«Возрождение», литературно-художественный и научно-популярный, иллюстрированный альманах. Том 2-й
М., «Время», 1923
Абрам Эфрос. Портрет Натана Альтмана. Шиповник. Москва, 1922 г.
Прочитавши эту, порывисто и сжато написанную, книгу, я долго томился сомнением: что это? панегирик гению? или похвала бездарности?..
У Альтмана — скорее облик собирательного существа, нежели отдельной личности.. Есть ли у Альтмана действительная творческая изобретательность, или только дар комбинаций?..
Он европейски отшлифован насквозь и поверху, но вопрос, заговорит ли европеец вообще о чем-либо перед Альтманом… Альтман — удручающе умен… Это не художник, а «делец искусства». В душевном споре Моцарта и Сальери, он на стороже Сальери. Он отступает перед тем последним достижением, которое дается только «гуляке праздному»…
Альтман — чернорабочий в искусстве. Он срединный человек, ни да, ни нет, — внутри — всегда старый, академический, традиционный, снаружи — левый, революционер, новатор. Альтман очень ловко сидит между двух стульев. Он приходит в новое течение и уходит из него всегда во время… У него кубизм втянулся в наивный реализм, а реализм принял в себя кубизм веяний, и зло в его руках разрешается в благополучное применение.
В общем, Альтман ни то, ни се, а чорт знает что…
Таковы, приблизительно, рассеянные по всей книге, суждения автора «Портрета Натана Альтмана» о своем герое. Повидимому, получается незавидная характеристика преодоленной бездарности, нечто в роде от Валерия Брюсова…
Но за этими выражениями сквозит истинное увлечение своим предметом и гордость успехами Натана Альтмана…
Если Альтман не простой талант, а гениальный, то Абрам Эфрос прав. Гений безличен, потому, что он синтетичен, многообразен, восприимчив и отзывчив, светит как солнце, и как ласковый теленок сосет всех маток и ничем свысока не брезгует… Таким был Пушкин. Протей, оборотень, как былинный Волх Всеславьевич…
Но все дело в этом «если». Я всматривался в портреты работы Альтмана, приложенные в книге Эфроса: автопортрет (1912), старый еврей (1913), Д. Пасманник (1917), М. Вавельберг (1917), М. Ясная; прямой вывод, что Натан Альтман все-таки не гений, а только большой талант, ибо у него имеется как раз очень определенная, резкая, индивидуальная физиономия, чем и отличается ярко-односторонний талант от многоликого гения, как однотонный Шиллер от многоцветного Гете…
Эта индивидуальная черта отмечена и А. Эфросом, но как-то мельком: «своей золото-черной и „еврейской графикой“ Альтман открыл собою новую главу национального народничества». Вот, именно, весь характер портретов Альтмана национально-резкий, единственный в своем роде.
В них именно воля, напряженная и непоколебимая, не только в лицах, в глазах, в сюжетах Альтмана, но и в его хватке, трактовке, в линиях, чертах, округлостях, в преувеличениях… И его натюрморты похожи на его портреты. Альтман — есть Альтман — и ничего больше.