Аналогия или провидение? (Кузмин)

Аналогия или провидение? : О А. С. Хомякове как о поэте
автор Михаил Алексеевич Кузмин
Опубл.: 1914. Источник: az.lib.ru

Михаил Кузмин

Аналогия или провидение?
А. С. Хомякове как о поэте)

править

Признать за поэтическим творчеством известное колдовство, некоторую волшебную силу — значит вернуть его к древнейшим истокам, к магическому значению и действию слов, словесных формул и прорицаний. Иногда простые лирические стихотворения в личной жизни поэта как бы отгоняют от него случившиеся бедствия, лишая их возможной напряженности и тяжких последствий, а также и предотвращая еще неизвестную грозящую беду. Я думаю, стало почти ходячим мнением, что, написав элегию, поэт значительно освобождается от томившей его печали и, наоборот, случайно выразив грустные, ничем, по-видимому, не вызванные мысли, он, может быть, отводит подстерегающее его несчастие. Часто поэт пишет об одном, не предполагая, что в этих строках совсем иное отыщут и прочтут потомки, а иногда и современники его.

Разумеется, это свойство освобождения, ограды и провидения, принадлежащее поэзии личной, распространяется и на лирику общественную. В мистических практиках, а также и в Церкви давно учитывается таинственная сила колебания воздуха не только устремлением духовным, но и произнесенными вслух словами. Эта сила свойственна и поэзии.

Мысли эти пришли мне теперь при чтении полузабытых стихов А. С. Хомякова… Поэзия не была главным занятием известного славянофила и, может быть, не совсем несправедливо оставлена в тени, хотя исследователь мог бы найти в ней какую-то ступень от Языкова последнего периода к Тютчеву. Чистая и благородная, она страдает однообразием, загораясь временами несколько риторическим пафосом. Но мне важна не столько поэзия Хомякова, сколько ее аналогия с переживаемыми теперь событиями. Даже не аналогия, а почти тождество, провидение поэта, зависящее не от одного сходства политических моментов, ибо:

…звонкий стих в себе вмещает

Времен грядущих семена, —

говорит сам поэт, и действительно, не отголоски первой половины XIX столетия, а будто подлинное описание теперешнего вандализма видим мы в таких строках:

Разрушил чудеса минувших поколений, —

И злато, и труды голодной нищеты,

И сила юности, и прелесть красоты,

Все было добычей владык ипоплеменных.

Послание к Веневитиновым»)

При чтении этих строк, может быть, вспомнятся вообще всякие разрушители, но прежде всего те, что погубили Реймсский собор, Шантильи, Лувен…

Прямо уже к русским, и именно к нам, русским 1914 года, относятся следующие, такие звучные и прочувствованные стихи:

Их много там, где гнев Дуная,

Где Альпы тучей обвились,

В ущельях скал, в Карпатах темных,

В Балканских дебрях и лесах,

В сетях Тевтона вероломных…

И ждут окованные братья —

Когда же зов услышат твой,

Когда ты крылья, как объятья,

Прострешь?..

Их час придет: окрепнут крылья,

Младые когти подрастут,

Вскричат Орлы, — и цепь насилья

Железным клювом расклюют!

Орел»)

Или следующие строфы «Оды»:

Потомства пламенным проклятьям

Да будет предан тот, чей глас

Против Славян Славянским братьям

Мечи вручил в преступный час!

Да будут прокляты сраженья,

Одпоплеменников раздор,

И перешедшей в поколенья

Вражды бессмысленной позор!..

И взор поэта вдохновенный

Уж видит новый век чудес…

Он видит: гордо над вселенной,

До свода синего небес,

Орлы Славянские взлетают

Широким, дерзостным крылом,

Но мощную главу склоняют

Пред старшим — Северным Орлом.

В другом стихотворении, как-то нам особенно близком в эти дни славянского объединения и галицийских побед, поэт, пророчествуя, рисует картину, которая ныне, полвека спустя, кажется вещим отражением наших страстных надежд:

И с неба картину я зрел величаву:

В убранстве и блеске весь Западный край,

Мораву, и Лабу, и дальнюю Саву,

Гремящий и синий Дунай.

И Прагу я видел, и Прага сияла,

Сиял златоверхий на Петшине храм;

Молитва Славянская громко звучала

В напевах, знакомых минувшим векам.

И в старой одежде Святого Кирилла

Епископ на Петшин всходил,

И следом валила народная сила,

И воздух был полон куреньем кадил,

И клир, воспевая небесную славу,

Звал милость Господню на Западный край,

На Лаву, Мораву, на дальнюю Саву,

На шумный и синий Дунай.

А. С. Хомяков был русским в самом высоком значении этого понятия, он любил Россию и, сознавая умом просвещенным и свободолюбивым все исторические грехи ее, сердцем ощущал ее великое призвание, как, может быть, никто из вдохновенных, Он знал, что Россия «раскается» и победит.

Не в пьянстве похвальбы безумной,

Не в пьянстве гордости слепой,

Не в буйстве смеха, песни шумной,

Не с звоном чаши круговой;

Но в силе трезвенной смиренья

И обновленной чистоты

На дело грозного служенья

В кровавый бой предстанешь ты…

Иди! тебя зовут народы.

И, совершив свой бранный пир,

Даруй им дар святой свободы,

Дай мысли жизнь, дай жизни мир!

Иди, светла твоя дорога:

В душе любовь, в деснице гром,

Грозна, прекрасна — Ангел Бога

С огнесверкающим челом!

Раскаявшейся России»)

Какая противоположность бездушному идеалу германизма, столь ясно выраженному в текущую войну, заключается и в другом обращении поэта к России, дающем как бы целую программу если не политическую, то духовную, культурную и психологическую:

И вот, за то, что ты смиренна,

Что в чувстве детской простоты,

В молчанье сердца сокровенна.

Глагол Творца прияла ты, —

Тебе Он дал свое призванье,

Тебе Он светлый дал удел:

Хранить для мира достоянье

Высоких жертв и чистых дел;

Хранить племен святое братство,

Любви живительный сосуд,

И веры пламенной богатство,

И правду, и бескровный суд.

России»)

Едва ли события, современные Хомякову, давали ему повод к таким надеждам, столь нашим, столь верным, хотя и выраженным несколько прозаически:

Все велики, все свободны,

На врагов — победный строй,

Полны мыслью благородной,

Крепки верою одной.

Не гордись перед Белградом»)

Только теперь, в 1914 году, можно вполне понять и оценить эти вселенские чувства и сказать: да будет!

Впервые опубликовано: «Аполлон». 1914. N 6/7. С. 82-85.

Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/kuzmin/kuzmin_analogita_ili_providenie.html.