Анютка и ея другъ : Быль
авторъ Екатерина Вячеславовна Балобанова
Источникъ: Балобанова Е. В. Разсказы старой бабушки. — СПб.: Изданіе Е. В. Лавровой и Н. А. Попова, 1900. — С. 38.

Одно лѣто мы всѣ гостили у дѣдушки въ подмосковной, и въ деревнѣ оставались только бабушка съ дядей Жакомъ. И вотъ, въ одинъ очень жаркій день нашъ деревенскій садовникъ Алексѣй ходилъ куда-то по дѣлу. Было очень жарко, и онъ такъ усталъ, что прилегъ въ полѣ подъ кустомъ и заснулъ. Проснувшись, Алексѣй съ удивленіемъ увидалъ, что около него сидитъ маленькая дѣвочка и смотритъ на него. Дѣвочка была одѣта очень плохо, въ разорванной юбкѣ и въ старомъ, грязномъ платкѣ.

— Чего тебѣ, дѣвочка? — спросилъ Алексѣй.

— Возьми меня съ собой, дяденька! — отвѣчала дѣвочка.

— Куда-же я возьму тебя?

— Къ себѣ домой возьми, гдѣ самъ живешь!

— Да ты чья будешь?

— Ничья!

— Какъ ничья?

— Сиротка я!

— А какъ звать-то тебя?

— Анюткой.

— Откуда-же ты взялась?

— Не знаю… Издалече я.

— Да теперь-то ты гдѣ жила?

— Въ Никольскомъ, на мельницѣ, съ дѣдомъ.

— Ну, а дѣдъ-то гдѣ?

— Дѣдъ померъ: я и убѣгла, обижать стали.

— Кто-же тебя обижалъ-то?

Потупила дѣвочка голову и замолчала.

Дѣлать было нечего. Не оставлять-же дѣвочку въ полѣ, — и Алексѣй привелъ ее къ бабушкѣ.

Дядя Жакъ самъ поѣхалъ въ Никольское, сосѣднее большое село, и тамъ разузналъ, что, дѣйствительно, зимой пришелъ на мельницу старый солдатъ и привелъ Анютку. Солдатъ пришелъ откуда-то издалека, чуть-ли не съ Дону, и Анютку онъ называлъ внучкой.

— Сиротка она у меня, — говаривалъ онъ нерѣдко, — сынъ померъ, невѣстка тоже померла; вотъ она одна и осталась.

Старика взяли на мельницу сторожить; старикъ былъ не въ мѣру ретивъ, силъ-то и не хватило: захворалъ, а на Пасху и умеръ. Такъ Анютка и осталась одна на свѣтѣ. Мельничиха оставила дѣвочку у себя, но очень обижала, заставляла тяжелые мѣшки таскать, а когда ей было не въ подъемъ, ее же била, сажала въ погребъ, не давала ей ѣсть, всячески ее мучила. Анютка терпѣла, терпѣла и, наконецъ, убѣжала.

Узнавъ все это, бабушка оставила у насъ дѣвочку. Жена Алексѣя соглашалась ее взять къ себѣ, а чтобы она не баловалась, бабушка опредѣлила Анютку помогать птичницѣ на птичьемъ дворѣ.

У насъ вскорѣ всѣ очень полюбили Анютку, а птичница такъ ужъ не знала, какъ и благодарить бабушку за золотую дѣвочку: такъ ее прозвали за ея золотые волосы и за ея трудолюбіе.

Работала Анютка съ утра до ночи: то птицъ кормитъ, то яйца собираетъ, то птичникъ чиститъ. Птицы такъ всѣ за ней и бѣгали: какъ только ее увидятъ, такъ куры, индюшки, гуси, утки закудахтаютъ, закричатъ, загогочутъ и летятъ къ ней. До ея водворенія, съ нашимъ индюкомъ совсѣмъ не было ладу, и бабушка даже велѣла было его продать, — такой онъ былъ драчунъ и забіяка, — а Анютка сумѣла его взять въ руки, и онъ совсѣмъ перемѣнился.

Няня Макарьевна тоже очень любила золотую дѣвочку и всячески ласкала ее, хотя онѣ часто ссорились: Анютка рѣдко брала лакомства, которыми няня старалась ее надѣлить, а если и брала, то сейчасъ-же отдавала Алексѣевымъ ребятишкамъ; сама-же ѣла только черный хлѣбъ да картофель.

— Отчего ты ничего не ѣшь? — приставала къ ней няня.

— Грѣхъ, бабушка!

— Вотъ и неправда. Какой тутъ грѣхъ? Я старуха, да не считаю грѣхомъ послаще кусокъ съѣсть, а ты — дитя малое, тебѣ это на пользу: силъ отъ ѣды набираться будешь!

— Тебѣ, бабушка, не грѣхъ, а мнѣ грѣхъ, — я сиротка.

Спорили онѣ очень часто, и Анютка, не любившая няниной воркотни, старалась рѣже попадаться ей на глаза.

Такъ прошелъ годъ. На слѣдующее лѣто мы всѣ пріѣхали въ деревню. Не прошло и недѣли послѣ нашего возвращенія, какъ разнесся слухъ, что золотая дѣвочка пропала. Всѣ очень встревожились, начались поиски, и наконецъ нашли Анютку на пчельникѣ у дѣдушки Герасима, верстъ за пять отъ насъ. Послали за нею Алексѣя. Алексѣй вернулся одинъ. Оказалось, что Анютка ни за что не хочетъ ходить за птицами, потому что ихъ часто берутъ на кухню на жаркое или на супъ.

Бабушка очень разсердилась и назвала это «нѣжностями», но папа, узнавъ, въ чемъ дѣло, не велѣлъ заставлять Анютку работать, самъ поѣхалъ къ ней на пчельникъ и уговорилъ ее вернуться въ семью Алексѣя. Она, дѣйствительно, вернулась, но рѣдко бывала дома: ее такъ и тянуло на пчельникъ, въ лѣсъ, въ поле.

— Видно, какъ волка ни корми, а онъ все въ лѣсъ смотритъ! — ворчала няня, узнавъ, что Анютка опять не бывала дома.

У насъ въ дѣтской только и разговору было что объ этой золотой дѣвочкѣ.

— Мама, можно мнѣ познакомиться съ Анюткой? — приставала я.

— Кто-же тебѣ мѣшаетъ!? Только врядъ-ли она захочетъ твоего знакомства.

— Почему-же она не захочетъ? Я сама пойду къ ней въ Алексѣеву избу.

Но мама была права, — Анютка совсѣмъ не хотѣла знакомиться со мной: отвѣчала всегда «да» или «нѣтъ» и старалась убѣжать или спрятаться при моемъ появленіи въ избѣ. Чтобы задобрить ее, я ей отнесла свою куклу. Она взяла ее, посмотрѣла, равнодушно положила на лавку и ушла; на другой день я видѣла мою куклу, совсѣмъ уже изломанную и грязную, въ рукахъ Алексѣевыхъ ребятишекъ. Папа долго дразнилъ меня этой куклой.

Но вотъ, недѣли черезъ двѣ послѣ приключенія съ куклой, мы всѣ, — папа, мама, братья, наша гувернантка Анна Карловна (миссъ Эдварсъ уже не было съ нами: она была замужемъ) и я, — поѣхали въ лѣсъ за ягодами. Я нашла много земляники и совсѣмъ забыла о томъ, что не должна отходить отъ своихъ, и заплуталась. Долго ходила я, искала дорогу, кричала, аукала, звала, — но все напрасно. Наконецъ, я выбилась изъ силъ, сѣла на пень и заплакала. Вдругъ изъ-за кустовъ орѣшника вышла ко мнѣ Анютка.

— Чего ты, барышня, ревешь? Глянь, сколько цвѣтовъ тутъ, да и ягоды поспѣвать стали!

— Я заплуталась. Меня волки съѣдятъ.

— Волки? зачѣмъ тебя волки съѣдятъ?

— Я потеряла папу, маму и Сережу.

— Эка бѣда! Пойдемъ со мной, — на дорогу выведу. А то вдругъ волки! Какіе здѣсь волки!?

Я повеселѣла, утерла слезы и пошла съ Анюткой. По дорогѣ мы набрали цѣлый коробокъ земляники. Анютка весело болтала со мной, разсказывала мнѣ о птичкахъ, которыя кружились около насъ, поймала ежа, чтобы я могла разсмотрѣть его, но сейчасъ его пустила, какъ только я посмотрѣла на него.

Столько всего знала Анютка, что она мнѣ показалась интереснѣе всякой книги.

Когда мы вышли на опушку лѣса, мы увидали нашихъ въ страшномъ переполохѣ: Сережа ревѣлъ, Анна Карловна бѣгала и кричала, мама сидѣла блѣдная и не шевелилась.

Когда я подошла къ мамѣ, она уже не могла говорить и только крестилась.

— Теперь папа и Миша заплутаются, — они пошли искать Мурку! — ревѣлъ Сережа.

Но Анютка взялась и ихъ розыскать. Вскорѣ она, дѣйствительно, привела нашихъ, и мы благополучно вернулись домой.

Съ этого дня Анютка перестала насъ дичиться, и мы съ ней подружились. Она боялась бабушки, а потому рѣдко заходила ко мнѣ, но въ саду и въ полѣ мы были неразлучны. Анютка не дичилась и Анны Карловны, которая была очень добрая и ласковая: она пріохотила золотую дѣвочку къ ученью, и вскорѣ Анютка выучилась читать и писать; уроки всегда происходили въ старой бесѣдкѣ, куда бабушка никогда не ходила.

Разъ за обѣдомъ папа сказалъ намъ:

— У сосѣдняго мужика убѣжалъ ручной медвѣдь, и говорятъ, что онъ бродитъ въ нашемъ лѣсу, а потому прошу васъ всѣхъ не уходить далеко отъ дому, — я не очень-то вѣрю этимъ ручнымъ медвѣдямъ!

Въ тѣ времена въ нашихъ лѣсахъ водилось много медвѣдей, и мужики сосѣднихъ деревень ловили маленькихъ медвѣжатъ, выучивали ихъ разнымъ штукамъ, а потомъ водили ихъ по селамъ и городамъ, показывая, какъ они пляшутъ или выдѣлываютъ разные фокусы и гримасы. «Покажи, Мишенька, какъ ребятишки горохъ воруютъ», — командуетъ, бывало, такой вожакъ, и медвѣдь неуклюже ползетъ, стараясь подражать маленькимъ воришкамъ. «Покажи, Мишенька, какъ бабы въ зеркало смотрятся», — и опять медвѣдь, вставъ на заднія лапы, выдѣлываетъ заученныя гримасы передъ зеркаломъ и т. п.

Эти вожаки медвѣдей въ нашей мѣстности назывались поводильщиками.

Ну, вотъ у одного такого поводильщика, Петра, ушелъ старый, очень старый медвѣдь. Искали его, искали, да такъ и не нашли.

Послѣ того, какъ папа запретилъ намъ уходить далеко отъ дому, мы почти совсѣмъ перестали видать Анютку.

— Гдѣ Анютка? — спрашивали мы у Алексѣя.

— Кто ее знаетъ; возьметъ весла и убѣжитъ.

Подъ горой у насъ былъ большой прудъ, и на немъ всегда стояло нѣсколько лодокъ. Папа и его братья въ дѣтствѣ катались на лодкахъ, но наша мама очень боялась этого удовольствія и намъ было запрещено пользоваться имъ, а потому весла всегда лежали у Алексѣя, и только деревенская молодежь иногда переправлялась на лодкахъ въ лѣсъ за ягодами или грибами. Чаще всѣхъ переправлялась туда Анютка; она отлично гребла, и Алексѣй позволялъ ей брать и лодку и весла.

Въ августѣ мама, братья, бабушка и дядя Жакъ уѣхали въ городъ. Мы остались въ деревнѣ только втроемъ: папа, Анна Карловна и я.

Вскорѣ послѣ отъѣзда нашихъ, явилась ко мнѣ Анютка.

— Дай мнѣ, барышня, хлѣба, только побольше.

На другой день она опять забѣжала:

— Вчера пекли пироги, — знать, осталось; принеси мнѣ побольше!

Я принесла ей все, что могла достать, но она пожала плечами и сказала:

— Какая ты скупая! Кого этимъ накормишь?

— Больше я достать не могла. Надо попросить у няни.

— Нѣтъ, у няни не проси. Сама достань, — вѣдь ты барышня!

Я пошла посовѣтоваться съ Анной Карловной.

— Вѣроятно, она кормитъ какихъ-нибудь нищихъ, — сказала мнѣ Анна Карловна, — вы знаете, какая Анютка добрая. Попросимъ папу помочь ей!

Мы разсказали все папѣ, и онъ тоже подумалъ, что Анютка кормитъ какихъ-нибудь бѣдныхъ и не хочетъ, чтобы знали объ этомъ, а потому позвалъ няню и сказалъ ей:

— Няня, пожалуйста, давайте барышнямъ ключи отъ кладовой; пускай онѣ берутъ оттуда, чего хотятъ и сколько хотятъ: я знаю, для чего имъ нужна провизія.

Няня съ удивленіемъ посмотрѣла на папу, принесла ключи и повѣсила ихъ въ моей комнатѣ.

Съ тѣхъ поръ мы могли брать, сколько хотѣли, и хлѣба и мяса. Изъ буфета брали остатки пирога, или что приходилось. Мы даже устроили свой складъ провизіи въ чайной комнатѣ (безъ мамы мы пили чай въ столовой, и чайная была пустая). Анютка являлась къ намъ всегда рано утромъ, пока всѣ въ домѣ спали, и стучала ко мнѣ въ окно весломъ. Мы съ Анной Карловной выходили къ ней на террасу и передавали ей узелокъ съ провизіей. Она его брала и убѣгала.

Когда ночи стали темнѣе, и разсвѣтало позднѣе, стали поговаривать, что какой-то медвѣдь похаживаетъ кругомъ деревни и начинаетъ шалить: у мужика вытащилъ изъ хлѣва корову, такъ что и слѣда не осталось, у насъ вырѣзалъ изъ улья медъ.

Папа ходилъ смотрѣть ульи и вернулся съ улыбкой.

— Ну, у меня въ ульяхъ хозяйничалъ медвѣдь двурукій, — сказалъ онъ, — да еще съ ножомъ! ловко очень вырѣзалъ соты; видно, и корову-то утащилъ двурукій медвѣдь, а не настоящій.

Однако, чтобы успокоить домашнихъ, папа назначилъ на другой день охоту на медвѣдя.

Въ тотъ-же день, передъ обѣдомъ явилась къ намъ Анютка, блѣдная, вся въ слезахъ, и бросилась на колѣни.

— Барышня, попроси папеньку облаву на Мишку не дѣлать!

— Какую облаву? на какого Мишку? — спрашивали мы съ удивленіемъ.

— Баринъ велѣлъ егерямъ завтра на Мишку облаву сдѣлать. Это не онъ корову утащилъ.

— Какой-же это Мишка? — совсѣмъ не понимали мы, что было нужно Анюткѣ.

— Мишка-медвѣдь, что отъ Петра поводильщика ушелъ.

Пока она намъ говорила эти непонятныя для насъ слова, пришелъ папа. Онъ сталъ разспрашивать Анютку, и вотъ что онъ узналъ отъ нея:

Одинъ разъ Анютка набрала въ лѣсу цѣлую корзинку малины и хотѣла идти домой, какъ въ кустахъ наткнулась на огромнаго медвѣдя. Дѣвочка очень испугалась. Но медвѣдь преспокойно отнялъ у нея корзинку съ ягодами и сталъ ихъ ѣсть. Анютка видѣла, что у него въ губу вдѣто кольцо, какъ это бываетъ у медвѣдей, которыхъ водятъ поводильщики: она догадалась, что это тотъ самый, что ушелъ отъ Петра. Она хотѣла было убѣжать, но онъ ее удержалъ за платье; тогда она, съ перепугу, начала говорить на распѣвъ, какъ поводильщики:

— Ну-ка, Мишенька, вставай, да покажи, какъ красавицы въ зеркало на себя любуются.

Медвѣдь выпустилъ ея платье изъ лапъ, всталъ на заднія лапы, одну переднюю поднялъ и поставилъ передъ мордою, въ видѣ зеркала, и сталъ выдѣлывать разныя гримасы.

— Ну-ка, Мишенька, покажи, какъ ребята рѣпу воруютъ!

Съ рычаньемъ сталъ медвѣдь на четвереньки и поползъ. Видя, что медвѣдь совсѣмъ ручной, Анютка успокоилась и пошла домой. Медвѣдь пошелъ за ней: и когда она прыгнула въ лодку, онъ заревѣлъ.

На другой день она принесла ему хлѣба и мяса, что выпросила у повара.

Съ тѣхъ поръ каждый день Анютка приносила медвѣдю всякую ѣду, какую только могла достать отъ насъ или хитростью выманить у няни. Медвѣдь всегда ждалъ ее въ старой каменоломнѣ у самаго пруда, и она кормила его изъ своихъ рукъ. Послѣ обѣда Мишка показывалъ ей всякія шутки и всячески выражалъ ей свою любовь.

— Мы съ нимъ оба сиротки: не вели, баринъ, убивать его! Онъ зла никому не дѣлаетъ!

Папа былъ очень тронутъ Анюткинымъ разсказомъ и сейчасъ-же позвалъ старшаго егеря:

— Я нездоровъ, — сказалъ папа, — и не могу участвовать въ медвѣжьей охотѣ, а потому мы ее отложимъ, и вы не выслѣживайте безъ меня медвѣдя!

Такъ прошло нѣкоторое время, а въ одинъ прекрасный день Анютка явилась къ намъ съ радостной вѣстью.

— Мишка-то легъ на зиму въ логово. Теперь только ко мнѣ выходить будетъ, а безъ меня по лѣсу бродить не станетъ.

— И къ тебѣ выходить перестанетъ, — сказалъ папа, — медвѣди зимой спятъ.

— Нѣтъ, баринъ, не совсѣмъ спятъ они. Когда ѣда есть, они выходятъ. Мой Мишка ко мнѣ выходить будетъ. Ужъ я его знаю!

— Не станетъ, увидишь!

Анютка аккуратно продолжала приходить за провизіей, и разъ папа, увидавъ дѣвочку, спросилъ:

— Ну, что? твой Мишка все-таки приходитъ къ тебѣ обѣдать?

— А то какъ-же?

— Посмотрѣть-бы мнѣ, какъ ты его кормишь!

— Ну, что-же, пойдемте, баринъ. Только идите съ подвѣтренной стороны, чтобы онъ васъ не учуялъ.

На другой день, дѣйствительно, папа ходилъ съ Анюткой смотрѣть, какъ Мишка ѣстъ, и стоялъ довольно близко къ нему, но медвѣдь его не почуялъ.

Возвратись, папа разсказалъ намъ слѣдующее:

— Подошла Анютка къ старой каменоломнѣ и хлопнула въ ладоши. Послышался ревъ, и черезъ нѣкоторое время выползъ оттуда огромный бурый медвѣдь. Я очень испугался и замеръ, не шевелясь, за кустомъ. Медвѣдь сѣлъ на заднія лапы, и Анютка похлопала его по шеѣ; Мишка издалъ не то рычанье, не то стонъ какой-то. Жутко какъ-то стало! Но дѣвочка, не торопясь, развязала узелъ и дала ему сначала хлѣба, — куски у нея были уже наломаны, — потомъ пирога съ мясомъ и говядины, а подъ конецъ, не торопясь, вылила изъ бутылочки въ чашку водки и поднесла своему другу; чашку медвѣдь взялъ въ лапы и ловко вылилъ водку себѣ въ ротъ. Пока онъ ѣлъ, Анютка сидѣла противъ него и ласкала его, трепала по шеѣ, по головѣ. Когда Мишка поѣлъ и выпилъ, онъ началъ было плясать, но потомъ раздумалъ, неуклюже заковылялъ, схватилъ платокъ, въ который былъ завязанъ обѣдъ, бросилъ имъ въ Анютку, опять какъ-то весело зарычалъ и ушелъ въ каменоломню. Анютка пошла назадъ, и я за ней и догналъ ее у пруда.

Папа велѣлъ намъ держать это ото всѣхъ въ секретѣ, а то онъ боялся, чтобы кто-нибудь изъ нашихъ охотниковъ, узнавъ о томъ, что медвѣдь лежитъ недалеко, не убилъ-бы его.

Мы никому ничего не сказали, даже нянѣ, и никто не узналъ нашего секрета.

На рождество за мной пріѣхала мама и послѣ Крещенія увезла меня въ институтъ въ Москву. Анна Карловна уѣхала съ нами.

Папа остался на зиму въ деревнѣ, и къ нему пріѣхалъ дядя Жакъ.

Анютка очень плакала, разставаясь съ нами. Папа обѣщалъ о ней заботиться, а она собиралась писать намъ. Я подарила ей всѣ свои книжки.

На первой недѣлѣ поста папа говѣлъ, и вотъ, вернувшись въ одно утро изъ церкви, онъ еще не успѣлъ снять шубы, какъ вбѣжала къ нему Анютка съ страшнымъ ревомъ и крикомъ:

— Убили, убили!

— Кого убили? — спрашивалъ испуганный папа.

— Мишку убили!

Она схватила папу за руку и потащила за собой. Всю дорогу до каменоломни она тащила его, не давая ему опомниться. Наконецъ, они добѣжали, и Анютка заставила папу спуститься туда. У входа въ логово на сухихъ листьяхъ лежалъ медвѣдь; папа видѣлъ, что онъ раненъ въ голову. Анютка бросилась на шею своему другу и такъ и замерла, не спуская съ него глазъ. Медвѣдь не шевелился, но тихо стоналъ.

— Затѣмъ, — разсказывалъ папа, — Мишка поднялъ голову, лизнулъ Анютку, заревѣлъ протяжно и затихъ. Медвѣдь околѣлъ.

Папа подошелъ, взялъ Анютку на руки и принесъ ее насильно домой. Кто убилъ Мишку, такъ и не узнали. Вѣроятно, онъ выходилъ подышать весеннимъ воздухомъ и наткнулся на охотника. Но раненный Мишка все-таки ушелъ въ свое логово, гдѣ и застала его Анютка, которая по обыкновенію принесла обѣдъ.

Послѣ того, какъ убили медвѣдя, Анютка очень тосковала и по цѣлымъ днямъ сидѣла на берегу пруда или въ лѣсу.

— Совсѣмъ дикимъ звѣрькомъ стала! — жаловался папѣ Алексѣй.

Намъ она съ того времени не писала.

Въ первый день Пасхи Анютка утонула въ прудѣ.

Она была у заутрени и у обѣдни съ семьей Алексѣя.

Похристосовавшись съ папой и съ няней, она, выйдя изъ церкви, не пошла домой, а, вѣроятно, побѣжала на старую каменоломню. Ледъ-ли не выдержалъ ея тяжести, — онъ былъ очень не проченъ, — или-же въ темнотѣ она попала въ прорубь, — неизвѣстно.

Молодежь изъ сосѣдней деревни, возвращаясь домой по берегу, услыхала крикъ и всплескъ воды. Бросились за баграми. Вытащили Анютку, но уже не могли вернуть ее къ жизни.

Съ тѣхъ поръ этотъ прудъ зовется у насъ Анюткинымъ прудомъ, — въ немъ ни рыбы не ловятъ, ни купаются, и его совсѣмъ затянуло иломъ.

Папа сказалъ мнѣ, чтобы я не забыла эту трогательную и правдивую исторію и когда-нибудь, когда выросту, разсказала-бы ее дѣтямъ.

Вотъ я и исполняю его желаніе.