Андрей Белый
"Огненный ангел"
----------------------------------------------------------------------------
Брюсов В. Я. Огненный ангел (Сост., вступ. ст., коммент. С. П. Ильёва)
М.: Высш. шк., 1993. - (Б-ка студента-словесника).
----------------------------------------------------------------------------
"Огненный Ангел" останется навсегда образцом высокой литературы для
небольшого круга истинных ценителей изящного; "Огненный Ангел" - избранная
книга для людей, умеющих мыслить образами истории; история - объект
художественного творчества; и только немногие умеют вводить исторические
образы в поле своего творчества.
История для Валерия Брюсова не является материалом для эффектных сцен;
она вся для него в мелочах; но эти мелочи умеет он осветить неуловимой
прелестью своего творчества. Валерий Брюсов здесь сделал все, чтобы книга
его была проста; творчество его выглядит скромной, одетой в черное платье,
девушкой с гладкой прической, но с дорогой камеей на груди; нет в "Огненном
Ангеле" ничего кричащего, резкого; есть даже порой "с_в_я_т_а_я с_к_у_к_а",
какой веет на нас, когда мы читаем повести Вальтер Скотта; и я благодарю
автора за растянутость; за то, что своим спокойным тоном он отвлекает меня
от фабулы, описывая быт, мелочи этого быта; широкой волной течет предо мной
река прошлого, и в медленном течении этой реки отражается кроткий лик его
Музы - девушки с гладкой прической. Нет здесь кричащих перьев
модернистического демимонда; нет косметики выкриков и страшных
псевдо-символических зубовных скрежетов; нет здесь шелестящих шелков
импрессионизма, ни брызжущих в нос дешевых духов современных словечек, то
есть, всего того, чем жив модернизм; несовременен, в высшей степени
несовременен Валерий Брюсов в своем романе. Но за это-то и оценят его
подлинные любители изящной словесности.
История говорит с нами: Брюсова мы не видим; но в этом умении
стушеваться высокое изящество того, кто в нужное время говорил своим языком;
ведь теперь язык его присвоили все; десятки новоявленных брюсовцев черпают
свой словарь из его словаря.
В "Огненном Ангеле" Брюсов, тем не менее, оригинален; опытной рукой
воскрешает он историю; и мы начинаем любить, понимать его детище - историю
кельнской жизни 1534 года; будь здесь м_о_д_е_р_н_и_с_т_и_ч_е_с_к_и_е
п_е_р_ь_я, мы не увидели бы старинную жизнь Кельна, которую душой полюбил
Брюсов; эта жизнь отражается в зеркале его души:
Помню вечер, помню лето,
Рейна полные струи,
Над померкшим старым Кельном
Золотые нимбы света...
И далее:
Где-то пели, где-то пели
Песню милой старины.
Звуки, ветром тиховейным
Донесенные, слабели
И сливались, там, над Рейном,
С робким ропотом волны.
Мы любили! Мы забыли,
Это вечность или час!
Мы тонули в сладкой тайне,
Нам казалось: мы не жили,
Но когда-то Heinrich Heine
В стройных строфах пел про нас!
Я привожу нарочно это стихотворение Брюсова, чтобы яснее выразить свою
мысль; как перекликается песня Брюсова с песней Шумана на слова Рейнике; я
хочу сказать, что настроение музыки Шумана и слов Брюсова из одного корня -
романтизма.
С эпохи "Венка" в Брюсове все слышней песнь романтизма; и "Огненный
Ангел" - порождение этой песни; золотым сияньем романтизма окрашен для
Брюсова Кельн; эпоха, эрудиция, стремление воссоздать быт старого Кельна -
только симптомы романтической волны в творчестве Брюсова; и потому-то не
утомляют в романе тысячи отступлений, и потому-то не останавливаемся мы на
длиннотах, на некотором схематизме фабулы; не в фабуле, - не в
документальной точности пленяющая нас нота "Огненного Ангела", а в звуках,
которые
...ветром тиховейным
Донесенные, слабели.
И сливались, там, над Рейном,
С робким ропотом волны.
Эти звуки - звуки "милой старины"; вот эти-то звуки своей души стыдливо
прячет Брюсов под исторической амуницией, в которой он выступает перед нами;
но пленительно отражают душу Брюсова "Рейна тихие струи"; но пленительно
сияют на исторической амуниции "з_о_л_о_т_ы_е н_и_м_б_ы с_в_е_т_а".
Э_т_и т_и_х_и_е з_в_у_к_и - их забыли; они не слышны на базаре
псевдо-символических зубовных скрежетов; тяжелогрохотный модернист,
тяжелогрохотно загрохотавший брюсовским стихом, сел верхом на символического
коня; тяжелогрохотный скакун символизма тяжело грохочет; и не лицам,
покинувшим келью творчества, под стыдливой маской истории расслушать
"п_е_с_н_ю м_и_л_о_й с_т_а_р_и_н_ы": в демимонде ведь все просто; ежели ты
пролагаешь новые пути, так греми, труби и взывай; коли хочешь щеголять в
импрессионистическом шелку, так шелести им на всю русскую литературу; коли у
тебя нет слов о "п_р_о_в_а_л_а_х, б_е_з_д_н_а_х и п_р_о_ч_е_м м_н_о_г_о_м",
так ты и не символист.
Где же демимонду понять "Огненного Ангела"!
Неспроста вернулся Брюсов к песням о "м_и_л_о_й с_т_а_р_и_н_е"; из
старины он вызвал образ Агриппы; он вводит нас в атмосферу того
освободительного движения в мистике, которое в лице Агриппы и Парацельса,.
учеников Тридгейма, породило, быть может, интереснейшее течение; течение
это, правда, погасло в Иоанне Вейере, но оно продолжалось в учениках
Парацельса - Боденштейне, Кунрате, ван Гельмонте и других до начала XIX
столетия; течение это, быть может, и теперь живо и по-своему воскресает в
современности; то, о чем заговаривает Стриндберг, стыдливо встает в образах
Брюсова, намеренно завуалированных "а_р_х_е_о_л_о_г_и_ч_е_с_к_о_й
п_ы_л_ь_ю"; нужно быть глухим и слепым по отношению к заветнейшим
устремлениям символизма, чтобы не видеть в образах "м_и_л_о_й
с_т_а_р_и_н_ы", вызванных Брюсовым, самой жгучей современности. Брюсов не
остался в символической толкучке; и толкучка решила, что Брюсов устарел; но
вчитайтесь в Брюсова, разглядите героев его романа, - и вы увидите, что они
символы, быть может, близкого будущего, о котором и не подозревает толкучка.
"Огненный Ангел" - произведение извне историческое ("з_в_у_к_и
м_и_л_о_й с_т_а_р_и_н_ы"), изнутри же оккультное. Фабула, так неожиданно,
даже механически оборванная, есть рассказ о том, о чем нельзя говорить, не
закрываясь историей.
Брюсов является в своем романе то скептиком, то, наоборот, суеверно
верующим оккультистом; из-под маски Локка и Юма выглядывает лицо Агриппы; но
едва вы поверите в это лицо, оно становится маской; из-под маски над вами
уже смеется ученик английской психологии; и так далее, и так далее. Но в
этой игре с читателем мы усматриваем вовсе не хитрость...
Впрочем, не будем распространяться: все это демимонду останется до
конца непонятным; демимонд увлекается тяжелогрохотным грохотом символических
эпигонов и мировым разумом, стоящим на сцене с бутафорским мечом в руке.
КОММЕНТАРИЙ
Печатается по: Андрей Белый. Арабески: Книга статей. М., 1911. С.
453-457.
Андрей Белый (псевдоним Бориса Николаевича Бугаева, 1880-1934) -
русский писатель, критик, философ, литературовед, автор статей и
воспоминаний о жизни и творчестве В. Брюсова. Впервые рецензия "Огненный
ангел" была опубликована: Весы. 1909. ? 9. С. 91-93. 
