М. Н. Катков
Анархическая пропаганда
править
Вслед за сим мы печатаем изложение дела, выходящего из ряда обыкновенных. Составлено это изложение на основании рассказов крестьян, которые в течение нескольких лет ходатайствовали об очищении их местности от заразы социалистической пропаганды и посеянных ею в их местности плевел. Много раз обращались эти крестьяне по такому своему делу и к местным, и к петербургским властям; не раз заходили они и к нам при неоднократных своих хождениях с Поволжья в Петербург, где бывали выслушиваемы многими высокостоящими лицами.
Дело этих крестьян, между прочим, бросает свет на темные стороны вопроса о том, при каких условиях ведется у нас революционная пропаганда, в чем сила и значение всех этих мутящих нашу жизнь противугосударственных брожений. В местности, откуда родом эти крестьяне, революционная пропаганда свила себе гнездо около четырех лет тому назад; среди их жили и делали свое дело и Соловьёв, совершивший потом 2 апреля покушение на жизнь покойного государя, и Богданович, работавший под именем Кобозева над устройством адской мины на Малой Садовой улице в Петербурге, и многие другие из той же шайки. Часть этой саранчи рассеялась, но оставила по себе семена, от которых добрые люди до сих пор не могут отделаться.
Начало этой пропаганды совпадает по времени с либеральным роспуском на все четыре стороны, по сенатскому суду, массы испорченных людей, привлекавшихся к Жихаревскому следствию, причем появлению пропагандистов предшествовали некоторые перемены в составе местной администрации. Чуть не весь личный состав особенно близко стоящих к крестьянам властей, начиная с предводителя, непременного члена уездного крестьянского присутствия, исправника, станового и жандармского капитана и кончая земским агентом страхования и земскими же врачом и акушеркой, оказались лицами, или прямо способствующими делу пропаганды, или потворствующими ей и не допускающими никакого ей противодействия. Тяжелое впечатление производит этот бывший адвокат-предводитель, держащий при себе лицо, привлекавшееся к каракозовскому делу и затем принимающий к себе писцом будущего цареубийцу Соловьёва. Тяжелое впечатление производят эти власти, рекомендующие на должности волостных писарей Соловьёва, Богдановича (Кобозева), Страхова, устраняющие тех волостных старшин, которые не соглашаются принять к себе этих людей, ставящие их распорядителями всего крестьянского быта и встречающие окриком всякий протест против их пропаганды.
Что должны были думать крестьяне, видя, что навязанные им властями писаря занимаются раздачей возмутительных книг и ведут злоумышленные проповеди о переделе земель, о неплатеже долгов, об отмене податей, о замене властей общественными управлениями, о равенстве, о том, что власти не будет? Как должны были перепутаться понятия крестьян ввиду того, что проповедники всех этих учений находили в местных представителях власти поддержку и что эти власти находились с пропагандистами-писарями в товарищеских отношениях, запросто «водили с ними компанию». Значит, так и нужно, значит, все это требуется…
При таких обстоятельствах отрадное явление представляют собою эти крестьяне, не дозволившие сбить себя с толку, неутомимо, несмотря на все препятствия и невзгоды, делавшие все возможное, чтоб исполнить гражданский долг. Обнаруженная ими при этом энергия поистине изумительна. Сколько пришлось им в течение этих четырех лет вытерпеть всяких неправд и притеснений и от своих поставленных и настроенных пропагандистами сельских властей, и от начальств; сколько пришлось им выслушать увещаний «бросить дело и жить мирно»… Такие увещания не всегда, конечно, были знаком сочувствия ко крамоле. Они часто были просто уступкой тем веяниям, сила коих достигла своего апогея в эпоху «диктатуры», когда возмущаться против деяний легальной и нелегальной пропаганды считалось чуть не преступлением.
Но ни увещания, ни прельщения, ни трата денег и времени, ни злые насмешки сбитых с толку пропагандистами односельчан над неудачами многочисленных поездок ко властям не уклонили их от исполнения того, что они считали своим священным долгом. Тяжело, конечно, было им выслушивать от своих супротивников, что «делается по-нашему, а не по-вашему». Но правда должна была брать свое; и так и было по мере того, как дело разъяснялось пред высшими властями.
При всем противодействии, какое встречал протест крестьян, пропагандистам пришлось бежать из той местности, где они было основались и проживали около года под ложными именами. Затем разъяснением дела крестьяне добились того, что после одной из их поездок в Петербург были сменены в их местности и губернатор, и уездный предводитель, и жандармский капитан, и исправник, и становой. Наконец, они добились смены и излюбленного пропагандистами волостного старшины. Можно надеяться, что при окончательном разъяснении дела будут устранены в их местности и прочие остающиеся пока еще в силе следы производившейся там пропаганды.
Но с каким страшным трудом, с какою медленностью достигается всякий успех в этой борьбе с анархическими течениями! До какой степени медлительно действует в подобных настоящему случаях наша административная машина, видно, между прочим, из следующего. Результатом одной из поездок крестьян в Петербург было объявление там крестьянам, что по воле Государя Императора для расследования их дела назначена особая комиссия. Действительно, месяца через два прибыла на место комиссия, а затем крестьяне имели счастье услышать, что они правы в своем деле, что все ими заявленное подтвердилось и что дело пойдет в министерство юстиции. Что сталось с их делом в министерстве юстиции и был ли ему там дан какой-нибудь ход, неизвестно. Но понадобилась новая поездка крестьян в Петербург, новое заявление их пред высшими властями, подкрепленное свидетельством г. Писарева, расследовавшего дело, для того чтобы раскрытия, сделанные комиссией, привели к практическим результатам.
В течение нескольких лет у нас не раз повторялись обращаемые к обществу приглашения оказывать содействие властям в борьбе с революционною пропагандой. Но плохо приходится тем, кто нешуточно относится к таким приглашениям. Что ожидает их, показывает пример этих крестьян, несколько лет сряду добивающихся очистить свою местность от посеянных в ней плевел. Нельзя не удивляться их энергии, которую не могли подавить все претерпенные ими испытания. Но всякая энергия имеет свои пределы, и не каждый способен на нее в такой степени. Следовать политике «диктатуры сердца» и мирволить анархической пропаганде, подлаживаясь к ней, гораздо спокойнее и выгоднее, чем прослыть беспокойным и очутиться между двух огней, нажив себе неприятности и от властей, и от крамольников.
В помещаемом ниже изложении дела упомянутых крестьян мы не назвали ни губернии, ни уезда, где оно разыгралось, ни лиц, к нему прикосновенных. Но если бы дело стало предметом нового правительственного расследования, если бы признана была нужной проверка крестьянских рассказов, может быть, не во всякой мелочной подробности удовлетворяющих требованиям строгой точности, мы готовы по первому приглашению поименовать и лица, и местности.
Впервые опубликовано: «Московские Ведомости». 1883. 5 мая. № 123.