«Разговор с памятью» (Горный)

"Разговор с памятью"
автор Сергей Горный
Опубл.: 1935. Источник: az.lib.ru • (О стихах парижской поэтессы <Софии Прегель>)

Сергей Горный
«Разговор с памятью»
(О стихах парижской поэтессы)

Среди чисто «эмоциональных» стихов Зарубежья — среди подсознательных — (а иногда и … полусознательных!) перепевов Гумилева, Ахматовой и прочих святых поэтических «святцев» — выпущенный «Числами» сборник Софии Прегель выгодно отличается «самостоятельностью», «своим лицом». Ея особенность: — сила зрительнаго запоминания: — образ, вещь, краска, пятно. Оно связывает свое чувство крепким узлом с образом. Ея волнения, ея внутренния «закипания» — не расплываются в музыкальной беспредметности, в мелодии строф, в певучей магии слов. Нет, магичен у нея образ, от него идут лучи, создающие симфонию стиха. Она прежде всего, видит. И уже отсюда, от образа (которому веришь, ибо она сама его увидела, как в «ясновидении», опрокинула в себя, впитала, выпила до дна) — от образа идут у нея эти гипнотическия — и, за редким исключением, почти всегда «убедительныя» нити. Она не выбирает красок, не ищет эпитетов. Она — видит. И спешит скорей сказать: — вот, смотрите, что я вижу… видите вы тоже? Да? — И эпитеты, краски, звуки — приходят у нея попутно, — сперва она видит форму, образ, предмет. У таких четких «выпивающих» виденное до дна, глаз — всегда прекрасная зрительная память. Книжечка так и названа удачно: «Разговор с памятью». (Изд. «Числа», Париж, 1935).

Она помнит, она видит еще до сих пор все. И то, как на корабле:

«…Повар сыплет просо, как тает сгусток дыма без следа, как мелко запузырилась вода под шваброй у дневальнаго матроса».

Помнит, как на улице:

«…За стеклами сияющей мясной

Жужжала разъярившаяся муха».

— Как на родине, давно, в детстве, рождалась весна:

«Талый лед под перилами булькал,

На мостах выростали гробы,

На ходу обломала сосульку

У кривой водосточной трубы…

Тонкий лед не мгновенно растаял,

Но на жаркой ладони размяк».

София Прегель видит все зорко и, понятно, с любовью, в этом, ведь — в конечном счете — сила ея мелодии и ея внушения, — в ласке к жизни. В ревнивой и благодарной любви к вещам, ко всему этому «реквизиту» нашей земной прекрасной, блещущей, пахнущей, осязаемой, выпуклой, гладкой, шершавой, «вещной жизни»… Любовь к вещам, — это, ведь, и есть тревожная, горько-острая, цепкая любовь к самой жизни. Ибо вещь — самый непреложный спутник, не символ даже, а сосед, родной брат — в нашей земной жизни. «Умереть? Уснуть?.. Не более… А если сон виденья посетят?..» Гамлет на большее и не надеялся. «Там» — «вещнаго» не будет… Может быть, потому поэт и торопится насмотреться на вещи, — насладиться их «выпуклым» соседством, и непреложным (но только временно данным нам на поддержание) бытием… Ласкает глазом, впивает им бездонно: каждый раз когда восхищенно смотрит, утверждая жизнь, тут-же в подсознании прощается. Тем, что любит, тем самым и прощается. И чем больше любит, тем больше в тайниках и прощается. И обливает слезами. Сам того не знает. Не говорит: «прощай!» Все время ласково гладит и говорит: «здравствуй». Но тем самым прощается. Ибо в подсознании знает, что — клейкие листочки и армяк извозчика в сборку — и лужи мокрыя, осенния, — и чехлы в гостиной на бабушкиных креслах — все это дано нам во временное пользование, все это преходящий реквизит.

«Стучится дождь незначущий и робкий.

Проносит рыб клеенчатый рыбак,

В промокшем доме тишина и мрак,

Забытый сор и пыльныя коробки.

Дворняги лают медленно, без сил.

Дрожат листы на луже синеватой,

Давно уж гость звонка не теребил,

И вот вчера каштан прощальный сбил

Последний дачник палкой суковатой!».

Благодарный, «впивающий» «все впечатленья бытия» глаз помнит все, — помнит, как в детские дни:

«…Сквозь прямые медные прутья

Занавескою день улыбнулся,

И была постель на распутьи,

И серебряный столбик ртути

До болезни не дотянулся».

Помнит и болезнь и доктора:

«…Текла болезни сонная река:

Чернели важно обшлага и полы

Застегнутаго наспех сюртука,

Слоился дым в опущенных усах,

За стеклами глаза мерцали мелко,

Секундами пощелкивала стрелка

На выпуклых серебряных часах.

Шаги домашних были так легки,

Скрипела дверь разстроенною скрипкой,

А он стучал одной рукой негибкой,

О старческий сустав другой руки».

Строго говоря, «не полагается» делать столь длинныя выписки. Но жалко «отстригать» живыя, с тканью соседних строк кровно сросшиеся куски. Впрочем, сделаем и это… Мы увидели:

«Крупной солью посыпанный густо,

Рыбный суп в невысоком котле

И желтеющий панцырь лангуста,

На покрытом бумагой столе…»

И если пойдем вслед за автором в степь, то там у пастушьяго колодца:

«На землю Ханаанскую похоже

Овечье длинношерстое руно…

…Вот лошадь пьет и ширятся бока…».

Там, где расположились грузчики, где визжит лебедка и качаются в воздухе тюки:

«…В мясе розовом, арбузном трещало лезвие ножа».

Она так и говорит о памяти своей:

«…Взмахнула память спутанною гривою,

И по откосу быстро понесла,

Как будто я та девочка счастливая»…

«…Снова в детство бреду наудачу,

Вижу легкий и летний загар…».

«…И прячет память навсегда,

Аллею, вьющуюся плоско…»

«…Город Детства: блаженная грусть,

Этих улиц мне так знакома,

О гимназии и до дома.

Знаю вывески все наизусть…»

А почему, почему все это так?

Откуда эта цепкая, жадная память, эти ревниво — незабывающие, радостные (и с ласковой болью открывающиеся) глаза? Откуда?

От большой и несытой любви. От несознательнаго, клубком свернувшагося средь всего этого пиршественнаго великолепия «вещей», — страшнаго ощущения.

— Торопись!.. Впивай!.. Смотри!.. Копи!.. Замечай!.. Помни!.. Все это «на время».. Все это «пока»…

Потому для «жадной души» — ничего не пропадает:

«… И было слышно, как на дно,

На душу, спаханную рыхло,

Дневное падало зерно…».

А днем окружающее и видно. Вещи, — люди, — шуршащия листья, — булыжники, — лошадь, хвостом отгоняющую мух, — ея лоснящийся, гладкий, блестящий круп, — пошатнувшийся фонарь над тротуарами нашего далекаго детства, — все к чему можно еще (пока) прижаться благодарной душою.

Берлин.

Сергей Горный

Сергей Горный «Разговор с памятью» (О стихах парижской поэтессы) // Наше время. 1935. № 128 (1451), 2 июня.

Подготовка текста — Лариса Лавринец, 2002—2003.

Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2002—2003.