Бал (Баратынский)

Бал
автор Евгений Абрамович Баратынский
Опубл.: 1828. Источник: az.lib.ru

Евгений Баратынский. Бал

 Глухая полночь. Строем длинным,
 Осеребренные луной,
 Стоят кареты на Тверской
 Пред домом пышным и старинным.
 Пылает тысячью огней
 Обширный зал; с высоких хоров
 Ревут смычки; толпа гостей;
 Гул танца с гулом разговоров.
 В роскошных перьях и цветах,
 С улыбкой мертвой на устах,
 Обыкновенной рамой бала,
 Старушки светские сидят
 И на блестящий вихорь зала
 С тупым вниманием глядят.

 Кружатся дамы молодые,
 Не чувствуют себя самих;
 Драгими камнями у них
 Горят уборы головные;
 По их плечам полунагим
 Златые локоны летают;
 Одежды легкие, как дым,
 Их легкий стан обозначают.
 Вокруг пленительных харит
 И суетится и кипит
 Толпа поклонников ревнивых;
 Толкует, ловит каждый взгляд;
 Шутя несчастных и счастливых
 Вертушки милые творят.
 В движенье все. Горя добиться
 Вниманья лестного красы,
 Гусар крутит свои усы,
 Писатель чопорно острится,
 И оба правы: говорят,
 Что в то же время можно дамам,
 Меняя слева взгляд на взгляд,
 Смеяться справа эпиграммам.
 Меж тем и в лентах и в звездах,
 Порою с картами в руках,
 Выходят важные бояры,
 Встав из-за ломберных столов,
 Взглянуть на мчащиеся пары
 Под гул порывистый смычков.

 Но гости глухо зашумели,
 Вся зала шепотом полна:
 "Домой уехала она!
 Вдруг стало дурно ей". - "Ужели?"
 "В кадрили весело вертясь,
 Вдруг помертвела!" - "Что причиной?
 Ах, боже мой! Скажите, князь,
 Скажите, что с княгиней Ниной,
 Женою вашею?" - "Бог весть,
 Мигрень, конечно!.. В сюрах шесть".
 "Что с ней, кузина? танцевали
 Вы в ближней паре, видел я?
 В кругу пристойном не всегда ли
 Она как будто не своя?"

 Злословье правду говорило.
 В Москве меж умниц и меж дур
 Моей княгине чересчур
 Слыть Пенелопой трудно было.
 Презренья к мнению полна,
 Над добродетелию женской
 Не насмехается ль она,
 Как над ужимкой деревенской?
 Кого в свой дом она манит,
 Не записных ли волокит,
 Не новичков ли миловидных?
 Не утомлен ли слух людей
 Молвой побед ее бесстыдных
 И соблазнительных связей?

 Но как влекла к себе всесильно
 Ее живая красота!
 Чьи непорочные уста
 Так улыбалися умильно!
 Какая бы Людмила ей,
 Смирясь, лучей благочестивых
 Своих лазоревых очей
 И свежести ланит стыдливых
 Не отдала бы сей же час
 За яркий глянец черных глаз,
 Облитых влагой сладострастной,
 За пламя жаркое ланит?
 Какая фее самовластной
 Не уступила б из харит?

 Как в близких сердцу разговорах
 Была пленительна она!
 Как угодительно-нежна!
 Какая ласковость во взорах
 У ней сияла! Но порой,
 Ревнивым гневом пламенея,
 Как зла в словах, страшна собой,
 Являлась новая Медея!
 Какие слезы из очей
 Потом катилися у ней!
 Терзая душу, проливали
 В нее томленье слезы те;
 Кто б не отер их у печали,
 Кто б не оставил красоте?

 Страшись прелестницы опасной,
 Не подходи: обведена
 Волшебным очерком она;
 Кругом ее заразы страстной
 Исполнен воздух! Жалок тот,
 Кто в сладкий чад его вступает, -
 Ладью пловца водоворот
 Так на погибель увлекает!
 Беги ее: нет сердца в ней!
 Страшися вкрадчивых речей
 Одуревающей приманки;
 Влюбленных взглядов не лови:
 В ней жар упившейся вакханки,
 Горячки жар - не жар любви.

 Так, не сочувствия прямого
 Могуществом увлечена -
 На грудь роскошную она
 Звала счастливца молодого;
 Он пересоздан был на миг
 Ее живым воображеньем;
 Ей своенравный зрелся лик,
 Она ласкала с упоеньем
 Одно видение свое.
 И гасла вдруг мечта ее:
 Она вдалась в обман досадный,
 Ее прельститель ей смешон,
 И средь толпы Лаисе хладной
 Уж неприметен будет он.

 В часы томительные ночи,
 Утех естественных чужда,
 Так чародейка иногда
 Себе волшебством тешит очи:
 Над ней слились из облаков
 Великолепные чертоги;
 Она на троне из цветов,
 Ей угождают полубоги.
 На миг один восхищена
 Живым видением она;
 Но в ум приходит с изумленьем,
 Смеется сердца забытью
 И с тьмой сливает мановеньем
 Мечту блестящую свою.

 Чей образ кисть нарисовала?
 Увы! те дни уж далеко,
 Когда княгиня так легко
 Воспламенялась, остывала!
 Когда, питомице прямой
 И Эпикура и Ниноны,
 Летучей прихоти одной
 Ей были ведомы законы!
 Посланник рока ей предстал;
 Смущенный взор очаровал,
 Поработил воображенье,
 Слиял все мысли в мысль одну
 И пролил страстное мученье
 В глухую сердца глубину.

 Красой изнеженной Арсений
 Не привлекал к себе очей:
 Следы мучительных страстей,
 Следы печальных размышлений
 Носил он на челе; в очах
 Беспечность мрачная дышала,
 И не улыбка на устах -
 Усмешка праздная блуждала.
 Он незадолго посещал
 Края чужие; там искал,
 Как слышно было, развлеченья
 И снова родину узрел;
 Но, видно, сердцу исцеленья
 Дать не возмог чужой предел.

 Предстал он в дом моей Лаисы,
 И остряков задорный полк
 Не знаю как пред ним умолк -
 Главой поникли Адонисы.
 Он в разговоре поражал
 Людей и света знаньем редким,
 Глубоко в сердце проникал
 Лукавой шуткой, словом едким,
 Судил разборчиво певца,
 Знал цену кисти и резца,
 И сколько ни был хладно-сжатым
 Привычный склад его речей,
 Казался чувствами богатым
 Он в глубине души своей.

 Неодолимо, как судьбина,
 Не знаю, что в игре лица,
 В движенье каждом пришлеца
 К нему влекло тебя, о Нина!
 С него ты не сводила глаз...
 Он был учтив, но хладен с нею.
 Ее смущал он много раз
 Улыбкой опытной своею;
 Но, жрица давняя любви,
 Она ль не знала, как в крови
 Родить мятежное волненье,
 Как в чувства дикий жар вдохнуть...
 И всемогущее мгновенье
 Его повергло к ней на грудь.

 Мои любовники дышали
 Согласным счастьем два-три дни;
 Чрез день-другой потом они
 Несходство в чувствах показали.
 Забвенья страстного полна,
 Полна блаженства жизни новой,
 Свободно, радостно она
 К нему ласкалась; но суровый,
 Унылый часто зрелся он:
 Пред ним летал мятежный сон;
 Всегда рассеянный, судьбину,
 Казалось, в чем-то он винил,
 И, прижимая к сердцу Нину,
 От Нины сердце он таил.

 Неблагодарный! Им у Нины
 Все мысли были заняты:
 Его любимые цветы,
 Его любимые картины
 У ней являлися. Не раз
 Блистали новые уборы
 В ее покоях, чтоб на час
 Ему прельстить, потешить взоры.
 Был втайне убран кабинет,
 Где сладострастный полусвет,
 Богинь роскошных изваянья,
 Курений сладких легкий пар -
 Животворило все желанья,
 Вливало в сердце томный жар.

 Вотще! Он предан был печали.
 Однажды (до того дошло)
 У Нины вспыхнуло чело
 И очи ярко заблистали.
 Страстей противных беглый спор
 Лицо явило. "Что с тобою, -
 Она сказала, - что твой взор
 Все полон мрачною тоскою?
 Досаду давнюю мою
 Я боле в сердце не таю:
 Печаль с тобою неразлучна;
 Стыжусь, но ясно вижу я:
 Тебе тяжка, тебе докучна
 Любовь безумная моя!

 Скажи, за что твое презренье?
 Скажи, в сердечной глубине
 Ты-нечувствителен ко мне
 Иль недоверчив? Подозренье
 Я заслужила. Старины
 Мне тяжело воспоминанье:
 Тогда всечасной новизны
 Алкало у меня мечтанье;
 Один кумир на долгий срок
 Поработить его не мог;
 Любовь сегодняшняя трудно
 Жила до завтрашнего дня, -
 Мне вверить сердце безрассудно,
 Ты нрав, но выслушай меня.

 Беги со мной - земля велика!
 Чужбина скроет нас легко,
 И там безвестно, далеко,
 Ты будешь полный мой владыка.
 Ты мне Италию порой
 Хвалил с блестящим увлеченьем;
 Страну, любимую тобой,
 Узнала я воображеньем;
 Там солнце пышно, там луна
 Восходит, сладости полна;
 Там вьются лозы винограда,
 Шумят лавровые леса, -
 Туда, туда! с тобой я рада
 Забыть родные небеса.

 Беги со мной! Ты безответен!
 Ответствуй, жребий мой реши.
 Иль нет! зачем? Твоей души
 Упорный холод мне приметен;
 Молчи же! не нуждаюсь я
 В словах обманчивых, - довольно!
 Любовь несчастная моя
 Мне свыше казнь... но больно, больно!.."
 И зарыдала. Возмущен
 Ее тоской: "Безумный сон
 Тебя увлек, - сказал Арсений, -
 Невольный мрак души моей -
 След прежних жалких заблуждений
 И прежних гибельных страстей.

 Его со временем рассеет
 Твоя волшебная любовь;
 Нет, не тревожься, если вновь
 Тобой сомненье овладеет!
 Моей печали не вини".
 День после, мирною четою,
 Сидели на софе они.
 Княгиня томною рукою
 Обняла друга своего
 И прилегла к плечу его.
 На ближний столик, в думе скрытной
 Облокотясь, Арсений наш
 Меж тем по карточке визитной
 Водил небрежный карандаш.

 Давно был вечер. С легким треском
 Горели свечи на столе,
 Кумиров мрамор в дальней мгле
 Кой-где блистал неверным блеском.
 Молчал Арсений, Нина тож.
 Вдруг, тайным чувством увлеченный,
 Он восклицает: "Как похож!"
 Проснулась Нина: "Друг бесценный,
 Похож! Ужели? мой портрет!
 Взглянуть позволь... Что ж это? Нет!
 Не мой - жеманная девчонка
 Со сладкой глупостью в глазах,
 В кудрях мохнатых, как болонка,
 С улыбкой сонной на устах!
 Скажу, красавица такая
 Меня затмила бы совсем..."
 Лицо княгини между тем
 Покрыла бледность гробовая.
 Ее дыханье отошло,
 Уста застыли, посинели;
 Увлажил хладный пот чело,
 Непомертвелые блестели
 Глаза одни. Вещать хотел
 Язык мятежный, но коснел,
 Слова сливались в лепетанье.
 Мгновенье долгое прошло,
 И наконец ее страданье
 Свободный голос обрело:

 "Арсений, видишь, я мертвею;
 Арсений, дашь ли мне ответ!
 Знаком ты с ревностию?.. Нет!
 Так ведай, я знакома с нею,
 Я к ней способна! В старину,
 Меж многих редкостей Востока,
 Себе я выбрала одну...
 Вот перстень... с ним я выше рока!
 Арсений! мне в защиту дан
 Могучий этот талисман;
 Знай, никакое злоключенье
 Меня при нем не устрашит.
 В глазах твоих недоуменье,
 Дивишься ты! Он яд таит".

 У Нины руку взял Арсений:
 "Спокойна совесть у меня, -
 Сказал, - но дожил я до дня
 Тяжелых сердцу откровений.
 Внимай же мне. С чего начну?
 Не предавайся гневу, Нина!
 Другой дышал я в старину,
 Хотела то сама судьбина.
 Росли мы вместе. Как мила
 Малютка Оленька была!
 Ее мгновеньями иными
 Еще я вижу пред собой
 С очами темно-голубыми,
 С темпо-кудрявой головой.

 Я называл ее сострою,
 С ней игры детства я делил;
 Но год за годом уходил
 Обыкновенной чередою.
 Исчезло детство. Притекли
 Дни непонятного волненья,
 И друг на друга возвели
 Мы взоры, полные томленья.
 Обманчив разговор очей.
 И, руку Оленьки моей
 Сжимая робкою рукою,
 "Скажи, - шептал я иногда,-
 Скажи, любим ли я тобою?"
 И слышал сладостное да.

 В счастливый дом, себе на горе,
 Тогда я друга ввел. Лицом
 Он был приятен, жив умом;
 Обворожил он Ольгу вскоре.
 Всегда встречались взоры их,
 Всегда велся меж ними шепот.
 Я мук язвительных моих
 Не снес-излил ревнивый ропот.
 Какой же ждал меня успех?
 Мне был ответом детский смех!
 Ее покинул я с презреньем,
 Всю боль души в душе тая.
 Сказал "прости" всему: но мщеньем
 Сопернику поклялся я.

 Всечасно колкими словами
 Скучал я, досаждал ему,
 И по желанью моему
 Вскипела ссора между нами:
 Стрелялись мы. В крови упав,
 Навек я думал мир оставить;
 С одра восстал я телом здрав,
 Но сердцем болен. Что прибавить?
 Бежал я в дальние края;
 Увы! под чуждым небом я
 Томился тою же тоскою.
 Родимый край узрев опять,
 Я только с милою тобою
 Душою начал оживать".

 Умолк. Бессмысленно глядела
 Она на друга своего,
 Как будто повести его
 Еще вполне не разумела;
 Но от руки его потом
 Освободив тихонько руку,
 Вдруг содрогнулася лицом,
 И все в нем выразило муку.
 И, обессилена, томна,
 Главой поникнула она.
 "Что, что с тобою, друг бесценный?" -
 Вскричал Арсений. Слух его
 Внял только вздох полустесненный.
 "Друг милый, что ты?" - "Ничего".

 Еще на крыльях торопливых
 Промчалось несколько недель
 В размолвках бурных, как досель,
 И в примереньях несчастливых.
 Но что же, что же напослед?
 Сегодня друга нет у Нины,
 И завтра, послезавтра нет!
 Напрасно, полная кручины,
 Она с дверей не сводит глаз
 И мнит: он будет через час.
 Он позабыл о Нине страстной;
 Он не вошел, вошел слуга,
 Письмо ей подал... миг ужасный!
 Сомненья нет: его рука!

 "Что медлить,- к ней писал Арсений,-
 Открыться должно... Небо! в чем?
 Едва владею я пером,
 Ищу напрасно выражений.
 О Нина! Ольгу встретил я;
 Она поныне дышит мною,
 И ревность прежняя моя
 Была неправой и смешною.
 Удел решен. По старине
 Я верен Ольге, верной мне.
 Прости! твое воспоминанье
 Я сохраню до поздних дней;
 В нем понесу я наказанье
 Ошибок юности моей".

 Для своего и для чужого
 Незрима Нина; всем одно
 Твердит швейцар ее давно:
 "Не принимает, нездорова!"
 Ей нужды нет ни в ком, ни в чем;
 Питье и пищу забывая,
 В покое дальнем и глухом
 Она, недвижная, немая,
 Сидит и с места одного
 Не сводит взора своего.
 Глубокой муки сон печальный!
 Но двери пашут, растворясь:
 Муж не весьма сентиментальный,
 Сморкаясь громко, входит киязь.

 И вот садится. В размышленье
 Сначала молча погружен,
 Ногой потряхивает он;
 И наконец: "С тобой мученье!
 Без всякой грусти ты грустишь;
 Как погляжу, совсем больна ты;
 Ей-ей! с трудом вообразишь,
 Как вы причудами богаты!
 Опомниться тебе пора.
 Сегодня бал у князь Петра:
 Забудь фантазии пустые
 И от людей не отставай;
 Там будут наши молодые,
 Арсений с Ольгой. Поезжай.

 Ну что, поедешь ли?" - "Поеду",-
 Сказала, странно оживясь,
 Княгиня. "Дело,- молвил князь,-
 Прощай, спешу я в клуб к обеду".
 Что, Нина бедная, с тобой?
 Какое чувство овладело
 Твоей болезненной душой?
 Что оживить ее умело,
 Ужель надежда? Торопясь
 Часы летят; уехал князь;
 Пора готовиться княгине.
 Нарядами окружена,
 Давно не бывшими в помине,
 Перед трюмо стоит она.

 Уж газ на ней, струясь, блистает;
 Роскошно, сладостно очам
 Рисует грудь, потом к ногам
 С гирляндой яркой упадает.
 Алмаз мелькающих серег
 Горит за черными кудрями;
 Жемчуг чело ее облег,
 И, меж обильными косами
 Рукой искусной пропущен,
 То видим, то невидим он.
 Над головою перья веют;
 По томной прихоти своей,
 То ей лицо они лелеют,
 То дремлют в локонах у ней.

 Меж тем (к какому разрушенью
 Ведет сердечная гроза!)
 Ее потухшие глаза
 Окружены широкой тенью
 И на щеках румянца нет!
 Чуть виден в образе прекрасном
 Красы бывалой слабый след!
 В стекле живом и беспристрастном
 Княгиня бедная моя
 Глядяся, мнит: "И это я!
 Но пусть на страшное виденье
 Он взор смущенный возведет,
 Пускай узрит свое творенье
 И всю вину свою поймет".

 Другое тяжкое мечтанье
 Потом волнует душу ей:
 "Ужель сопернице моей
 Отдамся я на поруганье!
 Ужель спокойно я снесу,
 Как, торжествуя надо мною,
 Свою цветущую красу
 С моей увядшею красою
 Сравнит насмешливо она!
 Надежда есть еще одна:
 Следы печали я сокрою
 Хоть вполовину, хоть на час..."
 И Нина трепетной рукою
 Лицо румянит в первый раз.

 Она явилася на бале.
 Что ж возмутило душу ей?
 Толпы ли ветреных гостей
 В ярко блестящей, пышной зале,
 Беспечный лепет, мирный смех?
 Порывы ль музыки веселой,
 И, словом, этот вихрь утех,
 Больным душою столь тяжелый?
 Или двусмысленно взглянуть
 Посмел на Нину кто-нибудь?
 Иль лишним счастием блистало
 Лицо у Ольги молодой?
 Что б ли было, ей дурно стало,
 Она уехала домой.

 Глухая ночь. У Нины в спальной,
 Лениво споря с темнотой,
 Перед иконой золотой
 Лампада точит свет печальный,
 То пропадет во мраке он,
 То заиграет на окладе;
 Кругом глубокий, мертвый сон!
 Меж тем в блистательном наряде,
 В богатых перьях, жемчугах,
 С румянцем странным на щеках,
 Ты ль это, Нина, мною зрима?
 В переливающейся мгле
 Зачем сидишь ты недвижима,
 С недвижной думой на челе?

 Дверь заскрипела, слышит ухо
 Походку чью-то на полу;
 Перед иконою, в углу,
 Стал и закашлял кто-то глухо.
 Сухая, дряхлая рука
 Из тьмы к лампаде потянулась;
 Светильню тронула слегка,
 Светильня сонная очнулась,
 И свет нежданный и живой
 Вдруг озаряет весь покой:
 Княгини мамушка седая
 Перед иконою стоит,
 И вот уж, набожно вздыхая,
 Земной поклон она творит.

 Вот поднялась, перекрестилась;
 Вот поплелась было домой;
 Вдруг видит Нину пред собой,
 На полпути остановилась.
 Глядит печально на нее,
 Качает старой головою:
 "Ты ль это, дитятко мое,
 Такою позднею порою?..
 И не смыкаешь очи сном,
 Горюя бог знает о чем!
 Вот так-то ты свой век проводишь,
 Хоть от ума, да неумно;
 Ну, право, ты себя уходишь,
 А ведь грешно, куда грешно!

 И что в судьбе твоей худого?
 Как погляжу я, полон дом
 Не перечесть каким добром;
 Ты роду-звания большого;
 Твой князь приятного лица,
 Душа в нем кроткая такая,-
 Всечасно вышнего творца
 Благословляла бы другая!
 Ты позабыла бога... да,
 Не ходишь в церковь никогда;
 Поверь, кто господа оставит,
 Того оставит и господь;
 А он-то духом нашим правит,
 Он охраняет нашу плоть!

 Не осердясь, моя родная;
 Ты знаешь, мало ли о чем
 Мелю я старым языком,
 Прости, дай ручку мне". Вздыхая,
 К руке княгнниной она
 Устами ветхими прильнула -
 Рука ледяно-холодна.
 В лицо ей с трепетом взглянула -
 На ней поспешный смерти ход;
 Глаза стоят и в пене рот...
 Судьбина Нины совершилась,
 Нет Нины! ну так что же? нет!
 Как видно, ядом отравилась,
 Сдержала страшный свой обет!

 Уже билеты роковые,
 Билеты с черною каймой,
 На коих бренности людской
 Трофеи, модой принятые,
 Печально поражают взгляд;
 Где сухощавые Сатурны
 С косами грозными сидят,
 Склонясь на траурные урны;
 Где кости мертвые крестом
 Лежат разительным гербом
 Под гробовыми головами, -
 О смерти Нины должну весть
 Узаконенными словами
 Спешат по городу разнесть.

 В урочный день, на вынос тела,
 Со всех концов Москвы большой
 Одна карета за другой
 К хоромам князя полетела.
 Обсев гостиную кругом,
 Сначала важное молчанье
 Толпа хранила; но потом
 Возникло томное жужжанье;
 Оно росло, росло, росло
 И в шумный говор перешло.
 Объятый счастливым забвеньем,
 Сам князь за дело принялся
 И жарким богословским преньем
 С ханжой каким-то занялся.

 Богатый гроб несчастной Нины,
 Священством пышным окружен,
 Был в землю мирно опущен;
 Свет не узнал ее судьбины.
 Князь, без особого труда,
 Свой жребий вышней воле предал.
 Поэт, который завсегда
 По четвергам у них обедал,
 Никак, с желудочной тоски
 Скропал на смерть ее стишки.
 Обильна слухами столица;
 Молва какая-то была,
 Что их законная страница
 В журнале дамском приняла.

 '''1825-1828'''

 '''Примечания'''



 Впервые полностью поэма опубликована в книге "Две повести
в стихах". СПб., 1828, вместе с поэмой Пушкина "Граф Нулин".