Между берегомъ буйнаго Краснаго Моря
И суданскимъ таинственнымъ лѣсомъ видна,
Разметавшись среди четырехъ плоскогорій,
Съ отдыхающей львицею схожа, страна.
Сѣверъ — это болота безъ дна и безъ края,
Змеи черные подступы къ нимъ стерегутъ,
Ихъ сестеръ-лихорадокъ зловѣщая стая,
Желтолицая, здѣсь обрѣла свой пріютъ.
А надъ ними насупились мрачныя горы,
Вѣковая обитель разбоя, Тигрэ,
Гдѣ оскалены бездны, взъерошены боры
И вершины стоятъ въ снѣговомъ серебрѣ.
Въ плодоносной Амхарѣ и сѣютъ и косятъ,
Зебры любятъ мѣшаться въ домашній табунъ
И подъ вечеръ прохладные вѣтры разносятъ
Звуки пѣсенъ гортанныхъ и рокота струнъ.
Абиссинецъ поетъ и рыдаетъ багана,
Воскрешая минувшее, полное чаръ;
Было время, когда передъ озеромъ Тана
Королевской столицей взносился Гондаръ.
Подъ платанами спорилъ о Богѣ ученый,
Вдругъ плѣняя толпу благозвучнымъ стихомъ,
Живописцы писали царя Соломона
Межъ царицею Савской и ласковымъ львомъ.
Но, повѣривъ Шоанской изысканной лести,
Изъ старинной отчизны поэтовъ и розъ
Мудрый слонъ Абиссиніи, Негусъ Негести,
Въ каменистую Шоа свой тронъ перенесъ.
Въ Шоа воины хитры, жестоки и грубы,
Курятъ трубки и пьютъ опьяняющій тедшъ,
Любятъ слушать одни барабаны да трубы,
Мазать масломъ ружье, да оттачивать мечъ.
Хирраритовъ, Галла, Сомали, Донакилей,
Людоедовъ и карликовъ въ чащѣ лѣсовъ
Своему Менелику они покорили,
Устелили дворецъ его шкурами львовъ.
И смотря на потоки у горныхъ подножій,
На дубы и полдневныхъ лучей торжество,
Европеецъ дивится, какъ странно похожи
Другъ на друга народъ и отчизна его.
Колдовская страна! Ты на днѣ котловины
Задыхаешься, льется огонь съ высоты,
Надъ тобою разносится крикъ ястребиный,
Но въ сіяньи замѣтишь ли ястреба ты?
Пальмы, кактусы, въ ростъ человѣческій травы,
Слишкомъ много здѣсь этой паленой травы…
Осторожнѣе! Въ ней притаились удавы,
Притаились пантеры и рыжіе львы.
По обрывамъ и кручамъ дорогой тяжелой
Поднимись, и нежданно увидишь вокругъ
Сикоморы и розы, веселыя села
И зеленый, народомъ пестрѣющій лугъ.
Тамъ колдунъ совершаетъ привычное чудо,
Тутъ, покорна напѣву, танцуетъ змѣя,
Кто сто таллеровъ взялъ за больного верблюда,
Сѣвъ на камнѣ въ тѣни, разбираетъ судья.
Поднимись еще выше! Какая прохлада!
Точно позднею осенью пусты поля,
На разсвѣтѣ ручьи замерзаютъ, и стадо
Собирается кучей подъ кровлей жилья.
Павіаны рычатъ средь кустовъ молочая,
Перепачкавшись въ бѣломъ и липкомъ соку,
Мчатся всадники, длинныя копья бросая,
Изъ винтовокъ стрѣляя на полномъ скаку.
Выше только утесы, нагія стремнины,
Гдѣ кочуютъ вѣтра, да ликуютъ орлы,
Человѣкъ не взбирался туда, и вершины
Подъ тропическимъ солнцемъ отъ снѣга бѣлы.
И повсюду, вверху и внизу, караваны
Видятъ солнце и пьютъ неоглядный просторъ,
Уходя въ до сихъ поръ неизвѣстныя страны
За слоновою костью и золотомъ горъ.
Какъ любилъ я бродить по такимъ же дорогамъ,
Видеть вечеромъ звѣзды, какъ крупный горохъ,
Выбѣгать на холмы за козломъ длиннорогимъ,
На ночлегъ зарываться въ сѣдѣющій мохъ!
Есть музей этнографіи въ городѣ этомъ
Надъ широкой, какъ Нилъ, многоводной Невой,
Въ часъ, когда я устану быть только поэтомъ,
Ничего не найду я желаннѣй его.
Я хожу туда трогать дикарскія вещи,
Что когда-то я самъ издалека привезъ,
Чуять запахъ ихъ странный, родной и зловѣщій,
Запахъ ладана, шерсти звериной и розъ.
И я вижу, какъ знойное солнце пылаетъ,
Леопардъ, изогнувшись, ползетъ на врага,
И какъ въ хижинѣ дымной меня поджидаетъ
Для веселой охоты мой старый слуга.
