Анекдот об испанском короле (Гиппиус)

Анекдот об испанском короле
автор Зинаида Николаевна Гиппиус
Опубл.: 1907. Источник: az.lib.ru • «Mercure de France», 15 juin. Lettres russes.

З. H. Гиппиус
Анекдот об испанском короле
«Mercure de France», 15 juin. Lettres russes.1
1 «Меркур де Франс», 15 июня. Русская литература (фр.).

Гиппиус З. H. Собрание сочинений. Т. 7. Мы и они. Литературный дневник. Публицистика 1899—1916 гг.

М., «Русская книга», 2003.

Замерло, закостенело… Журналистам-политикам заклепали рот деревянной клепкой, и что они там, сквозь нее, мычат — не разберешь: не то «птичка Божия не знает», не то «многострадальный русский народ»… Признаться, и нам, литературным журналистам, сейчас как будто нечего делать. Говорят, что когда спадает общественная волна — поднимается литературная; другие утверждают, наоборот, что стоит замереть общественной жизни — тотчас замрет и литература. Я склоняюсь ко второму мнению: данный момент его оправдывает. Просто не о чем говорить. Большинство «молодых талантов», выросших за последнее время, как грибы, оказалось из породы несъедобных; не стоит и трогать их; сами табаком рассыплются. Впрочем, как в революции появились экспроприаторы, так появились они и в литературе, с тою разницею, что вторые — экспроприаторы и притом рекламисты. Отчего ж было не появиться? Безопасно. В тюрьму за этот сорт экспроприаторства не сажают. Да оно и, действительно, безвинно. Так безвинно, что и этими господами, в сущности, не стоило бы заниматься. Но от нечего делать, проходя мертвую полосу жизни, можно, на досуге, заняться которым-нибудь из них, рассказать несколько анекдотов из жизни такого литературного экспроприатора-рекламиста. Конечно, это не совсем осторожно, не расчетливо: рекламист ведь только того и добивается, чтобы о нем говорили. Ему решительно все равно, что говорят, как говорят: лишь бы в Петербурге знали, что живет такой-то Добчинский. Он каждого упоминания его имени расцветает, раздувается.

Пример — Георгий Чулков. Его раздуванию я лично придаю необыкновенно мало значения; оттого и произношу его имя бесстрашно еще один раз. Однако раздувание это и расцветание — факт, и в большой мере сей рекламист обязан тут неосторожности наших художественных журналов, бранивших его из номера в номер. Оценка была справедливая и яркая, но слишком яркая, слишком энергичная. Зачем? Давно бы его бросить!

Ну, да, повторяю, беды не особенно много. А недавний анекдот, случившийся с французским журналом «Mercure de France» и с Чулковым, благодаря раздутию и осмелению последнего, — решительно стоит отметить.

В июльской книжке вышеназванного журнала некто г. Семенов озаглавил свой отчет о русской литературе прямо «Le mysticisme anarchique»[1]. Не будучи в силах ни разобраться в этом деле, ни определить, что это такое, но, однако, наивно подавленный «движением», — он предоставляет слово самому Чулкову. Чулков радостно распространился перед «Европой» и написал свое объявление с не меньшей убедительностью, нежели пишутся анонсы о шоколаде Suchard и Milk. «Русское культурное общество переживает религиозный и философский кризис, — говорит Чулков, — оно — на перепутье; поэтому я и счел необходимым выдвинуть (обществу на помощь и спасение) мою теорию мистического анархизма».

Следует бессвязный и невежественный набор обычных слов, весьма знакомый русским читателям и давно им надоевший. Но любопытен «тон» объявления. Вспоминается уже не Хлестаков, а прямо испанский король, Поприщин I. «Не нужно никаких знаков подданничества», — как будто прибавляет Чулков в конце изложения своей «теории». Дело сделано. Европа поняла, что Чулков — испанский король.

Весь этот анекдот произошел, я думаю, так. Приехал в Петербург, после многолетнего отсутствия, ото всего отставший и по природе неспособный, г. Семенов. Тотчас же его, как ловкий гид и комиссионер, захватил Чулков и стал расхваливать свою фирму, старательно не допуская до него других агентов. Это, мол, самое новое, самое важное, и это — я. Я — испанский король. У рекламистов особенный нюх н людей, которые им могут пригодиться; они в этих случая никем не брезгуют. Семенов, по неспособности, и попался. Его положение весьма комическое и даже не без позора; хотя вряд ли он это понимает. Что касается журнала «Mercure de France», — то он даже и не заметил, вероятно, какие штучки напечатал Семенов в своих «Lettres russes». Все может быть в этой далекой «русской литературе». Рядом стоят «Lettres Hongroises», «Lettres Tchèques»[2], — мало ли какие своеобразные дикости могут встретиться и в этих странах? Благородная невозмутимость «Mercure de France» вполне оставляет все анархические мистицизмы на нашей ответственности. Ни верит, ни не верит, а окончательно проходит мимо. И с этой стороны — реклама, несомненно, не удалась. Получился только некоторый «пассаж» для Семенова, а Чулкову — тому и терять нечего. Мне кажется, впрочем, что эта неудача его не остановит: он непременно еще съездит в Европу со своими marchandises’ами[3]. Я бы посоветовал ему обратиться лучше в «Matin» — газету распространенную, смакующую скандалы, отлично рекламирующую пилюли Pink и чрезвычайно любящую всяких королей, и сиамских, и испанских. Одна беда: для «Matin» мало самоуверенности, да и корреспонденты его посмышленее Семенова; там, хочешь рекламироваться, — подавай денежки!

Журнал «Mercure» трудно винить. В самом деле, русские литераторы давно приучили французов не удивляться никаким кунштюкам, проходить мимо с благосклонным невниманием. В частности же, если бы и наша литература с большим равнодушием и небрежностью прошла мимо такого, по совести нелитературного, явления, как Чулков с его анархизмами, — то, вероятно, рекламист этот давно сошел бы со сцены, и скверного анекдота с его пророчеством на французском языке — тоже не вышло бы. Так что мы сами немножко виноваты. Да и в том еще мы виноваты, что замкнули себя в свой круг, судим у себя, да рядим, а Европа просвещается через Семенова и юрких факторов — Чулковых. Правда, у русского человека в крови отвращение ко всему, что пахнет рекламой; он тут щепетилен и брезглив. Но не следует этого хорошего чувства преувеличивать и доводить до полной небрежности. Нашей небрежностью пользуются Чулковы.

Аллюры последнего, конечно, вызывают брезгливость как неспособность Семенова — сожаление; но ведь можно рассказывать иностранцам о том, что у нас делается и совершенно просто. Пока мы за это серьезно не примемся — нечего дуться на Европу за ее спокойное к нам невнимание.

Германия, кажется, более осведомлена; там, пожалуй порядочный журнал не поместил бы объявления Семенова об испанском короле в России. Франция же, в общем совершенно ничего не знает о нашей литературе и как-то привычно ею не заинтересована. Но нет худа без добра, и в данном случае как раз это худо и послужило к добру, к тому, что реклама Чулкова не удалась. Ведь печальнее было бы, если б хоть один француз поверил, что в России есть какое-то мистико-анархическое «литературное течение», что в натасканных отовсюду и беспомощно-грубо связанных словах Чулкова есть какая-то «теория», и что вообще Чулков — имеет какое-то отношение к литературе, кроме факторства и попутного рекламизма!

Этим, кажется, исчерпывается и Чулков, и весь скверный анекдот его с Семеновым. Я, по крайней мере, к Чулкову больше не вернусь, да и другим не советую. Позабавились на досуге — и довольно. Предоставим мертвым схоронить его окончательно.

ПРИМЕЧАНИЯ

править

Весы. 1907. № 8 (под псевдонимом Антон Крайний).

С. 280. Поприщин — герой повести Н. В. Гоголя «Записки сумасшедшего» (1834), помутившееся сознание которого навязало ему мысль, что он король испанский.



  1. «Мистический анархизм» (фр.).
  2. «Венгерская литература», «Чешская литература» (фр.).
  3. товарами (фр.).