Розанов В. В. Собрание сочинений. Русская государственность и общество (Статьи 1906—1907 гг.)
М.: Республика, 2003
«ТОВАРИЩ» О ЛОКАУТАХ
правитьПервобытная нравственность отличается от позднейшей не тезисами своими, а применением. «Не убий» — это знает и дикарь; но применяет только к себе и своим. «Не убий меня», «не украдь у меня», «не обмани меня». Универсальная нравственность откидывает личные местоимения и применяет заповеди к человечеству. Напротив, дикарь считает очень хорошим делом, когда это он убивает другого, крадет у другого и обманывает другого. Это почти воинские добродетели. Распадение общества на резко и страстно враждующие партии, на классы и сословия, поставленные в отношении антагонизма, обычно сопутствуется и разложением в нем универсальных нравственных понятий. Вечные и всеобщие заповеди заменяются партийными выкриками, в которых господствуют личные местоимения, как у полинезийского дикаря. «Нехорошо, когда враг у меня украдет корову или отнимет жену», но «хорошо, когда я у него украду корову и отниму жену». Вл. Соловьев высмеивал эту дикую мораль, указав, что ее придерживаются и политические и религиозные фанатики Европы.
«Товарищ» — газета и «товарищи» — интеллигенты, в свое время подмыливавшие рабочих на забастовки, бывало, с свирепым видом приветствовали объявления их и отмечали ход их, не скрывая, что чем сильнее забастовка бьет капиталистов, затрудняет общество и вредит правительству — тем лучше. Кто не помнит злобного подуськиванья: «Выбирайте деньги из сберегательных государственных касс и требуйте их золотом, ибо государство накануне банкротства»?!
Кого жалели эти поджигатели государства и государственности? Никого. Они думали о себе и своей партии, — совершенно как дикарь, который не может ничего понять вне сферы своего имущества. Свирепые «товарищи» с желтыми лицами и искривленными ртами толкали все и всех вперед, чтобы только насладиться разгромом капитала и капиталистов, общества и чиновничества и за ними стоящего невидимого правительства. Они кричали, что закон и государство не вправе вмешиваться в стачечное движение, так как-де это сфера частных отношений хозяев и рабочих. И вообще на этом «частном характере» стачек и забастовок и покоится правовое, юридическое положение их, строжайше охраняемое «борцами за свободу» или, точнее, гладиаторами за власть.
Но вот появились локауты, — и как изменились песни о «свободе отношений хозяев и рабочих».
Локаут явился стачкою сверху, ответным ударом на удар, и это есть в точности «стачка» же, но не рабочих, а капиталистов. Дело свободной конкуренции, свободной дачи труда, как свободно предложение труда. Но посмотрите, что пишет о локаутах «Товарищ» в статье, характерно названной «Лодзинский террор». «Террором» называет эта газета именно мероприятия фабрикантов, и то в проекте. Прежде всего, и к настоящему террору, с кусками искрошенного человеческого мяса, с убитыми отцами семей, «Товарищ» в прессе и «товарищи» в действии не выказывали никакого особенного ужаса, не произносили по поводу его никаких политических речей и уж во всяком случае не требовали правительственных мер против него, как и не подсказывали обществу выразить ему негодование. Вся «товарищеская» линия уклончиво молчала при виде льющейся крови, как и согласно ликовала при «дружном ходе» стачек и забастовок. Но вот стряслась беда: лодзинские фабриканты по поводу убийства директора Розенталя готовы были объявить второй локаут и не привели намерения в исполнение только по ходатайству «Общества польской культуры», по уполномочию от которого вел с ними переговоры г. Ст. Патек. Но, давая отчет уполномочившим его, г. Патек передал решение фабрикантов не объявлять второго локаута «пока», в зависимости от последующего поведения рабочих. Кажется, заявление не «террористическое», ибо кладет судьбу рабочих в их собственные руки. Однако это словечко «пока», в четыре буквы, разъярило петербургскую радикальную газету, как красное сукно быка. Самую угрозу локаутом «Товарищ» считает государственно недозволительной и общественно-нетерпимой. Газета взывает к обществу и даже, — ужасно поверить, — прячется за спину городового! — того самого городового, против расстрелов которого рабочими она едва ли что-нибудь особенно имеет, по крайней мере, не имеет горячего слова. Глупый городовой, который обязан стоять недвижно, как мишень, пока в него палит рабочий или «внепартийный» социалист, должен превращаться в живого человека и хватать за шиворот фабриканта, когда тот же социалист жалуется ему, что этот фабрикант не принимает обратно на фабрику бастовавших рабочих. Так именно произошло в Лодзи после первого локаута, когда с фабрики, где совершены были самые крупные беспорядки, из уволенных 980 рабочих не были приняты обратно 10 %, т. е. 98 рабочих, по жребию. Жребий во всяком случае никого лично не обидел, устранил возможность придирок по мотивам мести и вообще служебно-полицейским, дисциплинарным. Эти 98 рабочих, не находя работы в Лодзи, могли найти ее за 12, за 20 верст от Лодзи, и вообще никакого «ужаса» в этом не содержится, но «Товарищ» заявляет, что это «политический террор», и обращается за содействием… к правительству П. А. Столыпина и министра внутренних дел! Он пишет: «Мы считаем, что владельцы шести фабрик, объединенные на почве промышленного терроризма, не могут быть предоставлены самим себе (?!). Произвольное и открытое (!) увольнение рабочих по жребию за чужую вину (?) стоит в явном противоречии с современным правовым сознанием (?!). С такими явлениями государственная власть может и должна бороться на почве права». «Неужели нет средств наложить узду на нескольких фанатиков (?), явно вредящих интересам промышленности и даже собственного класса»… «Следует усмирить, хотя бы и принудительными мерами, зарвавшихся фанатиков классовой борьбы, попирающих самые элементарные требования гражданственности»…
Ах, товарищ, товарищ! Если бы те же песни ты пел, когда забастовка лишила Петербург света и грозила отнять у него воду, когда забастовщики в студенческих мундирах, руководившие блузами, потребовали закрытия работы даже в аптеках, желая взять город умором больных и умирающих, уже ни в чем не повинных перед рабочими и перед социал-демократиею. И помните эти ликующие голоса «товарищеских» газеток: «Электричество потухнет! Город погрузится во мрак!» и т. д. Захлебывались от восторга, захлебывались даже над постелями умирающих, которым не приносили лекарств. Ну, как эти ужасы на ваш демократический зубок? Это почище уволенных 98 рабочих, которые потому только не находят новой работы, что им лень передвинуться за час езды от Лодзи. Нет, после тех ваших цинических песен и теперешние статейки о лодзинских «террористах» останутся гласом вопиющего в пустыне.
Локаут — грозный факт. Мы не за локауты, — да они и применяются вообще очень редко, гораздо сдержаннее, чем как применяются забастовки. Но мы потому против локаутов, что и против забастовок, и вообще против массовой, стачечной борьбы. Однако на начинающего Бог: локаут остается и останется исключительным средством обороны во всех случаях, когда обезумевшая в самонадеянности рабочая масса снова пустит стачечное движение в ход, уснащая это движение убийствами из-за угла.
КОММЕНТАРИИ
правитьНВ. 1907. 23 мая. № 11204. Б. п.
…в статье, характерно названной «Лодзинский террор»… — см.: Товарищ. 1907, 22 мая, редакционная статья (без подписи). 24 мая 1907 г. в газете «Товарищ» появилась ответная реплика на статью Розанова в «Новом Времени».