Август Стриндберг править
Агнец править
Тетрарх Ирод прибыл в Иерусалим для усмирения волнения, охватившего всё тамошнее население.
Тетрарх остановился в доме прокуратора Пилата, намереваясь пробыть в городе вето Пасху, пока не водворится в нём полное спокойствие. Накануне он посетил цирк, смотрел на состязание гладиаторов, затем был на празднестве оргии и поэтому долго не просыпался поутру; так долго, что хозяин, тщетно ожидавший выхода гостя, один отправился на кровлю дома.
Взору Пилата предстал священный город, с горой Мориа, увенчанной храмом, с горой Сионом и домом Давидовым.
На северо-западе и на западе тянулась долина Сарона, простираясь до берегов Средиземного моря, казавшегося на расстоянии пяти миль голубой полоской, сверкающей в прозрачном воздухе. На востоке возвышалась Масличная гора с её садами, виноградниками, оливами, смоковницами и хвоями; внизу струился поток Кедрон, и берега его сияли весенним убранством цветущих лавров, тамарисков и тучных пастбищ.
Прокуратор волновался и подолгу останавливался у перил, наблюдая, что происходит там, внизу, на перед нем дворе храма, где дарило необычайное оживление, и люди то собирались толпами, то расходились лишь для того, чтобы образовать еще более многочисленные сборища.
Наконец появился и сам тетрарх; лицо его было заспано, глаза налиты кровью. Сухо поклонившись, он поспешил сесть, давая этим понять, что можно начать аудиенцию.
Самому ему было трудно начать разговор; подбородок его отвисал, и сам он не знал с чего начать, так как среди ночной оргии позабыл о цели своего приезда.
Пилат должен был прийти ему на помощь.
— Не правда ли, Ирод, на сердце у тебя тяжело и дух твой непокоен?
— Что ты хочешь сказать этим, брат мой?
— Мы с тобой говорили вчера о странном человеке, возмущающем народ.
— Совершенно верно! Но я приказал ведь казнить Иоанна; неужели он воскрес?
— Нет, теперь речь идет о другом.
— О другом?
— Да, совсем о другом.
— Но болтают они одно и то же: что рождению их якобы предшествовало пророчество, затем повторяют какую-то басню о сверхъестественном появлении на свет, подобно Персею в мифологии и Платону в истории. Может быть это перевоплощение?
— Нет, совсем не то.
— Как его зовут? Иос… Иесс…
— Его зовут Иисус, и детство свое он провел в египетских городах Гелиополисе и Леонтополисе…
— Это маг или колдун; не придет ли он сюда развлечь меня?
— Его трудно сыскать; он появляется то там, то здесь. Но мы допросим первосвященника; я уже послал за ним, и он, должно быть, ожидает внизу.
— Что это за шум во дворе храма?
— Изображение цезаря должно быть выставлено к празднику Пасхи.
— Совершенно верно! Наш милостивый цезарь Тиберий безумствует на Капрее и терпит оскорбления от Калигулы, своего племянника, если можно считать племянником ребенка, рожденного от брака с своей матерью. И такому человеку воздавать божеские почесть! Ха, ха!
— Антиох Епифан однажды повелел выставить Зевса во время Иудейской Пасхи. Но ведь Зевс — бог! Если же выставят это животное, Тиберия, то произойдет восстание.
— Как же быть? Позови сюда первосвященника.
Пилат вышел и возвратился в сопровождении первосвященника Каиафы.
Ирод сидел с закрытыми глазами и со сложенными на груди руками. Всё, касающееся дел, он считал нарушением приятного времяпрепровождения и любил кончать все дела елико возможно скорее.
Пилат вошел первым, чтобы напомнить тетрарху о происходившем и пробудить его внимание.
— Как шумят в храме! — были первые слова Ирода, так как шум мешал ему спать. — А, священник пришел. Что это за шум там у вас внизу?
— Виноват во всём этот Галилеянин, он совершает насилия, изгоняет торгующих из храма.
Ирод, по-видимому, заинтересовался.
— Мы желаем его видеть!
— Он уже наверное исчез!
— Скажи-ка нам, первосвященник, что это за человек? Правда ли, что он Мессия?
— Как могу я этому верить? Какой-то сын плотника да к тому же сумасшедший.
— Правда, что он пророк?
— Он возмущает народ, преступает закон; он развратник, пьяница, он великий грешник. Он именует себя сыном Всевышнего.
— Имеете вы доказательства?
— Да, но слишком противоречивые.
— Тогда соберите единодушные показания. А пока, священник, давай-ка поговорим о чем-нибудь другом. Известно тебе желание сената устроить апофеоз цезарю и выставить его статую в храме? Что ты об этом думаешь?
— Мы все существуем милостью цезаря, а поднимется восстание, подобно Маккавеям, все пойдем на смерть.
— Ну, и идите на смерть!
Каиафа с минуту подумал, прежде чем ответить.
— Я созову Синедрион и передам о желании цезаря.
— Созови! А накануне Пасхи изволь привести мне Галилеянина, я желаю его видеть.
— Я приведу его.
— Теперь ступай с миром!
Каиафа удалился.
— А грубый народ этот Израиль, — промолвил Пилат, чтобы что-нибудь сказать.
— Я сам Израильтянин, — резко ответил Ирод, — я Идумеянин, из рода Исава, а мать моя от проклятого рода Самаритян.
Пилат, заметив, что Ирод становится рассеян, кончил тем, что трижды стукнул об пол жезлом. Открылся громадный люк, и появился стол, уставленный яствами, о каких только Римляне имели понятие.
Лицо Ирода мгновенно просияло.
Каиафа и Анна, стоя на дворе первосвященников, беседовали между собой:
— В таком случае ужасное совершится, — сказал Каиафа — и изображение цезаря будет выставлено к празднику; будет хуже, если мы допустим разыграться волнению Вместо того, чтобы принести в жертву одного и обречь его на смерть за своих единоверцев.
— Ты прав, нам необходима чрезвычайная искупительная жертва, и так как Пасха приближается, принесем в жертву Галилеянина.
— Хорошо! Но ведь жертва должна быть непорочна, а разве этот Галилеянин непорочен?
— Непорочен как агнец.
— Тогда пусть омоет своею кровью грехи Израиля. А кто предаст его нам?
— Один из его учеников, он дожидается там за оградой!
— Впусти его!
Иоанн, будущий Евангелист, был введен, и Каиафа приступил к допросу.
— Что ты можешь показать против своего учителя? Преступил ли он закон Моисея?
— Он исполнил закон.
— Но какого рода поправки внес он в наш священный закон?
— Любить друг друга!
— Не называл ли он себя царем Иудейским?
— Учитель говорит: — «Царство мое не от мира сего!»
— Не возбуждал ли он детей против родителей?
— Учитель говорит — «Кто возлюбил отца своего или мать свою больше меня, тот не достоин меня».
— Не говорил ли он, что люди имеют право пренебрегать своими обязанностями?
Учитель говорит: «Долг человека искать царствия Божие и Правды Его».
— Не говорил ли он трудящимся, чтобы бросали работу и следовали за ним?
— Учитель говорит: — «Придите ко мне все труждающиеся и обремененные!»
— Не говорил ли он, что овладеет миром?
— Учитель говорит: «Живя в мире, вы испытываете ужас, но, утешьтесь, я преодолею мир!»
Каиафа устал.
— Но о чём бы я ни спрашивал этого человека, он на всё молчал.
— Учитель отвечает в духе и истине, — вы же спрашиваете о плоти и догме!
— Я не понимаю тебя!
— Учитель говорит: «Я послан возвестить страдающим радостную весть, вселить надежду в разбитые сердца, принести свободу плененным, слепым прозрение и мертвым воскресение».
— Слова, произносимые тобой по неведению, юноша, не делают честь ни тебе, ни твоему учителю.
— Горе вам, егда хвалят вас, и зачтется каждому, кто кротко переносит поношения злых!
Каиафа обратился к Анне:
— Этот не предаст нам Галилеянина!
— У них имеется другой! Слушай-ка, твое имя Искариот?
— Нет, Иоанн.
— Тогда ступай с миром и пошли нам Искариота. Постой! Скажи в двух словах как твой учитель определяет смысл жизни?
— «Смертью снищут блаженство праведники», — не задумываясь ответил Иоанн.
— Да разве сама жизнь не есть блаж…
— Смерть врата к жизни!
— Ну, довольно! Ступай!
И Каиафа, как бы желая уразуметь слышанное, повторил про себя:
— Смертью снищут блаженство праведники! — Но вот со стороны рынка и совета послышался шум, тогда Анна и Каиафа взобрались на зубчатые стены и стали смотреть, что происходит на улице.
Там производили допрос левита.
— Схватили его?
— Его уличили в подстрекательстве к восстанию; он говорил своим ученикам: продайте Одежды и купите меч.
— Он схвачен вооруженным?
— При нём нашли два меча.
— В таком случае участь его решена! — Послышались крики с площади перед Синедрионом. Сначала слов нельзя было разобрать, но с каждой минутой крики возрастали и становились более внятными.
Народ кричал: «Распни! Распни!»
— Не слишком ли жестокая казнь? — сказал Каиафа.
— Нет, — ответил Левит; один из его учеников, по имени Петр Симон, выхватив меч, ударил им стражника Малха.
— Какие же нам еще доказательства?
— Но учитель сказал: «Вложи меч свой в ножны-- хватающиеся за меч, от меча погибнут».
— Мудрено что-то, — сказал Анна и сошел вниз.
А народ кричал: «Распни! Распни Его!»
Текст издания: А. Стринберг. Полное собрание сочинений. Том 12. Исторические миниатюры. — Издание В. М. Саблина, Москва — 1911.