Анекдоты из жизни Дюкло
правитьДюкло родился 1704 года в Динане. По окончании учебного курса в Париже, он вознамерился было сделаться адвокатом, но склонность к литературе заставила его избрать другое поприще. 1739 года Дюкло принят в члены Академии надписей и изящных наук, хотя тогда еще не издал ни одного из своих сочинений. В 1747 Французская академия удостоила его чести именоваться своим членом. Мирабо, за старостью будучи не в состоянии отправлять должность бессменного секретаря Академии, хотел, чтобы Дюкло заступил его место, которое и предоставлено ему по согласию всех членов; но Дюкло принял сие место с таким условием, чтобы Мирабо по смерть свою жил в Лувре и пользовался пенсиею. В 1750 Людовик XV назначил его историографом Франции, после Вольтера, который тогда расположился иметь пребывание свое в Пруссии.
Дюкло известен был в качестве человека справедливого и честного. Недоверчивый Руссо говаривал: «Благодаря г-на Дюкло, я теперь знаю, что справедливость и честность могут иногда быть вместе с ученостью». — "В то время, когда мой Эмиль уже отдан был в типографию — повествует женевский гражданин — я читал г-ну Дюкло Исповедание веры савоярдского священника; он слушал спокойно и с великим удовольствием. По окончании чтения Дюкло спросил: Это содержится в книге, которую будут печатать здесь в Париже? Да — отвечал я: и по королевскому приказанию. — «Очень хорошо — прибавил Дюкло; однако ради Бога не сказывайте никому, что вы читали при мне сей отрывок». — Беспокоясь о судьбе Жан-Жака, он представлял ему, какие несчастья навлечет этот Эмиль; но тщетно. Один Дюкло постоянно любил Жан-Жака в то время, когда все осторожные люди бегали от него, как от опасного сумасброда. Зато Дюкло был один же, которого Руссо не ненавидел.
Дюкло любил говорить правду в глаза и заочно о ком бы то ни было, и никак не мог приучить себя к притворству, которое часто бывает полезно в общежитии. Один раз, будучи нездоров, он велел позвать известного врача, которого дарования и искусство везде выхвалял, но которого не мог терпеть за его дурное сердце и поступки. Врач, приехавши к больному, сказал: мне очень приятно быть достойным вашей доверенности; но сие приглашение крайне удивляет меня, ибо известно, что вы не можете смотреть на меня без отвращения. — «Это правда — отвечал с живостью Дюкло: что ж делать, ведь и умереть же мне не хочется».
Дюкло обыкновенно вступался за Пирона, когда заходила речь о принятии его в члены Академии. Известно, что многие почитали препятствием тому неблагопристойные Пироновы стихотворения. Дюкло отражал сей упрек следующим образом: «Если б здесь была Римская академия, неужели не приняли бы в члены Вергилия, Горация и Овидия за то, что один написал Эклоги, другой несколько соблазнительных Од, третий Науку любить? Ваши причины никуда не годятся. Я не люблю Пирона, но уважаю его сочинения».
Сколько Дюкло старался, для чести Академии, о принятии Пирона в члены, столько противился, когда хотели оказать сие отличие кому-нибудь из таких людей, которые, не имея впрочем никакого права на кресла академические, долговременное искательство вменяли себе в заслугу. Один знакомый просил Дюкло, чтоб он подал голос в пользу аббата Трюбле, и прибавил к тому, что Трюбле уже несколько лет с такого ревностью добивается сего места, что даже сделался от того болен. «Академия учреждена не для больных» отвечал Дюкло.
Он больше любил говорить, нежели болтать. Беседа его состояла не из вопросов и ответов, часто ничего незначащих; нет, с речью его лились — остроумие, разительные черты, слова, которые действовали на слушателей, и печатлелись в памяти. Сказавши свое мнение, он давал волю говорить другим, и уже не мешался в разговор.
Дюкло не шутил ни над кем; язвительные слова вырывались у него от чувства негодования против дурных поступков. Многим известно следующее острое изречение: Un tel est un sit; ce moi, qui le dis, ce lui, qui le prouve. Такой-то глупец; я говорю это, а он подтверждает.
Он так не любил принужденности, что в состоянии был оскорбить грубыми словами, лишь только б от нее освободиться. Вот пример. Один из приятелей зовет его обедать, не сказывая, что к столу приглашен и г. Калонн, которого Дюкло ненавидел. Докладывают о прибытии Калонна. Лишь только сей вошел в комнату, Дюкло берет шляпу и шпагу, подходит к хозяину и говорит громко: «Разве вы не знаете, что я не могу быть вместе с этим человеком?» потом идет вон, не дождавшись ответа.
Дюкло смолоду любил сытно есть и пить хмельное, и всегда держался этой привычки, не заботясь, что многие почитали его человеком дурного тона, и что обыкновение пить вино в хороших обществах уже вышло тогда из моды {Лагарп в пьесе под названием Тень Дюкло изображает его следующим образом. Дюкло говорит сам о себе:
Je suis véridique,
Pea courtisan, mais excellent buveur,
Très bon convive, un peubrusque et parleur,
Et dans le vin furtout plein d'éloquence,
…
Piron et moi, de la vieille méthode
Nous fûmes feuls fidèles fectateurs
Et les derniers des beaux ésprits buveurs.}.
Таков был характер человека, который во Франции считался первым из остроумцев, пока Вольтеровы дарования не затмили его славы. Дюкло добровольно признал Вольтера своим победителем и как говорит Лагарп, échappa à la foiblesse trop commune de passer dans le parti de l’envie, quand on voit la gloire s'éloigner. Дюкло провел век свой счастливо, был всеми уважаем, и остался известным потомству в качестве остроумнейшего французского писателя.
Анекдоты из жизни Дюкло: (Из франц. смеси) // Вестн. Европы. — 1806. — Ч. 29, N 18. — С. 109-114.