Адриенна Лекуврер в камерном театре
правитьОн банален, этот Скриб, при всем блеске скромного дарования. Как ловко мелькают его руки, с какой грацией. своеволием и капризностью избалованного собственным умением искусника, он завязывает, развязывает и опять завязывает шелковую нить интриги, как кокетливо играет зрителем, запутывая его в тайнах и догадках, чтоб, наконец, уставши от забавы, поставить точку и потребовать аплодисментов.
Но мы не скажем сегодняшнему драматургу: «Вот он! Учись и восхищайся! Ставь своих „косолапых“ героев на эти высокие французские каблучки!» Ибо при всей этой отчаянной виртоузности Скриб добивается тривиальнейшего в мире эффекта, эффекта мелодрамы Артистка Адриенна Лекуврер любит графа Морица Саксонского. Отвергнутая любовница, принцесса Бульонская, мстит Лекуврер, посылая ей отравленные цветы. Бедная Адриенна. Несчастный Мориц. Зрительница скрибовских времен, прикладывая к глазам кружевной платок, роняла не всегда искреннюю слезу. Но уходила она из театра успокоенной, ни о чем не думая. Мелодрама не рождает мыслей, ей достаточно этого чуть смоченного платочка. Несмотря на свое кровожадное обличие, это самый мирный. уступчивый и соглашательский жанр. Иной наш драматург жаждет этих бурных вздохов, этих мелькающих платочков, он бьет кулаками по самым чувствительным клавишам, он задыхается. Но зритель, покидая театр, с пустой головой и сердцем, но с влажными глазами, хмурится — «от чего, собственно, я расчувствовался» — и, догадавшись об обмане, говорит об авторе: «жулик». Погодите, не торопитесь, не увлекайтесь мелодрамой, товарищи.
Банальность «Адриенны» была обезврежена Камерным театром еще в девятнадцатом году. Сейчас в тридцать Третьем она убита окончательно. Но не игнорированием драмы и выдвижением комедийной игры, прослоенной легкой иронией от театра, — какое нам дело до великосветских любовных интриг французских вельмож! Это законный путь, но не самый увлекательный. В таировской «Адриенне Лекуврер» звучат трагедийные ноты. Когда в финальной сцене белые щиты декораций заменены черно-лиловыми и звенят, как траурные аккорды, а огненный парик и багрово-зловещий плащ Адриенны предвещает неотвратимую развязку, — в зале возрастающее напряженное молчание. Это не от мелодрамы.
В девятнадцатом году «Адриенна Лекуврер». была богата, чрезмерно богата ритмами, красками, жестами, симфония. которая больше восхищала глаз и ухо. чем трогала и волновала. Сейчас Таиров «обедняет» спектакль, чтоб обогатить его. Он скуп на краску и линию, которые законны сейчас, если обнаруживают замысел. А замысел — обнажение социальных противоречий. Нет, это не любовная драма Адриенны и Морица, которым не суждено соединиться. Это французское общество, его лицемерие, пустота его чувств и мыслей. Прославленный французский «шарм», воспетая парижская грация, как форма этого лицемерия. Пафос ханжества, прикрытый фарфоровым блеском изящества, грация, источающая тот же сладкий лживый яд, которым были пропитаны цветы, посланные Адриенне. Этому служат и краска и линия — от улыбки аббата до грациознейшего реверанса герцогини Омов, звучащего, как моцартовский менуэт. Апогей создают эти краски в сцене, где Адриенна в избранном кружке вельмож читает Корнеля, разоблачая присутствующих. Общество не решило, холодно пожать плечами или великодушно сложить ладони для аплодисментов. Все лица выжидательно повернулись к хозяйке. Минутная пауза — самая яркая краска в спектакле. Принцесса Бульонская сдавленно, чопорно, гостеприимно, зловеще восклицает, «браво».
И, с другой стороны. Адриенна, — не просто любящая, страдающая женщина. Это само чувство — смелое, яркое, пламенеющее. Любопытная черта. Актер Румнев явно не создан для роли Морица Саксонского. Веселый Мараскин в «Жирофле-Жирофля» он здесь скован, заморожен, куклообразен и просто заметает скрибовского Морица. Это случайная неудача, конечно, но я бы сказал — счастливая случайность. Театр мог бы ее взять как принцип и еще больше заострить спектакль. Истинные переживания Морица, делившего страдания с Адриенной, затушевывали социальное противоречие. Несчастна Адриенна, но и граф «несчастен». Куклообразность Морица-Румнева обнажает это противоречие. Мориц только повод для любви, для чувства, которое переполняет Адриенну. Адриенна одинока, даже в своем чувстве, даже с Морицем она одинока. Это подымает трагедийность образа Адриенны.
Алиса Коонен ведет на большой высоте образ скрибовской героини. Но трагическое искусство Алисы Коонен — это не искусство Рашель, для которой написал Скриб свою комедию. Это нс искусство самой французской актрисы Адриенны Лекуврер. В исполнении Коопен — не только трагический под’ем, взволнованность, высокое презрение и протест к салонам принцессы Бульонской. Есть у Адриенны-Коонен какая-то большая жалость к миру, какое-то трогательное сострадание к себе, ко всему человечеству, изнывающему под эксплоататорским игом. Этот волнующий лейтмотив составляет главное обаяние спектакля.
Повторяем, трагическое искусство Коонен — это не классические котурны. Котурны античной трагедии имели санкцию божественного Олимпа и рока, перед которым должен был склоняться и покоряться человек. Котурны французской трагедии имели ту же санкцию Олимпа Людовиков и владетельных принцев. Это искусство, культивируемое и сейчас в «Комеди франсез», — прошлое, это музей, пусть поучительный, но не плодотворный для искусства.
Трагический жанр и трагическая игра сейчас для нашего времени не могут пропагандировать идею господства высших сил. Трагедия должна быть «равноправной» зрителю.
Есть у Коонен замечательные лирические ноты, порой какие-то детские, простодушные интонации, очень интимные, задушевные, как о самых близких естественных, обычных делах, проникновенный «разговор» со зрителем. Может быть это снижает школьное понимание трагедии, но оно вместе с тем поднимает ее, потому что в нем заключено начало того «равноправия», о котором я говорю, потому что оно ведет к крушению религиозной и аристократической трагедии, указует пути нового трагического стиля.
Камерный театр еще ждет своего драматурга. Эго видно из того, что он преодолел самого себя в «Адриенне Лекуврер», которой как бы говорит: «Дайте нам трагический репертуар, дайте социальную трагедию, в которой мы обновим и подымем стиль нашего театра».
Кстати новая пьеса Вишневского называется «Оптимистическая трагедия» и пойдет она у Таирова.