В. В. Розанов
правитьАкадемическое издание Кольцова
правитьЧто прежде всего бросается в глаза при взгляде на эту книгу, это изумительная дешевизна: за том в 477 страниц превосходно выверенного текста любимого русского поэта, с двумя его портретами, из которых один в красках, со снимками двух памятников ему, четырьмя fac-simile с рукописей, с репродукцией картины Бореля «Литературный вечер у Плетнева», с биографией Кольцова, с 66 письмами, и, наконец, с обширной критической работою над всем этим материалом почтенного г. Лященка, — кажется, молодого профессора, — любитель литературы платит всего 60 коп., а в коленкоровом переплете — 75 коп.! Это — в Петербурге; но в других городах, т. е. с пересылкою, на 25 коп. дороже. Все это так дешево, что можно применить к книжке обычное русское восклицание при счастливой покупке: «дешевле пареной репы». На этот раз спасибо Академии Наук, горячее спасибо. Без сомнения, не только вся образованная Россия, но и вся грамотная Россия поспешит купить Кольцова в этом издании; без сомнения, школы будут покупать его массами, «про запас», — и это необходимо, так как лучшего и дешевейшего издания, чем это юбилейное, просто нельзя ожидать в будущем. Жаль, если не заготовлен стереотип; жаль, если спрос не будет через год, через два удовлетворяться или даже если он будет удовлетворяться «с заминкой», по казенному русскому обыкновению. Будем, однако, надеяться, что приняты «меры».
Образ поэта встает перед нами как живой, особенно из его писем. Везде в них открывается его простая, малообразованная, но глубокая душа. Можно сказать, «ничто человеческое ей не чуждо»: и, читая письма, невольно думаешь, как естественно выросли из души написавшего эти письма — и его песни, и его «думы». И в тех и других ничего навеянного, или очень мало; во всяком случае ничего сделанного, искусственного. На «думы» Кольцова, хотя они менее поэтичны, чем его «песни», следует смотреть со всею сердечностью: ничуть это не есть философия, навеянная или навязанная литературными знакомствами, а есть высокоценное выражение тех неясных и действительных дум, размышлений, теоретических и религиозных запросов, какие стелются в душе народной и, в некотором смысле, делают народ наш глубочайшим на земле философом. Тоны «Дум», настроение «Дум» везде перебивают строки писем Кольцова, посвященные житейским мелочам. Кольцов представил собою редкий и исключительный случай, когда дошел до печатного станка урожденный народный поэт, из тех, кто безыменно творил целые века и сотворил ее русское песенное, былинное и сказочное творчество, наши поговорки, присловья и пословицы (философия народа).
Но вернусь к замечательному изданию. В особых приложениях даны юношеские произведения поэта, далее — стихотворения, приписываемые Кольцову (кажется, ложно), «обзор рукописей (не одних стихотворений) Кольцова», находящихся в Воронеже, в Императорской публичной библиотеке, в собрании П. Я. Дашкова и других частных лиц. В высшей степени характерны заглавия некоторых тетрадочек: «Упражнения Алексея Кольцова в стихах, с 1826 года, с октября 1-го дня. Выбранные, лучшие и исправленные. Переписано 1827 года, марта 20 дня», с эпиграфом на ней из Ломоносова: «Науки юношей питают…» Так и чувствуешь начало литературных дней поэта. Другая тетрадка: «Незабудки с долины моей юности. Алексея Кольцова. 1830 г.». Все на синей, старой, торговой бумаге, его крестьянским, полудетским, ученическим почерком. Все так и просится кусочком в оперу Чайковского, который любил в ткань своей музыки вводить романсы давней старины. Юность Кольцова, его первые литературные труды, его первая поездка в Петербург были сами по себе прелестным «романсом» наших тридцатых годов! Что-то давно они не повторяются. Как груба около него «оглобля», положенная на наших глазах в литературу умным и сильным Горьким. Совсем другие времена…
Бог с ними…
Академия Наук в разряде изящной словесности, хотя и несколько поздно, приступила к изданию наших писателей: «изящному, доступному и вместе отвечающему требованиям науки и школы». Особая комиссия выработала общий план этого издания, наметила серию авторов, а также и постоянный, общий тип внешней формы, какую должна иметь книга, и расположение в ней материала. Начато все с Кольцова, так как подходил его юбилей. Но, пожалуй, и хорошо, что народный поэт пойдет впереди всех.
Кроме поэтов, хотелось бы, чтобы «Академическая библиотека русских писателей» включила в состав свой и писателей-мыслителей, давших большой толчок русскому сознанию. Давно мечтается о Corpus’e, т. е. о сводном издании русских славянофилов. Еще на студенческой скамье для новичков русского склада души, лет 25 назад, чувствовался недостаток в таком издании. «Откуда взять? Где найти? Где и у кого прочесть?» — спрашивалось о русской особливости, о русском самостоятельном лице в истории. Помню определенно, мы студентами об этом спрашивали и тогда ответа не находили. А «Бокль» и «Льюис», можно сказать, на каждом шагу валялись по дороге, хватая за ноги, как проститутки: говорю о дешевизне и обилии изданий и популяризации. Наконец, «Академическая библиотека» может подумать о народной песне, о народной сказке, о былине, загадке, пословице. Где взять все это дешево? А нужно дешево. Пора русскому гимназисту, русской учащейся девушке дать народное русское слово, дать умное русское слово, взамен Мопассана и «Энгельса с Марксом», от которых прохода на книжном рынке нет, между прочим просто по дешевизне их. Конечно, тут не должно быть партийности, и вместе с Киреевским (где взять его сочинения?) и Конст. Аксаковым нужно дать и Чаадаева, и Радищева. Пусть дана будет вся замечательная русская мысль, русское политическое чувство, государственное чувство, рядом с русскими художниками формы. "Не одни поэты, но и русская дума, глубокая и чистосердечная, — вот желательный девиз для издания, великолепного в своем замысле и начале.
Следующий выпуск «Библиотеки» будет посвящен Лермонтову, предположенному в пяти томах, за 4 р. 50 к., который выйдет в 1910 году. Энергия издания есть тоже вещь, совершенно необходимая в данном случае.
Впервые опубликовано: Новое время. 1909. 24 окт. № 12076.