумѣется, я заговорилъ теперь смѣло, безъ дурачествъ, и прямо пошелъ къ цѣли:
— О, мой дорогой, дорогой сэръ, я беру назадъ свои слова. У васъ есть свободное мѣсто, которое я хочу занять.
— Назовите его.
— Мѣсто зятя.
— Ладно, ладно! Только знайте, что если вы никогда не служили въ этомъ званіи, то, само собою разумѣется, вы не можете представить одобрительныхъ отзывовъ, которые бы удовлетворяли условіямъ контракта, а потому…
— Испытайте меня… о, сдѣлайте это, умоляю васъ! Испытайте меня только въ теченіе тридцати или сорока лѣтъ и если…
— О, хорошо, будь по вашему; вы просите немногаго. Возьмите ее съ Богомъ!
Счастливы ли мы оба? Не найдется словъ, чтобы описать вполнѣ наше счастіе. А когда Лондонъ узналъ, день или два дня спустя, всю исторію моихъ приключеній съ этимъ банковымъ билетомъ и финалъ этихъ приключеній, говорилъ-ли Лондонъ и долго ли объ этомъ предметѣ? Да.
Папаша моей Порціи отнесъ этотъ билетъ, принесшій мнѣ успѣхъ и удачу, обратно въ англійскій банкъ и размѣнялъ его на наличныя деньги; тогда банкъ перечеркнулъ его и подарилъ ему, а онъ отдалъ его намъ въ день нашей свадьбы и билетъ этотъ съ тѣхъ поръ постоянно висѣлъ въ рамкѣ на самомъ священномъ мѣстѣ у насъ въ домѣ, потому что билетъ этотъ далъ мнѣ мою Порцію. Не будь его у меня, я не остался бы въ Лондонѣ, не пошелъ бы представиться американскому посланнику и никогда не встрѣтился бы съ нею. И такъ я всегда говорю: «Да, какъ видите, это билетъ въ милліонъ фунтовъ стерлинговъ, но за все свое существованіе онъ сослужилъ мнѣ только одну службу и такимъ образомъ принесъ мнѣ наличными только одну десятую часть своей стоимости».