Ангелочек (Андреев)/Версия 2

Ангелочек
автор Леонид Николаевич Андреев

Опубл.: 1899. Источник: az.lib.ru

Леонид Андреев

Ангелочек

I

Временами Сашке хотелось перестать делать то, что называется жизнью: не умываться по утрам холодной водой, в которой плавают тоненькие пластинки льда, не ходить в гимназию, не слушать там, как все его ругают, и не испытывать боли в пояснице и во всем теле, когда мать ставит его на целый вечер на колени. Но так как ему было тринадцать лет и он не знал всех способов, какими люди перестают жить, когда захотят этого, то он продолжал ходить в гимназию и стоять на коленках, и ему показалось, что жизнь никогда не кончится. Пройдет год, и еще год, и еще год, а он будет ходить в гимназию и стоять дома на коленках. И так как Сашка обладал непокорной и смелой душой, то он не мог спокойно отнестись ко злу и мстил жизни. Для этой цели он бил товарищей, грубил начальству, рвал учебники и целый день лгал то учителям, то матери, не лгал он только одному отцу. Когда в драке ему расшибали нос, он нарочно расковыривал его еще больше и орал без слез, но так громко, что все испытывали неприятное ощущение, морщились и затыкали уши. Проорав сколько нужно, он сразу умолкал, показывал язык и рисовал в черновой тетрадке карикатуру на себя, как орет, на надзирателя, заткнувшего уши, и на дрожащего от страха победителя. Вся тетрадка заполнена была карикатурами, и чаще всех повторялась такая: толстая и низенькая женщина била скалкой тонкого, как спичка, мальчика. Внизу крупными и неровными буквами чернела подпись: «Проси прощенья, щенок», — и ответ: «Не попрошу, хоть тресни». Перед рождеством Сашку выгнали из гимназии, и, когда мать стала бить его, он укусил ее за палец. Это дало ему свободу, и он бросил умываться по утрам, бегал целый день с ребятами и бил их, и боялся одного голода, так как мать перестала совсем кормить его, и только отец прятал для него хлеб и картошку. При этих условиях Сашка находил существование возможным.

В пятницу, накануне рождества, Сашка играл с ребятами, пока они не разошлись по домам и не проскрипела ржавым, морозным скрипом калитка за последним из них. Уже темнело, и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый, немигающий огонек. Мороз усилился, и, когда Сашка проходил в светлом круге, который образовался от зажженного фонаря, он видел медленно реявшие в воздухе маленькие сухие снежинки. Приходилось идти домой.

— Где полуночничаешь, щенок? — крикнула на него мать, замахнулась кулаком, но не ударила. Рукава у нее были засучены, обнажая белые, толстые руки, и на безбровом, плоском лице выступали капли пота. Когда Сашка проходил мимо нее, он почувствовал знакомый запах водки. Мать почесала в голове толстым указательным пальцем с коротким и грязным ногтем и, так как браниться было некогда, только плюнула и крикнула:

— Статистики, одно слово!

Сашка презрительно шморгнул носом и прошел за перегородку, где слышалось тяжелое дыханье отца, Ивана Саввича. Ему всегда было холодно, и он старался согреться, сидя на раскаленной лежанке и подкладывая под себя руки ладонями книзу.

— Сашка! А тебя Свечниковы на елку звали. Горничная приходила, — прошептал он.

— Врешь? — спросил с недоверием Сашка.

— Ей-богу. Эта ведьма нарочно ничего не говорит, а уж и куртку приготовила.

— Врешь? — все больше удивлялся Сашка.

Богачи Свечниковы, определившие его в гимназию, не велели после его исключения показываться к ним. Отец еще раз побожился, и Сашка задумался.

— Ну-ка подвинься, расселся! — сказал он отцу, прыгая на коротенькую лежанку, и добавил: — А к этим чертям я не пойду. Жирны больно станут, если еще я к ним пойду. «Испорченный мальчик», — протянул Сашка в нос. — Сами хороши, антипы толсторожие.

— Ах, Сашка, Сашка! — поежился от холода отец. — Не сносить тебе головы.

— А ты-то сносил? — грубо возразил Сашка. — Молчал бы уж: бабы боится. Эх, тюря!

Отец сидел молча и ежился. Слабый свет проникал через широкую щель вверху, где перегородка на четверть не доходила до потолка, и светлым пятном ложился на его высокий лоб, под которым чернели глубокие глазные впадины. Когда-то Иван Саввич сильно пил водку, и тогда жена боялась и ненавидела его. Но когда он начал харкать кровью и не мог больше пить, стала пить она, постепенно привыкая к водке. И тогда она выместила все, что ей пришлось выстрадать от высокого узкогрудого человека, который говорил непонятные слова, выгонялся за строптивость и пьянство со службы и наводил к себе таких же длинноволосых безобразников и гордецов, как и он сам. В противоположность мужу она здоровела по мере того, как пила, и кулаки ее все тяжелели. Теперь она говорила, что хотела, теперь она водила к себе мужчин и женщин, каких хотела, и громко пела с ними веселые песни. А он лежал за перегородкой, молчаливый, съежившийся от постоянного озноба, и думал о несправедливости и ужасе человеческой жизни. И всем, с кем ни приходилось говорить жене Ивана Саввича, она жаловалась, что нет у нее на свете таких врагов, как муж и сын: оба гордецы и статистики.

Через час мать говорила Сашке:

— А я тебе говорю, что ты пойдешь! — И при каждом слове Феоктиста Петровна ударяла кулаком по столу, на котором вымытые стаканы прыгали и звякали друг о друга.

— А я тебе говорю, что не пойду, — хладнокровно отвечал Сашка, и углы губ его подергивались от желания оскалить зубы. В гимназии за эту привычку его звали волчонком.

— Изобью я тебя, ох как изобью! — кричала мать.

— Что же, избей!

Феоктиста Петровна знала, что бить сына, который стал кусаться, она уже не может, а если выгнать на улицу, то он отправится шататься и скорей замерзнет, чем пойдет к Свечниковым; поэтому она прибегала к авторитету мужа.

— А еще отец называется: не может мать от оскорблений оберечь.

— Правда, Сашка, ступай, что ломаешься? — отозвался тот с лежанки. — Они, может быть, опять тебя устроят. Они люди добрые.

Сашка оскорбительно усмехнулся. Отец давно, до Сашкина еще рождения, был учителем у Свечниковых и с тех пор думал, что они самые хорошие люди. Тогда он еще служил в земской статистике и ничего не пил. Разошелся он с ними после того, как женился на забеременевшей от него дочери квартирной хозяйки, стал пить и опустился до такой степени, что его пьяного поднимали на улице и отвозили в участок. Но Свечниковы продолжали помогать ему деньгами, и Феоктиста Петровна, хотя ненавидела их, как книги и все, что связывалось с прошлым ее мужа, дорожила знакомством и хвалилась им.

— Может быть, и мне что-нибудь с елки принесешь, — продолжал отец.

Он хитрил — Сашка понимал это и презирал отца за слабость и ложь, но ему действительно захотелось чтонибудь принести больному и жалкому человеку. Он давно уже сидит без хорошего табаку.

— Ну, ладно! — буркнул он. — Давай, что ли, куртку. Пуговицы пришила? А то ведь я тебя знаю!

II

Детей еще не пускали в залу, где находилась елка, и они сидели в детской и болтали. Сашка с презрительным высокомерием прислушивался к их наивным речам и ощупывал в кармане брюк уже переломавшиеся папиросы, которые удалось ему стащить из кабинета хозяина. Тут подошел к нему самый маленький Свечников, Коля, и остановился неподвижно и с видом изумления, составив ноги носками внутрь и положив палец на угол пухлых губ. Месяцев шесть тому назад он бросил, по настоянию родственников, скверную привычку класть палец в рот, но совершенно отказаться от этого жеста еще не мог. У него были белые волосы, подрезанные на лбу и завитками спадавшие на плечи, и голубые удивленные глаза, и по всему своему виду он принадлежал к мальчикам, которых особенно преследовал Сашка.

— Ты неблагодалный мальчик? — спросил он Сашку. — Мне мисс сказала. А я холосой.

— Уж на что же лучше! — ответил тот, осматривая коротенькие бархатные штанишки и большой откладной воротничок.

— Хочешь лузье? На! — протянул мальчик ружье с привязанной к нему пробкой.

Волчонок взвел пружину и, прицелившись в нос ничего не подозревавшего Коли, дернул собачку. Пробка ударилась по носу и отскочила, болтаясь на нитке. Голубые глаза Коли раскрылись еще шире, и в них показались слезы. Передвинув палец от губ к покрасневшему носику, Коля часто заморгал длинными ресницами и зашептал:

— Злой… Злой мальчик.

В детскую вошла молодая, красивая женщина с гладко зачесанными волосами, скрывавшими часть ушей. Это была сестра хозяйки, та самая, с которой занимался когда-то Сашкин отец.

— Вот этот, — сказала она, показывая на Сашку сопровождавшему ее лысому господину. — Поклонись же, Саша, нехорошо быть таким невежливым.

Но Сашка не поклонился ни ей, ни лысому господину. Красивая дама не подозревала, что он знает многое. Знает, что жалкий отец его любил ее, а она вышла за другого, и хотя это случилось после того, как он женился сам, Сашка не мог простить измены.

— Дурная кровь, — вздохнула Софья Дмитриевна. — Вот не можете ли, Платон Михайлович, устроить его? Муж говорит, что ремесленное ему больше подходит, чем гимназия. Саша, хочешь в ремесленное?

— Не хочу, — коротко ответил Сашка, слышавший слово «муж».

— Что же, братец, в пастухи хочешь? — спросил господин.

— Нет, не в пастухи, — обиделся Сашка.

— Так куда же?

Сашка не знал, куда он хочет.

— Мне все равно, — ответил он, подумав, — хоть и в пастухи.

Лысый господин с недоумением рассматривал странного мальчика. Когда с заплатанных сапог он перевел глаза на лицо Сашки, последний высунул язык и опять спрятал его так быстро, что Софья Дмитриевна ничего не заметила, а пожилой господин пришел в непонятное ей раздражительное состояние.

— Я хочу и в ремесленное, — скромно сказал Сашка.

Красивая дама обрадовалась и подумала, вздохнув, о той силе, какую имеет над людьми старая любовь.

— Но едва ли вакансия найдется, — сухо заметил пожилой господин, избегая смотреть на Сашку и поглаживая поднявшиеся на затылке волосики. — Впрочем, мы еще посмотрим.

Дети волновались и шумели, нетерпеливо ожидая елки. Опыт с ружьем, проделанный мальчиком, внушавшим к себе уважение ростом и репутацией испорченного, нашел себе подражателей, и несколько кругленьких носиков уже покраснело. Девочки смеялись, прижимая обе руки к груди и перегибаясь, когда их рыцари, с презрением к страху и боли, но морщась от ожидания, получали удары пробкой. Но вот открылись двери и чей-то голос сказал:

— Дети, идите! Тише, тише!

Заранее вытаращив глазенки и затаив дыхание, дети чинно, по паре, входили в ярко освещенную залу и тихо обходили сверкающую елку. Она бросала сильный свет, без теней, на их лица с округлившимися глазами и губками. Минуту царила тишина глубокого очарования, сразу сменившаяся хором восторженных восклицаний. Одна из девочек не в силах была овладеть охватившим ее восторгом и упорно и молча прыгала на одном месте; маленькая косичка со вплетенной голубой ленточкой хлопала по ее плечам. Сашка был угрюм и печален — что-то нехорошее творилось в его маленьком изъязвленном сердце. Елка ослепляла его своей красотой и крикливым, наглым блеском бесчисленных свечей, но она была чуждой ему, враждебной, как и столпившиеся вокруг нее чистенькие, красивые дети, и ему хотелось толкнуть ее так, чтобы она повалилась на эти светлые головки. Казалось, что чьи-то железные руки взяли его сердце и выжимают из него последнюю каплю крови. Забившись за рояль, Сашка сел там в углу, бессознательно доламывал в кармане последние папиросы и думал, что у него есть отец, мать, свой дом, а выходит так, как будто ничего этого нет и ему некуда идти. Он пытался представить себе перочинный ножичек, который он недавно выменял и очень сильно любил, но ножичек стал очень плохой, с тоненьким сточенным лезвием и только с половиной желтой костяшки. Завтра он сломает ножичек, и тогда у него уже ничего не останется.

Но вдруг узенькие глаза Сашки блеснули изумлением, и лицо мгновенно приняло обычное выражение дерзости и самоуверенности. На обращенной к нему стороне елки, которая была освещена слабее других и составляла ее изнанку, он увидел то, чего не хватало в картине его жизни и без чего кругом было так пусто, точно окружающие люди неживые. То был восковой ангелочек, небрежно повешенный в гуще темных ветвей и словно реявший по воздуху. Его прозрачные стрекозиные крылышки трепетали от падавшего на них света, и весь он казался живым и готовым улететь. Розовые ручки с изящно сделанными пальцами протягивались кверху, и за ними тянулась головка с такими же волосами, как у Коли. Но было в ней другое, чего лишено было лицо Коли и все другие лица и вещи. Лицо ангелочка не блистало радостью, не туманилось печалью, но лежала, на нем печать иного чувства, не передаваемого словами, неопределяемого мыслью и доступного для понимания лишь такому же чувству. Сашка не сознавал, какая тайная сила влекла его к ангелочку, но чувствовал, что он всегда знал его и всегда любил, любил больше, чем перочинный ножичек, больше, чем отца, чем все остальное. Полный недоумения, тревоги, непонятного восторга, Сашка сложил руки у груди и шептал:

— Милый… милый ангелочек!

И чем внимательнее он смотрел, тем значительнее, важнее становилось выражение ангелочка. Он был бесконечно далек и непохож на все, что его здесь окружало. Другие игрушки как будто гордились тем, что они висят, нарядные, красивые, на этой сверкающей елке, а он был грустен и боялся яркого назойливого света, и нарочно скрылся в темной зелени, чтобы никто не видел его. Было бы безумной жестокостью прикоснуться к его нежным крылышкам.

— Милый… милый! — шептал Сашка.

Голова Сашкина горела. Он заложил руки за спину и в полной готовности к смертельному бою за ангелочка прохаживался осторожными и крадущимися шагами; он не смотрел на ангелочка, чтобы не привлечь на него внимания других, но чувствовал, что он еще здесь, не улетел. В дверях показалась хозяйка — важная высокая дама с светлым ореолом седых, высоко зачесанных волос. Дети окружили ее с выражением своего восторга, а маленькая девочка, та, что прыгала, утомленно повисла у нее на руке и тяжело моргала сонными глазками. Подошел и Сашка. Горло его перехватывало.

— Тетя, а тетя, — сказал он, стараясь говорить ласково, но выходило еще более грубо, чем всегда. — Те… Тетечка.

Она не слыхала, и Сашка нетерпеливо дернул ее за платье.

— Чего тебе? Зачем ты дергаешь меня за платье? удивилась седая дама. — Это невежливо.

— Те… тетечка. Дай мне одну штуку с елки — ангелочка.

— Нельзя, — равнодушно ответила хозяйка. — Елку будем на Новый год разбирать. И ты уже не маленький и можешь звать меня по имени, Марией Дмитриевной.

Сашка чувствовал, что он падает в пропасть, и ухватился за последнее средство.

— Я раскаиваюсь. Я буду учиться, — отрывисто говорил он.

Но эта формула, оказывавшая благотворное влияние на учителей, на седую даму не произвела впечатления.

— И хорошо сделаешь, мой друг, — ответила она так же равнодушно.

Сашка грубо сказал:

— Дай ангелочка.

— Да нельзя же! — говорила хозяйка. — Как ты этого не понимаешь?

Но Сашка не понимал, и когда дама повернулась к выходу, Сашка последовал за ней, бессмысленно глядя на ее черное, шелестящее платье. В его горячечно работавшем мозгу мелькнуло воспоминание, как один гимназист его класса просил учителя поставить тройку, а когда получил отказ, стал перед учителем на колени, сложил руки ладонь к ладони, как на молитве, и заплакал. Тогда учитель рассердился, но тройку все-таки поставил. Своевременно Сашка увековечил эпизод в карикатуре, но теперь иного средства не оставалось. Сашка дернул тетку за платье и, когда она обернулась, упал со стуком на колени и сложил руки вышеупомянутым способом. Но заплакать не мог.

— Да ты с ума сошел! — воскликнула седая дама и оглянулась; по счастью, в кабинете никого не было. — Что с тобой?

Стоя на коленях, со сложенными руками, Сашка с ненавистью посмотрел на нее и грубо потребовал:

— Дай ангелочка!

Глаза Сашкины, впившиеся в седую даму и ловившие на ее губах первое слово, которое они произнесут, были очень нехороши, и хозяйка поспешила ответить:

— Ну, дам, дам. Ах, какой ты глупый! Конечно, я дам тебе, что ты просишь, но почему ты не хочешь подождать до Нового года? Да вставай же! И никогда, — поучительно добавила седая дама, — не становись на колени: это унижает человека. На колени можно становиться только перед богом.

«Толкуй там», — думал Сашка, стараясь опередить тетку и наступая ей на платье.

Когда она сняла игрушку, Сашка впился в нее глазами, болезненно сморщил нос и растопырил пальцы. Ему казалось, что высокая дама сломает ангелочка.

— Красивая вещь, — сказала дама, которой стало жаль изящной и, по-видимому, дорогой игрушки. — Кто это повесил ее сюда? Ну, послушай, зачем эта игрушка тебе? Ведь ты такой большой, что будешь ты с ним делать?.. Вон там книги есть, с рисунками. А это я обещала Коле отдать, он так просил, — солгала она.

Терзания Сашки становились невыносимыми. Он судорожно стиснул зубы и, показалось, даже скрипнул ими. Седая дама больше всего боялась сцен и потому медленно протянула к Сашке ангелочка.

— Ну, на уж, на, — с неудовольствием сказала она. — Какой настойчивый!

Обе руки Сашки, которыми он взял ангелочка, казались цепкими и напряженными, как две стальные пружины, но такими мягкими и осторожными, что ангелочек мог вообразить себя летящим по воздуху.

— А-ах! — вырвался продолжительный, замирающий вздох из груди Сашки, и на глазах его сверкнули две маленькие слезинки и остановились там, непривычные к свету. Медленно приближая ангелочка к своей груди, он не сводил сияющих глаз с хозяйки и улыбался тихой и кроткой улыбкой, замирая в чувстве неземной радости. Казалось, что когда нежные крылышки ангелочка прикоснутся к впалой груди Сашки, то случится что-то такое радостное, такое светлое, какого никогда еще не происходило на печальной, грешной и страдающей земле.

— А-ах! — пронесся тот же замирающий стон, когда крылышки ангелочка коснулись Сашки. И перед сиянием его лица словно потухла сама нелепо разукрашенная, нагло горящая елка, — и радостно улыбнулась седая, важная дама, и дрогнул сухим лицом лысый господин, и замерли в живом молчании дети, которых коснулось веяние человеческого счастья. И в этот короткий момент все заметили загадочное сходство между неуклюжим, выросшим из своего платья гимназистом и одухотворенным рукой неведомого художника личиком ангелочка.

Но в следующую минуту картина резко изменилась. Съежившись, как готовящаяся к прыжку пантера, Сашка мрачным взглядом обводил окружающих, ища того, кто осмелится отнять у него ангелочка.

— Я домой пойду, — глухо сказал Сашка, намечая путь в толпе. — К отцу.

III

Мать спала, обессилев от целого дня работы и выпитой водки. В маленькой комнатке, за перегородкой, горела на столе кухонная лампочка, и слабый желтоватый свет ее с трудом проникал через закопченное стекло, бросая странные тени на лицо Сашки и его отца.

— Хорош? — спрашивал шепотом Сашка.

Он держал ангелочка в отдалении и не позволял отцу дотрагиваться.

— Да, в нем есть что-то особенное, — шептал отец, задумчиво всматриваясь в игрушку.

Его лицо выражало то же сосредоточенное внимание и радость, как и лицо Сашки.

— Ты погляди, — продолжал отец, — он сейчас полетит.

— Видел уже, — торжествующе ответил Сашка. — Думаешь, слепой? А ты на крылышки глянь. Цыц, не трогай!

Отец отдернул руку и темными глазами изучал подробности ангелочка, пока Саша наставительно шептал:

— Экая, братец, у тебя привычка скверная за все руками хвататься. Ведь сломать можешь!

На стене вырезывались уродливые и неподвижные тени двух склонившихся голов: одной большой и лохматой, другой маленькой и круглой. В большой голове происходила странная, мучительная, но в то же время радостная работа. Глаза, не мигая, смотрели на ангелочка, и под этим пристальным взглядом он становился больше и светлее, и крылышки его начинали трепетать бесшумным трепетаньем, а все окружающее — бревенчатая, покрытая копотью стена, грязный стол, Сашка, — все это сливалось в одну ровную серую массу, без теней, без света. И чудилось погибшему человеку, что он услышал жалеющий голос из того чудного мира, где он жил когда-то и откуда был навеки изгнан. Там не знают о грязи и унылой брани, о тоскливой, слепо-жестокой борьбе эгоизмов; там не знают о муках человека, поднимаемого со смехом на улице, избиваемого грубыми руками сторожей. Там чисто, радостно и светло, и все это чистое нашло приют в душе ее, той, которую он любил больше жизни и потерял, сохранив ненужную жизнь. К запаху воска, шедшему от игрушки, примешивался неуловимый аромат, и чудилось погибшему человеку, как прикасались к ангелочку ее дорогие пальцы, которые он хотел бы целовать по одному и так долго, пока смерть не сомкнет его уста навсегда. Оттого и была так красива эта игрушечка, оттого и было в ней что-то особенное, влекущее к себе, не передаваемое словами. Ангелочек спустился с неба, на котором была ее душа, и внес луч света в сырую, пропитанную чадом комнату и в черную душу человека, у которого было отнято все: и любовь, и счастье, и жизнь.

И рядом с глазами отжившего человека — сверкали глаза начинающего жить и ласкали ангелочка. И для них исчезало настоящее и будущее: и вечно печальный и жалкий отец, и грубая, невыносимая мать, и черный мрак обид, жестокостей, унижений и злобствующей тоски. Бесформенны, туманны были мечты Сашки, но тем глубже волновали они его смятенную душу. Все добро, сияющее над миром, все глубокое горе и надежду тоскующей о боге души впитал в себя ангелочек, и оттого он горел таким мягким божественным светом, оттого трепетали бесшумным трепетаньем его прозрачные стрекозиные крылышки.

Отец и сын не видели друг друга; по-разному тосковали, плакали и радовались их больные сердца, но было что-то в их чувстве, что сливало воедино сердца и уничтожало бездонную пропасть, которая отделяет человека от человека и делает его таким одиноким, несчастными слабым. Отец несознательным движением положил руки на шею сына, и голова последнего так же невольно прижалась к чахоточной груди.

— Это она тебе дала? — прошептал отец, не отводя глаз от ангелочка.

В другое время Сашка ответил бы грубым отрицанием, но теперь в душе его сам собой прозвучал ответ, и уста спокойно произнесли заведомую ложь.

— А то кто же? Конечно, она.

Отец молчал; замолк и Сашка. Что-то захрипело в соседней комнате, затрещало, на миг стихло, и часы бойко н торопливо отчеканили: час, два, три.

— Сашка, ты видишь когда-нибудь сны? — задумчиво спросил отец.

— Нет, — сознался Сашка. — А, нет, раз видел: с крыши упал. За голубями лазили, я и сорвался.

— А я постоянно вижу. Чудные бывают сны. Видишь все, что было, любишь и страдаешь, как наяву…

Он снова замолк, и Сашка почувствовал, как задрожала рука, лежавшая на его шее. Все сильнее дрожала и дергалась она, и чуткое безмолвие ночи внезапно нарушилось всхлипывающим, жалким звуком сдерживаемого плача. Сашка сурово задвигал бровями и осторожно, чтобы не потревожить тяжелую, дрожащую руку, сковырнул с глаза слезинку. Так странно было видеть, как плачет большой и старый человек.

— Ах, Саша, Саша! — всхлипывал отец. — Зачем все это?

— Ну, что еще? — сурово прошептал Сашка. — Совсем, ну совсем как маленький.

— Не буду… не буду, — с жалкой улыбкой извинился отец. — Что уж… зачем?

Заворочалась на своей постели Феоктиста Петровна. Она вздохнула и забормотала громко и странно-настойчиво: «Дерюжку держи… держи, держи, держи». Нужно было ложиться спать, но до этого устроить на ночь ангелочка. На земле оставлять его было невозможно; он был повешен на ниточке, прикрепленной к отдушине печки, и отчетливо рисовался на белом фоне кафелей. Так его могли видеть оба — и Сашка и отец. Поспешно набросав в угол всякого тряпья, на котором он спал, отец так же быстро разделся и лег на спину, чтобы поскорее начать смотреть на ангелочка.

— Что же ты не раздеваешься? — спросил отец, зябко кутаясь в прорванное одеяло я поправляя наброшенное на ноги пальто.

— Не к чему. Скоро встану.

Сашка хотел добавить, что ему совсем не хочется спать, но не успел, так как заснул с такой быстротой, что точно шел ко дну глубокой и быстрой реки. Скоро заснул и отец. Кроткий покой и безмятежность легли на истомленное лицо человека, который отжил, и смелое личико человека, который еще только начинал жить.

А ангелочек, повешенный у горячей печки, начал таять. Лампа, оставленная гореть по настоянию Сашки, наполняла комнату запахом керосина и сквозь закопченное стекло бросала печальный свет на картину медленного разрушения. Ангелочек как будто шевелился. По розовым ножкам его скатывались густые капли и падали на лежанку. К запаху керосина присоединился тяжелый запах топленого воска. Вот ангелочек встрепенулся, словно для полета, и упал с мягким стуком на горячие плиты. Любопытный прусак пробежал, обжигаясь, вокруг бесформенного слитка, взобрался на стрекозиное крылышко и, дернув усиками, побежал дальше.

В завешенное окно пробивался синеватый свет начинающегося дня, и на дворе уже застучал железным черпаком зазябший водовоз.

Комментарии

Впервые — в газете «Курьер», 1899, 25 декабря, № 356 с посвящением Александре Михайловне Велигорской (1881—1906), ставшей в 1902 г. женой Андреева. Отдельным изданием выпущен в Ростове-на-Дону «Донской речью» (1904) и в "Дешевой библиотеке т-ва «Знание», № 52 (СПб., 1906).

З. Н. Пацковская, родственница Андреева, вспоминала: «Елка эта была у нас, и наверху был восковой ангелочек; Леонид все на него смотрел, потом взял его себе (моя мать ему его подарила), и когда лег спать, то положил его на горячую лежанку, и он, конечно, растаял. Было ему в это время лет 8. Но в рассказе кое-что переиначено. Там выводится мальчик из бедной семьи. Леониду же отец и мать делали обыкновенно свою роскошную елку» (Фатов, с. 212).

Интересны размышления А. Блока о рассказе «Ангелочек» в статье «Безвременье». Говоря о разрушении устоявшегося мира (статья писалась в 1906 г.), поэт сожалел об исчезнувшем «чувстве домашнего очага». Праздник Рождества был «высшей точкой этого чувства». Теперь же он перестал быть «воспоминанием о Золотом веке». Люди погрузились в затхлый мещанский быт, в «паучье жилье». Это — реминисценция из Достоевского: Свидригайлов («Преступление и наказание») предполагал, что Вечность может оказаться не «чем-то огромным», а всего лишь тесной каморкой, «вроде деревенской бани с пауками по углам». «Внутренность одного паучьего жилья, — писал Блок, — воспроизведена в рассказе Леонида Андреева „Ангелочек“. Я говорю об этом рассказе потому, что он наглядно совпадает с „Мальчиком у Христа на елке“ Достоевского. Тому мальчику, который смотрел сквозь большое стекло, елка и торжество домашнего очага казались жизнью новой и светлой, праздником и раем. Мальчик Сашка у Андреева не видал елки и не слушал музыки сквозь стекло. Его просто затащили на елку, насильно ввели в праздничный рай. Что же было в новом раю?

Там было положительно нехорошо. Была мисс, которая учила детей лицемерию, была красивая изолгавшаяся дама и бессмысленный лысый господин; словом, все было так, как водится во многих порядочных семьях, — просто, мирно и скверно. Была „вечность“, „баня с пауками по углам“, тишина пошлости, свойственная большинству семейных очагов». Ал. Блок уловил в «Ангелочке» ноту, сблизившую «реалиста» Андреева с «проклятыми» декадентами. Это — нота безумия, непосредственно вытекающая из пошлости, из паучьего затишья" (Блок Александр. Собр. соч. в 8-ми томах, т. 5. М. — Л., Гослитиздат, 1962, с. 68-69). Образ «большого серого животного» из сна другого героя Достоевского — Ипполита (в романе «Идиот») Блок применил к этому безумному смрадному миру. «Ангелочек» дал заглавие сборнику рассказов Андреева, переведенных на английский язык Г. Бернштейном (Нью-Йорк, 1915).

---

Л. Н. Андреев. Полное собрание сочинений и писем в двадцати трех томах

Том первый

М., «Наука», 2007

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ ОБЩИЕ¹

¹ В перечень общих сокращений не входят стандартные сокращения, используемые в библиографических описаниях, и т. п.

Б.д. — без даты

Б.п. — без подписи

незач. вар. — незачеркнутый вариант

незаверш. правка — незавершенная правка

не уст. — неустановленное

ОТ — основной текст

Сост. — составитель

стк. — строка

АРХИВОХРАНИЛИЩА

АГ ИМЛИ — Архив A.M. Горького Института мировой литературы им. A. M. Горького РАН (Москва).

ИРЛИ — Институт русской литературы РАН (Пушкинский Дом). Рукописный отдел (С.-Петербург).

ООГЛМТ — Орловский объединенный государственный литературный музей И. С. Тургенева. Отдел рукописей.

РАЛ — Русский архив в Лидсе (Leeds Russian Archive) (Великобритания).

РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).

РГБ — Российская государственная библиотека. Отдел рукописей (Москва).

Hoover — Стэнфордский университет. Гуверовский институт (Стэнфорд, Калифорния, США). Коллекция Б. И. Николаевского (№ 88).

ИСТОЧНИКИ

Автобиогр. — Леонид Андреев (Автобиографические материалы) // Русская литература XX века (1890—1910) / Под ред. проф. С. А. Венгерова. М.: Изд. т-ва «Мир», 1915. Ч. 2. С. 241—250.

Баранов 1907 — Баранов И. П. Леонид Андреев как художник-психолог и мыслитель. Киев: Изд. кн. магазина СИ. Иванова, 1907.

БВед — газета «Биржевые ведомости» (С.-Петербург).

БиблА1 — Леонид Николаевич Андреев: Библиография. М., 1995. Вып. 1: Сочинения и письма / Сост. В. Н. Чуваков.

БиблА2 — Леонид Николаевич Андреев: Библиография. М., 1998. Вып. 2: Литература (1900—1919) / Сост. В. Н. Чуваков.

БиблА2а — Леонид Николаевич Андреев: Библиография. М., 2002. Вып. 2а: Аннотированный каталог собрания рецензий Славянской библиотеки Хельсинкского университета / Сост. М. В. Козьменко.

Библиотека Л. Н. Толстого — Библиотека Льва Николаевича в Ясной Поляне: Библиографическое описание. М., 1972. [Вып.] I. Книги на русском языке: А-Л.

Боцяновский 1903 — Боцяновский В. Ф. Леонид Андреев: Критико-биографический этюд с портретом и факсимиле автора. М.: Изд. т-ва «Литература и наука», 1903.

Геккер 1903 — Геккер Н. Леонид Андреев и его произведения. С приложением автобиографического очерка. Одесса, 1903.

Горнфельд 1908 — Горнфельд А. Г. Книги и люди. Литературные беседы. Кн. I. СПб.: Жизнь, 1908.

Горький. Письма — Горький М. Полн. собр. соч. Письма: В 24 т. М.: Наука, 1997—.

Дн1 — Андреев Л. Н. Дневник. 12.03.1890-30.06.1890; 21.09.1898 (РАЛ. МБ. 606/Е.1).

Дн2 — Андреев ЛЛ. Дневник. 03.07.1890-18.02.1891 (РАЛ. MS.606/E.2).

Дн3 — Андреев Л. Н. Дневник. 27.02.1891-13.04.1891; 05.10.1891; 26.09.1892 (РАЛ. MS.606/ Е.3).

Дн4 — Андреев Л. Н. Дневник. 15.05.1891-17.08.1891 (РАЛ. MS.606/ E.4).

Дн5 — Андреев Л. Дневник 1891—1892 гг. [03.09.1891-05.02.1892] / Публ. Н. П. Генераловой // Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 1991 г. СПб., 1994. С. 81-142.

Дн6 — «Дневник» Леонида Андреева [26.02.1892-20.09.1892] / Публ. H Л. Генераловой // Литературный архив: Материалы по истории русской литературы и общественной мысли. СПб., 1994. С. 247—294.

Дн7 — Андреев Л. Н. Дневник. 26.09.1892-04.01.1893 (РАЛ. MS.606/E.6).

Дн8 — Андреев Л. Н. Дневник. 05.03.1893-09.09.1893 (РАЛ. MS.606/E.7).

Дн9 — Андреев Л. Н. Дневник. 27.03.1897-23.04.1901; 01.01.1903; 09.10.1907 (РГАЛИ. Ф. 3290. Сдаточная опись. Ед.хр. 8).

Жураковский 1903а — Жураковский Е. Реально-бытовые рассказы Леонида Андреева // Отдых. 1903. № 3. С. 109—116.

Жураковский 1903б — Жураковский Е. Реализм, символизм и мистификация жизни у Л. Андреева: (Реферат, читанный в Московском художественном кружке) // Жураковский Е. Симптомы литературной эволюции. Т. 1. М., 1903. С. 13-50.

Зн — Андреев Л. Н. Рассказы. СПб.: Издание т-ва «Знание», 1902—1907. T. 1—4.

Иезуитова 1967 — Иезуитова Л. А. Творчество Леонида Андреева (1892—1904): Дис…. канд. филол. наук. Л., 1976.

Иезуитова 1976 — Иезуитова Л. А. Творчество Леонида Андреева (1892—1906). Л., 1976.

Иезуитова 1995 — К 125-летию со дня рождения Леонида Николаевича Андреева: Неизвестные тексты. Перепечатки забытого. Биографические материалы / Публ. Л. А. Иезуитовой // Филологические записки. Воронеж, 1995. Вып. 5. С. 192—208.

Измайлов 1911 — Измайлов А. Леонид Андреев // Измайлов А. Литературный Олимп: Сб. воспоминаний о русских писателях. М., 1911. С. 235—293.

К — газета «Курьер» (Москва).

Кауфман — Кауфман А. Андреев в жизни и своих произведениях // Вестник литературы. 192(Х № 9 (20). С. 2-4.

Коган 1910 — Коган П. Леонид Андреев // Коган П. Очерки по истории новейшей русской литературы. Т. 3. Современники. Вып. 2. М.: Заря, 1910. С. 3-59.

Колтоновская 1901 — Колтоновская Е. Из жизни литературы. Рассказы Леонида Андреева // Образование. 1901. № 12. Отд. 2. С. 19-30.

Кранихфельд 1902 — Кранихфельд В. Журнальные заметки. Леонид Андреев и его критики // Образование. 1902. № 10. Отд. 3. С. 47-69.

Краснов 1902 — Краснов Пл. К. Случевский «Песни из уголка»; Л. Андреев. Рассказы // Литературные вечера: (Прилож. к журн. «Новый мир»). 1902. № 2. С. 122—127.

ЛА5 — Литературный архив: Материалы по истории литературы и общественного движения / Под ред. К. Д. Муратовой. М.; Л.: АН СССР, 1960.

ЛН72 — Горький и Леонид Андреев: Неизданная переписка. М.: Наука, 1965 (Литературное наследство. Т. 72).

МиИ2000 — Леонид Андреев. Материалы и исследования. М.: Наследие, 2000.

Михайловский 1901 — Михайловский Н. К. Рассказы Леонида Андреева. Страх смерти и страх жизни // Русское богатство. 1901. № 11. Отд. 2. С. 58-74.

Неведомский 1903 — Неведомский М. [Миклашевский М. П.] О современном художестве. Л. Андреев // Мир Божий. 1903. № 4. Отд. 1. С. 1-42.

HБ — журнал «Народное благо» (Москва).

HP — Андреев Л. Я. Новые рассказы. СПб., 1902.

Пр — Андреев Л.Н: Собр. соч.: [В 13 т.]. СПб.: Просвещение, 1911—1913.

OB — газета «Орловский вестник».

ПССМ — Андреев Л. Н.-- Полн. собр. соч.: [В 8 т.]. СПб.: Изд-е т-ва А. Ф. Маркс, 1913.

Реквием — Реквием: Сб. памяти Леонида Андреева / Под ред. Д. Л. Андреева и В. Е. Беклемишевой; с предисл. ВЛ. Невского М.: Федерация, 1930.

РЛ1962 — Письма Л. Н. Андреева к A.A. Измайлову / Публ. В. Гречнева // Рус. литература. 1962. № 3. С. 193—201.

Родионова — Родионова Т. С. Московская газета «Курьер». М., 1999.

СРНГ — Словарь русских народных говоров. М.; Л., 1965— . Вып. 1— .

Т1¹ — РГАЛИ. Ф. 11. Оп., 4. Ед.хр. 3. + РАЛ. MS.606/ В.11; 17 (1897 — начало осени 1898).

¹ Т1-Т8 — рабочие тетради Л. Н. Андреева. Обоснование датировок тетрадей см. с. 693.

Т2 — РГАЛИ. Ф. 11. Оп. 4. Ед.хр. 4. (Осень 1898., до 15 нояб.).

Т3 — РГБ. Ф. 178. Карт. 7572. Ед.хр. 1 (7 дек. 1898 — 28 янв. 1899).

T4 — РГАЛИ. Ф. 11. Оп. 4. Ед.хр. 1 (18 июня — 16 авг. 1899).

Т5 — РГАЛИ. Ф. 11. Оп. 4. Ед.хр. 2 (конец августа — до 15 окт. 1899).

Т6 — РАЛ. MS.606/ А.2 (15-28 окт. 1899).

Т7 — РАЛ. MS.606/ A.3 (10-19 нояб. 1899).

Т8 — РАЛ. MS.606/ A.4 (14 нояб. 1899 — 24 февр. 1900).

Урусов — Урусов Н. Д., кн. Бессильные люди в изображении Леонида Андреева: (Критический очерк). СПб.: Типогр. «Общественная польза», 1903.

Фатов — Фатов H.H. Молодые годы Леонида Андреева: По неизданным письмам, воспоминаниям и документам. М., Земля и фабрика, 1924.

Чуносов 1901 — Чуносов [Ясинский И. И.]. Невысказанное: Л. Андреев. Рассказы. СПб., 1901 // Ежемесячные сочинения. СПб., 1901. № 12. С. 377—384.

Шулятиков 1901 — Шулятиков В. Критические этюды. «Одинокие и таинственные люди»: Рассказы Леонида Андреева // Курьер. 1901. 8 окт. (№ 278). С. 3.

S.O.S. — Андреев Л. S.O.S.: Дневник (1914—1919). Письма (1917—1919). Статьи и интервью (1919). Воспоминания современников (1918—1919) / Под ред. и со вступит. Р. Дэвиса и Б. Хеллмана. М; СПб., 1994.

АНГЕЛОЧЕК

ЧН1 АНГЕЛОЧЕК

С утра безобразничает. Побил ребят. «Она там ходит». Озлобленный, наглый мальчик. Посылает отец за водкою — отпивает. «Здорово». Когда приходит: «иди к Пацковским, звали на елку».

Елка. Вступает в драки, пробкой в нос. Красива елка, но нет такого. Злят хорошо одетые ребята.

И вдруг восковый ангелочек. В нем он видит всю красоту, всю прелесть этого мира. Ему кажется, что лучи идут.

Сурово просит: дай.

Равнодушно: обещан другому. Елку будут разбирать потом.

Плачет. Его стыдят: такой большой. Огрызается. У, какой скверный мальчуган.

Дают. Разом меняется. Смеется. Потом бросает подозрительные взгляды: отнимут. Потихоньку одевает<ся> и бежит домой. Спит против лежанки. Рассматривает и засыпает счастливый.

Утром просыпается — не видно. Подходит — один слиток воска, из которого торчат крылышки. Отчаяние.

ЧА

(л. 21)¹

АНГЕЛОЧЕК

Волчок заложил руки в карман, отчасти потому, что этого требовало мятежное состояние его духа, отчасти и потому, что становилось все холоднее, и направился не спеша на Карачевскую. Это была улица более людная, чем тот глухой и темный переулок, в котором обитал Волчок, и представляла² более широкое поле для проявления человеконенавистнических³ чувств. Как только стемнело, ребята разошлись по домам, хлопая калитками и⁴ скрипя сапогами по затвердевшему снегу, и тот ряд разнообразных мучительств, которым подвергал их Волчок под именем игры, закончился⁵. Он наложил за ворот холодного снегу последнему карапузу, застрявшему в калитке и лишенному возможности защищаться, и теперь чувствовал отчаянную скуку. Выбравшись на Карачевскую, Волчок неторопливо зашагал⁶ развалистою походкою, выражавшей молодечество и презрение к миру. Мир, в свою очередь, с недоверием смотрел на этого не по летам рослого мальчугана в кургузом гимназическом пальто, лишенном большей части пуговиц, и в большой шапке, заменявшей гимназический картуз и надвинутой на уши. И недоверие это не было лишено основания. С хладнокровием закоренелого злодея, Волчок высвободил из кармана большую красную и покрытую царапинами руку и позвонил в парадное; не ожидая выхода прислуги, прошел к следующему и проделал ту же, по-видимому, бесцельную операцию и таким образом обошел еще три дома и затем остановился на углу, (л. 22) чтобы послушать, как будет ругаться прислуга. Действительно, прислуга ругалась и даже⁷ больше обыкновенного, так как у нее⁸ накануне такого праздника, как Рождество, руки были полны всякого дела. Получив некоторое, хотя неполное удовлетворение, Волчок поспешно⁹ снялся с тумбы, на которой он комфортабельно сидел во время концерта, так как взорам его представилась более крупная добыча. Ею послужил высокий молодой человек, прохаживавшийся с поднятым воротником по переулку. Некоторая тревожность движений молодого человека в связи с усиленною неторопливостью его¹⁰ походки и пытливыми взглядами, которые он бросал на Карачевскую улицу, доходя до ее угла, — для наблюдательного зрелого ума Волчка были целым откровением. Возвратившись на несколько сажен назад, Волчок принял деловую осанку и степенную поступь первого ученика в классе, повернул за угол и, поравнявшись с молодым человеком, сурово бросил ему:

— Она там ходит. В том переулке.

Во взоре молодого человека мелькнула мучительная догадка, что он перепутал место условленного свидания. Потоптавшись на одном месте, молодой человек бросился за степенно шагающим гимназистом, но ужасная мысль, что «она» изнывает в ожидании в том переулке, повернула его, как флюгер, и бросила на Карачевскую улицу. Когда вскоре за тем Волчок заметил стройный силуэт молодой девушки, гневно озиравшей пустой переулок, он счел свою задачу на этот день исчерпанной. Мороз все сильнее щипал нос и¹¹ пальцы на ногах, обутых в рваные сапоги; когда Волчок проходил мимо <н>их, он видел¹² медленно крутившиеся в воздухе маленькие снежинки. Ничего не поделаешь, надо идти домой.

— Где шатаешься до ночи, щенок? — крикнула на него мать, высокая толстая женщина. Рукава у нее были засучены и обнаруживали белые полные руки. Когда Волчок молча проходил мимо нее, он почувствовал знакомый аромат водки. — Тут (л. 23) одна с ног сбилась, некого в лавку послать, а он шлындрает. Барин! Вот погоди, управлюсь, я тебе покажу!

Волчок презрительно шморгнул носом и прошел за перегородку, где слышалось тяжелое дыхание отца. Ему всегда было холодно, и он старался согреться, лежа на раскаленной лежанке.

— Сашка! А тебя Свечниковы на елку звали. Горничная приходила, — прошептал он.

— Врешь? — спросил с недоверием Волчок.

— Ей-богу. Эта ведьма нарочно тебе не говорит, а она уже приготовила тебе куртку и штаны.

— Врешь? — с возраставшим удивлением говорил Волчок.

С тех пор как его выгнали месяц тому назад из гимназии, куда определили его богачи Свечниковы, они велели передать ему, чтобы он и носа к ним не показывал.

Отец еще раз побожился, и Волчок задумался.

— Ну-ка подвинься, расселся! — сказал он отцу, прыгая на лежанку, и добавил:. — а к этим чертям я не пойду. Жирны больно станут, если еще я¹³ к ним пойду. «Испорченный мальчик», — протянул Волчок в нос. — Сами хороши, черти тупорылые.

— Ах, Сашка, Сашка, — поежился от холода отец: — не сносить тебе головы.

— А ты сносил? — грубо¹⁴ возразил Волчок. — Молчал бы уже. Бабы боится. Эх, тюря!

Мать закричала из соседней комнаты:

— Вы что там шепчетесь? Это все ты, щенок? Ну и будет тебе, ну и будет.

Волчок сплюнул и показал фигу. Отец лежал молча и ежился. Слабый свет проникал через верх, где перегородка на четверть не доходила до потолка, и светлым пятном ложился¹⁵ на его высокий¹⁶ лоб¹⁷, под которым чернели глубокие впадины. Когда-то он сильно пил водку, и тогда жена боялась и ненавидела его. (л. 24) Но когда он начал¹⁸ кашлять кровью и не мог уже больше пить, стала пить его жена, постепенно привыкшая к водке, и выместила все, что ей пришлось перестрадать от этого высокого узкогрудого человека, говорившего когда-то¹⁹ непонятные слова, прогоняемого за строптивость со службы и приводившего с собою таких же оборванцев и пьянчужек, как и он. В противуположность мужу она толстела по мере того, как пила, и кулаки ее все тяжелели. Теперь она говорила что хотела, она водила к себе женщин и мужчин, каких хотела,²⁰ и громко пела с ними веселые песни, а он лежал за перегородкой, молчаливый и съежившийся от постоянного озноба. Волчка она стала преследовать с тех пор, как он нарисовал углем первую удачную карикатуру на нее. Эти карикатуры,²¹ в которых проявлялся своеобразный мрачный юмор, вместе с постоянным отсутствием учебников и грубостью послужили причиною удаления Волчка из третьего класса гимназии.

Через час между матерью и сыном происходил своеобразный диалог:

— А я тебе говорю, что ты пойдешь! — кричала мать, подкрепляя каждое слово ударом кулака по столу, на котором прыгали от этого стаканы и подсвечник.

— А я тебе говорю, что не пойду, — хладнокровно отвечал Волчок. Лицо его стало злое, как у маленького животного той породы, имя которой присвоено было²² Сашке в гимназии.

— Изобью я тебя, ох как изобью! — кричала Феоктиста Петровна.

— Что ж, избей! — отвечал Волчок.

Ф<еоктиста> П<етровна> знала, что она может избить Волчка, но он все-таки не пойдет. Она может даже выбросить его на улицу, а он отправится²³ шататься, а к Свешниковым <так!> не пойдет. Поэтому она окольным путем прибегла к авторитету мужа.

— А еще отец называется. Не может мать от оскорблений оберечь.

(л. 25) — Правда, Сашка, ступай, — отозвался тот из-за перегородки, — они, может быть, опять тебя устроят. Они люди добрые.

Сашка оскорбительно ухмыльнулся. Отец его когда-то, давно еще, был репетитором у Свечниковых и с тех пор чувствовал к ним слабость. Разошелся он с ними после того, как во имя долга должен был жениться на дочери своей²⁴ квартирной хозяйки. Но они продолжали ему помогать денежно, и Ф<еоктиста> П<етровна>, ненавидевшая их, как и все, что было связано с прошлым ее мужа, ценила это.

— Может быть, и мне что-нибудь с елки принесешь, — продолжал отец.

Сашка задумался. Он чувствовал, что отец хитрит, и презирал его за это. Но ему все-таки хотелось что-нибудь принести ему. Они уж давно сидят с отцом без хорошего²⁵ табаку.

— Ну ладно! — буркнул он²⁶. — Давай, что ли, куртку. Пуговицы пришила?

— Ух, волчонок! — передернула мать²⁷ плоским лицом.

---

Детей еще не пускали в ту комнату, где находилась елка, и они сидели в детской и болтали. Сашке было скучно. Он уже побыл в кабинете хозяина и стащил из коробки десяток папирос²⁸ и, ощупывая их в кармане²⁹ руками, убедился, что часть из них уже переломалась. К нему подошел самый маленький Свечников. У него были совсем почти белые волосы, подрезанные на лбу и завитками спадавшие на плечи. В руках он держал ружьецо с привязанной к нему пробкою, он получил <его> не в очередь из елочных подарков.

— Говорят, что ты³⁰ дурной мальчик? — спросил он Волчка. — Я никогда не видал дурных мальчиков. Я хороший.

— Уж на что ж лучше! — ответил Волчок, осматривая его коротенькие бархатные штаники и большой откладной воротничок.

— Хочешь ружье? На! — протянул мальчик ружье. (л. 26)

— Давай.

Волчок взвел пружину и, прицелившись в нос ничего не подозревавшего мальчика, дернул собачку. Пробка ударилась по носу. Мальчик сперва изумленно открыл большие голубые глаза, потом закричал. Явилась гувернантка и прочла строгую нотацию Волчку. Мальчик утирал кулаком³¹ крупные слезы и шептал:

— Злой… злой мальчик.

Вошла молодая красивая женщина с гладко зачесанными волосами. Она подошла к Сашке и сказала сопровождавшему ее пожилому господину:

— Вот этот. Поклонись же, Саша. Нехорошо быть таким невежливым.

Волчок засунул руки в карман. Он знал многое, о чем³² не подозревала эта красивая дама. Он знал, что отец его любил ее, но она вышла замуж за другого. И хотя это было после того, как отец его женился сам, Сашка не мог простить измены.

— Дурная кровь, — вздохнула дама. — Вот не можете ли, Аркадий Павлович, устроить его? Я думаю, что ремесленное училище будет для него более подходящим, чем гимназия. Саша, хочешь в ремесленное?

— Не хочу, — коротко отрезал Волчок.

— Что ж, в пастухи хочешь?

— Нет, не в пастухи, — обиделся Волчок.

— Куда же?

Волчок не знал, куда он хочет.

— Мне все равно, — сказал он, подумав, — хоть и в пастухи.

Пожилой господин с видом недоумения рассматривал странного мальчика³³ в коротких брюках и узкой курточке, до кистей открывавшей большие³⁴ руки, очень красные, но с красивыми пальцами. Когда он перевел глаза на лицо Сашки, последний высунул язык и спрятал его опять так (л. 27) быстро, что молодая женщина ничего не — заметила, а пожилой господин пришел в непонятное для нее раздражительное состояние.

— Я хочу и в ремесленное, — скромно сказал Волчок.

— Ну вот, милый мальчик! Я знала, что ты одумаешься. Ты не можешь быть глупым, — сказала обрадованная С<офья> Д<митриевна>. Она вспомнила, какие были красивые вьющиеся волосы у его отца, и старалась найти сходство между ним и Сашкой. Но сходства не было. Было что-то в глазах, отдаленно напоминавшее умные глаза отца, но у Сашки, несмотря на молодость, черты скуластого лица были резче и³⁵ в них виделась энергия, которой никогда не было у его отца.³⁶

— Но едва ли вакансия найдется, — сухо сказал пожилой господин, избегая смотреть на Сашку и приглаживая лысину. — Впрочем, мы посмотрим.

Дети шумели и волновались, нетерпеливо ожидая елки. Опыт с ружьем, проделанный³⁷ мальчиком, внушавшим к себе уважение ростом и репутацией испорченного, нашел себе подражателей, и несколько маленьких круглых носиков покраснело. Девочки смеялись, прижимая обе руки к груди и перегибаясь, когда их рыцари, с презрением к страху и боли, но морщась от ожидания, получали удары пробкою. Некоторые, более³⁸ немощные плотью, уже плакали, когда³⁹ двери детской открылись:

— Пожалуйста! Тише, тише.

Заранее вытаращив глазенки, дети чинно, затаив дыхание⁴⁰, входили по одному⁴¹ в ярко освещенный зал и останавливались, пораженные, перед сверкающей елкой. Она бросала сильный свет, без теней, на их лица с округлившимися глазами и губками. Минуту царила тишина, сразу сменившаяся⁴² хором восторженных восклицаний. Не в силах удержать восторга, девочки прыгали на одном месте, и маленькие косички с вплетенными лентами хлопали по плечам. Но в этом хоре резким диссонансом пронесся громкий плач. Причиною его был Волчок, подставивший ножку одному мальчугану и уже успевший отойти в сторону. Однако маневр этот был замечен хозяйкою дома, высокою седеющею дамою, и она шепотом выговаривала своей сестре, по настоянию которой был приглашен этот (л. 28) мальчик, не умеющий⁴³ себя вести. Волчок, заложив руки в карманы коротеньких брюк, прохаживался вокруг елки, пренебрежительно посматривая на нее. Она была красива, эта елка с⁴⁴ серебряными нитями, которые обвивали ее темную зелень и сверкали, как иней в морозную ночь, с золочеными бонбоньерками, и прозрачно краснеющими и голубеющими звездами. Она даже⁴⁵ ослепляла Сашку, но была ему чужою, неприятной, как и столпившиеся вокруг нее чистенькие, красивые дети, и ему хотелось толкнуть ее так, чтобы она повалилась на эти светлые головки. И ему стало скучно, так скучно, что хотелось заплакать. Впервые за весь вечер он почувствовал какую-то неловкость и даже робость, как человек, попавший не в свое место и с болью сознавший это.⁴⁶ И чем ярче сияли⁴⁷ веселые огни елки и чем шумнее становилось вокруг нее, тем больше теней являлось на лице Сашки, потерявшем резкость очертаний. Он забился за рояль и сел там в углу, пристально, но безучастно смотря на красавицу елку.

Но вдруг узенькие⁴⁸ глаза его блеснули изумлением, и лицо приняло обычное выражение дерзости и уверенности. На обращенной к нему стороне елки, которая составляла ее изнанку, он увидел⁴⁹ нечто показавшееся ему знакомым и родным. То был восковой ангелочек,⁵⁰ небрежно повешенный в гуще ветвей и точно реявший по воздуху. Его прозрачные маленькие крылышки словно трепетали от падавшего на них света, и весь он казался живым и готовым улететь. Розовые ручки с изящно сделанными пальцами протягивались кверху, и за ними тянулась головка с такими же волосами, как у Коли. Но было в ней другое, чего не было в лице К<оли>, что⁵¹ взволновало Волчка до глубины души. Это было какое-то непостижимое, загадочное сходство между ним, Волчком, и этим розовым, ясным личиком. Сашка не понимал причины этого сходства — да и непохожи они (л. 29) совсем были, этот неуклюжий, выросший из своего платья гимназист и восковая изящная игрушка, — но он сознавал, что их связывает что-то неразрывное, крепкое, как те узы, которые соединяют братьев. Лицо ангелочка не казалось веселым, но оно не было и грустным; на нем лежала печать иного чувства, не передаваемого словами, не определяемого мыслью и доступного для понимания лишь такому же чувству. Когда Волчок следил за его взглядом, он недоумевал перед такою нелепою преградою, как белый, лепленный потолок, шутя ломал ее⁵² и поднимался все выше и выше в темно-синее спокойное пространство, в котором безмолвно кружатся немые от века светила. Ему было страшно за ангелочка, который сейчас улетит и оставит его здесь. Полный недоумения, тревоги, непонятного восторга, Волчок скреб всей пятерней давно не мытую голову и шептал:

— Ах, чтоб тебя!..

И чем больше смотрел, тем значительнее, важнее становился ангелочек. Он был бесконечно далек от всего, что его окружало. Другие игрушки как будто гордились, что они висят, нарядные и красивые, на этой сверкающей елке, и радовались, что на них смотрят, а он⁵³ был грустен и боялся этого яркого света и нарочно скрылся в гущу, чтобы никто его не видал. И все эти игрушки, и дети кругом, и седеющая, важная хозяйка, и сам Волчок — все это было земное, обыкновенное, злое, а ангелочек говорил о другом, о том, чего на земле нет. Он точно вобрал в свое розовое тельце все бесконечное добро, всю великую благость, которые светлыми камнями горят⁵⁴ в душах. Было бы безумною⁵⁵ жестокостью, дерзостью прикоснуться к его нежным крылышкам.⁵⁶

Но страшная мысль перехватила его горло и зажгла в глазах хищный огонек: ведь этот ангелочек не⁵⁷ принадлежит ему. С великим недоверием к благородству человеческой натуры, могущей даром уступать такое сокровище,⁵⁸ Волчок начал сочинять планы похищения ангелочка. Он не уйдет без ангелочка, это факт. Но как украсть его? Задача представлялась неразрешимою. Остаться ночевать и, когда все заснут, пойти тихонько босиком в темный зал и стащить ангелочка, а утром⁵⁹ уйти как ни в чем не бывало?⁶⁰ Этот план обнаруживал в Сашке недюжинные способности, могущие завести человека очень далеко, но был едва ли исполним. Зал могли запереть, Сашку могли не оставить ночевать и, наконец, поймать на месте преступления. А вдруг раньше кто-нибудь попросит себе ангелочка и его отдадут. Сашка измордует счастливца, это верно, но это не поправит дела.

Голова Сашкина горела. Он⁶¹ заложил руки за спину в полной готовности к смертельному бою и⁶² осторожными, крадущимися (л. 30) шагами прохаживался с этой стороны елки. Он не смотрел на ангелочка, чтобы не привлечь на него внимания других, но чувствовал, что он еще здесь, не улетел. Но нужно торопиться. Пойти к тете — как звал Сашка хозяйку по привычке детства — нельзя, нужно караулить. Но вот пришла и тетя. Дети обсыпали ее с выражением своих желаний, и она ласково обещала выполнить всё. Подошел и Сашка. Горло его перехватывало.

— Тетя, а тетя! — сказал он. Он⁶³ старался⁶⁴ говорить ласково, но⁶⁵ выходило еще более грубо, чем всегда. — Те…тичка!

Она не слышала, и Сашка дернул ее за платье, раз, другой.

— Что тебе? Что ты меня дергаешь? — спросила она. — Это неприлично.

— Те… течка (!) Дай мне одну штуку с елки. Ангелочка.

— Нельзя, — равнодушно ответила тетка. — Елку будем на новый год разбирать.

Сашка чувствовал, что он падает в пропасть, и⁶⁶ ухватился за последнее средство.

— Я раскаиваюсь. Я буду учиться, — отрывисто говорил он. Но формула эта, оказывавшая благотворное влияние на учителей, на тетку не произвела впечатления.

— И хорошо сделаешь, мой друг. Я всегда тебе советовала это. Сашка грубо сказал:

— Дай ангелочка.

— Да нельзя же! — говорила тетка. — Как ты этого не понимаешь?

Она повернулась, и Сашка последовал за нею,⁶⁷ не понимая, куда он идет и что делает. Но вдруг ему вспомнилось, как один гимназист его класса просил учителя, чтобы тот поставил ему тройку, и когда учитель отказал, упал перед ним на колена, сложил руки, ладонь с ладонью, и заплакал. Тогда учитель поставил ему тройку. Своевременно Сашка увековечил этот эпизод в карикатуре, но теперь это Средство оставалось последним, (л. 31) Иначе пропадать. Сашка дернул тетку за платье и, когда она обернулась, упал на колена и сложил руки вышеупомянутым способом. Но заплакать не мог.

— Что ты, с ума сошел! — вскрикнула тетка и оглянулась: по счастью, в⁶⁸ кабинете никого не было. — Что с тобой?

Стоя на коленах, с сложенными руками, Сашка с ненавистью посмотрел на тетку и грубо произнес:

— Дай ангелочка!

Глаза Сашкины, впившиеся в тетку и ловившие на губах первое слово, которое он<а> произнесет, были настолько нехороши, что она поспешила ответить:

— Ну хорошо, хорошо. Ах какой ты глупый! Конечно, я дам тебе, что ты⁶⁹ просишь, но почему ты не хочешь подождать до Нового года? Ну хорошо,⁷⁰ вставай же! И никогда, — поучительно добавила тетка, — не становись на колени: это унижает человека. На колени можно становиться только перед Богом. Ну пойдем.

«Толкуй там», — думал Сашка, стараясь опередить тетку и наступая ей на платье⁷¹.

— Вот он, тетя, — сказал он, забежав-таки вперед. — Вот, вот.

— Где? — тетка надела пенсне. — Ах это…

Когда она сняла игрушку, Волчок впился в нее глазами, открыл рот и растопырил пальцы. Ему казалось, что тетка сейчас сломает ангелочка.

— Красивая вещь, — сказала тетка, которой стало жаль изящной⁷² игрушки. — Кто это повесил его сюда! Ну слушай, зачем эта игрушка тебе? Ведь ты такой большой, что ты будешь с ней делать. Вон там книги есть, интересные, с рисунками. А это я хотела Коле отдать, он так просил, — солгала тетка.

Терзания Сашки становились невыносимыми. Он судорожно стиснул зубы, и тетке показалось, что он даже скрипнул ими.

(л. 32) — Ну на, на, — медленно протянула к нему игрушку. Обе руки Сашки, которыми он взялся <за> ангелочка, казались напряженными и цепкими, как стальные пружины, но такими мягкими, что ангелочек мог свободно вообразить себя летящим по воздуху, не чувствуя их прикосновения.

— А-ах! — вырвался продолжительный и-- глубокий вздох из груди Сашки, а на глазах его сверкнули две маленькие слезинки и остановились там, непривычные к свету. Медленно приближая ангелочка к своей груди, Сашка не сводил сияющих глаз с тетки и улыбался тихою и кроткою улыбкой, замирая⁷³ в чувстве неземного восторга. Казалось, что, когда нежные крылышки ангелочка прикоснутся ко впалой груди Сашки₍они оба унесутся в темно-синее глубокое пространство, где безмолвно кружатся немые светила.

— А-ах! — пронесся тот же вздох, не то стон, когда крылышки ангелочка коснулись Сашки. И перед сиянием его лица словно потухла сама нелепо разукрашенная, нагло горящая елка, — и радостно улыбнулась тетка, и в⁷⁴ молчании замерли ребята, которых коснулось веяние счастья. И в этот момент⁷⁵ все заметили сходство между этим неуклюжим, выросшим из своего платья гимназистом и одухотворенным рукою неведомого художника личиком ангелочка.

Но в следующую минуту картина резко изменилась. Съежившись, как готовящаяся к прыжку пантера, Сашка диким взглядом обводил окружающих, ища того, кто отнимет у него ангелочка. Только с Сашкиною жизнью он отнимет его.

— Я пойду домой, — глухо сказал он, намечая путь в окружавшей⁷⁶ толпе.

Тетка, которая теперь уже не видела сходства, с неудовольствием проговорила:

— Ах, какой ты дикий. Кто тебя держит, ступай, если хочешь. Дворник проводит тебя.

— Не надо. Сам дойду, — ответил Сашка,⁷⁷ осторожно продвигаясь к двери.

(л. 33) Еще одно маленькое испытание предстояло Сашке, когда он стал надевать пальто: ангелочка нужно было на время передать кому-нибудь подержать. Однако при посредстве тетки, положившей его на стол и лично отошедшей⁷⁸, недоразумение было улажено. Наконец Сашка у дверей.

— Я тебе еще на костюм сукно приготовила, — сказала тетка.

— Ладно, — равнодушно⁷⁹ буркнул Сашка, скрываясь за дверью.

---

Мать спала, утомленная работою и водкою. В маленькой комнатке, где спали обыкновенно Сашка и его отец, слышался тихий шепот. На столе горел<а>⁸⁰ маленькая кухонная лампочка, при⁸¹ тусклом свете которой Сашка и его отец рассматривали ангелочка.

— Хорош? — спрашивал Сашка. Он держал ангелочка в отдалении и не позволял отцу дотрогиваться.

— Да, в нем есть что-то особенное, — шептал отец, задумчиво всматриваясь в игрушку. Его лицо выражало то же сосредоточенное внимание и скрытую радость, как и лицо Сашки. — Ты погляди, он как будто сейчас полетит.

— Видел уж, — торжествующе отвечал Сашка. — Думаешь, слепой? А ты на крылышки глянь. Цыц, не трогай!

Отец отдернул руку и темными глазами изучал подробности ангелочка, пока Саша наставительно⁸² шептал:

— Экая, братец, у тебя привычка подлая за все руками хвататься.

На стене вырезывались неподвижные тени двух склонившихся голов, одной большой и лохматой, другой маленькой и стриженой. В большой голове происходила странная, мучительная и в то же время радостная работа. Глаза, не моргая, глядели на ангелочка, и под этим пристальным взглядом он становился больше и светлее, и крылышки его начали трепетать слабым, (л. 34)⁸³ бесшумным трепетанием, а окружающее — лампа, стены⁸⁴, обметенные от паутины, но сохранившие сырые пятна⁸⁵, Волчок — все это слилось в одну безразличную серую массу, туман. И казалось погибшему человеку, что этот ангелочек принес с собою отражение того чудного мира, в котором он жил когда-то и откуда был изгнан. Он видел ярко освещенный зал, умных, красивых и добрых людей, тихое счастье, разлитое повсюду. Он видел и ее — красивую, умную, какой она была, прощаясь с ним, когда он шел на заклание. Ему чудилось прикосновение ее нежных пальцев⁸⁶ к ангелочку — оттого и была так красива эта игрушка, оттого и было в ней что-то особенное. Это особенное — она. Она дает жизнь этому комку воска, она отдала ему часть своей светлой души, и оттого так нежно трепещут крылышки ангелочка. Он спустился с неба, на котором он жил и которое было ее душою, и внес луч обожеств<л>енного света и в сырую, пропитанную затхлостью комнату, и в черную, больную, измученную душу человека, у которого было отнято все: и⁸⁷ жизнь, и⁸⁸ любовь, и⁸⁹ счастье.

И другие черные глаза ласкали ангелочка, и для них исчезало все окружающее: и вечно печальный, жалкий отец, и холодные стены и скучный свет лампы. Весь свет, все добро, живущее над миром, все глубокое горе и всю великую надежду тоскующей о Боге души впитал в себя ангелочек, и оттого он горел таким⁹⁰ мягким, божественным светом, оттого трепетали бесшумным трепетанием его нежные, стрекозиные крылышки. Отец и сын не видели друг друга; о разном тосковали, плакали и радовались их смя<г>ченные сердца, но было что-то, что делало из них одного человека и уничтожало пропасть, которая отделяет человека от человека и делает его таким одиноким⁹¹, несчастным и жалким. Отец⁹² несознаваемым движением положил руку на⁹³ шею сына, и голова (л. 35) так же невольно прижалась к чахоточной груди.

— Это она дала тебе его? — прошептал отец, не отводя глаз от ангелочка.

В другое время Сашка ответил бы грубым отрицанием, но теперь в душе его само собою прозвучал ответ, и уста спокойно⁹⁴ произнесли заведомую ложь.

— Да, она.

— Я так и думал.. Ты видишь, как шевелятся крылышки?

— Вижу. А ты видишь?

Отец не ответил. Замолчал и Сашка. Что-то захрипело в соседней комнате, затрещало, на миг затихло, и часы звонко и торопливо⁹⁵ отчеканили: раз, два, три. Сашка задумчиво сказал, стараясь вспомнить что-то, давно уже мелькавшее в его мозгу.

— Отец, знаешь, я раньше уже видел ангелочка. Когда был маленький. Я, должно быть, спал. Только я видел, что мы трое летели. Два ангелочка и я. Я тоже был ангелочком. И мы с другим, вот таким как этот, несли большой, ужасно большой крест, такой большой, что конца его внизу не видно было. А⁹⁶ тот ангелочек летел сверху, я его не видал. И кругом нас были все тучи, тучи и ничего не было видно. Отец, это я во сне видел?

— Да, во сне, — так же задумчиво ответил тот. — Чудные бывают сны. Видишь все что было — и любишь и страдаешь, как наяву. Я постоянно вижу сны.

Заворочалась на своей постели Феоктиста Петровна. Она вздохнула, сплюнула и забормотала во сне громко и отрывисто⁹⁷: «Дерюжку держи… держи, держи». Очарование исчезло. Сашка осторожно снял с шеи руку отца и потянулся.

— А она ничего тебе не говорила? — спросил отец, отводя глаза от ангелочка. Сашке было противно лгать, и он грубо ответил:

— Говорила.

(л. 36) — Что она сказала? — продолжал спрашивать отец. Глаза его лихорадочно горели, и⁹⁸ он ежился от снова начавшегося озноба.

— Ах, какой ты, братец, надоедливый⁹⁹. Все скажи ему, как и что. Ну говорила и говорила, — ответил Сашка, но, взглянув в блестящие глаза отца, добавил: — Сказала: кланяйтесь, мол,¹⁰⁰ папаше… и как его здоровье… И скажите ему, чтобы он того… ну понимаешь?

— Нет, Саша, не понимаю, — радостно отвечал отец.

— Вот непонятливый-то человек! Просто до удивления. Скажите ему, говорит, чтобы он того… ну не хандарился…

— Что? — изумился отец.

— Вот тебе и что, — рассердился Сашка. — Ничего больше не скажу. Тоже еще смеется!

Но отец понял, что хотела сказать она.

После долгого¹⁰¹ обсуждения ангелочка решено было повесить на ниточке, прикрепив ее к отдушине печки. Так его могли видеть оба, и Сашка, и отец. Когда Сашка лег, он снова испытал сладкое чувство тихого, но непонятного счастья и, глядя на ангелочка, подумал:

— Как не хочется спать!

Но мысль еще <не?> поспела умереть, как Сашка уже спал.

---

Горькое то было пробуждение. Повешенный у горячей печки восковой ангелочек растаял. Проснувшись рано утром, когда только забрезжил в окнах синеватый свет¹⁰², Сашка долго искал его глазами и, испуганный, вскочил с своей подстилки. Не чувствуя холода, он подбежал к лежанке: на белой плите лежал бесформенный, расплывшийся слиток¹⁰³ воска и из него вкось торчало одно стрекозиное крылышко.

— Отец! — дико за<к>ричал он, бледный, как его рубашка, и невольным движением закрыл в ужасе глаза обеими руками. — Отец, — да прос-нись же!

16 ноября <18>99

ЧН2

До самых сумерек¹⁰⁴ ребята играли в Сиён-гору. Игра эта состояла в том, что одни¹⁰⁵

Уже темнело, и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый огонек.

Сашка Волчок¹⁰⁶ стоял посередине¹⁰⁷, где по буграм волнами¹⁰⁸ проходила накатанная дорога, и думал, куда ему пойти.¹⁰⁹ Он до самых сумерек играл с ребятами в Сиён-гору и под видом игры подвергал их разнообразным мучительствам, сбрасывая их с кучи головой прямо в мягкий снег, который забивался им в рот, и в нос, и за шею. Но давно уже за последним мальчуганом¹¹⁰ проскрипела ржавым морозным скрипом калитка, и он остался один и чувствовал, что ему холодно, и скучно, и противно, так как нет никого, кому он мог бы причинить неприятность. Размыслив, В<олчок>¹¹¹ не спеша зашагал на К<арачевскую> улицу, которая¹¹² более людная¹¹³, чем этот глухой вечерами переулок (днем тянулись бесконечные обозы), и предст<авляла?>…

РКАП (начало рассказа) АНГЕЛОЧЕК Посвящается

Уже темнело и с поля, куда выходил одним концом глухой переулок, надвигалась серая снежная мгла; в низеньком черном строении, стоявшем поперек улицы, на выезде, зажегся красноватый огонек.

Сашка Волчок стоял посередине улицы, где волнами пролегала накатанная дорога, и думал о том, куда ему пойти. До самых сумерек он играл с ребятами в Сиен-гору и под видом игры подвергал ребят¹¹⁴ мучительствам, сбрасывая их с кучи головой прямо в мягкий снег, который забивался им в рот, в нос и за шею. Но давно уже за последним мальчуганом проскрипела ржавым морозным скрипом калитка, и он остался один с чувством, что ему холодно, и скучно, и противно, так как нет никого, кому он мог бы причинить неприятность. Размыслив, Сашка не спеша зашагал на Карачевскую улицу, более людную, чем этот глухой вечерами переулок (днем по переулку тянулись бесконечные обозы), и представлявшую более широкое поле для проявления мятежных¹¹⁵ чувств. Но и на Карачевской было безлюдно в этот час, когда все сидели по домам и готовились к близкой встрече Рождества. Сашка заложил руки в дырявый карман, где они нащупывали шершавую поверхность ватной подкладки, и неторопливо тронулся¹¹⁶ развалистою походкою, выражавшею молодечество и готовность к драке. Но и подраться не с кем было, и только редкие прохожие с недоверием оглядывали рослого мальчугана в кургузом гимназическом пальто и большой мохнатой шапке, когда он с преднамеренною дерзостью толкал их плечом. Приходилось довольствоваться ребяческою выходкою: высвободив из кармана большую красную и оцарапанную руку, Волчок хладнокровно позвонил подряд в нескольких домах и, дойдя до угла, сел на тумбу, чтобы послушать¹¹⁷, как будут ругаться оторванные от дела горничные. Горничные еще не кончили ругаться, когда Волчок заметил в переулке другую добычу, показавшуюся ему более богатой. Ею послужил высокий молодой человек, прохаживающийся взад и вперед по переулку. Воротник его пальто был поднят, и когда он проходил мимо фонаря, свет последнего падал на кончик покрасневшего носа. Некоторая тревожность движений молодого человека в связи с пытливыми взглядами, которые он бросал на Карачевскую улицу, доходя до ее угла, послужили для Волчка целым откровением. Возвратившись на несколько сажен назад, Сашка принял деловую осанку и скромную поступь ученика, у которого в поведении всегда пятерка, повернул за угол и, поравнявшись с молодым человеком, сурово бросил ему:

— Она там ходит. В том переулке.

Во взоре молодого человека мелькнула мучительная догадка, что он перепутал улицу, где назначено свидание. Потоптавшись на месте, он бросился за степенно шагающим гимназистом, но ужасная мысль, что «она» изнывает в ожидании в том переулке, повернула его, как флюгер, и кинула на Карачевскую улицу. Когда вскоре за тем Волчок увидел стройный силуэт молодой девушки, гневно озиравшей пустой переулок, он счел свою задачу на этот день исчерпанной. Мороз все сильнее щипал уши и пальцы на ногах, обутых в рваные сапоги; когда Сашка проходил в освещенном фонарями круге, он видел медленно крутившиеся в воздухе маленькие сухие снежинки. Ничего не поделаешь, надо идти домой.

Варианты рукописной копии (РКАП)

^3-34 Временами Сашке хотелось ~ Сашка находил существование возможным. — нет.

^35-44 Вместо текста: В пятницу, накануне Рождества ~ идти домой. — см. РКАП (начало рассказа), с. 613

⁴⁷ обнажая белые толстые /обнаруживая белые полные

⁴⁸ выступали капли / выступили капельки

^49-52 Мать почесала в голове — Статистики, одно слово! / (с абзаца) — Тут одна с ног сбилась, — продолжала мать, свертывая папиросу толстыми пальцами с короткими грязными ногтями. — Некого в лавку послать, а он шлындрает. Барин! Вам бы с отцом только на печке валяться. Без меня с голоду бы подохли. // Помолчав немного, она бросила слово, которому придавала ругательное значение: // — Статистики!

⁵⁴ Ивана Саввича — нет.

^56-57 руки ладонями книзу. / руки.

⁶⁰ Сашка / Волчок

^61-62 ничего не говорит, а уж и куртку приготовила / тебе не говорит, а она уже приготовила тебе куртку и штаны

⁶³ все больше удивлялся Сашка / с возраставшим удивлением говорил Волчок

^64-65 Богачи Свечниковы, определившие его в гимназию, не велели, после его исключения, показываться к ним / В тот день, как его выгнали [из] месяц тому назад из гимназии, куда определили его богачи Свечниковы, они велели передать, чтобы Сашка к ним больше не ходил

⁶⁶ Сашка / Волчок

^69-70 Испорченный мальчик / Испорченный мальчишка

⁷⁰ антипы толсторожие / черти тупорылые

⁷⁴ ты-то сносил / ты сносил

⁷⁴ Молчал бы уж / Молчал бы уже

⁷⁵ После: Эх, тюря! — (с абзаца) Мать закричала из соседней комнаты: // — Вы что там шепчетесь? Это все ты, щенок? Ну и будет тебе, ну и будет!.. // Волчок сплюнул и показал фигу по тому направлению, где должна была находиться его мать.

^76-77 через широкую щель вверху / через верх

⁷⁹ глубокие глазные впадины / глубокие впадины

^79-80 Когда-то Иван Саввич / Когда-то он

⁸¹ харкать / кашлять

⁸² пить она, постепенно привыкая / пить жена, постепенно привыкшая

⁸⁴ говорил непонятные / говорил назло ей непонятные

⁸⁶ безобразников и гордецов / пьяниц и безобразников

⁸⁷ она здоровела / она толстела

⁹⁰ песни. А он / песни, а он

^90-91 молчаливый, съежившийся / молчаливый и съежившийся

^91-94 , и думал о несправедливости ~ гордецы и статистики / Волчка она ненавидела за общие их с отцом вкусы, за их взаимную дружбу, за то молчаливое презрение, каким он встречал ее громкую, иногда площадную ругань. Ненависть эта особенно обострилась с тех пор, как Сашка нарисовал первую удачную карикатуру на нее. Эти карикатуры, в которых проявлялся своеобразный мрачный юмор, вместе с постоянным отсутствием учебников и грубостью, послужили причиною удаления Волчка из второго класса гимназии

⁹⁵ Через час мать говорила Сашке / Через час между матерью и сыном [произошел] происходил своеобразный диалог

^96-98 и при каждом слове ~ звякали друг о друга / кричала мать, подкрепляя каждое слово ударом кулака по столу, на котором прыгали от этого стаканы и подсвечник

^100-101 Сашка, и углы губ его ~ его звали волчонком. / Волчок. Лицо его стало злое, как у маленького животного той породы, имя которой было присвоено Сашке в гимназии.

¹⁰² кричала мать / говорила Феоктиста Петровна

¹⁰³ После: Что же, избей! — отвечал Волчок.

^104-107 что бить сына ~ прибегла / что она может избить Волчка, но он все-таки не пойдет. Она может даже выбросить его на улицу, а он отправится шататься, а к Свечниковым все-таки не пойдет. А если она будет сильно бить, то он способен укусить ее за палец, что раз уже и было. Поэтому она окольным путем прибегла

¹¹¹ с лежанки / из-за перегородки

¹¹¹ опять тебя / тебя опять

¹¹³ Отец давно, до Сашкина / Отец его давно до Сашкиного

^114-115 и с тех пор думал, что они самые хорошие. / и с тех пор чувствовал к ним слабость.

^116-122 после того как во имя ~ и хвалилась им. / после того как во имя строго сознанного долга женился на дочери своей квартирной хозяйки, стал пить и опустился. Но они продолжали помогать ему деньгами, и Феоктиста Петровна, ненавидевшая их, как книги и все, что было связано с прошлым ее мужа, ценила это.

^125-128 Он хитрил ~ без хорошего табаку / Сашка задумался. Он чувствовал, что отец хитрит и презирал его за это. Но ему действительно хотелось принести ему что-нибудь. Отец давно уже сидел без хорошего табаку

¹³⁰ а то ведь я тебя знаю! — нет.

¹³⁰ После: Пуговицы пришила? — (с абзаца) — Ух, волчонок! — передернула мать плоским лицом.

¹³¹ II/--

¹³² в залу / в ту комнату

^133-147 Сашка с презрительным высокомерием ~ А я холосой. / Сашке было скучно. Он уже побыл в кабинете хозяина и стащил из коробки десяток папирос и, ощупывая их в кармане, убедился, что они переломались. К Волчку подошел самый маленький Свечников, Коля. У него были совсем почти белые волосы, подрезанные на лбу и завитками спадавшие на широкий белый воротник. В руках он держал ружьецо с привязанной к нему пробкою: он получил его не в очередь из елочных подарков. // — Правда, что ты дурной мальчик? — спросил он Волчка. — Мне мисс сказала. Я никогда не видал дурных мальчиков. Я хороший.

¹⁴⁸ ответил тот / ответил Волчок

¹⁴⁸ коротенькие / его коротенькие

¹⁴⁹ штанишки / штаники

¹⁵⁰ лузье / ружье

^150-151 протянул мальчик ружье с привязанной к нему пробкой. / протянул мальчик игрушку. // — Давай.

¹⁵² Волчонок / Волчок

¹⁵³ Коли / мальчика

^154-157 Голубые глаза Коли ~ и зашептал / Коля сперва изумленно открыл большие голубые глаза, потом закричал и побежал жаловаться гувернантке. Пока та читала Сашке строгую нотацию, мальчик утирал кулаками крупные редкие слезы и шептал

¹⁵⁹ В детскую вошла / Вошла

¹⁶¹ После: когда-то Сашкин отец. — (с абзаца) Она подошла к Сашке и сказала сопровождавшему ее пожилому лысому господину:

^162-163 , — сказала она, показывая на Сашку сопровождавшему ее лысому господину — нет.

^165-168 Но Сашка не поклонился ~ он женился сам / Волчок стоял прямо, демонстративно засунув руки в карман. Красивая дама не подозревала, что он знает многое. Он знает, что отец любил ее, а она вышла замуж за другого. И хотя это случилось после того, как отец его женился сам

^171-172 Муж говорит, что ремесленное ему больше подходит, чем гимназия / Я думала, что ремесленное училище будет для него более подходящим, чем гимназия, и муж согласен со мною

¹⁷⁴ ответил Сашка, слышавший / отвечал Волчок, слыхавший

¹⁷⁶ Что же, братец, в пастухи / Что же, в пастухи

¹⁷⁸ Так куда же / Куда же

¹⁷⁹ Сашка / Волчок

¹⁸⁰ ответил он / сказал он

^181-182 Лысый господин ~ перевел глаза / Пожилой господин с недоумением рассматривал странного мальчика, похожего на молодого петушка, приготовившегося к бою. Когда он перевел глаза с залатанных сапог

¹⁸⁵ в непонятное ей / в непонятное для нее

¹⁸⁶ Сашка / Волчок

^187-188 Красивая дама ~ старая любовь. / — Ну вот, милый мальчик! Я знала, что ты одумаешься. Ты не можешь быть глупым, — вздохнула красивая дама.

¹⁸⁹ сухо заметил / сухо возразил

¹⁹¹ на затылке / на лысине

¹⁹¹ мы еще посмотрим / мы посмотрим

¹⁹⁵ несколько кругленьких / несколько маленьких кругленьких

¹⁹⁸ удары пробкой / удары пробкою

²⁰⁰ Дети, идите. Тише, тише! / Ну детишки, идите. Только тише, тише.

^201-203 и затаив дыхание, дети ~ сверкающую елку. / дети чинно, затаив дыхание, входили по паре в ярко освещенный зал и, пораженные, тихо обходили кругом сверкающую елку.

^204-205 тишина глубокого очарования / тишина

^206-209 Одна из девочек ~ по ее плечам. / Не в силах подавить восторга, девочки прыгали на одном месте и маленькие косички с вплетенными лентами хлопали их по плечам.

^209-223 Сашка был угрюм и печален ~ у него уже ничего не останется. / Волчок, заложив руки в карманы коротких брюк, прохаживался вокруг елки, пренебрежительно посматривая на нее. Она была красива, эта елка, увешенная золочеными бонбоньерками и прозрачно краснеющими и голубеющими звездами; темную зелень ее ветвей обвивали серебряные нити и сверкали, как иней в морозную, лунную ночь. Она даже ослепляла Сашку своею красотою и великолепием, но она была ему чуждою, неприятною, как и столпившиеся вокруг нее чистенькие красивые дети, и ему хотелось толкнуть ее так, чтобы она повалилась на эти светлые головки. Но мятежное настроение скоро прошло и ему стало скучно, так скучно, словно чьи-то железные руки взяли его сердце и выжимают из него последнюю каплю крови. Впервые за весь вечер он почувствовал неловкость и даже робость, как человек попавший не в свое место и с болью сознавший это. Он забился за рояль и сел там в углу, и чем ярче сияли веселые огни елки и чем шумнее становилось вокруг нее, тем пасмурнее становилось его лицо, приобретая неуловимое сходство с мягким женственным лицом отца.

^227-229 то, чего не хватало ~ окружающие люди неживые / нечто, показавшееся ему знакомым и родным

²³⁰ в гуще темных ветвей / в гуще ветвей

^231-232 словно реявший / точно реявший

²³² крылышки трепетали / крылышки словно трепетали

^235-243 Но было в ней другое ~ все остальное. / Но было в ней другое, чего не было в лице Коли и что взволновало Волчка до глубины души. Это было какое-то непостижимое, загадочное сходство между ним, Сашкой, и этим ясным личиком. Сашка не понимал причины этого сходства — да и непохожи совсем были они, этот неуклюжий выросший из своего платья гимназист и восковая изящная игрушка, — но он сознавал, что их связывает что-то неразрывное, крепкое, как те узы, которые соединяют душу с телом и могут быть порваны одною смертью. Лицо ангелочка не казалось веселым, но оно не было и печальным; на нем лежала печать иного чувства, не передаваемого словами, не определяемого мыслью, и доступного для понимания лишь такому же чувству.

²⁴⁴ Сашка / Волчок

²⁴⁵ — Милый… милый ангелочек! //-- Милый… милый!..

^247-248 и непохож / и бесконечно непохож

²⁵¹ темной зелени / густой зелени

²⁵¹ После: никто не видел его. — А все эти игрушки, и дети кругом, и седеющая важная хозяйка — все это было обыкновенное, земное, злое, а ангелочек говорил о том, чего нет на земле. Он точно вобрал в свое розовое тельце все безграничное добро, всю великую благость, всю мощь кроткой любви, которая светлыми каплями падает с неба на черную землю.

²⁵² безумной жестокостью прикоснуться / безумною жестокостью, преступною дерзостью прикоснуться

²⁵⁴ После: шептал Сашка. — (с абзаца) Но страшная мысль перехватила его горло и зажгла в глазах хищный огонек: ведь ангелочек не принадлежит ему! С великим недоверием к благородству человеческой натуры, могущей даром уступить такое сокровище, Сашка составил целый ряд планов его похищения, но все они были невыполнимы. А вдруг раньше кто-нибудь попросит себе ангелочка и его отдадут? Сашка измордует счастливца, это верно — но это не поправит дела.

²⁵⁵ за спину и / за спину

²⁵⁶ бою за ангелочка / бою

^244-245 прохаживался осторожными и крадущимися шагами; / и осторожными, крадущимися шагами прохаживался с этой стороны елки.

²⁵⁷ шагами; он / шагами. Он

²⁵⁹ После: не улетел. — Но нужно торопиться. Пойти к тете — как по привычке детства звал Сашка хозяйку — нельзя, нужно караулить.

^259-263 в дверях показалась хозяйка ~ моргала сонными глазками. / Но вот вошла и тетя. Дети обсыпали ее с выражением своих желаний.

²⁶⁶ — Те… Тетечка / — Те…течка

^268-269 Чего тебе? Зачем ты дергаешь меня за платье? — удивилась седая дама. — Это невежливо. / Что тебе? Зачем ты меня дергаешь? — удивилась седая, важная дама. — Это неприлично.

²⁷⁰ — Те… тетечка / Те… течка

²⁷⁰ штуку / штучку

^271-272 И ты уже не маленький и можешь звать меня по имени, Марьей Дмитриевной. — нет.

²⁷⁸ седую даму / тетку

^279-280 мой друг, — ответила она так же равнодушно. / мой друг. Ты уже не маленький.

²⁸³ хозяйка / седая дама

^285-287 Но Сашка не понимал ~ в его горячечно работавшем / Она повернулась к выходу, и Сашка последовал за нею, не понимая, куда он идет и что делает. Но вдруг в его горячечно работавшем

^288-289 учителя поставить ему тройку / учителя, чтобы тот поставил ему тройку

^289-290 на колени / на колена

²⁹⁰ ладонь к ладони, как на молитву / ладонь к ладони

²⁹¹ Тогда учитель ~ поставил. / Тогда учитель, хотя и наказал его, но поставил ему тройку.

²⁹² увековечил эпизод / увековечил этот эпизод.

²⁹³ После: не оставалось. — Иначе пропадешь.

²⁹⁶ воскликнула седая дама и оглянулась / вскрикнула тетка и отшатнулась

²⁹⁷ по счастью / но к счастью

²⁹⁷ Что с тобой? / Что с тобою?

²⁹⁸ коленях / коленах

²⁹⁹ на нее / на тетку

²⁹⁹ потребовал / произнес

³⁰¹ в седую даму / в тетку

^301-302 на ее губах — нет.

³⁰² они произнесут / она произнесет

^302-303 были очень нехороши, и хозяйка / были настолько нехороши, что она

³⁰⁴ Ну, дам, дам. / Ну, хорошо, хорошо.

³¹⁰ После: наступая ей на платье. — (с абзаца) — Вот он, — сказал Волчок, забежав-таки вперед. — Вот, вот! // — Где? — тетка надела пенсне. — Ах, это…

³¹³ высокая дама сломает / тетка сейчас сломает

³¹⁴ сказала дама / сказала седая дама

³¹⁶ послушай / слушай

^317-318 книги есть, с рисунками / книга есть, интересная, с рисунками ³¹⁸ отдать, он / отдать. Он

³²¹ и, показалось, даже / и тетке показалось, что он даже

³²² больше всего боялась сцен / больше всего на свете боялась всякого рода сцен

^326-327 цепкими и напряженными / напряженными и цепкими

³²⁷ как две стальные / как стальные

³²⁸ После: ангелочек — не должен был чувствовать их прикосновения и

³³¹ сверкнули две маленькие слезинки — подчеркнуто.

³³³ он / Сашка

³³³ хозяйки / тетки

³³⁴ тихой и кроткой улыбкой / тихою и кроткою улыбкою

^334-335 в чувстве неземной радости / в чувстве неземного восторга

^337-338 какого никогда еще не происходило на печальной, грешной и страдающей земле / какого еще не было с тех пор, как Бог и любовь покинули землю

³³⁹ стон / вздох, не то стон

³⁴² седая, важная дама, / седая дама, и важность исчезла с ее лица, ставшего простым, человечным и добрым,

^342-343 и дрогнул сухим лицом лысый господин, / улыбнулся и дрогнул морщинистым сухим лицом пожилой лысый господин

³⁴⁴ дети / ребята

³⁴⁴ человеческого счастья / счастья

³⁴⁷ рукой / рукою

³⁵⁰ мрачным / диким

³⁵¹ осмелится отнять / отнимет

^351-352 После: отнять у него ангелочка. — Нелегко будет отнять его.

³⁵³ — Я домой пойду / — Я пойду домой

^353-354 в толпе. — К отцу. / в (далее пропуск в рукописи).

³⁵⁴ После: — К отцу. — Тетка, которая теперь уже не видела сходства, с неудовольствием проговорила: // — Ах какой ты дикий. Никто тебя и не удерживает, иди, пожалуйста. Дворник проводит тебя. // — Не надо. Сам дойду, — ответил Сашка, осторожно пробираясь к двери.

³⁵⁵ III/--

^357-360 за перегородкой ~ лицо Сашки и его отца. / за перегородкою, горела на столе маленькая кухонная лампочка, и при ее тусклом свете, с трудом пробивавшимся сквозь закопченное стекло, Сашка и его отец рассматривали ангелочка.

³⁶² дотрогиваться. / дотрогиваться до него.

³⁶⁶ и радость / и скрытую радость

³⁶⁷ он сейчас / он как будто сейчас

³⁶⁸ ответил / отвечал

³⁷⁴ Ведь сломать можешь! — нет.

³⁷⁵ уродливые и неподвижные / неподвижные

³⁷⁶ склонившихся голов / склонившихся рядом голов

³⁷⁸ но в то же время / и в то же время

³⁷⁸ не мигая / не моргая

³⁷⁹ пристальным взглядом / пристальным, неподвижным взглядом

³⁸¹ После: а все окружающее: — лампа,

³⁸² стена, грязный стол, Сашка — / стена, Волчок, —

³⁸³ ровную серую массу / серую ровную массу

^384-385 он услышал жалеющий голос из того чудного мира, где / ясный ангелочек принес с собою отражение того чудного мира, в котором

³⁸⁵ навеки изгнан. / изгнан.

^386-392 Там не знают ~ жизнь. / Ангелочек был окружен атмосферою этого мира — и Сашкин отец видел и ярко освещенный зал, умных, красивых и добрых людей, и ее, красивую и чистую, какой она была, прощаясь с ним, шедшим на высокую, но бесплодную жертву.

^393-397 аромат ~ не передаваемое словами. / аромат, и ему чудилось, как прикасались ее нежные пальцы к ангелочку — оттого и была так красива эта игрушка, оттого и было в ней что-то особенное, влекущее к себе, не передаваемое словами. Это особенное — она.

^397-398 с неба, на котором / с неба, которым

³⁹⁹ в черную душу / в черную, большую, измученную душу

^401-403 и рядом с глазами ~ будущее / И рядом с глазами отца другие черные глаза, глаза его сына, ласкали ангелочка, и для них исчезало все прошедшее и настоящее

⁴⁰³ печальный и жалкий / печальный, жалкий

^404-405 унижений и злобствующей тоски / унижений и бесцельной злобы 406 но тем глубже / и тем глубже

⁴⁰⁶ его смятенную душу / его душу

^406-407 Все добро,/ Весь свет, все добро

⁴¹⁰ трепетаньем / трепетанием

⁴¹² их больные сердца / их смягченные сердца

⁴¹³ воедино сердца / воедино эти сердца

⁴¹⁵ слабым / жалким

⁴¹⁶ шею / плечо

⁴²¹ сам собой / само собою

⁴²³ После: Конечно, она. — (с абзаца) — Я так и думал. Ты на крылышки смотришь? // — Да, а ты?

⁴²⁴ Отец молчал; замолк и Сашка. / Отец не ответил. Замолчал и Сашка.

⁴²⁷ — задумчиво / — так же задумчиво

^432-444 Как наяву… // Он снова замолк ~ Что уж … зачем? / — А она ничего тебе не говорила? — спросил отец после минутного молчания. // По этой части Сашка врать не привык и потому должен был подумать, прежде чем [ответить] ответил: //-- Да, говорила. Кланяйтесь, говорит, папаше… и скажите ему… // — Ну, ну! — торопил отец. // — Ах, какой ты, братец, надоедливый, не дашь вспомнить. И скажите, говорит, ему, чтобы он не скучал и наплевал на эту ведьму. // — Не может быть! — изумился отец. — Ведьму(!) // — Ну не ведьму, а как там…

⁴⁴⁵ и забормотала / сплюнула и забормотала

^446-452 Нужно было ложиться спать ~ на белом фоне кафелей. / Очарование исчезло. Сашка снял с шеи руку отца, а последний повел плечами и поежился от снова начинавшегося озноба. Нужно было ложиться спать. После долгого и горячего обсуждения, ангелочка решено было повесить на ниточке, прикрепив ее к отдушине печки.

⁴⁵³ отец так же быстро разделся / Сашка так же поспешно разулся

⁴⁵⁶ наброшенное на ноги / на ногах набросанное

⁴⁵⁷ — Не к чему. Скоро встану. / Не надо.

^458-460 но не успел, так как ~ быстрой реки. / но веки на его глазах внезапно налились свинцом и, после неудачной попытки поднять их, Сашка заснул так быстро, точно пошел ко дну быстрой и глубокой реки.

^460-463 Кроткий покой ~ начинал жить. / Часы бойко и отчетливо пробили четыре часа. Вероятно, Сашка на этот раз изменил своему обычаю и видел сон, потому что губы его шевелились и лицо приняло злобное и страдальческое выражение, точно он вторично переживал борьбу за ангелочка. Потом черты его лица смягчились, и счастливый покой осенил их.

⁴⁶⁶ закопченное стекло / закопченные стекла

⁴⁶⁷ печальный / желтоватый

⁴⁶⁸ его скатывались / его медленно скатывались

⁴⁶⁹ на лежанку. / на лежанку; тоненькие ручки становились все тоньше и прозрачнее.

⁴⁷⁰ тяжелый / сильный

⁴⁷¹ на горячие плиты / на лежанку

^472-473 вокруг бесформенного слитка / по белой кафле, обошел слиток воска

^475-477 пробивался синеватый свет начинающегося дня, и на дворе уже застучал железным черпаком зазябший водовоз. / начал пробиваться синеватый дневной свет и на дворе застучал железным черпаком водовоз.

⁴⁷⁸ 11-16 ноября 1899 — нет.

Варианты прижизненных изданий (К, Зн, Пр)

⁴⁵ полуночничаешь / полунощничаешь (К, Зн, Пр)

⁵⁴ дыханье / дыхание (К, Зн, Пр)

⁹¹ съежившийся / ёжившийся (К)

^97-98 вымытые стаканы прыгали / прыгали от этого вымытые стаканы (К)

¹⁰⁶ скорей замерзнет / скорее замерзнет (К)

¹³² в залу / в зал (К, Зн, Пр)

²⁰² в ярко освещенную залу / в ярко освещенный зал (К, Зн, Пр)

³¹⁵ Кто это повесил / Кто-то повесил (К)

³³³ к впалой груди / ко впалой груди (К, Зн, Пр)

³⁴¹ разукрашенная, нагло горящая / разукрашенная елка, нагло горящая (Пр)

^359-360 на лицо Сашки и его отца / на лица Сашки и его отца (К)

³⁹⁴ целовать по одному / поцеловать по одному (Пр)

³⁹⁶ игрушечка / игрушка (К)

⁴⁰³ печальный и жалкий отец / печальный, жалкий отец (К, Зн)

⁴¹⁰ репетаньем / трепетанием (К, Зн, Пр)

⁴¹⁰ прозрачные стрекозиные / прозрачные, стрекозиные (К, Зн, Пр)

^450-451 на белом фоне кафелей / на белом фоне кафель (К, Зн, Пр)

⁴⁵³ отец так же быстро / Сашка так же быстро (К, Зн)

КОММЕНТАРИИ

Источники текста:

ЧН1 — черновой набросок. (Вторая половина сентября 1899 г. (датируется по тетради)). Хранится: Т5. Л. 51 об.

ЧА — черновой автограф. 11-16 ноября (18)99 i. Подпись: Леонид Андреев. Хранится: 77. Л. 21-36.

ЧН2 — черновой набросок (фрагменты начала рассказа). Рукопись. (Середина ноября 1899 г. (датируется по тетради)). Хранится: 77. Л. 20 об.

РКАП — рукописная копия (рука неуст. лица) с авторской правкой. (Ноябрь 1899 г.)^[1] Хранится: Hoover. Box 4. Envelope 22. Item 2.

К. 1899. 25 дек. (№ 356). С. 2-3.

ЗиЛ. 1.С. 21-37.

Пр. Т. 2. С. 157—176.

ПССМ. Т. 1. С. 38-50.

Впервые: К (с посвящением А. М. Велигорской).

Печатается по тексту ПССМ.

Замысел рассказа, оформленный в виде плана, — ЧН1 — относится ко второй половине сентября 1899 г. Черновые материалы свидетельствуют о значительной работе, проделанной Андреевым над этим небольшим по объему и простым по фабуле произведением. Первая из сохранившихся редакций (ЧА) датирована 11-16 ноября 1899 г. Начало и конец этой версии рассказа существенно отличаются от окончательной. Здесь подробно описываются события, предшествующие возвращению Сашки домой накануне, посещения елки: его участие в игре в Сиён-гору, сопровождаемое издевательствами над товарищами, и его же хулиганские выходки, совершаемые на Карачевской улице. По-другому звучит и концовка рассказа, чему способствует повествование Сашки о своем давнем сне, благодаря которому он напрямую отождествляет себя с ангелочком (в связи с этим ранее, в сцене у елки, более акцентировано сходство мальчика с восковой фигуркой), а также иначе намечена сцена пробуждения. В остальном развитие сюжета в ранней редакции в основном совпадает с сюжетом ОТ, но имеется множество мелких текстуальных различий между этими версиями. В целом стилистика первой редакции имеет более сниженный характер. Так, например, часто вместо имени героя — Сашка — употребляется его прозвище — Волчок, а «седая дама», дарящая ему ангелочка, именуется «теткой». К этой версии примыкает более подробный вариант начала, скорее всего написанный Андреевым в то же время (ЧН2).

В следующей редакции (РКАП) ЧА и ЧН2 сведены воедино. Ее текст является промежуточным: сохраняя (с некоторой правкой) начало ранней редакции, в остальном он ближе к окончательной. Вместе с тем множество мелких разночтений между РКАП и основным текстом свидетельствует о том, что Андреев продолжал править рассказ и позже. Особенно отличающееся от ОТ начало РКАП представлено как редакция. Отметим, что в ПССМ в качестве даты окончания произведения указана дата первого из черновых автографов (ЧА) — «11-16 ноября 1899 г.».

Характерно, что позднее в одном из интервью писатель, вспоминая о том, как создавался рассказ, не говорит о достаточно длительной работе над ним: «Вы знаете, — сказал он, — „Ангелочек“ я написал в одну ночь. Помню, мать моя тогда страшно ругала меня. В то время я зарабатывал репортажем в газете рублей 100 в месяц. И мы жили сравнительно безбедно. Увлекшись же волновавшей меня темой рассказа, которую я, признаться, вынашивал довольно долго, я репортаж забросил. И конечно, гонорар 19 рублей, полученный за первое мое детище, не мог удовлетворить мою мать» ([Б.п.] Леонид Андреев на даче «Аванс» //Петербургская газета. 1908. 21 июня).

По воспоминаниям родственницы писателя З. Н. Пацковской, рассказ имеет автобиографическую основу: «Елка эта была у нас, и на верху был восковой ангелочек; Леонид все на него смотрел, потом взял его себе (моя мать ему его подарила), и когда лег спать, то положил его на горячую лежанку, и он, конечно, растаял. Было ему в это время лет 8. Но в рассказе кое-что переиначено. Там выводится мальчик из бедной семьи. Леониду же отец и мать делали обыкновенно свою роскошную елку» (Фатов. С. 212). Это подтверждается и тем, что в первоначальном наброске (ЧН1) фамилия семьи, пригласившей героя на елку, совпадает с фамилией родственников писателя <-- Пацковские.

Андреев сам расценивал этот рассказ как некий новый этап в творчестве. Об этом свидетельствуют записи в его дневнике. В рождественскую ночь 25 декабря 1899 г. он отмечает: «В мое отсутствие вышел мой рассказ „Большой шлем“, действительно, хороший рассказ; сегодня вышел „Ангелочек“, пожалуй, более крупный. Эти рассказы ставят меня в ряды недюжинных молодых беллетристов. <…> Нынешний рассказ „посвящается А. М. Велигорской“» (Дн9. Л. 170 об.). В записи от 5 января 1900 г. он продолжает эту тему: «„Ангелочек“ имел крупный успех. <…> Между прочим: мое посвящение рассказа А.М. наделало много шуму, вызвало много разговоров и заставило А.М. сиять и проявлять по отношению ко мне некоторую нежность» (Там же. Л. 171, 171 об.).

С «Ангелочком» связан и первый (из известных нам) читательский отзыв, который писатель приводит в записи от 10 января 1900 г.: "Вот письмо, присланное из Екатеринослава в редакцию Курьера на имя «Леонида Андреева, автора Ангелочка»:

«М. Г. Не раз перечитывая Ваши талантливые рассказы, полные такой художественной правды, я намеревался письменно выразить Вам свою благодарность за те хорошие минуты, которые Вы доставляли мне и моей жене своими строками. <…> Во всех Ваших рассказах — „Собака“, „Большой шлем“, „Ангелочек“ — нет ни одной художественной ошибки, все они так же психологически верны и трагичны, как сама жизнь. <…> Пишу Вам под свежим впечатлением Вашего рассказа в рождественском No — „Ангелочек“. Слава богу, что Вас хоть крупностью шрифта выделили среди Ваших так называемых „знаменитых“ собратьев. А помимо шрифта, какая прелесть эта Ваша вещица! Как тепло, задушевно и жизненно Вы начертали поистине рождественские странички, и знаете, в общем Вы написали потрясающую вещь. Вот мое мнение о Вас: Ваша манера писать напоминает чеховскую, и, если Вы еще молоды (а мне кажется почему-то, что Вы моложе меня: мне 28 лет), то из Вас выработается выдающийся писатель» (Там же. Л. 171 об., 172, 172 об.).

Важно, что оценка рядового читателя совпадала с оценками, для Андреева авторитетными. В письме Андрееву от 2-4 апреля 1900 г. «Ангелочек» был выделен M .Горьким как один из лучших ранних рассказов (Горький. Письма. Т. 2. С. 26).

Автор одного из первых печатных отзывов, В. Шулятиков, рассматривая образы рассказа в свете значимых, по его мнению, собственно андреевских мотивов, отмечает: «Окруженные странными, загадочными, таинственными, непонятными явлениями герои Леонида Андреева проникаются чувством ужаса к жизни <…> Этим трепетом ужаса охвачен и отец Сашки, лежащий в своем темном углу, одинокий и молчаливый, погруженный в бесконечные размышления; он вечно думает именно об „ужасе человеческой жизни“» (Шулятиков 1901. С. 3).

Критик «Мира Божьего», говоря о том, что у Андреева «пошлый случай превращается в общечеловеческую драму, полную глубокого смысла и внутреннего значения», назвал «Ангелочка» «повестью о двух, не знающих любви и ласки существах», в душах которых восковая фигурка будит «всю неутолимую жажду счастья» (А.Б. [Богданович А. И.]. Леонид Андреев. Рассказы. СПб.: Изд-е т-ва «Знание». 1901 // Мир Божий. 1901. № 11. Отд. 2. С. 75).

Другое мнение выразила Е. Колтоновская, которая писала, что от чтения рассказа «получается впечатление ходульности, утрировки и выдумки <…>. У заброшенного, огрубевшего мальчика пробуждается прирожденный идеализм при виде красивой вещицы, олицетворявшей идею вечного добра, что, конечно, должно было растрогать всех присутствующих… Уж чего, кажется, проще! И при чем тут „веяние человеческого счастья“ и весь этот приподнятый тон? <…> Так же ходулен и неестественен разговор Сашки с отцом по возвращении домой» (Колтоновская 1901. С. 29).

Во многом солидарен с ней М. Неведомский. «Отношения Сашки и его отца к восковому „ангелочку“ <…> грешат тем же недостатком», — указывает критик, имея в виду отмеченные им ранее «преднамеренность, искусственность, даже манерность» андреевских рассказов (Неведомский 1903. С. 10, 8). В доказательство он приводит место из рассказа, описывающее восприятие ангелочка Сашей (начинающееся словами «Все добро, сияющее над миром…»), и замечает: «Каков бы ни был предвзятьш субъективизм зрителей, но можно ли следующим образом рисовать впечатление от игрушки <…>?» (Там же. С. 10). Далее, характеризуя основную мысль рассказа, он отмечает: «Идея слишком ясна: она напоминает Ростановскую „Принцессу Грезу“ — это роль идеала, мечты, даже не осуществимой, мечты как стимула жизни» (Там же. С. 26).

По мнению Н. К. Михайловского, фигура Сашки Андрееву не удалась. «Надо сказать, что в грубости Сашки автор пересолил, это грубость ненастоящая, деланная». Но в целом маститый критик весьма высоко оценил «Ангелочка», указывая на его глубоко гуманистический пафос: «Автор не рассказал нам, что почувствовали отживший старик и неживший мальчик, когда, проснувшись, увидели, что сталось с ангелочком. Автор, заставивший Сергея Петровича пережить картину его собственных похорон^[2], рассказавший много и других страшных вещей, затруднился изобразить муки этих людей, для которых на мгновение мелькнул в аду луч света, никогда не виданный мальчиком, давно забытьи стариком. Не потому ли опустил здесь автор занавес, что пробуждение старика и мальчика должно оказаться страшнее всякой смерти?» (Михайловский 1901. С. 70, 71).

В. Кранихфельд полемизирует с подобной трактовкой финала: «Мы думаем, напротив, что способность отогревать сердце даже в лучах иллюзий, которые, подобно ангелочку, очень скоро теряют свою привлекательность, — весьма ценная способность, которою дорожат люди. Что ангелочек растаял, — это, конечно, обидно, но в возмездие за эту утрату остается воспоминание о тех чудных минутах, которые он успел нам дать, — что же тут страшного?» (Кранихфельд 1902. С. 57).

Как «особенно привлекательное повествование» оценил «Ангелочка» Е. Жураковский, который отмечал: «В этом рассказе чувствуется влияние рассказов Достоевского, с его мягким и любвеобильным изображением жизни детей, например в „Неточке Незвановой“. Родство душ усиливается гнетом обстановки, и гармония любви пронизывает чувство зрителей жизни этих заброшенных людей» (Жураковский 1903а. С. 109).

Н. Д. Урусов в своей книге о ранних рассказах Андреева считает, что в «Ангелочке» отразились наиболее сокровенные мысли писателя. Воспроизводя эпизод душевного единения Сашки и отца около ангелочка, опираясь на цитату из рассказа: «что-то <…> сливало воедино сердца и уничтожало бездонную пропасть, которая отделяет человека от человека и делает его таким одиноким, несчастным и слабым», критик утверждает: «В этих последних словах г. Андреева — ответ всем его бессильным, одиноким людям, страдающим и униженным. Вот это „что-то“ в их чувстве, великое и необходимое, только и может дать счастье и силу человеку. Без этого общения — вечная пропасть, отделяющая человека от человека» (Урусов. С. 41-42).

Н. Геккер выделяет «Ангелочка» среди прочих рассказов Андреева о детях, и его трактовка в чем-то перекликается с мнением Кранихфельда: «Пусть и „ангелочек“ — оказался кусочком воска перед лицом пробудившихся, но он уже свое дело сделал и примирил старика с настоящим, а мальчика перенес в другую жизнь, которая возможна и принадлежит ему по праву. И кто знает, какую жизнь создаст Сашка и какой жизни будет он учить других: поэтому „Ангелочек“ будет историей очень печальной и безутешной на первый взгляд. Но, по существу, она не мрачна и не внушает нам безверия, ибо идеал не мягкий воск, тающий у отдушины печи, а на самом деле тот несокрушимый гранит, о который разбиваются все силы материальных преград, в том числе и обольщения эстетического свойства и личного благополучия, и угрозы физического воздействия» (Геккер 1903. С. 14).

И. П. Баранов, говоря об «Ангелочке», отмечает, что «в этом произведении уже открыто и резко (в отличие от других ранних рассказов о детях. — Сост.) звучит своеобразная авторская тенденция, выраженная в символической фигурке ангелочка и порой заставляющая художника прибегать к натяжкам и нарочитости при изображении душевных перипетий юного героя. „Ангелочек“, таким образом, не столько правдивый рассказ из детской жизни, сколько уже вполне определившаяся художественная проба авторского миросозерцания и настроения. <…> Последняя страница этого очерка производит прямо-таки неизгладимое впечатление по глубине проникновения в страдающую и тоскующую душу человека» (Баранов 1907. С. 17,18). Полемизируя с интерпретацией финала Н. Геккером, он вопрошает: «Вдумчивый читатель! Что значат после этого трагического испарения иллюзорного идеала уверения критика, что вся эта история с ангелочком „по существу, не мрачна и не внушает нам безверия, ибо идеал не мягкий воск <…>, а гранит“? <…> Разве не ясно, как светлый солнечный день, что Сашка не из тех немногих избранных, которые во имя какого-то призрачного идеала <…> шествуют всю жизнь по тернистому пути возвышенного нравственностью альтруизма! Сашка обладал непокорной и смелой душой и в тринадцать лет мстил жизни всеми примитивными средствами, бывшими в его распоряжении. Это волчонок, которого мог победить только, одухотворенный ангелочек! И не будущего адепта высокой общественной морали должны мы предполагать в нем после страшного пробуждения от мирного сна и фантастических грез, а хищного волка, с кровожадным инстинктом пустыни, который будет сильно мстить так лицемерно обманувшей его жизни… И в Сашкином ангелочке, и в Петькиной даче^[3] г. Андреев хотел нам доказать всю иллюзорность, всю обманчивость этих пресловутых „гранитных“ идеалов» (Там же. С. 19-20).

П. С. Коган также интерпретирует рассказ в свете своей общей концепции андреевского творчества, утверждая, что уже в первом его абзаце («Временами Сашке хотелось перестать делать то, что называется жизнью <…>») автором поставлены проблемы, которые станут излюбленными «в последующих рассказах и трагедиях вплоть до наших дней. Личность и мир противостоят друг другу, их интересы непримиримы, мое „я“ не желает делать того, что называется жизнью. Это „я“ не принимает жизни. Сашка и окружающее — несоизмеримые величины. С этой ницшеанской и штирнеровской антитезой мы будем встречаться в каждом новом рассказе Андреева <…> В этих незамысловатых строках небольшого рассказа уже чувствуется будущий Андреев, хотя в „Ангелочке“ еще не поставлены мировые проблемы. В этих простых строках вы уже прочтете то решение вопроса, которое останется всегда единственным для Андреева. И как просто это сказано! „Так как ему было тринадцать дет и он не знал всех способов, какими люди перестают жить, когда захотят…“ Ведь так пишут только тогда, когда относительно способа решения возникших вопросов нет никаких сомнений, когда в душе уже все ясно. Смерть для сознательного существа — единственный нормальный выход из противоречий жизни. Если бы Сашка не был так юн, если бы он уже достиг полного сознания, то разве можно сомневаться в том, что он покончил бы жизнь самоубийством. Кто же из нормальных людей станет добровольно жить? — как будто хочет сказать Андреев своей фразой, — только недоразумением или недостатком сознания объясняется то обстоятельство, что люди продолжают жить и выполняют требования враждебной им жизни» (Коган 1910. С. 10). В том же ключе трактуется финал рассказа: «Надежда тоскующей о Боге души осталась обманутой, и, утром, проснувшись, маленький человек, который еще только начинал жить, уже встанет и обратится к неведомому с тем же криком „скажи!“, с которым до сих пор стучится Л. Андреев перед железными вратами вечности» (Там же. С. 12).

В своей книге, посвященной детской теме в новейшей русской литературе, В. В. Брусянин выделяет среди андреевских произведений «Ангелочка», где «в особенности глубоко затронута детская психология» (Брусянин В. В. Дети и писатели: Литературно-общественные параллели: (Дети в произведениях А. П. Чехова, Леонида Андреева, А. И. Куприна и Ал. Ремизова). М.: Типогр. Т-ва И. Д. Сытина, 1915. С. 127). Сашка — «незаурядная личность. Он даже поэт. Из всей разнохарактерной группы детей, бывших на елке у Свечниковых, только он один сумел опоэтизировать воскового „ангелочка“ <…> приблизил к себе символ той красоты и справедливости, которых недоставало в действительной жизни» (Там же. С. 129, 130). Брусянин считает, что «судьбой Сашки Андреев открывает целую кампанию против условий воспитания и обучения в наших средних школах» (Там же. С. 130), имея в виду написанные позже «курьерские» фельетоны, посвященные гимназии («Он умер, бедный Экстемпоралий», «Мой герой», «Весна», «Лето» и др.).

В качестве сложного и разветвленного символа эпохи рассказ был использован А. А. Блоком в его статье «Безвременье» (1906). Атмосфера «Ангелочка» оказывается симптоматичной для времени, когда утрачено «чувство домашнего очага», а Рождество — «высшая точка этого чувства» — уже перестало быть «воспоминанием о Золотом веке». Домашний очаг превратился в затхлое «паучье жилье». Характерна и отмеченная Блоком глубокая связь рассказа с мотивами и образами Достоевского: «Внутренность одного паучьего жилья воспроизведена в рассказе Леонида Андреева „Ангелочек“. Я говорю об этом рассказе потому, что он наглядно совпадает с „Мальчиком у Христа на елке“ Достоевского. Тому мальчику, который смотрел сквозь большое стекло, елка и торжество домашнего очага казались жизнью новой и светлой, праздником и раем. Мальчик Сашка у Андреева не видал елки и не слушал музыки сквозь стекло. Его просто затащили на елку, насильно ввели в праздничный рай. Что же было в новом раю?

Там было положительно нехорошо» (Блок А. А. Полн. собр. соч. Т. 7. С. 22-23).

И далее Блок развивает свою мысль, используя образы рассказа для иллюстрации собственных обобщений: «Дело в том, что уже в этом старом рассказе („Ангелочек“ написан в 1899 году) звучит нота, роковым образом сблизившая „реалиста“ Андреева с „проклятыми“ декадентами. Это — нота безумия, непосредственно вытекающего из пошлости, из паучьего затишья. Мало того, это — нота, тянущаяся сквозь всю русскую литературу XIX века, ставшая к концу его только надорванной, пронзительной и потому — слышнее. В ней звучит безмерное отчаянье <…> Стоит вспомнить, как все рассказы его горят безумием; в сущности, все это один рассказ, где изображены с постепенностью и сдержанностью огромного таланта все стадии перехода от тишины пошлой обыденщины к сумасшествию. В нашем рассказе легко, но уже несомненно намечен этот самый переход. <…> Радость остыла, потухли очаги, Времени больше нет. Двери открыты на вьюжную площадь» (Там же. С. 23-24).

Сюжет рассказа позже был использован Блоком в стихотворении «Сусальный ангел» (1909—1911).

При жизни автора рассказ был переведен на немецкий (1903 дважды, 1905), болгарский (1903, 1904, 1912), шведский (1903, 1906), польский (1904), хорватский (1904, 1907 дважды, 1908 дважды), чешский (1904, 1916), финский (1905), французский (1905), румынский (1908), японский (1908, 1909, 1913), английский (1910, 1915 трижды, 1916), сербский (1913), итальянский (1919) языки и на идиш (1912).

ЧА

С. 596. …на Карачевскую. Это была улица более людная, чем тот глухой и темный переулок, в котором обитал Волчок… — Карачевская — шумная торговая улица в Орле.

ЧН2

С. 612. …играли в Сиён-гору <…> сбрасывая их с кучи головой прямо в мягкий снег… — Сиён-гора — диал. от «Сион-гора». Речь идет скорее всего о популярной (особенно зимой) детской игре (называемой также «Бабы», «Орешек», «С города долой» и др.), заключающейся в следующем: «Играющие делятся на две равные партии. Одна партия занимает возвышенное место, изображающее крепость (зимой она строится из снега. — Сост.), другая нападает и старается выгнать из крепости» (Мудрость народная: Жизнь человека в русском фольклоре. Вып.1: Младенчество; Детство. М., 1991. С. 372).

---

1. Датировка подтверждается пометой на обложке домашнего архива, сделанной А. И. Андреевой: «ноябрь 1899».
2. Подразумевается эпизод из гл. V „Рассказа о Сергее Петровиче“ (см. т. 2 наст. изд.).
3. Подразумевается ситуация рассказа „Петька на даче“.