Ахал-Текинская экспедиция (Лейкин)
Ахал-Текинская экспедиция
правитьВ табачную лавку в одной из отдаленных от городского центра улиц зашел обойщик, имеющий свою мастерскую по соседству с табачной лавкой. Обойщик был ежедневным покупателем десятка сигар фабрики Крафта в двугривенный за пачку. В табачной лавке сидел уже тоже обычный покупатель крошеного табаку, отставной солдат, занимающийся маклачеством на аукционах. Табачник, пожилой человек в серебряных очках на носу, большой охотник до газетного чтения, читал ему известия об Ахал-Текинской экспедиции. Обойщик молча протянул табачнику руку и стал прислушиваться к чтению и дослушал его до конца.
— Опять воюем, — сказал он табачнику, когда тот отложил газету в сторону и в заключение чтения высморкался в красный ситцевый платок так громко, как будто бы сыграл небольшое соло на трубе.
— Да уж совсем без войны нельзя, иначе какая же это держава?.. — отвечал табачник, свертывая в трубочку носовой платок и утюжа им под носом. — Войско есть, набрано, так надо же воевать, чтобы оно не застаивалось.
— Как держава-то, супротив которой мы идем? — спросил обойщик.
— Ахал-Текинская. А город их Геок-Тепе прозывается, — сказал табачник, заглянув в газету.
— Да это даже и не держава, — поправил маклак из отставных солдат. — Какая это держава! Просто дикая дикость во всей своей своевольности.
— Ну, Скобелев ее стреножит. Супротив его не много насвоевольничаешь. Пожалуй, к весне и мурзу их главного сюда пленного привезут.
— Сюда-то не привезут. А прямо в Калугу. Там и сдадут на хранение, — опять возразил маклак. — Калуга уж такое место. Туда всех сдают этих самых. Там и Шамиль с Кавказа жил.
— Все-таки на показ-то простому народу привезут.
— Ну, на показ-то, может статься, привезут, а потом опять в Калугу. Дадут ему пяток жен — и лежи с ними на ковре да кури трубку.
— То-то… А то какая же это война без показа мурзы после замирения.
— Да это и не война.
— Как не война, коли нашего генерала ранили, офицеров убили, солдат тоже…
— Ничего не обозначает. А все-таки это не война, а только усмирение. Большая война кончилась, без неприятелев державе нельзя жить — вот и пошли на усмирение. И хоть пятьдесят тысяч положат наших и ихних, а все-таки это будет не война, а усмирение. Ежели с азиатами, то войны никогда не бывает, а только усмирение, — пояснил маклак.
— Значит, наших тамошних азиатских братьев-славян начали обижать, а мы за них и пошли? — допытывался обойщик.
— Сами за себя пошли. Никаких там братьев-славян нет.
— Супротив кого же взбунтовали эти самые нахал-микинцы, что мы их усмирять пошли?
— Да они вовсе и не бунтовались, а сидели себе по своей дикости в степи. Ну, мы и пошли усмирять их дикость. Чудак человек, дикого человека нешто без усмирения можно оставить! Он тебе таких вертунов наделает, что и…
— Не слыхать что-то было прежде про таких нахал-микинцев?
— Откуда же слыхать-то? Насилу нашли их. Народ дикий, в неизвестности пропадал. Послали спервоначала одного генерала, чтобы их искать. Тот искал, искал — нет никаких текинцев. Тогда уж послали Скобелева и тот нашел. Увидали его, испугались и побежали. Он за ними. Наконец нагнал. «Сдавайтесь», — говорит. Ну, они, известно, непокорные — не сдаются. Тогда сейчас пальба. И вот как город их возьмут, тогда и выйдет усмирение.
— А город хороший? с морями?
— Кто ж его знает, коли его никто никогда не видал. Да нам города и не нужно, нам только бы усмирение было. Куда нам города-то? Нам хоть своих отбавляй.
— Неверные они, эти микинцы?
— Само собой неверные, мухоеданину своему кланяются. Там уж как в Азию перешагнул — все неверные, других и нет.
— Верные были бы, так с ними война, а не усмирение, — поддакнул табачник.
— А вот турки тоже неверные, однако с ними война была, а не усмирение, — возразил обойщик.
— Ну, с ними по старому знакомству. И, наконец, турки все-таки держава, потому в Порте живут и Оттоманская империя у них есть. Кто в Порте, с тем воевать не конфузно, а кто в степи шляется, для тех достаточно и усмирения. Правильно я, Влас Амосыч?.. — спросил табачник маклака.
— Само собой. Текинцы это все равно что Кавказ непокорный был. Кавказ у нас был что? Когда у нас войны не было, мы Кавказ усмирять ходили, а теперь, ежели Кавказ усмирен, текинцев разыскали и их усмирять начали.
— А ежели текинцев усмирим? Тогда за кого примемся?
— Опять кого-нибудь искать надо. Да там в степи найдутся.
— Усмирение тоже при пушках производится?
— При пушках, все как следует. И митральеза есть, и торпеда, но только все это на верблюдах везут, а не на лошадях. Так уж это завсегда при усмирении положено. С верблюда и пальба идет. Вот монитор — этот берут только на войну.
— Да уж ежели в степи, так какой же монитор? — возразил табачник. — Ведь монитор — это корабль.
— Всякий монитор есть. Есть и пешеходные мониторы, а только много чести для усмирения, чтобы их брать с собой, хлопот не стоит. Да генерал Скобелев и не любит.
— Вот не слыхал я про сухопутные мониторы… — покачал головой табачник.
— Торпеда сухопутная есть, так отчего же монитору сухопутному не быть? Запрег в него тысячу верблюдов — вот он и едет на колесах. По степи свободно. Да можно туда и морской монитор пригнать, потому степи бывают и с морями, а только Скобелев этого не любит.
— А ловко бы было их монитором попугать! — воскликнул обойщик. — Сейчас бы подобрали халаты и пардон…
— И торпеды c митральезой довольно. Пардон будет.
— Все-таки бы за их зверства микинские…
— Да они зверств и не делали. А сидели себе в халатах с женами да трубки курили.
— Это микинцы-то или текинцы? Как их? Нахал-текинцы…
— Ну да… Над кем там зверствовать, коли никого нет? Одна степь да около нее море. И самих-то текинцев насилу нашли на китайской дороге, где-то близь Индейского царства. Когда их нашли, они даже удивились. Прислали переводчика. «Чего, — говорят, — вам надо?» А наши им отвечают: «Мы вас усмирять пришли в вашей дикости». Ну, те сейчас стрелять. А как узнали, что тут сам генерал Скобелев существует — сейчас и побежали. Бежали, бежали — вдруг море, ну и остановились в своем городе. Как город-то?
Табачник опять заглянул в газету и сказал:
— Геок-Тепе.
— Уж и название же придумали! Язык сломишь, — покачал головой обойщик. — Кто ж у них главнокомандующий паша?
— У них, у этих самых диких народов, пашей не бывает, да и главнокомандующих никак не называют, а просто мурза.
— Белой масти народ?
— Пестрые, — не задумываясь отвечал маклак. — По Азии, как тысячу верст от Кавказа отъедешь — сейчас пестрые народы начинаются, потому от черной бабы и белого мужчины. Ну и выходят иные полосами, иные крапинками.
— Чудно и усмирять-то такой народ, — сказал табачник.
— И не хотели мы, да китайцы нам по трусости на них указали. Хотели мы идти китайцев усмирять, а вот здешние китайские посланники нам и говорят: «Чего вам нас, китайцев, усмирять? Идите вы лучше в азиятскую степь, разыщите там пестрых текинцев и усмиряйте их сколько хотите». Ну, наши подумали: «Действительно, китаец нам человек нужный, потому он чай поставляет, так зачем его тревожить?» Взяли и пошли текинца разыскивать да усмирять.
— Ну и пускай их усмиряют, а ты дай мне десяток цигарок фабрики Крафта.
Н. А. Лейкин. Наши забавники: Юмористические рассказы. Издание второе, исправленное и дополненное. — СПб., 1881. С. 267—271.