Алойс Рединг, славный патриот швейцарский
правитьАлойс Рединг есть один из тех редких людей, которые являются только во времена великих государственных переворотов и назначены провидением укреплять слабеющий характер народов.
Он самый тот генерал Рединг, который 23 мая 1798 года, собрав несколько сот швейцарских граждан, дал французам сражение, со шпагой в руке пробился сквозь их линию и выгнал их из долины Моргентенской, где предок его, ландман Р. Рединг, в 1515 году победил австрийцев.
Перед сим отчаянным нападением он говорил речь, которую сограждане его вытвердили наизусть и в предании сообщат потомству — речь, достойную спартанца и Леонида… «Великодушные товарищи, любезные сограждане! Настала решительная минута. Окруженные неприятелем, оставленные друзьями, спросим у себя, можем ли следовать примеру великих отцов наших, которые здесь же умерли за вольность. Не будем обманывать себя в сей торжественный час: почти верная смерть нас ожидает… Что касается до меня, то даю слово быть с вами во всех опасностях. Смерть, а не бегство!»
Смерть, а не бегство! Воскликнули солдаты, и двое из них выступили из шеренги, чтобы дать ему руку в знак верности. Сия горсть людей устремилась на победителей Европы, и разбила их в один день три раза. Но еще пять или шесть таких побед истребили бы всех жителей их кантона; другие уже приняли новую конституцию. Швейцарский герой, доказав, что народ и чиновники оживлены духом согласия и великодушного патриотизма, советовал им наконец уступить бесчисленному множеству французов. Он последний сложил с себя воинскую одежду, чтобы, спустя несколько времени, снова и прежде всех вооружиться.
Историк, сохранивший для нас славную речь его (г. Цшокке) пишет, что за несколько времени до революции Алойс Рединг, еще молодой человек, оставил испанскую службу, желая совершенно посвятить себя уединению сельской жизни, дружбе и музам; и что смерть нежной, любимой супруги погрузила его в глубокую меланхолию, которая могла рассеяться только от великих опасностей отечества. По уверению тогдашних друзей его, он боялся не столько явного нападения французов, сколько тайного несогласия и раздора между гражданами и правительством Швейцарии. Рединг убедил другие кантоны спешить на помощь Берну, и в то же самое время уговаривал тамошних аристократов отказаться от их великих, исключительных прав, неприятных народу. Всего более не нравились ему торговые особенные выгоды городов, обращенные в закон злоупотреблением власти; и чтобы дать пример другим кантонам, он уговорил швейцарских граждан освободить от подданства некоторые долины и жителям их сообщить права независимости. Одним словом, упомянутый историк описывает его такими же красками, какими англичанин Кларендон описал лорда Фалькланда: и тот и другой жаловался на излишние требования несогласных партий; оба предвидели несчастья, оба искали смерти, чтобы не быть свидетелями бедствий отечества.
Хотя Рединг, после чиновника Штейгера, был единственной надеждой швейцарцев, привязанных к древней независимости отечества, однако самые друзья французов изъявляли к нему великое уважение. Отдавая справедливость достоинствам сего великого гражданина, они укоряли его только одной излишней набожностью. Журналисты сей партии шутили над тем, что Рединг на Страстной неделе ездил в Швиц исповедоваться, и с насмешкой называли его всегда благочестивым ландманом.
Сей твердый защитник гельветических демократий снова явился на сцене после трактата Люневильского, в силу которого гельветическое правительство созвало общий сейм в Берне, чтобы предложить на его одобрение план решительного образования Швейцарии. Рединг вошел в собрание и сказал, что одно насилие заставило демократические кантоны принять конституцию, несогласную с их нравами; что они требуют своей древней вольности, если Франция в самом деле хочет возвратить им независимость, и что он только на сем условии может способствовать образованию союзного правления в Швейцарии. Как революционная партия ни доказывала, что возобновление старинной демократии в малых кантонах не сообразно с единством Гельветической республики; но Рединг утверждал, что местные обстоятельства и древние обычаи непременно требуют сего, и видя непреклонность своих многочисленных противников, уехал с другими депутатами малых кантонов.
Отъезд их имел важные следствия. Многие депутаты объявили, что сейм не представляет уже полного собрания швейцарцев без трех главных кантонов, бывших колыбелью истинной гельветической свободы. Через несколько дней большинство голосов перешло на сторону друзей независимости, которые спешили составить центральное правительство из сената и совета исполнительного, удалили от него революционных демократов и выбрали в ландманы Рединга. Сей выбор произвел всеобщую радость. Католические города изъявляли свое удовольствие потешными огнями, а цюрихский синод торжественно благодарил сейм за то, что он вручил кормило республики гражданам благочестивым, которые всю надежду возлагают на Бога. — Между тем Франция медлила признать сие новое правительство, и ландман решился сам ехать в Париж. Бонапарте, зная его влияние на сограждан, обошелся с ним ласково; говорил долго, но по большей части мистическим языком; наконец объявил, что он утвердит новое гельветическое правительство, если изберут в министры известных друзей Франции. «Надобно смешать партии», сказал Бонапарте: «Это лучшая система». Рединг и на то согласился, и в кабинете консула написал условия, сообразные с его требованиями, из которых главные состояли в том, чтобы не возобновлять Бернской олигархии, объявить равенство законом Гельвеции, и ввести в совет пять человек, назначенных консулом. Бонапарте казался весьма довольным, и отпустил Рединга с дружескими уверениями.
Ландман, возвратясь в Берн, уговорил патриотов исполнить желание консула, и три месяца трудился над сочинением новой конституции для своего отечества, согласной с волей французского правительства. Уже она была обнародована, и кантоны охотно приняли ее. Рединг, окончив важное дело, распустил сенат на две недели, и поехал в Швиц, за несколько дней до Пасхи, отдохнуть в объятиях семейства.
Вдруг случилась новая революция. Министры, введенные в совет по воле консула, пользуясь отсутствием ландмана, собрались ночью, объявили себя правителями, уничтожили Редингову конституцию, отрешили его и всех друзей гельветической независимости и выбрали нотаблей для сочинения новой конституции; а на другой день министр французский торжественно одобрил их дело. Напрасно Рединг, изумленный сей чудной переменой, писал к Бонапарте, напоминал ему их условия, жаловался на Вернинака, его министра, который столько унизился, что вошел в заговор с швейцарскими демократами: консул не отвечал ему, и через несколько времени объявил себя покровителем нового гельветического начальства. Неудовольствие швейцарцев явно обнаруживалось во всех кантонах, особенно в горных, где народ обожает Рединга; и как скоро французское войско выступило из Швейцарии, то все добрые граждане восстали против гельветического правительства. Никогда потомки Телевы не изъявляли столько единодушия, патриотизма и деятельности, как в сие время. В несколько дней явилась армия, составленная из граждан всех кантонов; молодые люди и старики спешили в поле — и тогда же депутаты кантонов собрались в отечестве Рединга, чтобы свободно и независимо утвердить навеки политическую судьбу Гельвеции. Сей знаменитый гражданин, избранный единогласно в президенты, всех одушевлял своим патриотизмом — и любопытные наблюдатели видели в Швице великое зрелище народного сейма, который напомнил древнейшие, славные времена Гельвеции. Он собирался на открытом месте — и Рединг, говоря о благе отечества, одной рукой указывал на скалы, обагренные кровью первых героев Швейцарии, а другой на Небо, Которое одно могло даровать им успех. Усердие граждан во всех кантонах было так велико, что они хотели сражаться с французами; но Рединг, предвидя напрасную гибель людей, заклинал их уступить силе. Скромный в торжестве добродетелей своих, когда все швейцарцы окружали его с благоговением и называли вторым Телем, он показал себя великим в несчастье. Друзья советовали ему удалиться, боясь консульского мщения. Я не могу взять с собой отечества, говорил он: а без него что мне в жизни и в безопасности? — Французский генерал Ней взял под стражу Рединга, когда он шел домой из церкви. Сей истинный патриот обнял друзей своих и сказал: «С какой радостью пожертвовал бы я своей личной вольностью для свободы Швейцарии! Во всяком случае хорошо исполнить долг верного гражданина, и сердце мое спокойно». — Его заключили в Арбургском замке, и народная независимость Швейцарии исчезла.
Алойс Рединг, славный патриот швейцарский: (Из нем. журнала) / [Пер. Н. М. Карамзина] // Вестн. Европы. — 1803. — Ч. 8, N 6. — С. 146-154.