Ариадна (Цветаева: пьеса)/Картина пятая

Ариадна (Марина Ивановна Цветаева (1892 — 1941))
Картина пятая. Парус

Картина пятая. Парус

Дворцовая площадь в Афинах. Утро. Эгей, Жрец, Провидец.

Эгей

Ночь не добрее дня,
День не добрее ночи.
Пытке моей три дня
Нынче, в огне три ночи

Вьюсь, из последних сил
Взор изощряю слабый.
Сын мой, который был. —
Прах твой узреть хотя бы!

Клад мой неотторжим!
Лучше бы вовсе не́ дан!
Уж не молю — живым,
Уж не молю — победным:

Так же, как раб к ковшу
Льнет, просмолён до паха, —
Урны его прошу, —
Боги! — щепотки праха,

Пепла… О, тучи крыл,
Стрел над афинским брегом!
Сын мой, который был!

Жрец

Сын твой, который пребыл.

Царь! В седине морей,
В россыпях водокрутных,
Жив громовой Нерей,
Кости твоей заступник, —

Жив еще Посейдон!
С рушащейся громады
Вала, со дна из дон
Он — охраняет чадо

Старости твоея!
Недр не страшись гневливых!
Жертвенная ладья
С парусом белым внидет

В гавань. Крыла светлей!
В град, не бывавший пленным!

Эгей

Будь на семьсот локтей
Тот лабиринт под пенным
Уровнем — о, смеясь,
Ждал бы. Воды ль страшуся?
Но Океана князь
Не господин над сушей.

«Целым твой сын плывет —
Белый, как вал об скалы —
Парус». (О первый взлет
Вёсл его в час отчала!)

«Тело мое везут —
Черный, чернее горна
В полночь — в ветрах лоскут».
Парус провижу — черный.

Черный! Чернее крыл
Вороновых — в проливе!
Сын мой, который был!
Въявь, в естестве в вживе,

Внове! Дурная весть:
Неба тельца кровавей!

Прорицатель

Сын твой, который есть,
Царь! В красоте и в славе!

Жив! Не сожжен, а жгущ,
Бьющ — тако огнь пурпурный
Лемноса. Старец, сущ —
Сын твой! Не горстку в урне… —

Розами оплети
Лоб свой! — Не урну с телом!
В духе и во плоти
Жив и плывет под белым

Парусом.

Эгей

Если лжешь,
Лучше бы не родиться
В мир тебе! Псом сгниешь!

Жрец

Царь, не гневи провидца.
Легче в своем дому
Скважин не знать и трещин —
Зодчему — чем сему
Старцу солгать по вещим

Внутренностям. Оставь
Гнев и хвали Зевеса.

Прорицатель

Мысленное — вот явь,
Плотское — вот завеса.
Хочешь, чтобы рекла
Вещь, — истончись до пепла…

Эгей

Жив — и рука тепла?

Прорицатель

Хлеб из золы — не те́пле.

Эгей

Но невредим ли? Но
Здрав ли? Всё так же ль рдея…

Прорицатель

В раковине зерно
Жемчуга не целее
Бездны на нижнем дне,
Цел, аки дух бесплотный.

Эгей

Не изувечен, не…
Так не иссякнет род мой?
С песней — кого отпел?
В гавань — взамен пещеры!
Но не бесчестьем цел?

Прорицатель

Чарою цел — и верой.

Эгей

Чарою?

Прорицатель

Знать не нам:
Знай, что любимым шел он.
Верою — в стан, что прям,
И в небосвод, что полон.

Чарой и верой яр,
Ими же заповедан…
Но, изощрив удар,
Старец, — еще победа!

Пурпуром омрача
Меч — улыбался, аще
Бог. Не подъяв меча,
Старец, победа тяжче.
Изнеможден, но светл

Вышел.

Эгей

Хвала! Но что за
Чудище? Змей или вепрь?

Прорицатель

Плотскою страстью прозван
Вепрь тот. Его сразил,
Высшею страстью движим.

Эгей

Ветр, не щади ветрил!
Сын вожделенный, мчи же!

(Жрецу и Провидцу.)


Други, навстречу мчим!
Не выдавай, о старость!

Явление Вестника.


Вестник

Царь, в седине пучин
Черный отмечен парус.

Эгей

Смерть!

(Прорицателю)


Не земным воздам, —
Лжец! — а иным чеканом!
Жрец, доложи богам:
Сыну навстречу канул

Царь.

Исчезает. Вестник вслед. С другой стороны площади, не встретившись, рядами, граждане.


Хор граждан

Горе! Горе!
Вострый нож!
Море, море,
Что несешь?
Полным коробом роскошным —
Море, море, что несешь нам?
Розы, розы ли вискам?
Слезы, слезы ли очам?

Горе! Горе!
Лютый змей!
Из лазоревых горстей
Дарственных твоих — чту примем,
Море, море? Было синим,
Вал, как старец, поседел —
Лишь бы парус вышел бел!

Горе! Горе!
Гнутый серп!
Море, море,
Двоесерд
Нрав твой: кабано́м трущобным
Выбесившись, белым овном
Ляжешь, кудри раздвоя,
Море: ярая бадья!

Доля, доля,
Крытый чан!
Море, море,
Чту — очам
Выявишь? За белым тыном
Пены — чту? Каков Афинам
Дар? Растерзанная ткань?
Доля: крытая лохань!

Доля, доля,
Тихий ткач!
Море, море,
Выше мачт —
Вал твой! Кулаком сведенным
То по всем своим поддонным
Бьет владыка Посейдон.
Доля: сжатая ладонь!

Доля, доля,
Длить — доколь?
Море, море,
Всю-то соль
Донную и всю-то кипень
Пенную твою мы выпьем,
Выхлебаем: кипень-смоль,
Доля: лютая юдоль!

Доля, доля…
Воля — где?
Море, море,
Что в ладье?

Крит ли первенцев вернул нам,
Или братственная урна:
Семи вёсен пепл — и дым
Семи юношей с восьмым.

Доля, доля,
Скрытый сплав!
Море, море,
Ниже трав —
Вал твой! На ручьи распалось.
Море! Море! Чту за парус
Там, что ворон меж ветрил?
Горе! Горе! Черен!

Вестник

Был —
Царь. Переполнен
Чан скорби и мглы.
В ки-пящие волны
Пал царь со скалы.

Бе-ду издалече
Уз-ревши с высот,
Пал — сыну навстречу
С от-весных трехсот.

В пы-лу чадолюбья
И в пепле тщеты,
В че-тыреста глуби —
С трех-сот высоты.

Не орл быстролётен,
Царь крыл и когтей —
То старец с трех сотен
Гра-нитных локтей.

Что яростный кречет —
В волн пенную шерсть —
Взмыл — первым да встретит
Сы-новнюю персть.

Не в яростном споре
Ветров и ветрил —
Не в море, а в горе
Се-бя утопил!

В уст — собственной пене,
Кро-вавой кайме,
В век — собственной тени,
В недр — собственной тьме,

В убийственном слове
Ко-ротком: к чему?
В от-цовской любови
Без-донном чану.

Где пропасти клином,
Где пена ревет —
Ле-тящего принял
В грудь водоворот.

Хор граждан

Горе! Горе! С красных скал —
Горе! Горе! Камнем пал

Царь наш. Наводняй же площадь,
Бессыновних и безотчих
Стадо — без поводыря!
Горе! Горе! Без царя!

Горе! Горе! Дважды пал!
Старого гремучий вал
Выхватил зеленокудрый.
Юного — слепая удаль.
Чудищу швырнула в пасть.
Горе! Горе! С черным — снасть!

Коршунам — кровавый пир!
Горе! Горе! Дважды сир
Край наш, на куски искрошен.
Вместо пажитей роскошных —
Коршунов кровавый слет…
Горе! Горе! Море слез!

Горе! Горе! Кровных кровь!
Мать бездетная, готовь
Скорби черное убранство!
Явственен — через пространства —
Скорби веющий рукав.
Ах, не черен он — кровав!

Прав — взмывающий с крутизн!
Лучше б вовсе в эту жизнь, —
В коей правды не дождаться, —
Не рождать и не рождаться,
И не знать, как ветер свеж…
Горе! Горе! Горе!

Явление Тезея в сопровождении девушек и юношей.


Тезей

Где ж
Лавры — победоносцу?
Жив и несокрушим!
Как по коврам пронесся
По валунам морским —

Вождь ваш, с благою вестью:
Вот она! Счетом семь
Дев, с семерыми вместе
Сими — в родную сень.

Целы и без изъяну, —
Что дерева́ весной!
Чаянных семь и жданных
Семеро, я — восьмой.

Пал Минотавр, и вынес
Вал! Кровяным бугром
Пал! С Минотавром — Минос.
Но — чту за прием?

Что — овцы под крышу!
Что — жены под щит!
При-ветствий не слышу!
Иль море глушит?

Что — рыбины в пену!
Что — ящеры в мох!
От радости немы?
Иль сам я оглох?

От радости слепы?
Ведь вот она, стать,
Кра-са и укрепа
А-фин. Или вспять

Мне? Сызнова море
Тре-вожить кормой?
Лишь сам себе вторю?
В сей предгромовой

Ти-ши. Не привечен
Ни взглядом очес!
Так вот она, встреча,
Так вот она, честь,

Так вот они, горсти
Роз, лавры вершин
Бой-цу-быкоборцу
От вольных Афин!

В час скорби и вздохов
Был скор мой булат.
На дел моих грохот
Не-мотствуешь, град?

На рук моих дело —
Уж весть о быке
Весь мир огремела —
Ни ветви в руке?!

Серд-ца без отзыва!
Те-ла без сердец!
Но — злейшее диво;
Что — даже отец

На-встречу не вышел,
На мышц моих мощь
Скло-нить свою ношу…
Иль впрямь я безотч?

Афиняне, рдею!
Лоб — обручем сперт!
Скажите — Эгею,
Что сын его…

Прорицатель

Мертв
Царь. Не родиться —
Вот, в царстве тщеты —
О-снова.

Тезей

Убийца
Дер-жавного?

Прорицатель

— Ты.
«Бык поражен из двух —
Белый, белее пара —
Парус». Так в отчий слух
Слово твое упало.

«В пепле себя сокрыл —
Черных, чернее вара
Смольного, жди ветрил».
Ум твой какою чарой

Заворожен? Каков
Змей у тебя под корнем?

Тезей

Дивною девой вдов,
Изнеможа от скорби
Плыл. Когда свет немил,
Черное — оку мило.
Вот почему забыл
Переменить ветрило.

Хор юношей

В час осыпавшихся вёсен,
Ран, неведомых врачам,
Черный, черный лишь преносен
Цвет — горюющим очам.

В час раздавшихся расселин —
Ах! — и сдавшихся надежд! —
Черный, черный оку — зелен,
Черный, черный оку — свеж.

Резвым агнцем белорунным
Кто корабль пустить дерзнет,
Коль в груди своей, как в урне,
Вождь покойницу везет?

В час, как всё уже утратил,
В час, как всё похоронил,
Черный, черный оку — красен,
Черный, черный оку — мил.

Мрак — дыхание без вздрога!
Мрак — касание фаты!
Как боец усталый — лога,
Око жаждет черноты.

В час распавшихся объятий, —
Ах, с другим, невеста, ляг! —
Черный, черный оку — внятен,
Черный, черный оку — благ.

В час оставленных прибрежий, —
Ран, не знающих врачей, —
Черный, черный лишь не режет
Цвет — заплаканных очей.

В час, как розы не приметил,
В час, как сердцем поседел,
Черный, черный оку — светел,
Черный, черный оку — бел.

Посему под сим злорадным
Знаком — прибыли пловцы.
Пребелейшей Ариадны
Все мы — черные вдовцы.

Все мы — черные нубийцы
Скорби, — сгубленный дубняк!
Все — Эгея соубийцы,
И на всех проклятья знак —

Черный…

Прорицатель

Чарой клянусь полдневной,
Небожителя — се — резец!
Сын мой, кого прогневал
Из роковых божеств?

Муж, и разя, радушен,
Бог ударяет в тыл.
Верность — кому нарушил,
Сын, из бессмертных сил?

Перед какой незримой
Явственностью не прав?
Громы — с какой низринул
Из олимпийских глав?

Сын, неземным законом
Взыскан, — перстом сражен!
Ревность — какой затронул
Из олимпийских жен?

Высушенный опилок —
Муж, за кого взялись!
Мстительней олимпиек
Несть, и не мыслит мысль.

Взыщут, — осколок глинян,
Выплеснутый сосуд!
Сын мой, кому повинен
Из роковых?

Жрец

Несут
Тело. Водорослью овито.

Тезей

Узнаю тебя, Афродита!


Октябрь 1924. Прага