.gif){kind=link}
V. ТЕОРИЯ СТОИМОСТИ.
правитьПрошло почти сто лет с тех пор, как в Лейпциге появилась книга, которая к началу истекшего века выдержала 31 издание и распространялась в городе и деревне чиновниками, священниками, филантропами всякого рода и всюду рекомендовалась народным школам как хорошая хрестоматия. Эта книга называлась "Друг детей" Рохова. Она имела целью поучать юных сыновей крестьян и ремесленников их жизненному призванию, их обязанностям перед начальниками общественными и правительственными и в то же время научить их вполне довольствоваться своим земным жребием, черным хлебом и картофелем, барщиной, низкой заработной платой, отеческими розгами и прочими тому подобными прелестями, и все это при содействии существовавшей тогда системы просвещения. Городской и сельской молодежи пояснялось при этом, что согласно мудрым законам природы человек должен трудиться, чтобы поддерживать свое существование и наслаждаться, и выставлялось на вид, каким счастливым должен чувствовать себя каждый крестьянин и ремесленник вследствие того, что им приходится услаждать свою трапезу тяжелым трудом, - жить не так, как богатый обжора, который вечно страдает расстройством желудка, несварением или запором и лишь с отвращением питается самыми отменными лакомствами. Те же общие места, которые старый Рохов считал достаточно полезными для саксонских крестьянских парней своего времени, г. Дюринг рекомендует и нам, на странице 14 и следующих своего "Курса", как нечто "абсолютно фундаментальное" в новейшей политической экономии.
"Человеческие потребности, как таковые, имеют свою естественную законосообразность, и росту их поставлены известные границы; извращенность может безнаказанно нарушать их лишь известное время, пока от этого не получается пресыщения жизнью, дряхлости, социального увечья и, наконец, спасительной смерти... Жизнь, переполненная одними удовольствиями, без всякой более широкой и серьезной цели, скоро ведет к пресыщению или, что то же, к утрате всякой восприимчивости. Действительный труд, в какой-либо форме, есть социально-естественный закон здоровых существ... Если б влечения и потребности не имели противовеса, они едва-едва обеспечили бы человечеству примитивнейшее существование, не говоря уже об исторически повышающемся развитии жизни. При полном удовлетворении их без всякого труда этот процесс совершался бы быстро; в промежутках же между периодическими проявлениями влечений и потребностей человек, лишенный их ощущения, влачил бы жалкое существование... Во всех отношениях, следовательно, зависимость от влечений и страстей, для удовлетворения которых необходимо преодоление экономических препятствий, является благодетельным основным законом внешнего устройства природы и внутренних свойств человека" и т. д. Как видите, самые пошлые плоскости почтенного Рохова празднуют в книге г. Дюринга свой столетний юбилей, вдобавок в виде "глубокого основоположения", единственной истинно-критической и научной "социалитарной системы".
Заложив, таким образом, основы, г. Дюринг может продолжать свою постройку. Применяя математический метод, он нам дает сначала, по примеру старика Эвклида, ряд определений. Это тем более удобно, что свои определения он может сразу построить так, что то, что должно быть доказано с их помощью, уже отчасти содержится в них. Так, мы узнаем прежде всего, что руководящее понятие в политической экономии до сих пор называется богатством, а богатство, как оно в действительности понималось до сих пор во всемирной истории и как оно развивалось, есть "экономическая власть над людьми и вещами". Это вдвойне неверно. Во-первых, богатство старых родовых и сельских общин вовсе не было господством над людьми, а во-вторых, даже в таких обществах, которые движутся в классовых противоречиях, богатство, поскольку оно включает господство над людьми, является большей частью, даже почти исключительно, господством над людьми в силу и посредством господства над вещами. С того весьма давнего времени, когда ловля рабов и эксплуатация рабов стали отдельными отраслями промышленности, эксплуататоры рабского труда должны были покупать рабов, т. е. приобретать господство над людьми только благодаря господству над вещами, - над покупной ценой, над средствами содержания рабов и орудиями труда их. Во все средние века крупное землевладение является предварительным условием, которое связывает феодальное дворянство с оброчными и барщинными крестьянами. А в наше время даже шестилетний ребенок понимает, что богатство господствует над людьми исключительно через посредство вещей.
Зачем же г. Дюринг состряпал свое неправильное определение богатства, искажая для этого фактическую связь, какая до сих пор существовала во всех классовых обществах? Для того, чтобы перетащить богатство из сферы экономической в моральную. Господство над вещами вполне хорошее дело, но господство над людьми - от лукавого, и так как г. Дюринг сам себе воспретил объяснять господство над людьми господством над вещами, то он опять может произвести смелый оборот и объяснить первое своим излюбленным насилием. Богатство, как господство над людьми, говорит он, есть "грабеж" и приводит нас вновь к ухудшенному изданию старого-престарого изречения Прудона: "собственность есть воровство".
Таким образом г. Дюринг ставит богатство в связь с обоими основными моментами производства и распределения; богатство как господство над вещами - производственное богатство - это хорошая сторона современного строя, а богатство как господство над людьми-богатство распределения, как оно до сих пор было,- плохая сторона, долой ее! В применении к современным отношениям это значит: капиталистический способ производства вполне хорош и может остаться, но капиталистический способ распределения не годится и должен быть отменен. К такой бессмыслице можно прийти, когда пишешь о политической экономии, не уразумев даже связи между производством и распределением.
После богатства идет вопрос о стоимости, и она определяется "следующим образом: "Стоимость есть то значение, которое имеют хозяйственные предметы и работы в процессе обмена". Это значение соответствует "цене или какому-либо иному названию эквивалента, например, заработной плате". Другими словами: стоимость есть цена. Или, скорее, чтобы не быть несправедливым к г. Дюрингу и передать нелепость его определения, по возможности, собственными его словами, надо сказать: стоимость - это цены, ибо на странице 19 он говорит: "стоимость и выражающие ее в деньгах цены", следовательно, констатирует сам, что одна и та же стоимость имеет весьма различные цены, а стало быть, и столь же различные стоимости. Если бы Гегель не умер уже давно, он бы теперь повесился! При всей своей теологике ему не удалось бы создать стоимость, которая имеет столько же стоимостей, сколько и цен. Нужно опять-таки обладать самоуверенностью г. Дюринга, чтобы новое, более глубокое обоснование политической экономии начать с заявления, что между ценой и стоимостью нет иного различия, кроме того, что одна выражается в деньгах, а другая нет. Но это все еще не дает нам никаких указаний на то, что такое стоимость, а еще меньше, чем она определяется. Г-н Дюринг поэтому должен представить нам более подробные разъяснения. "В совершенно общем виде основной закон сравнения и оценки, на котором основываются стоимость и выражающие ее в деньгах цены, ближайшим образом коренится в области простого производства, независимо от распределения, которое вносит лишь второстепенный элемент в понятие стоимости. Большие или меньшие препятствия, которые различие естественных условий противопоставляет стремлениям,, направленным на производство предметов, и благодаря которым оно принуждает к большей или меньшей затрате хозяйственной силы, также определяют... большую или меньшую стоимость", и "последняя измеряется препятствиями, которые поставлены производству природой и условиями... Объем вложенной нами собственной силы в них (в вещи) является непосредственно решающей причиной существования стоимости вообще и ее определенной величины в частности".
Поскольку все это имеет какой-либо смысл, оно означает: стоимость какого-либо продукта труда определяется необходимым для. его изготовления рабочим временем, а это мы знали уже давно и помимо г. Дюринга. Вместо того, чтобы просто сообщить данный факт, он должен по-оракульски исказить его. Прямо неверно, будто бы объем, в котором кто-либо влагает свою силу в вещи (пользуясь этим высокопарным выражением), является непосредственно решающей причиной стоимости и величины стоимости. Во-первых, не безразлично, в какую вещь вкладывается сила, а во-вторых, как она вкладывается. Если кто-либо изготовит вещь, не имеющую никакой потребительной стоимости для других, то вся его сила не создаст ни одного атома стоимости; а если он упорствует в том, чтобы изготовить ручным способом предмет, который машина изготовляет в 20 раз легче, то 1В/20 вложенной им силы не создадут ни вообще стоимости, ни какой-либо ее величины в частности. Далее, это значит извратить все дело, если производительный труд, дающий положительные результаты, рассматривать только в чисто отрицательном смысле, как преодоление сопротивления. При таком обороте дела, чтобы надеть, например, рубашку, придется проделать следующее: сначала мы преодолеем сопротивление, оказываемое хлопчатным семенем процессу посева и прозябания, затем сопротивление зрелого хлопка процессам сбора, упаковки и пересылки, затем сопротивление процессам распаковки, чесания и прядения, далее сопротивление пряжи процессу тканья, сопротивление ткани процессу беления и шитья и, наконец, сопротивление готовой рубашки процессу ее надевания на человека.
К чему все эти ребяческие выверты и извращения? Для того, чтобы через посредство этого "сопротивления" идти от "производственной стоимости", этой истинной, но до сих пор лишь идеальной стоимости, к искаженной насилием "стоимости распределительной", исключительно действовавшей до сих пор в истории. "Кроме того сопротивления, которое оказывает природа, существует еще другое, чисто социальное, препятствие... Между человеком и природой становится тормозящая сила, и последней является опять-таки человек. Одинокий, изолированный человек свободен по отношению к природе. Но положение принимает иной характер, как только мы представим себе другого человека, который с мечом в руке займет все доступы к природе и ее вспомогательным источникам и потребует за вход плату, в той или иной форме. Этот другой... как бы облагает податью первого и является, таким образом, причиной того, что стоимость предмета, который стремятся добыть, оказывается большей, чем было бы без такого политического или общественного препятствия на пути добывания или производства... Крайне многообразны формы этого искусственного повышения значения вещей, которое естественно сопровождается соответственным понижением значения труда... Поэтому было бы иллюзией рассматривать стоимость заранее как эквивалент в собственном смысле слова, т. е. как равнозначащее или как меновое отношение, установленное по принципу равенства данной работы и работы, ее возмещающей... Напротив того, признаком истинной теории стоимости будет то, что представленная в ней более общая причина оценки не совпадает с особой формой стоимости, основывающейся на принудительном распределении. Эта форма меняется вместе с социальным устройством, тогда как собственно экономическая стоимость может быть только производственной стоимостью, измеряемой сообразно природе, и потому изменяется только вместе с чисто производственными препятствиями естественного и технического характера".
Таким образом, проявляющаяся на практике стоимость какой-либо вещи состоит, по мнению г. Дюринга, из двух частей: во-первых, из содержащегося в ней труда, а во-вторых, из вынуждаемой с "мечом в руке" надбавки, имеющей характер обложения. Другими словами, проявляющаяся в настоящее время стоимость - это монопольная цена. Но если, согласно этой теории стоимости, все товары обладают подобной монопольной стоимостью, то возможны только два случая: либо каждый, как покупатель, теряет то, что он выиграл в качестве продавца, и тогда цены повышаются только номинально, реальное же их значение, в процессе обмена товаров, остается без изменения, все остается по-старому, и много прославленная стоимость распределения является простой фикцией; либо же мнимые надбавки обложения представляют собою действительную сумму стоимости, именно ту, которая хотя произведена рабочим классом, но присваивается классом монополистов, и тогда эта сумма стоимости просто состоит из продуктов неоплаченного труда; в этом последнем случае, несмотря на гипотезу о человеке с мечом в руке, на мнимые налогообразные надбавки к цене и на стоимость распределения, мы приходим к теории Маркса о прибавочной стоимости.
Присмотримся, однако, к некоторым примерам пресловутой "распределительной стоимости". На стр. 125 и следующих говорится: "Также и образование цены посредством индивидуальной конкуренции должно считаться формой экономического распределения и взаимного наложения податей... если представить себе, что внезапно запас какого-либо необходимого товара значительно уменьшится, то на стороне продавцов получается непропорционально большая возможность эксплоатации... насколько колоссально может быть повышение, показывают в особенности те исключительные случаи, когда на долгое время отрезан подвоз необходимых предметов" и т. д. Сверх того, прибавляет г. Дюринг, существуют и при нормальном течении событий фактические монополии, допускающие произвольное повышение цены, как, например, железные дороги, общества для снабжения городов водой и осветительным газом и т. д.
Что существуют такие случаи монопольной эксплуатации, это давно известно. Но что созданные ими монопольные цены должны считаться не исключениями или частными случаями, но именно классическими примерами обычного в настоящее время установления стоимостей, это - новость. Как определяются цены жизненных средств? Ступайте в осажденный город, подвоз к которому отрезан, и поучайтесь! - отвечает г. Дюринг. Как действует конкуренция на установление рыночных цен? Спросите монополию, и она вам разъяснит загадку!
Впрочем, даже и в случаях подобных монополий нельзя открыть человека с мечом в руке, который будто бы стоит за их спиной. Как известно, в осажденных городах человек с мечом, т. е. комендант, если только он выполняет свой долг, обыкновенно очень скоро приканчивает монополию и конфискует запасы монополистов в целях равномерного их распределения. А затем вообще, когда люди с мечом пытаются сфабриковать "стоимость распределительную", их попытки кончаются всегда крахом и денежными потерями. Голландцы своим монополизированием ост-индской торговли привели к гибели свою монополию и торговлю. Два сильнейших правительства, какие только когда-либо существовали, именно северо-американское революционное правительство и французский национальный конвент, пытаясь установить максимальные цены, потерпели полную неудачу. Русское правительство хлопочет уже несколько лет о том, чтобы поднять курс русских бумажных денег, понизившийся вследствие того, что было выпущено в обращение слишком большое количество таких неразменных бумажных рублей; для этого оно беспрерывно, в продолжение нескольких лет, скупало в Лондоне векселя на Россию. В результате такая операция обошлась русскому правительству в 60 миллионов рублей и доставила ему лишь то удовольствие, что в настоящее время русский бумажный рубль ценится ниже двух марок, вместо того чтобы стоять выше трех. Если бы меч обладал приписываемой ему г. Дюрингом экономической магической силой, то почему же ни одно правительство не может устроить так, чтобы надолго навязать плохим деньгам "распределительную стоимость" хороших или ассигнациям навязать стоимость золота? Да и где тот меч, который командует на мировом рынке?
Далее существует еще одна основная форма "распределительной стоимости", обеспечивающая безвозмездное присвоение продуктов чужого труда: это - имущественная рента, т. е. земельная рента и прибыль на капитал. Мы отмечаем это только для того, чтобы указать, что сказанным исчерпывается все сообщаемое г. Дюрингом о пресловутой "распределительной стоимости", хотя, впрочем, и это еще не все. Действительно: "Несмотря на двойственность точки зрения, выступающей в признании стоимости производственной и стоимости распределительной, тем не менее в основе их заключается нечто общее, тот предмет, из которого состоят все стоимости и которым поэтому они могут измеряться. Непосредственной естественной мерой является трата силы, а простейшей единицей - человеческая сила в грубейшем смысле слова. Последняя сводится к времени существования, самоподдержание которого опять-таки представляет преодоление известной суммы препятствий в процессе питания и жизни. Распределительная стоимость или стоимость присвоения проявляется в чистой и исключительной форме там, где господствует сила распоряжения вещами, представляющими собою продукты, не произведенные трудом, или, выражаясь более обычным языком, там, где подобные вещи вымениваются на труд или на предметы, имеющие действительную производственную стоимость. То однородное, что проявляется в каждом выражении стоимости, а следовательно и в составных частях стоимости, присваиваемых путем распределения без эквивалента, состоит в затрате человеческой силы, которая воплощается в каждом товаре".
Что сказать нам по этому поводу? Если все товарные стоимости измеряются воплощенной в товарах затратой человеческой силы, то, в таком случае, что же останется на долю распределительной стоимости и из какого источника черпаются надбавки к цене, обложение податью? Г-н Дюринг, правда, говорит нам, что также и вещи, не произведенные трудом, или, иначе, неспособные иметь собственную стоимость, могут приобретать известную распределительную стоимость и обмениваться на вещи, произведенные трудом, обладающие стоимостью. Но он в то же время утверждает, что все стоимости, следовательно в том числе и исключительно распределительные стоимости, определяются воплощенной в них затратой труда. При этом, мы, к сожалению, не узнаем, как воплощается затрата труда в вещи, не произведенной трудом. Во всяком случае из всего этого смешения стоимостей, в конце концов, очевидно, что и стоимость распределительная, эта, вымогаемая социальным положением надбавка к цене, это обложение силой меча, - все это оказывается опять-таки ни к чему: стоимости товаров определяются затратой человеческой силы, в просторечии - трудом, который в них воплощен. Словом, г. Дюринг, если не касаться земельной ренты и немногих монопольных цен, повторяет, только беспорядочно и туманно, все то, что уже давно определеннее и яснее установлено столь хулимой теорией стоимостей Рикардо-Маркса.
Но он это говорит и одновременно утверждает противоположное. Маркс, исходя из исследований Рикардо, говорит: стоимость товаров определяется воплощенным в товарах общественно-необходимым общечеловеческим трудом, который, в свою очередь, измеряется своей продолжительностью. Труд есть мерило всех стоимостей, но сам он не имеет никакой стоимости.
Г-н Дюринг, точно так же приняв- но по своему, сбивчиво, путанно - труд как мерило стоимости, продолжает: труд "сводится ко времени существования, самоподдержание которого опять-таки представляет преодоление известной суммы препятствий в процессе питания и жизни". Оставим в стороне покоящееся на страсти к оригинальничанью смешение рабочего времени, о котором здесь и идет речь, с временем существования, которое до сих пор еще никогда не создавало или не измеряло стоимости. Оставим в стороне и ту ложно "социалитарную" видимость, которую должно привнести "самоподдержание" этого "времени существования"; с тех пор, как существует мир, и до тех пор, пока он будет существовать, каждый должен лично сам поддерживать свое существование, т. е. он должен сам потреблять средства, необходимые для поддержания его жизни. Предположим, что г. Дюринг выразился бы точным языком политической экономии; тогда вышеприведенное положение либо ничего не значило бы, либо значило бы следующее: стоимость какого-либо товара определяется воплощенным в нем рабочим временем, а стоимость этого рабочего времени определяется стоимостью жизненных средств, требующихся для содержания рабочего в течение этого времени. А это последнее, при существующих экономических порядках, значило бы, что стоимость известного товара определяется содержащейся в нем заработной платой.
Тут мы, наконец, пришли к тому, что г. Дюринг, собственно, хочет сказать. Стоимость товара определяется, на языке вульгарной экономии, издержками производства, против чего Кэри "выдвинул ту истину, что не издержки производства, но издержки воспроизводства определяют стоимость" ("Критическая история", стр. 401). Какой смысл имеют эти издержки производства или воспроизводства, об этом мы поговорим ниже; здесь же мы заметим, что они, как известно, состоят из заработной платы и прибыли на капитал. По мнению г. Дюринга, заработная плата представляет воплощенную в товаре "затрату силы", т. е. производственную стоимость; прибыль же - вынуждаемую капиталистом при помощи меча, находящегося в его руке, подать или надбавку к цене, т. е. распределительную стоимость. И, таким образом, вся полная противоречий путаница дюринговой теории стоимости разрешается, наконец, в чудесную гармоническую жизнь.
Определение стоимости товаров заработной платой, которое у Адама Смита еще смешивается с определением стоимости рабочим временем, со времени Рикардо изгнано из научной политической экономии и в наши дни влачит существование еще только в вульгарной экономии. Именно: самые плоские сикофанты существующего капиталистического общественного строя проповедуют определение стоимости заработной платой и, в то же время, представляют прибыль капиталиста высшим родом заработной платы, платой за воздержание (за то, что капиталист не промотал своего капитала), премией за риск, платой за ведение дела и т. д. Г-н Дюринг от них отличается только тем, что объявляет прибыль грабительством. Другими словами, свой социализм г. Дюринг основывает непосредственно на теориях вульгарной экономии худшего сорта. Его социализм имеет такое же научное значение, как и эта вульгарная экономия: и то и другое неразрывно связано между собою.
Ясно, однако, следующее: то, что производит рабочий, и то, во что обходится его рабочая сила, - это вещи столь же различные, как то, что производит машина и чего она стоит. Стоимость, которую создает рабочий в течение 12-часового рабочего дня, не имеет ничего общего со стоимостью жизненных средств, которые он потребляет в течение этого рабочего дня и относящихся к нему промежутков отдыха. В этих жизненных средствах может быть воплощено три, четыре или семь часов рабочего времени, смотря по степени развития производительности труда. Если мы примем, что для их производства требуется 7 часов труда, то, по смыслу защищаемой г. Дюрингом вульгарно-экономической теории стоимости, оказывается, что продукт 12-часового труда имеет стоимость 7-часового труда, что 12 часов труда равны 7 часам труда, или что 12 = 7. Возьмем для большей ясности такой пример: если сельский рабочий, безразлично при каких именно общественных отношениях, производит в год количество хлеба, скажем, в 20 гектолитров пшеницы, сам же в течение этого времени потребляет сумму стоимостей, которая выражается всего в 15 гектолитров пшеницы, то, в таком случае, 20 гектолитров пшеницы имеют такую же самую стоимость, как и 15, и это на одном и том же рынке, при прочих неизменных условиях,- иными словами, 20 равняется 15. И это называется экономической наукой!
Все развитие человеческого общества после стадии животной дикости начинается с того дня, когда труд семьи стал создавать больше продуктов, чем было необходимо для ее поддержания, с того дня, когда часть труда могла затрачиваться на производство уже не только жизненных средств, но и средств производства. Избыток продукта труда над издержками содержания труда и, как результат этого, образование и увеличение общественного производственного и резервного фонда были и остаются основой всякого общественного, политического и интеллектуального прогресса. Во всей прежней истории этот фонд был собственностью привилегированного класса, который вместе с этой собственностью получал политическое господство и духовное руководство. Предстоящая социальная революция впервые сделает этот общественный производственный и резервный фонд. т. е. совокупность сырых материалов, орудий производства и жизненных средств, действительно общественным, изъяв его из владения этого привилегированного класса и передав его всему обществу как общее достояние.
Одно из двух: или стоимость товаров определяется издержками содержания рабочих, необходимых для производства этих товаров, т. е. в нынешнем обществе - заработной платой; в таком случае, каждый рабочий получает в своей заработной плате стоимость продукта своего труда, и тогда эксплуатация класса наемных рабочих классом капиталистов немыслима. Предположим, что издержки содержания рабочего выражаются в данном обществе суммой в 3 марки в день. Тогда стоимость его дневного продукта, как это вытекает из вульгарной экономической теории, равняется 3 маркам. Допустим теперь, что капиталист, нанимающий этого рабочего, прибавляет к цене этого продукта прибыль, надбавку в 1 марку, и продает, следовательно, продукт за 4 марки. То же делают и другие капиталисты. Но, в таком случае, рабочий уже не может удовлетворить свое дневное пропитание 3 марками, а нуждается для этого опять-таки в 4 марках. Так как все прочие условия предположены неизменными, то и выражающаяся в жизненных средствах заработная плата должна остаться неизменной; следовательно, заработная плата, выраженная в деньгах, должна подняться именно с 3 до 4 марок в день. То, что капиталисты отнимают от рабочего класса в форме прибыли, они должны ему возвратить в форме заработной платы. Мы не ушли, таким образом, ни на шаг от того места, где были вначале: если заработная плата определяет стоимость, то невозможна никакая эксплуатация рабочего капиталистом. Но невозможно и образование избытка продуктов, ибо рабочие, по нашему предположению, потребляют как раз столько продуктов, сколько они производят. А так как капиталисты не производят никакой стоимости, то нельзя даже представить себе, чем они могут жить. Если же такой избыток производства над потреблением, такой производственный и резервный фонд, тем не менее, существует и притом находится в руках капиталистов, то не остается другого объяснения, как предположить, что рабочие потребляют для своего самоподдержания только стоимость товаров, а сами товары в натуре сполна остаются в распоряжении капиталистов для дальнейшего потребления.
Или же, имея в виду, что производственный и резервный фонд фактически составляет собственность класса капиталистов и возникает из накопленной прибыли (земельную ренту мы пока оставляем в стороне), - надо допустить, что этот фонд образуется из накопленного избытка продукта труда рабочих над суммой заработной платы, уплачиваемой им классом капиталистов. Но в таком случае стоимость определяется не заработной платой, а количеством труда; следовательно, рабочий класс доставляет классу капиталистов в продукте труда большее количество стоимости, чем какое он получает от него в заработной плате, и в таком случае прибыль на капитал, как и все другие формы присвоения продуктов чужого, неоплаченного, труда, оказывается составной частью открытой Марксом прибавочной стоимости.
Кстати, о том великом открытии, которым Рикардо начинает свой главный труд, говоря, что "стоимость известного товара зависит от необходимого для его производства количества труда, а не от заплаченного за этот труд высшего или низшего вознаграждения", - об этом составившем эпоху открытии г. Дюринг не говорит ни слова в своем "Курсе политической экономии", а в "Критической истории" он отделывается от него следующей оракульской фразой: "Он (Рикардо) не думает, что большее или меньшее отношение, в котором заработная плата может (!) представлять требование на жизненные потребности, должно... принести с собой также неодинаковые отношения стоимостей"! Фраза, о которой читатель может думать, что ему угодно; лучше же всего не думать о ней ничего!
А затем пусть читатель сам выбирает тот сорт стоимости, какой ему наиболее понравится из пяти различных сортов, которыми угостил нас г. Дюринг: во-первых, стоимость производственная, находящаяся в зависимости от природных условий; во-вторых, распределительная стоимость, создаваемая людской испорченностью и отличающаяся от первой тем, что она измеряется затратой силы, в ней не воплощенной; в-третьих, стоимость, которая измеряется рабочим временем; в-четвертых, стоимость, определяемая издержками воспроизводства; и, наконец, в-пятых, стоимость, измеряемая заработной платой. Выбор богатый, путаница полнейшая, и нам остается только воскликнуть вместе с г. Дюрингом: "учение о стоимости есть пробный камень для определения достоинства экономической системы"!