Александр Астафьевич Мартынов (Витковский)/РС 1860 (ДО)
Александръ Астафьевичъ Мартыновъ.
править16-го Августа русская сцена понесла, вѣроятно, долго незамѣнимую потерю; въ этотъ день скончался любимецъ петербургской публики, тотъ талантливый комикъ, о которомъ слышала и котораго отчасти видѣла вся сколько-нибудь образованная Россія, — Александръ Евстафьевичъ Мартыновъ. Много бы можно сообщить данныхъ о жизни покойнаго артиста, но слѣдъ его смерти еще такъ близокъ, утрата такъ свѣжа, что намъ приходится ограничиться однимъ очеркомъ артистической жизни человѣка, такъ часто вызывавшаго невольныя слезы и смѣхъ у своихъ зрителей. Отъ аристократа до мелкаго лавочника, всякій по своему восхищался игрою Мартынова, бѣдный семьянинъ-чиновникъ, посѣщавшій театръ разъ въ годъ, на масляницѣ, непремѣнно выбиралъ то представленіе, въ которомъ участвовалъ Мартыновъ; искусство его было всѣмъ одинаково доступно, потому что каждый видѣлъ въ немъ не ходульнаго героя театральныхъ подмостокъ, а живаго человѣка, изъ дѣйствительной жизни; каждый узнавалъ въ немъ близкаго, знакомаго себѣ собрата изъ современнаго окружающаго его общества. Въ-особенности роли, гдѣ требовалась простота и неподдѣльное чувство, передавались Мартыновымъ съ неподражаемымъ совершенствомъ. Кого не волновала сцена, когда Гарпагонъ Мольера, этотъ типъ не отдѣльной націи, а цѣлаго человѣчества, хваталъ себя за руку; кто не смѣялся отъ всей души, когда благородный нищій Дерюгинъ, въ піесѣ «Знакомые Незнакомцы», обращаясь къ публикѣ, говорилъ: «Messieurs et medames, soyez miséricordes!» чье русское сердце не билось при разсказѣ Михайла, въ драмѣ «Чужое добро въ прокъ нейдетъ», о тройкѣ и выкинутыхъ ованчикахъ. При этой правдѣ въ искусствѣ, составляющей отличительный характеръ каждаго художника, необыкновенное разнообразіе репертуара Мартынова довершало его популярность; сегодня самодуръ-купецъ, завтра пройдоха чиновникъ, тамъ лихой русскій парень, пьяница-гуляка, циникъ-лакей, департаментскій сторожъ, нѣжный супругъ, ловкій повѣса, мальчикъ дватцати лѣтъ, семидесятилѣтній старикъ, все было по силамъ громадному таланту Мартынова. Правда, нѣкоторые ставили это разнообразіе въ укоръ артисту, говоря, что онъ тратитъ свои силы на вещи, недостойныя его дарованія; но такой приговоръ былъ справедливъ только отчасти. Виноватъ ли былъ осужденный, по своей ли винѣ, онъ попусту тратилъ свои силы?… Припомнимъ прошлую бѣдность нашей драматической литературы, припомнимъ, что наша сцена почти исключительно наполнялась или слезливыми мелодрамами или нелѣпыми французскими водевилями. Не надо забывать, что великаго артиста образуетъ общество и самое искусство. Мартыновъ часто принужденъ былъ жертвовать лучшими сторонами своего дарованія въ угоду первому и не могъ быть строгимъ въ выборѣ условій втораго. Еслибъ онъ ограничился однѣми и замѣчательными ролями, ему пришлось бы съиграть, навѣрное, не болѣе десяти разъ въ годъ, а между тѣмъ бѣдность ставила его въ неизбѣжную необходимость являться на сцену наравнѣ съ самымъ обыкновеннымъ актеромъ. Поэтому мы готовы благодарить его вдвойнѣ, за то, что и въ этомъ водевильномъ хаосѣ, онъ все-таки былъ жрецомъ истиннаго искусства, что и самыя плохія піесы держались исключительно его игрою. Онъ вездѣ былъ превосходенъ, если не одинаково, то по-крайней-мѣрѣ относительно, на столько превосходенъ, на сколько позволяла быть самая роль. Послѣдніе годы жизни артиста ознаменовались классическимъ воспроизведеніемъ самыхъ разнообразныхъ сценъ: «Холостякъ» — Тургенева" «Гроза» — Островскаго, «Знакомые-Незнакомцы» — Онакса, «Чужое добро въ прокъ нейдетъ» — Потѣхина, «Не въ деньгахъ счастье» и «Отецъ Семейства»" — Чернышева, врядъ ли надутъ другаго подобнаго исполнителя.
Чтобъ оцѣнить всю важность нанесенной русскому театру потери, нужно вспомнить, что Мартыновъ умеръ 44-хъ лѣтъ, слишкомъ рано, какъ человѣкъ, и еще раньше, какъ артистъ, умеръ въ цвѣтѣ силъ и полнаго развитія своего таланта, въ ту эпоху, когда онъ истинно понялъ свое назначеніе, всталъ на прямую, широкую дорогу, стряхнулъ съ себя всю театральную вѣтошъ и вполнѣ отдался своему дѣлу. Невольно задаешь себѣ вопросъ, чтобы было, еслибъ этотъ человѣкъ прожилъ еще лѣтъ двадцать? Покойный Бѣлинскій, этотъ строгій цѣнитель и знатокъ въ искусствѣ, въ одномъ мѣстѣ своихъ статическихъ замѣтокъ о театрѣ замѣчаетъ: «Господа! Мартыновъ великій талантъ!»"
Необыкновенно скромный по характеру, Мартыновъ никогда не довѣрялъ своимъ силамъ, не возносился своимъ дарованіемъ, не обольщался успѣхомъ, не пренебрегалъ дѣльнымъ замѣчаніемъ, добрымъ совѣтомъ не думалъ, что дѣло его кончено, слава упрочена, а постоянно стремился къ большему и большему совершенству, былъ для самого себя самымъ строгимъ судьею; съ замирающимъ серцемъ онъ выходилъ передъ публику, не смотря на то, что эта публика знала своего любимца двадцать лѣтъ, и со слезами радости на глазахъ, ободренный ласковымъ пріемомъ, всегда оставлялъ ее. Человѣкъ до крайности нервный, съ теплой душой, съ огромнымъ запасомъ неподдѣльнаго чувства, Мартыновъ принималъ слишкомъ близко къ сердцу, каждый новый успѣхъ свой; можно сказать, что эти успѣхи, были одной изъ разрушительныхъ причинъ, дѣйствовавшихъ на его слабую натуру; усталый, еле-дыша, съ слезами на глазахъ онъ возвращался иногда изъ театра въ свой семейный кругъ. «Что вы меня все хвалите, говоривалъ онъ, окружавшимъ его знакомымъ, — вы лучше скажите, въ какомъ мѣстѣ я плохъ былъ, тогда я скажу спасибо и исправлюсь, а похвалы ни къ чему не ведутъ.» — Какъ глубоко чувствовалъ покойный артистъ, можно видѣть изъ слѣдующаго обстоятельства. Разъ дома, въ кругу близкихъ друзей, кто-то попросилъ его прочесть нѣкоторыя мѣста изъ только-что вышедшей въ свѣтъ «Горькой Судьбины» Писемскаго; онъ отказался, говоря, что читать ее зря нельзя, нужно самому понавыкнуть, но тутъ же взялъ лежавшую на столѣ драму и прочелъ самый конецъ послѣдняго дѣйствія, всего строкъ пять, когда скованный Ананій прощается съ окружающимъ его міромъ, прочелъ и не только прослезился, а залился слезами; нѣкоторые изъ присутствовавшихъ тоже заплакали, не отъ словъ Ананія, а глядя на артиста, до такой потрясающей степени сочувствующаго своему искусству. Понятно, послѣ этого, что такая горячая, но вмѣстѣ съ тѣмъ физически слабая натура, сильно потрясалась не однимъ Ананьемъ, а каждою ролью, сколько-нибудь выходящую изъ общаго уровня, она вся переносилась въ эту роль, глубоко проникалась ею: вотъ и причина страстной жизненной правды въ игрѣ покойнаго Мартынова.
Невыразимо жаль его, какъ артиста, и жаль какъ человѣка. Добрый, безукоризненно честный, чуждый всякой зависти, врагъ лести, прекрасный семьянинъ, онъ былъ отрадой своего семейства, другомъ и поддержкой своихъ родныхъ и заслуживалъ полное уваженіе отъ всѣхъ его знавшихъ. Мартыновъ не любилъ большаго общества, онъ терялся въ немъ, чувствовалъ себя не на мѣстѣ, и только небольшой кружокъ близкихъ знакомыхъ, нѣкоторыхъ литераторовъ да актеровъ, разъ въ недѣлю посѣщавшій артиста, составлялъ его единственное развлеченіе. — Здѣсь говорилось объ искусствѣ, разсказывались разные театральные анекдоты, иногда читались новыя драматическія произведенія, иногда происходили домашніе дѣтскіе спектакли, большею частію сюрпризы для отца; иногда, когда разговоръ не клеился, устраивалось невинное лото или мушка, старинная игра, единственная, въ которую кое-какъ игралъ Мартыновъ. Какъ-то тепло, отрадно было проводить время въ кругу этого милаго, радушнаго семейства, чуждаго всякихъ претензій, окруженнаго людьми ему преданными. Теперь это семейство, недавно счастливое и довольное, вмѣстѣ съ отцомъ лишилось самыхъ необходимыхъ, насущныхъ средствъ для безбѣдной жизни, пятеро маленькихъ дѣтей и вдова конечно долго будутъ оплакивать постигшую ихъ тяжелую участь.
Мартыновъ сильно заболѣлъ четыре года тому назадъ и хотя черезъ нѣсколько мѣсяцевъ оправился, но съ-тѣхъ-поръ здоровье его видимо слабѣло; путешествіе за-границу, сопряженный съ нимъ полный отдыхъ отъ трудовъ и спокойная жизнь, кое-какъ подкрѣпляли его ослабѣвшія силы, но настоящая артистическая поѣздка по Россіи, заботы, труды, самое торжество успѣха, окончательно сломили эту замѣчательную жизнь.
Въ послѣдній разъ предъ петербургской публикой, Мартыновъ показался въ бенефисъ Снѣтковой, въ «Грозѣ» Островскаго, и Боже мой, какъ игралъ онъ, какъ неподдѣльно рыдалъ надъ трупомъ жены своей Катерины, точно чувствовалъ, что въ этомъ рыданіи было его вѣчное прости, послѣднее обращеніе къ обществу. — На другой же день во вторникъ на Ѳоминой недѣли, онъ уѣхалъ въ Москву, но 1-го Мая неожиданно, на одинъ день, вернулся въ свою семью. «Сердце чуетъ что-то недоброе», говорилъ онъ, «быть можетъ не увижу васъ болѣе, оттого и пріѣхалъ, проститься нужно». Предчувствіе не обмануло человѣка, семейство и Петербургъ увидѣли только заколоченный гробъ своего любимца. Въ Одессѣ онъ заболѣлъ, силы его видимо истощились, но не смотря на это, не желая нарушать условій заключенныхъ съ одесскимъ театромъ, больной продолжалъ играть, наконецъ еле-живой дотащился до Харькова и тамъ скончался. Не хотѣлось умирать артисту; онъ чувствовалъ, что еще не совершилъ многаго, что онъ въ долгу у искусства, что нравственныя артистическія силы его только начинаютъ развиваться: за нѣсколько минутъ до смерти, когда ему предложили причаститься Св. Таинъ, онъ отвѣчалъ, что еще жить будетъ, что рано умирать ему, что онъ не умретъ такъ неожиданно, средь дороги, вдали отъ семейства, своихъ друзей и знакомыхъ.
Вся жизнь Мартынова была полна самыхъ разнообразныхъ случайностей. Сынъ бѣднаго дворянина, онъ случайно поступилъ въ театральную школу, учился въ ней сначала хореграфическому искусству, чуть-чуть не сдѣлался танцоромъ, потомъ готовился быть декораторомъ и машинистомъ, случайно поступилъ на драматическую сцену. Занявъ для перваго дебюта роль какого-то заболѣвшаго товарища, много испыталъ нужды, заботъ и горя на этомъ скользкомъ поприщѣ; въ молодости, небольшимъ получаемымъ жалованьемъ, содержалъ старика отца и цѣлое семейство, отказывалъ себѣ въ послѣднемъ, по нѣскольку верстъ въ дождь и слякоть, иногда голодный, шелъ пѣшкомъ на репетицію и спектакли и, наконецъ, послѣ годовыхъ тяжкихъ трудовъ и лишеній, достигъ своей цѣли, попалъ на настоящую дорогу, но недолго наслаждался радостью и спокойствіемъ, плодами прежнихъ, жестокихъ истязаній.
Слава актера проходитъ скоро, почти кончается съ его жизнію, искусство его неблагодарно, оно живетъ въ одной памяти, будемъ же надѣяться, что по-крайней-мѣрѣ память о Мартыновѣ не скоро изгладится изъ сердецъ людей, знавшихъ и видѣвшихъ покойнаго. Русская сцена останется теперь надолго въ глубокомъ траурѣ; кто не согласится, что дойдти въ искусствѣ до совершенства Мартынова слишкомъ трудно; для этого нужно много данныхъ, много условій — нужно родиться Мартыновымъ. Конечно, многіе изъ русской публики раздѣлять съ нами глубокое чувство скорби, задумаются надъ свѣжей могилой покойнаго, истинно оцѣнятъ всѣ заслуги его и вмѣстѣ съ нами скажутъ: «миръ праху твоему, талантливый и добрый человѣкъ.»
5-го Сентября 1860 г.
Примѣчанія.
править- ↑ Впервые — в журнале «Русское слово», 1860, № 9, отд. III, с. 60—65.