Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. «Моя жизнь»: Мемуары; Рассказы (1929—1935)
М., «Русский путь», 2010.
А. Я. Головин
правитьВ Москве, в Училище живописи, ваяния и зодчества, в 1886 году появился у нас ученик и в классе В. Д. Поленова писал натюрморты (как сейчас помню, один из них — череп лошади). И писал он очень хорошо. Внешний вид, манера держать себя сразу же обратили на него особое внимание всех учеников, да и преподавателей. Это был А. Я. Головин.
Красавец-юноша, блондин, с расчесанным пробором вьющейся шевелюры — с пробором, тщательно приглаженным даже на затылке, — он удивил лохматых учеников нашей Школы. Фигура, прекрасный рост, изящное платье, изысканные манеры (он был лицеистом), конечно, составляли резкий контраст с бедно одетыми учениками Школы. И к тому еще на мизинце А. Я. Головина было кольцо — кольцо с бриллиантом!
Да простит мне читатель, что по поводу этого кольца я отвлекусь немного в сторону от воспоминаний о прекрасном художнике А. Я. Головине.
В 1920 году, в России, я после многих хлопот получил, наконец, разрешение для проезда по железной дороге в деревню, где была моя мастерская. Я собирал в дорогу краски, кисти, а также платье, сапоги, занавески с окон — все, что годилось для «обмена» в деревне на хлеб, молоко, масло, — ив ящике стола нашел, как оказалось, уцелевшее у меня кольцо «с бриллиантом». Это кольцо с бриллиантом, но не с настоящим, а подделкой Тэта, я отыскал в столе среди другой мелочи — осколков цветных стекол, обрезков материй, бус, покрытых от времени чудесной патиной греческих и римских древних монет,.. — все это было когда-то «натурщиками» для меня в моих исканиях гармонии красок в декоративной работе для театра…
Когда я надел это кольцо себе на палец, подумав — вот я и его сменяю на фунт-два масла, верный слуга Алексей, человек «умственный», посмотрел и ужаснулся.
— Снимите, нешто можно это теперь? Так что за него погибнуть можно… Не надевайте. Ей-ей, убьют!
Но я не снял.
Сидя после в переполненном вагоне, я держал кольцо на виду у всех и спокойно курил, посматривая на своего Алексея, пугливо озиравшегося из-за моего кольца вокруг.
Тэтовский бриллиант блистал нахально.
Пассажиры полно набитого вагона — мешочники, солдаты, власти, — увидев кольцо, замирали…
Ко мне подошел человек в кожаной куртке, в черном кожаном картузе, с наганом у пояса. Согнав с места соседнего пассажира, он уселся против меня и пристально смотрел на меня.
— Рублей пять дали, товарищ? — спросил он меня, показав на кольцо.
— Нет, оно стоило всего два рубля, — ответил я.
— Снимите, товарищ… — повелительно предписал он мне. — Я-то ведь вижу, а то кругом народ волнуется: думает, оно настоящее…
Так и в Школе живописи в Москве — давно то было — не понравилось кольцо Головина, а вместе с ним и сам Головин — его элегантный вид, пробор, изысканный костюм и то, что говорил он нежно.
Но писал этот «франт» лучше других — что делать! — и за это получал от преподавателей похвалу и благодарность.
Нередко я встречал А. Я. Головина у Поленова. Он делал рисунки для кустарей: по его рисункам вышивали, ткали, делали ковры, мебель… Они печатались тогда в «Мире Искусства».
Отправляясь в свою поездку на Север, в Архангельск, я пригласил с собой А. Я. Головина. В Архангельске мы смотрели с ним церкви, работы крестьян, дуги, сани, рубахи, вышивки, валеные сапоги… Любовались и разглядывали их узор, окраску…
На Парижской выставке 1900 года он выставил свои прекрасные майолики, мебель…
А. Я. Головин человек был замкнутый. Он не говорил о своей жизни. Но где-то глубоко в нем жила грусть, и его блестящие красивые глаза часто выражали тревогу и сдержанное волнение.
Головин был спрятанный в себе человек. Никто из нас не знал, где он живет. Он часто уходил куда-то и пропадал.
— Посылал за Александром Яковлевичем. Он опять куда-то пропал… И где искать его? По его адресу его никогда не застанешь дома… Декорации не готовы, придется отложить спектакль… — говорил не раз директор Императорских театров, любивший Головина В. А. Теляковский…
И он был добрым человеком. Он никогда ни о ком не сказал ничего плохого. Никогда ни на кого не обиделся. Деликатная натура его кротко принимала все хулы и несправедливости — он никогда не бывал зол или гневен. Он был кротким человеком и нежно учтив. В нем всегда жило чувство прощения ко всем. На всякое злое мнение, на несправедливость и непонимание он только махал своей мягкой и женской рукой и, смеясь, говорил:
— Пускай… Что же делать!..
А. Я. Головин чрезвычайно нравился женщинам. Они перед ним распускали крылья своих чаровании и вдохновляли его в творчестве. Он написал много чудесных пастелей красивых женщин. Но порою — очень странных, страшных…
Головин никогда не пил никакого вина и не курил… Но слабостью его были конспекты — он уничтожал их целыми коробками…
Сколько раз А. Я. Головин говорил мне, что он нежно обожает Аполлона и красоту античного мира!..
Я познакомил В. А. Теляковского, вскоре после его вступления в управление московскими Императорскими театрами, с А. Я. Головиным, и тот поручил ему декорации к опере Корещенки — «Ледяной дом»… И сразу же А. Я. Головин сумел показать силу большого художественного вкуса.
В декоративной мастерской я видел у него Кустодиева, работающего в качестве помощника, и Анисфельда…
Его балет «Волшебное зеркало» было нежно и изящно[1]. Но ново — и пресса ругательски ругала и его, как ругала и меня, и Врубеля.
В его творчестве — в театральных эскизах--любимым мотивом его было как бы изящное кружево, тонкая ювелирная работа… Он был как бы зачарован изысканностью орнамента… Его рисунки костюмов замечательные… Он был изящнейший художник…
Мир праху прекрасного художника, доброго человека, приятеля, встреченного мною на пути жизни.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьА. Л. Головин — Впервые: Россия и Славянство. 1930. 3 мая. Входит в издание «Константин Коровин вспоминает…». Печатается по газетному тексту.
Парижская выставка 1900 года — см. прим. к с. 64.
«Ледяной дом» — премьера оперы А. Н. Корещенко (1870—1921) состоялась 7 ноября 1900 г. в Большом театре.
«Волшебное зеркало» — премьера балета (муз. А. Н. Корещенко, балетмейстер М. И. Петипа), состоялась 9 февраля 1903 г. в Мариинском театре. Декорации и эскизы костюмов выполнил А. Я. Головин.
- ↑ Так в рукописи.