П. А. ГАЙДЕБУРОВ
править(Автобиографический очерк) *
правитьЯ родился в Николаеве, Херсонской губернии, в 1841 году. Мой прадед, носивший фамилию «Гайдабура» (по объяснению г. Кулиша, это слово почти тожественно со словом «гайдамак»), был куренным атаманом в Запорожской Сечи, и рассказы о нем я часто слыхивал в детстве от своего деда, уже 80-летнего старца. Этот последний в юности был тоже казаком, но затем, по народному избранию, как это практиковалось в тогдашней Украйне, поступил в священники и впоследствии был протоиереем. Под старость он принял монашество (впрочем, не полное), а последние годы жизни проводил в доме моего отца, продолжая однако носить клобук. Из трех его сыновей один был доктором, другой механиком, а третий, мой отец, имел в виду военную службу, но поступил в священники, с назначением в Николаев.
Я жил в доме отца до 11-летнего возраста, и этот период моего детства оставил во мне самые радостные и светлые воспоминания. Отец имел в то время значительные средства, и будучи человеком очень умным и весьма, по своему времени, прогрессивным, обставил мое домашнее воспитание наилучшими условиями. Выученный грамоте самим отцом по совершенно новому тогда в России звуковому методу, я 4-х лет свободно читал всякую книгу, служа для отца живым аргументом в его страстной пропаганде нового метода, а на 11-м году был уже приготовлен к 3-му классу гимназии, причем некоторые предметы были мне знакомы даже в большем объеме, чем требовалось по программе; так например, немецкий язык я знал настолько, что 10-ти лет мог перевести для отца брошюру о разведении и содержании канареек (которых у нас в доме был целый завод); кроме того, я учился пению и музыке (на скрипке). Рядом с умственным моим воспитанием шло и физическое: я ездил верхом на «собственной» лошади, ходил с маленьким ружьем «на охоту» (больше, впрочем, по воробьям) и даже посещал столярную мастерскую. Сверх того, отец, будучи сам рьяным гидропатом, приучал всех своих детей к холодной воде, ко всяким переменам погоды и т. д. Живя в большом военном городе, где у отца было много знакомых, я вместе с тем не был чужд и сельской жизни, гостя нередко в имении родственников моей матери (она принадлежала к дворянской семье), или проводя по нескольку дней с косарями в степи, где у отца были свои покосы; кроме того, в нашем собственном доме, в Николаеве, имелось целое хозяйство, с разнообразными сортами птицы, рогатого скота, лошадей и даже с верблюдами. В этой обстановке, под крылом нежной и необычайно кроткой матери, я прожил до 11-ти лет, когда был отвезен в Херсон, в гимназию, где оставался до окончания курса, проживая частию у родных, а частию в гимназическом пансионе.
Всем своим детям отец дал светское образование и каждому наметил будущую специальность. Для меня (я был старшим) он проектировал почему-то математический факультет, а затем или военную службу с академическим образованием, или медицинскую академию, чтобы, как он выражался, у меня медицина «была основана на математических данных». К сожалению, я решительно не имел ни способностей, ни склонности к математике, гораздо больше интересуясь словесными науками, и так как мне казалось, что я огорчу отца, если не оправдаю его учебных планов, то мне приходилось тратить в гимназии много времени и сил на несимпатичные занятия, неглижируя тем, к чему лежало мое сердце. Тем не менее, когда отец отвез меня в Петербург, в университет, то я, не имея еще полных 16 лет, беспрекословно стал «математиком», и только через год решил бросить эту специальность, ставшею, наконец, мне ненавистной.
В университете мне пришлось быть в очень оригинальное время (1857—1861 гг.), о котором невозможно дать понятие в коротких словах. Поэтому скажу только, что это был период крайнего развития студенческой самодеятельности, доходившей до того, что студенты издавали собственный «сборник», имели кассу, сходки и даже иногда свой суд. Этот период (имевший, мне кажется, как хорошие, так и дурные стороны) резко закончился в 1861 году мерами тогдашнего министра народного просвещения, адмирала Путятина, студенческими беспорядками и закрытием Петербургского университета. Я попал в число тех 600 или 700 студентов, которые были уволены из университета за непринятие «матрикул», и хотя впоследствии нам предоставлено было держать выпускной экзамен, но по некоторым частным причинам я воспользоваться этим правом не мог.
Литературную деятельность я начал еще студентом, напечатав в «Сыне Отечества», г. Старчевского (выходившем тогда еженедельно), рассказ «Странная Доля». Затем следовал ряд других беллетристических очерков: «Мужичок» (в «Иллюстрации» гг. Баумана и В. Р. Зотова), «Два мгновения» (в «Русск. Слове»), «Нищенка» (в «Библ. для чтения» П. Д. Боборыкина), «Экзамен» (в «Искре»), «Дневка» (в газете «Очерки»), «Надзиратель» и стихотворный перевод «Гайдамаков» Шевченка (в «Современнике»), «На новых началах» (в «Неделе» г. Генкеля) и др. В этот же период я вел в журнале «Основа», издававшемся В. М. Белозерским, отдел: «Южно-русская летопись».
Вскоре по оставлении университета, я, в компании с одним знакомым семейством, открыл было книжный магазин, но вследствие некоторых прискорбных обстоятельств, компания эта распалась в самый момент открытия магазина, и мне пришлось вести дело одному, не только без всякой опытности, но и без тех средств, какие предполагалось положить в основание магазина. Это сразу подорвало его возможный успех, и после тяжелой трехлетней борьбы с недостатком в деньгах (средства моего отца в это время также были расстроены) я передал магазин в другие руки, оставшись с значительным долгом, который уплачивал потом несколько лет из своего литературного заработка.
В первый же год существования книжного магазина и отчасти под влиянием связанных с ним денежных затруднений, я принял участие в «С.-Петербургских Ведомостях» В. Ф. Корша, и с тех пор стал постепенно переходить к публицистике, которой и отдался, наконец, почти всецело, избрав своею специальностью так называемые «внутренние вопросы». В «Спб. Вед.» я писал передовые статьи и постоянный фельетон, под заглавием «Провинциальное обозрение», за подписью Гдб. Под этой же рубрикой и за тою же подписью стал было вести постоянный отдел в «Современнике», но вследствие прекращения журнала поместил в нем всего одну статью. Затем, в 1866 году, сотрудничал в газете «Гласный Суд», состоя в ней вместе с тем и фактическим редактором. В 1867 году в журнале «Дело» вел «Внутреннее обозрение» (заведуя некоторое время и отделом беллетристики), а также поместил несколько отдельных статей: «Социально-экономические попытки в России», «Тенденциозная драма», «Русская семья перед гласным судом», и др.
С октября 1869 года я принял постоянное участие, в качестве одного из трех «издателей-сотрудников», в газете «Неделя», которую вместе с Е. И. Конради и Ю. А. Росселем приобрел от г. Генкеля. В течение первых 8 лет участия в «Неделе» я писал в каждом номере передовые статьи и внутреннюю хронику, а также напечатал много отдельных статей (в том числе несколько полу-беллетристических рассказов по судебным источникам), а впоследствии лет семь подряд писал фельетонные эскизы под заглавием «Литературно-житейские заметки». Во время одной из приостановок «Недели» по распоряжению министра внутренних дел, я составил сборник «Русские общественные вопросы», для которого написал две статьи: вступительную, под заглавием: «Реформы и русское общество», и заключительную: «Личное объяснение, не лишенное общего интереса».
До 1878 года дела «Недели» шли очень плохо: число ее подписчиков никогда не превышало 2-х с небольшим тысяч, и несмотря на очень скромный бюджет издания, каждый год его оканчивался дефицитом. Это происходило, вероятно, как от общей непривычки русской публики к еженедельной форме политической газеты, так и вследствие некоторых специальных обстоятельств в жизни «Недели»: разногласий между издателями-сотрудниками в политических и литературных мнениях, частых административных взысканий с продолжительными приостановками газеты и т. д. Из трех из издателей-сотрудников, взявших «Неделю» у г. Генкеля, один, г. Россель, вышел из нее уже в 1871 году; место его было вскоре занято Е. И. Рагозиным, но это повлекло за собою выход г-жи Конради; а наконец и сам г. Рагозин отказался от участия в «Неделе», предложив мне взять ее в свою собственность, с уплатою ему по частям внесенных им денег. Хотя в это время на «Неделе» лежал уже значительный долг, я тем не менее все-таки соблазнился перспективой самостоятельного издательства и с 1875 года стал единственным собственником «Недели», сделавшись вскоре и оффициальным ее редактором.
(*) Этот автобиографический очерк был составлен покойным П. А. Гайдебуровым по просьбе С. А. Венгерова, для его литературного словаря, и послан из Крыма при следующем письме:
Посылаю вам, многоуважаемый Семен Афанасьевич, свой автобиографический очерк. Ужасно рад, что свалил наконец с себя эту обузу, мысль о которой давила меня как кошмар. Если очерк пойдет в печать не раньше моего возвращения в Петербург (я приеду к июлю) и если это не противоречит вашим обычаям, то я просил бы прислать корректуру: может быть, что-нибудь придется исправить или дополнить. Я писал его сразу, до головной боли, и решительно не могу судить, удовлетворяет ли он вашим требованиям.
П. Гайдебуров.
Простите за помарки и вставки: решительно не в силах переписывать".
Дополняющая этот очерк история «Недели» рассказана подробно покойным в первых трех «Книжках» за 1893 г.