«Мера за меру» (Шекспира) (Веселовский)/ДО

"Мера за меру" (Шекспира)
авторъ Юрий Алексеевич Веселовский

Опубл.: 1902. Источникъ: az.lib.ru • Статья из Полного Собрания сочинений Вильяма Шекспира (1902).

Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1902.

МѢРА ЗА МѢРУ.

Въ основу «Мѣры за мѣру» положена исторія безжалостнаго и порочнаго правителя, который соглашается помиловать приговореннаго имъ къ смерти человѣка, въ случаѣ если сестра послѣдняго (по другимъ версіямъ — жена) отдастся ему, но потомъ, добившись, чего онъ хотѣлъ, все-таки не исполняетъ своего обѣщанія. Эта исторія раньше Шекспира неоднократно отражалась, съ извѣстными варіантами, въ повѣстяхъ и политическихъ произведеніяхъ главныхъ западно-европейскихъ націй. Въ большей части этихъ обработокъ развязка состоитъ въ томъ, что недостойный правитель, послѣ раскрытія его вины, долженъ немедленно жениться на опозоренной имъ женщинѣ, причемъ за бракосочетаніемъ сейчасъ же слѣдуетъ его казнь. Въ различныхъ странахъ и областяхъ разсказъ пріурочивался къ подлиннымъ историческимъ дѣятелямъ, вельможамъ, губернаторамъ, намѣстникамъ и т. д.

Если многія детали старой фабулы повторяются въ трагикомедіи Шекспира «Мѣра за мѣру», впервые поставленной на сценѣ театра «Глобусъ» въ 1604 году, a написанной, вѣроятно, незадолго до этого, то наиболѣе близкимъ къ ней произведеніемъ, которое безусловно повліяло на великаго драматурга, является пьеса Джорджа Уэтстона, «Превосходная и знаменитая исторія Промоса и Кассандры», напечатанная въ 1578 году. Въ этой пьесѣ, которая подобно шекспировской, представляетъ собою чередованіе трагическаго и комическаго элементовъ, дѣйствіе происходитъ въ Венгріи, въ царствованіе Матвѣя Корвина, короля Венгріи и Богеміи (XV в.), пользовавшагося любовью и уваженіемъ народа. Мѣсто шекспировскаго Анджело занимаетъ здѣсь Промосъ, намѣстникъ города Юліо, облеченный довѣріемъ короля, извѣстный строгостью нравовъ и, повидимому, одаренный талантами опытнаго администратора. Однажды Промосъ приговариваетъ къ смертной казни юношу, по имени Андруджіо, обвиненнаго въ томъ, что онъ соблазнилъ молодую дѣвушку, Полину. Сестра Андруджіо, Кассандра, желая спасти жизнь брата, отправляется къ Промосу, въ надеждѣ смягчить его своими мольбами. Намѣстникъ сперва не хочетъ и слышать о помилованіи; затѣмъ, плѣненный красотою и обворожительностью Кассандры, онъ даетъ ей слово — пощадить ея брата, если она назначитъ ему свиданіе и согласится ему принадлежать. Возмущенная вначалѣ этимъ предложеніемъ, Кассандра, нѣсколько времени спустя, видя безвыходное горе брата, рѣшаетъ пожертвовать для него своею честью.

Но Промосъ не только жестокъ и втайнѣ развратенъ, — онъ можетъ показать себя при случаѣ вѣроломнымъ и коварнымъ! Соблазнивъ Кассандру, онъ и не думаетъ исполнять свое обѣщаніе; напротивъ, онъ тотчасъ же приказываетъ лишить жизни Андруджіо и отнести его голову къ Кассандрѣ, прибавивъ, въ видѣ глумленія надъ нею, что онъ сдержалъ слово, такъ какъ освободилъ ея брата отъ оковъ и тюрьмы. Благодаря состраданію и человѣчности тюремщика, коварный замыселъ остается неосуществленнымъ, Андруджіо получаетъ возможность спастись и укрыться отъ преслѣдованій, a къ Кассандрѣ посылаютъ голову другого преступника, необыкновенно похожаго на него, который долженъ былъ быть казненъ въ тотъ же день. Узнавъ о мнимой казни брата, Кассандра хочетъ лишить себя жизни, но потомъ рѣшаетъ открыться во всемъ королю, моля его — покарать виновнаго. Матвѣй Корвинъ, разъ усомнившись въ своемъ намѣстникѣ, издаетъ воззваніе къ народу, приглашая всѣхъ, кто хочетъ принести жалобу на Промоса, обращаться къ нему лично, не боясь послѣдствій. Жалобъ оказывается такъ много, что закулисная сторона дѣятельности намѣстника становится слишкомъ очевидною для короля. Разобравъ лично дѣло Кассандры, онъ приговариваетъ Промоса къ браку съ обезчещенною имъ дѣвушкою, a затѣмъ — къ смертной казни. Во время разбирательства въ душѣ Кассандры происходитъ коренной переломъ; она вдругъ начинаетъ чувствовать состраданіе, даже безотчетное расположеніе къ тому, кого она еще такъ недавно считала своимъ злѣйшимъ врагомъ, и молитъ короля пощадить его жизнь, не разлучать ихъ такъ скоро. Ея мольбы остались бы, вѣроятно, безплодными, еслибы въ эту минуту не появился, покинувъ свое убѣжище, Андруджіо, котораго всѣ считали казненнымъ. Король прощаетъ и его, и Промоса, причемъ Андруджіо женится на Полинѣ, Промосъ — на Кассандрѣ.

Таково, въ самыхъ общихъ чертахъ, содержаніе пьесы Уэтстона. Слѣдуетъ, однако, имѣть въ виду, что въ этой пьесѣ — еще болѣе, чѣмъ въ «Мѣрѣ за мѣру» — видное мѣсто принадлежитъ комическому элементу, чисто внѣшнимъ образомъ связанному съ главною фабулою. Преступники, гуляки, продажныя женщины, сводни, подкупные судейскіе, — вся эта грубая и пошлая компанія выступаетъ въ рядѣ сценъ, отвлекая въ совершенно другую сторону вниманіе читателя и не всегда содѣйствуя, — какъ мы это, наоборотъ, видимъ y Шекспира, — выясненію основной идеи или развитію сюжета. Важную роль играетъ въ этихъ сценахъ судья и блюститель нравовъ, Фаллаксъ, помощникъ Промоса, обязанный преслѣдовать развратъ, но неожиданно влюбляющійся въ одну изъ тѣхъ женщинъ, которыхъ онъ долженъ былъ арестовать и наказать, Ламію, и становящійся ея послушнымъ орудіемъ. Съ помощью своихъ клевретовъ, Рапакса и Грипакса, онъ совершаетъ рядъ беззаконныхъ поступковъ, окончательно дѣлается грабителемъ, хищникомъ, отъявленнымъ негодяемъ. Въ концѣ пьесы и его, и Ламію постигаетъ кара закона, такъ какъ король узнаетъ не только о порочности Промоса, но также и о подвигахъ его помощника. Сюжетъ «Исторіи Промоса и Кассандры» былъ еще разъ обработанъ Уэтстономъ въ формѣ новеллы, вошедшей въ составъ его сборника «Heptameron of Civil Discourses», гдѣ дама, носящая имя Изабеллы, разсказываетъ всю эту исторію. Любопытно, однако, что въ этой второй обработкѣ отсутствуетъ комическій, точнѣе — циничный элементъ, составлявшій чуть не половину пьесы. Нельзя точно опредѣлить, зналъ ли Шекспиръ эту повѣсть, такъ какъ заимствованныя имъ детали попадаются въ обѣихъ обработкахъ фабулы, a тамъ, гдѣ эти обработки расходятся, онъ придерживается первоначальной версіи. Нѣкоторые изслѣдователи считаютъ, впрочемъ, возможнымъ отвѣтить на этотъ вопросъ утвердительно^[1].

Раньше Уэтстона сходный сюжетъ былъ обработанъ, — правда, въ нѣсколько иномъ духѣ, — итальянскимъ писателемъ Джиральди Чинтіо, который въ сборникъ своихъ новеллъ, Hecatommythi, напечатанный въ 1565 году, включилъ, между прочимъ, одну исторію, очень близкую по фабулѣ къ пьесѣ Уэтстона и, несомнѣнно, повліявшую на англійскаго драматурга. У Чинтіо дѣйствіе происходитъ въ Инспрукѣ, въ царствованіе императора Максимиліана. Промосъ называется здѣсь Юристомъ, Кассандра — Эпитіей, Андруджіо — Вико. Помимо разницы въ именахъ, слѣдуетъ отмѣтить ту важную подробность, что въ итальянской новеллѣ казнь надъ погрѣшившимъ противъ кодекса пуританской нравственности юношей, дѣйствительно, совершается, что не мѣшаетъ Эпитіи въ концѣ новеллы, влюбившись въ убійцу брата, добиться для него прощенія, чтобы затѣмъ счастливо прожить съ нимъ много лѣтъ.

Это, конечно, не можетъ расположить насъ въ пользу главной героини, поступокъ которой не имѣетъ даже того запоздалаго оправданія, что братъ ея, въ концѣ концовъ, остался все же цѣлъ и невредимъ, несмотря на распоряженіе намѣстника, — какъ мы это видимъ въ «Исторіи Промоса и Кассандры». Далѣе, узнавъ о казни Вико, опозоренная Эпитія вначалѣ рѣшаетъ умертвить Юриста своими собственными руками, во время второго свиданія, — между тѣмъ какъ въ пьесѣ Уэтстона Кассандра думаетъ только о самоубійствѣ, но потомъ отказывается отъ своего намѣренія. Есть и нѣкоторыя другія, менѣе важныя отличія. Несомнѣнно, что Уэтстонъ, не принадлежа къ выдающимся писателямъ, все же подготовилъ почву для Шекспира, явился какъ бы посредникомъ между нимъ и не особенно глубокою итальянскою новеллою, сгладилъ нѣкоторыя ея шероховатости и несообразности, — хотя, съ другой стороны, самъ отвелъ въ своей пьесѣ видное мѣсто площадному, грубо потѣшному элементу, котораго не было y Чинтіо.

Что же сдѣлалъ съ этой фабулой Шекспиръ?

Если мы сравнимъ «Мѣру за мѣру» съ пьесою Уэтстона, намъ, конечно, прежде всего, бросится въ глаза неравенство дарованій. Многія ситуаціи, возсозданныя и тѣмъ, и другимъ драматургомъ, производятъ y Шекспира гораздо болѣе сильное впечатлѣніе. Съ большимъ мастерствомъ очерчены также характеры главныхъ дѣйствующихъ лицъ, поступки которыхъ становятся болѣе мотивированными, вытекающими изъ особенностей ихъ натуры. Но не въ этомъ одномъ состоитъ, . конечно, отличіе трагикомедіи Шекспира отъ «Исторіи Промоса и Кассандры». Многія детали фабулы измѣнены и переработаны. Мѣсто дѣйствія перенесено въ Вѣну, Промоса замѣнилъ Анджело, короля Матвѣя или императора Максимиліана — Винченціо, герцогъ вѣнскій, Кассандру — Изабелла и т. д. Очень важно то, что нравственный обликъ сестры узника сдѣлался гораздо болѣе привлекательнымъ, чистымъ, благороднымъ. Изабелла не жертвуетъ своею честью, для умилостивленія Анджело, какъ это сдѣлали Кассандра и Эпитія^[2]. Возмущенная гнуснымъ требованіемъ правителя, она вплоть до самаго конца все такъ же смотритъ на его предложеніе, не идетъ ни на какіе компромиссы, предпочитаетъ, чтобъ братъ ея умеръ по волѣ безжалостнаго Анджело. Но, измѣнивъ въ этомъ отношеніи традиціонный сюжетъ, Шекспиръ, естественно, долженъ былъ придумать какой-нибудь эпизодъ, который оставилъ бы Анджело въ твердой увѣренности, что молодая дѣвушка исполнила его волю, и все же далъ бы ей возможность сохранить свою честь незапятнанною. Для этого онъ ввелъ въ свою пьесу новое лицо, Маріанну, бывшую невѣсту Анджело, отвергнутую правителемъ и отказавшуюся отъ надежды когда либо стать его супругою. Благодаря вмѣшательству переодѣтаго герцога, Маріанна идетъ ночью, по его совѣту, на свиданіе съ Анджело, который принимаетъ ее за Изабеллу и считаетъ себя вполнѣ удовлетвореннымъ. Въ настоящее время неправдоподобность этого страннаго эпизода слишкомъ очевидна для насъ; совершенно такъ же мы отказываемся вѣрить, чтобы переодѣванье, столь обычное въ комедіяхъ Шекспира, могло дѣлать людей безусловно неузнаваемыми даже для близкихъ. Возвысивъ въ нашихъ глазахъ душевный міръ Изабеллы, Шекспиръ придалъ нѣсколько двусмысленную окраску образу дѣйствій другой своей героини, Маріанны, которая дѣлаетъ весьма рискованный шагъ, забывая всякую стыдливость и женственность^[3]. Если только мы помиримся съ этимъ, мы, несомнѣнно, должны будемъ признать, что реабилитація Изабеллы, сама по себѣ, сдѣлала пьесу болѣе интересною и цѣльною. Между сестрой Клавдіо и, напримѣръ, Эпитіей, которая отдается Юристу и затѣмъ съ восторгомъ выходитъ за него замужъ, зная, что онъ казнилъ ея брата, лежитъ цѣлая пропасть.

Переодѣваніе герцога, который, подобно Гарунъ-аль-Рашиду, проникаетъ incognito въ толпу, впервые слышитъ все, что о немъ тайно говорятъ въ народѣ, знакомится съ закулисною стороною городской жизни, — деталь, всецѣло принадлежащая Шекспиру. Оставляя въ сторонѣ вопросъ о степени правдоподобности этого эпизода, нельзя не замѣтить, что онъ немало способствуетъ правильному развитію фабулы и ея постепенному приближенію къ развязкѣ. Разъ мнимый монахъ все слышитъ и все знаетъ, разъ порочность Анджело ему вполнѣ ясна, онъ, естественно, долженъ въ концѣ пьесы, послѣ искусно разыграннаго изумленія и гнѣва, всенародно дать вѣру жалобѣ Изабеллы, хотя она обвиняетъ человѣка, всѣми уважаемаго, пользующагося безупречною репутаціей. Если бы переодѣтый герцогъ не имѣлъ случая бесѣдовать съ Клавдіо и его сестрою, быть можетъ, онъ не сразу повѣрилъ бы жалобѣ молодой дѣвушки, которая приводитъ въ негодованіе его приближенныхъ, — и горькая правда еще долго осталась бы скрытою отъ всѣхъ. Еще небольшая деталь, измѣненная Шекспиромъ: голову казненнаго вмѣсто Клавдіо разбойника приносятъ y него не къ Изабеллѣ, a къ самому Анджело, который не замѣчаетъ, что его обманули.

Комическій, потѣшный элементъ, введенный Уэтстономъ, также подвергся въ «Мѣрѣ за мѣру» значительнымъ измѣненіямъ. Шекспиръ не рѣшился совсѣмъ откинуть этотъ элементъ, но онъ постарался ввести его въ должныя границы, сократить, связать, по возможности, съ основною фабулою^[4]. Нѣкоторымъ героямъ Уэтстона соотвѣтствуютъ, правда, такія же циничныя, грубоватыя фигуры (напримѣръ, Ламіи — сводня Переспѣла). Но число этихъ персонажей стало гораздо меньше. Инымъ изъ нихъ вложены кое-гдѣ въ уста довольно остроумныя фразы. У Люціо и y глуповатаго констэбля Локоть есть нѣсколько удачно подмѣченныхъ чертъ. Въ отличіе отъ «Исторіи Промоса и Кассандры», въ тѣхъ сценахъ, гдѣ выступаетъ эта пестрая компанія, фигурируютъ также и представители другой категоріи дѣйствующихъ лицъ, — Анджело, герцогъ, Эскалъ. Лежащее въ основѣ сюжета осужденіе Клавдіо составляетъ предметъ разговоровъ Луціо, Помпея, Переспѣлы и др. Такимъ путемъ достигается большая цѣльность впечатлѣнія, производимаго пьесою. Уэтстонъ, по его собственному признанію, хотѣлъ, разбивая пьесу какъ бы на двѣ отдѣльныхъ части, одновременно поучать и развлекать зрителя… Шекспиръ, сохраняя этотъ легкомысленный, циничный элементъ, имѣлъ въ виду еще болѣе оттѣнить основную идею пьесы, показать, что творится въ народной массѣ въ то самое время, когда правители-доктринеры думаютъ однимъ взмахомъ пера уничтожить развратъ. Онъ хотѣлъ лишній разъ отмѣтить торжество природныхъ инстинктовъ надъ всѣми теоретическими построеніями. Это не мѣшаетъ нѣкоторымъ сценамъ (напримѣръ, второй сценѣ перваго акта или началу третьей сцены 4-го) возмущать нравственное чувство современнаго читателя и дѣлать постановку пьесы безъ купюръ почти невозможною^[5]. Любопытно, что шаржированная роль Бернардина, равно какъ и забавные разговоры между Луціо и переодѣтымъ герцогомъ, созданы самимъ Шекспиромъ: y Уэтстона мы не находимъ ничего подобнаго.

Главный интересъ въ «Мѣрѣ за мѣру» сосредоточивается, конечно, на личности самого Анджело. Его психологія гораздо сложнѣе и своеобразнѣе, чѣмъ внутренній міръ Промоса или Юриста. Различіе дарованій особенно ярко сказалось въ данномъ случаѣ. Передъ нами — отнюдь не заурядный тиранъ или развратникъ. На нашихъ глазахъ онъ проходитъ черезъ нѣсколько послѣдовательныхъ стадій, обнаруживаетъ гордость, самонадѣянность, смущеніе, чувственные инстинкты, лицемѣріе, коварство, упадокъ духа… Нѣкоторыя стороны его натуры, правда, очерчены особенно ярко и рельефно. Въ его лицѣ драматургъ хотѣлъ, прежде всего, вывести представителя пуританской морали, которая всегда была ему антипатична. Чисто религіозный элементъ пуританства всегда мало интересовалъ Шекспира; положительныя стороны этого ученія не были оцѣнены имъ по заслугамъ. Онъ былъ противникомъ пуританъ собственно потому, что они отрицали искусство и видѣли въ любви и страсти что-то грѣховное и порочное. Вслѣдствіе этого онъ и осмѣялъ ихъ въ лицѣ Мальволіо изъ «Двѣнадцатой ночи», который является только забавною, въ концѣ — прямо жалкою фигурою, — a затѣмъ, сгустивъ красхи и обративъ вниманіе на мрачныя, отталкивающія стороны того же самаго явленія, заклеймилъ ихъ чопорную и холодную мораль въ лицѣ Анджело.

Въ героѣ «Мѣры за мѣру» хотѣли иногда видѣть только чистокровнаго лицемѣра, притворщика, который хочетъ возложить на плечи другихъ неудобоносимое бремя, a себѣ считаетъ все позволеннымъ. Между тѣмъ, Анджело отнюдь не является лицемѣромъ по натурѣ. Онъ искренно убѣжденъ въ необходимости строгихъ, крутыхъ мѣръ, надѣется искоренить въ Вѣнѣ безнравственность, вначалѣ твердо увѣренъ въ своей непогрѣшимости и стойкости… Крейсигъ, въ своихъ «Чтеніяхъ о Шекспирѣ», отмѣчаетъ значеніе «Мѣры за мѣру», какъ пьесы, въ которой великій драматургъ формулировалъ свое понятіе о правѣ и законѣ, сдѣлавъ Анджело холоднымъ безучастнымъ законникомъ-формалистомъ, желающимъ подогнать всѣхъ людей подъ готовыя рамки и категоріи, не признающимъ снисхожденія и терпимости. По мнѣнію Анджело, «человѣка буквы и авторитета», люди должны быть послушными объектами закона, должны приспособляться къ нему, a правители и судьи ни въ коемъ случаѣ не могутъ вникать въ особыя условія, при которыхъ совершенъ тотъ или другой проступокъ, принимать въ соображеніе смягчающія обстоятельства и вообще дѣлать какія либо исключенія изъ общаго правила. Наоборотъ, самъ Шекспиръ, устами Эскала, герцога, Изабеллы проводитъ совершенно противоположный взглядъ, доказываетъ, что всякій законъ долженъ имѣть относительное, a не абсолютное значеніе, что нужно умѣть его примѣнять, что на первомъ планѣ должны стоять человѣчность и милосердіе, что нужно исправлять, a не терзать преступника^[6].

Фридрихъ Курціусъ въ статьѣ, посвященной «Мѣрѣ замѣру» («Deutsche Rundschau», 1891, томъ LXVI), настаиваетъ на выдающихся дарованіяхъ и безусловной убѣжденности Анджело, какъ человѣка, искренно желавшаго возвеличить нравственность и добродѣтель, доставить въ общественной жизни торжество " новому курсу «, — но только прибѣгавшаго не къ тѣмъ мѣрамъ, которыя были желательны. Эти свойства заставили герцога поручить ему управленіе городомъ, обойдя имѣвшаго по старшинству всѣ права на этотъ постъ Эскала (другіе критики, наоборотъ, объясняютъ этотъ поступокъ герцога желаніемъ испытать и провѣрить прославленныя добродѣтели Анджело). Паденіе Анджело, презиравшаго и ненавидѣвшаго всѣхъ женщинъ, является только лишнимъ доказательствомъ всемогущества любви и страсти, одерживающихъ иногда верхъ надъ самыми стойкими, закаленными людьми. „Въ лицѣ Анджело“, говоритъ проф. Стороженко, „Шекспиръ казнитъ не только лицемѣріе и ханжество, но свойственную пуританамъ гордость духа, искренно считавшую себя недоступною человѣческимъ слабостямъ“^[7]. Мы не имѣемъ основанія предполагать, чтобы до встрѣчи Анджело съ сестрой Клавдіо слово расходилось y него съ дѣломъ! „При первой встрѣчѣ съ Изабеллою онъ увидѣлъ, что слишкомъ понадѣялся на себя“. Весьма характерно то обстоятельство, что молодая дѣвушка привлекла его вниманіе, главнымъ образомъ, своею чистою, невинною, дѣвственною красотою, тогда какъ легкомысленнымъ, распущеннымъ женщинамъ, вѣроятно, никогда не удалось бы сбить его съ позиціи^[8]. Недаромъ ему кажется, что «врагъ лукавый» нарочно принялъ обликъ чистой дѣвушки, чтобы смутить его… Поддавшись соблазну, къ своему собственному ужасу и смущенію, назначивъ Изабеллѣ свиданіе, всецѣло охваченный своею страстью, Анджело, естественно, долженъ все же продолжать свою обычную тактику, быть строгимъ моралистомъ и цензоромъ нравовъ, преслѣдовать развратъ, — т. е., иначе говоря, именно съ этой поры онъ, дѣйствительно, становится лицемѣромъ, принужденъ вести двойную игру, чтобы не погубить себя и не подорвать свою репутацію. Отсюда видно, какъ мало похожъ онъ, въ сущности, на другихъ лицемѣровъ, выступавшихъ въ произведеніяхъ міровой литературы, вродѣ мольеровскаго Тартюфа, съ которымъ его сравнивали, между прочимъ, и Франсуа-Викторъ Гюго, и Пушкинъ, отдававшіе предпочтеніе Шекспиру. Рѣшеніе Анджело — все же казнить Клавдіо, нарушивъ слово, данное Изабеллѣ, объясняется опасеніемъ, какъ бы тотъ не отомстилъ ему за позоръ сестры, не разгласилъ повсюду исторію нравственнаго паденія всѣми почитаемаго человѣка. Такимъ образомъ, разъ сойдя съ прямого пути, утративъ точку опоры, намѣстникъ герцога Винченціо запутывается все болѣе и болѣе и, точно по наклонной плоскости, стремительно и неудержимо приближается, самъ того не сознавая, къ своей гибели.

Изабелла занимаетъ обособленное мѣсто среди женскихъ образовъ, созданныхъ Шекспиромъ. «Изабелла», говоритъ Доуденъ, — «единственная шекспировская женщина, стремящаяся сердцемъ и мыслью къ безличному идеалу; она одна, въ періодъ юношеской пылкости и юношеской энергіи, ставитъ выше нѣчто отвлеченное, чѣмъ какую либо человѣческую личность»^[9]. Это — «воплощенная совѣсть», святая дѣва, окруженная лучезарнымъ ореоломъ, готовая принять мученическій вѣнецъ, если бы это было нужно. Кругомъ царитъ развратъ, торжествуетъ полная распущенность, — a въ ея душѣ не умираетъ стремленіе къ нравственной чистотѣ, благородству, искренней вѣрѣ, милосердію.^[10] Она уходитъ въ монастырь, потому что окружающая среда не даетъ удовлетворенія ея порывамъ въ царство идеала. Ей кажется, что въ уединеніи она станетъ лучше, почерпнетъ бодрость для борьбы со зломъ и нравственнаго самосовершенствованія. Даже безпутный Луціо относится къ ней съ невольнымъ благоговѣніемъ. Мы заранѣе можемъ сказать, что она не послѣдуетъ примѣру Кассандры и Эпитіи и скорѣе лишится брата, чѣмъ согласится на безнравственное предложеніе Анджело. Тѣмъ затруднительнѣе является ея положеніе, когда она приходитъ просить за брата, обвиненнаго въ преступленіи, которое и ей самой кажется отвратительнымъ, грязнымъ. Она принуждена прибѣгнуть къ своего рода софизму, убѣждая Анджело карать грѣхъ, но пощадить грѣшника^[11]. Она противопоставляетъ строгости и неумолимости закона — гуманность и любвеобильность христіанскаго идеала. Признавая, что Клавдіо виновенъ, она старается объяснить его поступокъ молодостью, неопытностью, слабостью духа и плоти. Когда она слышитъ изъ устъ Анджело страстныя рѣчи, ея негодованію и ужасу нѣтъ предѣловъ. Ни на одну минуту она не колеблется между двумя рѣшеніями, зная, какъ она должна поступить, чтобы совѣсть ее не упрекала. Малодушіе Клавдіо ее возмущаетъ потому, что она никогда не испытывала ничего подобнаго. Его готовность пожертвовать честью сестры, лишь бы только остаться живымъ, совершенно непонятно стойкой, мужественной, точно свободной отъ всѣхъ человѣческихъ слабостей дѣвушкѣ. Она остается вѣрна себѣ вплоть до конца. Герцогъ Винченціо предлагаетъ ей стать его женою, — она ничего не отвѣчаетъ на это, видимо, слишкомъ пораженная и взволнованная этимъ неожиданнымъ предложеніемъ, чтобы тутъ же рѣшиться на такой важный шагъ, отказаться отъ своихъ грезъ объ уединенной жизни въ затишьи монастыря. Доуденъ, несомнѣнно, выражается слишкомъ категорически, утверждая, будто Изабелла, «снявъ монашескую одежду и отказавшись отъ строгихъ монастырскихъ правилъ, принимаетъ званіе герцогини въ Вѣнѣ. Мѣсто Изабеллы и ея обязанность — стоять надъ развращенной Вѣной…»^[12] Это значитъ — забѣгать впередъ, произвольно угадывать мысли автора.

Клавдіо нѣкоторыми чертами характера напоминаетъ своихъ предшественниковъ, напримѣръ, Андруджіо, но, какъ справедливо замѣтилъ Крейсигъ^[13], онъ отличается отъ нихъ тѣмъ, что его связь съ Джульеттой отнюдь не можетъ быть названа проявленіемъ развратной, порочной натуры. Онъ былъ искренно убѣжденъ въ томъ, что вскорѣ обвѣнчается съ Джульеттой, и откладывалъ бракосочетаніе только по причинамъ чисто матеріальнаго свойства. Его нельзя принять за типичнаго Донъ-Жуана, прожигателя жизни, достойнаго сподвижника Луціо или Помпея! Ни въ чемъ не проявились такъ ярко формализмъ и безсердечіе Анджело, какъ въ желаніи сдѣлать изъ этого безобиднаго юноши — опаснаго преступника! Во всякомъ случаѣ, это, конечно, совсѣмъ не выдающаяся, не яркая личность, — къ тому же обрисованная Шекспиромъ въ самыхъ общихъ чертахъ. Онъ выступаетъ всего въ трехъ сценахъ, причемъ въ послѣдней — безъ рѣчей. При всемъ томъ, онъ играетъ важную роль въ пьесѣ, потому что грозящая ему смертная казнь дѣлается источникомъ тѣхъ трагическихъ осложненій, которыя составляютъ главную основу фабулы, способствуетъ косвенно выясненію характера Анджело и доводитъ его до позора и униженія. Личность Клавдіо становится нѣсколько болѣе интересною только въ извѣстной сценѣ между нимъ и сестрою^[14].

Любопытно, что y Шекспира несчастный юноша, умоляя сестру пожертвовать собою для его спасенія, приводитъ только одинъ мотивъ: пламенную любовь къ жизни и ея благамъ, безотчетный страхъ смерти, небытія. Эти грустныя мысли Клавдіо, кстати сказать, являются какъ бы слабымъ отголоскомъ проникнутыхъ меланхоліей и пессимизмомъ монологовъ Гамлета^[15]. Клавдіо не старается, подобно своимъ предшественникамъ, успокоить и какъ бы оправдать себя надеждою на то, что правитель, навѣрное, женится на обольщенной имъ дѣвушкѣ, разъ она ему такъ сильно нравится^[16].

На психологіи Джульетты, Маріанны, играющей довольно плачевную роль въ пьесѣ Шекспира, --Эскала, Профоса и др. едва ли стоитъ здѣсь останавливаться. Нельзя не коснуться только герцога, который представляетъ собою болѣе интересную и своеобразную фигуру, чѣмъ король — въ пьесѣ Уэтстона, или императоръ — въ итальянской новеллѣ. По замѣчанію нѣкоторыхъ критиковъ, онъ какъ бы заступаетъ въ данномъ случаѣ мѣсто античнаго хора, формулируетъ основную идею трагикомедіи, неоднократно излагаетъ взглядъ самого автора на тѣ или другія событія, совершающіяся на нашихъ глазахъ^[17]. Шекспиръ оттѣняетъ его воззрѣнія, какъ правителя, вполнѣ искреннія попытки — принести пользу народу, вызванныя скитаніями incognito горькія размышленія о тяжелой участи государей, не имѣющихъ возможности изучить вполнѣ основательно народную жизнь, со всѣми ея нуждами, и обезопасить себя отъ клеветы, тайнаго злословія, неудовольствія, даже при самыхъ лучшихъ намѣреніяхъ. Въ рѣчахъ герцога (напримѣръ, въ первой сценѣ перваго акта и четвертой сценѣ второго) видѣли иногда намекъ на взгляды и привычки короля Іакова I, вступившаго на англійскій престолъ въ 1603-мъ году — къ которому, съ другой стороны, Шекспиръ якобы косвенно обращался съ содержащеюся въ его пьесѣ апологіей гуманности и милосердія. |

Нельзя не коснуться, въ заключеніе, русской обработки «Мѣры за мѣру», вышедшей изъ-подъ пера Пушкина и впервые напечатанной въ альманахѣ «Новоселье», — его поэмы «Анджело», которую онъ самъ въ одномъ случаѣ называетъ «переводомъ изъ Шекспира». Въ дѣйствительности, это произведеніе не можетъ быть названо ни переводомъ, ни даже передѣлкою. Инымъ сценамъ Пушкинъ нашелъ нужнымъ придать, какъ и въ подлинникѣ, діалогическую форму, сохранивъ многое изъ шекспировскаго текста, переводя цѣлыя фразы, надписывая даже имена дѣйствующихъ лицъ, какъ въ настоящей пьесѣ. Содержаніе другихъ отрывковъ онъ передаетъ своими словами, иногда резюмируя въ очень сжатой формѣ то, что происходитъ въ нѣсколькихъ явленіяхъ или, напримѣръ, даже въ цѣломъ четвертомъ дѣйствіи. Сравнительно близко къ тексту трагикомедіи Шекспира, съ сохраненіемъ діалогической формы, переданы слѣдующія сцены: бесѣда между Луціо и Изабеллой, впервые узнающей при этомъ объ опасности, которая грозитъ Клавдіо (актъ I, сцена IV); два объясненія между Анджело и Изабеллой (актъ II, сцены II и IV); свиданіе брата съ сестрой въ тюрьмѣ (актъ ІІІ, сцена I; одно изъ наиболѣе удачныхъ мѣстъ въ поэмѣ Пушкина); наконецъ, разоблаченіе вины Анджело и примирительная развязка, вызванная заступничествомъ Изабеллы и великодушіемъ герцога (конецъ акта V, кстати сказать, переданный y Пушкина съ весьма значительными сокращеніями). Тамъ, гдѣ русскій поэтъ излагаетъ отдѣльныя явленія своими словами, иногда получается впечатлѣніе чрезмѣрной сжатости, чего-то не договореннаго, почти скомканнаго. Особенно чувствуется это въ третьей части поэмы, гдѣ эпизодъ съ Маріанной и исторія замѣны головы Клавдіо — головою казненнаго въ тюрьмѣ разбойника намѣчены въ самыхъ общихъ чертахъ.

Характеръ Анджело, видимо, интересовалъ Пушкина и казался ему однимъ изъ лучшихъ характеровъ, созданныхъ Шекспиромъ. Въ одной изъ его «замѣтокъ», относящихся къ 1833 году, мы находимъ, между прочимъ, сравненіе мольеровскаго Тартюфа съ Анджело. Высказавъ мнѣніе, что герой Мольера во всѣхъ случаяхъ жизни является только лицемѣромъ, поэтъ прибавляетъ: «У Шекспира лицемѣръ произноситъ судебный приговоръ съ тщеславною строгостью, но справедливо; онъ оправдываетъ свою жестокость глубокомысленнымъ сужденіемъ государственнаго человѣка; онъ обольщаетъ невинность сильными, увлекательными софизмами, не смѣшною смѣсью набожности и волокитства. Анджело — лицемѣръ, потому что его гласныя дѣйствія противорѣчатъ тайнымъ страстямъ. A какая глубина въ этомъ характерѣ!» Нельзя сказать, однако, чтобы характеръ Анджело, какимъ онъ обрисованъ y Шекспира, былъ также удовлетворительно изображенъ въ русской обработкѣ сюжета. Сравнительно небольшіе размѣры поэмы нѣсколько помѣшали детальной характеристикѣ натуры главнаго героя. Передъ нами — «судія — торгашъ и обольститель», жестокій тиранъ, человѣкъ безсердечный, безжалостный, развратный и коварный. Педантическій законникъ сказывается въ немъ гораздо рѣже. Нѣкоторые его поступки, — напримѣръ, рѣшеніе все же казнить Клавдіо, несмотря на честное слово, данное Изабеллѣ, --мотивированные y Шекспира, остаются недостаточно мотивированными въ поэмѣ Пушкина. Не вполнѣ передано и душевное состояніе Анджело, когда онъ постепенно переходитъ отъ попытки рѣшительно отрицать свою вину и притворно выражать на своемъ лицѣ благородное негодованіе — къ полному сознанію въ томъ, что онъ сдѣлалъ, и мольбамъ о смерти, которая ему кажется все же отраднѣе позора. Пушкинъ внесъ нѣкоторыя измѣненія и въ самую фабулу шекспировской пьесы. Дѣйствіе происходитъ не въ Вѣнѣ, a, въ одномъ изъ городовъ Италіи счастливой". Мѣсто герцога Винченціо занялъ y него «предобрый старый Дукъ», «народа своего отецъ чадолюбивый». Нужно замѣтить, что y Шекспира герцогъ отнюдь не является старикомъ, — въ концѣ пьесы онъ очень ясно показываетъ Изабеллѣ, что не прочь былъ бы сдѣлать ее своею женою, да и раньше мы неоднократно чувствуемъ, что онъ принадлежитъ къ людямъ среднихъ лѣтъ, но въ полномъ расцвѣтѣ силъ, умственныхъ и физическихъ, обнаруживаетъ предпріимчивость, изобрѣтательность, интересъ къ дѣламъ правленія, ясное пониманіе психологіи толпы. Совершенно не выступаютъ y Пушкина Эскалъ, Профосъ, братъ Петръ, Джульетта, Франциска. Устраненъ также комическій элементъ, играющій такую важную роль y Шекспира. Изъ всей веселой компаніи, фигурирующей въ «Мѣрѣ за мѣру», уцѣлѣлъ только Луціо, который приходитъ къ Изабеллѣ, чтобы сообщить ей объ участи брата; но русскій поэтъ не даетъ ему слишкомъ распрсстраняться, замѣтивъ только, что онъ, въ подробныя пустился объясненья, немного жесткія своею наготой для дѣвственныхъ ушей отшельницы младой". Въ концѣ пьесы онъ уже не появляется, какъ y Шекспира, чтобы получить заслуженное наказаніе за свои нелѣпыя розсказни и желаніе несправедливо очернить отсутствующаго герцога. Еще любопытная деталь: Пушкинъ сдѣлалъ Маріанну не невѣстою, a женою Анджело. Мы узнаемъ, что «онъ былъ давно женатъ», но разстался съ Maріанной потому, что «легкокрылая летунья молва» разнесла повсюду какой-то фантастическій слухъ, позорящій честь ни въ чемъ неповинной женщины. Находя, что «не должно коснуться подозрѣнье къ супругѣ Кесаря», Анджело надменно прогналъ ее, хотя прекрасно зналъ всю неосновательность этого слуха. Съ этихъ поръ Маріанна жила «одна въ предмѣстіи, печально изнывая». Между тѣмъ, по Шекспиру Анджело бросилъ Маріанну тогда, когда она была только его невѣстой, — бросилъ потому, что обѣщанное за нею приданое погибло во время кораблекрушенія. Измѣняя въ этомъ отношеніи фабулу, Пушкинъ, конечно, хотѣлъ ослабить двусмысленный характеръ ночного свиданія Анджело съ Маріанною, по Шекспиру — молодою дѣвушкою, которая рѣшается на такой рискованный шагъ, въ надеждѣ, что ея вѣроломный женихъ приметъ ее во мракѣ за Изабеллу.

«Анджело», несмотря на отдѣльныя удачныя частности, не принадлежитъ къ лучшимъ произведеніямъ Пушкина, не можетъ сравниться съ другими его драматическими опытами, въ которыхъ изображается западно-европейская жизнь, вродѣ «Каменнаго гостя», «Скупого рыцаря», «Моцарта и Сальери», «Пира во время чумы». Критика удѣляла вплоть до нашихъ дней довольно мало вниманія этой поэмѣ, притомъ, конечно, не потому только, что она представляетъ собою близкое подражаніе Шекспиру, a главнымъ образомъ — въ виду отсутствія въ ней безспорныхъ, выдающихся художественныхъ достоинствъ^[18]. Очень сурово отнесся къ ней, въ частности Бѣлинскій, который, видимо не зная объ ея источникѣ замѣчаетъ въ своей классической статьѣ о Пушкинѣ: «Анджело былъ принятъ публикой очень сухо, и подѣломъ! Въ поэмѣ видно какое то усиліе на простоту, отчего простота ея слога вышла какъ то искусственна. Можно найти въ „Анджело“ счастливыя выраженія, удачные стихи, если хотите, — много искусства, но искусства чисто техническаго, безъ вдохновенія, безъ жизни. Короче, эта поэма недостойна таланта Пушкина. Больше о ней нечего сказать»^[19].

Юрій Веселовскій.

---

1. К. Foth, Schakespeare’s «Mass für Mass» und die Geschichte von Promos und Cassandra", въ «Jahrbuch der deut. Shakespeare-Gesellschaft», Bd. XIII, стр. 170.
2. K. Foth, стр. 175.
3. К. Foth, l. с. стр. 183—184.
4. Впрочемъ, въ Англіи, несмотря на чопорность англійскаго общества. «Мѣру за мѣру» и въ XIX вѣкѣ отваживались ставить безъ пропусковъ.
5. Тѣмъ не менѣе, нѣкоторые критики (Найтъ, Гэнтеръ, Кольриджъ, и др.) довольно сурово отнеслись къ этой части шекспировской трагикомедіи, которая имъ казалась возмутительною, отталкивающею.
6. «Vorlesungen über Shakespeare’s Zeit und seine Werke», von Nr. Kreyssig; 1862; стр. 396—397. Фр. Босъ отмѣчаетъ постепенное развитіе и совершенствованіе взглядовъ Шекспира на юридическіе вопросы, сравнивая «Мѣру за мѣру» съ «Венеціанскимъ купцомъ». — Shakespeare and his predecessors", by Frederic Boas; 1896; стр. 357.
7. Г. Брандесъ, l. с; примѣчанія и дополненія Н. И. Стороженко; стр. 424.
8. Тѣмъ не менѣе, любовь Анджело къ Изабеллѣ носитъ вполнѣ чувственный характеръ. „Чувственную, лишенную всякаго идеальнаго элемента любовь“, говоритъ проф. Н. Стороженко, Шекспиръ рѣдко выводилъ въ своихъ драмахъ. Такова любовь Фальстафа къ Квикли и Долли Тиршитъ; такова внезапно вспыхнувшая страсть Анджело къ Изабеллѣ, въ которой нѣтъ ничего, кромѣ плотскаго влеченія» (Опыты изученія Шекспира: Психологія любви и ревности y Шекспира" M. 1902; стр. 279).
9. «Шекспиръ, критическое изслѣдованіе его мысли и его творчества», Эдуарда Доудена; пер. A Д. Черновой (1880); стр. 81.
10. Kreyssig, «Vorlesungen», стр. 403; Gervinus. Shakespeare, стр. 21—32.
11. Fr.-Victor Hugo, Oeuvres de Shakespeare t. X, стр. 27.
12. Доуденъ, l. c. стр. 86. Ср. Kreyssig, «Vorlesungen», стр. 107.
13. Kreyssig, l. c, стр. 398.
14. «Драматургическое значеніе пьесы „Мѣра за мѣру“, говоритъ Брандесъ, основывается исключительно на трехъ сценахъ: когда красота Изабеллы искушаетъ Анджело, когда онъ ей дѣлаетъ свое гнусное предложеніе, и, наконецъ, когда Клавдіо выслушиваетъ, сначала негодуя, готовый на самопожертвованіе, извѣстіе о низости Анджело». Брандесъ, l. с, стр. 75.
15. Fr. Boas. «Shakespeare and his predecessors», стр. 357.
16. K. Foth, стр. 177.
17. Gervinus, «Shakespeare», стр. 36.
18. Болѣе благопріятный отзывъ о поэмѣ Пушкина можно найти въ статьѣ проф. Н. И. Стороженко, «Отношеніе Пушкина къ иностранной словесности»; «Изъ области литературы», М. 1902; стр. 337—388.
19. Бѣлинскій. «Сочиненія А. С. Пушкина», глава XI.