Агасфер (Дорошевич, 1)
См. также одноимённые страницы.| Агасфер |
| Из цикла «Сказки и легенды». Источник: Дорошевич В. М. Легенды и сказки Востока. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1902. — С. 75. |
Все эти дни ему чувствовалось как-то не по себе.
Что-то давило его, гнело, камнем лежало на душе.
Даже в святой вечер Пасхи он не почувствовал той радости, какую чувствовал всегда.
Он, Агасфер, истинный еврей, верный служитель Господа, чью набожность, благочестие ставили в пример!
Даже в этот вечер он не почувствовал тихого восторга, который всегда наполнял его душу.
Его окружали дети, их жёны, милые внуки, вся его семя, которую он так любил и которой благословил его Господь.
А мысли его были далеко, и взор не радовала картина счастья, довольства избытка.
Даже тогда, когда он, старший в роде, благословляя опресноки, обратился с молитвой к Иегове, Господу сил, выведшему свой излюбленный народ из Египта, — даже тогда ему чудилось, что из дальнего, тёмного угла герницы на него смотрят эти глаза.
Смотрят с кротостью, страданьем.
Он чувствовал на себе этот взгляд.
Так смотрит агнец в ту минуту, когда дюжий резник, крепко держа его одной рукой, другой вонзает нож в его горло.
Кротко и с недоумением.
Словно хочет сказать:
— За что?
Словно он, Агасфер, совершил убийство!
Что же он сделал такое, в самом-то деле?
Мимо его дома гнали на казнь преступника, дерзкого самозванца, осмелившегося выдавать себя, — страшно подумать, — за Сына Божия.
Проклятого и осуждённого первосвященниками, синедрионом, всем народом.
Он шёл, поруганный, истерзанный, Сам неся орудие презренной, позорной казни, отвратительной, выдуманной и занесённой в Иудею римлянами.
И около дома Агасфера изнемог под тяжестью и склонился на порог дома, чтобы воспользоваться хоть минутой роздыха.
И Агасфер толкнул его ногою.
Он оттолкнул Того, Кого оттолкнули уже все: церковь, весь народ.
И только.
Он толкнул.
А когда-то и он, старый Агасфер, великий патриот, мечтающий о восстановлении Иудейского царства во всём его блеске, величии и славе, — когда-то и он был горячим сторонником этого Загадочного Человека.
Собравшись со старейшими и почтеннейшими людьми в месте, где их не могли подслушать римские шпионы, он спрашивал с замиранием сердца у людей, пришедших из дальних городов Палестины:
— Что Тот?
И они рассказывали ему про новые знамения и чудеса, явленные Пророком, про толпы народа, которые неотступно ходят за Ним, послушные каждому Его слову, про то, что повсюду среди народа шёпотом уже произносится слово «Царь». Одно, что его удивляло сначала, — это неразборчивость Царя.
Как может возлежать Он совершенно одинаково за столом и с почтеннейшими старейшими, людьми известного благочестия и добродетельной жизни, и с презреннейшими грешниками, — людьми низких побуждений, откупщиками римских податей, сдиравшими последнюю кожу с родного народа ради врагов?
Но разве уж одна принадлежность к излюбленному Богом народу не составляет такого достоинства, которое превышает все остальные недостатки?
Разве не все потомки Иакова? Не все дети Господа, дети народа? Разве не всему народу, излюбленному Богом, дано будет владычество над. миром?
Время ли теперь делить народ на добрых и злых, хороших и дурных?
Все должны сплотиться между собою, весь народ, чтоб свергнуть с родной страны иго римлян.
Это прежде всего, главнее всего, важнее всего.
А счёты и деления будут потом!
Важно, чтоб все примкнули к великому движению, чтобы не было у римлян друзей среди народа.
И старый Агасфер преклонялся пред мудростью Пророка, который объединяет народ, одинаково привлекая к себе сердца и добрых, и злых.
— Такая мудрость бывает только от Бога!
Но непонятно только одно.
Зачем же Пророк изливает свои милости ещё и на язычников?
Разве не одному излюбленному народу обетована земля?
Разве язычники найдут себе место в этом царстве, всемирном, где будут править, царить и властвовать только потомки Иакова?
Но и это сомнение недолго мучило великого патриота.
О, старый Агасфер не даром принадлежал к народу, которому приходилось ладить и с Тиром, и с Сидоном, и с Римом, и с Карфагеном, и с Грецией, и с Финикией.
В его жилах не даром текла кровь его предков, предприимчивых и мудрых, купцов и политиков, умевших входить в соглашение и с чужестранцами, и с иноверцами, умевших усыплять их бдительность и снискивать их дружбу.
О, как понимал он своего Пророка!
Римляне, — вот кого надо победить, сокрушить, изгнать.
Римляне, — вот главный враг; и их нужно лишить союзников, привлёкши других язычников на свою сторону добром и милосердием.
А остальные сами падут ниц пред мощью и величием великого народа, сокрушившего даже непобедимых римлян.
Разве судьи действовали только силой, и никогда не прибегали к хитрости?
Разве для того, чтоб подготовить торжество родного народа, они пользовались только силой мышц и не прибегали к величайшему достоянию человека — уму?
И Агасфер хотел видеть своего Пророка могучим как Сампсон, мудрым как Иеффай.
Слух о том, что Он идёт на праздник Пасхи в Иерусалим, всколыхнул весь народ.
Да, так это и должно случиться.
Господь явит излюбленному народу Свою милость в тот же день, когда он явил её чрез Моисея.
И день великой Пасхи будет вдвойне великим днём освобождения от ига египтян и римлян.
И Его встретили, как грядущего Царя.
В домах было припрятано оружие, — а на улицах Его ждали несметные толпы народа. Его путь устилали лучшими одеждами, Ему махали зелёными, только что распустившимися, ветвями, как символом возрождения.
Все, даже дети, громко, во всеуслышание, в глаза называли Его Царём.
И ждали только одного Его слова, чтоб броситься да римлян и поднять знамя освобождения.
И что же?
При этих кликах, при виде этой толпы, готовой на всё по Его велению, — загорелся ли в Его глазах священный огонь вдохновения?
Сорвалось ли с Его уст то слово, которого ждал от Него истомившийся под игом римлян, но снова воспрянувший как лев, — этот бедный народ?
Нет, нет, нет!
Отчаянье стало закрадываться в душу Агасфера.
Но только ещё закрадываться, — он даже и тогда всё ещё продолжал надеяться.
Он жадно следил за каждым шагом Пророка.
И когда узнал, что Его после тайного совещания с ближайшими учениками, взяли в Масличном саду и отвели под стражу к первосвященнику, — Агасфер всю ночь проходил за Ним, ждал, не замечая ночного холода.
Он ожидал, что там среди первосвященников и старейшин Пророк явит знамение, которого ждали от Него, — и вот-вот отворятся двери, и Он явится среди старейшин и членов синедриона, окружённый священниками, во всём блеске славы и величия своего и объявит восстанье.
А Он терпеливо сносил ругательства и даже насмешки.
Над Пророком смеялись!
И лишь под утро ушёл Агасфер, с разбитой душой, с разбитыми надеждами, с разбитой верой в Пророка.
Обман был очевиден. Старый Агасфер ошибся. Это не был Пророк.
И тогда, когда Он, измученный, обесславленный, изнемогая под тяжестью позорного орудия казни, упал у порога его дома, — ненависть, презренье, злоба за обманутый народ, стыд за свою седую, обманутую голову охватил Агасфера.
Все видели его постыдную, смешную ошибку.
Ведь говорили же другие, что Тот обманщик, — а он, старый Агасфер, он верил в Него!
Он всей душой своей жаждал увидеть Пророка, — а увидел раба, которого ведут на позорную казнь.
За тридцать сребреников купили Его, Пророка, и, как с рабом, делают всё, что хотят!
Слёзы обиды, стыд, сдавили горло старого Агасфера, и он поднял ногу, чтоб оттолкнуть жалкого, бессильного раба.
Тот взглянул…
Так отчего же этот взгляд и теперь смотрит на него из тёмного угла комнаты.
Теперь в этот час, когда он хотел бы всей душой, всеми помыслами своими, отдаться молитве Иегове, Господу сил, которому служил всю жизнь свою?
Отчего ни при свете дня, ни в сумраке ночи; нет минуты, когда бы откуда-то не смотрел на него этот взгляд запечатлевшийся, словно выжженный в его душе.
Отчего он чувствует себя убийцей, — больше…
Да ведь не Бог же, а раб позорно распят там, на Голгофе!
Разве Бог умрёт?
А Он умер, — и как умер!
Разве Он мог быть Вождём, призванным Для: того, чтобы идти во главе разъярённых львов?
И Агасфер напрасно призывал все силы своего мышления, приводил все доказательства разума.
Агасфер, потомок народа, который всю свою жизнь, как лев, бился за свою независимость, потомок героев, сражавшихся за независимость со всеми окружавшими его со всех сторон врагами.
Потомок народа, оружием, силой завоевавшего обетованную ему землю, — и кровью своей и врагов полившего каждый её уголок.
Потомок народа, у которого враги стирали до основания его города, и который снова на развалинах воздвигал крепости и храмы.
Его, потомка этого воинственного народа, оскорбляла эта смерть, тихая, кроткая, быстрая, эта слабость.
Не мог быть Он вождём.
Он в заблужденье ввёл и без того исстрадавшийся, бедный народ.
Он заслужил то, что получил.
Так почему же тяжело так старому Агасферу?
Почему словно убийство совершил он?
Почему?
Что сделал он?
Тщетно Агасфер обращался за наставлением, помощью, советом, поученьем к старому равви, учёному, почтенному члену синедриона, великому учителю народа.
— Успокойся, это простая жалость. Чувство, которое заставляет нас относиться с состраданием даже к преступникам. Прекрасная слабость души, — так говорил старый равви, — но не поддавайся этой слабости. Разве не по образу и подобию Божию создан человек? Разве не стремиться уподобиться божеству — великое назначение человека? Не так ли? Иегова, Бог гнева, Господь мести, — знает ли Он жалость к преступному? Не мстит ли Он до третьего колена? Разве не до конца Он доводит казнь преступника? Разве Он не разверзал земли под мятежниками, преступившими Его волю? Разве не поразил Он моровой язвой в минуту гнева даже излюбленный свой народ? Разве остановил Он свою карающую десницу прежде, чем ангел истребитель не умертвил всех первенцев нечестивых египтян? Не ты, мой сын, мой старый друг, виновен в том, что оттолкнул изнемогавшего от своего порога. Он прогневил Иегову, и Бог. сил избрал тебя, чтоб усугубить меру страданий. Он, имя Которого мы боимся произнесть, руководил твоим поступком, дополняя меру заслуженной казни.
Так говорил старый равви, ясными глазами смотря на Агасфера, — а Агасфер чувствовал, что откуда-то глядят на него другие глаза.
Смотрят с тоскою, со скорбью, страданьем.
И что. этот взгляд жжёт и гнетёт его душу.
Он бродил как во сне, подавленный, уничтоженный, чувствуя на себе этот взгляд, не бодрствуя днём, не смыкая глаз ночью.
И вдруг эта весть…
Она с быстротою молнии разнеслась по городу.
Её передавали потихоньку, шёпотом.
Выслушивали с недоверием, смешанным, однако, со страхом.
— Его тело исчезло.
— Говорят, что Он воскрес.
И народ, потерявший веру в Пророка, говорил:
— Ученики выкупили Его тело у стражи за деньги. Чего нельзя купить за деньги у презренных римлян? И теперь говорят, будто Он воскрес! Разве мёртвые воскресают?
И когда Агасфер услышал эту весть, словно что оборвалось в его душе: он задрожал от ужаса и прошептал:
— Он… Он мог это сделать!..
И в страхе поспешил укрыться под кровлю своего дома.
Теперь он понял всё.
Так вот почему Тот с кротостью позволил Себя распять! Вот почему Он молча страдал! И взором, полным тихой и ясной любви, смотрел на тех, кто Его убивал!
Он не боялся смерти, потому что Он сильнее её.
Кто же Он, Неведомый, Таинственный, молча страдающий, распятый и воскресший? Бог?
Агасфер с ужасом отступил от своей семьи, от детей, их жён и внуков.
Дети! Внуки! Он преступник, седой, старый преступник. Преступник пред ними.
Бог, Бог был у порога его дома, и он оттолкнул Его!
Он, так ждавший Мессию, он оттолкнул Его, когда Мессия пришёл, — и куда же? К его дому!
Небо коснулось дома детей его, дома внуков его, — а он, обезумевший от ярости и злобы, — он поднял на Бога…
Агасфер бежал из своего дома, как бегут воры: ночью, тайком, никем незамеченный.
Он не мог больше видеть детей своих, от дома которых он в безумии отогнал Бога.
Упрёк слышался ему в лепете внуков, которых он лишил благословения, посланного им небом.
Он бежал из этого города, где совершилось величайшее, неслыханнейшее из преступлений.
Где терзали, мучили, убивали Самого Бога!
Он бежал и никуда не мог убежать от этого взгляда, который запечатлелся у него в душе.
Среди мрака ночи на него глядели всё те же глаза, полные скорби и страданья.
Уж город остался далеко позади, и кругом тянулась бесконечная каменистая пустыня, — когда Агасфер, измученный, упал на землю.
И это был не сон, не бодрствование, не призрак, не действительность.
Он стоял у подошвы Синая.
Вершина священной горы дымилась.
Оттуда гремели громы и сверкали молнии.
Земля колебалась под ногами павшей в ужасе на колени толпы, среди которой стоял Агасфер.
И вот раздался голос из тёмных облаков, закрывавших вершину священной горы.
И был этот голос таков, что сердца вздрогнули от звуков его, и люди попадали ниц на землю.
— Я Бог твой, — и пусть не будет тебе других богов, кроме Меня! — так раздалось на горе.
«Это Бог»! — шептали в смертельном ужасе люди.
И увидал Агасфер себя у подножия другой горы.
Весь залитый солнцем, под безоблачным голубым небом, покрытый изумрудною зеленью, возвышался Фавор.
Повеяло тёплым ветерком, и полевые цветы закачались на своих стебельках, словно приветствуя кого-то. Теплом и блеском, и радостью было полно всё кругом.
И с горы, в белых, блиставших как снег одеждах, с лицом, сиявшим как солнце, сходил Некто.
И сказал Он:
— Я Бог ваш, Бог кротости, любви и прощенья. Довольно вам страдать. Я Сам пришёл страдать за вас, чтобы дать вам вечное блаженство.
И были эти слова как звон лютней, как тихий шёпот ветерка, и радостью великой, неизречённой, наполнили они измученное сердце.
И Агасфер решился поднять глаза на кроткого Бога всепрощенья.
Решился, вскрикнул и очнулся.
Он узнал Его, узнал этот взгляд…
Это был Он.
В ужасе, в смятении духа, кинулся на землю Агасфер, боясь даже помыслить о том, что он совершил, — и стал просить смерти.
Он рыдал, валяясь на земле и молил смерти, — смерти, как единственного блага для себя.
И только тут, вымаливая смерти, этот бедный, духом прикованный к земле человек, даже Мессию ждавший не иначе, как царём и земным владыкой, только тут он понял истинное царство, царство вечной радости, вечного, немеркнущего света, царство славы, блаженства, любви и всепрощения.
И это-то царство он сам покинул.
В ужасе, в отчаяньи, Агасфер бросился бежать, стараясь уйти от себя, от своей скорби, от этого взгляда, что отпечатлелся в его душе.
— Иди! — приказывал ему голос его души.
— Иди! — шептало всё: небо, земля, звёзды.
— Иди! — кричал ветер, врывавшийся в уши.
И он шёл, как бичом подгоняемый этим криком:
— Иди!
Века мчались за веками, а он шёл, шёл.
О, Агасфер!
Зачем ты не узнал Бога в страданьи!..
Этой легенде много веков.
Её много раз рассказывали людям.
Её можно рассказать дурно и хорошо, но пусть одна мысль западёт в вашу душу.
Никогда не отталкивайте того, кто изнемогший, упадёт у вашего порога.