«Открытие» (Дорошевич)/ДО
См. также одноимённые страницы.
| «Открытіе» : Картинка съ натуры |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Папильотки. — М.: Редакція журнала «Будильникъ», 1893. — С. 64. |
Часъ дня. Солнце жаритъ во всѣ лопатки. Въ увеселительномъ саду «Магометовъ рай» суета суетъ и всяческая суета. Сегодня — открытіе, о чемъ извѣщаютъ трехъ-аршинныя афиши, расклеенныя по всему городу Макаротелятинску.
Идетъ репетиція, идутъ послѣднія приготовленія. Изъ досчатаго опереточнаго театра доносятся завыванія хора:
«Пиридъ твоимъ, Юпитиръ, а-а-алтаремъ»!!![1]
Рабочіе метутъ садъ, прибиваютъ у входа флаги, развѣшиваютъ фонарики. Крики, брань, суетня.
Самъ антрепренеръ, маленькій, кубастенькій человѣчекъ, въ какомъ-то сверхъ-естественномъ размахаѣ, кубаремъ катается по саду.
Вотъ онъ влетаетъ на сцену и останавливаетъ Менелая:
— Эхъ, батенька, да развѣ это такъ?.. Огня, огня больше… «Мужъ красивой… сивой… сивой»… Пока публика не расхохочется… Ее, подлую, пробрать надобно, чтобъ она поняла… Живѣе, живѣе надобно!.. Понимаете: «мужъ красивой… сивой… сивой»…
И антрепренеръ, выкинувъ какой-то курбетъ, мчится въ садъ.
— Эй, ты!.. Ты… Какъ тебя?.. Контролеръ… Какъ тебя?.. Ты зачѣмъ-же это босикомъ-то ходишь?.. Сапогъ что ли нѣтъ?.. Какъ же ты у публики билеты обирать будешь?..
— Сапоги есть-съ, но оченно я ихъ берегу-съ, потому ихъ только что на два вечера хватитъ… Деньжонокъ бы…
Антрепренеръ обдаетъ его злобнымъ взглядомъ и кидается прочь.
— Соломонъ Соломоновичъ! Соломонъ Соломоновичъ! — кричитъ онъ, — что-жь вы, батенька, съ оркестромъ-то молчите?.. Развѣ я васъ молчать нанялъ?..
— Да мы что-жь… Мы сыгрались, намъ репетиція не нужна…
— Да я васъ не репетировать, а играть прошу… Играйте что-нибудь этакое погромче… Маршъ Буланже, что-ли, или персидскій… Да барабановъ побольше, пусть во всемъ городѣ слышатъ, что мы готовимся…
Дирижеръ изо-всей силы стучитъ палочкой по пюпитру.
Антрепренеръ отбѣгаетъ на нѣсколько шаговъ и, вдругъ что-то вспомнивъ, возвращается:
— Соломонъ Соломоновичъ! Погодите! Пожалуйте сюда на минуточку.
Соломонъ Соломоновичъ сходитъ. Антрепренеръ нѣжно обнимаетъ его за талію.
— Вы, добрѣйшій, — я самъ знаю, — музыкантъ удивительный, но наружность у васъ не того… не для дамъ-съ… Дамы любятъ брюнетовъ… А у васъ волоса въ рыжину ударяютъ, и вмѣсто бровей, извините, какія-то подпалины… Ну, какой-же можетъ быть дирижеръ съ подпалинами!..
— Я не виноватъ… Меня какъ маменька…
— Знаю, знаю-съ… Такъ вы, голубушка, передъ вечеркомъ въ уборную забѣгите, тамъ вамъ парикмахеръ волосики подкраситъ и бровки подведетъ… Пожалуйста… А то, знаете-ли, дамы могутъ быть недовольны…
— Я не могу-съ… извините… У меня въ этомъ городѣ дядя живетъ… Увидитъ, смѣяться будетъ…
— А мы дяденьку вашего выведемъ… Придеремся и выведемъ… Онъ васъ и не увидитъ…
Антрепренеръ летитъ дальше.
— А гдѣ-же шпагоглотатель?.. Шпагоглотатель гдѣ?
— Здѣсь я! — гремитъ басъ изъ буфета.
Антрепренеръ всплескиваетъ руками.
— Ты что-жь это? а? Скажи на милость: тебя, орясину, развѣ водку глотать нанимали? Открытіе, можно сказать, а ты ужь спозаранку назюзиться норовишь… Тебя водку глотать, аспидъ ты этакій, нанимали?..
— Шпагами-то тоже сытъ не будешь! — огрызается «орясина» и мрачно отходитъ отъ буфета.
Антрепренеръ летитъ въ кассу.
— Ну что?
— Пока еще никого…
— Ничего, вечеромъ попрутъ… А какова погодка-то? погодка-то какова?
— Не собрался-бы дождь: паритъ больно!..
— Тьфу, тьфу, тьфу!.. Что вы наговариваете…
Злющій, онъ выбѣгаетъ изъ кассы и накидывается на длиннаго, нескладнаго парня въ красной рубахѣ:
— Ну, чего-же, окаянный, бродишь?.. Вѣдь, все равно тебѣ ходить… Походилъ-бы по канату для привлеченія публики… Базаръ подъ бокомъ, всѣ-бы и увидали… Лучше афиши всякой… Да кстати-бы и посмотрѣлъ, нѣтъ-ли гдѣ тучки?..
— Что-жь я занапрасно-то лазить буду: при публикѣ и полѣзу… Этакъ лазить — и шею сломаешь…
— Скажите, невидаль какая: шея!.. А можетъ я тебѣ и на землѣ шею сломаю?.. Маршъ, тварь!.. Смотри, нѣтъ-ли гдѣ тучки…
— Кажется, все! — на минутку успокоивается антрепренеръ, но вдругъ ударяетъ себя по лбу:
— А шансонетка?.. Шансонетка-то гдѣ-же?.. а?.. Два часа, а ея еще нѣтъ?.. Зарѣзала, зарѣзала, дрянь!.. Вчера еще обѣщала быть, а и сегодня нѣтъ!.. Погибъ, погибъ…
— Ахъ, да! Что бишь, еще нужно? Публику надо заинтересовать… Селифанъ, бѣги въ казармы, попроси, чтобы солдатъ полроты отпустили, сюда веди, да по городу-то пошляйся съ ними… Кричи вездѣ, что, молъ, въ «Магометовъ рай» для войны веду… Понялъ?
— Слушаю-съ…
Псой Стахичъ летитъ въ театръ.
— Господа, нѣтъ-ли у кого ревматизма? Не ноетъ-ли у кого нога?.. Это вѣрная примѣта къ дождю.
— У меня въ желудкѣ ноетъ, — мрачно заявляетъ любовникъ.
— Ну, ужь это ты, братъ, воздержись… Я эту твою примѣту знаю… къ выпивкѣ… Ты ужь хоть сегодня-то…
— Псой Стахичъ! — подлетаетъ помощникъ режиссера, — арфисткамъ трика не хватаетъ… Какъ быть?
— Ну, выкрасите имъ ноги чѣмъ нибудь… Будто въ трико… Публика не отличитъ… Что у васъ головы, что-ли, нѣтъ…
— Псой Стахичъ! — вбѣгаетъ рабочій, — тамъ дама какая-то въ необыкновенной шляпкѣ подъѣхала, съ извозчикомъ шибко ругается, даже зонтикомъ его огрѣла…
Антрепренеръ мгновенно свѣтлѣетъ и бѣжитъ изъ театра.
— Зонтикомъ? значитъ, она!.. Слава Богу, шансонетка пріѣхала…
Навстрѣчу ему, подобравъ платье, величественно выступаетъ полная барынька въ невѣроятной шляпѣ.
— Мамочка! — взвизгиваетъ антрепренеръ, — а я ужь истомился весь… На васъ вся надежда…
— Офицеры здѣсь есть? — дѣловито спрашиваетъ «шансонетка».
— Цѣлый полкъ.
— Значитъ, по-французски нужно… А купцы?
— И купцовъ пропасть…
— Ладно… Таперъ есть?
— Вонъ онъ, бестія, у буфета околачивается!.. Ты, какъ тебя, барабанщикъ! Иди репетировать… Вы, мамочка, что-же для перваго раза?
— Спою «Смотрите здѣсь»: сначала по-французски, затѣмъ по-русски переведу… Для офицеровъ французскій языкъ необходимъ…
— Не поймутъ здѣсь по-французски…
— У меня всѣ понимаютъ… Я, вѣдь такъ… — и пѣвица, сдѣлавъ какой-то жестъ, взвизгнула:
R’gardez par ci, r’gardez par là, —
Comment trouvez-vous tout cela?..[2]
— Мамочка! — взвизгнулъ антрепренеръ и впился губами въ ея пухлую ручку.
— Только дамъ на это время нельзя-ли подальше?
— Дамъ мы въ другую сторону отвлечемъ… У меня разсказчикъ есть… Онъ сценку «Здѣшнія дамы» разскажетъ…
— Ладно!..
— Имѣю честь рекомендоваться: рецензентъ мѣстной газеты! — выростаетъ передъ антрепренеромъ долговязая фигура.
— Весьма, весьма пріятно-съ! — тянетъ руку антрепренеръ, — милости просимъ… Всегда рады…
— А я, признаться, думалъ, что у васъ сегодня по случаю открытія завтракъ… Такъ вотъ написать хотѣлъ…
— Хотя завтрака и нѣтъ-съ, но благоволите пройти въ буфетъ и заказать, что будетъ угодно-съ…
— Членъ-съ пожарной коммиссіи! — рекомендуется толстенькій, пузатенькій господинчикъ, — мы хоть у васъ и были-съ… но мнѣ хотѣлось бы для безопасности еще разъ уборныя осмотрѣть… Такъ, — не безпокойтесь, — простая формальность… У васъ, вѣдь, теперь репетиція идетъ…
— Точно такъ-съ…
— Въ костюмахъ, смѣю спросить?
— Нѣтъ-съ, безъ костюмовъ…
Господинчикъ строитъ кислую гримасу.
— Ахъ, я думалъ… Ну да… ну, хорошо. — Я вечеркомъ зайду… Во время спектакля осмотрю…
— Да пожалуйте сейчасъ…
— Нѣтъ, нѣтъ… нѣтъ, ужь зачѣмъ-же репетиціи мѣшать… Repetitia est mater studiorum…[3] Хе, хе, хе!.. Во время спектакля осмотримъ…
Господинчикъ уходитъ.
— Мѣстный частный приставъ! — гремитъ подошедшій Марсъ…
Шесть часовъ вечера. Паритъ невѣроятно. Въ саду все убрано. Артисты въ сборѣ. Антрепренеръ бѣжитъ по саду и кричитъ музыкантамъ: «начинай»…
Но вдругъ останавливается и блѣднѣетъ: издали откуда-то доносится раскатъ грома. Пробѣгаетъ вѣтерокъ. Солнышко куда-то прячется. Слѣва ползетъ темная туча.
— Жарь! — отчаянно вскрикиваетъ антрепренеръ.
Оркестръ жаритъ маршъ Буланже. Антрепренеръ съ ужасомъ смотритъ на небо. На носъ ему падаетъ тяжелая капля. У Псоя Стахича подкашиваются ноги.
Еще четверть часа, и тяжелыя капли забарабанили по крышѣ театра, оркестръ бѣжитъ въ разныя стороны. Псой Стахичъ мечется, словно въ предсмертной тоскѣ. Шпагоглотатель летитъ въ буфетъ. Контролеръ снимаетъ сапоги. Актеры печально бредутъ изъ сада. Канатоходецъ тайкомъ лѣзетъ черезъ заборъ.
«Въ виду ненастной погоды, открытіе сада состояться не можетъ».
Примѣчанія
править
|
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. |