Александр III
правитьКогда Александр III умер, один небезызвестный поэт написал стихотворение под заглавием «Слезы царя». Поэт рассказывал о молодом царе, подавленном горем по только что скончавшемуся горячо любимому отцу. Но он теперь царь и не должен плакать и горевать. Он должен явиться к народу со взором, не отуманенным слезою и горем. Мы не знаем, плакал ли и горевал нынешний русский царь, когда умер после довольно долгой болезни Александр III, но исторически доказано, что сам Александр III, когда так внезапно и неожиданно умер его отец, павший жертвою бомбы, не проронил ни единой слезы, не испустил ни единого вздоха…
Александр II пал от руки убийц-заговорщиков, явившихся исполнителями воли интеллигентной и политически развитой части русского народа. Всякое же проявление народной воли шло коренным образом вразрез с деспотическими замашками и тираническими замыслами Александра III, и он поклялся не только жестоко отомстить убийцам своего отца, но и кровью и железом искоренить всё, что было в России свободного, смелого, самостоятельного и мыслящего. Он хотел властвовать неограниченно, подобно древнеазиатским деспотам, над телами и душами своего стомиллионного народа, и для этого ему было необходимо раньше всего искоренить крамолу, вырвав жестокою рукою из среды русского народа всю лучшую, интеллигентную и мыслящую часть его…
Таким образом, после красного террора в Петербурге наступил белый террор или, что еще вернее, синий террор, так как весь Петербург отдан был отныне во власть жандармам. Сатрапы нового царя, чутьем догадывавшиеся, что наступает время и власти, и произвола, их обогащений и отличий, похозяйничали во славу своего царя-батюшки. Петербург походил на лагерь, внезапно захваченный дикими ордами жестокого неприятеля. Никто, решительно никто, даже как бы высоко ни было его общественное положение, как бы ни был благонамерен образ его мыслей, не мог быть гарантирован от того, что жандармы не ворвутся к нему среди бела дня или ночи, не схватят его, nepевернув предварительно всё вверх дном в его квартире, и не бросят его в тюрьму или крепость, где долгими месяцами, а то и годами ему придется ожидать своей участи. Раньше всего жестокая расправа была произведена над цареубийцами…
Официальная Россия чрезвычайно любит хвастаться перед Западной Европой тем, что в России даже за убийство не наказывают убийцу смертью и что уже со времен Екатерины II гражданско-уголовные суды в России не имеют права постановлять смертные приговоры. По существу всё это ложь и фальшь. Действительно, наши уголовные суды не знают смертных приговоров и даже за многократное убийство они присуждают высшей мерой наказания пожизненные каторжные работы. Но во всех тех случаях, когда правительство или высшая администрация желает добиться смертного приговора, совершается одно и то же обычное беззаконие: процесс передается в военный суд, имеющий право постановлять смертные приговоры, и военные судьи покорно выполняют то, что им приказано свыше… Таким образом, всё свершилось, как можно было этого ожидать: суд, судивший цареубийц, снабжен был необходимыми полномочиями и заранее составленным смертным приговором; всем цареубийцам вынесен был одинаково безжалостный смертный приговор; все шестеро осужденных были вскоре же и повешены…
Но мы несколько забежали вперед… Александр II, как и вообще все русские самодержцы, держал своего его старшего сына и наследника вдали от правления и государственных дел, и неопытный во всем этом Александр III, как ни был, в сущности, тверд и закален его характер, решительно не знал первое время, как справиться с нахлынувшими внезапно чувствами, со своими новыми обязанностями и с обилием выпавшей на его долю работы. Что же касается его приближенных и министров, то они еще в значительно большей степени растерялись. И в самом деле, трагическая смерть Александра II интересовала их в значительно меньшей степени, чем существенный вопрос о том, кто из них удержится на высоте, кто будет призван к дальнейшей власти и силе, кто слетит со своего насиженного и тепленького местечка и кто, наконец, станет первым любимцем нового царя, а потому и наивлиятельнейшим лицом… Если при каждом дворе ведутся интриги, идет жесточайшая борьба между приближенными и советниками из-за власти, отличий и денег, если при переменах на троне эта борьба достигает своего апогея и ведется с беспощадной, даже зверской жестокостью, то всё это было во много, много раз обострено тем, что перемена на русском троне в день 1 марта 1881 г. последовала столь неожиданно и быстро. Для придворных интриганов, для всех боровшихся в те дни и часы за власть, отличия и почести была дорога каждая минута.
Затем, играла опять-таки весьма крупную роль неопределенность характера Александра III. Его отец считал его не только либералом, но даже демократом, ибо Александр III в бытность свою наследником любил фрондировать и идти вполне вразрез с мнениями и тенденциями отца. Умные министры и видавшие всякие виды придворные думали про себя и шептали друг другу на ушко, что фронда против отца есть, в сущности, удел и забава всех наследников престола. Кое-кто другой, однако, покачивал головой и предупреждал, что либерализм наследника может 6ыть и настоящий, и искренний. И этот вопрос о миросозерцании и тенденциях Александра III возник во всей своей колоссальной величине в дни его вступления на престол. Каждый из министров, придворных, советников и секретарей стоял перед роковым для себя вопросом: как бы мне лучше подделаться и удачнее подладиться?
Ясно и недвусмысленно было лишь одно: новый хозяин и властелин приказал разыскать всех заговорщиков и крамольников, и все те, кто хотел выслужиться и надеялся отличиться, со зверским остервенением набросились на безвинный, многострадальный русский народ, словно опричники времен Ивана Грозного. Россия между тем ждала и жаждала реформ. Она ждала и надеялась, что теперь наконец русскому народу дана будет свобода, дано будет право мыслить, говорить вслух, действовать и решать свои судьбы, что теперь наконец гарантированы будут конституцией свобода личности, свобода совести, право собраний и ассоциаций. В среде, окружавшей Александра III, о настоящей конституции не было и речи. Там интересовал всех вопрос о том, что станется с той жалкой пародией на конституцию, которая была выработана диктатором графом Лорис-Меликовым и подписана Александром II накануне его смерти.
Теперь она не могла быть опубликована без согласия и подписи Александра III. О том, чтобы он заменил ее настоящей конституцией, не было и речи, как ни заигрывал и ни кокетничал он с этой мыслью в бытность наследником. С напряжением ждали все окружавшие его, подпишет ли он ту конституцию, которую уже подписал в день смерти его отец. Но Александр III не только не выражал настойчивого желания сделать это, но и медлил с манифестом о своем восшествии на престол. Ясно было для всех, что он колебался и не знал, на чем остановиться. Александр же постепенно стал как успокаиваться, так и склоняться в сторону одного определенного решения. Процесс цареубийц произведен был по его приказу чрезвычайно скоро: 1 марта раздались взрывы бомб на Михайловской площади, а 2 апреля заговорщики были уже повешены. Паника, ужас и смятение успели уже охватить к тому времени всю интеллигентную Россию, так как произволу и свирепствованию белого террора не было никакого предела, никакого конца. И вот при этих-то условиях Александр III опубликовал в конце апреля свой манифест о восшествии на престол. Погибли все надежды, исчезли все мечты и грезы, напрасны были старания и ужасы всех последних лет: манифест русского царя был составлен в таких выражениях, что не было и мысли и надежды на то, чтобы этот самодержец всероссийский и сознательный деспот дал когда-нибудь русскому народу хотя бы даже жалкую пародию на конституцию.
Манифест о вступлении на престол, составленный от первой до последней буквы в автократическом и абсолютическом духе, был опубликован без предварительного совета и согласия графа Лорис-Меликова и последних сколько-нибудь либеральных министров Александра II: Милютина, Абазы и других. Спустя пять дней обиженный и рассерженный граф Лорис-Меликов вышел в отставку. Почти одновременно сделали это министр финансов Абаза и военный министр Милютин, в то время как министр народного просвещения Сабуров вышел в отставку еще раньше, в апреле. А так как народу не считали нужным сообщить правду о причинах отказа названных министров от их постов и портфелей, то каждому из них дано было какое-либо назначение, сущность и значение которых сводились, однако, к нулю. Песенка их всех троих была в одинаковой мере спета, та же участь постигла графа Валуева, сыгравшего такую крупную роль при Александре II. Валуев оценил по достоинству характер Александра III в бытность того наследником и выказывал явное недоверие к его либеральным замашкам. За это Александр III чрезвычайно невзлюбил Валуева, и последний был вынужден выйти в отставку уже через несколько месяцев после восшествия того на престол. Мало того, против него начат был даже процесс по обвинению в присвоении и растрате казенных денег.
Придворные приближенные узнали наконец, кто любимцы нового царя, кто имеет и может иметь влияние на него и к кому поэтому необходимо подлаживаться и подделываться. Министром внутренних дел стал граф Николай Павлович Игнатьев, тот самый, которого еще турки прозвали очень метко «отцом лжи». Граф Игнатьев хорошо знал, что Александр III желает всегда и во всем быть русским и сохранить для народа русскую национальную самобытность вне наималейшего влияния западноевропейской культуры. Поэтому граф Игнатьев очень умело разыгрывал из себя русского националиста, дружил со всякими славянами и русскими панславистами и интриговал, поскольку было это ему доступно, против Германии и Австро-Венгрии. Один дипломат очень метко выразился про графа Игнатьева, что он электрический ток нигилизма переводит на проволоку панславизма. Александр III одобрял эту хитрую махинацию и давал значительную свободу русским националистам, исходя из того соображения, что лучше, если бурливые и неспокойные элементы увлекаются панславизмом, нежели делают фронду новому курсу во внутренней политике и, Боже упаси, снова начнут увлекаться мыслями о конституции. Самого же графа Игнатьева Александр III очень любил и считал его прямо-таки незаменимым. Другим любимцем Александра III был немец Николай Христианович Бунге. Последний начал свою карьеру профессором в Киеве, принадлежал к числу любимцев графа Лорис-Меликова, и тот назначил его товарищем другой своей креатуры, министра финансов Абазы. Когда последний вышел в отставку, Бунге, немец, и к тому же лютеранин, получил назначение на пост министра финансов. Немецкие публицисты, занимавшиеся историей эпохи Александра III, очень расхваливают всегда своего компатриота Бунге, который был-де человеком долга, истинной морали и усидчивого труда. В сущности же, Бунге как умный немец плыл по течению и внимательно приглядывался к тому, откуда ветер веет и какой именно ветер: средне-умеренный или явно реакционный. Далее, на пост военного министра назначен был опять-таки любимец Александра III, генерал Петр Семенович Ванновский. Близкое знакомство и дружба их начались в 1877 г., когда исключительно для того, чтобы пустить русскому народу и русской армии пыль в глаза, наследник Александр Александрович назначен был командующим Рущукским отрядом во время русско-турецкой войны. Но Александр решительно никакими военными талантами не отличался, и весь труд и вся ответственность лежали на начальнике его штаба, генерале Ванновском. Тот всегда старался, чтобы все распоряжения исходили как бы от Александра Александровича самого, Александру приписывались всяческие победы и великие лавры. Это нравилось при дворе, это чрезвычайно льстило самолюбию Александра, и, как только он стал царем, он поспешил назначить преданного генерала военным министром.
И на другие высокие и ответственные посты Александр III назначил совершенно новых лиц, главным образом своих любимцев. Раньше всего упомянем о назначении на пост петербургского градоначальника генерала Баранова. Пост этот был в высшей степени ответственный с точки зрения Александра III, дрожавшего ежечасно и ежеминутно за свою жизнь. Петербургский градоначальник имел в своем распоряжении возможно широкие полномочия, и можно с правом сказать, что весь Петербург со всем его миллионным населением был выдан с головой во власть градоначальника на его милость и гнев. Генерал Баранов был чрезвычайно грубый человек и ограниченный самодур. Как вид крови приводит уже разъяренного быка в бешенство, так генерал Баранов, опьяненный полученной силой и властью, стал с новым, дотоле неизвестным бешенством свирепствовать в Петербурге. При этом генерал Баранов выказал настолько чрезмерное усердие, что уже в августе 1881 г. ему предложено было выйти в отставку… Одним из первых распоряжений Александра III было уничтожение самостоятельного Министерства почт и телеграфов. Царь сознательно и окончательно присоединил его к Министерству внутренних дел. Если и вообще в России частное письмо никогда не было гарантировано от вскрытия его на почте или в пути посторонними руками, то по мысли и желанию Александра III письма и телеграммы стали систематически читаться и цензуроваться специально назначенными цензорами и шпионами. Русский человек, написавший кому-нибудь письмо, никогда не мог быть при Александре III гарантирован, что его письмо не будет вскрыто и прочтено на почте; не говоря уже о том, что безалаберность русских почтовых порядков не дает никому никогда гарантии в том, что его письмо доставлено будет по назначению. Александр III даже на себе самом мог испытать все прелести русской почты послереформенного периода: письма, направленные на его имя пропадали. Но в то время, как верноподданные не имели иной возможности обратиться к милости царя, заговорщики имели своих сообщников даже в самых высших кругах петербургской знати. Когда сделана была попытка угрозами добиться от Александра III, чтобы он не приводил в исполнение смертной казни над цареубийцами, некоторые высокопоставленные лица брали на себя труд и обязанность положить письма с угрозами на письменный стол Александра. И даже за пазухой и за поясками у своих детей Александр находил угрожающие письма. Он не испугался угроз: казнь была совершена… Из дальнейших перемен отметим раньше всего отставку князя Горчакова, который одновременно со всеми своими коллегами-министрами вместе со смертью Александра II потерял всё свое влияние и могущество. Многие желали провести на пост министра иностранных дел знакомого уже нам графа Игнатьева в надежде, что последний вступит немедленно в тесную дружбу и связь со всякими славянскими народностями и порвет добрые отношения с Западной Европой. К тому же Игнатьев стал и неудобен, и нежелателен на посту министра внутренних дел. Несмотря на то, что он хвалился и хвастался якобы удавшимся ему полным искоренением крамолы, заговорщики снова подняли головы и начали организовываться: их первый выстрел был направлен, хотя и безуспешно, в одного из помощников графа Игнатьева, генерала Черевина, который предлагал и настаивал, чтобы было возобновлено знаменитое Третье отделение. Весною 1882 г. были убиты заговорщиками прокурор Стрельников в Киеве и губернатор Забайкальской области. На этом покушения закончились; полицией же своевременно был открыт целый ряд заговоров и организаций. Александр потерял всякое доверие к Игнатьеву и, опасаясь за свою особу, каждый раз всё откладывал и откладывал свое коронование… Иностранные дела были затем поручены фон Гирсу, т. е., иными словами, уже второй раз Александр III, стоявший на словах горой за все русское, назначал министром и своим советником прирожденного немца. Граф Игнатьев разобиделся и вышел через несколько дней в отставку.
По совету и настоянию Каткова, Александр III назначил министром внутренних дел графа Дмитрия Андреевича Толстого. Граф Толстой был уже более не новичок на посту министра. Будучи в прошлое царствование министром народного просвещения, он не замедлил повергнуть в слезы и стенания весь русский народ. Он выдал начальную школу во власть жадным и грубым попам. Он насильно ввел в польских школах русский язык. Он ввел систему массового исключения студентов из университетов за малейший пустяк. Он настаивал на том, чтобы к студентам применялись самым суровым образом заключение в тюрьме и ссылка в Сибирь. И вот, как мы видели выше, когда понадобилось на место графа Игнатьева назначить министра внутренних дел, который мог бы и должен был бы действовать в духе Александра III, граф Толстой снова был призван к силе и власти.
Казалось бы, наряду с министрами, которым всё же приходилось по меньшей мере подписывать входящие и исходящие бумаги, вокруг Александра III не было недостатка в дармоедах всяческих рангов и званий, не делавших решительно ничего, но зато исправно получавших и проживавших свои высокие оклады из кровных народных денег. Тем не менее Александр III был, можно сказать, неистощим в создании всякого рода новых званий, рангов и придворных учреждений, оплачиваемых всё теми же народными деньгами. Одним из первых подобных учреждений была так называемая императорская главная квартира, созданная в начале 1884 г. в интересах лучшей охраны царской особы. К этой главной квартире принадлежат и командующий ею, и его помощник, и их огромная свита, и комендант, и штаб-офицер для особых поручений, и лейб-врачи, и придворные духовники, и огромнейшая канцелярия. Словом, чтобы кормить всё это сборище бездельников, нужны ежегодно чуть ли не миллионы. Зато много труда и хлопот выпадало на долю той специальной канцелярии, которую Александр назначил для рассмотрения правильности предложений, поступающих относительно наград, орденов и повышений в чинах. Тут уже, конечно, каждому хотелось урвать кусочек от обильного пира, и названная канцелярия стала настоящим адом подкупов и взяточничества. Одни пускали в ход деньги, другие протекцию, и канцелярия, конечно, одобряла всяческие поступавшие предложения и представления о наградах и орденах. Немало кровных, нажитых потом и трудом денег пожирает у русского народа так называемое Министерство двора. Самое это министерство не было бы столь тяжелым бременем для русского народа, если бы не ухлопывались миллионы и десятки миллионов народных денег на жизнь и содержание царя и царской семьи, как и всех великих князей и великих княгинь. Сколько ухлопывается на это денег, неизвестно никому из тех, кто не может поживиться какой-нибудь частицей их. Александр III постановил, чтобы министр двора, который в то же время министр уделов и орденский канцлер, давал отчет в своих расходах одному царю. Таким образом, центром этого реформированного Министерства двора является частный кабинет царя. В его тиши тратятся, распределяются и расшвыриваются вполне бесконтрольно народные миллионы. Сюда Александр III назначил своего любимца и друга, графа Иллариона Ивановича Воронцова-Дашкова… Слово министра двора стало прямо-таки законом для всех высших чинов придворной знати и аристократии. Большую роль играло при этом то обстоятельство, что к графу Воронцову-Дашкову относилась с большими симпатиями императрица Мария Федоровна. Особенно явно она этих симпатий своему любимцу выказывать не могла: она просто-напросто боялась мужа, который, не в пример всем своим предшественникам на русском престоле, держался строгой семейной морали. Он жил в честном единобрачии с Марией Федоровной, не заводя себе ни второй морганатической жены, ни гарема любовниц. Это факт, что он никогда не соблазнялся роскошными фигурами или смазливыми личиками придворных дам или камер-фрейлин. Кто знал доподлинно его суровый, решительный характер, тот понимал, что он собственными руками задушил бы или избил до смерти Марию Федоровну, если бы имел повод и право заподозрить ее в супружеской неверности… Мы должны заметить, что Мария Федоровна в бытность ее датской принцессой сделалась сначала невестой не Александра, а его старшего брата Николая, который в совсем молодые годы умер в Ницце. Насколько сей принцессой руководила не любовь к своему жениху, а только лишь желание блистать и властвовать в качестве будущей русской императрицы, явствует из того, что немедленно после смерти Николая Мария Федоровна стала ловить в свои сети Александра, ставшего отныне русским наследником-цесаревичем. Это ей и удалось: отчасти молодой Александр попался в расставленные сети, отчасти он завидовал уже и раньше своему старшему брату, нашедшему себе столь красивую невесту. Но ей этого было мало: она жаждала власти, власти и власти. И долго, очень долго пришлось ей ждать этой власти. Сначала при дворе Александра II ее супруг, бывший в течение долгих, долгих лет наследником, играл роль чуть ли не равную нулю. Затем, когда он стал наконец царем, он забрал энергично и решительно всю власть в свои руки, не позволяя ни жене, ни вообще кому бы то ни было из числа бабского сословия вмешиваться в государственные дела. Умная и хитрая Мария Федоровна из опасения кулака и окрика своего супруга делала вид, что решительно ни во что не вмешивается. Влиять же она на супруга и на его решения и постановления все-таки влияла косвенным путем, через графа Воронцова-Дашкова, которому она оказывала и женское внимание и который уже превосходно знал, как нужно влиять на Александра. Когда последний умер, развязались во всех отношениях руки Марии Федоровны: теперь и близкую дружбу с графом Воронцовым-Дашковым можно было свободно проявить, и при бесхарактерности сына ей удалось забрать весьма значительную долю власти в свои руки.
Выше было уже сказано, что Александр III держал всю свою семью в страхе и безусловном повиновении. Того же самого он требовал и от всех вообще великих князей и княгинь, хотя между ними были лица значительно старше его… Спустя несколько лет, когда он, можно сказать, пресытился всяческими интригами, в которых принимали участие за его спиной и против него даже многие великие князья, Александр III выработал особый фамильный статут для русского царствующего дома. Согласно этому статуту, на титул великого князя с прибавлением императорского высочества имели отныне право только прямые потомки русских царей по мужской линии, а также братья и сестры царей. Это не распространялось, однако, на правнуков царствовавших императоров. Эти правнуки, а также и их старшие сыновья имели право лишь на титул князей с прибавлением высочества. Наконец, младшие сыновья правнуков и их потомки мужского пола имеют право лишь на титул князей с прибавлением «светлость». Наконец, титул цесаревича принадлежал одному только наследнику престола…
Среди великих князей и их клики фамильный статут Александра III произвел очень много переполоху: одни чувствовали себя обиженными и обойденными, а другие полагали, что они несправедливо оттиснуты на задний план. Следствием же было то, что интриги и злобствования начались еще в более значительной мере. Великокняжескую молодежь и всяческих царских кузенов можно было еще держать в известном страхе и почтении, но братья царя и дядьки его подняли шум и составили чуть ли не открытую фронду против Александра. Он нашел, однако, средство удовлетворить некоторых из фрондировавших великих князей назначением их на высокие и ответственные посты. Этим самым он надеялся поднять в народе чувство монархизма и респекта перед многочисленной царской семьей. Но народ оставался ко всему этому равнодушным, а развитая интеллигенция потешалась про себя над тем, что среди царской семьи открылось так много всяческих талантов… Великий князь Владимир Александрович стал командующим войсками петербургского военного округа. Великий князь Сергей Александрович попал в администраторы, получив пост московского генерал-губернатора. Великий князь Михаил Николаевич состоит президентом Государственного совета, великий князь Константин Константинович — президентом Академии наук и т. д.
Были среди великих князей и такие, которые не пользовались любовью Александра III, как, например, великий князь Михаил Михайлович, женившийся против воли главы царского дома на графине Софье Меренберг. Александр был даже настолько рассержен, что приказал лишить великого князя Михаила Михайловича всех его титулов и воспретить ему проживание в России. Лишь при нынешнем императоре значительно облегчилось положение княгини Юрьевской и ее семьи, которые при Александре III занимали весьма незавидное положение. Княгиня Юрьевская была второй морганатической женой Александра II. Последний вообще был чрезвычайно неравнодушен к женскому полу и при жизни еще своей супруги имел немало любовных приключений с придворными дамами и фрейлинами. Все эти приключения были недолговечны, до тех пор пока Александр II не встретился с замечательно красивой княжной Екатериной Михайловной Долгорукой. Она пленила сластолюбивого царя настолько, что он забросил все свои амурные похождения и был преданнее красивой княжне, нежели своей собственной жене. Вскоре он прижил с нею сына. Это было в 1872 г. Спустя год княгиня Долгорукая имела от Александра II и девочку. Принужденный жить на две семьи, Александр II изо дня в день ездил из дворца в гости к княжне и своим детям. Повторявшиеся одно за другим покушения на его жизнь побудили его наконец прекратить эти ежедневные визиты. Сделано же было это таким путем, что княжна с детьми поселилась в Зимнем дворце. Когда жена Александра умерла, Александр объявил своим детям и всем родным, что он хочет жениться на княжне Долгорукой. Можно себе легко представить, какой шум и гам поднялся по этому поводу во дворце. Во главе протестовавших стояли наследник Александр Александрович и его жена Мария Федоровна. Они опасались, что вторая жена Александра II может иметь на него настолько крупное влияние, что, пожалуй, Александр II назначит своим наследником мальчика, рожденного ему княжной Долгорукой. Воспрепятствовать окончательно браку наследник и его супруга не могли, но добились того, что княжна Долгорукая, получившая ко времени ее брака с Александром II титул светлости и имя княгини Юрьевской, подписала за себя и за своих детей (вторую девочку она подарила императору Александру II в 1878 г.) полное отречение от какой бы то ни было политической роли. Александр III, вступив на престол, жестоко отомстил княгине Юрьевской, изгнав раньше всего ее и ее детей из дворца и не оказывая им во всё время своего правления никаких знаков внимания.
Любопытно, что если Мария Федоровна не имела, как мы уже указали выше, весьма желанного ей влияния на государственные дела, то в вопросах иностранной политики она была чрезвычайно осведомлена и весьма деятельна. Объяснялось это очень легко тем, что она была дочерью поныне здравствующего датского короля и его супруги, скончавшейся года два назад. Покойная датская королева, достигшая весьма почтенного возраста, умела чрезвычайно хорошо пристроить всех своих детей, как равно и любила выгодно и удачно женить всех своих внуков и внучек. Мало-помалу она стала тещей всех крупных европейских дворов и династий. Сын датской королевской четы ведь греческий король, и женат он на русской великой княжне Ольге Константиновне, которая чуть ли не каждый год приезжает в Петербург, чтобы своим заступничеством у могущественного русского царя устраивать внешние дела маленькой и бессильной Греции. Ей это удается в очень высокой степени, благодаря ее неустанным хлопотам русский царь предотвратил полный разгром Греции турками во время последней греко-турецкой войны, как равно и провел назначение сына Ольги Константиновны, принца Георга, критским губернатором. Старший сын и наследник ее и греческого короля женат на сестре германского императора, и в этом отношении покойная датская королева очень хорошо пристроила своего внука. Одну свою дочь, Дагмару, она сосватала, как мы видели выше, за русского наследника, а когда тот умер, немедленно же за нового русского наследника, и немало радовалось ее материнское сердце, когда Мария Федоровна стала наконец русской императрицей. Старушка королева не дожила лишь немного, чтобы видеть и свою вторую дочь могущественной королевой; вторая же ее дочь замужем за нынешним английским королем. Умная и интеллигентная датская королева состояла со всеми своими влиятельными детьми и родственниками в неустанной переписке, очень часто приглашала их к себе в Копенгаген и Фреденсборг и там решала с ними судьбы Европы. Благодаря просьбам Марии Федоровны, которую тянуло к своим родителям и которая получала от своей мамаши различные инструкции по вопросам внешней политики, Александр III довольно часто ездил с супругой и семьей в Данию. Там, в Фреденсборге, он даже построил для себя особый дворец и вел там жизнь мирного буржуа. Он ходил в цивильном платье, совершал прогулки по обширному парку и расхаживал по городу без всякой охраны.
«Только здесь, в Дании, я и могу подышать свободно», — любил говаривать он. Александр только не понимал, что достаточно было ему сказать только лишь одно слово — и он мог бы дышать не менее свободно и у себя в России, среди русского народа. Но он не хотел произнести этого великого и пленительного слова «свобода», и что же удивительного, если он жил в вечном страхе перед покушением и вечном, ежедневном, ежечасном и даже ежеминутном страхе и трепете за свою жизнь…
Петербурга Александр не любил и чрезвычайно боялся. Он жил постоянно в Гатчине, где на значительное расстояние не было ни единой живой души, кроме приближенных придворных и дворцовых слуг. Гатчина была прямо-таки крепость. На несколько верст вокруг день и ночь дежурили солдаты, сквозь цепь которых без разрешения дворцового управления не мог пройти живым ни в ту, ни в обратную сторону ни один человек. Мало того, у всех входов и выходов дворца и парка, обнесенного крепостной стеной с бойницами, стояли опять-таки солдаты с заряженными ружьями, имевшие приказ стрелять во всякого, кто сделает попытку проникнуть во дворец. Александр опасался и подкопов и поджогов: поэтому часовые не спали день и ночь в подвалах и на чердаках дворца. Наконец, у дверей кабинета и спальной царя стояли бессменно и беспрерывно его лейб-казаки со здоровеннейшими кулачищами, способными раздробить череп всякого, кто попытался бы проникнуть к царю. Приняты были меры и на тот случай, если бы заговорщики вздумали поднести Александру отраву. Но и этого всего Александру было еще мало: он распорядился, чтобы кто-нибудь из его семьи постоянно дежурил на кухне. К тому же Александр садился за стол всегда в кругу семьи и приближенных, и пока последние не начинали уписывать за обе щеки, Александр не дотрагивался до кушаний.
Принимались прямо-таки невообразимые для ума иностранца меры предосторожности, когда Александр должен был совершить более или менее дальнюю поездку. Переезжал ли он из Гатчины в Петербург или обратно, солдаты стояли неразрывной цепью на всем пути вдоль рельсов и на улицах вплоть до въезда во дворец. Если же Александр совершал более отдаленную поездку на юг или за границу, сотни тысяч войск занимали заблаговременно всю многоверстную линию железных дорог… Но кроме всего этого императорская главная квартира, заботившаяся об охране царя во время пути, пускалась на всевозможные хитрости. Один раз внезапно менялось направление пути, так что только заранее расставлялись войска на всякий случай по различным железным дорогам. В другой раз пускались с небольшими промежутками один за другим три вполне одинаковых царских поезда, вследствие чего никто не знал, в каком поезде находился царь, или же, наконец, поступали и так: несколько дней подряд пускали в различные часы царский поезд, не давая, однако, никому приметить, в каком именно поезде находится Александр с семьей и свитой. Он уже давно проехал и укатил за сотни верст, а солдаты всё еще стоят десятками тысяч в холод и зной и оказывают воинские почести проходящим мимо пустым поездам.
Если принять всё это во внимание, то известное покушение близ станции Борки надо счесть прямо-таки гениально задуманным и проведенным.
Несмотря на все старания и розыски, полиции и жандармам не удалось раскрыть и схватить заговорщиков, совершивших это феноменальное покушение. Тем более, приняты были меры, чтобы изобразить катастрофу одним лишь случайным крушением поезда, каковое при данных условиях не могло быть никем и ничем предупреждено.
К концу царствования Александра III произошли и еще некоторые перемены в составе его министров, и ближайших советников. И в то время, как одни уходили, а на их место назначались другие, один только человек стоял во все времена царствования Александра III незыблемым столпом на горе, ужас и страдание всего русского народа: то был обер-прокурор Святейшего Синода Константин Петрович Победоносцев. Сколько несчастья, сколько страдания причинил этот русский Торквемада русскому народу! Чем темнее народ, рассуждал он, тем легче господствовать над ним при помощи палки и нагайки; чем безграмотнее и неразвитее народные массы, тем прочнее абсолютизм. Победоносцев знал и понимал, чего, собственно, хочет и добивается Александр, но не может ни выразить, ни провести вследствие полного отсутствия государственных талантов. Но и Александр понял выдающийся ум Победоносцева, был рад, что нашел в нем свое собственное я, и не только передал всё влияние на ход государственных дел одному Победоносцеву, но и также самого себя отдал в руки ему же. Победоносцев вполне овладел душой Александра III и сделал из него ханжу, какой еще никогда не сидел на русском троне… Если он и слышать не хотел не только о конституции, но даже о жалком собрании депутатов от земств, то он к тому же поставил своей задачей отмену тех реформ, которые были введены Александром II. Так, он уничтожил университетский устав 1863 г. и приказал выработать новый устав, превративший университеты отчасти в бюрократические канцелярии, отчасти в казармы. Академическая свобода была вполне уничтожена: профессора назначались и смещались правительством, лекции подлежали цензуре, внутри университетов введен был шпионский надзор, студенты за малейшее неповиновение или беспорядки исключались и ссылались сотнями и тысячами. Не существовало ни свободы личности, ни даже неприкосновенности личности. Власть и полномочия администрации были чрезвычайно увеличены и расширены. Судьи и суды поставлены в полную зависимость от администрации и правительства. Земское самоуправление было ограничено до возможного минимума. Институт мировых посредников был уничтожен, и хотя Государственный совет высказался против, Александр своею властью ввел земских начальников, одну из новейших и величайших болячек многострадального русского народа. Эти земские начальники не только одновременно администраторы и судьи, что противно всяческим человеческим и общественным законам, но и имеют право присуждать крестьян, т. е. взрослых людей, к розгам. Далее, пресса была задавлена и раздавлена, и если бы Александр только мог, он вообще приказал бы уничтожить книгопечатание и сжечь все существующие книги.
Вот почему, когда Александр заболел весьма серьезною болезнью, 99 % стодвадцатимиллионного русского народа и народностей, не пожалели нисколько о нем. Когда его наконец не стало, вся Русь вздохнула облегченно.