Русская комедия и комическая опера XVIII в.
Редакция текста, вступительная статья и комментарии П. Н. Беркова.
М.-Л., Государственное издательство «Искусство», 1950
Вскипятилин, хозяин дому, алхимист
Здравомыслов, друг его |
Ротмистр Рубакин |
Криспин |
Разгильдяев } Сии семь лиц играет один актер
Ветхокрасова |
Сгорепьянов, живописец |
Лекарь |
Смертодав |
Вскипятилин (развешивая на весках, говорит). Пол унции * прибавить, две драхмы * отнять, пересальвировать * сатурнову * бороду, усмирить летучий Меркурий,* и будет успех несравненный, а счастие мое совершенно; о, алхимия, алхимия! Священная дщерь природы! приди на помощь к слабому смертному, ищущему тебя целые тридцать лет. — Приди, отверзи умственное мое око на познание твоего таинства! а вы, прошедших времян немерцаемые звезды, Парацельз *, Жермен * и Теофраст *! бодрствуйте и рачите о мне, вашем усердном последователе! О, как велик будет тот день, в которой я узнаю тайну философского камня *; сколь избыточно награждены будут без сна проведенные мною при колбах и печах ночи, и прожитые мною семьсот душ при искании сей тайны возвращены будут с лихвою. А ты, любезной друг Здравомыслов, будешь тогда как рак на мели; нечего тогда уж будет возражать о месте философского камня; и лишь только ты разинешь рот против таинственной алхимии, а я тебе его и заткну добрым куском чистого золота. То-то будет весело! он слово, а я куском; он другое, а я вдвое больше, и он сделается, наконец, безгласен. — Давай! давай стараться, как можно больше; все в свете зависит от случая и удачи. — Но это кто?
Рубакин. Слуга покорный! не ты ли господин Вскипятилин, тот славный алхимист, которой составляет какое-то бессмертное лекарство для людей, для скотов и для себя?
Вскипятилин. А что вам угодно?
Рубакин. Во-первых, я рекомендую себя: я ротмистр Рубакин, от роду мне 45 лет, в службе с 751 году мая с 1-го числа, холост и детей не имею: во-вторых, я столько изрубил турок, прусаков, татар и шведов, сколько ты проглотил пилюль во весь свой век, и ежели б попались мне под палаш голландцы, италиянцы, англичане, саксонцы, японцы, валахи, жиды, грузинцы, китайцы, армяне, греки, молдаваны, правоверные и неверные, то я бы не пощадил из них никого. Да, кстати, не хочешь ли ты я и тебя для препровождения времени в куски изрублю?
Вскипятилин. Такая храбрость делает вам честь.
Рубакин. Честь или нет, для меня все равно. Я разбиваю стены, взрываю башни, раскидываю батареи, простреливаю мужчин и женщин, колю и рублю всех, кто мне ни попадется.
Вскипятилин. Это действительно храбро.
Рубакин. Ходить на одной ноге, иметь обе руки простреленные, зубы вышибеные прикладом, плечо проткнутое штыком, лоб и щеки изрубленные крест-на-крест; все это для меня так приятно, как братская красауля * после пятичасного сражения.
Вскипятилин. Это удивительно!
Рубакин. Обращение в свете, обхождение с женщинами, театры, балы, маскерады, волокитствы, любовь, жалость, сострадание, нежность, чувствительность, художества и науки столько ж мне известны, как и арабской * ваш язык, о котором я не имею ни малейшего понятия.
Вскипятилин. О! так вы очень учены.
Рубакин. Учен! а на что бы это? Ха! ха! да не думаешь ли ты, что надобно быть учену и разумну, чтоб быть счастливу? Нет, чорт меня возьми! Это пустое; я ни одного еще не знаю так счастливого с умом, как без ума; почтенного без заслуг, как…
Вскипятилин. Вы, я думаю, знаете, что фортуна не что иное, как вертящееся колесо, которое…
Рубакин. Упадает иногда на дураков, хочешь ты сказать? Так, чорт меня возьми! так, и не много труда стоит это заметить, ежели взглянешь хорошенько. — Но бросим это. — Ты знаешь, зачем я к тебе пришел?
Вскипятилин. Нет, еще не знаю. Скажите, чем могу вам служить?
Рубакин. Я пришел у тебя просить твоих бессмертных каплей.
Вскипятилин. Для вас, сударь?
Рубакин. Нет; для моей верной лошади. — Чему ж ты удивляешься? Знаешь ли ты, что она вынесла более тридцати походов, была на сражении противу турок, прусаков, польских конфедератов и шведа; ранена в обе передние и в одну заднюю ногу, и ничего за это не получила; тебе известно, каково люди награждают заслуги; то я, вопреки честолюбивому их мнению, хочу сам моего рыжика наградить, а потому и решился сделать его бессмертным.
Вскипятилин. Как! лошадь бессмертною. Да разве вы не знаете, что это участь только людей?
Рубакин. Которые по часту бывают бесполезнее лошадей: но оставим их. — Давай мне каплей-то.
Вскипятилин. У меня нет, сударь.
Рубакин. А сам-то какие ж пьешь?
Вскипятилин. Я и сам никаких не пью.
Рубакин. Разумею! так ты не что иное с своею алхимиею, как шарлатан.
Вскипятилин. Государь мой!..
Рубакин. Наука твоя не что иное, как дурачество.
Вскипятилин. Государь мой!..
Рубакин. Упражнения твои истинные сумасшествия…
Вскипятилин. Государь мой! я выхожу из терпения…
Рубакин. …и что надобно тебя по-настоящему засадить в смирительной дом: — прощай!.. чорт меня возьми! ты очень смешон. Ха! ха! ха! (Уходит.)
Вскипятилин. Вот — то-то истинная скотина из всех кавалеристов. — Странное дело! все вооружены против священныя алхимии; все действуют против просвещения и науки. — О, невежество! о, нравы! долго ли будет оставаться нам в странном закоренении! — все люди уверены, что нельзя вдруг достигнуть без труда ни до чего без науки, и что вдруг мастером никто не сделается, не бывши учеником; но в одних таинственных только познаниях не хотим быть ни учеником, ни мастером, а вот от этого-то и есть все люди на вонтараты *; все почти в развращении или невежестве, а есть ли кто ни в том, ни в другом, так тот по уши в сумнении и недоверчивости; например, друг мой Здравомыслов, который столько умен, а вдвое недоверчив; да и то правда, что все основанное на премудрости и затруднении, кажется непонятно и лживо, а потому-то и осмеивают священнейшую алхимию. — Дай-ко тут же положить в горн остальные сто червонных, оне усилят состав. — Это что за человек?
Криспин. Государь мой! вы меня, конечно, не знаете и верно оттого, что я с вами не знаком? впротчем это такая философская истина, которую бы и сам Сократ не оспорил.
Вскипятилин (особо). По лицу можно судить, что это плут.
Криспин. Так точно, сударь, знакомство и дружество суть такие качества сердца, которые похваляли все великие люди и истинные мудрецы, а особливо Цицерон *, и естьли б он о сю пору жив был (тут надобно приметить, что когда я говорю, что Цицерон не живет, то следственно он умер), итак, естьли бы он здравствовал, то бы, конечно, написал на наше знакомство прекрасную речь, наполненную витийства и риторических фигур.
Вскипятилин. Все это хорошо; но скажите, пожалуйте, сударь, кто вы таковы?
Криспин. Я пучина наук, бездна понятий, неизмеримость сведений, глубина познаний, а говоря ясно, обстоятельно, откровенно и дружески, мне все науки знакомы; то есть химия, медика, хирургия, математика, астрономия, живопись, поэзия, музыка и алхимия! и все это я так коротко знаю, как отца своего.
Вскипятилин. Но что, вы русской? или…
Криспин. Я сын целого света; дом мой Север, Восток, Юг и Запад, а родина в России.
Вскипятилин. В России?
Криспин. Да, сударь. — Но что касается до того, кто был мой батюшка, то я у матушки никогда не спрашивал; зная, однако ж, по истории почтенной нашей фамилии чрезвычайную его охоту к путешествиям, решился и я подражать ему.
Вскипятилин. Отец ваш также путешествовал?
Криспин. По Сибири; да еще и на казенной счет, где от чрезмерного прилежания к снисканию золотых руд и жизнь свою окончил.
Вскипятилин. О! я вас понимаю.
Криспин. Итак, по страсти к путешествию, о которой я вам докладывал, и воспользуясь всем имением после отца пустился и я в путь.
Вскипятилин. В Сибирь же?
Криспин. Нет, сударь, в Москву. А чтоб поддержать свои расходы, то я принялся за игру.
Вскипятилин. За игру?
Криспин. Да, сударь, и что всего удивительнее, в две недели набрел я на даму *, которая мне рутировала * месяцов шесть; выдернувши нечаянно и заметя, что она мне выиграла в один раз слишком сто рублей, разумеется с углом, начал я загибать ее более, и словом, чем чаще стал выдергивать, тем более выигрывал. Таким образом присвоил я себе до двадцати тысяч рублей.
Вскипятилин. До двадцати тысяч рублей! о! довольно много.
Криспин. Соскуча в Москве, еду я в Петербург; первое показалось мне странно, что как скоро выехал я из Москвы, то уж не было более меня там, и я беспрестанно встречал на дороге политиков без тонкости, судей без правды, купцов без торгу, офицеров без службы, мудрецов без мудрости, испытателей природы без малейшего понятия о физике, попадались и алхимисты по одному только названию, то есть совершенные дураки без ума. Э! да мне кажется, и вы тогда изволили быть в дороге?
Вскипятилин. Нет, сударь.
Криспин. Не были? — ну, да это все равно. Вы дома точно таковы! — но я наскучил всем, что имел и что видел, решился пуститься в чужие краи.
Вскипятилин. В чужие краи? о, как это далеко!
Криспин. Приискав корабль, качнул я в море; но удивляйтесь, что из этого вышло: вдруг востает сильная буря, ее преследует страшный вой; казалось, что сам Эол распустил пасть свою, солнце затмилось, луна побледнела, звезды попадали, море пришло в ужасное волнение, — якорь порвался, мачты затрещали, канаты полопались, лес завыл, берега пенились, град, снег, огонь, дождь, вода, воздух, земля, море, волны, короче сказать, корабль опрокинулся, и я очутился в той земле, жители которой предпочитают всем наукам аллегро, престо, модерато и адажио, где легкой смычок предпочитается математическим орудиям, где более награждают за хорошие ноги, нежели за цицеронскую голову, где самой маленькой член древнего антика * хранится в кабинете редкостей, как между тем тысячи живых умирают с голоду.
Вскипятилин. Вы мне рассказываете такие вести, которым едва можно верить.
Криспин. Ненавидя дурачества и вооружась охотно против суеверия и предрассудка, сочинил я сатиру на всех, начиная с их бургомистра до последнего читателя; чистые стихи, отборные мысли, естественные картины и перо неподражаемое заслужили их внимания, и я награжден был тюрьмою.
Вскипятилин. Что, что, сударь? тюрьмою?
Криспин. Так точно, сударь, тюрьмою, то есть меня управили в мрачное местечко; видя себя втиснутого в четыре стены без окошек и зная, что чистое море окружает мою квартиру, решился я приняться за черную работу; вы, я думаю, знаете, что она прибыльна и что вмиг можно нажить минеральной кабинетец; имея заступ в руках, стал я доискиваться золотых и серебряных руд, но в надежде своей обманулся, прокопался несколько саженей земли, и меня поглощает влажная стихия, то есть попался я в чрево киту; вы знаете, что такое кит. Это такая рыба, внутренность которой так же пространна, как восточных государей.
Вскипятилин. Это все что-то непонятно.
Криспин. Господин кит, соскуча таким жирным куском, каков я, рассудил меня вытолкнуть из себя, и я попался между берегов Европы и Африки и переселился в преогромной город.
Вскипятилин. Как, вы и тут остались живы?
Криспин. Как видите; я думаю, всему притчиною небольшой мой магической прутик, которым я извлекался из многих пропастей.
Вскипятилин. Прутик? у вас есть прутик? Ах! нельзя ли мне его показать?
Криспин. Со временем. Естьли короче познакомимся. Великолепной город, о котором я вам докладывал, мне не понравился и я переехал в тот прекрасный уголок, где слава имеет свои олтари, на которых возжигают фимиам роскоши и своеволию.
Вскипятилин. Душистой помаде и желтой пудре.
Криспин. Точно так, сударь; придерживаясь философского мнения, что одни науки возвышают человека и отличают от скотов, каких видим мы множество, постарался я присовокупить к другим знаниям механику.
Вскипятилин. Механику! а разве она там в великом употреблении?
Криспин. О! сударь, этот народ имеет такие прекрасные машины, что не успеешь глазом мигнуть, как морально очистишь душу, а физически карманы. Хотите ли, чтобы я вам теперь же этим услужил?
Вскипятилин. О, я слуга ваш — за вашу механику.
Криспин. Ну, так со временем. — Страсть к наукам, а особливо к чрезъестественным, побудила меня перескорить оттуда во владение большой чалмы, и я в несколько месяцев облетел Сирию, Александрию, Палестину и жил два года в Медине.
Вскипятилин. В Медине! в этом городе, исполненном таинственных познаний! вот там-то, я думаю, эта наука в совершенной степени?
Криспин. Вот там-то не увернулся от меня и философской камень, помощию которого все известное механике и непостижимое метафизике превращаю я в золото прикосновением только маленького моего прутика.
Вскипятилин. Как! у вас есть философской камень?
Криспин. Конечно есть; да чорт бы тогда, во мне было, когда бы у меня его не было? Снискавши таким образом все то, что только мне льстило, решился я объехать весь свет, смотреть, занимать, наставлять, просвещать и, слыша везде и ото всех, что вы великой алхимист, решился приехать к вам, чтоб свести с вами знакомство; минута эта настала, и я имею честь уж с вами беседовать.
Вскипятилин. Как! неужто обо мне знают и в тех местах, где вы были?
Криспин. Где я был? вы шутите, сударь! об вас говорят на земле, в воздухе, в воде, в огне, и даже выше известных звезд, населенных несметными существами, и я об вас слышал от гномов, сильфов…
Вскипятилин. От гномов, сильфов! что вы говорите, сударь?
Криспин. Стану ли я лгать? вы даже внесены в книгу животно-мыслящих.
Вскипятилин. В книгу животно-мыслящих! а! вы меня восхищаете!
Криспин (важно). Знайте, что алхимия самая высочайшая наука…
Вскипятилин. Знаю, знаю.
Криспин. Что философской камень найти безделица, и что им пользовались многие…
Вскипятилин. Верю, верю.
Криспин. Что золото польется ручьями…
Вскипятилин. Верю, верю.
Криспин. Что лишь стоит потрудиться…
Вскипятилин. Верю, верю.
Криспин. И что под моим покровительством, вы найдете его чрез три дни.
Вскипятилин. О конечно!
Криспин. Я что рукою махну, то у меня и кошелек с деньгами, а как скоро другою, то и галантерейная вещь. (Говоря сие, крадет со стола кошелек с деньгами и часы.)
Вскипятилин (в восторге). Верю, верю.
Криспин. Так верьте ж и тому, что я точно такой же алхимист, как и честной человек; — однако ж прощайте, сударь! — что все то похоже на правду, что я вам ни говорил. (Смеется и уходит).
Вскипятилин. Ах, верю, верю! о, великой человек! ты восхитил меня до исступления! О, божественная алхимия! Душа моя предается тебе без всякого колебания, без всякого размышления, вознагради меня, как приверженного тебе услужника. То-то я заблаженствую! до чего ни дотронусь, все превращу в золото, на что ни взгляну, все будет целительной состав и капли бессмертия! и все это будет чрез меня, которой первой из русских углубился в недра любомудрия. — Дай скорее положить остальные сто червонных, это усилит меркурий и вызовет молодую девицу * — давай работать! — Но где мой кошелек с червонными? Где мои часы? — куды все это девалось? ах! злодей! он меня обокрал своею механикою! караул! воры! воры — никого нет из людей моих! и послать некого. Пойду сам, догоню его, притащу в полицию — растерзаю! — Люди! люди!
Разгильдяев (за кулисами). Я здесь, дядюшка, я здесь; защити меня! за мною бегут, меня хотят приневолить, чтоб я старую женщину…
Вскипятилин. Кого там еще чорт несет! Кто там такой? (Увидя Разгильдяева.) Зачем вы пришли, кто вас звал?
Разгильдяев. Да я сам прибежал; когда за мною гонются, так разве мне не бежать; нет, дядюшка, я этого не сделаю.
Вскипятилин. Да зачем вы сюда пришли? я у вас спрашиваю.
Разгильдяев. Да то-то спрятаться-то; засунь меня, дядюшка, в такое место, чтоб меня не видали — небось я не дурак, дядюшка, — ась?
Вскипятилин. Да кто за вами гонится?
Разгильдяев. Экой ты! да женщина-то — у! да какая старая, как будто ты! да какая дурная, как будто ты же! — вишь ты, она хотела, чтоб я ее…
Вскипятилин. О, какой дурачина!
Разгильдяев. Дурачина, дядюшка. — Я, вишь-ты, был в рядах и покупал пряники; она меня увидела, заговорила со мной; сказала, что я красавчик, что она меня любит, да и хотела, чтоб я ее… (В сие время начинает есть пряник.)
Вскипятилин. Да чего ж она хотела?
Разгильдяев. Хотела, чтоб я ее любил.
Вскипятилин. Только?
Разгильдяев. А чего же другого, скажи-ка? Ну, а я, вишь-ты, дядюшка, старух-та не люблю. Вить я молод.
Вскипятилин. Так что ж она?
Разгильдяев. Ну! как я сказал, что не люблю, то она хотела меня приневолить. Я побежал, она за мною, побежал да и бросился в этот дом, бросился, да и прибежал к тебе.
Вскипятилин. Да зачем же ко мне? мне и без вас скучно. Вы бы могли куда-нибудь спрятаться в другое место.
Разгильдяев. В другое? — а куда ж в другое? (Плачет.) Мне некуды, а дом-то у меня далеко, вишь-ты, в Арзамасе, а я теперь еду в Петербург записаться в гвардию, дядюшка, в капралы.
Вскипятилин. В капралы? Это недурно, а много ли у вас эдаких в Арзамасе, как ты молодцов?
Разгильдяев. Все, дядюшка, робята-то не промахи. Небось, дядюшка. (Садится на стол и роняет его.) Ай! ай! что я наделал! (Плачет и убегает.)
Вскипятилин. Чтоб черти тебя взяли, проклятого разгильдяя, — он все мои лучшие снадобья перебил; будь проклят тот день, в которой узнала о мне эта скаредная сволочь. Возможно ли! нет ничего целого! ах! разбойник проклятой, дурачина премерзкой, все труды сделал хоть брось. Спирт! драгоценной мой спирт! и ты пролит до капли! а [я] целые шесть лет перегонял денно и ночно.
Ветхокрасова (за кулисами). Не уйдешь, миляк, не уйдешь.
Вскипятилин. Это что еще за чорт валится? о проклятые негодяи, чтоб вас дьявол всех побрал!
Ветхокрасова (входит). Не уйдешь, не уйдешь, мил сердечной друг. Ах! мой батька, да куды он девался? Куды ты его запрятал? да знаешь ли ты, что за него ты со мною не разделаешься. Я принужу показать мне его, в каком бы он месте ни был; так, сударь, покажи мне, я тебе сказываю.
Вскипятилин. Да кого вам, сударыня? Скажите мне скорее, кто вам надобен.
Ветхокрасова. Кого, сударыня? Господина Разгильдяева, этого прекрасного молодчика, в которого я влюбилась и которой мне более мил, нежели самая жизнь моя.
Вскипятилин. Ах, сударыня! Да чего вы от меня хотите? я, право, ни его, ни вас не знаю.
Ветхокрасова. Не знаешь? да ведаешь ли ты, мой батюшка, господин неуч, что я тебе со всею моею кротостию глаза выцарапаю, что я со всею тихостию не оставлю волоска на тебе.
Вскипятилин. Ах, сударыня! избавьте меня вашей кротости.
Ветхокрасова. Нет, батюшка, коли я на кого рассержусь, тогда не упросима, а коли злюсь, то свирепее самого дьявола, и коли свяжусь с кем, то никто меня не развяжет, хотя бы это была и самая полиция; когда влюблюсь в кого, то нежнее, нежели Венера в Адониса.
Вскипятилин. А это мне кажется вам бы уж и не под леты.
Ветхокрасова. Не под леты? — Да знаешь ли ты, сколько мне лет? и самые враги мои говорят, что мне не более пятидесяти, хотя в самом деле мне только тридцать два года. — Любовь и болезни иссушили меня.
Вскипятилин. Естьли б вы не сами мне это сказывали, я бы, право, этому не поверил.
Ветхокрасова. Не поверил! а почему бы? Любовь излишняя предосудительна, а посредственная честь делает; я же имела только трех законных мужей, с которыми и развелась законным же порядком, да любовников раз, два, три…
Вскипятилин. О погодите, погодите! я вижу, что вы их очень мало имели.
Ветхокрасова. Да так-то мало, что и пересчитать нечего, и посуди же, мой батюшка, что у меня и детей не было; да, да! не было; ах! я об этом очень часто плачу, да не хочешь ли, чтоб я теперь же заплакала?
Вскипятилин. О, пожалуйте, сударыня! от этого меня прошу уволить, я слез не люблю до смерти, и даже зрелищ тех не смотрю, где плачут, а потому не только трагедии, но и драм терпеть не могу; мне кажется, что в них совсем натуры нет.
Ветхокрасова. Во мне натуры нет? во мне натуры нет? да ведаешь ли ты, что во мне более натуры, нежели надобно быть. Я горяча до бешенства, до исступления, и рада зубами искусать, ежели меня сильно, да и сильно растрогают. Но скажи мне, с кем я по-дружески имею честь разговаривать.
Вскипятилин. Я алхимист Вскипятилин, к вашим услугам…
Ветхокрасова. Что? что, мой батюшка, ты Вскипятилин? Этот славной алхимист? Ах! как я рада, батюшка. Я в тебе надобность имею, не оставь меня бедную вдову и сироту, одолжи меня, позволь молвить на ушко, одолжи… да нет ли здесь кого? — одолжи такими каплями, от которых бы я помолодела, и такими притираньями, чтоб все мои морщины затянули.
Вскипятилин. Простите, сударыня, у меня нет для вас ни того, ни другого.
Ветхокрасова. И, батюшка! ты скромничаешь! особливо одолжи меня капельками от зубной болезни. Я одним года с два так мучусь беспрестанно, вообрази, как со мною подшутил проклятой лекарь! Сделалася в зубе у меня от боли дырочка и такая маленькая, что булавочная головка не проходила, он приказал мне залепить ее воском, а воск-та, батюшка, так ее разъел, что входит в нее палец; представь, батюшка, палец! вить эта не шутка! и своим неуменьем и лекарством чуть было не измучил меня, ни дай ни вынеси за что! пожалуй, одолжи ты меня своим…
Вскипятилин. Я бы вас с охотою одолжил, но у меня, право, совсем того нет.
Ветхокрасова. Так куда же ты к чорту годишься, коли у тебя нет? вы видно только на словах-та и знающи, а на деле и пошевелиться не умеете: ты, между нами сказано, с своею алхимиею так же смешон, как и лекарь с своими лекарствами. Прощай, сударь! ты ничего более не значишь в глазах моих, как обманщик и дурак. — Но я об красавчике-та своем и позабыла! пойду отыщу, полюблю, полюблю. (Уходит и возвращается.) Помни же, мой батюшка, что ты обманщик и дурак; так, сударь, обманщик и дурак! (Уходит.)
Вскипятилин. Тьфу, старая дурища! Знать чорт в тебе поселился; зла, как ведьма, влюбчива, как обезьяна, и глупа, как тупица. Прах побери всю славу, когда должно о ней говорить с дураками! самой несносной сего дни для меня день, драгун переломал было ноги длинною своею шпажищею, черный проклятой вояжор меня ограбил, дурак арзамасской дворянин перебил лучшие с снадобьями бутылки, а эта старая образина разругала меня ни дай ни вынеси за что, надобно признаться, что слава делается мне, наконец, несносною.
Сгорепьянов (поет).
Вино унынье разгоняет,
Вино нам нову жизнь дает,
Вино живит и укрепляет
И кисти смелость придает.
Без портеру, вина, пивища
Зарюмит всякой человек,
И после свой окончит век,
Как скот, осел иль дурачища.
(Вскипятилину.) Скот, осел иль дурачища, извини я откровенно говорю.
Вскипятилин. Вот кажется самой дьявольской пьяница.
Сгорепьянов. Ты не знаешь меня? да где тебе знать великих людей! ты об них понятия не имеешь.
Вскипятилин. Это я думаю оттого, что у нас их нет.
Сгорепьянов. Нет? Сбредил ты; я к твоим услугам славной живописец Сгорепьянов.
Вскипятилин. Фамилия, кажется, этого не обещает.
Сгорепьянов. По фамилии судить о достинствах! вечно бредишь; но выслушай, я тебе ее растолкую; она мною самим произведена из двух имен, из существительного и прилагательного, и хотя мне должно было назвать Горепьяной, но я перекрасил себя в Сгорепьяной.
Вскипятилин. Да что мне до этого за нужда? Скажите скорей наотрез, зачем вы ко мне пришли?
Сгорепьянов. Это бы было бессовестно, скверно, гнусно, подло и глупо, ежели б я тебе о том тотчас сказал; я ничего не люблю скоро делать, но все с расстановкою, а более потому, что моя кисть от большого употребления в работе ослабела. Я только пьяницей скоро сделался.
Вскипятилин. Без пути потратился.
Сгорепьянов. Еще сбредил, ты хотел сказать, что без притчины: да нет действия без притчины; я тебе это логически докажу, самые дураки, каких я вижу, извини, что не в единственном числе сказал, да самые дураки от того глупы, что в них ума нет.
Вскипятилин. Хорошо это все: будь по-вашему, да скажите мне, что принудило вам сделаться пьяницей?
Сгорепьянов. Ну! коли ты хочешь, я тебе скажу, я стал пьяницей от того, что мне в Англии, Италии, Франции и словом в целом свете отдавали справедливость и ценили мое искусство как должно, мне говорили так, что я не хуже ни Апеллеса, ни Рафаеля, ни Рубенса, полно ты этих людей не знаешь: а как приехал сюда, то мне сказали, что я не умею порядочной черты сделать; тут надо, конечно, пить; так я и сделался пьяницей. Да не хочешь ли, я и тебя таким сделаю?
Вскипятилин. Как неужли не отдали вам должной справедливости?
Сгорепьянов. То-то что нет; да я бы от этого не был таков, каким ты меня видишь; приезжает сюда какой-то иностранной, и хотя он не только не был хорошей живописец, но не умел и кисти в руки взять. Меня к нему отдали в ученики. Как, знатному [художнику] быть в учениках у невежды? Тут я стал и более пить.
Вскипятилин. Да для чего ж вы на это пустились? Вы бы могли что-нибудь лучше предпринять.
Сгорепьянов. Да что лучше вина, чтоб быть пьяну? Как ты ни думай, ничего не найдешь.
Вскипятилин. Но естьли бы вы захотели постараться, верно бы нашли людей, которые бы вам пособили *.
Сгорепьянов (с горячностию). Что? Искать покровителей художнику? ах! Это у меня сердце рвется. Не думал я, чтоб ты меня разумел подлым человеком; пусть ищет тот покровительства, которой без него жить не может, достойного человека покровители одни достоинства.
Вскипятилин. Однако ж естьли бы вы отнеслись [к] кому-нибудь из знатных любителей, они бы, конечно…
Сгорепьянов. Они поддержали бы меня, хочешь ты сказать? — Ну, да у меня ни картин, ни денег нет, а без этого сам посуди, что сделаешь?
Вскипятилин. Коли так, то для чего ж вы не поехали в чужие краи?
Сгорепьянов (с сердцем). Для чего? для чего? пусть едет туда тот, кто своему отечеству славы не сделал, а я когда приобрел ее, неужли бы затем поехал, чтоб посрамить ее и показать, что могу дома с голоду умереть? — а ты видишь — нет, я этого не сделаю и не хочу, и бывши несчастен, быть неблагодарным и походить на тех, которые хотя все благословение имеют от своего отечества, но всячески поносят его (сквозь слезы), положим я скот, дурак, пьяница и никуда не годной человек, однако ж я столько люблю мое отечество, что прежде рад издохнуть, утонуть, зарезаться, опиться, сквозь землю провалиться, нежели не почитать его.
Вскипятилин. По-моему мнению, неблагодарным всегда надобно платить взаимною неблагодарностию.
Сгорепьянов. Чтоб я был столько низок, чтоб помнил зло? Нет, бредишь ты, я хочу быть лучше гол и пьян, нежели дурной человек; пьяной проспится, голой разбогатеет, а злобной никогда не поправится; это мое правило, потому что злобной человек похож на дьявола; он никогда не бывает собой доволен, всем завидует, всех уязвляет, сердце его наполнено желчию, которая, сопрягаясь с духом, делает, что… что… да нет, ты этого не поймешь.
Вскипятилин. Что же вы теперь хотите делать, чтоб быть счастливу?
Сгорепьянов. Пить; вот-те и вся недолга; связывают меня только жена и дети; да, мои дети, ей-богу, мои; они часто без куска хлеба сидят. — Вот от этого я нередко и пьяной даже плачу! (Заплакав чувствительно.) Эх! как мне их жаль! милые мои! любезные мои! я бы рад вам жизнь мою отдать, кровь за вас пролить, да нет уж не могу, я часто сам себе говорю: «пьяница негодной, пьяница премерзкой, полно тебе пить». Горесть мною овладеет, слезы польются ручьями, и я еще более напьюсь.
Вскипятилин. Так для чего ж вы напиваетесь?
Сгорепьянов. Для того, чтоб трезвым не быть. Это разумеется, что трезвой более чувствует своей горести, бедность, презрение, ничтожность, гонение и лютость рока своего; а пьяной когда то там, то в ином месте выпьет, не только ни о чем другом не помнит, да и о себе позабывает; — да кстати, не хочешь ли ты, чтоб я тебе пропел любезную мою песенку, которую я сам сочинил. В ней описаны свойства и действия вина.
Вскипятилин. Нет, прошу меня от этого уволить, и скажите мне, какую вы во мне имеете надобность?
Сгорепьянов. Изволь. Зная, что ты великой алхимист, потому что это все говорят, пришел я у тебя просить каплей.
Вскипятилин. Каких, сударь?
Сгорепьянов. Чтоб хоть маленько хлебнуть — да лишиться навсегда жажды, то есть поскорей чтоб околеть.
Вскипятилин. Ах, сударь, да вить я не лекарь.
Сгорепьянов. Да ежели б я хотел от лекарских рук умереть, так я бы успел раз сто побывать на том свете.
Вскипятилин. Да зачем же дело стало?
Сгорепьянов. Затем, что оне даром и этого не сделают, а у меня денег нет. Ежели ты не веришь, спроси у тех, которые умерли, и они скажут, что смерть многие из них приторговали за хорошие деньги.
Вскипятилин. Я бы желал по вашей просьбе вам услужить, но у меня, право, право, таких каплей нет.
Сгорепьянов. Как! эдакой безделицы нет? так поэтому твоя алхимия сущий вздор.
Вскипятилин. Почему бы так, государь мой?
Сгорепьянов. Потому, что ты только проматываешь безрассудно свое имение, ты думаешь, когда я пьян, так и не знаю, что, снискивая философской камень, все почти деревни прожил, вещи, каменья позаложил, жену оставил без присмотра, так что другие принимают на себя твою должность, детей оставил без воспитания, словом, чтоб сказать решительно, ты совершенно с ума сходишь.
Вскипятилин. Государь мой! прошу меня оставить с своими наставлениями.
Сгорепьянов. Пожалуй, я пойду; да, я и забыл, что правду говорю; виноват! виноват! правда глаза колет, не тебе одному, а вряд ли не всех, на кого ни взгляни; прощай. (Уходит и возвращается.) Да, и позабыл сказать, ты мне не дал смертных каплей, так я иду теперь, будучи в крайности, к лекарю. Будь уверен, что которой-нибудь из них сжалится надо мною. Один рецепт, и поминай меня как звали, но только не забудь сказать: «вчера беседовал Сгорепьянов с нами»! — ах! Это у меня слезы вызывает; а между тем «вино унынье разгоняет» * и т. п. (Поет и уходит.)
Вскипятилин. Провались ты сквозь землю с своим проклятым уныньем! в невозвратимой бы те путь, беспутному пьянюге! О, ежели бы я имел те капли, которых ты от меня просил, то бы я тебя напоил и с головы до ног ими облил, чтоб заткнуть негодную твою пасть. — Я схожу с ума! Я прожил все именье! Ах! Это немного походит на правду! — Добро, оставим эти вздорные посещения и принимемся снова за работу.
Смертодав. Слуга ваш, государь мой!
Вскипятилин. Кто вы таковы?
Смертодав. Я доктор Смертодав, которой от всей души желает вам две горячки, пять лихорадок, сыпь по всему телу, колику, хирагру, подагру, каменную и все болезни, известные и неизвестные медицине и, наконец, антонов огонь.
Вскипятилин. Хотя избавьте меня ваших рецептов и вашего о мне попечения.
Смертодав. Ежели бы ты попался в мои руки, я бы тебя в два часа на тот свет отправил; мои больные никогда не бывают более суток в постеле.
Вскипятилин. Это, я думаю, оттого, что ваши больные никогда не встают.
Смертодав. Я никогда не берусь вылечивать, но лечу, как и все другие, то есть наудачу. — Жив — хорошо, а нет, такая дурная трава из поля вон. Не прикажешь ли себя полечить? Я тебя двумя приемами с ног свалю и докажу, что ты преслабой комплекции.
Вскипятилин. Да скажите мне, за что вы хотите иметь меня в своих руках?
Смертодав. За то, что ты составляешь какие-то бессмертные капли и, следственно, вооружаешься противу судьбы, а более противу медицины.
Вскипятилин. Государь мой! верьте, что естьли бы я мог содействовать пользе несчастных, то верно бы употребил на то все силы, чтобы помогать благу человеческому.
Смертодав. Следовательно, уничтожаешь наше достоинство и искусство и стараешься сделать его нищим. Разве ты за ничто ставишь, что под моим надзиранием и от моих лекарств занемогут и помрут в год тысячи две человек? по рублю за смерть. Так великая сумма! Знаешь ли зачем я к тебе пришел?
Вскипятилин. Я думаю затем, чтоб меня полечить, но я, слава богу, здоров.
Смертодав. Да я не скажу, слава богу, что ты не болен! Я хочу с тобою колоться.
Вскипятилин. Чем прикажешь?
Смертодав. Чем хочешь. — Что у тебя есть, тем и коли меня.
Вскипятилин. Простите. Я не охотник до дуэли.
Смертодав. Я тебя принужу.
Вскипятилин. Да по какому праву?
Смертодав. По праву силы, обиды, разума; короче, я изрублю тебя, или защищайся. (Обнажает шпагу.)
Вскипятилин. Как! в моем доме такое насильство?
Смертодав. Хотя бы и в аптеке, мне все равно. Но бери шпагу, защищайся.
Вскипятилин. Государь мой!..
Смертодав. Защищайся, или клянусь Иппократом * и Галеном *, что в куски изрублю.
Вскипятилин. Эй! Кто-нибудь! — нет никого! — что делать, так и быть; давайте я буду отпарировать.
Смертодав. Мне все равно, лишь бы убить тебя; раз, два, смерть! (Вышиб у него шпагу.)
Вскипятилин. Люди! Люди!
Смертодав. Клянись, что ты оставишь алхимию.
Вскипятилин. Клянусь всем, что есть свято!
Смертодав. Что никогда не примешься ни за колбу, ни за ретурду *.
Вскипятилин. Не примусь никогда, и в том божусь всей медициной.
Смертодав. Так и я божусь, что я истинной твой друг Здравомыслов. (Обнимает его и скидывает с себя парик и плащ.)
Вскипятилин. Кого я вижу?
Смертодав. Истинного своего друга — друга, который любит тебя, советует и просит перестать следовать за мечтой, которая очаровывает твой разум и приготовляет неизбежное тебе злополучие; войди в себя, обрати внимание на свое семейство, оно тобою страждет, тобою повергается в горесть; с гласом друга соединяю голос нежной твоей супруги, любезных невинных детей — брось все то, что тебя ослепляло, расстроивало и приготовляло горестную нищету — несчастен обладающий богатством без пользы другим, но расточающий для гибельных прихотей — враг человечества!
Вскипятилин. Так! Ты просветил меня; и одним днем более ты мне открыл глаза, нежели тридцатилетние мои размышления; вижу бездну, в которую было себя и семейство мое низвергнул, равно ясно вижу, что всякая слабость, хотя невинная, когда дана будет ей воля, доходит до порока и преступления! (К партеру.) Милостивые государи!
Смеясь нас учит театр на тот конец;
Когда ж приобрели мы ваше к нам вниманье,
Оно бесценное за шутку воздаянье
И сочинителю венец!
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьПечатается впервые по рукописи из собрания Государственной Публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина (Ленинград) (шифр: Q. XIV. 43), представляющей копию с более раннего списка, может быть, и с оригинала. В конце рукописи пометка: «Окончена перепискою октября 7 дня 1808 года».
Стр. 467. Унция, драхма — меры упраздненного ныне аптекарского веса.
— Пересальвировать — перетереть мазь.
— Сатурнова борода — в жаргоне алхимиков — свинец.
— Меркурий — в жаргоне алхимиков — ртуть.
— Парацельз, Филипп Теофраст (1493—1541) — швейцарский алхимик и врач.
— Жермен — точнее Сен-Жермен, французский авантюрист-алхимик (ум. в 1795 г.).
— Теофраст — греческий философ и ученый (род. ок. 371 г. — ум. в 285 г. до н. э.); его труды по ботанике очень высоко ставили алхимики.
— Философский камень — по учению алхимиков, превращает все металлы в золото.
Стр. 468. Красауля, красоуля — большая чашка, ковш.
Стр. 469. На вон-тараты — наоборот (Даль); здесь «судят превратно».
— Криспин — комический персонаж из французско-итальянских комедий XVII—XVIII вв., слуга-пройдоха.
Стр. 470. Особливо Цицерон — у Цицерона, действительно, есть трактат «О дружбе».
— Набрел я на даму — сделал меченую карту даму,
— Рутировать — сопутствовать, сопровождать.
Стр. 471. Антик — античная статуя.
Стр. 474. Вызовет молодую девицу — молодой девицей в жаргоне алхимиков называлось золото.
Стр. 479. Но естьли бы вы захотели постараться, верно бы нашли людей, которые бы вам пособили…-- В рецензии Крылова эта реплика Вскипятилина звучит так: «Я не о том говорю, сударь. Вы бы могли найти людей, которые бы вам помогли». Кроме того, врач у Клушина носит имя Смертодав, а у Крылова — Смертонос. Такие расхождения стилистического порядка свидетельствуют о том, что после первой постановки сценическая рукопись пьесы подверглась некоторой обработке автора.
Стр. 481. А между тем «вино унынье разгоняет» и т. п. — см. выше, начало явления 10.
Стр. 482. Иппократ (460—377 до н. э.) — знаменитый греческий врач.
— Гален Клавдий (131—200) — знаменитый римский врач.
— Ретурда — вм. реторта.