Осоргин М. А. Воспоминания. Повесть о сестре
Воронеж: Изд-во Воронежск. ун-та, 1992.
На днях я читал изданную в России переписку забытого литератора, писавшего в 50—60-х годах прошлого века, участника нечаевского процесса, И. Г. Прыжова1. В его письме Н. И. Стороженку2 есть такая фраза: «Из газет, из журналов видно, что Немирович-Данченко путешествует по Уралу. Большое спасибо сказал бы я вам, если бы вам удалось через чье-нибудь посредство уведомить его: если он посетит Сибирь, то постарался бы заглянуть ко мне, пока я жив, — я награжу его такой массой материала, что он весь век будет молить за меня Бога».
Не знаю, побывал ли Василий Иванович у Прыжова, — потому что в этом письме нечаевца, написанном пятьдесят лет тому назад (1883 г.), речь идет, конечно, о сегодняшнем нашем юбиляре, Василии Ивановиче Немировиче-Данченко, в те дни — уже известном литераторе, за доездкой которого с интересом следили, приезда которого ждали местные интеллигентные люди и в России, и в Сибири. Не приходится говорить о молодежи, — для нее это древняя история, — но и для нас, вступающих в старость и даже в ней уже пребывающих, восьмидесятые годы — не вчерашний день.
Но дело тут не в возрасте, — хотя и пред годами нельзя не склоняться с почтительностью; дело в том, что для такого человека, как Василий Иванович, сама история — не писанная книга, а прожитая жизнь. Он был юношей при крепостном праве, молодым человеком в эпоху великих реформ. Он был современником Тургенева, Достоевского, Щедрина, Гончарова, Толстого; Чехов, Горький — для него младшее поколение. Он видел четыре царствования и одну республику в России, застал вторую империю во Франции, присутствовал при рождении современной Италии, участвовал в освобождении балканских славян. При дем много раз перекраивалась Европа, и в дни мировой войны он мог вспоминать, как Франция потеряла Эльзас и Лотарингию.
Согласитесь, что такая жизнь сама по себе чудесна. Но еще чудеснее то, что Василий Иванович никогда не был стариком: на его долю выпала вечная молодость. Я пишу это не ради фразы, обычной в дни почтенных юбилеев; всякий, кто его знает — подтвердит мои слова без колебания. Путь, от середины девятнадцатого до середины двадцатого века он прошел той бодрой и легкой походкой, какой должна завидовать современная молодежь. И этот путь был всегда трудовым, часто — тернистым. Разве можно сомневаться, что на своем десятом десятке Василий Иванович начнет новую книгу? Взгляните на его почерк, ровный и уверенный: ни одна буква не показывает усталости. И разве не счастье и не утешенье, что такие люди существуют?
Я сдерживаю в себе желание рассказать о личных встречах с Василием Ивановичем, — за четверть века скитаний по Европе, в дни мирные, и в дни военные. Лучше расскажу, как шел однажды по его следам. Мы были военными корреспондентами при болгарской армии в 1912 году; я — обычным, Вас. Ив. — «вне конкурса»; я — впервые, Вас. Ив. — вторично, так как в первый раз он выступал в той же роли и там же в год моего рождения3. Туча военных корреспондентов крупнейших газет всего мира стремилась преодолеть военные строгости и поразить мир сенсациями; американцы бросали сумасшедшие деньги, покупали автомобили, чтобы прорвать запретную зону, платили золотом за ничтожнейшую информацию. И всех нас до единого бесшумно опередил Немирович-Данченко, всегда спокойный, любезный, не позволявший себе не только спешки и суеты, но и небрежности при завязывании галстука. Пока мы добрались до Мустафа-Паши, под Адрианополь, — он был уже на пути к Чаталдже с передовой армией. И вот, я помню, как однажды привилегированным корреспондентам показывали поле вчерашнего боя. Офицер, выехавший со мной, рассказывал подробности весьма удачного для болгар сражения. Он говорил:
— Наши отряды стояли здесь, турки были вот там, батарею мы выдвинули сюда… а вот с той сопки, левее ноля, наблюдал за боем Василий Иванович Немирович-Данченко.
Как будто и присутствие Вас. Ив. входило в стратегический план главного штаба.
Помню еще, как накануне падения Адрианополя я решил вернуться в Софию, откуда было легче информировать газету. Ехал в почти пустом вагоне военного поезда, скучал и дремал. И вот на одной станции в вагон вошло человек пять штатских людей во главе с господином в цилиндре. Оказалось — представители города желают приветствовать корреспондента «Русских ведомостей», — почет по тем временам естественный. И первое, что сообщили мне посланцы города, было:
— Позвольте вас уведомить, что Василий Иванович Немирович-Данченко вчера с этим же поездом изволил проследовать в Софию.
Это было сказано тем тоном, каким говорят о проезде высочайших особ. И, действительно, Василий Иванович был для болгар высочайшей особой.
Это было двадцать два года тому назад, когда Вас. Ив. завершал седьмой десяток жизни. Но даже в голову не приходило спросить, как он справляется с тяготами походной жизни,, в то время и в тех краях весьма нелегкой. На войне он чувствовал и держал себя так же просто и бодро, как на курорте, как в его любимом Риме на вилле Боргезе. И таким же точно, лет пять тому назад, я видел его в Праге в воскресный день, — в день его приема. При мне у него перебывало человек двадцать, а за день, вероятно, вдвое; за два часа я устал от толпы и говора, — он каждого встречал и провожал мило, дружески, без признака усталости или скуки. Совершенно необыкновенный человек.
Железное здоровье? Счастливый характер? — Нет, это — особая порода людей, почти исчезнувшая, отличавшаяся от нас страстной жаждой жизни, простотой веры в нее и не одной физической, а и нравственной стойкостью. Я не смущаюсь того, что Вас. Ив. прочитает эти строки: в них не расшаркивание перед «юбиляром», а искреннее восхищение перед человеком, уже принадлежащим истории. Пусть он укажет нам рецепт: как прожить почти век, не утратив жизнерадостности и не приобретя ни одного врага. Как в долголетнем литературном пути не проявить признака усталости, — потому что во всем, что он писал и пишет до сих пор, видна жажда беседы с читателем и нет никакой вынужденности. Или и действительно жизнь «не напрасно, не случайно», а «на радость нам дана»? Но ведь этой сказке уже давно никто не верит, — или опять подвергнуть пересмотру предмет старого и утомительного спора?
Что пожелать человеку, взявшему от жизни все лучшее? Столетнего юбилея, — но в нем никто не сомневается. Не ему, а нам всем пожелаем подняться до той высоты жизненности, на которой застает Василия Ивановича Немировича-Данченко его десятый десяток.
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьО В. И. Немировиче-Данченко М. А. Осоргин опубликовал еще одну заметку. — «Василий Иванович. (К юбилею)» в берлинской газете «Дни» (1925, 8 янв., № 659).
1 Прыжов, Иван Гаврилович (1827—1885) — русский историк и этнограф, участник революционного движения.
2 Стороженко, Николай Ильич (1836—1906) — историк литературы, председатель Общества любителей российской словесности.
3 Имеется в виду участие Вас. И. Немировича-Данченко в качестве военного корреспондента в ходе русско-турецкой войны 1877—1878 гг.