Американец (Аверченко)/ДО
| ← Пирамида Хеопса | Американецъ | Резная работа → |
| Изъ сборника «Чудеса въ рѣшетѣ». Опубл.: 1915. Источникъ: Аркадій Аверченко. Чудеса въ рѣшетѣ. Изданіе журнала "Новый сатириконъ", 1915. — az.lib.ru |
Въ этомъ мѣстѣ рѣка дѣлала излучину, тактъ что получалось нѣчто въ родѣ полуострова. Выйдя изъ лѣсной чащи и увидѣвъ вдали блестѣвшіе на солнцѣ куски рѣки, разорванной силуэтами древесныхъ стволовъ. Стрекачевъ перебросилъ ружье на другое плечо и отеръ платкомъ потъ со лба.
Тутъ-то онъ и наткнулся на коряваго мужиченку, который, сидя на пнѣ сваленнаго дерева, весь ушелъ въ чтеніе какого-то обрывка газеты.
Мужиченка, заслышавъ шаги, отложилъ въ сторону газету, вздѣлъ на лобъ громадные очки и, стащивъ съ головы неопредѣленной формы и вида шляпченку, поклонился Стрекачеву.
— Драсти.
— Здравствуй, братецъ. Заблудился я, кажется.
— А вы откуда будете?
— На дачѣ я. Въ Овсянкинѣ. Оттуда.
— Верстовъ восемь будетъ отселева…
Онъ пытливо взглянулъ на усталаго охотника и спросилъ:
— Ничего вамъ не потребуется?
— А что?
— Да, можетъ, что угодно вашей милости, такъ есть.
— Да ты кто такой?
— Арендатель, — солидно отвѣчалъ мужиченка, переступивъ съ ноги на ногу.
— Эту землю арендуешь?
— Такъ точно.
— Что жъ, хлѣбъ тутъ сѣешь, что ли?
— Гдѣ ужъ тутъ хлѣбъ, ваша милость! И въ заводѣ хлѣбовъ не было. Всякой дрянью поросло, — ни тебѣ дерева настоящія, ни тебѣ луга настоящіе. Буреломъ все, валежникъ, сухостой.
— Да что-жъ ты тутъ… грибы собираешь, ягоды?
— Нѣту тутъ настоящаго гриба. И ягоды тоже, къ слову сказать, чортъ-ма.
— Вотъ чудакъ, — удивился Стрекачевъ. — Зачѣмъ же ты тогда эту землю арендуешь?
— А это, какъ сказать, ваше благородіе, всяка земля человѣку на потребу дана и ежели произрастаніе не происходить, то, какъ говорится, человѣкъ не мытьемъ, такъ катаньемъ должонъ хлѣбъ свой соблюдать.
Эту невразумительную фразу мужиченка произнесъ очень внушительно и даже разгладилъ корявой рукой крайне скудную бороду, напоминавшую своимъ видомъ унылое «арендованное» мѣсто; ни тебѣ полосу, ни тебѣ гладкаго мѣста, — одинъ буреломъ да сухостой.
— Такъ съ чего жъ ты живешь?
— Дачниками кормлюсь.
— Работаешь на нихъ, что ли?
Хитрый смѣющійся взглядъ мужиченки обшарилъ лицо охотника, и ухмыльнулся мужиченка лукаво, но добродушно.
— Зачѣмъ мнѣ на нихъ работать! Они на меня работаютъ.
— Врешь ты все, дядя, — недовольно пробормоталъ охотникъ Стрекачевъ, вскидывая на плечо ружье и собираясь уходить.
— Намъ врать нельзя, возразилъ мужиченка. — За чѣмъ врать! За это тоже не похвалятъ. Бабъ обожаете?
— Что?
— Нѣкоторые изъ нашего полу до удивленія бабъ любятъ.
— Ну?
— Такъ вотъ я, можно сказать, по этой бабьей части.
— Кого?!!
— А это мы вамъ сейчасъ скажемъ — кого…
Мужиченка вынулъ изъ-за пазухи серебряные часы, открылъ ихъ и, приблизивъ къ глазамъ, погрузился въ задумчивость… Долго что-то соображалъ.
— Шестаковская барыня, должно, больны нынче, потому уже пять денъ, какъ не показываются, значить, что же сейчасъ выходитъ? Такъ что, я думаю, время сейчасъ Маслобоевымъ-дачницамъ и Огрызкинымъ; у Маслобоевыхъ-то вамъ кромѣ губернанки профиту никакого, потому сама худа, какъ палка, a дочки опять же такая мелкота, что и вниманія не стоющія. А вотъ Огрызкиной госпожой довольны останетесь. Дама въ самой красотѣ и костюмчикъ я имъ черезъ горничную Агашу подсунулъ такой, что отдай все да и мало. Раньше-то у нея что-то такое надѣвывалось, что и не разберешь: не то армячекъ со сборочкой, не то какъ въ пальтѣ оно выходило. А ежели безъ обтяжки — мои господа очень даже какъ обижаются. Не антиресно, вишь. А мнѣ что?… Да моя бы воля, такъ я безо всего, какъ говорится. Убудетъ ихъ, что ли? Вѣрно я говорю?
— Чортъ тебя разберетъ, что ты говоришь, — разсердился охотникъ.
— Дѣйствительно, — согласился мужиченка. — Вамъ не понятно, какъ вы съ дальнихъ дачъ, a наши Окромчедѣловскіе меня ни въ жисть не забываютъ. «Еремѣй, нѣтъ ли чего новенькаго? Еремѣй, не освѣжился ли лепретуарчикъ. Да я на эту, можетъ, хочу глянуть, a на ту не хочу, да куда дѣлась та, да что дѣлаетъ эта?» Однимъ словомъ, первый у нихъ я человѣкъ.
— У кого?
— А у дачниковъ.
— Вотъ у тѣхъ, что за рѣкой?
— Зачѣмъ у тѣхъ? Тѣ ежели бы узнали — такую бы мятку мнѣ задали, что до зеленыхъ вѣниковъ не забудешь. А я опять же говорю объ Окромчедѣловскихъ. Тутъ за этимъ бугромъ ихъ штукъ сто, дачъ-то. Вотъ и кормлюсь отъ нихъ.
— Да чѣмъ же ты кормишься, шутъ гороховый?!
Мужиченка почесалъ затылокъ.
— Экой ты непонятный! Какъ да что… Посадишь барина въ яму — ну, значитъ и живи въ свое удовольствіе. Смотря, конешно, за что и платятъ. За Огрызкинскую барыню я, братъ, меньше цѣлковаго никакъ не возьму; Шестеренкины дѣвицы тоже — на всякій скусъ потрафютъ, — рупь съ четвертакомъ грѣхъ взять за этакую видимость али нѣтъ? Дрягина госпожа, Семененко, Косогорова, Лякина… Мало ли.
— Ты что же, значить, — сообразилъ Стрекачевъ, — купальщицъ на своей землѣ показываешь?
— Во-во. Ихъ, значитъ, тотъ берегъ, a мой, значитъ, этотъ. Имъ убытку никакого, a мнѣ хлѣбъ.
— Вотъ, каналья, — разсмѣялся Стрекачевъ. — Какъ же ты дошелъ до этого?
— Да вѣдь это, господинъ, кому какіе мозги отъ Бога дадены… Иду я о прошломъ годѣ къ рѣкѣ рыбку поудить — гляжу, что за оказія! Подъ однимъ кустомъ дачникъ бѣлѣется, подъ другимъ кустомъ дачникъ бѣлѣется. И у всякаго бинокль изъ глазъ торчитъ. Сдурѣли они, думаю, что ли. Тогда-то я еще о бинокляхъ и не слыхивалъ. Ну, подхожу, значитъ къ рѣкѣ по ближе… Эге-ге, вижу. Тутъ тебѣ и блюнетки, и брондинки, и толстыя, и тонкія, и старыя, и малыя. Вотъ оно что! Ну, какъ значить, я во всю фигуру на берегу объявился — онѣ и подняли визгъ: «Убирайся, такой-ся кой, вонъ, какъ смѣешь!..» И-и разстрекотались! Съ той поры я, значить, умомъ и вошелъ въ соображеніе.
— Значитъ, ты спеціально для этого и землю за арендовалъ?
— Спецыяльно. Шестьдесятъ рублей въ лѣто отвалилъ. Ловко? Да биноклей четыре штуки выправилъ, да кустовъ насажалъ, да ямъ нарылъ — прямо удобство во какое. Сидишь эт-то въ прохладѣ, въ ямѣ на скамеечкѣ, слѣва пива бутылка (отъ себя держу: не желаете ли? Четвертакъ всего разговору), слѣва, значить, пива бутылка, справа папиросы… — живи не хочу!
Охотникъ Стрекачевъ постучалъ ружьемъ о свѣсившуюся вѣтку дерева и какъ будто вскользь, спросилъ:
— А хорошо видно?
— Да ужъ ежели съ биноклемъ, прямо вотъ — рукой достанешь! И кто только это бинокли выдумалъ, — памятникъ бы ему!.. Можетъ, полюбопытствуете?
— Ну, ты скажешь тоже, — ухмыльнулся конфузливо охотникъ. — А вдругъ увидятъ оттуда?
— Никакъ это невозможно! Потому такъ ужъ у меня пристроено. Будто кустъ; a за кустомъ яма, a въ ямѣ скамеечка. Чего жъ, господинъ… попробуйте. Всего разговору (онъ приложилъ руку щиткомъ и воззрился острымъ взглядомъ на противоположный берегъ, гдѣ желтѣла купальня)… всего и разговору на рупь шестьдесять?!
— Это еще что за разсчетъ?!
— Разсчеты простые, ваше благородіе: Огрызкинская госпожа теперь купается — дамы замѣчательныя сами извольте взглянуть — рупь, потомъ Дрягина съ дочкой на пятиалтынный разговору, ну и за губернанку Лавровскую дешевле двухъ двугривенныхъ положить никакъ не возможно. Хучь онѣ и губернанки, a благороднымъ ни въ чемъ не уступятъ. Костюмишко такой что, все равно, его бы и не было…
— А ну-ка… ты… тово…
— Вотъ сюда, ваше благородіе, пожалуйте, здѣсь двѣ ступенечки внизъ… Головку тутъ наклоните, чтобъ оттелева не примѣтили. Вотъ-съ такъ. А теперь можете располагаться… Пивка не прикажете ли молодненькаго? Сей минутой бинокль протру, запотѣлъ что-то… Извольте взглянуть.
Смеркалось…
Усталый, проголодавшійся, выползъ Стрекачевъ изъ своего убѣжища и, отыскавъ ружье, спросилъ коряваго мужиченку, сладко дремавшаго на поваленномъ деревѣ:
— Сколько съ меня?
— Шесть рублей двадцать, ваше благородіе, да за пиво полтинничекъ.
— Шесть рублей двадцать? ! Это за что же такое столько? Навѣрно, жульничаешь.
— Помилуйте-съ… Огрызкинскую госпожу положимъ рупь, да губернанка въ полтинникѣ у насъ завсегда идетъ, да Дрягины — я ужъ мелюзги и не считаю, — да Синяковы трое съ бабушкой, да…
— Ну, ладно, ладно… Пошелъ высчитывать всякую чепуху!.. Получай!
— Счастливо оставаться! Благодаримъ покорниче!..
И подмигнувъ очень интимно, корявый мужиченка шепнулъ:
— А въ третьемъ и пятомъ номерѣ у меня съ обѣда наши Окромчеловскіе сидятъ. Ужъ и темно совсѣмъ, a ихъ никакъ не выкуришь. Веселые люди, дай имъ Богъ здоровья. Счастливо оставаться!