Американскій посланникъ при дворѣ Николая I. править
25 іюня исполнилось сто лѣтъ со дня рожденія императора Николая Павловича; царствованіе же его окончилось едва полвѣка тому назадъ, а потому, естественно, оно не стало еще достояніемъ исторіи. Съ одной стороны, многіе вопросы, волновавшіе умы при Николаѣ I, не рѣшены окончательно до сихъ поръ и сохраняютъ всю жгучесть современности; съ другой стороны — мы располагаемъ пока еще незначительнымъ матеріаломъ для исторіи царствованія императора Николая. Въ виду этого обстоятельства каждый новый источникъ для этой эпохи представляетъ несомнѣнный интересъ. Такое значеніе первоисточника имѣютъ мемуары Джорджа Миффлина Далласа, который былъ въ концѣ тридцатыхъ годовъ американскимъ посланникомъ въ Петербургѣ и неоднократно имѣлъ случай бесѣдовать съ русскимъ императоромъ. Мемуары эти напечатаны въ журналѣ «Century», и извлеченія изъ нихъ мы предлагаемъ вниманію нашихъ читателей.
Далласъ прибылъ въ Россію въ 1837 году. 29 іюля судно «Indepdence», на которомъ ѣхалъ посланникъ — достигло Кронштадта. «Этотъ день, — разсказываетъ Далласъ, — остался для насъ навсегда памятнымъ, вслѣдствіе неожиданнаго посѣщенія императора Николая, который явился на судно инкогнито въ сопровожденіи графа Нессельроде, князя Меньшикова, кронштадтскаго коменданта и прочаго генералитета. Императоръ вообще любитъ подобные неожиданные визиты инкотнито и выдерживаетъ роль съ ловкостью и развязностью. Нашъ вице-консулъ въ Кронштадтѣ, Леонарценъ, около одиннадцати часовъ утра ѣхалъ вмѣстѣ съ капитаномъ „Independence“ въ его гичкѣ сдѣлать визитъ кронштадтскому коменданту. Вдругъ на встрѣчу имъ попался катеръ съ императорской яхты, и въ числѣ пассажировъ его Леонарценъ узналъ самого царя; онъ немедленно повернулъ гичку назадъ, справедливо догадываясь, что Николай ѣдетъ на „Independence“. Однако царь сначала заѣхалъ на датскій фрегатъ, стоявшій недалеко отъ насъ, и пробылъ на немъ съ полчаса, а затѣмъ уже посѣтилъ насъ, въ роли простого адъютанта или вообще подчиненнаго князя Меньшикова, такъ что даже послѣднимъ поднялся на палубу. Такъ какъ онъ, во что бы то ни стало, хотѣлъ остаться неузнаннымъ и даже свита не обращала на него особаго вниманія, то съ нашей стороны было бы совершенно невѣжливо нарушить его инкогнито. Онъ скоро отдѣлился отъ своихъ спутниковъ, внимательно оглядѣлъ весь корабль, съ любознательностью разспрашивалъ многихъ матросовъ и, случайно встрѣтившись съ моей малюткой-дочерью, схватилъ ее на руки, сталъ расхваливать ея красоту и засыпалъ ее поцѣлуями. Статная фигура царя и его проницательные глаза были, конечно, всѣми замѣчены, и никто изъ насъ ни минуты не сомнѣвался въ высокомъ санѣ гостя. Наконецъ онъ, держа подъ козырекъ, спросилъ князя Меньшикова, готовъ-ли катеръ къ отъѣзду, и, получивъ утвердительный отвѣтъ, поспѣшилъ на катеръ, предоставивъ другимъ распрощаться съ нами. Тогда нашъ капитанъ прекратилъ игру и салютовалъ гостей сорока однимъ пушечнымъ выстрѣломъ, что заставило императора, въ свою очередь, отказаться отъ инкогнито; онъ далъ русскому фрегату отвѣтить на салютъ и вмѣстѣ выкинуть на мачтѣ своего судна американскій флагъ и императорскій штандартъ. Появленіе послѣдняго вызвало громовые салюты со всѣхъ судовъ въ гавани и со всѣхъ кронштадтскихъ фортовъ. Картина была выше всякаго описанія и нашъ корабль казался центромъ, вокругъ котораго разыгрывалась одна изъ самыхъ блестящихъ и восторженныхъ сценъ, какія только можно себѣ представить».
Во второй разъ Далласъ видѣлъ Николая Павловича 6 августа, когда представлялся ему въ Петергофскомъ дворцѣ. Пріемъ американскому послу и его женѣ былъ назначенъ въ половинѣ четвертаго. "Насъ привели, — пишетъ Далласъ, — въ роскошный вестибюль, откуда вверхъ шла широкая лѣстница съ стѣнами, расписанными изящными фресками. Церемоніймейстеръ проводилъ дамъ въ боковые покои, откуда видны были грандіозныя гидравлическія сооруженія, а я вступилъ въ оживленный разговоръ съ барономъ Николаи. Мы были первыми, явившимися въ пріемную; но вскорѣ вся комната наполнилась блестящими военными и гражданскими сановниками, а также и дамами, которыя возбуждали изумленіе своимъ красивымъ, изящнымъ тѣлосложеніемъ. Нѣсколько времени мы разговаривали, поджидая, а затѣмъ меня провели въ внутренніе покои къ императору Николаю. Едва я вошелъ въ дверцу, какъ онъ быстро поднялся мнѣ на встрѣчу, протягивая руки, и съ видимой искренной сердечностью поздоровался со мной.
" — Мистеръ Далласъ, — были его первыя слова, — очень радъ видѣть васъ въ Россіи. Благодарю васъ за милую гостепріимную встрѣчу, которую оказали вы мнѣ на вашемъ кораблѣ. Никогда не видывалъ я болѣе славнаго судна. Я знаю, что, когда я удалился, то вы узнали меня; но догадался-ли кто-нибудь, пока я былъ еще на суднѣ? Я видѣлъ вашъ корабль въ моментъ его прибытія, на обыкновенной походной ногѣ, — мнѣ не хотѣлось осматривать его прибраннымъ. Дивное судно! Я намѣренъ послать нѣсколько своихъ офицеровъ въ Соединенные Штаты для обученія корабельной техникѣ и попрошу васъ снабдить ихъ письмами, чтобы облегчить имъ успѣхъ въ наукѣ. Не уговорите-ли вы капитана Никольсона отложить свой отъѣздъ до слѣдующей пятницы, когда въ нашемъ адмиралтействѣ спустятъ новый двадцати-пушечный корабль? Мнѣ пріятно было бы, если бы онъ присутствовалъ при этой церемоніи и высказалъ свои замѣчанія.
"Я старался отвѣчать на всѣ вопросы, которыми онъ засыпалъ меня. Потомъ онъ спросилъ, какъ обстоитъ дѣло съ волненіями въ Канадѣ, и замѣтилъ, что, когда правительство начинаетъ притѣснять и забываетъ свои обязательства относительно колоніи, то онъ считаетъ вполнѣ законнымъ возстаніе и отпаденіе отъ метрополіи. Я отвѣчалъ, что мало вѣрю въ пресловутое стремленіе канадцевъ къ независимости, что недовольство давно уже ростетъ тамъ, но что, по моему мнѣнію, населеніе мало обнаруживаетъ энергіи и единенія, такъ что врядъ-ли пойдетъ на рѣшительныя дѣйствія.
"Въ концѣ разговора онъ снова пожалъ мнѣ руку, а я поклонился и вышелъ. Въ перерывъ разговора я передалъ ему свои кредитивныя грамоты, но онъ положилъ ихъ на столъ, даже не открывая. На мои увѣренія, что Соединенные Штаты желаютъ утвердить дружеское согласіе между обоими правительствами, онъ отвѣтилъ, что вполнѣ увѣренъ въ искренности такого заявленія и не останется въ долгу передъ нашимъ правительствомъ въ доказательствахъ истинной дружбы. Немедленно послѣ этого меня провели къ императрицѣ, которая, между прочимъ, замѣтила, что наше правительство имѣетъ обыкновеніе очень часто мѣнять своихъ представителей въ Петербургѣ, и желала знать, такъ же ли мы поступаемъ относительно другихъ странъ, и не представляетъ-ли это особаго принципа нашей политики. Я отвѣчалъ, что такое явленіе совершенно случайно.
« — Хорошо, замѣтила она, — надѣюсь, вы будете исключеніемъ, что Россія вамъ понравится и вы долго останетесь здѣсь».
Послѣ представленія императору и императрицѣ Далласъ получилъ приглашеніе на обѣдъ во дворцѣ. За столомъ Александра Ѳеодоровна, которая довольно хорошо знала англійскій языкъ, много бесѣдовала съ Далласомъ объ американской литературѣ и особенно о Фениморѣ Куперѣ, романами котораго въ то время зачитывалась вся Европа. Всѣ эти знаки вниманія, въ значительной степени обусловленные дипломатической учтивостью, произвели сильное впечатлѣніе на простодушнаго американца, который выросъ на своей демократической родинѣ въ полномъ невѣдѣніи придворнаго этикета и потому придавалъ слишкомъ большое значеніе всѣмъ словамъ своихъ царственныхъ собесѣдниковъ. Русская императорская чета своей обходительностью сразу покорила сердце Далласа, и всѣ его отзывы о Николаѣ Павловичѣ и его супругѣ звучатъ неподѣльной симпатіей. Не менѣе поразила Долласа широкая, роскошная жизнь и блестящій декорумъ русской аристократіи. Съ большими подробностями и съ искреннимъ изумленіемъ описываетъ онъ балы, на которыхъ ему постоянно приходилось бывать. Но мы пропустимъ всѣ эти въ сущности мало интересныя детали и сосредоточимъ вниманіе лишь на отношеніяхъ Далласа къ императорской семьѣ.
Разъ, уже въ декабрѣ 1837 года, Далласъ ѣздилъ по Невѣ, закованной въ ледяной покровъ, и съ любопытствомъ смотрѣлъ, какъ масса народа расчищала широкій ледяной путь среди рѣки. Онъ уже возвращался домой по Англійской набережной, какъ вдругъ навстрѣчу ему промчались небольшія сани, запряженныя одной лошадью. Въ нихъ сидѣлъ, повидимому, простой офицеръ, закутанный въ синюю шинель, въ шляпѣ съ перомъ. «Я, — говоритъ Далласъ, — прямо не замѣтилъ сидѣвшаго въ саняхъ. Но вотъ онъ сдѣлалъ рукой обычный жестъ, — поднесъ ее къ шляпѣ, — и нѣсколько разъ кивнулъ мнѣ головой, улыбаясь, какъ бы заставляя меня узнать его. Я успѣлъ еще снять шляпу и съ почтеніемъ повернуться къ нему: это былъ Императоръ Всероссійскій! Онъ быстро проѣхалъ дальше, и я замѣтилъ, что всѣ, попадавшіеся ему по дорогѣ, какъ бы инстинктомъ чуяли его приближеніе и быстро снимали свои шляпы». Дней черезъ десять послѣ этой случайной встрѣчи Николай снова увидѣлъ Далласа на балу у графа Воронцова и, ласково пожимая ему руку, замѣтилъ:
— Полторы недѣли тому назадъ я встрѣтилъ васъ, и вы меня не узнали. А вотъ я никогда не забываю лицъ, хотя бы видѣлъ человѣка всего пять минутъ!
Воронцова Николай заранѣе предупредилъ, что будетъ у него на балу, и просилъ, чтобы гости собрались къ девяти часамъ.
— Боюсь, что это будетъ невозможно, ваше величество!
Однако императоръ, дѣйствительно, пріѣхалъ къ девяти часамъ и оставался единственнымъ гостемъ до одиннадцати. «Свѣтская условность оказалась могущественнѣе его», замѣчаетъ по этому поводу Далласъ. Отъ Воронцова императоръ поѣхалъ въ театръ, гдѣ въ тотъ день шелъ балетъ съ участіемъ знаменитой Тальопи. Но досмотрѣть спектакль до конца Николаю Павловичу не пришлось: ему доложили о страшномъ несчастіи, — горѣлъ Зимній дворецъ. Немедленно поскакалъ онъ на пожаръ, и засталъ дворецъ уже объятый пламенемъ. «Подобнаго зрѣлища, — пишетъ Далласъ, — я никогда не видывалъ. Императоръ приказалъ, чтобы прекратили всѣ рискованныя усилія потушить или локализировать огонь, и пышный дворецъ, со всѣми сокровищами и произведеніями искусства, собранными въ немъ, былъ предоставленъ въ жертву пламени. Кругомъ расположились колонны войскъ въ полной парадной формѣ. Вся сцена напоминала торжественныя похороны такого-то мощнаго монарха. Ходитъ много слуховъ и догадокъ относительно причины несчастія, но лишь одинъ слухъ похожъ на правду, и всѣ ему вѣрятъ. Говорятъ, что нѣсколько человѣкъ занимались въ аптекѣ химическими опытами и нечаянно подожгли сосудъ съ легковоспламеняющейся жидкостью; огонь разлился и скоро принялъ страшные неукротимые размѣры… Этотъ громадный пожаръ нимало не потревожилъ спокойствія въ городѣ. Не было ни набата, ни гама, по улицамъ не гремѣли пожарныя машины, народъ не сбѣгался толпами. Наблюденіе за огнемъ было поручено войскамъ и полиціи, а они сдѣлали все дѣло безъ шума, быстро и въ полномъ порядкѣ, чѣмъ вообще отличаются эти двѣ корпораціи».
«Вѣсть о пожарѣ, — пишетъ Далласъ черезъ два дня, — быстро распространилась и завладѣла теперь всеобщимъ вниманіемъ. Количество человѣческихъ жертвъ опредѣляютъ различно; одни доводятъ цифру до двухсотъ, другіе останавливаются на восьмидесяти; но одинъ генералъ, бывшій на самомъ мѣстѣ несчастій, прямо говорилъ мнѣ, что погибъ только одинъ человѣкъ. Между тѣмъ разсказываютъ, что нѣсколько гренадеровъ поплатились жизнью, такъ какъ провалился полъ, когда ихъ послали спасать тронъ. Говорятъ еще, что императоръ не терялъ надежды потушить огонь, пока надъ дворцомъ развѣвался еще императорскій штандартъ; но, когда штандартъ исчезъ въ пламени, государь рѣшилъ, что такова воля Божія, и не пожелалъ болѣе рисковать жизнью своихъ офицеровъ и солдатъ. Одно время свита вдругъ потеряла изъ глазъ императора, и поднялось сильное безпокойство, но оказалось, что онъ отправился въ свой рабочій кабинетъ собрать и спасти свои бумаги и вскорѣ снова появился изъ дворца съ большой связкой въ рукахъ. Около четырехъ тысячъ человѣкъ жили въ этомъ колоссальномъ зданіи, и многіе изъ нихъ всѣ свои средства къ существованію получали отъ дворца. Много молодыхъ дѣвицъ, состоявшихъ при дворѣ въ качествѣ фрейлинъ или въ другихъ подобныхъ званіяхъ, сразу лишились всѣхъ своихъ драгоцѣнностей и прочаго имущества и были совершенно раззорены. Нѣкоторыя изъ нихъ до такой степени перепугались, что убѣжали съ пожарища и были разысканы лишь черезъ двое сутокъ у знакомыхъ. Все-таки самые драгоцѣнные предметы удалось отстоять. Эрмитажъ остался нетронутымъ. Замѣчательная портретная галлерея, украшавшая стѣны исторической залы полководцевъ, была спасена солдатами, самоотверженно бросившимися въ огонь. Государственныя регаліи также были во-время вынесены. Императрица, вернувшись изъ театра, сама отправилась въ свои покои и позаботилась о своихъ драгоцѣнностяхъ. Замѣчательная малахитовая ваза, считавшаяся однимъ изъ самыхъ цѣнныхъ предметовъ, оказалась настолько тяжелой и громоздкой, что шестьдесятъ человѣкъ не въ силахъ были сдвинуть ее, и она погибла. Что касается до яшмовыхъ колоннъ, которыя украшали стѣны въ покояхъ императрицы, то ихъ даже и не пытались спасти, и они превратились въ порошокъ. Предполагаемые убытки простираются до пятидесяти милліоновъ рублей. Отданъ уже приказъ приступить къ реставраціи зданія, и императоръ заявилъ, что желаетъ въ сентябрѣ слѣдующаго года снова переселиться въ Зимній дворецъ».
Вслѣдствіе этого пожара, происшедшаго ночью съ 17 на 18 декабря 1837 года, императорская чета принимала новогоднія поздравленія въ Эрмитажѣ. Вотъ какъ Далласъ описываетъ эту церемонію, которая, очевидно, произвела на него сильное впечатлѣніе. "Для поздравленія съѣзжаются всѣ придворные, всѣ гражданскіе сановники, всѣ офицеры. Я прибылъ къ подъѣзду какъ разъ въ назначенный часъ и сразу замѣтилъ, что возведеніе фундамента для Зимняго дворца подходитъ уже къ концу. Возлѣ дверей Эрмитажа стояли шеренги слугъ въ ливреяхъ, на лѣстницѣ тоже толпилась масса людей. Когда доложили мое имя, то къ намъ подошелъ назначенный нашимъ провожатымъ свитскій офицеръ въ мундирѣ конвоя его величества и, раздвигая густую толпу, тѣснившуюся на дорогѣ, провелъ насъ мимо двухъ шеренгъ богато разодѣтыхъ сановниковъ и офицеровъ, вдоль длиннаго корридора, увѣшаннаго рѣдчайшими картинами; наконецъ, мы пришли въ залъ, назначенный для иностранныхъ министровъ. Вдругъ широко распахнулась створчатая дверь въ противуположномъ концѣ зала и изъ нея высыпалъ цѣлый цвѣтникъ фрейлинъ въ богатыхъ и великолѣпныхъ національныхъ костюмахъ. Съ полной непринужденностью двигалисьонѣ по обширному и пышному залу, причемъ выдѣлялись ихъ стройныя фигуры и изящные туалеты… Мы размѣстились полукругомъ, по старшинству, съ австрійскимъ посланникомъ во главѣ, анаши секретари въ почтительныхъ позахъ стали позади. Скоро почувствовалось приближеніе императора и императрицы изъ внутреннихъ покоевъ дворца. Первыми показались камеръ-юнкеры въ шитыхъ золотомъ мундирахъ, бѣлыхъ лосинныхъ панталонахъ, чулкахъ и башмакахъ, съ буклями, въ шляпахъ и перчаткахъ; ихъ было около двухсотъ. Потомъ вышли церемоніймейстеры, Литта, Лаваль, Нарышкинъ и другіе съ знаками своего сана. Вслѣдъ за ними шли великія княгини и княжны, ставшія въ рядъ направо отъ насъ; затѣмъ послѣдовали великіе князья Михаилъ и цесаревичъ, которые отошли немного въ сторону и оставили свободный широкій проходъ для императора и императрицы. Когда вошли ихъ величества, мы всѣ поклонились сначала государынѣ, а потомъ государю. Императрица подошла сначала къ австрійскому послу, по обычаю, дала ему поцѣловать руку и нѣсколько моментовъ поговорила съ нимъ. Одѣта она была ослѣпительно. Когда она отошла отъ австрійскаго посланника, къ нему обратился императоръ, отъ души пожалъ ему руку и оживленно заговорилъ. Затѣмъ они пошли вдоль всей линіи, останавливаясь возлѣ каждаго. Когда наступила моя очередь, я также поцѣловалъ руку императрицы и выразилъ радость по поводу того, что лѣтнее путешествіе принесло пользу ея здоровью.
" — Да, я совсѣмъ было поправилась, отвѣчала она, — но теперь опять чувствую себя совсѣмъ скверно. Я не успѣла еще оправиться отъ неожиданнаго потрясенія во время пожара и не знаю, какъ вынесу сегодняшній день. По утвердившемуся обычаю мнѣ приходится поздороваться и поговорить почти съ четырьмя тысячами человѣкъ. Ужь и теперь я еле стою на ногахъ отъ усталости, — что же будетъ дальше?
"Я сказалъ, что ея видъ совсѣмъ не выдаетъ ея самочувствія и выразилъ искреннее сожалѣніе.
" — Но, быть можетъ, — прибавилъ я, — радость, которую возбуждаетъ во всѣхъ ваше появленіе, благотворно подѣйствуетъ на васъ и дастъ вамъ силы и мужество перенести церемонію.
"Императоръ пожалъ мнѣ руку и спросилъ, почему я не былъ въ четвергъ у графа Воронцова.
" — Я видѣлъ тамъ мистриссъ Далласъ и вашихъ дочерей, но васъ тщетно искалъ глазами.
" — Къ несчастію, ваше величество, я пріѣхалъ слишкомъ поздно. Я былъ сильно занятъ почти до одиннадцати часовъ. Но, конечно, никакія дѣла не могли бы меня удержать, если бы я зналъ, что встрѣчусь съ вашимъ величествомъ.
" — По просту говоря, — отвѣчалъ государь съ улыбкой, — вы больше соблюдаете правила свѣтскаго тона, чѣмъ я.
«Императрица говорила со мной по англійски, а императоръ по французски. Обойдя весь полукругъ, они оба повернулись, поклонились всему дипломатическому корпусу вообще и покинули комнату въ сопровожденіи всей свиты. А вслѣдъ за ними длинной, блестящей вереницей удалилась и толпа фрейлинъ, соперничавшихъ одна съ другой красотою и костюмами. Когда дверь затворилась, мы могли уѣхать; я поспѣшилъ къ своей каретѣ, торопясь домой, чтобы скинуть тѣсный мундиръ».
Повидимому, Далласу удалось снискать искреннее расположеніе императора Николая. По крайней мѣрѣ, онъ чуть не при каждой встрѣчѣ милостиво бесѣдовалъ съ американскимъ посланникомъ и высказывалъ ему свои симпатіи передъ всѣми. Такъ, разъ на балу у графа Нессельроде онъ громко обратился къ Далласу:
— Вы первый человѣкъ, который заставилъ меня при публикѣ затоворить по англійски. Надѣюсь, что вы не откажетесь почаще бесѣдовать со мной и учить меня этому языку.
— Съ полной готовностью, — отвѣчалъ Далласъ, — хотя вы говорите по англійски такъ хорошо, что мнѣ почти нечему учить васъ. Однако, я все же принимаю ваше предложеніе, чтобы почаще пользоваться вашимъ вниманіемъ.
Черезъ нѣсколько минутъ къ Далласу подошелъ наслѣдникъ и, поздоровавшись съ нимъ, замѣтилъ:
— Третьяго дня я, проѣзжая въ саняхъ, встрѣтилъ васъ на Англійской набережной, а вы и не узнали меня.
— Ваше высочество! — отвѣчалъ американецъ, — какъ могу я, иностранецъ, узнать васъ, когда вы ѣздите безъ всякой свиты, какъ частный человѣкъ, крѣпко закутавшись въ шинель и пряча лицо отъ холода? Если бы вы открыли лицо, то, надѣюсь, убѣдились бы, что я знаю ваше высочество.
— Конечно, конечно! Но, по правдѣ говоря, я предпочитаю обходиться безъ конвоя. Кажется, мы единственный царствующій домъ въ Европѣ, который отваживается на это…
Черезъ недѣлю послѣ бала у Нессельроде Далласъ снова встрѣтилъ государя у княгини Бѣлосельской и напомнилъ ему про уроки англійскаго языка. Николай Павловичъ подтвердилъ свое намѣреніе воспользоваться услугами Далласа и завелъ съ нимъ разговоръ о дѣлахъ въ Канадѣ. Американецъ выразилъ мысль, что Англія поступила бы вполнѣ благоразумно, если бы признала независимость Канады.
— Но откуда тогда англичане брали бы себѣ строевой лѣсъ? — спросилъ императоръ.
— Съ Балтійскаго моря.
— Да, это возможно. Только врядъ-ли такой превосходный и такой дешевый.
Затѣмъ рѣчь перешла на проектъ Николая послать русскихъ моряковъ для выучки въ Америку.
— Жаль только, — замѣтилъ государь, — что мои подданные — великолѣпные солдаты, но плохіе моряки.
— Дайте имъ возможность побывать въ дальнемъ плаваніи, побороться съ сѣдымъ океаномъ, и вы увидите, — они исправятся, — возразилъ Далласъ.
Возвращаясь къ Канадскимъ волненіямъ, императоръ замѣтилъ, что онъ никогда не стремился извлечь для себя выгоду изъ затруднительнаго положенія другой державы, а между тѣмъ всѣ обвиняютъ его въ политикѣ насилія.
— Вы такъ могущественны, что вполнѣ естественно внушаете зависть, — сказалъ Далласъ.
— Да, — подтвердилъ Николай, — мы могущественны, но намъ сила нужна для обороны, а не для нападенія.
Эту мысль онъ, очевидно, хотѣлъ особенно внушить своему собесѣднику и, не полагаясь на свое знаніе англійскаго языка, еще разъ повторилъ ее по французски.
Слѣдующій урокъ англійскаго языка произошелъ на балу у Бутурлиной, гдѣ были императоръ, наслѣдникъ и Михаилъ Павловичъ; два послѣдніе танцовали. И Николай Павловичъ самъ сдѣлалъ одинъ туръ. Далласъ замѣтилъ, что Государь танцуетъ очень легко.
— Какое легко! — улыбнулся императоръ, — старъ ужь я!
— Не очень ужь стары, ваше величество, — отвѣчалъ американецъ, — вѣдь вы на нѣсколько лѣтъ моложе меня. Вѣдь у меня вся голова въ сѣдыхъ волосахъ, а у васъ нѣтъ ни одной сѣдины.
— Да, — возразилъ государь, — волосъ-то у меня немного, да и тѣ сѣдые. А вѣдь это у меня парикъ, — пояснилъ онъ, проводя рукой по головѣ.
Вотъ еще нѣсколько интересныхъ отрывковъ изъ воспоминаній Далласа.
"4 декабря 1838 г. Салтыковъ разсказывалъ мнѣ слѣдующій случай съ императоромъ Александромъ I въ Парижѣ. Разъ онъ очень быстро ѣхалъ въ Мальмэзонъ повидать бывшую императрицу Жозефину. По дорогѣ его карета, запряженная четверней, встрѣтила французскаго офицера въ богатомъ экипажѣ на парѣ рысаковъ. Французъ не хотѣлъ сворачивать въ сторону и только кричалъ:
" — Дорогу! дорогу!
"Вслѣдствіе этого экипажи столкнулись, и пролетка француза, опрокинувшись, разлетѣлась въ дребезги. Лошади были сбиты съ ногъ и изувѣчены, а ихъ владѣлецъ пришелъ въ совершенную ярость. Императоръ выскочилъ изъ коляски и попросилъ у офицера извиненія, выражая надежду, что онъ не раненъ, и приписывая вину безпечности своего кучера.
" — Нѣтъ, — вскричалъ французъ, — вы, безъ сомнѣнія, одинъ изъ покорителей нашей столицы и думаете, что вамъ все позволено. Но я не намѣренъ безропотно сносить подобныя обиды и оскорбленія. Я, какъ оскорбленный дворянинъ, требую удовлетворенія и жду васъ завтра въ одиннадцать часовъ.
" — Прекрасно, — сказалъ государь, — вы будете удовлетворены.
"Утромъ на слѣдующій день онъ послалъ къ французу генерала Киселева съ роскошной пролеткой и парой превосходныхъ бѣгуновъ, прося офицера принять ихъ взамѣнъ попорченной наканунѣ. Но французъ надменно отказался отъ подарка и заявилъ, что желаетъ имѣть дѣло лично съ другомъ генерала Киселева и получить отъ него извиненіе или дуэль. Отвѣтъ Киселева поразилъ его какъ громомъ:
" — Это невозможно: мой другъ — его величество Императоръ Всероссійскій.
"15 января 1839 г. Маркизъ Клэрникэрдъ описывалъ мнѣ королеву Викторію. Это женщина небольшого роста, съ красивыми, большими сѣрыми глазами, очень выразительными, съ особенными своеобразными манерами, которыя выдвигаютъ ее во всякомъ обществѣ. Когда она веселится, то напоминаетъ прямодушную дѣвушку, но сразу же можетъ перейти къ серьезному настроенію: уголки рта опускаются, глаза широко раскрываются и смотрятъ внимательно. Она прекрасно поетъ и великолѣпно декламируетъ, причемъ голоса у нея безъ всякаго напряженія хватаетъ на очень большой залъ, а произношеніе отчетливое и красивое.
"27 февраля 1839 г. Князь Гогенлоэ разсказалъ мнѣ слѣдующій анекдотъ. Лѣтъ десять или двѣнадцать тому назадъ Жеромъ Бонапартъ на вечерѣ у себя съ большимъ азартомъ игралъ въ карты. Онъ проигралъ всѣ деньги, какія имѣлъ при себѣ, проигралъ кольца и, наконецъ, положилъ на столъ часы. Они были не велики, сдѣланы изъ золота и съ глухой крышкой. Одна изъ дамъ, смотрѣвшихъ на игру, заинтересовалась этими часами и взяла ихъ въ руки. Но когда она хотѣла открыть ихъ, Жеромъ поспѣшно выхватилъ часы у нея изъ рукъ и воскликнулъ:
" — Этого нельзя!
"Жена его, стоявшая тутъ же, настойчиво пожелала узнать, какой секретъ кроется въ часахъ, но, не добившись своего, разсердилась и вышла изъ комнаты. Тогда Жеромъ открылъ часы и показалъ всѣмъ присутствующимъ, что въ нихъ находится прелестная миніатюра его первой жены, Бэтси Патерсонъ.
" — Вы видите, — пояснилъ онъ, — я никакъ не могъ показать ей этого.
"Князь Гогенлоэ говоритъ, что Жеромъ долго еще послѣ развода сохранялъ привязанность къ своей первой женѣ.
"4 апрѣля 1839 г. Тутъ много ходитъ анекдотовъ объ обыкновеніи здѣшняго почтамта вскрывать корреспонденцію. Разскажу два случая. Не такъ давно одинъ изъ иностранныхъ министровъ жаловался самому графу N, что получилъ съ почты пачку денегъ перемятыми, испачканными и явно распечатанными.
" — Это, надо полагать, вышло по недосмотру, — равнодушно отвѣтилъ графъ. — Хорошо, я распоряжусь, чтобы впредь были аккуратнѣе.
"Въ другой разъ шведскій посолъ, встрѣтившись съ директоромъ почтъ, посовѣтовалъ ему, чтобы его подчиненные поосторожнѣе читали корреспонденціи изъ Швеціи. Директоръ горячо утверждалъ, что ничего подобнаго не могло случиться.
" — Я и самъ не считалъ это возможнымъ, — отвѣчалъ шведъ, — но они по разсѣянности посылаютъ мнѣ стокгольмскія депеши за печатью голландскаго министра иностранныхъ дѣлъ…
" — Какъ же это такъ?.. — забормоталъ директоръ, растерявшись.
"2 мая 1839 г. Вчера императоръ встрѣтилъ на бульварѣ молодого Мейлидорфа съ товарищемъ. Онъ ѣхалъ верхомъ, они шли. Долго проживъ за границей, молодые люди не узнали государя и потому не поклонились ему. Его величество соскочилъ съ лошади, подошелъ къ нимъ и строго сдѣлалъ имъ замѣчаніе. Тщетно они извинялись, — онъ велѣлъ имъ слѣдовать за собою до ближайшаго караула и приказалъ дежурному офицеру отвести ихъ въ тюрьму. Страшно перепуганные, молодые люди просидѣли нѣсколько часовъ на гауптвахтѣ, ожидая всевозможныхъ бѣдъ. Затѣмъ имъ сообщили, что императоръ приказалъ отвести ихъ въ Аничковъ дворецъ. Во дворцѣ ихъ посадили въ отдаленную комнату и оставили однихъ. Къ великому изумленію ихъ отъ времени до времени въ дверяхъ комнаты показывались лица молодыхъ фрейлинъ, которыя, бросивъ на узниковъ взглядъ, со смѣхомъ прятались. Наконецъ, явился императоръ и, подойдя къ нимъ, сказалъ:
« — Молодые люди, теперь вы достаточно проучены. Надѣюсь, что послѣ этого вы узнаете меня, когда мы снова встрѣтимся. А теперь, чтобы забыть тяжелыя впечатлѣнія сегодняшняго дня, пожалуйте отобѣдать со мной и моей семьей».
Далласъ пробылъ въ Россіи всего два года: въ іюлѣ 1839 года онъ уже уѣхалъ обратно въ Америку. Вотъ какъ описываетъ онъ впечатлѣнія послѣднихъ дней, проведенныхъ имъ въ Петербургѣ.
"29 іюля 1839 года. Графъ Воронцовъ сообщилъ мнѣ, что императоръ ожидаетъ меня въ кабинетѣ, чтобы дать прощальную аудіенцію. Вѣчно буду я съ гордостью и радостью вспоминать объ этомъ послѣднемъ разговорѣ; онъ доказалъ мнѣ, что я исполнилъ въ Россіи свой долгъ гражданина и достигъ репутаціи, которой добивался.
"Императоръ принялъ меня сердечно, былъ ласковъ и говорилъ отъ души. Онъ пожалъ мнѣ руку и обратился съ такими словами:
" — Зачѣмъ вы уѣзжаете въ Соединенные Штаты въ тотъ самый моментъ, когда всѣ мы научились цѣнить васъ и вашу семью, и когда весь мой дворъ безъ исключенія утвердился въ самомъ искреннемъ расположеніи къ вамъ?
"Я объяснилъ ему съ полной откровенностью, что меня заставляютъ распроститься съ Петербургомъ дѣла частнаго характера: воспитаніе дѣтей и ограниченность средствъ, и что я самъ испытываю глубокое сожалѣніе, но подчиняюсь необходимости, съ которой не могу бороться.
"Онъ снова взялъ меня за руку и сказалъ, что мои слова опечалили его, но онъ надѣется, что, если со временемъ судьба улыбнется мнѣ, то я снова посѣщу Россію, гдѣ меня будетъ ожидать самый сердечный пріемъ. Я съ своей стороны отвѣчалъ:
" — Я почерпаю нѣкоторое утѣшеніе въ той мысли, что оставляю васъ на верху благополучія. Въ счастливомъ бракѣ вашей дочери (которая недавно вышла за герцога Лейхтенбергскаго) я предвижу для васъ источникъ неисчерпаемыхъ радостей. Все, что я имѣлъ счастіе слышать о герцогѣ Лейхтенбергскомъ, убѣждаетъ меня, что вашъ выборъ оправдаетъ ожиданія.
" — Я увѣренъ, — сказалъ Николай, которому, видимо, понравились мои слова, — я увѣренъ, что это превосходный молодой человѣкъ, который окажется достойнымъ того, что я для него сдѣлалъ. Онъ съумѣетъ составить счастіе моего дитяти. Вы совершенно правы, въ настоящій моментъ я вполнѣ счастливъ, какъ только можетъ быть счастливъ отецъ.
"Тогда я замѣтилъ, что государь переживаетъ теперь періодъ внутренняго довольства, но философія говоритъ намъ, что именно въ такіе періоды мы должны помнить о непрочности земного счастія и быть готовыми къ печалямъ и горестямъ. Эта мысль, казалось, совпадала съ мыслями государя. Радостное выраженіе его лица смѣнилось грустнымъ и онъ отвѣтилъ:
" — Да, плохое состояніе здоровья моей жены внушаетъ мнѣ тяжелыя опасенія. Я не могу уговорить ее, чтобы она отказалась отъ того, что считаетъ своимъ долгомъ, и отдохнула отъ утомительныхъ пріемовъ и выѣздовъ. Со дня на день она становится все слабѣе и слабѣе, а между тѣмъ даже теперь она настойчиво желаетъ принимать участіе во всѣхъ свадебныхъ торжествахъ, подвергаться духотѣ, давкѣ и прочимъ неудобствамъ, какъ будто ея здоровье совершенно крѣпко.
"Потомъ императоръ перешелъ къ нашимъ политическимъ отношеніямъ.
" — Я счастливъ, — замѣтилъ онъ, — убѣдившись, что между Россіей и Соединенными Штатами существуютъ и могутъ существовать лишь отношенія самаго дружественнаго характера. Надѣюсь, что и вы уѣзжаете въ той же самой увѣренности.
" — Внимательно приглядываясь къ этому вопросу, — отвѣчалъ я, — я пришелъ къ убѣжденію, что важнѣйшіе интересы нашего народа, какъ великой націи, вполнѣ совпадаютъ съ интересами Россіи.
" — Не только наши интересы совпадаютъ, — горячо подтвердилъ государь, — но и враги у насъ одни и тѣ же.
"Мы заговорили о томъ, что политическія учрежденія обѣихъ странъ радикально разнятся въ самой ихъ сущности.
" — Но, — замѣтилъ онъ, — и наше, и ваше правительство одинаково стремится къ счастію и благополучію населенія. Я въ настоящее время занятъ мыслью о введеніи нѣкоторыхъ либеральныхъ реформъ, особенно по министерству юстиціи, и надѣюсь, что достигну успѣшно своей благой цѣли.
" — Однако, ваше величество, — прибавилъ я, — необходимо, чтобы ваше око бдительно слѣдило за всѣми отраслями управленія.
" — Да, — подтвердилъ онъ, — при современномъ состояніи Россіи это самая существенная и жизненная необходимость.
"Я вручилъ императору письма моего правительства, отзывавшія меня въ Америку, и онъ положилъ ихъ на столъ, не вскрывая печати. Мы снова пожали другъ другу руки, и я оставилъ его. Графъ Воронцовъ впопыхахъ бросился мнѣ на встрѣчу, говоръ, что императрица также желаетъ принять меня. Мистриссъ Далласъ и обѣ мои дочери только что вышли отъ нея. По всему дворцу шли торопливыя приготовленія къ празднику, назначенному на сегодняшній вечеръ по поводу свадьбы, и я поэтому не засиживался у ея величества.
"Послѣ пріема я поспѣшилъ снять шпагу, надѣвъ венеціанское домино и отправился на костюмированный балъ. Врядъ-ли гдѣ можно встрѣтить болѣе огромную и пеструю толпу людей различныхъ поколѣній, званій, одѣяній, физіономій, манеръ, причесокъ. Жара въ залѣ стояла нестерпимая. Немедаенно начался полонезъ. Въ первой парѣ шли ихъ величества. Передъ ними густая толпа почтительно разступалась, оставляя широкую дорогу для блестящаго кортежа придворныхъ и офицеровъ въ блестящихъ костюмахъ. Тѣснясь, чтобы расчистить путь для танцующихъ, толпа притиснула меня, и я очутился сжатымъ между двумя киргизскими ханамъ, нѣсколькими китайцами и кучкой русскихъ крестьянъ. Выбиваясь изъ давки, я встрѣтился глазами съ императоромъ, который, видя мое затруднительное положеніе и усилія, воскликнулъ громко на чистѣйшемъ англійскомъ языкѣ:
" — Прошу у васъ извиненія, сэръ!
"Я не имѣлъ возможности отвѣтить на эти слова и ограничился поклономъ и улыбкой. Нѣсколько минутъ спустя я замѣтилъ, что государь подошелъ къ мистриссъ Далласъ и вѣжливо спросилъ ее по французски:
" — Смѣю просить васъ на полонезъ?
"Затѣмъ предложилъ ей руку и повелъ по залу. Онъ радовался, что она скоро будетъ въ Парижѣ, говорилъ, что это великолѣпная столица, и что много лѣтъ тому назадъ онъ самъ былъ тамъ и до сихъ поръ вспоминаетъ про одинъ тамошній балъ. Затѣмъ онъ выразилъ сожалѣніе, что не можетъ ѣхать съ нами.
"Около девяти часовъ былъ сервированъ роскошный ужинъ. Послѣ ужина всѣ мы сѣли въ экипажи и поѣхали по лабиринтамъ петергофскаго парка любоваться на иллюминацію и на дивные фонтаны, какихъ я никогда прежде не видывалъ. Картина была совершенно волшебная и напоминала чудеса Алладиновой лампы. Горѣло не менѣе 500.000 шкаликовъ, расположенныхъ причудливыми фигурами. Было свѣтло какъ днемъ; огни отражались въ гладкихъ озерахъ, сверкали изъ-за каскадовъ, тянулись безконечными линіями вдоль аллей, длиною въ четверть, мили, группируясь то въ высочайшіе обелиски, то грандіозныя арки по нашему пути. Самый большой фонтанъ, Сампсонъ, со всѣхъ сторонъ окруженный безчисленными фонтанами поменьше, сверкалъ и мелодично шумѣлъ, а ликующая двухсоттысячная толпа, наполнявшая всѣ дорожки парка, разступалась передъ нашей кавалькадой и тѣснилась къ балаганамъ, разставленнымъ на открытыхъ мѣстахъ для увеселенія народа… Но совершенно невозможно хотя бы приблизительно передать всѣ чудеса этого необычайнаго зрѣлища. Для меня и моей семьи оно было настоящимъ очарованіемъ и не только осуществляло, но даже превосходило все, что мы читали или о чемъ слышали.
«Мы вернулись домой въ четверть второго, поспѣшно переодѣлись въ дорожное платье, уложили всѣ вещи, распрощались съ друзьями и поѣхали изъ Петергофа въ Петербургъ. По дорогѣ насъ ждалъ новый безпрерывный источникъ удивленія и развлеченія. Весь путь отъ Петергофа до столицы былъ переполненъ экипажами всевозможныхъ родовъ, которые образовывали три или четыре непрерывныхъ цѣпи и мѣстами останавливались неподвижно отъ страшнаго скопленія ѣдущихъ. Дрожки, кибитки, телѣги, омнибусы, коляски, кареты, громадные дилижансы окружали насъ со всѣхъ сторонъ безъ конца, набитые мужчинами, женщинами, дѣтьми въ пестрыхъ одеждахъ, но со всѣми признаками полной усталости послѣ шумнаго веселья. Мы отъ души все время смѣялись надъ подпившими путниками, которые то клевали носами, то бушевали. Такъ какъ у насъ на козлахъ сидѣлъ придворный егерь, то наша карета ѣхала свободно и всегда находила свободный путь. Дома мы были около четырехъ часовъ утра, сильно утомленные, но все-таки не ложились спать, оканчивая упаковку сундуковъ и чемодановъ, чтобы въ полдень отправиться въ далекій путь».