«Кузьма Петрович Мирошев» М. Загоскина. Части первая-четвертая
Н. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Критика. Публицистика. Письма. Тома 11—15
Том одиннадцатый. Книга первая. Критика. Публицистика (1840—1849)
Л., Наука, 1989
Куз(ь)ма Петровичь(ъ) Мирошев. Русская быль времен Екатерины II. В 4-х частях.
править1842 год богат романами. Страшно перечесть! «Автомат», «Человек с высшим взглядом», «Эвелина де Вальероль», «Солнечный луч» (без последней части), «Идеальная красавица» (в «Библиотеке для чтения»), «Два призрака» и, наконец, «Мирошев» — всё романы! И все они вышли в 1842 году, который только еще начался. Семь романов в два месяца! Богатство, хоть бы и не в нашей тощей литературе! Как не порадоваться, как не понадеяться, что между ними есть чего почитать! Имена всё большею частию известные — Калашников, Кукольник, барон Брамбеус, Загоскин! Давайте, давайте сюда их произведения! Мы будем читать, будем наслаждаться, будем хвалить. И вот мы хватаемся за романы, развертываем их, разрезываем, читаем, читаем внимательно, терпеливо… и что ж?… Один из них потчует нас чувствительными тирадами, от которых веет холодом и глушью сибирских снегов; другой, обещавший научить нас выйти в люди, выводит на свежую воду наше терпение; третий запутывает тысячу узлов, закидывает нашу память множеством происшествий, беспрестанно завлекает наше любопытство и очень редко его удовлетворяет, заставляет ждать чего-то необычайного и заканчивает роман тремя свадьбами, забыв о некоторых, с умыслом закинутых намеках, которые не предсказывали подобной развязки; четвертый… но о четвертом, пятом и шестом в свое время; перейдем к седьмому, т. е. к «Мирошеву».
Время Екатерины II! Как оно близко к нам и как оно полно для нас интереса! Частный быт, семейная жизнь наших прадедов и прабабушек, дедов и бабушек, отцов и матерей наших! О, как это любопытно, как увлекательно! Десять лет жизни за частный быт их, за одно слово правды об них, об наших милых бабушках и достопочтенных дедушках! Где, где они? Покажите нам их скорее. Мы бросимся к ним на шею, мы расцелуем их или, правильнее, расцелуем страницы той книги, которая нам их нарисует… Моя бабушка, говорят, была хороша, как Эсмеральда, умна, как книга; она так хорошо пела, так искусно плясала и так мастерски водила за нос своих обожателей… Покажите, покажите мне ее. Покажите мне женщину того времени! Ваш дедушка, говорят, был человек важный, правил умами, заседал в Сенате, был близок к императрице… Ах, пожалуйста, пожалуйста — скажите же, каков был он, какова была его частная жизнь, его привычки, страсти, наклонности! Нарисуйте нам государственного сановника того времени! Вы нас очень обяжете! Покажите нам наших дедушек и бабушек! Мы раскупим ваш роман в неделю и примемся читать его с жадностию. Начинаем. Сердце наше бьется, руки дрожат… что-то будет? Увидим, увидим!
Отец Мирошева был богат, но женился на княжне, которая вышла за него потому, что ей «нечего было есть», и тем сделал себя несчастным на всю жизнь. Жена мучила его, разоряла и наконец довела и себя и его до нищеты, в которой они и померли. Кузьма Петрович, сын их, герой романа, был в то время из петербургского кадетского корпуса выпущен в офицеры и по сему случаю заказал себе мундир немецкому портному за сто рублей, за что дядька его Прохор сильно разгневался.
« — Ах, батюшка-барин, — говорит он, — что это вы так опростоволосились! Легко вымолвить — сто рублей! Да этак он, разбойник, в три года каменные палаты выстроит!.. Да вы бы с ним хоть поторговались, сударь!
— Что ты, Прохор, ведь немцы не торгуются.
— Не торгуются!.. Полноте, батюшка Кузьма Петрович! Ну вестимо, с вами какой торг, что запросил, то и даете. Нет! он меня бы попробовал! Намнясь, зашел я в гамазею купить банку помады. Немец просит гривну, а я ему грош. Он и говорить не хочет. Я посулил еще копейку да и вышел вон. Подождал — не зовет назад; вот я опять к нему. „Бери, мусье, пятак!“ А он кричит по-своему: пошел вон! Я еще денежку надбавил, а он меня по шеям из лавки. Я повременил да в третий раз к нему. „Хочешь, мусье, шесть копеек?“ Он было опять гнать меня из гамазеи, да нет — шутишь! Я уперся в притолоку да и кричу: бери семь! Ну что ж, сударь? Ведь отдал за семь копеек!»
Прохор пошел к немцу и выторговал тридцать рублей. Кузьма Петрович оделся и начал служить. В Пруссии, куда пришел его полк, Прохор, по незнанию немецкого диалекта, выражался «чрезвычайно выразительною пантомимою». Одному офицеру нужно было молока, но хозяин не понимал его и подавал то картофель, то пиво. Позвали на помощь Прохора.
« — Послушай, брат, швернот, — сказал он, — мой не надо бир, — понимаешь? — нихц бир!
— Вейн? — проговорил немец.
— И не вейн; нам не надо ни биру, ни вейну. Ты давай нам молока. Твой понимай — молока?
— Их ферштее нихт! — сказал немец, покачивая головою.
— Экий, швернот, бестолковый! Ну вот — смотри!
Тут Прохор стал на четвереньки и заревел коровою. Немец побежал и принес жареной говядины.
— Нихц, нихц! — закричал Кондратьич. — Эх, не знаю, как по ихнему-то молоко зовут!.. А вот постойте — разом поймет! Эй, хозяин, нам надо вот что — смотри!
Прохор стал на колени и сделал вид, как будто бы доит корову».
Подлинно чрезвычайно выразительная пантомима! Немец побежал в погреб и принес молока… Очень хорошо. Странно только, зачем Прохор, русский человек, говорит языком исковерканным на немецкий лад; разве острит, затейник! Нам кажется также, что он мог бы гораздо проще объясниться с хозяином: стоило только пойти вместе с ним в погреб и указать на молоко… Но тогда бы не было этой сцены, которая так остроумна, так оригинальна и и так живо рисует нравы русских времен Екатерины II.
Больше в Пруссии никакого замечательного разговора не случилось. Мирошев вышел в отставку и отправился в Москву служить по статской службе. Вот они едут; на пути встречается им деревня, которая очень нравится Мирошеву; они в ней останавливаются отдохнуть. Прохор принимается есть, а Мирошев идет прогуляться по барскому саду. От слуги он узнает, что деревня недавно лишилась помещицы и в доме живет только ее воспитанница Марья Дмитриевна. Мирошев, осматривая дом, случайно увидел ее и — вы содрогаетесь! — влюбился. Он бродит около деревни, думая о своей страсти, — навстречу ему Прохор.
« — Каково, сударь, поместье?
— Прекрасное! <…>
— Ну, что, сударь, если бы это поместье было наше?
— И полно, Прохор! охота тебе вздор говорить.
— Да почему же и не поговорить, Кузьма Петрович. Ведь от этого нашей казны не убудет. А что, батюшка, если б в самом деле эта деревня была ваша, ведь вы бы тогда уж не поехали в Москву искать себе места?
— Помилуй, зачем?
— Не правда ли, ведь от добра добра не ищут?
— Разумеется, я навсегда бы здесь остался!
— И были бы счастливы?
— О, совершенно счастлив!
— Так извольте же быть счастливы! — закричал таким нелепым голосом Кондратьич, что Мирошев вскочил с лавки».
Видите ли, какой сюрприз! Деревня принадлежала тетке Мирошева; тетка умерла, детей не оставила — стало быть, имение поступает ему… Все радуются, крестьяне поздравляют и кланяются в ноги. Но вот беда. Мирошев в комнате покойницы находит черновое завещание, писанное ее рукою, по которому выходит, что она хотела сделать наследницей свою воспитанницу. Вот оказия непредвиденная, поразительная до невероятности! Мирошев объявляет Марье Дмитревне, что она владетельница Хопровки, а не он. Тут начинается сцена, написанная по всем правилам десяти тысяч китайских церемоний. Она не берет имения, и он не берет; она говорит: «Не надо», — и он: «Не надо»; он говорит: «Я не умру с голоду: я пойду служить»; она отвечает: «И я не умру: я пойду в монастырь».
« — Как! — вскричал Мирошев. — Вы хотите покинуть мир?
— Да для чего же я в нем останусь? Здесь я сирота, а там у меня будут и мать, и сестры.
— Но кто же станет заботиться о счастье здешних крестьян? — и пр.
— Вы, Кузьма Петрович! Это имение принадлежит вам.
— Следовательно, я имею право отдать его кому хочу.
— Только не мне… Ради бога, не мне!»
Тут следует длинная тирада, в которой нищая сирота до того убедительно доказывает, что ей не нужно имения, что автор невольно восклицает:
«Что же была Марья Дмитриевна, когда, устремив на Мирошева свои небесно-голубые глаза, она просила у него как милости дозволить ей остаться бедною сиротою?.. О! в эту минуту она не походила на существо земное! Ей недоставало только крыльев, чтобы быть ангелом небесным».
В самом деле так; мы совершенно согласны с автором. Только… это очень старо: мы встречали это уже тысячу раз во всех чувствительных романах… Ну да кто старое помянет, тому глаз вон! Мирошев не выдержал.
« — Если вы не желаете, — сказал он, заикаясь, — владеть одни имением покойной моей тетушки, то согласитесь по крайней мере владеть им вместе со мною.
— Как вместе с вами?
— Да, Марья Дмитревна! Если вы хотите, чтоб я не отказался от этого наследства, то должны… вместе с ним… отдать мне вашу руку. — Больше этого Мирошев не мог сказать ничего, потому что язык его перестал двигаться».
Сирота, которой недоставало только крыльев, чтоб быть ангелом небесным, согласилась на брак. Когда совершилась свадьба, Мирошевы зашли на могилу своей тетки — и что же? Розовый куст, который посадила на ней Мария и который давным-давно засох и завял, теперь вдруг снова расцвел.
«О, матушка, матушка! — закричала Мария, упав на могилу своей благодетельницы. — Я понимаю тебя: ты благословляешь дитя свое, ты радуешься его счастию».
Первой части конец.
Между первою и второю частию проходит восемнадцать лет, самое достаточное количество времени для того, чтоб вырастить новую героиню вместо той, которая уже вышла замуж. Авось вторая будет лучше первой! По обыкновению всех китайских романов, начинается тем, что семейство Мирошевых с гостями в один прекрасный вечер пьет чай на открытом воздухе под столетним дубом, которого ветви осеняют счастливцев, подобно… Но довольно, вы знаете остальное. Разговаривают о том, о сем, и, между прочим, о французской водке:
« — Да не угодно ли вам чаю-то с французской водкой?
— Как-с, с французской водкою-с?
— Да, ведь этак, я думаю, можно?
— То есть, изволите видеть, это уж будет не чай, а французская водка, разбавленная чаем?
— Разумеется!»
Варя влюблена, и влюблена, как следует всякой героине порядочного романа, в Владимира. И вот как она выражает страсть свою:
«О! я так долго скрывала эту тайну в душе моей! Я не смела поверить ее даже этим деревьям, не смела даже вслух одна, ночью сказать: „Владимир! я люблю тебя!“ Пора уже облегчить мое сердце: оно всё изныло. Слушай, Дуняша. Да, я люблю его. Но эта любовь… О, как она ужасна! Она не радость, не блаженство… Нет! это ад со всеми его муками. Когда меня ласкает отец или мать, я ненавижу, презираю себя. В ту самую минуту, когда я читаю в глазах их всю беспредельную любовь к их дочери… Я чувствую… Не гляди на меня, Дуняша! Да, я чувствую, что я люблю его больше отца и матери» и т. д.
И не подумайте, чтобы тем кончилось… Нет, она говорит еще две страницы сряду так же отборно, так же чувствительно! Преобразованная девица; видно, хорошо реторику знает и пиитике обучалась! Разлучник-отец услал Владимира в Воронеж, где у него есть невеста. О, горе Вареньке, о, горе читателям! Сколько слез, вздохов, сколько страниц сентиментальных! Вскоре какая-то Агриппина Вертлюгина, из ревности, ложно уведомляет Вареньку, что Владимир женился. Книга валится из рук! Ряд самых трогательных, самых плаксивых, самых жалких сцен, которых прочесть не станет никакого терпения, вытекает из рокового известия. Наконец Варя занемогла и была уже на краю гроба; вы ждете, что она умрет, что роман кончится. Вдруг приезжает какой-то доктор, привозит ей письмо от «него»; он верен, он ее любит! Она выздоравливает. Слава богу! Между тем по соседству живший управитель графа Р*** Курочкин сватал Вареньку за своего сына и получил отказ. Это его взбесило, и он подал просьбу на Мирошева, обвиняя его в неправильном владении землею. Документы на эту землю, говорит автор, сгорели, и Мирошев действительно их не имел. Таким образом, Мирошевым угрожает неминуемая нищета. Кузьма Петрович сильно огорчился, отправился в Москву хлопотать по своему делу, и тем кончилась третия часть.
Дорогой Мирошев встречает старого приятеля Костоломова и вместе с ним приезжает в белокаменную. Он останавливается в Зарядье. Дело его идет плохо: какой-то подьячий брал с него деньги, опивал, объедал его, и впоследствии оказалось, что дело даже не у него в столе, а у другого! который объявляет, что оно решится не ранее как через три месяца. Мирошев в отчаянии; тут же подоспела нужда; денег нет, есть нечего. Пришел Костоломов и повел его обедать, не сказывая, куда именно. Приходят в богатый дом; стол накрыт на множество особ; везде серебро, хрусталь, фарфор; служат официанты, богато одетые. У стола толпится множество гостей большею частию в мундирах. Ждут хозяина.
«Два ливрейных лакея растворили двери приемной залы; из внутренних комнат показалась большая толпа гостей, в числе которых много было генералов и знатных господ в богатых французских кафтанах. Впереди шел высокого росту сутуловатый старик, особенно замечательный по необычайной простоте и даже странности своего наряда. <…> Наружность этого старика была весьма привлекательна: крепость, доброта и ум изображались во всех чертах худощавого лица его, а особливо в глазах и улыбке, исполненной неизъяснимой приятности. На нем не было никаких орденов, кроме андреевской звезды.
— Вот хозяин! — шепнул Костоломов Мирошеву».
Тут нет никакого волшебства. Русские бары в старину любили делиться своим богатством со всеми. У некоторых из них был так называемый общий стол, за которым мог обедать даром всякий порядочно одетый бедняк. За такой-то стол попал Мирошев. Подле него сидел какой-то молодой человек в драгунском мундире, который казался ему подозрителен. Когда обед кончался, Костоломов сказал Мирошеву, что хозяин дома — граф Р***, тот самый, с которым у него тяжба. Можете представить, в какое отчаяние пришел несчастный Кузьма Петрович! Он схватил шапку и побежал вон; в прихожей остановил его официант и спросил, как его фамилия. Мирошев побледнел, смутился и, наконец дав ответ, опрометью выбежал на улицу. Хохот лакеев проводил его из прихожей. На другой день пришел какой-то человек и отдал Прохору сверток, в котором было завернуто одиннадцать серебряных ложек. Мирошев немало изумился странному подарку и наконец случайно узнал, что ложки присланы от графа Р*** по следующей причине. Когда Мирошев обедал у графа, с прибора его пропала ложка; по смущению, с каким он объявил свою фамилию, лакеи приняли его за вора и доложили о его поступке графу. Граф велел отнести ему остальные одиннадцать ложек, желая, чтоб у него была их полная дюжина. Итак, Мирошева почитают вором! Он унижен, убит; положение его ужасно. Костоломов берется помочь ему. Как нарочно, в тот же вечер он встречает Ваньку Каина, полицейского сыщика воров. На Каина напали три дюжие разбойника и хотели поколотить его, но Костоломов спас Каина. В благодарность он просит сыскать того, кто украл ложку. Ее украл тот самый подозрительный человек в драгунском мундире, который на обеде сидел рядом с Мирошевым; зовут вора Тришкой. Самая ложка найдена. Граф, желая загладить обиду, нечаянно нанесенную честному человеку, приглашает Мирошева к себе, извиняется, прекращает процесс и вдобавок дарит ему четыреста душ. Счастливый отец возвращается в свое семейство, и роман кончается благополучно.
Вот новое произведение г. Загоскина. Мы старались сколько можно короче ознакомить читателей с его содержанием; по крайней мере можем уверить, что мы представили всё главное… Ну что же, читатели, узнаете ли вы тут своих дедушек и бабушек? Как вам нравится Мирошев, добродетельный, чувствительный чудак, который, получив пятьдесят душ, до того обрадовался, что бросил службу и прожил целый век бесполезно? Как вам нравится Варенька, которая выражается такими отборными фразами? Как нравится вам Марья Дмитревна, которой недостает только крыльев, чтобы сделаться ангелом небесным? Как вы находите Прохора, который с немцами объясняется чрезвычайно выразительною пантомимою? Типы, решительно типы! Какие же типы?.. А вот сейчас узнаете… Во многих романах есть добродетельный резонер, который говорит не иначе как нравственными сентенциями; есть злодей разлучник, который силою своей железной воли разрушает благие начинания добра; есть дева чудная, которая вздыхает, плачет, говорит сентиментальную дичь и наконец умирает, произнося в последний раз заветное имя, или выздоравливает и выходит замуж. Есть влюбленный юноша, который грезит только о ней, хочет стреляться, топиться, резаться и наконец сходит с ума или женится на своей возлюбленной. Все эти лица в главных чертах одинаково выводятся в романах, изменяясь только в подробностях, разнясь только частными оттенками. Соедините эти главные черты с изменяющимися подробностями в одно лицо, и выйдет тип добродетельного резонера, злодея разлучника, девы чудной и т. д. Именно так сделано и в «Мирошеве». Вы не узнаете тут ваших бабушек и дедушек; вы узнаете тут только старых знакомцев, с которыми встречались в разных романах разных сочинителей и даже в «Рославле» и «Тоске по родине» того же автора. Как прежде, автор описывает вам странные костюмы, фигуры толстяков с лысинами, горбами и большими носами; действующие лица кстати и некстати разговаривают, часто только для того, чтобы сказать острое словцо; в патетических сценах они говорят «перерывающимся» или «задыхающимся» голосом; в решительные минуты произносят: «Ах», «всплеснув руками». Первая часть туда и сюда; в четвертой также есть некоторое движение; но вторая и третья из рук вон скучны. Обе они состоят в описании любви Варвары к Владимиру и ссоры Мирошева с Курочкиным. Как хотите, а описывая так длинно подобные вещи, нельзя поддержать интереса, который едва-едва несколько возбуждается в начале второй части. Но пора кончить; найдутся, верно, такие люди, которые, прочитав роман, согласятся с нами, и будут, напротив, такие, которым он очень понравится; желаем, чтоб последних было как можно больше.
КОММЕНТАРИИ
правитьПечатается по тексту первой публикации.
Впервые опубликовано: ЛГ, 1842, 1 марта, № 9, с. 181—184, без подписи.
В собрание сочинений впервые включено: ПСС, т. IX.
Автограф не найден.
Авторство Некрасова установлено А. Я. Максимовичем и М. М. Гином на основании позднейшего свидетельства поэта: «До меня доходили слухи, что Белинский обращает внимание на некоторые мои статейки. Случалось так: обругаю Загоскина в еженедельной газете, потом читаю в ежемесячном журнале о том же» (ПСС, т. XII, с. 23). «Еженедельная газета» — это, конечно, «Литературная газета», а «ежемесячный журнал» — «Отечественные записки». Речь идет о времени, когда Некрасов еще не был знаком с Белинским, т. е. до начала 1843 г., ибо в письме Белинского к В. П. Боткину от 31 марта-3 апреля 1843 г. Некрасов уже упоминается как знакомый. Единственный соответствующий свидетельству Некрасова отзыв о Загоскине в «Литературной газете» указанного периода — комментируемая рецензия. Появилась она одновременно с большой статьей Белинского об этом же романе (ОЗ, 1842, № 3, отд. V, с. 17-34; ценз. разр. — 28 февр.), в оценке которого оба критика оказались очень близки друг другу. Стиль рецензии и сходство ее оценок с некоторыми оценками статьи Некрасова о т. 2 «Ста русских литераторов» также свидетельствуют об авторстве Некрасова.
М. Н. Загоскин (1789—1852) — один из зачинателей русского исторического романа, впервые обратил на себя внимание романом «Юрий Милославский, или Русские в 1612 году» (1829). Новизна жанра, исторический колорит, искусное изображение быта, увлекательность изложения обеспечили этой книге исключительный успех. Следующие его романы («Рославлев», 1830; «Аскольдова могила», 1833; «Тоска по родине», 1839, и др.) уже не пользовались таким успехом.
В 1840-е гг. Загоскин был близок к славянофильскому «Москвитянину», критик которого С. П. Шевырев охарактеризовал «Кузьму Мирошева» как «одно из замечательных произведений истекшего 1842 года» (М, 1843, ч. I, № 1, «Изящная словесность», с. 286). Восторженно оценили этот роман также критики «Сына отечества» (1842, № 3, «Критика», с. 13-28) и «Библиотеки для чтения» (1842, т. 51, отд. VI, с. 4-16). Белинский в упомянутой статье о романе «Кузьма Мирошев» резко осудил его за художественную слабость (т. VI, с. 31-52).
С. 43. 1842 год богат романами. — Авторы перечисленных ниже романов: И. Т. Калашников («Автомат», 1841; см. рецензию Некрасова на его роман «Камчадалка»: наст. кн., с. 133, а также: наст. изд., т. IX, кн. 2, с. 325); Е. П. Гуляев («Человек с высшим взглядом, или Как выйти в люди»; см. рецензию Некрасова на этот роман: наст. кн., с. 32-38); Н. В. Кукольник («Эвелина де Вальероль»; см. предположительно приписываемую Некрасову рецензию на его пьесу «Боярин Федор Васильевич Басенок»: наст. изд., т. XII). И. Штевен («Солнечный луч. Происшествие из времен Екатерины II»; рецензия на этот роман также приписывалась Некрасову: наст. изд., т. XII); О. И. Сенковский («Идеальная красавица»); Е. В. Кологривова («Два призрака»; см. рецензию Некрасова на этот роман: наст. кн., с. 55-60).
С. 43. Страшно перечесть! — Цитата из «Евгения Онегина» Пушкина (гл. III, после строфы. XXXI).
С. 43….барон Брамбеус… — Под этим псевдонимом выступал О. И. Сенковский (1800—1858) — писатель, журналист, критик, редактор журнала «Библиотека для чтения».
С. 43. Один из них потчует нас чувствительными тирадами, от которых веет холодом и глушью сибирских снегов… — Речь идет о романе И. Т. Калашникова «Автомат».
С. 43….другой, обещавший научить нас выйти в люди, выводит на свежую воду наше терпение… — Имеется в виду Е. П. Гуляев, автор романа «Человек с высшим взглядом, или Как выйти в люди».
С. 43-44…. третий запутывает тысячу узлов ~ оканчивает роман тремя свадьбами, забыв о некоторых с умыслом закинутых намеках, которые не предсказывали подобной развязки… — Роман, о котором говорит здесь Некрасов, — «Эвелина де Вальероль» Н. В. Кукольника. Ср. близкое суждение об этом романе (ЛГ, 1842, 22 февр., № 8, с. 164).
С. 44. …хороша, как Эсмеральда… — Эсмеральда — героиня романа В. Гюго «Собор Парижской богоматери» (1831).
С. 44. …ей «нечего было есть»… — Здесь и далее рецензируемое издание цитируется с незначительными пропусками и разночтениями. Например: у Некрасова — «нечего было есть» (с. 44), у Загоскина — «нечего было кушать» (ч. I, с. 3); у Некрасова — «в три года каменные палаты выстроит» (с. 44), у Загоскина — «в два года каменные палаты выстроит» (ч. I, с. 56); у Некрасова — «…закричала Мария…» (с. 47), у Загоскина — «…вскричала Мария Дмитриевна…» (ч. I, с. 195) и т. п. Цитаты приводятся из ч. I (с. 3, 56, 70, 126—128, 175, 177, 195), ч. II (с. 19, 105) и ч. IV (с. 131—133).
С. 47. По обыкновению всех китайских романов… — Ср.: наст. кн., с. 68, 384.
С. 49. Он останавливается в Зарядъе. — Зарядье — один из древнейших исторических районов Москвы, располагавшихся к востоку от Кремля. В XVIII-начале XIX в. пришедшее в упадок Зарядье превратилось в район трущоб, заселенный мелкими торговцами и ремесленниками.
С. 50. Как нарочно, в тот же вечер он встречает Ваньку Каина… — Ванька Каин (род. 1718) — Иван Осипов Каин, московский вор и сыщик; авантюрист. В 1855 г. был приговорен к смертной казни, но по указу Сената наказан кнутом и сослан в каторгу.
С. 51. …автор описывает вам странные костюмы, фигуры толстяков с лысинами, горбами и большими носами… — Некрасов не раз обращал внимание на «грубый, аляповатый комизм» Загоскина (см., например: наст. кн., с. 17-18). Ср.: Белинский, т. I, с. 403.