АНГЛІЯ И АВГАНИСТАНЪ править
Если мы окинемъ мысленно однимъ взглядомъ рядъ событій, вызванныхъ послѣднею восточною войною, и прислушаемся къ отдаленному эхо, какъ-бы порожденному балканскими громами въ ущельяхъ Гинду-Куша и Сулеймана[1], то мы невольно должны будемъ придти къ слѣдующимъ двумъ категорическимъ заключеніямъ: во-первыхъ, между восточною войною и настоящей англо-авганской существуетъ извѣстная, хотя и тщательно замаскированная, причинная связь, которую надо понимать въ томъ смыслѣ, что затѣянная англичанами военная экспедиція въ Авганистанъ, подъ мнимымъ предлогомъ проведенія «научныхъ границъ», ничто иное, какъ запоздалая демонстраціи противъ военнаго обаянія Россіи, которое она пріобрѣла въ послѣднее время на средне-азіятскія дѣла. Демонстрація эта представляется намъ предпринятой съ двоякою цѣлью: во-дервыхъ, непосредственно для того, чтобы поднять нѣсколько упавшее въ послѣднее время въ глазахъ индусовъ военное обаяніе самой Англіи и дать нѣкоторое удовлетвореніе воинственной отвагѣ, охватившей военныя сферы англійскаго общества подъ вліяніемъ задорной политики торійскаго министерства; а, во-вторыхъ, также съ цѣлью заодно ужъ и наказать эмира (который при этомъ играетъ роль козла очищенія) за тотъ благопріятный Россіи нейтралитетъ, котораго онъ, «будущій» вассалъ Англіи, втеченіи всей русско-турецкой борьбы осмѣливался придерживаться, вопреки видамъ лорда Биконсфильда и краснорѣчію посланнаго къ нему, по совѣту Англіи, Портою, делегата. Нѣтъ сомнѣнія, что интимныя отношенія, которыя установились между эмиромъ и представителями русской власти въ Средней Азіи, были невольнымъ слѣдствіемъ чувства благодарности, которымъ до извѣстной степени Россія обязана эмиру за его сдержанное поведеніе въ данномъ случаѣ. Конечно, особеннаго вреда онъ не могъ-бы намъ сдѣлать, еслибы даже онъ и послушалъ наущеній Англіи; но, предпринявъ военную демонстрацію противъ дружественной намъ Персіи (что было-бы особенно выгодно для британскихъ цѣлей), или возбудивъ безпорядки въ нашихъ средне-азіятскихъ ханствахъ, хотя-бы, напр., объявленіемъ «газавата», или священной войны противъ невѣрныхъ, онъ тѣмъ не менѣе могъ-бы намъ надѣлать немало непріятностей. Нагляднымъ примѣромъ этому можетъ служить возстаніе на Кавказѣ, причинившее намъ столько затрудненій въ минувшую кампанію.
Но прежде чѣмъ мы будемъ говорить о столкновеніи Англіи съ Афганистаномъ, считаемъ нелишнимъ обратить вниманіе читателя на тотъ критическій моментъ, который переживается теперь восточнымъ вопросомъ. Мы утверждаемъ, что восточный вопросъ изъ вопроса частнаго — русско-турецкаго, превратившись въ первой трети нынѣшняго столѣтія въ вопросъ общеевропейскій, въ настоящее время вступаетъ въ новый фазисъ развитія и дѣлается міровымъ вопросомъ: и это потому, что область его этнографическаго и географическаго вліянія получаетъ несравненно большіе размѣры противъ прежняго. Дѣло въ томъ, что берлинскій конгрссъ впервые выдвинулъ на первый планъ тотъ рѣзкій антагонизмъ, въ которомъ находятся другъ къ другу интересы Англіи и Россіи, представляющіе собою какъ-бы два крайнихъ полюса, въ сравненіи съ которыми интересы другихъ державъ совершенно стушевываются. Выясненіе этого факта придаетъ особенное значеніе берлинскому конгресу, какъ одному изъ самыхъ главныхъ моментомъ въ исторіи восточнаго вопроса.
Англія и Россія были главными дѣйствующими лицами на конгресѣ, остальныя-же играли роль простыхъ статистовъ. Борьба за преобладаніе между Англіей и Россіей, судя по логическому ходу событій, составитъ дальнѣйшую исторію восточнаго вопроса. Ясно, чтобы слѣдить за дальнѣйшими перепетіями этого вопроса, мы должны оставить нашу прежнюю точку зрѣнія, какъ уже непригодную и устарѣвшую, и отнестись къ дѣлу гораздо серьезнѣе, чѣмъ мы относились до сихъ поръ.
Отличительной чертой всякаго переходнаго времени является всегда болѣе или менѣе продолжительное хаотическое состояніе умовъ, которое происходитъ отъ неизбѣжнаго столкновенія отжившихъ свой вѣкъ понятій съ новыми, причемъ послѣднія съ свойственной молодости неопытностью стремятся поскорѣе занять мѣсто старыхъ, почему между ними завязывается борьба. Хотя эта борьба и происходитъ въ мірѣ идей, но тѣмъ не менѣе часто принимаетъ конкретныя формы: она всегда ведетъ къ торжеству новыхъ понятій надъ устарѣлыми, въ чемъ и заключается сущность явленія, называемаго прогревомъ.
Нелегко бываетъ, конечно, разставаться съ излюбленными идеалами, въ особенности когда на осуществленіе ихъ затрачены лучшія силы; но если разсудокъ подсказываетъ намъ, что дальнѣйшая погоня за ними тщетна и поведетъ лишь къ весьма вѣроятной потерѣ того, чѣмъ мы теперь обладаемъ, то благоразумнѣе вовремя свернуть съ этого рокового пути, чѣмъ ждать, пока неумолимое стеченіе обстоятельствъ принудитъ насъ къ этому грубой силой горькой необходимости.
Если мы подвергнемъ строгому анализу то, что подразумѣвало до сихъ поръ русское общество подъ «восточнымъ вопросомъ», то окажется, что и здѣсь, какъ и вездѣ, между старыми рутинными и новыми прогрессивными понятіями должна произойти борьба, подобная выше описанной и характерная для всякаго переходнаго времени. Дѣло въ томъ, что кризисъ, который переживаетъ въ настоящій моментъ восточный вопросъ, а равно и несомнѣнныя данныя, свидѣтельствующія о вступленіи его отнынѣ въ новую стадію своего развитія, не могутъ, конечно, не отразиться на кодексѣ извѣстныхъ понятій, которыя отличаются чисто-апріористическимъ характеромъ, и которыя до сихъ поръ были тѣсно связаны въ умахъ русскаго общества съ упомянутымъ вопросомъ.
Послѣдняя война, вѣроятно, окажетъ намъ одну несомнѣнную услугу — протретъ намъ или будущему поколѣнію глаза и приведетъ къ сознанію, что фантастическое представленіе о восточномъ вопросѣ находится въ слишкомъ явномъ и осязательномъ противорѣчіи съ дѣйствительностью, что всякая дальнѣйшая илюзія дѣлается рѣшительно невозможной передъ неумолимой логикой фактовъ.
Кажется, что именно подобный кризисъ переживаетъ въ настоящій моментъ мыслящая часть нашего общества, хотя она и обязана имъ вліянію неизбѣжныхъ и роковыхъ обстоятельствъ; но надо надѣяться, что кризисъ этотъ постепенно приведетъ ее къ болѣе трезвому и спокойному взгляду на вещи. Кажется, что борьба съ мечомъ въ рукахъ за присвоенное нами въ силу нашихъ якобы народныхъ традицій исключительное право на «освобожденіе» южно-славянскихъ и вообще христіанскихъ народностей изъ-подъ политической зависимости или, какъ говорятъ обыкновенно, изъ-подъ гнета турокъ, — что борьба эта, которую Россія вела сперва съ одной Турціей, а затѣмъ съ цѣлой Европой — борьба, стоившая столько русскихъ жизней и всегда мѣшавшая Россіи сосредоточиться на ея собственныхъ интересахъ, отдаться задачамъ своего внутренняго развитія, — борьба эта силою самыхъ вещей должна перейти въ область политическихъ фикцій.
Надо надѣяться, что приторное псевдопатріотическое направленіе, охватившее умы значительной части русскаго общества, эта не призванная опека надъ интересами другихъ народностей, упускающая изъ виду собственныя, уступитъ мѣсто болѣе ясному пониманію дѣйствительныхъ задачъ Россіи. Это тѣмъ болѣе вѣроятно, что разочарованіе, замѣнившее собою въ извѣстныхъ слояхъ нашего общества прежнее увлеченіе, наведетъ насъ на другія соображенія, поставитъ на болѣе раціональную точку зрѣнія. Мы убѣдились горькимъ опытомъ, что тѣ великія надежды, которыя мы основывали на нашихъ побѣдахъ, серьезно вообразивъ себѣ, что послѣднія въ состояніи на этотъ разъ сдѣлать что-нибудь существенное для облегченія участи славянскихъ народностей, тѣсно связанной съ ихъ исторической судьбой и обусловленной ихъ географическимъ и этнографическимъ распредѣленіемъ между другими расами, не только не сбылись, но и поставили насъ лицомъ къ лицу противъ всей Европы. Разочарованіе, конечно, такъ-же нелѣпо и такъ-же наивно, какъ и прежнее упоеніе несбыточными илюзіями; оно доказываетъ только, что мы всегда были далеки отъ пониманія историческихъ законовъ, заправляющихъ судьбами націй. А, между тѣмъ, сколько принесено жертвъ, сколько потрачено силъ въ погонѣ за несбыточной мечтой! Мы сомнѣваемся, чтобы у Россіи находился въ наличности такой избытокъ умственныхъ и матеріальныхъ силъ, которымъ она могла-бы располагать совершенно произвольно, не нанося тѣмъ явнаго ущерба своему нормальному развитію.
Въ этомъ отношеніи исторія представляетъ намъ много поразительныхъ примѣровъ. Націи, увлеченныя своимъ внѣшнимъ величіемъ, основывая его на силѣ меча, и пренебрегавшія своимъ внутреннимъ развитіемъ, быстро шли къ своему роковому паденію. Римская имперія въ послѣдніе годы своего существованія была колоссомъ, сгнившимъ внутри и неимѣвшимъ подъ собой опоры. Взгляните на современную Испанію, которой прежде принадлежало полміра, которая была средоточіемъ цивилизаціи: истощенная неестественнымъ напряженіемъ своихъ силъ въ погонѣ за неосуществимымъ идеаломъ всемірнаго владычества, потерявъ въ этихъ войнахъ почти половину своего прежняго населенія, она уже давно какъ-бы впала въ летаргическое состояніе. Населеніе ея гораздо меньше, чѣмъ оно было прежде. Она не имѣетъ уже болѣе голоса въ международной политикѣ, и мнѣнія ея на европейскихъ ареопагахъ спрашиваютъ только изъ вѣжливости. Несомнѣнно, во всякомъ случаѣ, что преждевременнымъ паденіемъ своего матеріальнаго и политическаго могущества Испанія, если не исключительно, то главнымъ образомъ обязана побѣдамъ своихъ полководцевъ, приводившихъ нѣкогда въ восторгъ недальновидныхъ гидальго.
Намъ могутъ возразить, что Россія не съ цѣлью завоеваній преслѣдуетъ ту традиціонную политику на Балканскомъ полуостровѣ, въ которой ее обвиняетъ Европа, но имѣетъ въ виду лишь «освобожденіе своихъ единовѣрцевъ и единоплеменниковъ», что въ этомъ заключается ея «историческая миссія», и, пока она не достигнетъ своей цѣли, она не имѣетъ права положить меча въ ножны.
Какой политическій смыслъ надо придавать подобнымъ громкимъ словамъ, какъ «дѣло свободы», «историческая миссія», и насколько восточная политика Россіи чужда всякихъ завоевательныхъ стремленій, объ этомъ мы здѣсь не будемъ распространяться[2]. Достаточно сказать, что Россія всегда сочувственно относилась къ предлагаемымъ ей проектамъ раздѣла Турціи и вступала въ переговоры по этому поводу съ Австріей, Англіей и даже съ Франціей. Присоединеніе Босніи и Герцоговины къ австрійской имперіи, съ согласія Россіи, доказываетъ, что послѣдняя сочувствовала подобной политикѣ.
Но для нашей непосредственной цѣли совершенно безразлично, стремилась-ли Россія къ завоеваніямъ, т. е. къ расширенію своей собственной територіи насчетъ земель Европейской Турціи, или русскій народъ дѣйствительно былъ вдохновленъ великой и безкорыстной идеей освобожденія славянскихъ расъ, — насъ интересуетъ въ данномъ случаѣ этотъ вопросъ лишь съ экономической точки зрѣнія, а съ этой точки дорого стоющія войны, предпринимаются: ти онѣ съ цѣлью завоеваній или съ цѣлью такъ-называемаго «освобожденія», одинаково убыточны и въ матеріальномъ, и въ политическомъ отношеніяхъ. Если освобожденіе одного народа другимъ проводится чистосердечно и безкорыстно, то оно не болѣе, какъ политическій парадоксъ, не говоря уже о томъ, что освобожденный народъ всегда неизбѣжно подпадаетъ подъ вліяніе освободившаго, какъ-бы гуманно послѣдній ни относился къ первому, и это потому, что центръ тяжести политическаго вліянія всегда на сторонѣ побѣдителя, какъ болѣе сильнаго. Свободу нельзя даровать или навязать тому, кто самъ не умѣетъ ее взять, и, наконецъ, понимаемъ-ли мы сами, какую свободу преподносимъ славянскимъ народностямъ? Самое лучшее право, на которое только могли претендовать эти народности, послѣ столькихъ вѣковъ страданій — право быть предоставленными собственному почину въ устройствѣ своихъ домашнихъ дѣлъ — не было признано за ними ни Россіей, ни Европой.
Что никакой китайской стѣной мы не въ состояніи оградить эти народности отъ наплыва европейскихъ капиталовъ и отъ европейскихъ и своихъ доморощенныхъ «жидовъ», и вообще отъ послѣдствій соприкосновенія съ европейскимъ «экономическимъ прогресомъ» — * это фактъ, внѣ всякаго спора и сомнѣнія. А, между тѣмъ, въ наше время экономическое вліяніе — самое сильное и неотразимое. Это главнѣйшій факторъ, регулирующій международныя отношенія. Только въ силу этого вліянія Турція фактически очутилась въ рукахъ Англіи, которая своимъ матеріальнымъ могуществомъ даетъ тонъ всей Европѣ. И еслибы торійское министерство потрудилось протереть свои синія очки, то оно ясно видѣло-бы, что освобожденіе балканскаго славянства не только не вредитъ Англіи, но можетъ оказывать ей величайшую услугу. Свободная Болгарія и сильная Черногорія откроютъ ей свои внутренніе рынки, свои порты, и много-много черезъ пятьдесятъ лѣтъ будутъ ея лучшими союзниками на экономической почвѣ. Въ этомъ отношеніи борьба Россіи была-бы совершенно безплодна…
Въ одномъ мы можемъ быть вполнѣ увѣрены, что вся Европа, соединившись въ одну могущественную коалицію, не въ состояніи, еслибы она этого даже и хотѣла, помѣшать естественному развитію экономическаго закона, въ силу котораго турецкій элементъ будетъ мало-по-малу вытѣсняться христіанскимъ элементомъ на Балканскомъ полуостровѣ. И, нѣтъ сомнѣнія, что, на основаніи того-же экономическаго закона, послѣдняя роль освободителя славянъ будетъ принадлежать не тому, кто будетъ дѣйствовать оружіемъ, а тому, кто дастъ имъ лучшее матеріяльное обезпеченіе.
Что одна наша физическая сила не въ состояніи заставить Европу уважать насъ и наши идеалы о свободѣ славянства, что страхъ, ощущаемый Европой послѣ всякой нашей побѣды надъ турками, очень скоро проходилъ и смѣнялся реакціей, для насъ невыгодной, — это видно изъ результатовъ всѣхъ нашихъ войнъ съ Турціей за «свободу славянъ». Если мы на самомъ дѣлѣ были такъ идеально близоруки, что пролили столько крови, имѣя въ виду лишь исключительно цѣль, какъ мы думали, дѣйствительнаго освобожденія христіанскихъ народностей, а не политическіе, хотя-бы даже фиктивные интересы Россіи, тѣмъ хуже для насъ. Европа, по крайней мѣрѣ, никогда не довѣряла нашему безкорыстію и не цѣнила нашихъ заслугъ, если онѣ за нами и были. Не заслужили мы себѣ также особенной благодарности и отъ самихъ заинтересованныхъ народностей, за то, что втеченіи двухъ вѣковъ занимались фантастической работой ихъ освобожденія[3]. Впечатлѣніе, производимое на народы быстрымъ натискомъ нашихъ армій, не могло никогда устоять противъ притягательной силы мѣшка съ золотомъ въ рукахъ англичанъ.
Но такъ-какъ Турція составляетъ теперь не болѣе, какъ политическую оболочку для народовъ Балканскаго полуострова, которая не сегодня, такъ завтра будетъ ими окончательно сброшена, то надо надѣяться, что послѣдняя наша война съ этимъ призракомъ государственной власти была послѣднимъ проявленіемъ нашей погони за политической илюзіей. Надо надѣяться, что наши дипломаты возьмутъ, наконецъ, въ толкъ тотъ неоспоримый историческій фактъ, въ силу котораго, приблизительно съ 1829 года, когда восточный вопросъ сдѣлался общеевропейскимъ вопросомъ, и Англія, при первомъ торійскомъ министерствѣ, слѣдовавшемъ за паденіемъ Каннинга, впервые офиціально выступила во главѣ державъ, охраняющихъ status quo разслабленной имперіи отомановъ, — съ этого момента всякая мечта о возможности непосредственнаго соглашенія Россіи съ Портою должна была стать для насъ политической илюзіей.
Но, не обращая вниманія на совершившуюся съ восточнымъ вопросомъ политическую метаморфозу, наша дипломатія долго еще потомъ истощала всѣ средства своего краснорѣчія и добивалась если не исключительнаго, то, по крайней мѣрѣ, преобладающаго вліянія Россіи при отомя искомъ дворѣ. Она упорно отстаивала эту мнимую прерогативу Россіи и при всякомъ удобномъ случаѣ старалась дѣйствовать изолированно отъ остальной Европы и входить съ Турціей въ отдѣльныя соглашенія (напр., въ 1833 г.), что, однакожь, окончивалось всегда полнѣйшимъ фіаско. Систематическое и дружное противодѣйствіе европейскихъ державъ и давленіе, производимое ими на вѣчно-колеблющуюся Норту, уничтожало быстро то обаяніе, котораго мы достигали цѣною столькихъ усилій и жертвъ. Причинная связь явленій въ этомъ случаѣ повторяется съ неумолимой послѣдовательностью. Особенно рѣзко бросается въ глаза эта удивительная аналогія при сравненіи результатовъ крымской кампаніи съ результатами послѣдней восточной войны 1877 г.[4]. Политическая точка зрѣнія европейскихъ державъ была одинаково намъ враждебна, какъ въ первомъ, такъ и въ настоящемъ случаѣ, и такъ-же, какъ и тогда, малѣйптая военная удача, малѣйшій успѣхъ съ нашей стороны вызывалъ неизбѣжное вмѣшательство европейскаго ареопага и, какъ послѣдствіе его, образованіе коалиціи. Хотя образованіе вооруженной коалиціи мы въ 1877 г. благоразумно предупредили весьма существенными уступками, тѣмъ не менѣе одержанная надъ нами Европой, или, лучше сказать, Англіей, дипломатическая побѣда рѣзко выразилась на берлинскомъ конгрессѣ… Мы должны разъ навсегда убѣдиться, что примѣненіе одной физической силы въ рѣшеніи международныхъ вопросовъ, въ которыхъ замѣшаны интересы нѣсколькихъ европейскихъ державъ, составляетъ въ настоящее время болѣе, чѣмъ анахронизмъ.
Въ положеніи дѣлъ на Балканскомъ полуостровѣ, кромѣ Россіи заинтересованы и другія державы — это идея, преобладающая на Западѣ, и которой сочувствовалъ даже такой новаторъ въ политикѣ, какимъ былъ Наполеонъ I; поэтому восточный вопросъ и не могъ быть никогда рѣшенъ ни отдѣльными соглашеніями, ни отдѣльными поединками между Россіей и Турціей. Что Европа смотритъ на рѣшеніе подобныхъ вопросовъ съ точки зрѣнія приблизительно той, о которой мы сейчасъ говорили, это она доказала, во-первыхъ, уже парижскимъ трактатомъ, а затѣмъ и своимъ veto, наложеннымъ ею на постановленіе санъ-стефанскаго договора и формулированнымъ на берлинскомъ конгресѣ. И Россія, какъ европейская держава, должна была подчиниться этому veto, поступивъ въ этомъ случаѣ совершенно логически.
Если разсматривать вопросъ съ точки зрѣнія національно-родственныхъ симпатій, историческихъ традицій и т. д. — этого конька нашихъ славянофиловъ — то здѣсь шансы русскаго вліянія окажутся еще болѣе ничтожными. Дѣло въ томъ, что мы не хотимъ понять, что Европа считаетъ Балканскій полуостровъ неотчуждаемою составною частью европейскаго материка и въ то-же время классической почвой, на которой выросла унаслѣдованная ею цивилизація, а христіанское населеніе этого полуострова живымъ членомъ семьи европейскихъ народовъ, не менѣе другихъ способнымъ къ воспринятію этой цивилизаціи. Можемъ-ли мы дать славянамъ эту цивилизацію, при настоящемъ уровнѣ нашей собственной культуры? Вотъ вопросъ, на который Европа дастъ отрицательный отвѣтъ. Если-же это такъ, то, спрашивается, могутъ-ли Россію даже собственные ея интересы заставить желать, чтобы южные славяне не сдѣлались такими-же европейцами по цивилизаціи и экономическому развитію, какими сдѣлались ихъ западные собратья? Можетъ-ли она думать, что дѣйствительное освобожденіе, райи могло-бы совершиться безъ той внутренней силы, которую славяне должны почерпнуть въ источникѣ европейской цивилизаціи? Вѣдь только благодаря ей мы сами вышли изъ своего полу азіятскаго варварства. Наше отчужденіе отъ Европы было гибельно для насъ; неужели же мы пожелаемъ его балканскимъ славянамъ? Къ счастію, кромѣ московскихъ славянофиловъ, едва-ли кто думаетъ такъ. Факты, не тѣ стереотипные, конечно, которые приводятся въ теоріяхъ кабинетныхъ ученыхъ, но факты живой дѣйствительности доказываютъ противное. Они говорятъ намъ, что передовые дѣятели славянскаго міра и не думаютъ отдѣлять задачъ славянства отъ задачъ общечеловѣческаго прогреса, фокусъ котораго сосредоточивается въ идеяхъ западно-европейской цивилизаціи. Они не ставятъ себя въ исключительное «будирующее» положеніе къ остальному человѣчеству. Европеизмъ, соединенный съ самостоятельной государственностью — вотъ ихъ идеалъ, и поэтому взоры ихъ направлены къ Западу, а отнюдь не къ Востоку, къ памятникамъ западно-европейской цивилизаціи, а не къ золоченымъ куполамъ златоверхой матушки-Москвы. Достаточно побывать въ славянскихъ земляхъ, чтобы убѣдиться, какихъ авторитетовъ придерживается мѣстная интелигенція; достаточно изучить политику правительствъ Сербіи, Румыніи, Греціи, и даже микроскопической Черногоріи, съ тѣхъ поръ, какъ онѣ сдѣлались политически-самостоятельными организмами, чтобы понять, откуда черпаютъ свои идеалы ихъ государственные дѣятели. Поэтому, какія-бы родственныя объятія мы ни простирали своимъ балканскимъ братьямъ, какими-бы благодѣяніями, какъ освободители, ни осыпали ихъ, но, когда наступитъ часъ ихъ полнаго освобожденія, они будутъ не съ нами, а съ Европой. И только тогда, когда подъ вліяніемъ притока новыхъ силъ и свѣжихъ идей совершится нравственное обновленіе и умственное перерожденіе этихъ народовъ, такъ долго находившихся въ оковахъ экономическаго и политическаго рабства, когда они завоюютъ себѣ свободу умственную, — они съумѣютъ безъ чужой помощи завоевать себѣ свободу политическую.
Но если преобладаніе наше на Балканскомъ полуостровѣ ставитъ насъ въ неизбѣжный антагонизмъ съ цѣлой Европой, то на крайнемъ Востокѣ, — до котораго континентальной Европѣ нѣтъ никакого дѣла, — единственными нашими соперниками являются англичане, которые очень хорошо понимаютъ, что наше движеніе въ Среднюю Азію есть косвенное покушеніе на ихъ владычество въ Индіи. Пока англичане не завоевали и не подчинили себѣ гористую страну на сѣверо-западѣ отъ Индостана, господство ихъ въ Индіи не гарантировано отъ разныхъ случайностей. Кабулъ и Кандагаръ — это ворота Индостана, такъ-какъ первый открываетъ входъ изъ Турана, а второй изъ Ирана. Если хорошо защищены эти входы, Индія безопасна отъ чужеземнаго вторженія, и англичане могутъ спать спокойно. Эту истину давно усвоили себѣ въ Англіи всѣ политики, и вотъ почему они такъ болѣзненно-чувствительны къ передвиженію даже самаго ничтожнаго русскаго отряда къ границамъ ихъ «законнаго» вліянія. Понятно послѣ этого, почему они такъ раздули авганистанскій вопросъ. Авганистанъ — это англійскій Кавказъ. Необходимость занятія его сознается безразлично всѣми, даже враждебными настоящему правительству, партіями въ Англіи, исключая той немногочисленной группы, которая не видитъ необходимости для Англіи удерживать Индію въ дальнѣйшей зависимости. «Daily News», напр., органъ партіи либераловъ, которая была противъ войны съ Россіей изъ-за поддержанія турецкаго владычества на Балканскомъ полуостровѣ, въ завоеваніи Авгани стана видитъ залогъ будущей безопасности Индіи. Кореспондентъ этой газеты съ театра авганской войны А. Форбсъ, въ своей статьѣ «Fiasco of Cyprus», напечатанной въ «Nineteenth century» за октябрь 1878 года, изъ заглавія которой уже можно видѣть, что авторъ не одобряетъ занятія этого острова, относится, однакожъ, благопріятно къ завоеванію Авганистана. Онъ заключаетъ свою статью слѣдующими словами: «Наше положеніе въ Индіи будетъ только тогда прочно и обезпечено отъ всякой опасности, все равно настоящей или воображаемой (sic?), грозящей намъ съ фронта, или отъ возможнаго хаоса въ тылу, когда состоится военное занятіе Авганистана. Только тогда слова: „до сихъ поръ и не дальше“[5] произведутъ должный эфектъ какъ въ Петербургѣ, такъ и на базарахъ Индостана, когда они будутъ произнесены изъ Кабула и Герата».
Посмотримъ-же, что это такое за Авганистанъ, и почему онъ понадобился Англіи?
Авганистанъ, или страна авганцевъ, въ обширномъ смыслѣ этого слова, охватываетъ собою область, которая тянется отъ сѣвера Кашемира и сѣверо-запада Индостана до лѣваго берега верхней и средней Аму-Дарьи (Оксусъ), отъ плоскогорья Памирскаго до западныхъ границъ Персіи и туркменскихъ степей. Площадь его равна приблизительно 5,000 кв. миль. Хотя Авганистанъ на самомъ дѣлѣ гористая страна, гдѣ снѣжныя вершины горъ чередуются съ голыми, скалистыми утесами, однако, между ними тамъ и сямъ встрѣчается довольно много плодоносныхъ и хорошо орошенныхъ долинъ, а на сѣверѣ и на юго-западѣ даже степи и песчаныя пустыни, напоминающія путешественнику бѣдную нагую природу Средней Азіи. Система горъ этой страны, которая составляетъ продолженіе цѣпи Кюень-Лунскихъ горъ, достигаетъ наибольшей высоты въ Гинду-Кушѣ.
Топографія страны указываетъ на то, что Афганистанъ чрезвычайно удобенъ для обороны, для постройки разныхъ укрѣпленій, засадъ и т. д.. и представляетъ такія-же затрудненія для большихъ армій, какъ, яапр., Герцеговипа, Черногорія и Кавказъ. Такую страну, конечно, нелегко покорить. Однакожь, обиліе рѣкъ и долинъ даетъ возможность жителямъ дѣятельно заниматься хлѣбопашествомъ и торговлей, почему Авганистанъ нельзя причислить къ бѣднѣйшимъ странамъ Востока: при болѣе разумной системѣ управленія, многіе зачатки культуры могли-бы достигнуть цвѣтущаго состоянія, тѣмъ болѣе, что авганцы не могутъ быть названы сонливымъ и апатичнымъ народомъ, какъ большинство народовъ Азіи; что-же касается ихъ комерческой предпріимчивости, то они въ этомъ отношеніи уступаютъ развѣ только однимъ персамъ. Ихъ караваны ведутъ торговлю съ Индіей и Средней Азіей и заходятъ даже иногда въ Тегеранъ. Торговля Авганистана ведется тремя путями: первый путь въ Индію ведетъ черезъ три горныхъ прохода, Хайберекій, Баланскій и Гамульскій, откуда сырые продукты страны а также идущіе транзитомъ изъ Средней Азіи, какъ-то: шерсть, ковры, сырье, сухіе фрукты и минералы изъ Бадикшана вывозятся преимущественно на верблюдахъ, а вмѣсто нихъ ввозятся англійскіе и индійскіе фабрикаты и друг. продукты западной культуры; второй путь, средне-азіятскій, ведетъ черезъ горные проходы Гинду-Куша, особенно черезъ 15,000 футовъ высоты Кушанскій проходъ, но который понятно отъ октября до мая мѣсяца непроходимъ по причинѣ массы снѣговъ. Кромѣ этого пути, есть еще двѣ дороги: одна черезъ Гесарскій горный кряжъ, о которомъ говорятъ, что будто-бы по ней Александръ Великій преслѣдовалъ Бесса, другая черезъ Кондагаръ и Гератъ, самый удобный, хотя и самый отдаленный, путь сообщенія съ при-амударьинскими странами, гдѣ, по крайней мѣрѣ, до завоеванія ихъ русскими, въ каждомъ почти городѣ можно было найти по авганскому сералю. Что касается третьяго торговаго пути, то онъ простирается въ восточномъ направленіи въ восточный Туркестанъ, куда авганцы проникаютъ частью черезъ Кашемиръ, частью чрезъ Коканъ, и гдѣ они принимаютъ значительное участіе въ торговлѣ. Этотъ путь былъ-бы самымъ подходящимъ и для нашихъ торговыхъ сношеній съ Авганистаномъ.
Что касается экономическаго строя авганцевъ, то по всему видно, что общины, которыя мы привыкли встрѣчать у арійскихъ народовъ въ первобытномъ состояніи, у нихъ уже не существуетъ, а замѣчается нѣчто вродѣ феодальныхъ порядковъ. Но вообще въ этомъ отношеніи царитъ большое разнообразіе. Такъ, напр.. племя юсуфцаевъ подраздѣляется на собственниковъ земли и на факировъ, т. е. неимущихъ, или, точнѣе, подданныхъ, въ которыхъ надо видѣть остатки туземнаго населенія страны, и которое, несмотря на то, что составляетъ большинство, до сихъ поръ на подобіе крѣпостныхъ обработываетъ землю для своихъ господъ и, кромѣ того, уплачиваетъ подати правительству. Нѣчто вродѣ этого, хотя и въ болѣе слабой формѣ, встрѣчается и у другихъ горныхъ племенъ, которыя также подраздѣляются на господъ и на райевъ. Но послѣдніе пользуются большей свободой, чѣмъ факиры, и могутъ переходить отъ одного господина къ другому.
Какъ всѣ полукочевые народы, авганцы не особенно религіозны, и исламъ не успѣлъ пустить у нихъ такихъ глубокихъ корней, какъ въ Индіи и странахъ при Аму-Дарьѣ. Религія для нихъ состоитъ изъ внѣшнихъ обрядовъ и суевѣрій и мало руководитъ ихъ поступками. Авганцы до своихъ войнъ съ англичанами отличались большой терпимостью и гостепріимствомъ къ христіанамъ, о чемъ свидѣтельствуетъ самъ Эльфинстонъ. По англичане съумѣли искоренить въ нихъ эти добродѣтели. «Инглизъ-кафиръ» составляетъ теперь для нихъ предметъ постоянной ненависти.
Духовенство также едва-ли пользуется у нихъ особенными преимуществами передъ другими сословіями. Если можно часто слышать, какъ номадъ средне-азіятскихъ степей иронически замѣчаетъ: «коранъ святая книга, безъ сомнѣнія, но встрѣчается-же и она въ продажѣ», то про одного алтайскаго воина разсказываютъ даже, что, заставъ разъ муллу при переписываніи корана, онъ преспокойно убилъ его, приговаривая: «Безстыдный лжецъ! Ты утверждаешь, что эта книга явилась съ неба, а я вотъ тебя засталъ, какъ ты самъ ее дѣлаешь!»
Авганцы не составляютъ націи въ настоящемъ смыслѣ слова, но, подобно бедуинамъ, раздѣляются на извѣстное число племенъ нерѣдко враждующихъ между собою. Между ними первое мѣсто занимаетъ многочисленное племя дураніевъ и почти равное ему по значенію племя гильзіевъ. Гильзіи — безпокойный и ревниво охраняющій свою независимость народъ. Изъ племени дураніевъ вышли почти всѣ царствующія династіи Авганистана, и племя это всегда служило самымъ вѣрнымъ оплотомъ власти эмира.
Чувствомъ свободы и независимости проникнуты почти всѣ авганцы, свободные въ политическомъ и экономическомъ отношеніи. Эмиръ между ними только primus inter pares.
Подобно туркменамъ, исповѣдующимъ ультра-радикальный принципъ: «Мы не хотимъ имѣть надъ собою князя, мы всѣ равны между собой, и каждый самъ себѣ князь», авганцы говорятъ также: «Мы довольны своими внутренними раздорами, распрями и междоусобіями, но никогда не будемъ довольны хозяиномъ».
И, дѣйствительно, междоусобія между отдѣльными племенами составляютъ главную причину политической неурядицы въ Авганистанѣ. Англичане всегда умѣли искусно пользоваться распрями между авганскими феодалами или «сирдарями». Такъ первый походъ ихъ въ Авганистанъ былъ предпринятъ единственно съ цѣлью уничтожить опасное для британскаго владычества въ Индіи единство и благоденствіе Авганистана, творцомъ которыхъ быль Достъ-Магометъ. «Мы воевали съ Кабуломъ, сказано въ одномъ письмѣ лорда Элленборо отъ 16 мая 1842 года, — для того, чтобы удалить владѣтеля, который съумѣлъ соединитъ племена, создать войско и ввести порядокъ».
Пока въ Авганистанѣ господствовала анархія, англичане мало заботились объ этой странѣ, и въ промежутокъ времени между кончиною Доста и принятіемъ власти Широмъ-Али порвали почти всякія сношенія съ Авганистацемъ, но какъ только младшему сыну Доста Ширъ-Али-хану удалось снова соединить въ своихъ рукахъ господство надъ разрозненными племенами, Англія встрепенулась.
Для русскаго читателя, вѣроятно, будетъ небезъинтересно познакомиться съ тѣми путями, которые ведутъ съ сѣвера и съ юга изъ Индіи въ эту страну. Изъ военныхъ путей, которыми можно было-бы проникнуть въ Авганистанъ съ сѣвера и сѣверо-запада, Вамбери приводитъ[6]: отъ лѣваго берега Аму, положимъ, изъ Мерла, собственно въ Авганистанъ ведутъ двѣ дороги, — одна черезъ Гератъ, другая черезъ Балкъ. Первая, только начиная съ Маймене, дѣлается затруднительной, такъ-какъ здѣсь для того, чтобы избѣгнуть туркменскихъ степей, приходится переходить черезъ Тельхгуцарскій горный проходъ, находящійся на высотѣ 10,000 фут. Само названіе его означаетъ «горькій проходъ». При этомъ нѣсколько часовъ сряду приходится идти но корпизу отвѣса, на краю глубокой пропасти. Отъ Герата ниже на Кандагаръ дорога довольно ровная, и даже удобная для проѣзда на колесахъ, а также изъ Капдагара далѣе на Караджи. Но тутъ уже начинаетъ ощущаться недостатокъ въ водѣ и полное отсутствіе травы. Вторая, т. е. восточная, дорога гораздо труднѣе, такъ-какъ при этомъ приходится переходить черезъ Гинду-Кушъ. Однакожь, и здѣсь черезъ Хаджіякскій проходъ можно удобно проводить легкую артилерію. Перейдя его, армія входитъ въ самое сердце Авганистана, въ плодоносную долину рѣки Гильмена, которую только одинъ горный кряжъ отдѣляетъ отъ долины рѣки Кабула, гдѣ лежитъ и главный городъ страды, столица эмира — Кабулъ.
Въ послѣднее время много говорили также о двухъ горныхъ проходахъ, ведущихъ изъ Кокала черезъ Бадакшанъ въ Кашемиръ. а именно о Барагильскомъ и Керемберскомъ проходахъ, забывая, что этотъ западный склонъ памирскаго плоскогорья — по крайней мѣрѣ, на высотѣ 12,000 фут. — сплошная пустыня и лишенъ всякой растительности. Хотя, по желанію англичанъ, оба эти прохода, лежащіе почти на границѣ Авганистана съ Кашемиромъ, въ настоящее время заняты войсками кашемирскаго магараджи, но все-же намъ кажется, что употребленіе этихъ проходовъ русскими съ военною цѣлью уже потому принадлежитъ къ числу самыхъ баснословныхъ предположеній, что съ тѣхъ поръ, какъ существуетъ исторія, черезъ эти ущелья не проходила не только ни одна армія, но даже ни одинъ торговый караванъ. Но, пройдя эти проходы, армія почти безъ всякихъ затрудненій можетъ достигнуть долины Инда, а затѣмъ и атакской равнины, очень удобной для генеральнаго сраженія, потому что открываетъ путь побѣдителю въ самое сердце Индостана. Здѣсь при городѣ Атакѣ, недалеко отъ сліянія Кабула съ Индомъ, находится то мѣсто, гдѣ Александръ Македонскій переправился черезъ Индъ, и гдѣ переправляются, обыкновенно, авганцы и сейги, такъ-какъ это единственное мѣсто, гдѣ въ зимнее время представляется возможность переправиться черезъ Индъ въ бродъ. Отсюда-же на западъ открывается Нешаверская равнина съ долиной рѣки Кабула.
Что касается южныхъ, т. е. изъ Авганистана въ Индію ведущихъ проходовъ, то европейцы, по отношенію къ нимъ, гораздо лучше оріентированы, потому уже, что большая часть страны, гдѣ лежатъ эти проходы, находится или въ зависимости, или подъ вліяніемъ англичанъ.
Теперь бросимъ бѣглый взглядъ и на историческое прошлое авганскаго народа. Намъ извѣстно изъ Фериште, перваго авганскаго историка, что авганцы уже въ IX столѣтіи по Р. Хр. обитали Горскія возвышенности и, большею частію были подчинены персидской династіи Саманидовъ. Извѣстно также, что завоеватели изъ дома Газневидовъ одерживали свои побѣды съ помощію авганцевъ, хотя первыя достовѣрныя извѣстія объ этомъ народѣ мы находимъ лишь въ «Мемуарахъ султана Бабера», этого восточнаго Юлія Цезаря. До этого времени нѣкоторыя авганскія племена господствовали въ сѣверо-западной части Индіи, другія основали различныя династіи въ родной странѣ, и самая знаменитая изъ нихъ была династія изъ племени гильзіевъ, которой удалось завоевать большую часть Персіи; ей наслѣдовала династія изъ племени дураніевъ, родоначальникомъ которой былъ Ахмедъ-Абдалла-шахъ, царствованіе котораго ознаменовало собою самую цвѣтущую эпоху въ исторіи Авганистана: племя дураніевъ господствовало на всемъ протяженіи отъ Каспійскаго моря и Аму-Дарьи вплоть до Индійскаго океана. Тимуръ-шахъ, сынъ Ахмеда-Абдаллы, могъ только съ трудомъ удержать за собою завоеванія своего отца, и такъ-какъ наступившая послѣ его смерти междоусобица и раздоры между братьями и различными племенами не давали установиться единому правительству, то вся послѣдующая эпоха правленія различныхъ государей обратилась въ непрерывный рядъ гражданскихъ и междоусобныхъ войнъ, отличавшихся жестокостями и интригами, свойственными азіятскому характеру, пока, наконецъ, изъ этого хаоса не выдѣлился Достъ-Магометъ-ханъ изъ дома Барокци, племени дуранійскаго, который, благодаря своей необыкновенной энергіи и уму. соединенному съ хитростью, съумѣлъ вырвать власть изъ рукъ своихъ многочисленныхъ соперниковъ, приблизительно въ 1825 г., возстановить въ Авганистанѣ нѣкоторый порядокъ и «собрать землю» подъ своей властью.
Этотъ человѣкъ, умѣвшій такъ долго водить за носъ индійское правительство, снискавшій себѣ уваженіе даже враговъ, дружившій съ англичанами, тонкій политикъ, настоящій типъ восточнаго деспота, можетъ быть поставленъ на-ряду съ замѣчательными правителями. Главнѣйшая заслуга его въ томъ, что онъ создалъ авганскую регулярную армію. Характеръ его былъ твердъ, настойчивъ и неизмѣнчивъ въ счастіи и несчастій. Сами англичане не отказываютъ ему въ должномъ признаніи его высокихъ способностей, и многіе изъ нихъ писали о немъ, какъ о любезнѣйшемъ человѣкѣ. Ежедневно въ своемъ главномъ городѣ садился онъ судить рядомъ съ кади и муллою; самъ разрѣшалъ спорные случаи на основаніи корана и авганскаго обычнаго права. И это не было простой комедіей, какъ часто бываетъ у восточныхъ деспотовъ, — у него была добрая вола, умъ и способности, но, какъ онъ самъ говоритъ, «ему недоставало только силы учредить на своей землѣ законный порядокъ».
Во время его правленія, страна достигла сравнительно высокой степени благосостоянія. Народонаселеніе городовъ и торговля быстро прогрессировали. Одни таможенные доходы ежегодно доставляли эмиру до 200,000 гульд. (Barnes’a travels III), Его мечтой было возстановленіе авганской монархіи въ ея прежнихъ границахъ при Ахмедѣ-Абдаллѣ. И хотя эмиръ много сдѣлалъ для военнаго дѣла, такъ, напр., онъ первый создалъ регулярную армію въ 20,000 чел. пѣхоты и 00,000 кавалеріи, довольно сносно вооруженную, не считая милиціи, въ ряды которой, по Вамбери, можетъ стать, въ случаѣ необходимости, % часть всего мужского населенія (въ Авганистанѣ около 6 миліоновъ жителей обоего пола), но все-же онъ понималъ, что одному ему не осуществить задуманнаго предпріятія, и что для этого ему необходимъ могущественный союзникъ, и онъ ударился въ политическія интриги. Въ сущности ничтожный азіятскій князекъ, — «глиняный горшокъ между двумя чугунными», — какъ назвалъ впослѣдствіи его сына и послѣдователя его идей, Шира-Али, лордъ Литтонъ, намекая на географическое положеніе Авганистана между двумя такими сосѣдями, какъ Россія и Англія, — Достъ умѣлъ, однако, достаточно лавировать между двумя враждующими соперниками, интересы которыхъ были уже тогда другъ другу противоположны. Но чѣмъ яснѣе становились замыслы Доста, тѣмъ вѣроятнѣе было столкновеніе. еіо съ Англіей.
Поводовъ къ первому серьезному разрыву послужили постоянныя враждебныя отношенія Доста къ сейкамъ или, точнѣе, къ кашемирскому магараджѣ, союзнику Англіи, Ренджиту-Сингу. Любимой мечтой Доста было уничтожить власть сейковъ-лзычниковъ надъ авганекими, а, слѣдовательно, мусульманскими, племенами, покоренными первыми и населявшими западную часть територіи сейковъ, пешаверскую область, прежде принадлежавшую Авганистану. Для осуществленія завоеванія этой области, главный городъ которой Пешаверъ, и которая находилась въ ленномъ владѣніи отъ сейковъ у брата Доста, Магомета-Азима, Достъ началъ заискивать помощи у англичанъ. Но домогательства его были приняты равнодушно калькутскимъ правительствомъ, которое вовсе не намѣрено было поощрятъ честолюбивые замыслы такого опаснаго сосѣда. Кромѣ того — и этого, конечно, не могъ подозрѣвать Достъ — сами англичане давно уже смотрѣли съ вождѣленіемъ на пешаверскую область и ждали только смерти Ренджита-Синга, чтобы присоединить ее къ своей територіи, что, дѣйствительно, и случилось впослѣдствіи. Такое предпочтеніе, оказываемое противнику, не могло нравиться самолюбивому и гордому эмиру, тѣмъ болѣе, что онъ уже давно втайнѣ обвинялъ англичанъ въ двоедушіи, подозрѣвая ихъ, и совершенно резонно, въ тайныхъ сношеніяхъ съ его самымъ упорнымъ соперникомъ, Шахомъ-Шуджей, бывшимъ эмиромъ изъ династіи Судози, проживавшимъ въ Индіи въ изгнаніи подъ покровительствомъ англичанъ. Поэтому Досту ничего другого не оставалось, какъ обратиться къ Персіи и Россіи. Въ своихъ сношеніяхъ съ тегеранскимъ дворомъ онъ старался побудить персовъ къ завоеванію Герата, принадлежавшаго потомкамъ прежней, враждебной Досту, династіи, отъ сосѣдства которой онъ хотѣлъ отдѣлаться во чтобы то ни стало, и, кромѣ того, разсчитывалъ, что персы за эту услугу съ его стороны помогутъ ему въ войнѣ противъ сейковъ. Предпріятіе это, какъ говорятъ англійскіе источники, поощряемое Россіей, доставило Досту случай завязать сношенія и съ Россіей, какъ мы увидимъ ниже, даже довольно интимныя. Россія пользовалась тогда неограниченнымъ вліяніемъ въ Тегеранѣ[7].
Такимъ образомъ, заручившись поддержкой со стороны Россіи, Достъ-Магометъ сталъ дѣйствовать болѣе самостоятельно и энергично. Но въ чемъ именно состояла эта поддержка — неизвѣстно. Къ сожалѣнію, мы не имѣемъ точныхъ свѣденій относительно сущности переговоровъ эмира съ тогдашнимъ русскимъ уполномоченнымъ, капитаномъ Вуковичемъ, и потому не знаемъ, чѣмъ и въ какой степени Россія обязалась поддержать эмира, противъ-ли его наслѣдственнаго врага, Ренджита-Синга, или также противъ англичанъ, союзниковъ послѣдняго? Въ англійскихъ донесеніяхъ изъ Тегерана того времени приписывается большое значеніе тогдашнему дипломатическому давленію, производимому Россіей въ Тегеранѣ и Кабулѣ. Тотъ-же м-ръ Эллисъ по этому поводу пишетъ отъ іюля 1836 г.: «Его величеству шаху персидскому была, какъ я слышалъ недавно, обѣщана положительная помощь со стороны Россіи, если онъ предприметъ нападеніе на Гератъ, такъ-какъ русскимъ очень хорошо извѣстно, что завоеваніе персами Герата и Кандагара фактически равносильно увеличенію шансовъ Россіи, если не къ дѣйствительному завоеванію Индіи, то. по крайней мѣрѣ, къ возможности поддерживать тамъ смуты и безпорядки». Очевидно, боязнь Англіи за Индію составляетъ ея наслѣдственный недугъ.
Изъ англійскихъ источниковъ извѣстно также, что первыя приготовленія къ авганской войнѣ 1838 года были предприняты англичанами въ полной увѣренности встрѣтить, въ качествѣ союзника эмира русско-персидскую армію, — и, дѣйствительно, есть много данныхъ для предположенія, что только страхъ, вызванный опасеніемъ, что русскіе могутъ получить преобладающее вліяніе въ Кабулѣ, побудилъ англичанъ предпринять войну 1838 года.
А, между тѣмъ, персы предприняли завоеваніе Герата. Попытка эта, какъ извѣстно, окончилась неудачей. Но, съ другой стороны, и дипломатическая кампанія, предпринятая Англіей, не увѣнчалась успѣхомъ: эмиръ настойчиво отказывался входить съ Англіей въ какіе-либо договоры и обязательства прежде, чѣмъ она не докажетъ ему своей дружбы на дѣлѣ. Несмотря на то, что въ этой неудачѣ едва-ли могъ заключаться разумный поводъ къ вооруженному нападенію на эмира, британское правительство, однакожъ, рѣшилось свергнуть Доста-Магомета и посадить на его мѣсто человѣка, который былъ-бы манекеномъ въ рукахъ англичанъ, и для этой цѣли избрало бывшаго претендента на авганскій престолъ, Шаха-Шуджу, разбитаго прежде неоднократно Достомъ-Магометомъ. Задумавъ произвести такой переворотъ, англичане, съ свойственной имъ настойчивостью рѣшились начать военныя дѣйствія противъ эмира. Въ прокламаціи генералъ-губернатора къ войскамъ сказано, между прочимъ: «Генералъ-губернаторъ твердо уповаетъ на то. что Шаху-Шуджѣ будетъ тотчасъ-же возвращенъ его престолъ его-же собственными подданными и приверженцами. Какъ только онъ утвердитъ свою власть и возстановится спокойствіе въ Авганистанѣ, то британская армія тотчасъ-же удалится изъ предѣловъ этой страны». Ожиданіе, что Авганистанъ встрѣтитъ Шаха-Шуджу съ распростертыми объятіями, оказалось тщетнымъ, но, тѣмъ не менѣе, можно допустить, что еслибы англичане, посадивъ Шуджу на авганскій престолъ и взявъ въ плѣнъ Доста, котораго они водворили въ Индіи, сдержали свое обѣщаніе и оставили-бы тотчасъ-же послѣ этого страну, то, можетъ быть, Шахъ-Шуджа и удержался-бы въ Авганистанѣ. Но англичане остались-себѣ преспокойно въ Авганистанѣ, гдѣ и расположились совершенно по-домашнему. Народъ-же, увидѣвъ, что Шуджа не болѣе, какъ креатура его отъявленныхъ враговъ, неспособный ни къ какому самостоятельному дѣйствію, естественно былъ возмущенъ такимъ безцеремоннымъ отношеніемъ къ своимъ правамъ. Мы не будемъ распространяться о слишкомъ извѣстныхъ событіяхъ, послѣдовавшихъ за тѣмъ, — о бѣгствѣ Доста, о его добровольной отдачѣ себя въ плѣнъ и, наконецъ, о катастрофѣ народной мести, которою, но прошествіи двухъ лѣтъ, закончилась эта несчастная траги-комедія, стоившая Англіи истребленія арміи въ 20,000 человѣкъ и обратившая въ ничто предпріятіе, которое обошлось индійскому бюджету, по крайней мѣрѣ, въ 30 миліоновъ фунг. стерл. Возвращеніе Доста-Магомета изъ добровольной ссылки въ Кабулъ, послѣдовавшее вскорѣ затѣмъ, не встрѣтило сопротивленія со стороны англичанъ, какъ-бы это можно было ожила ь съ точки зрѣнія логики. Достъ продолжалъ еще править страной до смерти своей въ Гератѣ въ 1863 году.
Остановимся нѣсколько на этой второй эпохѣ правленія ДостаМагомета, — эпохѣ, доказавшей, до какой степени война 1838 г. была безплодна. Отъ 1842 до 1855 года всякія сношенія между эмиромъ и калькутскимъ правителемъ были прерваны. Относительно русскаго дипломатическаго вліянія въ Авганистанѣ въ эти тринадцать лѣтъ ничего неизвѣстно положительнаго. Вѣроятнѣе всего, что, отвлеченные осуществленіемъ задачъ безплодной политики нашей на Балканскомъ полуостровѣ, и въ Европѣ мы не съумѣли придать настоящаго значенія этому выгодному для насъ промежутку времени, въ которомъ вліяніе англичанъ въ Кабулѣ было равносильно нулю.
Видя такое равнодушіе съ нашей стороны, Достъ-Магометъ снова сблизился съ Англіей, которая, между тѣмъ, успѣла присоединить къ своимъ непосредственнымъ владѣніямъ Пенджабъ (Кашемиръ и Пешаверскую область), т. е. владѣнія бывшаго своего друга и союзника, магараджи Ренджита-Синга. Переговоры ДостаМагомета съ калькутскимъ правительствомъ на этотъ разъ кончились дружественнымъ трактатомъ 1857 г., въ силу котораго британцы обязались за дружбу Доста платить ему 10,000 ф. стерл. ежегодной субсидіи. Это было послѣднее торжество дипломатическаго таланта Доста, хотя и то надо сказать, что Англіи въ это время нужна была поддержка эмира. Дѣло въ томъ, что въ 1857 году началось извѣстное возстаніе сипаевъ, которое могло быть подавлено только послѣ страшнаго кровопролитія.
Естественно, что нейтральное и даже доброжелательное по отношенію къ англичанамъ, положеніе, которое счелъ нужнымъ занять тогда, авганскій эмиръ, удержавшій своихъ подданныхъ отъ вмѣшательства въ пользу возставшихъ мусульманъ Индіи, было, конечно, въ виду общаго воодушевленія и религіозной ненависти къ британцамъ, въ эту критическую минуту для англичанъ дороже всякаго золота. Кто знаетъ, еслибы Достъ-Магометъ не отступилъ на этотъ разъ отъ логики, которой слѣдуютъ обыкновенно подобные ему полу-цивилизованные деспоты, непризнающіе святости договоровъ, заключенныхъ съ невѣрными, — кто знаетъ, какъ окончилось-бы возстаніе сипаевъ, и не новело-ли-бы оно къ послѣдствіямъ, которыя невозможно теперь даже предугадать.
Какъ и слѣдовало ожидать, послѣ смерти этого популярнаго между авганцами правителя, наступила снова прежняя анархія и междоусобица, сопровождающая обыкновенно всякое восшествіе «а престолъ въ мусульманскихъ азіятскихъ государствахъ, причемъ Немезида полигаміи свирѣпствуетъ со всѣми своими страшными послѣдствіями. Старый Достъ оставилъ послѣ себя 16 сыновей и безчисленное множество дочерей. Преемникомъ своимъ онъ назначилъ младшаго сына Ширъ-Али, и тѣмъ самъ подалъ поводъ къ раздорамъ между своими потомками. Ширу-Али тогда уже было 40 лѣтъ (умеръ-же онъ 55), слѣдовательно, по годамъ и, какъ оказалось вскорѣ, по энергіи, имъ вполнѣ соотвѣтствовалъ своему высокому назначенію. Описывать подробности междоусобной борьбы, возникшей вслѣдъ затѣмъ между братьями, нe стоитъ; скажемъ только, что противъ Ширъ-Али, въ-концѣ-концовъ, вооружились всѣ его братья и, набравъ большое войско (они всѣ были губернаторами различныхъ провинцій), дали ему въ 1865 году рѣшительное сраженіе при Кезбацѣ, въ которомъ командовалъ самъ Ширъ-Али. Онъ былъ разбитъ, бѣжалъ, потерялъ престолъ, но въ 1868 году снова захватилъ власть и удержалъ ее до конца своей жизни. Англія совершенно равнодушно относилась къ междоусобной борьбѣ сыновей Доста-Магомета, но когда Ширъ-Али восторжествовалъ, то Англія завязала съ нимъ новыя дружественныя сношенія.
Подъ конецъ 1868 года, когда лордъ Лауренсъ намѣревался покинуть постъ вице-короля, его переговоры съ Ширъ-Али уже настолько подвинулись, что послѣдній далъ даже обѣщаніе лично явиться на свиданіе къ представителю королевы. Свиданіе это дѣйствительно состоялось, но уже съ лордомъ Майо въ Умба.гѣ, въ апрѣлѣ 1869 года. Празднества и торжества чередовались безъ конца: заявленія дружбы и взаимной любви повторялись нѣсколько разъ. Эмиръ получилъ въ подарокъ 10,000 ружей и двѣ батареи пушекъ, кучу золота и обѣщаніе поддержки и денежной помощи въ будущемъ. Съ англійской стороны были убѣждены, что этой щедростью изъ Авганистана удалось сдѣлать желѣзный засовъ, запирающій всѣ входы и выходы съ сѣвера. По крайней мѣрѣ, такую увѣренность приблизительно высказываетъ самъ лордъ Майо въ своихъ письмахъ послѣ конференціи въ Умбалѣ. „Еслибы мы могли убѣдить, пишетъ онъ, — туземныхъ властителей Авганистана, что мы преслѣдуемъ въ самомъ дѣлѣ политику невмѣшательства, и что Англія единственная великая держава, которая не ищетъ завоеваній, то мы скоро-бы очутились въ апогеѣ своего политическаго вліянія (Hunters Life of Lord Mayo)“. Но надо полагать, что Ширъ-Али вовсе не былъ въ такомъ восторгѣ отъ результатовъ конференціи въ Умбалѣ, какъ полагалъ лордъ Майо, такъ-какъ самые существенные поводы къ недоразумѣнію не были устранены, но, скорѣе, обойдены, хотя лордъ Майо въ своемъ отчетѣ о конференціи въ Умбалѣ и говоритъ: „Мы ясно дали понять эмиру, что ни одинъ европейскій офицеръ не будетъ водворенъ въ качествѣ агента въ какомъ-либо изъ его городовъ“. Тѣмъ не менѣе достовѣрно, что вопросъ о содержаніи постоянныхъ англійскихъ резидентовъ былъ постояннымъ желаніемъ англичанъ даже при Достѣ-Магометѣ, который на назойливыя домогательства англичанъ отвѣчалъ имъ: „Если вы желаете, чтобы мы оставались вашими друзьями, то не требуйте отъ насъ допущенія англійскихъ резидентовъ“. Ширъ-Али, въ этомъ отношеніи слѣдовалъ традиціонной политикѣ своего отца. Впрочемъ, какъ видно изъ документовъ, представленныхъ Уайтбредомъ въ его парламентской рѣчи, направленной противъ политики правительства Биконсфильда, лордъ Лауренсъ, лордъ Майо, а равно и предшественникъ теперешняго вице-короля, лордъ Норсбрукъ, не видѣли въ вопросѣ о назначеніи агентовъ условія, sine qua non для дружественныхъ отношеній съ Авганистаномъ. Тѣмъ не менѣе Англія ухватилась за этотъ случай, какъ за casus belli, чтобы напасть на Авганистанъ. Война Россіи съ Турціей была благопріятномъ моментомъ для этого coup de force.
Идея возобновленія стараго спора о посылкѣ постоянныхъ агентовъ принадлежитъ, какъ это уже теперь доказано, всецѣло маркизу Сэлюсбери, бывшему тогда (1875 г.) еще старшимъ секретаремъ по индійскимъ дѣламъ при министерствѣ Биконсфильда. Это ясно видно изъ упомянутаго уже разоблаченія Уайтбреда 22 января, какъ снѣгъ на голову, изъ India Office было послано приказаніе вице-королю лорду Норсбруку войти съ эмиромъ немедленно въ соглашеніе, по поводу предполагаемаго назначенія при его особѣ постояннаго агента На это лордъ Норсбрукъ отвѣчалъ, что до сихъ поръ не было никакихъ офиціальныхъ свѣденій о желаніи эмира имѣть при себѣ англійскихъ агентовъ, и что мнѣнія всѣхъ, близко стоящихъ къ дѣлу людей, въ томъ числѣ бывшаго секретаря по иностраннымъ дѣламъ при индійскомъ правительствѣ, а также и губернаторовъ пограничныхъ провинцій, высказались противъ насильственнаго и крайне неполитичнаго навязыванія эмиру англійскаго резидента. Лордъ Норсбрукъ, кромѣ того, находилъ, что сомнительно, въ состояніи-ли вообще эмиръ удержать за собою власть въ странѣ, если онъ, вопреки ясно-выраженнымъ желаніямъ своихъ подданныхъ, дастъ свое согласіе на принятіе британскихъ агентовъ, что авганцы свободный народъ и не пожелаютъ имѣть господиномъ надъ ними человѣка, неумѣющаго отстоять независимость родины, такъ-какъ на пребываніе постоянныхъ агентовъ авганскіе сердари искони смотрѣли, и совершенно справедливо, какъ на предлогъ, со стороны англичанъ, ко вмѣшательству во внутреннія дѣла Авганистана.
Несмотря на это мнѣніе людей, близко стоящихъ къ дѣлу, лордъ Сэлюсбери въ новой депешѣ, отъ 19 ноября 1875 г. снова и настойчиво возвращается къ прежнему требованію, приказывая индійскому правительству, во что-бы то ни стало, найти,, а если нужно, то создать предлогъ» къ отправленію миссіи,
Однакожь, лордъ Норсбрукъ и на этотъ разъ не смирился и, въ отвѣтъ на посланіе Сэлюсбери, послалъ новое возраженіе, доказывая всю неумѣстность отправленія миссіи, подъ мнимымъ или ложнымъ предлогомъ, настоящее значеніе котораго было достаточно понятно эмиру изъ предыдущихъ посланій. По мнѣнію лорда Норсбрука, гораздо болѣе соотвѣтствовало-бы достоинству Англіи прямо и откровенно заявить эмиру о своемъ рѣшительномъ желаніи. «Эмиръ и совѣтники его достаточно проницательны для того, чтобы понять, что только причины самыя важныя могли побудить насъ послать спеціальную миссію ко двору его в--ва», говоритъ лордъ Норсбрукъ въ своемъ отвѣтномъ посланіи. И, дѣйствительно, впослѣдствіи оказалось, что эмиръ сразу угадалъ, въ чемъ заключалась недальновидная уловка британскаго правительства, На этотъ разъ отвѣтомъ лорду Норсбруку была замѣна его въ 1876 году лордомъ Литтономъ[8], креатурой Биконсфильда. Новый вицекороль, знакомый съ политикой министерства по своему пребыванію въ Константинополѣ, этой школѣ англійскихъ дипломатовъ, буквально послѣдовалъ даннымъ ему инструкціямъ. Не думая долго, 5 мая 1876 г. написалъ онъ первое изъ своихъ знаменитыхъ по грубости тона посланій къ эмиру, которое было, однакожь, вручено ему не прямо отъ имени вице-короля, а черезъ пешаверскаго комисара. Въ этомъ посланіи прежде всего высказывалось намѣреніе британскаго правительства послать къ эмиру сэра Люиса Нелли. Сэру Нелли поручалось увѣдомить эмира лично о добавленіи, которое угодно было сдѣлать ея величеству королевѣ великобританской къ прежнимъ своимъ титуламъ. Добавленіемъ этимъ былъ, какъ извѣстно, титулъ «императрицы Индіи». Въ этомъ и состоялъ предлогъ, придуманный въ Лондонѣ лордомъ Сэлюсбери и привезенный лордомъ Литтономъ въ Индію. Но такъ-какъ дѣло шло вовсе не объ этомъ, то въ письмѣ къ эмиру, въ видѣ небольшой приписки, было вскользь упомянуто, что сэру Пелли поручается вмѣстѣ съ тѣмъ переговорить съ авганскимъ правительствомъ и о другихъ интересующихъ оба государства вопросахъ. Прочитавъ посланіе, эмиръ, какъ и слѣдовало ожидать, очень скоро сообразилъ, что ему опять придется дать себя разложить на прокустовомъ ложѣ англійской политики. Поэтому онъ, придерживаясь своей прежней тактики, совершенно логично отвѣтилъ вице-королю, хотя и вѣжливымъ, но рѣшительнымъ отказомъ, прибавивъ, что онъ, т. е. эмиръ, достаточно ясно формулировалъ на конференціи въ Симлѣ (1873 г.) свои желанія и нужды, и если британское правительство на это не согласно, то онъ не видитъ необходимости въ дальнѣйшихъ переговорахъ[9]. Но что если вице-король имѣетъ что-нибудь новое предложить ему, эмиру, то послѣдній самъ пошлетъ къ нему довѣренное лицо, которому и будетъ поручено узнать, какого рода «благородныя стремленія зародились снова въ благородномъ сердцѣ англійскаго правительства». Эмиръ, какъ видно, по примѣру всѣхъ восточныхъ людей, любитъ говорить метафорами и при этомъ невольно впадаетъ въ ироническій тонъ. Между прочими доводами эмира было одно весьма важное, а именно, что принятіе постояннаго англійскаго резидента можетъ возбудить ревность Россіи, которая, въ свою очередь, можетъ потребовать того-же и для себя, чего, конечно, не пожелаетъ Англія. Ко всему этому лордъ Литтонъ остался глухъ и 8 іюля 1876 года снова отправилъ эмиру второе письмо, на этотъ разъ угрожающаго тона. Угроза заключалась въ томъ, что, въ случаѣ непокорности, эмиръ будетъ предоставленъ на произволъ судьбы, объявленъ внѣ международныхъ законовъ и лишенъ всякой поддержки со стороны Англіи. Очень важно имѣть въ виду это обстоятельство, которое находится въ связи съ отправленіемъ русскаго посольства въ Кабулъ, такъ-какъ до полученія эмиромъ этого письма мы не находимъ ничего въ его поступкахъ, что можно было-бы приписать вліянію Россіи или тайному присутствію русскаго агента въ Кабулѣ, и на что англичане имѣли-бы право жаловаться. Но уже вскорѣ послѣ того, какъ видно изъ депеши вице-короля отъ 8 августа 1876 г. къ маркизу Сэлюсбери (цитируемой Уайтбредомъ), лордъ Литтонъ высказываетъ убѣжденіе въ необходимости со стороны центральнаго правительства потребовать немедленно у Россіи объясненія въ интимныхъ отношеніяхъ ея къ эмиру. Какъ далекъ былъ эмиръ вообще отъ мысли интриговать или замышлять что-либо противъ Англіи въ союзѣ съ Россіей, видно изъ того, что онъ письмо, полученное имъ отъ генералъ-губернатора Самарканда, далъ прочесть агенту Англіи изъ туземцевъ. Изъ содержанія этого письма было видно, что русскія пограничныя власти просто искали дружбы эмира.
Но, конечно, очень возможно, что, получивъ высокопарное и угрожающее письмо лорда Литтона отъ 8 іюля, эмиръ, раздраженный тономъ этого письма, измѣнилъ нѣсколько свои прежніе взгляды, что видно изъ отвѣтнаго письма его вице-королю отъ 3 сентября 1876 г.; въ которомъ онъ, не выходя изъ предѣловъ вѣжливости, вторично отказывался принять британскаго повѣреннаго, но соглашался на взаимное совѣщаніе сторонъ въ Пешаверѣ. Противъ всякаго ожиданія, лордъ Литтонъ согласился на совѣщаніе, которое состоялось 7 октября 1876 г., причемъ представителемъ индійскаго правительства былъ снова упомянутый Л. Пелли. При личномъ свиданіи повѣреннаго эмира, Нура-Улада, съ самимъ вице-королемъ, послѣдній прямо высказалъ, что Авганистанъ нуженъ Англіи, какъ передовой оплотъ ея индійскихъ границъ: по «съ того момента, когда мы перестанемъ смотрѣть на Авганистанъ, какъ на дружественную и тѣсно-связанную съ нами державу, ничто уже не можетъ помѣшать намъ позаботиться о безопасности нашихъ границъ посредствомъ соглашенія съ Россіей, что можетъ имѣть послѣдствіемъ исчезновеніе Авганистана съ географической карты. Если эмиръ не пожелаетъ придти съ нами къ скорому соглашенію, то мы обратимся къ Россіи, и Россія пожелаетъ». «И такъ, говоритъ Уайтбредъ, — всѣ вицекороли, подрядъ одинъ за другимъ, придерживались политики безусловной необходимости существованія между Россіей и индійскими владѣніями Индіи независимаго государства, въ нѣкоторомъ родѣ политическаго буфера. Съ этой цѣлью всѣ они снабжали эмировъ деньгами, оружіемъ и были всегда готовы дать ему войско, еслибы оно понадобилось ему для защиты своихъ владѣній отъ нападенія съ сѣвера. И вдругъ настоящій вице-король высказываетъ готовность вступить въ особое соглашеніе съ Россіей черезъ голову эмира, такъ-сказать, и даже утверждаетъ, что Россія склонна примкнуть къ такому соглашенію. Не существуетъ-ли уже какой-нибудь новой секретной комбинаціи съ цѣлью раздѣла Авганистана? Мы обвиняемъ эмира въ тайныхъ интригахъ съ Россіей — не доказываютъ-ли слова вице-короля, что мы сами давно опередили его въ этомъ отношеніи?»
Но возвратимся къ сущности переговоровъ на нешаверской конференціи. «Нечасто, говоритъ Гладстонъ, — дипломатическія конференціи представляютъ зрѣлище патетическаго характера; но тотъ, кому придется прочесть протоколы пешаверской конференціи, навѣрно почувствуетъ невольное состраданіе къ искусному, но побѣжденному въ неравной борьбѣ, повѣренному эмира».
Никогда еще грубая сила не заявляла такъ цинично своего презрѣнія къ праву. «Эмиръ, сказалъ авганскій повѣренный, — питаетъ глубоко-укоренившееся недовѣріе къ честному слову и прямодушію британскаго правительства, и у него мною причинъ на это». Когда-же Пелли замѣтилъ, что фактъ этотъ весьма неутѣшителенъ, то повѣренный возразилъ, что все, чего эмиръ желаетъ — это сохраненія въ силѣ прежнихъ трактатовъ и обѣщаній, — торжественно данныхъ ему прежними вице-королями. «Лордъ Норсбрукъ сохранилъ дружбу безъ измѣненій, согласно образу мыслей своихъ предшественниковъ, настаивалъ повѣренный: — зачѣмъ-же теперь эти настойчивыя требованія вырвать у насъ согласіе на назначеніе постоянныхъ резидентовъ, если вы въ то-же время объявляете, что не желаете вмѣшиваться во внутреннія дѣла Авганнетаыа? Вы не должны, продолжалъ онъ, — взваливать на насъ бремени, котораго мы не можемъ нести; если мы надорвемся подъ тяжестью его, то отвѣтственность падетъ на васъ». Но этого-то именно и хотѣлъ лордъ Литтонъ. « Британское правительство, говоритъ Гладстонъ, — рѣшилось во что-бы то ни стало заключить эмира въ свои объятія, хотя-бы даже съ опасностью задушить его».
Англійское правительство не удовольствовалось только однимъ требованіемъ назначенія постоянныхъ агентовъ. Оно вмѣшивалось въ личныя отношенія эмира къ его сыну, Якубу-хану, котораго эмиръ содержалъ въ строгомъ заключеніи, вѣроятно, имѣя на то свои причины. Оно требовало также, чтобы Абдулла-ханъ былъ назначенъ наслѣдникомъ престола. Трагическая развязка этой конференціи извѣстна: она окончилась внезапною смертью повѣреннаго эмира. Но едва успѣлъ растерявшійся и одураченный эмиръ назначить новаго повѣреннаго, какъ вдругъ пришло извѣстіе о закрытіи конференціи. Надо полагать, что эмиръ быль настроенъ ко всевозможнымъ уступкамъ, такъ-какъ самъ лордъ Литтонъ писалъ по этому поводу министерству: «Въ моментъ закрытія конференціи сэромъ Пелли, е. в. далъ своему повѣренному предписаніе продолжать ее во что-бы то ни стало. Новый повѣренный былъ уже на дорогѣ изъ Кабула въ Пешаверь, и до меня дошли слухи, что повѣренный этотъ быль снабженъ полномочіемъ къ безусловному принятію всѣхъ условій и предложеній британскаго правительства». Слѣдовательно, вице-королю былъ извѣстенъ этотъ фактъ, когда онъ приказалъ закрыть конференцію. Трудно понять поэтому, на какомъ основаніи вице-король прибѣгъ къ такой мѣрѣ, если то, къ чему онъ такъ настойчиво стремился, было уже наполовину въ его власти? Это можно объяснить только желаніемъ во что-бы то ни стало унизить эмира, а въ лицѣ его и Россію, стоявшую за его плечами.
Вообще, чѣмъ болѣе становятся извѣстными событія, предшествовавшія непосредственному объявленію воины, тѣмъ болѣе приходишь къ убѣжденію, что британское правительство затѣяло войну, которой оно хотѣло quand meme. «Замѣчательно при этомъ поведеніе лорда Литтона, говоритъ Уайтбредъ. — Тѣ, кто помнитъ послѣдніе дни передъ началомъ крымской кампаніи, не забыли вѣрно ту роль, которую общественное мнѣніе Европы приписывало князю Меншикову. Русское правительство отправило князя Меншикова въ Константинополь съ порученіемъ предложить Портѣ нѣкоторыя условія, которыя должны были служить ультиматумомъ. Повѣренный держалъ себя совершенно такъ, какъ-будто-бы онъ былъ посланъ въ Константинополь съ спеціальной цѣлью сдѣлать разрывъ съ Турціей неизбѣжнымъ. Онъ устранилъ всѣ дипломатическія правила вѣжливости, былъ небреженъ и невнимателенъ ко всѣмъ, къ кому самъ обращался, или къ кому повертывалъ спину; онъ упорствовалъ, дѣлалъ выговоры, угрожалъ и оскорблялъ, однимъ словомъ, сдѣлалъ все, что отъ него зависѣло, чтобы заставить турецкое правительство признать всѣ переговоры о соглашеніи безнадежной проволочкой времени. Мы нисколько не удивляемся, если, но мнѣнію многихъ, лордъ Литтонъ велъ себя съ эмиромъ совершенно такъ-же, какъ князь Меншиковъ съ турецкимъ правительствомъ. Его образъ дѣйствіи походилъ на поведеніе дуэлиста, который, рѣшившись заставить драться съ собою слабѣйшаго противника, съ цѣлью запугать его, начинаетъ громче выкрикивать свои угрозы и возвышать голосъ по мѣрѣ того, какъ противникъ его начинаетъ робѣть».
Лордъ Литтонъ посылалъ Ширу-Али угрожающія письма, пересыпанныя оскорбительными для самолюбія эмира восточными метафорами, такъ, напр., вродѣ приведеннаго уже остроумнаго сравненія судьбы эмира съ судьбою глинянаго горшка, попавшаго между двумя чугунными. Эмиръ понималъ, что «рыжій разбойникъ» придирается, что онъ ищетъ только предлога для нападенія и рано или поздно нападетъ. Поэтому онъ дѣйствовалъ уклончиво и въ примирительномъ духѣ, не подавая ни малѣйшаго повода нахальному Литтону ухватиться за какое-нибудь грубое и рѣзкое выраженіе. Но вѣжливость и дипломатическая тонкость эмира были проникнуты тѣмъ самостоятельнымъ и непреклоннымъ характеромъ, въ значеніи котораго нельзя было сомнѣваться.
Напирая на эмира, британское правительство, однакожь, не рѣшалось приступить къ энергическимъ мѣрамъ, но отношенію къ Россіи, въ чемъ совершенно справедливо обвиняетъ его Гладстонъ. Оказывается, что лордъ Литтонъ только въ сентябрѣ 187G г. счелъ нужнымъ просить лондонское правительство протестовать противъ тайныхъ интригъ, въ которыхъ онъ заподозрилъ Россію. По его указанію, лордъ Дерби потребовалъ объясненій въ С.-Петербургѣ. Петербургскій кабинетъ на первыхъ норахъ совершенно отрицалъ возможность вышеупомянутыхъ сношеній генерала Кауфмана съ эмиромъ. Князь Горчаковъ телеграфировалъ графу Шувалову: «Dementez catégoriquement, que Kauffmann agit а Caboul soit par un agent, soit d’une autre manière». Когда-же лордъ Дерби показалъ русскому послу копію съ письма Кауфмана, снятую въ Кабулѣ туземнымъ агентомъ Англіи, то русское правительство обѣщало навести справки. Впрочемъ, тогда-же британское правительство само признало, что эмиръ не заслуживаетъ обвиненія въ недостаткѣ добросовѣстности по отношенію къ Англіи. Лордъ Кренбрукъ писалъ каликутскому правительству, что не эмиръ, а русскій кабинетъ отвѣтственъ передъ Англіей за послѣдствія. «Не эмиръ, а русскій генералъ-губернаторъ Туркестана, писалъ онъ, — съ полномочіемъ или безъ полномочія со стороны петербургскаго кабинета, преслѣдуетъ политику, послѣдствія которой должны сильно встревожить умы подданныхъ ея величества въ Индіи».
Эмиръ, наконецъ, выведенный изъ терпѣнія высокомѣріемъ вице-короля, дѣйствительно, обратился къ Россіи съ просьбою объ оказаніи ему помощи.
Но, пока шли эти переговоры, 21 сентября англійской миссіи было отказано въ свободномъ пропускѣ алимусьидскимъ комендантомъ, неполучившимъ никакихъ инструкцій отъ оскорбленнаго эмира на этотъ счетъ, «Вы должны быть рады, сказалъ комендантъ сэру Гамберлейну, — если я изъ уваженія къ прежней дружбѣ не приказалъ въ васъ стрѣлять, когда вы пришли сюда»; этимъ онъ нанесъ гордому Альбіону оскорбленіе, подобное которому едвали найдется въ его дипломатическихъ лѣтописяхъ.
Мы старались набросать въ общихъ чертахъ очеркъ англійской политики по отношенію къ Авганистану и доказать, что въ ней скрывается внутреннее противорѣчіе.
Дѣло въ томъ, что эта политика постоянно требовала отъ эмировъ Авганистана преданности интересамъ Великобританіи, безусловнаго довѣрія къ совѣтамъ и указаніямъ вице-королей; но сама ничѣмъ не обезпечивала интересовъ владѣтелей этой страны, не оказывала имъ поддержки въ тяжелую годину внутреннихъ междоусобицъ, и вообще не связывала себя никакими обязательствами, т. е. требовала для себя всего и ничего съ своей стороны не давала.
Мы видѣли только одинъ случай, когда Англія сдѣлала исключеніе изъ общаго правила, а именно въ промежутокъ между 1856—63 годами правленія Доста-Магомета, когда она была связана съ нимъ формальнымъ трактатомъ и платила ему ежегодную субсидію. И Англія не имѣла повода раскаиваться. Отношенія ея къ Авганистану были самыя дружественныя, и эмиръ выдержалъ роль союзника Англіи до самой смерти. Недовѣріе къ эмиру было причиной первой явганской войны, недовѣріе и излишняя мнительность по отношенію къ поступкамъ эмира сдѣлались также внутреннимъ мотивомъ настоящей войны. Съ одной стороны, мы видимъ какую-то нерѣшительность въ дѣйствіяхъ, безконечное колебаніе въ выборѣ средствъ, съ другой, напротивъ, слишкомъ поспѣшное и до наглости безцеремонное приставаніе съ ножомъ къ горлу. То-же непостоянство во внутреннихъ мотивахъ выразилось и въ отношеніяхъ къ Россіи верховныхъ руководителей англійской политики. Уайтбредъ въ своихъ разоблаченіяхъ говоритъ: «Вопросъ о положеніи, занятомъ Россіей въ Средней Азіи, былъ впервые поднятъ лордомъ Лауренсомъ и его Совѣтомъ 1867 г., когда у кормила правленія находилось министерство Дизраели, теперешняго лорда Виконефильда. Лордъ Лауренсъ заявилъ о необходимости для Англіи войти въ соглашеніе съ Россіей относительно болѣе точнаго опредѣленія границъ той и другой державы въ Азіи. На это кабинетъ м--ра Дизраели отвѣтилъ: „Что касается этого вопроса, то правительство королевы не видитъ въ немъ повода для безпокойства, и завоеванія, которыя Россія сдѣлала, и, повидимому, еще намѣрена сдѣлать въ Средней Азіи, кажутся правительству королевы естественнымъ послѣдствіемъ обстоятельствъ, въ которыя поставлена Россія, и не представляютъ поэтому повода къ протестамъ со стороны Англіи“. Что-же касается политики индійскаго правительства по отношеній) къ эмиру, то м--ръ Дизраели предоставилъ въ этомъ отношеніи полную свободу дѣйствій вице-королю Лауренсу, на опытность котораго онъ вполнѣ разсчитывалъ. При министерствѣ Гладстона вопросъ о полученіи точныхъ обязательствъ со стороны Россіи по отношенію къ Авганистану былъ снова выдвинутъ на первый планъ, и при этомъ въ министерствѣ было получено отъ Россіи положительное увѣреніе, „что она будетъ смотрѣть на Авганистанъ, какъ на область, лежащую внѣ сферы ея политическиго вліянія“. Слѣдовательно, прежняя англійская политика слѣдовала правилу во всѣхъ случаяхъ недорязумѣній обращаться непосредственно къ Россіи, поддерживать дружественныя сношенія съ эмиромъ, не вмѣшиваться въ его отношенія къ своимъ под, даннымъ и не требовать отъ него ничего такого, къ чему онъ, какъ намъ завѣдомо было извѣстно, питалъ величайшее отвращеніе».
Такая политика продолжалась приблизительно отъ 1869 г. до 1875 г. Когда какое-нибудь движеніе Россіи казалось подозрительнымъ, британское правительство обращалось непосредственно за объясненіями къ петербургскому кабинету. Когда эмиръ, обезпокоенный передвиженіями русскихъ, просилъ вице-короля гарантировать его независимость отъ возможнаго со стороны русскихъ нападенія, лорду Норсбруку предписывалось объяснить эмиру, что его интересы достаточно обезпечены непосредственнымъ обязательствомъ, принятымъ Россіей передъ Англіей по отношенію къ Авганистану, и что ему, слѣдовательно, нѣтъ повода безпокоиться съ этой стороны.
Впрочемъ, тутъ-же ему давалось понять, что защита, оказываемая Англіей его интересамъ, — небезусловна и можетъ быть дѣйствительной настолько, насколько онъ будетъ подчиняться ея совѣтамъ въ своей внѣшней политикѣ (Уайтбредъ). Изъ этого мы видимъ, какъ понимала Англія нейтралитетъ Авганистана; другими словами, она желала эксплуатировать этотъ нейтралитетъ лишь въ свою пользу, такъ-что когда эмиръ, понуждаемый угрозами лорда Литтона, естественно сталъ искать поддержки Россіи, на которую сама-же Англія научила его смотрѣть, какъ на державу, гарантировавшую нейтралитетъ Авганистана совмѣстно съ Англіей, слѣдовательно, державу, ей равноправную, то Англія сочла себя оскорбленною неблагодарнымъ вассаломъ.
Вообще, всѣ дѣйствія и мотивы англійской политики, начиная съ 1875 г., когда маркизъ Сэлюсбери былъ еще старшимъ секретаремъ India office, представляются намъ въ рѣзкомъ противорѣчіи съ прежней ея традиціонной политикой. «Если, по мнѣнію милорда Биконсфильда. совершенно справедливо замѣчаетъ Уайтбредъ, — Россія нарушила свои обязательства передъ Англіей тѣмъ, что отправила къ эмиру своихъ эмнеаровъ, то почему-же министерство, имѣя въ своихъ рукахъ улики на лицо, а именно, достовѣрныя копіи съ писемъ генерала Кауфмана къ эмиру, удовольствовалось полученнымъ ею отъ петербургскаго кабинета вышеприведеннымъ неопредѣленнымъ отвѣтомъ, отрицавшимъ даже всякія подобныя сношенія и обѣщавшимъ навести справки? Отчего министерство Биконсфильда не потребовало категорически немедленнаго прекращенія по телеграфу подобныхъ интригъ, которыя ведутъ за спиной русскаго правительства его повѣренные? Отчего оно не потребовало отъ руссскаго правительства, чтобы генералу Кауфману былъ сдѣланъ выговоръ? Отчего англійское правительство, вмѣсто того, чтобы энергично слѣдовать прежней политикѣ непосредственныхъ объясненій съ петербургскимъ кабинетомъ, набросилось на этотъ разъ на злополучнаго эмира? Если сопоставить, напримѣръ, странное свиданіе, которое имѣлъ лордъ Литтонъ съ графомъ Шуваловымъ въ Лондонъ передъ поѣздкой своей въ Индію и угрозой, высказанной новымъ вице-королемъ, вслѣдъ за тѣмъ, въ лицо агенту эмира, что Англія и Россія могутъ при случаѣ соединиться между собою для исправленія и урегулированія своихъ границъ и стерѣть съ лица географической карты самое имя Авганистана, то нельзя не прійти къ заключенію, что Англія играла въ тайную и двуличную игру, желая обезпечить себя какъ съ той, такъ и съ другой стороны; политику ея по отношенію къ авганистанскому эмиру можно назвать ловушкой, разставленной рукой опытнаго ловца».
Потребность совершить подобный coup de force была такъ сильна въ британскомъ правительствѣ, что оно, какъ мы уже видѣли выше, не объявивъ даже объ отвѣтѣ эмира на посланный ему ультиматумъ съ требованіемъ безусловной покорности, поспѣшило, безъ всякихъ церемоній, вторгнуться въ предѣлы авганистанской територіи. Это доказываетъ, до какой степени самъ вице-король былъ убѣжденъ въ невозможности со стороны эмира принять условія ультиматума! Повѣренный эмира, возвращаясь изъ Кабула съ отвѣтомъ на ультиматумъ вице-короля, засталъ англичанъ уже за осадой Али-Мусьида. Онъ бросился-было назадъ къ эмиру за новыми инструкціями, такъ-какъ послѣдній писалъ свое письмо, какъ это признано самими англичанами, не зная ничего о совершившемся, но эмиръ приказалъ ему вернуться и передать письмо какъ оно есть.
Мы еще болѣе убѣдимся въ миролюбіи эмира, если прочтемъ его отвѣтное посланіе, въ которомъ онъ соглашается на существенную уступку и предоставляетъ Англіи право прислать къ нему посольство, но съ условіемъ, чтобы оно было временное, и чтобы число членовъ его не превышало 20 или 30 человѣкъ, другими словами предоставляетъ ей равныя права съ Россіей.
Такимъ образомъ, самолюбіе Англіи, еслибы оно дѣйствительно смотрѣло на Авганистанъ, какъ на нейтральное и независимое владѣніе, должно было-бы быть удовлетворено. Самое письмо эмира было составлено въ самыхъ вѣжливыхъ, хотя и полныхъ собственнаго достоинства, выраженіяхъ, какъ и вообще всѣ его письма.
Но отвѣтомъ со стороны англичанъ были пушечные выстрѣлы.
Какъ важно было для министерства начать эту войну, видно изъ того также, что оно не остановилось даже передъ нарушеніемъ конституціи, полагая совершенно справедливо, что парламентъ. который не забылъ еще прецедента первой авганисганской войны 1838 г. и результатовъ ея, никогда не разрѣшитъ расходовъ на вторую подобную попытку, имѣющую почти столькоже шансовъ на успѣхъ, сколько имѣла первая. Поэтому министерство, недолго думая, рѣшилось совершить подлогъ съ общественнымъ мнѣніемъ Англіи. Дѣло въ томъ, что, какъ видно изъ разоблаченій Уайтбреда, содержаніе примирительнаго письма эмира было извѣстно вице-королю, находившемуся въ лагерѣ уже съ 4-го декабря 1878 г., отправленное немедленно по телеграфу въ Лондонъ, оно сдѣлалось извѣстнымъ министерству раньше произнесенія королевской тронной рѣчи, т. е. раньше открытія парламента. Слѣдовательно, проступокъ министерства, за который его, какъ извѣстно, нѣкоторые члены парламента предлагали отдать подъ (іудъ, состоитъ въ томъ, что оно безъ разрѣшенія парламента начало военныя дѣйствія противъ эмира; съ цѣлью отнять у опозиціи, настойчиво требовавшей осужденія этой войны, во время преній по поводу отвѣтнаго адреса королевѣ, всякій предлогъ къ порицанію безумной политики министерства, послѣднее скрыло отъ нея содержаніе письма эмира и объявило парламенту, что Англія чувствуетъ себя оскорбленной его поведеніемъ, которое стало извѣстнымъ лишь по предъявленіи парламенту Синей Книги.
О новѣйшихъ событіяхъ мы не будемъ говорить. Они слишкомъ извѣстны всякому, да и теперь еще трудно предугадать, чѣмъ кончится это новое насиліе, совершаемое Англіей надъ слабѣйшимъ народомъ. Окончится-ли оно общимъ народнымъ возстаніемъ и варфоломеевской ночью, подобной той, которой окончилась война съ Авганистаномъ въ 1842 г., или Англіи удастся утвердиться въ важнѣйшихъ стратегическихъ пунктахъ Авганистана и окончательно прибрать его къ своимъ рукамъ — это невозможно предвидѣть. Мы видимъ изъ англійскихъ телеграфъ только одну лицевую сторону картины и, къ сожалѣнію, ничего не знаемъ отъ самого эмира о ходѣ войны. Впрочемъ, одно несомнѣнно, что каждый шагъ впередъ, который дѣлаютъ англичане, покупается ими дорого. Очень можетъ быть, что окупаціопная армія займетъ безпрепятственно (какъ это было и въ 1838 г.) всѣ главные стратегическіе пункты страны. Авганцы вообще неохотники рисковать жизнью въ открытыхъ сраженіяхъ массами, но за то въ партизанской войнѣ они не уступятъ герцеговинцамъ и черногорцамъ. Отдѣльными партіями и кавалерійскими набѣгами врасплохъ они будутъ наносить врагу громадный вредъ, особенно въ тѣхъ горныхъ ущельяхъ, гдѣ англичане въ прошлую войну немало сложили своихъ головъ. Чего не сдѣлаетъ партизанская война, то довершитъ голодъ опустошеннаго края и злокачественныя лихорадки, сопровождающія англійскихъ солдатъ въ авгапистапскихъ равнинахъ. Наконецъ, если-бы Авганистанъ палъ подъ ударами англійскаго оружія, если-бы Англія овладѣла Гератомъ и Кандагаромъ, то надолго-ли она можетъ удержать страну въ своей зависимости, — страну, фанатически ненавидящую все иностранное, и въ особенности все англійское, знакомое авганцамъ по тому, что дѣлается «рыжими разбойниками» въ Индіи. Но еслибъ она и удержала, то какихъ жертвъ и усилій стоило-бы Англіи это болѣе фантастическое, чѣмъ дѣйствительное обладаніе.
«За то намъ обезпечена Индія, говорятъ англійскіе шовинисты, — мы гарантированы отъ нападеній со стороны Россіи». Но такъ-ли это? Дѣйствительно-ли обезпечена Индія, если Авганистанъ будетъ ея передовымъ форпостомъ? Если смотрѣть на этотъ вопросъ съ канцелярски "дипломатической точки зрѣнія, то пожалуй и такъ; но если взглянуть на него нѣсколько пошире, то нельзя не убѣдиться, что Авганистанъ не спасетъ Индіи, для которой наступаетъ время ея освобожденія. Какими-бы паліативами Англія ни поправляла тѣхъ страшныхъ золъ, которыя она нанесла этой странѣ, развязка ихъ приближается къ концу. Система экономической эксплуатаціи, самой ужасной изъ всѣхъ эксплуатацій, — система, проводимая Англіей такъ послѣдовательно и глубоко въ отношеніи покоренныхъ ею народовъ, уже истощила свои силы и обречена на неотразимую смерть. Это вполнѣ сознается и мыслящими людьми Англіи, и интелигентной частью индійскаго общества. О несостоятельности этой хищнической системы громко заявляютъ и періодическія голодовки въ Индіи, и эпидеміи, какихъ не знаютъ другія страны, и безъисходная нищета многомиліоннаго населенія, доведеннаго англійскимъ управленіемъ до животнаго состоянія. Вотъ гдѣ надо искать главнаго врага англійскому владычеству, — врага, тѣмъ болѣе опаснаго, что съ нимъ нельзя бороться ни пушками, ни дипломатическимъ лицемѣріемъ.
- ↑ Горные кряжи въ Авганистанѣ.
- ↑ См. по этому вопросу нашу статью въ «Отечественныхъ Запискахъ» за ноябрь 1878 г. подъ заглавіемъ: «Матеріалы для характеристики русс. вост. политики».
- ↑ Это было признано офиціально представителемъ Россіи на берлинскомъ конгресѣ, указавшемъ на враждебное Россіи политическое настроеніе руководящихъ кружковъ Румыніи, Греціи и Сербіи.
- ↑ См. „Etude diplomatique sur la guerre de Crimée, par un ancien diplomate“.
- ↑ „Thus far and not further“, — слова, въ которыхъ лордъ Биконсфильдъ резюмировалъ свою политику по отношенію къ Россіи на берлинскомъ конгресѣ.
- ↑ Слѣдуетъ замѣтитъ, что описаніе Афганистана мы заимствовали изъ Вамбери: Afghanistan und die russislie Rivalität in Central Asien. «Unsere Zeit», 1873.
- ↑ Наше вліяніе въ Персіи начинается съ 1828 г., т. е. съ заключенія нами съ персами послѣ побѣдоносной воины туркменчайскаго договора.
- ↑ Лордъ Литтонъ братъ и дипломать, бывшій прежде посломъ въ Константинополѣ, сынъ извѣстнаго романиста Литтона-Бульвера.
- ↑ "Его в--во опасается, сказано на стр. 181 «Син. кн.», что миссія превратится въ постоянную, и что посланникъ, подобно нашимъ политическимъ агентамъ при дворахъ туземныхъ индійскихъ князей, можетъ прекратиться въ третейскаго судью между нимъ и его недовольными подданными.