Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени
Том третий (Статьи, рецензии, заметки 1935—1939 гг.)
Под редакцией Роберта Хьюза
Berkeley Slavic Specialties
«Пушкинский словарь».
правитьК новому изданию однотомного собрания сочинений Пушкина приложен «Пушкинский словарь», составленный редактором издания, известным пушкинистом Б. В. Томашевским. Работа исполнена в порядке халтуры. Указывают, что в словаре дано совершенно исчерпывающее объяснение карточных терминов, встречающихся в сочинениях Пушкина, за то литературные термины и имена объяснены не в пример слабее. Редактор то и дело повторяет: «член Арзамаса», «член Беседы», «член Зеленой лампы» — но о том, что это были за учреждения, нигде не рассказано. Названия литературных произведений, упоминаемых Пушкиным, пояснены до крайности скупо. Так, сообщается, что «Энеида» — поэма Вергилия, «Душенька» — поэма Богдановича, но что это за поэмы, читателю предоставлено догадываться самому. Из исторических лиц, упоминаемых Пушкиным, подробно рассказано о таких, как например, табачный торговец Жуков, но вовсе нет ни в словаре, ни в редакторских примечаниях рассказа о том, кто были А. Н. Голицын, митрополит Фотий, Аракчеев. О Дельвиге, Баратынском, Кюхельбекере кратко сообщено, что они были поэты — и ничего больше. Барков охарактеризован, как автор непристойных стихов, тогда как он кроме того был выдающимся переводчиком античных поэтов. О Коцебу сказано лишь то, что он был «писателем-реакционером», но нет ни слова о его политической деятельности, так что читатель принужден думать, будто Занд убил его вследствие эстетических разногласий. Курьезнее всего в словаре разъяснения, касающиеся мифологии. Томашевский сообщает, что «Киприда — Венера», «Аониды — Музы», «Хариты — Грации».
Негодование советской критики по адресу Томашевского довольно справедливо. Однако, нужно сказать прямо, что для низового читателя, нуждающегося в пояснениях столь элементарных вещей, никакого комментария все равно не хватит. Лучше всего — избавить его от чтения таких сочинений Пушкина, которые недоступны его пониманию по причине его общей культурной неподготовленности. Гулливер некогда видел издание Евгения Онегина, в котором при XXXII например строфе первой главы было пояснено: «Диана — богиня луны, охоты и девственности; ланиты — щеки (арх.); Флора — богиня растительного царства; Терпсихора — Муза (богиня) танцев». Вот и представьте себе вдумчивого колхозника, который, натаскав навозу и принеся Пушкина с базара, садится под портрет Ленина («под лавку ножки, ручки в рукава») и получает следующую пищу для ума: «Грудь богини луны, охоты и девственности, щеки (арх.) богини растительного царства — прелестны, милые друзья! Однако нога Музы (богини) танцев прелестней чем-то для меня…». Представьте себе того же труженика, когда добрался он до XXXV строфы восьмой главы:
Стал вновь читать он без разбора.
Прочел он Гиббона, Руссо,
Манзони, Гердера, Шамфора,
Madame de Staël, Биша, Тиссо,
Прочел скептического Беля,
Прочел творенья Фонтенеля…
Допустим, ко всем этим именам предложен ему исчерпывающий комментарий. Легче ли от того бедной голове, которой надобно было дать сказки, да «Станционного смотрителя», да «Гробовщика», да может быть еще кое-что, если и требующее комментария, то такого, который сам по себе понятен, а не требует нового комментария — к комментарию. Советское правительство сейчас «двинуло Пушкина в широкие массы» — и прекрасно сделало. Но при этом не следует лицемерить, будто тот, кому надо объяснять, что такое Венера, вообще что-нибудь живое может извлечь из чтения, например, лицейских стихов, да и большей части позднейшей лирики. Пушкин — поэт народный, но не «массовый». Если есть у него кое-что, доступное пониманию «массы», то и слава Богу, — но это не значит, что можно и должно его творениями пичкать «массы» без всякого выбора.