«Разговор» Ив. Тургенева (Аксаков)

"Разговор" Ив. Тургенева
автор Константин Сергеевич Аксаков
Опубл.: 1845. Источник: az.lib.ru

Константин Сергеевич Аксаков

«Разговор» Ив. Тургенева.

1845. САНКТПЕТЕРБУРГ


Аксаков К. С., Аксаков И. С. Литературная критика / Сост., вступит,

статья и коммент. А. С. Курилова. — М.: Современник, 1981. (Б-ка «Любителям

российской словесности»).


Всякое сколько-нибудь замечательное или сильное явление имеет своих,

часто неудачных подражателей. В последнее время нашей литературы Лермонтов

был таким явлением и также увлек за собою многих неудачных подражателей; к

их числу принадлежит и г. Тургенев, сочиняющий, подобно Лермонтову, и в

стихах, и в прозе. Перед нами теперь его небольшое стихотворение «Разговор»,

написанное размером «Мцыри». Постараемся передать читателям содержание этого

сочинения, написанного вяло, не имеющего ни одного такого места, которое бы

захотелось выписать. Дело вот в чем: старик, который называется здесь

отшельником, живет один в пустынном месте; про него говорится, между прочим,

следующее:

И озарилися слегка

Немые губы старика

Под длинной белой бородой

Улыбкой грустной, но живой.

(стр. 3)

Вдруг является молодой человек, и разговор начинается. Пришлец говорит

несколько в духе героев Лермонтова; но здесь не видать только таланта сего

последнего. Он (молодой человек) представитель уже нового поколения.

Разговор идет о любви, и здесь в параллель любви старика, уже не

современной, рассказывает молодой человек свою. В этом рассказе выражается

ясно (впрочем, только одни буквы, один чисто голословный смысл заставляет

догадываться о направлении) тот холодный, с виду красивый и сильный, но в

сущности жалкий, гнилой и бесплодный эгоизм, который являлся в некоторых

произведениях Лермонтова, выдвинутый всею силою его необыкновенного таланта.

Но, как слаба копия! особенно, если вспомнить оригинал, в котором столько

дарования, столько красот поэтических. Стихи не то чтобы дурны, — тогда в

них был бы какой-нибудь характер, какая-нибудь выразительность, — но они

решительно ни хороши, ни дурны, бесцветны и безвкусны, пресные стихи! Какое

пустое и скучное и жалкое вместе впечатление производят сильные, или лучше

претендующие быть сильными, страсти, высказываемые вяло. Выпишем для образца

несколько стихов:

Едва желанное вино

К моим губам поднесено —

И сам я, сам, махнув рукой,

Роняю кубок дорогой.

Когда ж настал прощальный миг —

Я был и сумрачен и тих…

Она рыдала… видит бог:

Я сам тогда понять не мог:

Зачем я расставался с ней…

Молчал я… в сердце стыла кровь —

Молчал я… но в душе моей

Выла не жалость, а любовь.

Старик, поверь — я б не желал

Прожить опять подобный час…

Я беспощадно разрывал

Все, все, что связывало нас…

Ее, себя терзал я… но

Мне было стыдно и смешно,

Что столько лет я жил шутя,

Любил забывчивый покой

И забавлялся, как дитя,

Своей причудливой мечтой…

Я с ней расстался навсегда —

Бежал, не знаю сам куда…

Следы горячих, горьких слез

Я на губах моих унес…

(стр. 7-8)

Хотя разговор идет преимущественно, о любви, но потом он переходит к

другому: старик, наконец, спрашивает: неужто же молодой человек только и

делал, что любил? неужто же подвиг, общество не занимали его никогда? На это

молодой человек дает ответ, довольно устарелый, то есть, что люди очень худы

и что он людям чужд; он исчисляет этих людей довольно подробно. Вообще,

заодно можно поблагодарить молодого человека, что он называет тревоги свои

пустыми. В самом деле, что за человек, который более всего (как в этом

стихотворении) толкует о любви (то есть о любви к женщине), как бы он ни

толковал о ней? Конечно, он очень, очень еще молод, моложе, нежели думал

представить автор своего молодого человека; он слабое, мечтательное явление,

как бы твердо и грубо ни отталкивал бедную женщину, лишая ее своей любви.

Только тогда человек становится крепким и действительным, только тогда

становится он мужем, когда поймет себя, как живую часть в живом целом, когда

поймет себя в общем, одним словом, когда сознает себя в народе и вместе

живую связь свою с ним не только как гражданин государства, но как человек

земли; без этого он сухой эгоист или слабое и иногда мечтательное создание.

Этого не знает, этого не понимает молодой человек, в стихотворении

выставленный; положение его жалко и пробуждает участие; бедное, бедное

тепличное растение! Наконец, дело, кажется, объясняется: молодой человек

обращается к предкам и говорит (что, впрочем, нисколько не возражает на

слова наши и не извиняет его: сказанное нами остается в крепкой силе):

Теперь я вопрошаю вас,

О, предки наши! что для нас

Вы сделали? Скажите нам:

«Вот, нашим доблестным трудам

Благодаря, — смотрите — вот

Насколько вырос наш народ…

Вот несомненный, яркий след

Великих, истинных побед!»

Что ж? отвечайте нам!..

(стр. 37)

Что же предки? Предки молчат, и конечно, мудрено им, кажется, отвечать,

если за них берется отвечать г. Тургенев. Это нам напоминает один анекдот о

католических итальянских проповедниках, о том, как поступают они, желая

опровергать Вольтера или Лютера: они обыкновенно становят перед собою шапку

и говорят: «Положим, что это Лютер», — тут начинаются доказательства,

опровержения, вопросы. «Ну, что ты скажешь на это? — говорят они в

заключение, — ты молчишь?» Бедная шапка-Лютер молчит в самом деле, — и

проповедники торжествуют. Так точно и с нашими бедными предками. «Скажите

нам, — говорит г. Тургенев, — что ж, отвечайте нам?» — Но он отвечает или

лучше не отвечает, молчит сам за них. Все можно так осудить на молчание,

когда вдруг какая-нибудь отдельная личность решит в пределах себя самой

важный вне ее лежащий вопрос; она может быть вполне удовлетворена и

возвестить об этом печатно, если ей угодно, как поступает здесь г. Тургенев;

он возвещает, что предки ничего не сделали, а между тем лежат кучи томов,

заключающих в себе их живое слово, множество деянии народных хранится в

памяти нашей, много глубокой мысли лежит и теперь в началах жизни народа. Но

что до этого, что до этой тяжести событий! Трудно и могущественно двигаются

они и выходят на свет; легко решает отдельная личность; в народе является

только то, что необходимо и существенно, глас народа — глас божий; а

личности не запрещено говорить, что ей думается, ей никто не мешает и не

может мешать, именно и потому, что слова ее, как личности, бессильны и

ничему также не мешают. Да, это легкомысленное и (на сей раз по крайней

мере) бесталанное направление видим мы в стихотворении «Разговор», странно,

однако, это какоето спокойное отрицание древней жизни предков; странно, если

говорить об этом серьезно. Это указывает нам на обширную литературную

теплицу, где искусственный жар выгоняет многие бледные растения, не говоря о

том, что производит он много незначительной, пустой травы, мха и плесени;

теплица губит растения, может быть, твердо и крепко в другом образе

возникнувшие бы на родной почве, под открытым небом, на чистом воздухе. Не

знаем, впрочем, погибло ли что в таланте автора, но во всяком случае его

стихотворение «Разговор» произведение тепличное.

ПРИМЕЧАНИЯ

«Москвитянин», 1845, ч. 2, ? 2. Библиография, с. 49-53. Без подписи.

Авторство установлено на основании свидетельства Белинского (см.: Белинский В. Г. Полн. собр. соч.. т. 9. М., 1955, с. 218).