Плоды просвещения.
правитьАвтор одного новейшего путешествия, описывая подробности претерпленного им кораблекрушения, говорит таким образом: «Я шел одиннадцать часов, не видя следов не единого смертного; наконец, к великому удовольствию моему, увидел повешенного на виселице человека. Радость моя при сем утешительном предмете была чрезмерна, ибо он удостоверил меня, что я находился в просвещенной земле.»
Плоды просвещения: [Анекдот о преврат. понимании просвещения] // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 13, N 1. — С. 64.
Анекдоты
правитьОдин ньюкаслский аптекарь, взяв на себя лечение некоторого больного, при смерти уже находившегося, прислал к нему пузырек лекарства, с надписью: хорошенько потрясти прежде принятия. На другой день пошел он осведомить о действии своей микстуры; вошел к больному, спросил у слуги его: каков барин? Слуга отвечал ему одними слезами. — Как! разве ему стало хуже? спросил аптекарь: принял ли он мое лекарство? — Принял, сударь; но как вы приказали нам хорошенько его потрясти прежде принятия, мы исполнили ваше повеление, и он бедняжка умер на руках наших.
Молодой студент, показывая редкости Оксфордского музея любопытным посетителям, подал им, между прочим, старую заржавелую шпагу. Господа! вскричал он: вот шпага, которой Валаам грозил заколоть своего осла! — Я что-то не слыхал, сказал один из предстоящих, что у Валаама была шпага, а видел только в истории, что он желал ее иметь, — ваша правда, отвечал студент: и вот самая шпага, которую он желал иметь!!!
Некто спросил у одного бедного англичанина, каких бы трех вещей он себе преимущественно пожелал. Во-первых, отвечал он, я желал бы иметь столько пива, сколько могу выпить. — Потом? — Я желал бы иметь столько говядины, сколько могу съесть. — Хорошо! а какое же третье желание? — Правду сказать, мне кажется, что я пожелал бы еще немного побольше пива.
Две духовные особы разговаривали о злосчастии своих прихожан. Один их них сказал: мои заражены деизмом. А мои — атеизмом, отвечал другой. Некто, подслушав их разговор, сказал им: Господа! для чего не упоминаете вы о тех, которые заражены ревматизмом!
Одна дама говорит при докторе Джонсоне, что муж ее был прекрасный мужчина, если бы по несчастью рот его не был слишком велик. Какое это несчастье, сказал доктор: напротив, это ему очень много поможет, когда он вздумает шепнуть что-нибудь на ухо самому себе.
Анекдоты // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 13, N 1. — С. 64-66.
Анекдоты.
правитьНекто сказал одной женщине, что сало вздорожало по причине войны. Ах, Боже мой! Отвечала она: видно армии сражались при свечах!
Молодой человек, нанимая комнаты, сказал хозяйке: «где я ни стоял, меня очень любили, и никогда не съезжал я с квартиры без того, чтобы хозяева не плакали». — Хозяйка отвечала: может быть, вы съезжали всегда, не заплатя за постой.
Джонсон говорил однажды подробно обо всех свойствах, нужных для хорошей поэмы и хорошего поэта. Грирсон после сего начал исчислять все качества, потребные искусному повару, и сказал, что он предпочитает вкусные кушанья хорошей поэме. «Вы можете быть уверены, отвечал ему Джонсон, что все кошки и собаки будут одного с вами мнения».
Один отрешенный от должности судья сказал при многих свидетелях, что этот с ним поступок будет стоить жизни, по крайней мере, пятистам человекам. Об этом донесено градоначальнику, который тот час велел его арестовать и привести к себе. Кому вы давеча грозили? спросил он у него. — Я, сударь, никому не грозил, отвечал арестант, а хотел только сказать, что, как мне теперь нечего есть, то я намерен сделаться лекарем.
Ирландский парламент сделал однажды определение, чтобы старую дублинскую тюрьму сломать, и на том же самом фундаменте построить новую, а до отстройки оной, содержать колодников в старой!
Англичанин Форквер худо верил медицине. Однажды, как он занемог, некто из его друзей послал за доктором. Когда же пришли ему сказать, что доктор приехал — извините меня перед ним, отвечал он: я болен и никого не принимаю.
Домашние учреждения Генриха VIII, короля английского, представляют удивительную простоту тогдашнего образа жизни в сравнении с нынешней пышностью и роскошью. — Выписываем из них следующее:
Королевскому цирюльнику предписывается наблюдать величайшую скрытность, и отнюдь не знаться с распутными женщинами, чтобы не подвергнуть опасности здоровья его величества.
Повару смотреть, чтобы ученики его не ходили оборванные, и не спали бы на полу перед очагом.
Обеденный стол его величества должен быть всегда готов в десять часов, а ужин в четыре.
Лакеям и официантам королевским жить между собою в добром согласии, и ни под каким видом не пересказывать никому того, что делает король во внутренних своих комнатах.
На лестницах не играть им с девушками, ибо от сего много разбивается посуда. — Как можно беречь и содержать в чистоте деревянные тарелки и оловянные ложки его величества.
Если кто из пажей приличится в недозволенном обхождении с какой-нибудь придворной девушкой, и произойдет от того соблазн, такой паж должен заплатить положенный штраф в пользу его величества. Сверху того не дадут ему целый месяц пива!
Конюхам отнюдь не красть королевской соломы для постелей, ибо им и так довольно оной дается.
Один богатый лондонской мясник и худой, как скелет, вошел в книжную лавку, где так же случился и Джонсон. Мясник развернул том Чорчилевых сочинений, и повторял многократно следующее из них место, желая показать свой вкус: кто повелевает свободными людьми, тот должен быть сам свободен. Потом обретясь к Джонсону, спросил у него с довольным видом: что вы думаете, сударь, об этом правиле? — Я думаю, сударь, отвечал Джонсон, что оно очень глупо; это все равно, как бы кто сказал: кто бьет жирных быков, тот сам должен быть жирен.
Один ирландской офицер ушиб себе очень больно ногу, так что сделалась на ней опасная рана. Он позвал лекаря Келли; но поссорясь с ним прежде совершенного исцеления, призвал другого. Однако ж Келли требовал с него за труды свои 30 гиней, которых ирландец не хотел ему заплатить, за что лекарь позвал его в суд. Ирландцу показалось, что стряпчий худо защищает его выгоды, и так, он вздумал сам приняться за свою тяжбу, и вскричал: «Милорды и господа присяжные! Предложу вам все дело в коротких словах: г. Келли взялся было лечить мою рану; но чем чаще он ее перевязывал, тем лучше она становилась. А как я увидел, что, наконец, стал он без милосердия кромсать и резать мою бедную ногу, то, подумав, что он хочет сделать из нее руку, я смертельно испугался и позвал к себе другого лекаря».
Анекдоты // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 13, N 2. — С. 149-153.
Анекдоты.
правитьНедавно один француз, гуляя в Тюльери, в самое время захождения солнца, устремил глаза свои на сие приятное явление, и очень долго смотря на него, вскричал: «Нет! Мое гораздо лучше!» Это был поэт, который сочинил перед тем стихи на захождение солнца.
Какой-то шалун ходил по улицам в Париже, совершенно нагой, неся притом на плече сверток сукна. Когда спрашивали у него, для чего не сошьет он себе кафтана, имея сукно — он отвечал: «Я дожидаюсь, чтобы мода сделалась постоянной. Мне не хочется портить сукно на такой кафтан, который выйдет из моды в то же время, как выйдет из рук портного».
Англичанин Арнот был человек очень умный, но удивительно странный. Он женился на своей кухарке для того, что она хорошо умела жарить котлеты. Когда надобно ему было кликнуть слугу, то он не звонил в колокольчик, не свистал и не кричал, а стрелял из пистолета.
Один молодой еврей в Англии хотел жениться на христианке. Отец его смотрел не на религию девушки, но только на приданое, и желал, чтобы оно было такое, каким мог бы он быть доволен. Начав журить сына, сказал ему, что верно найдет гораздо богатейшую невесту, и наконец, поклялся, что лишит его наследства, если женится без его согласия. Молодой человек отвечал, что непременно хочет обладать предметом всех своих желаний, и что если ему откажут в том, то он обойдется и без дозволения; сверх того, сделается христианином, и что тогда, по законам английским, правительство даст ему половину отцовского имения. Мардохей, до крайности встревоженный сим неожидаемым ответом, побежал просить совета у одного стряпчего, который сказал, что сын говорит правду, и что, сделавшись христианином, получит непременно половину его имения. «Но ежели хочешь, — промолвил он, — подарить мне десять гиней, я лишу его всех прав на это». Услышав такой ответ, старый жид был в восхищении; тотчас вынул кошелек, отсчитал десять гиней и вручил стряпчему, изъявляя живейшее нетерпение услышать поскорей спасительный ответ. «Г-н Мардохей! — произнес стряпчий, положив деньги в карман, — это средство состоит в малости: надобно только, чтобы ты сам сделался христианином!»
Анекдоты // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 13, N 3. — С. 221-223.
Анекдоты
правитьНекто, прогуливаясь в саду с г-м Гамильтоном, изъявлял ему свое удивление в рассуждении чрезвычайно скорого росту его деревьев. «Государь мой, отвечал ему Гамильтон: вы перестанете дивиться, когда рассудите, что им нечего иного делать».
В то время, как в Лондоне были принимаемы строжайшие меры в рассуждении бунтов и возмущений, схватили на улице одного ремесленника, который, ходя по городу, кричал во всю голову: нам не надобно больше короля; мы не имеем нужды в короле. Когда спросили у него, что он может сказать в свое оправдание, он признался, что действительно так говорил, но что слова его были приняты не в том смысле. Мое намерение было, промолвил он, сказать, что мы не имеет нужды в короле, потому что у нас и так есть уже король, и притом очень добрый.
Кларк просил однажды приятеля ссудить его сочинениями Бурнета. Приятель отвечал, что он не выпускает книг своих из дому, но что если он пожалует к нему, то может читать хотя целый день, если ему угодно. Через несколько времени самый этот человек прислал к Кларку просить раздувального меха для разведения огня в своем камине. Скажи своему господину, отвечал Кларк слуге, что я не выпускаю меха своего из дому, но что он может пожаловать ко мне, и дуть хотя целый день, если ему угодно.
Принцесса Амалия, дочь английского короля, увидя в Бате отменно высокорослого офицера, спросила, кто он таков; ей отвечали, что хотя сей офицер находится и в военной службе его великобританского величества, но что прежде был он назначен для церкви. — «Для церкви! прервала принцесса: скажите лучше, для колокольни!».
Один чрезмерно толстый человек сидел задумавшись. Некто из его знакомых, который был также очень толст, найдя его в сем состоянии, спросил о причине его задумчивости. «Я забочусь о том, отвечал толстяк, каким образом понесут нас хоронить, когда мы с тобой умрем». — Семь или восемь человек сильных носильщиков, сказал другой, стащат меня как-нибудь на кладбище; но думаю, что за тобой сходят они раза два.
Одного врача, находившегося при смерти, навестил сосед и сказал ему: г. Доктор! Если я могу быть вам в чем-нибудь полезным после вашей кончины, то извольте располагать мной; я с величайшим удовольствием исполню все ваши приказания. — «Когда вы так снисходительны, милостивый государь, отвечал врач: то обещайте мне иметь величайшее попечение о трех меньших ваших детях, потому что они мои».
Герцогиня Больтон, побочная дочь герцога Монмута, часто забавляла Георга I чертами притворной простоты. Однажды приехала она во дворец, показывая вид чрезмерного страха. Что с вами сделалось? спросил у нее король. — "Ваше величество! отвечала герцогиня: сейчас виделась я с г. Вистоном (славным астрономом), который сказал мне, что через три года свет сгорит, и я сегодня же решилась ехать в Китай.
Анекдоты: [Исторические] // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 16, N 16. — С. 306-308.
Исторический анекдот
правитьОдин инвалид, служивший с честью своему отечеству и государю, и живший долгое время в деревне, приехал в Париж для исправления дел своих. Спустя несколько дней, пришед на свою квартиру, он находит записку, которой кардинал Ришелье приглашал его к себе отобедать. Такая честь весьма удивила его. Он показывает записку многим из своих приятелей, которым также приглашение сие казалось необыкновенным. По долгом размышлении, наконец он решился идти в Рюэль, где кардинал тогда имел свои пребывание. На половине дороги обогнал его едущий в коляске незнакомый, который, видя инвалида, идущего по грязи пешком, спрашивает о цели его путешествия и предлагает ехать вместе с собой. Пешеход согласился. Разговор начался вопросом, зачем он шел в Рюэль? "Иду к кардиналу, " отвечал инвалид: «признаюсь вам откровенно, что я не ожидал от его преосвященства такого милостивого приглашения; живучи уже тридцать лет в деревне, с тех самых пор, как оставил службу, я не мог думать, чтобы обо мне помнили.» — Вы идете к кардиналу обедать? — «Точно.» — Разве вы знакомы с кардиналом? — «Очень мало; только виделся с ним несколько раз.» — Вы служили в войске? — «Точно так.» — И тридцать лет не имели с никакого сношения? Ни о чем не просили его? — «Совершенно ни о чем.» — К какой стороне вы принадлежали во время смятения? — «Я был на стороне союзников.» — Союзников?.. а кардинал… извините меня… Я… я сам также иду к кардиналу. — «Изъяснитесь, государь мой! Что значит это замешательство? К чему клонятся ваши вопросы?» — Ваши лета, ваша откровенность заставляют меня почитать вас. — «Докончите, государь мой.» — Очень хорошо! (тут незнакомый приказал остановить лошадей) неужели вы не можете угадать причину, которая принудила кардинала звать вас к себе обедать? — «Нет; я никак не ожидал такой милости.» — Эта милость может быть весьма опасной… — «Характер кардинала, без сомнения, вам известен; сей министр по справедливости есть человек великий, но…» — Но злопамятный; ненависть его погасает не прежде, пока не заплатит за нее жизнью своей тот, кто имеет несчастье воспламенить ее. — «Вам угодно испытывать меня.» — Скажите мне откровенно, не возбудили ль вы против себя гнева его? — «Кажется, нет.» — Не отзывались ли нескромно об его нравах? — «Явно, никогда.» — Подумайте, постарайтесь вспомнить, пока я нахожусь с вами, пока вы далеко еще от вашего неприятеля. — «Но, государь мой! В ваших словах…» — Непритворная искренность, с желанием быть вам полезным. Постарайтесь вспомнить, не написали ль в молодости каких-нибудь шуточных стишков, или эпиграммы насчет кардинала? — «Признаюсь вам, теперь приходит мне на мысль нечто похожее на это; стишки мои на кардинала ходили по рукам…» — Довольно! Слушайте же: вам не известно, кто я; но вы затрепещете, когда узнаете о том, и в тоже время поблагодарите случаю, которой завел вас в мою коляску. — «Я поставляю себе за великую честь и удовольствие, имея счастье быть с…» — С палачом. — «С палачом!» — Так, государь мой! Я палач. Каждый раз, когда кардинал изволит посылать за мной, в Рюэль ожидает меня жертва, которую он назначает на тайное заклание своей ненависти. Сей бессовестный человек примет вас самым вежливым образом, обласкает и наконец, по засвидетельствовании искреннейшей приязни, поведет вас в залу, где и я должен буду находиться. Он пойдет вперед; лишь только вы ступите несколько шагов, я подавлю пружину, которая толкнет вниз доску под вашими ногами, и вы упадете в глубокую пропасть, усаженную тысячами острых ножей. Остерегитесь, пока еще есть время… — «Великодушнейший человек!» — Перестаньте; не требую вашей благодарности. Я довольно награжден уже и тем, что могу избавить вас от погибели. — Старый инвалид воспользовался советом, несколько времени скрывался в Париже и скоро потом, после смерти кардинала, имел удовольствие поблагодарить своего избавителя. Возвратясь домой, он внес в записную свою тетрадь описание сего приключения, для извещения потомства о гнусности характера кардинала Ришелье.
Исторический анекдот [о кардинале Ришелье]: (Из Wilens[kiego] Tygodn[ika]) // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 17, N 17. — С. 54-58.