Глухая полночь. Строем длинным,
Осеребренные луной,
Стоят кареты на Тверской
Пред домом пышным и старинным. 5 Пылает тысячью огней
Обширный зал; с высоких хоров
Ревут смычки: толпа гостей;
Гул танца с гулом разговоров.
В роскошных перьях и цветах, 10 С улыбкой мертвой на устах,
Обыкновенной рамой бала,
Старушки светские сидят
И на блестящий вихорь зала
С тупым вниманием глядят. 15 Кружатся дамы молодые,
Не чувствуют себя самих:
Драгими камнями у них
Горят уборы головные;
По их плечам полунагим 20 Златые локоны летают,
Одежды легкие, как дым,
Их легкий стан обозначают.
Вокруг пленительных харит
И суетится и кипит 25 Толпа поклонников ревнивых;
Толкует, ловит каждый взгляд:
Шутя, несчастных и счастливых
Вертушки милые творят.
В движеньи всё. Горя добиться 30 Вниманья лестного красы,
Гусар крутит свои усы,
Писатель чопорно острится,
И оба правы: говорят,
Что в то же время можно дамам, 35 Меняя слева взгляд на взгляд,
Смеяться справа эпиграммам.
Меж тем и в лентах и в звездах,
Порою с картами в руках,
Выходят важные бояры, 40 Встав из-за ломберных столов,
Взглянуть на мчащиеся пары
Под гул порывистый смычков.
Но гости глухо зашумели,
Вся зала шёпотом полна: 45 «Домой уехала она!
Вдруг стало дурно ей». Ужели?
В кадрили весело вертясь,
Вдруг помертвела! — Что причиной?
Ах, Боже мой! Скажите, князь, 50 Скажите, что с княгиней Ниной,
Женою вашею? — Бог весть,
Мигрень, конечно!.. в сюрах шесть.
— Что с ней, кузина? танцовали
Вы в ближней паре, видел я? — 55 «В кругу пристойном не всегда ли
Она как будто не своя?»
Злословье правду говорило.
В Москве меж умниц и меж дур
Моей княгине черезчур 60 Слыть Пенелопой трудно было.
Презренья к мнению полна,
Над добродетелию женской
Не насмехается ль она,
Как над ужимкой деревенской? 65 Кого в свой дом она манит:
Не записных ли волокит,
Не новичков ли миловидных?
Не утомлен ли слух людей
Молвой побед ее бесстыдных 70 И соблазнительных связей?
Но как влекла к себе всесильно
Ее живая красота!
Чьи непорочные уста
Так улыбалися умильно! 75 Какая бы Людмила ей,
Смирясь, лучей благочестивых
Своих лазоревых очей
И свежести ланит стыдливых
Не отдала бы сей же час 80 За яркий глянец черных глаз,
Облитых влагой сладострастной,
За пламя жаркое ланит?
Какая фее самовластной
Не уступила б из харит?
85 Как в близких сердца разговорах
Была пленительна она!
Как угодительно-нежна!
Какая ласковость во взорах
У ней сияла! Но порой, 90 Ревнивым гневом пламенея,
Как зла в словах, страшна собой,
Явилась новая Медея!
Какие слезы из очей
Потом катилися у ней! 95 Терзая душу, проливали
В нее томленье слезы те:
Кто б не отер их у печали,
Кто б не оставил красоте?
Страшись прелестницы опасной, 100 Не подходи: обведена
Волшебным очерком она;
Кругом ее заразы страстной
Исполнен воздух! Жалок тот,
Кто в сладкий чад его вступает: 105 Ладью пловца водоворот
Так на погибель увлекает!
Беги ее: нет сердца в ней!
Страшися вкрадчивых речей
Одуревающей приманки; 110 Влюбленных взглядов не лови:
В ней жар упившейся вакханки,
Горячки жар — не жар любви,
Так, не сочувствия прямого
Могуществом увлечена, 115 На грудь роскошную она
Звала счастливца молодого:
Он пересоздан был на миг
Ее живым воображеньем;
Ей своенравный зрелся лик, 120 Она ласкала с упоеньем
Одно видение свое.
И гасла вдруг мечта ее:
Она вдалась в обман досадной,
Ее прельститель ей смешон, 125 И средь толпы Лаисе хладной
Уж не приметен будет он.
В часы томительные ночи,
Утех естественных чужда,
Так чародейка иногда 130 Себе волшебством тешит очи:
Над ней слились из облаков
Великолепные чертоги;
Она на троне из цветов,
Ей угождают полубоги. 135 На миг один восхищена
Живым видением она;
Но в ум приходит с изумленьем,
Смеется сердца забытью
И с тьмой сливает мановеньем 140 Мечту блестящую свою.
Чей образ кисть нарисовала
Увы! те дни уж далеко,
Когда княгиня так легко
Воспламенялась, остывала! 145 Когда, питомице прямой
И Эпикура и Ниноны,
Летучей прихоти одной
Ей были ведомы законы!
Посланник рока ей предстал, 150 Смущенный взор очаровал,
Поработил воображенье,
Слиял все мысли в мысль одну
И пролил страстное мученье
В глухую сердца глубину,
155 Красой изнеженной Арсений
Не привлекал к себе очей:
Следы мучительных страстей,
Следы печальных размышлений
Носил он на челе: в очах 160 Беспечность мрачная дышала,
И не улыбка на устах,
Усмешка праздная блуждала.
Он не задолго посещал
Края чужие; там искал, 165 Как слышно было, развлеченья
И снова родину узрел;
Но видно, сердцу исцеленья
Дать не возмог чужой предел.
Предстал он в дом моей Лаисы, 170 И остряков задорный полк
Не знаю как пред ним умолк —
Главой поникли Адонисы.
Он в разговоре поражал
Людей и света знаньем редким, 175 Глубоко в сердце проникал
Лукавой шуткой, словом едким.
Судил разборчиво певца,
Знал цену кисти и резца,
И сколько ни был хладно-сжатым 180 Привычный склад его речей,
Казался чувствами богатым
Он в глубине души своей.
Неодолимо, как судьбина,
Не знаю что, в игре лица, 185 В движеньи каждом пришлеца,
К нему влекло тебя, о Нина!
С него ты не сводила глаз…
Он был учтив, но хладен с нею,
Ее смущал он много раз 190 Улыбкой опытной своею;
Но, жрица давняя любви,
Она ль не знала, как в крови
Родить мятежное волненье,
Как в чувства дикий жар вдохнуть… 195 И всемогущее мгновенье
Его повергло к ней на грудь.
Мои любовники дышали
Согласным счастьем два-три дни;
Чрез день, другой потом, они 200 Несходство в чувствах показали.
Забвенья страстного полна,
Полна блаженства жизни новой
Свободно, радостно она
К нему ласкалась; но суровый, 205 Унылый часто зрелся он:
Пред ним летал мятежный сон;
Всегда рассеянный, судьбину,
Казалось, в чем-то он винил,
И, прижимая к сердцу Нину, 210 От Нины сердце он таил.
Неблагодарный! Им у Нины
Все мысли были заняты:
Его любимые цветы,
Его любимые картины 215 У ней являлися. Не раз
Блистали новые уборы
В ее покоях, чтоб на час
Ему прельстить, потешить взоры.
Был втайне убран кабинет, 220 Где сладострастный полусвет,
Богинь раскошных изваянья,
Курений сладких легкий пар,
Животворило всё желанья,
Вливало в сердце томный жар.
225 Вотще! Он предан был печали.
Однажды (до того дошло)
У Нины вспыхнуло чело
И очи ярко заблистали.
Страстей противных беглый спор 230 Лицо явило. Что с тобою»,
Она сказала: «что твой взор
Всё полон мрачною тоскою?
Досаду давнюю мою
Я боле в сердце не таю: 235 Печаль с тобою неразлучна;
Стыжусь, но ясно вижу я:
Тебе тяжка, тебе докучна
Любовь безумная моя!
«Скажи, за что твое презренье?
240 «Скажи, в сердечной глубине
Ты нечувствителен ко мне
Иль недоверчив? Подозренье
Я заслужила. Старины
Мне тяжело воспоминанье: 245 Тогда всечасной новизны
Алкало у меня мечтанье;
Один кумир на долгий срок
Поработить его не мог;
Любовь сегодняшняя трудно 250 Жила до завтрашнего дня:
Мне вверить сердце безрассудно;
Ты прав, но выслушай меня.
«Беги со мной: земля велика!
Чужбина скроет нас легко, 255 И там безвестно, далеко,
Ты будешь полный мой владыка.
Ты мне Италию порой
Хвалил с блестящим увлеченьем;
Страну, любимую тобой, 260 Узнала я воображеньем:
Там солнце пышно, там луна
Восходит сладости полна;
Там вьются лозы винограда,
Шумят лавровые леса: 265 Туда, туда! с тобой я рада
Забыть родные небеса.
«Беги со мной! Ты безответен!
Ответствуй, жребий мой реши:
Иль нет! зачем? Твоей души 270 Упорный холод мне приметен:
Молчи же! не нуждаюсь я
В словах обманчивых — довольно!
Любовь несчастная моя
Мне свыше казнь… но больно, больно!»… 275 И зарыдала. Возмущон
Ее тоской: «Безумный сон
Тебя увлек», сказал Арсений:
«Невольный мрак души моей —
След прежних жалких заблуждений 280 И прежних гибельных страстей.
«Его со временем рассеет
Твоя волшебная любовь:
Нет, не тревожься, если вновь
Тобой сомненье овладеет! 285 Моей печали не вини».
День после, мирною четою,
Сидели на софе они.
Княгиня томною рукою
Обняла друга своего 290 И прилегла к плечу его.
На ближний столик, в думе скрытной
Облокотясь, Арсений наш
Меж тем по карточке визитной
Водил небрежный карандаш
295 Давно был вечер. С легким треском
Горели свечи на столе,
Кумиров мрамор в дальней мгле
Кой-где блистал неверным блеском.
Молчал Арсений, Нина тож. 300 Вдруг тайным чувством увлеченный,
Он восклицает: «Как похож!»
Проснулась Нина: «Друг бесценный,
Похож! Ужели! мой портрет!
Взглянуть позволь… Что ж это? Нет! 305 Не мой: жеманная девчонка
Со сладкой глупостью в глазах,
В кудрях мохнатых, как болонка,
С улыбкой сонной на устах!»
«Скажу, красавица такая 310 Меня затмила бы совсем»…
Лицо княгини между тем
Покрыла бледность гробовая.
Ее дыханье отошло,
Уста застыли, посинели; 315 Увлажил хладный пот чело,
Непомертвелые блестели
Глаза одни. Вещать хотел
Язык мятежный, но коснел:
Слова сливались в лепетанье; 320 Мгновенье долгое прошло,
И наконец ее страданье
Свободный голос обрело.
«Арсений, видишь, я мертвею;
Арсений, дашь ли мне ответ! 325 Знаком ты с ревностию?.. Нет!
Так ведай, я знакома с нею,
Я к ней способна! Встарину,
Меж многих редкостей востока,
Себе я выбрала одну… 330 Вот перстень… с ним я выше рока!
Арсений! мне в защиту дан
Могучий этот талисман;
Знай, никакое злоключенье
Меня при нем не устрашит. 335 В глазах твоих недоуменье,
Дивишься ты! Он яд таит».
У Нины руку взял Арсений:
«Спокойна совесть у меня»,
Сказал, «но дожил я до дня 340 Тяжелых сердцу откровений.
Внимай же мне. С чего начну?
Не предавайся гневу, Нина!
Другой дышал я в старину,
Хотела то сама судьбина. 345 Росли мы вместе. Как мила
Малютка Олинька была!
Ее мгновеньями иными
Еще я вижу пред собой
С очами темно-голубыми, 350 С темно-кудрявой головой.
«Я называл ее сестрою,
С ней игры детства я делил;
Но год за годом уходил
Обыкновенной чередою. 355 Исчезло детство. Притекли
Дни непонятного волненья
И друг на друга возвели
Мы взоры, полные томленья.
Обманчив разговор очей. 360 И руку Олиньки моей
Сжимая робкою рукою,
«Скажи», шептал я иногда,
«Скажи, любим ли я тобою?»
И слышал сладостное да
365 «В счастливый дом, себе на горе,
Тогда я друга ввел. Лицом
Он был приятен, жив умом;
Обворожил он Ольгу вскоре.
Всегда встречались взоры их, 370 Всегда велся меж ними шёпот.
Я мук язвительных моих
Не снес: излил ревнивый ропот.
Какой же ждал меня успех?
Мне был ответом детский смех. 375 Ее покинул я с презреньем,
Всю боль души в душе тая.
Сказал прости всему; но мщеньем
Сопернику поклялся я.
«Всечасно, колкими словами 380 Скучал я, досаждал ему,
И по желанью моему
Вскипела ссора между нами:
Стрелялись мы. В крови упав,
На век я думал мир оставить; 385 С одра восстал я телом здрав,
Но сердцем болен. Что прибавить?
Бежал я в дальние края:
Увы! под чуждым небом я
Томился тою же тоскою. 390 Родимый край узрев опять,
Я только с милою тобою
Душою начал оживать».
Умолк. Бессмысленно глядела
Она на друга своего, 395 Как будто повести его
Еще вполне не разумела;
Но от руки его потом
Освободив тихонько руку,
Вдруг содрогнулася лицом, 400 И всё в нем выразило муку,
И обессилена, томна,
Главой поникнула она.
«Что, что с тобою, друг бесценный!»
Вскричал Арсений. Слух его 405 Внял только вздох полустесненный
«Друг милый, что ты?» — «Ничего».
Еще на крыльях торопливых
Промчалось несколько недель
В размолвках бурных, как досель, 410 И в примиреньях несчастливых.
Но что же, что же напослед?
Сегодня друга нет у Нины
И завтра, после завтра нет!
Напрасно, полная кручины 415 Она с дверей не сводит глаз
И мнит: он будет через час.
Он позабыл о Нине страстной.
Он не вошел, вошел слуга,
Письмо ей подал… миг ужасный! 420 Сомненья нет: его рука!
«Что медлить», к ней писал Арсений,
«Открыться должно»… небо! в чем?
Едва владею я пером,
Ищу напрасно выражений. 425 О Нина! Ольгу встретил я;
Она поныне дышит мною
И ревность прежняя моя
Была неправой и смешною.
Удел решен. По старине 430 Я верен Ольге, верной мне.
Прости! твое воспоминанье
Я сохраню до поздних дней:
В нем понесу я наказанье
Ошибок юности моей».
435 Для своего и для чужова
Незрима Нина: всем одно
Твердит швейцар ее давно:
Не принимает, нездорова!
Ей нужды нет ни в ком, ни в чем; 440 Питье и пищу забывая,
В покое дальнем и глухом
Она недвижная, немая
Сидит и с места одного
Не сводит взора своего. 445 Глубокой муки сон печальный!
Но двери пашут растворясь:
Муж не весьма сантиментальный,
Сморкаясь громко, входит князь.
И вот садится. В размышленье 450 Сначала молча погружён,
Ногой потряхивает он,
И наконец: «С тобой мученье!
Без всякой грусти ты грустишь;
Как погляжу, совсем больна ты: 455 Ей ей! с трудом вообразишь,
Как вы причудами богаты!
Опомниться тебе пора.
Сегодня бал у князь-Петра;
Забудь фантазии пустые 460 И от людей не отставай:
Там будут наши молодые,
Арсений с Ольгой. Поезжай.»
«Ну что, поедешь ли?» — «Поеду»,
Сказала, странно оживясь, 465 Княгиня. «Дело», молвил князь,
«Прощай, спешу я в клоб к обеду».
Что, Нина бедная, с тобой?
Какое чувство овладело
Твоей болезненной душой? 470 Что оживить ее умело,
Ужель надежда? Торопясь
Часы летят; уехал князь;
Пора готовиться княгине.
Нарядами окружена 475 Давно не бывшими в помине,
Перед трюмо стоит она.
Уж газ на ней, струясь, блистает:
Роскошно, сладостно очам
Рисует грудь, потом к ногам 480 С гирляндой яркой упадает.
Алмаз мелькающих серег
Горит за черными кудрями;
Жемчуг чело ее облёг
И меж обильными косами 485 Рукой искусной пропущён,
То видим, то невидим он.
Над головою перья веют;
По томной прихоти своей,
То ей лице они лелеют, 490 То дремлют в локонах у ней.
Меж тем — (к какому разрушенью
Ведет сердечная гроза!)
Ее потухшие глаза
Окружены широкой тенью 495 И на щеках румянца нет!
Чуть виден в образе прекрасном
Красы бывалой слабый след!
В стекле живом и беспристрастном
Княгиня бедная моя 500 Глядяся, мнит: «и это я,
Но пусть на страшное виденье
Он взор смущенный возведет:
Пускай узрит свое творенье
И всю вину свою поймет»
505 Другое тяжкое мечтанье
Потом волнует душу ей:
«Ужель сопернице моей
Отдамся я на поруганье!
Ужель спокойно я снесу, 510 Как торжествуя надо мною.
Свою цветущую красу
С моей увядшею красою
Сравнит насмешливо она!
Надежда есть еще одна: 515 Следы печали я сокрою
Хоть в половину, хоть на час»…
И Нина трепетной рукою
Лице румянит в первый раз.
Она явилася на бале. 520 Что ж возмутило душу ей?
Толпы ли ветреных гостей
В ярко-блестящей, пышной зале
Беспечный лепет, мирный смех?
Порывы ль музыки веселой, 525 И словом, этот вихрь утех,
Больным душою столь тяжелой?
Или двусмысленно взглянуть
Посмел на Нину кто-нибудь?
Иль лишним счастием блистало 530 Лице у Ольги молодой?
Чтоб ни было, ей дурно стало,
Она уехала домой.
Глухая ночь. У Нины в спальной,
Лениво споря с темнотой, 535 Перед иконой золотой
Лампада точит свет печальный.
То пропадет во мраке он,
То заиграет на окладе;
Кругом глубокий, мертвый сон! 540 Меж тем в блистательном наряде,
В богатых перьях, жемчугах,
С румянцем странным на щеках,
Ты ль это, Нина, мною зрима?
В переливающейся мгле 545 Зачем сидишь ты недвижима
С недвижной думой на челе?
Дверь заскрипела: слышит ухо
Походку чью-то на полу;
Перед иконою, в углу, 550 Стал и закашлял кто-то глухо.
Сухая, дряхлая рука
Из тьмы к лампаде потянулась;
Святильню тронула слегка;
Светильня сонная очнулась 555 И свет нежданный и живой
Вдруг озаряет весь покой:
Княгини мамушка седая
Перед иконою стоит,
И вот уж, набожно вздыхая, 560 Земной поклон она творит. Вот поднялась, перекрестилась;
Вот поплелась было домой:
Вдруг видит Нину пред собой,
На полпути остановилась. 565 Глядит печально на нее,
Качает старой головою:
«Ты ль это, дитятко мое,
Такою позднею порою?..
И не смыкаешь очи сном, 570 Глядит печально на нее,
Вот так-то ты свой век проводишь,
Хоть от ума, да не умно:
Ну, право, ты себя уходишь,
А ведь грешно, куда грешно!
575 «И что в судьбе твоей худого?
Как погляжу я, полон дом.
Не перечесть каким добром;
Ты роду-звания большого;
Твой князь приятного лица, 580 Душа в нем кроткая такая:
Всечасно вышнего творца
Благословляла бы другая!
Ты позабыла Бога… да,
Не ходишь в церковь никогда: 585 Поверь, кто Господа оставит,
Того оставит и Господь;
А он то духом нашим правит,
Он охраняет нашу плоть!
«Не осердись, моя родная: 590 Ты знаешь, мало ли о чем
Мелю я старым языком:
Прости, дай ручку мне». Вздыхая
К руке княгининой она
Устами ветхими прильнула: 595 Рука ледяно-холодна.
В лицо ей с трепетом взглянула:
На нем поспешный смерти ход;
Глаза стоят и в пене рот…
Судьбина Нины совершилась, 600 Нет Нины! ну так что же? нет!
Как видно, ядом отравилась,
Сдержала страшный свой обет!
Уже билеты роковые,
Билеты с черною каймой, 605 На коих бренности людской
Трофеи, модой принятые,
Печально поражают взгляд;
Где сухощавые Сатурны
С косами грозными сидят, 610 Склонясь на траурные урны;
Где кости мертвые крестом
Лежат разительным гербом
Под гробовыми головами, —
О смерти Нины должну весть 615 Узаконенными словами
Спешат по городу разнесть.
В урочный день, на вынос тела,
Со всех концов Москвы большой,
Одна карета за другой 620 К хоромам князя полетела.
Обсев гостиную кругом,
Сначала важное молчанье
Толпа хранила; но потом
Возникло томное жужжанье: 625 Оно росло, росло, росло
И в шумный говор перешло.
Объятый счастливым забвеньем,
Сам князь за дело принялся
И жарким богословским преньем 630 С ханжой каким-то занялся.
Богатый гроб несчастной Нины,
Священством пышным окружен,
Был в землю мирно опущен;
Свет не узнал ее судьбины. 635 Князь, без особого труда,
Свой жребий вышней воле предал.
Поэт, который завсегда
По четвергам у них обедал,
Никак с желудочной тоски 640 Скропал на смерть ее стишки.
Обильна слухами столица;
Молва какая-то была,
Что их законная страница
В журнале дамском приняла.
1825—1828
Примечания
Отрывки из первоначальной редакции поэмы дают автографы: 1) «Бальный вечер», ст. 1—168 (Истор. Музей, 249 (146) — здесь имеется отброшенное впоследствии вступление (см. «автограф I») и разночтение к ст. 7—18, 27—28, 32, 44, 75—80, 85, 103, 108, 143; 2) «Бал, отрывок», ст. 1—43 в альбоме с надписью «Souvenir» (Пушк. Дом Акад. Наук) дает новое чтение в ст. 5 и 31. В ст. 16—17, 27—28 и 32 совпадает с автографом Истор. Музея; 3) Отрывок — ст. 5—32 в письме Баратынского к Н. В. Путяте конца февраля 1825 г. (Мурановский Архив). Здесь ст. 7—13, 16—17 и 32 совпадают с автографом Истор. Музея, ст. 28 дает новое разночтение.
Близость всех трех автографов заставляет предполагать единую дату их. Два последние датируются 1825 г., очевидно к тому же времени относится рукопись Истор. Музея.
Поэма предполагалась к напечатанию в альманахе Бестужева и Рылеева — «Звездочка» на 1826 г. (см. о нем примечание к «Эде»). Среди материалов «Звездочки», опубликованных в «Русск. Старине», 1883, кн. III, стр. 43—100, отрывок из «Бала», ст. 5—42, с подписью «Е. Б.» и датой: «декабрь 1825 г.». В отрывке этом ст. 7—13 и 16—18 читаются как в автографе Истор. Музея, ст. 28, 31—32 — как в письме к Путяте, и ст. 5 — как в альбомном автографе. Ст. 33—36 пропущены, новые разночтения в ст. 29 и 36.
Отрывки из поэмы печатались: 1) В «Моск. Телеграфе», 1827, ч. XIII, № 1, стр. 3 — «Отрывок из поэмы», ст. 1—56. В основном текст совпадает с автографом Истор. Музея. Новое разночтение к ст. 53. 2) «Сев. Цветы», 1828, стр. 84, «Отрывок из поэмы Бальный вечер», ст. 471—518. Текст совпадает с окончательной редакцией, кроме ст. 488.
Полностью поэма вышла в 1828 г. отдельной книжкой, вместе с «Графом Нулиным» Пушкина, под заглавием «Две повести в стихах». Здесь текст отличается от позднейшей редакции разночтениями в ст. 271, 293, 327—332, 336, 477, 527, 539, 551, 578, 592, 598, 615.
На экземпляре книжки «Две повести в стихах», подаренном Баратынским Софье Львовне Энгельгардт, имеются поправки рукой Баратынского, отчасти вошедшие в изд. 1835 г, отчасти неизвестные в печати.
«Бал» начат Баратынским в Финляндии в начале 1825 г. В конце февраля он посылает Н. В. Путяте отрывок из поэмы (см. выше). 15 октября 1828 г. П. А. Вяземский пишет А. И. Тургеневу, что Баратынский «кончил… свой «Бальный Вечер» (Остафьевский Архив, т. III, стр. 179).
Вариант
Автограф I
Перед ст. 1:
Умеют жить в Москве богатой
И для себя и для других
У знатных бар, сынов прямых
Столицы праздной, тароватой,
Одно веселье на уме,
Одно занятие — банкеты.
Как рады жители зиме!
Теперь — Бог весть, а в прежни леты
Зимой у них за пиром пир.
Ношу ли фрак я, иль мундир,
Женат ли я, хочу ль жениться, —
Мне всякий рад. Когда не лень,
Вальсировать и волочиться
В Москве могу я каждый день.
Автограф II
Вместо 5—13:
Сияет тысячью огней
Обширный зал; с высоких хоров
Ревут смычки; толпа гостей;
И пестрота и блик ударов.
С улыбкой сонной на устах
В роскошных перьях и цветах
Обыкновенной рамой бала
Старушки светские сидят
И на безумный вихорь зала
С тупым вниманием глядят…
Вместо 536—546:
Лампада точит свет печальный,
То пропадет во мраке он,
То на окладе заиграет;
Кругом глубокий мертвый сон!
Но час за часом утекает.
Перед рассветом ночи мгла
На город пуще налегла.
Слабее теплится лампада,
И вовсе свет ее заснул.
Из лона дремлющего града
Стал возникать заутрень гул.
См. также одноимённые страницы.